Плененная поневоле

Глава 1

Какой чудесный вечер, декабрь, снег идет большими хлопьями. Как же я люблю такую погоду, даже дух замирает.

Все вокруг такое волшебное. И это самый счастливый день в моей жизни, потому что сегодня мой день рождения, мне исполнилось восемнадцать лет. От счастья даже прослезилась немного, и улыбка с лица не сходит.

Правда, освободилась сегодня очень поздно с учебы, поставили две дополнительные пары, как назло. А ведь так хотела пораньше сегодня уйти, чтобы подольше побыть у папы в отеле.

Да, у папы есть небольшой, но очень уютный отель. И именно сегодня к нему приехали какие-то важные и богатые люди, которые сделают нам месячную, а то и больше, выручку за один вечер.

И мне так хочется посмотреть на них хоть одним глазком, ведь я никогда в жизни не видела влиятельных людей. Так интересно, как они ведут себя, как разговаривают, как выглядят.

Папа и сам с утра порхал от счастья, ведь к нам, в небольшой городок, никогда и не приезжают такие гости.

Но из-за того, что я задержалась, остался всего один час, потому что к шести меня уже ждет сестра домой, она сюрприз готовит. Но я все-таки забегу в отель, хоть на десять минуточек, ну очень любопытно мне. Поэтому бегу сейчас со всех ног туда.

Папа обещал купить мне завтра, с заработанных денег, настоящее фортепиано, я так о нем мечтала с самого детства. Но оно так дорого стоит. И пока я училась в музыкальной школе, играла на маленьком, расстроенном синтезаторе, у которого и клавиши-то не очень хорошо работали. И вот моя мечта скоро исполнится, что добавляет еще больше счастья и радости. Прыгать хочется, кричать хочется, смеяться в голос хочется.

А после отеля сразу побегу домой, мы с сестрой накроем стол и будем ждать папу с работы. Ох, уже не терпится посидеть в теплой, семейной обстановке.

Пробегаю мимо шикарных, дорогих черных автомобилей, задерживая взгляд на каждом, и залетаю в отель.

Я вчера сама гирлянды повесила здесь на все окна: и в холле, и в номерах. Папа разрешил, ведь я так все это люблю. Да и отель сразу преобразился, стало так красиво все, уютно, и чувствуется уже новогоднее настроение.

Раздеваюсь и иду искать папу. Администратор сказала, что он в своем кабинете. Забегаю к нему и на шею бросаюсь сзади, обнимаю его, улыбаюсь.

— Папочка… Я только освободилась. Там такая погода, ты видел? Снег прям такими большими хлопьями идет, — радуюсь как ребенок, а он поворачивается ко мне, весь напряженный, бледный, в глазах слезы застыли, даже кажется, что поседел немного.

— Юленька, жизнерадостная моя доченька, пойди, отнеси нашему гостю поднос? — гладит меня по волосам, затем отходит и дрожащими руками протягивает мне этот самый поднос с бутылкой алкоголя, стаканами и закусками.

— Пап, что с тобой? Почему я? — смотрю на своего любимого отца с удивлением. Мне что-то становится не по себе от его состояния.

— Иди, доченька, все заняты, — дает поднос и отворачивается. Что-то с ним случилось.

— Я сейчас быстренько отнесу, а потом ты мне все расскажешь. Сегодня день такой замечательный, нельзя грустить, — пытаюсь ободрить папу.

— Скажи, что от Виктора, двадцать шестой номер, — а сам наливает себе в бокал алкоголь.

— Пап, тебе же нельзя… Да что случилось? — меня начинает очень пугать его состояние, у него же сердце больное, да и не пьет он никогда.

— Все хорошо, девочка моя, иди. Я люблю тебя.

— Ладно, и я люблю тебя.

Выхожу. Сейчас же вернусь и все узнаю. Может, со здоровьем проблемы? Только бы не это…

Поднимаюсь на второй этаж, подхожу к нужному номеру и делаю глубокий вдох полной грудью. Лишь бы не накосячить, а то я могу. Из-за своей неуклюжести вчера торт уронила, который мы с Аленкой готовили до ночи. Я так расстроилась, что даже плакала от обиды, но Алена сказала, что сегодня сделает новый и не позволит оставить меня без торта. Папа даже разрешил ей в школу не ходить, хотя девятый класс, конец четверти. Вообще, у нас самый добрый и понимающий папа на свете. Как же я его люблю.

Стучу в дверь. Сердце почему-то так бешено бьется. Как же я волнуюсь, даже в поднос вцепилась. И почему папа именно меня отправил? Он же мне сам вчера говорил, чтобы только со стороны посмотрела и близко не подходила.

И как вообще вести себя с этими влиятельными людьми? Может, они такие же, как и мы, простые, и не стоит так переживать? Просто вежливо спрошу, нужно ли еще что-нибудь, и буду улыбаться, да.

Эти сегодняшние гости забронировали весь отель, платят в десять раз больше и потребовали лучший сервис. Наверное, поэтому и трясусь вся. Я должна справиться. Но все же не понимаю — куда весь персонал делся? Может, мне стоит спуститься и переодеться в горничную? А то я как-то не по сервису выгляжу.

И, наверное, я бы так и сделала, но дверь начала отпираться. Вот только никто не открывает, и я решаюсь зайти сама. Медленно опускаю ручку вниз и отворяю дверь. Захожу.

И первое, что бросается в глаза, — это мужчина. Он сидит в кресле, спиной ко мне. Черные волосы очень красиво подстрижены. Видно, что он невероятно большой, накаченный, в черной рубашке, а в руке у него сигарета.

Делает затяжку, пускает дым и тушит бычок. Чувствуется его сильная энергетика, и она мне кажется слишком пугающей и тяжелой. У меня даже холодок по спине пробежал. А он сидит, даже не обернулся на меня. Слишком невозмутимый и чересчур расслабленный.

Осознание приходит, что я слишком долго смотрю на него, а надо бы уже что-то сказать. Выхожу из своего оцепенения, набираюсь смелости и говорю:

— Добрый вечер, я от Виктора. Я при…

— Проходи, — прерывает меня. От его голоса мурашки по всему телу побежали. Он очень низкий, басистый, уверенный и такой бархатный.

Сглатываю и нерешительно подхожу к столику. Ну что я, в самом деле, не съест же он меня. Да и сама мечтала ведь увидеть влиятельного человека. Ну вот он, в паре шагов от меня.

Улыбаюсь, но сердце все равно замирает от волнения. Ставлю поднос перед мужчиной. Поднимаю глаза на него и… невольно дергаюсь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Этот мужчина смотрит на меня исподлобья, глаза черные-пречерные, словно бездну увидела в них. Его взгляд испугал меня до ужаса, до дрожи. Поскорее уйти захотелось. А он как сидел, так и сидит, не пошевелился.

На нем рубашка немного расстегнута, и сейчас, вблизи, он кажется еще больше и мощнее. Прям настоящая живая машина с грудой мышц.

— Вам что-нибудь нужно еще? — первая отвожу глаза в сторону.

— Налей. — Киваю. Поскорее бы закончить и убежать. Слишком давящая энергетика от этого человека, будто сам дьявол сидит передо мной. И что такой человек делает в нашем городе, интересно?

Беру бутылку и пытаюсь пробку вытащить, но не получается. Как же неловко…

— Не поможете? — протягиваю ему бутылку. Он берет ее у меня, при этом дотрагивается до моей руки. А меня будто обожгло. Отдергиваю руку и снова на него смотрю. Замечаю, как он нахмурился, и этот взгляд… словно глаза еще чернее стали.

С легкостью открывает бутылку и протягивает мне обратно. В этот раз уже беру так, чтобы не дотронуться до его руки снова.

Разливаю напиток по пяти бокалам. Он, наверное, гостей ждет.

— Подай. — Что за человек? Одни приказы. Можно же нормально попросить или вообще самому взять. Вот так, значит, общаются богатые?

Беру бокал и подаю, а он снова до руки дотрагивается. Специально? Он выпивает содержимое и даже не морщится.

— Что-нибудь еще? Из развлечений у нас есть сауна на первом этаже и неплохое кафе, — улыбаюсь ему и стараюсь не показывать свой страх. — Также можем принести приставку и…

— Раздевайся. — Застываю, смотрю на него вопросительно. Мне послышалось? Наверно.

— …и музыкальный центр, — говорю уже тише.

Ну почему он такой хмурый? Может, просто настроения нету?

— Еще я вчера повесила гирлянды… — нервно улыбаюсь. Ну что я несу? Почему меня всю трясти начинает? И почему он так смотрит на меня?

Отворачиваюсь от него и иду к розетке, включаю гирлянду. Мне всегда это настроение поднимало. Может, и ему поднимет?

Вот, так-то лучше. Улыбаюсь сама себе, смотря на теплые огоньки. А затем поворачиваюсь к нему, чтобы увидеть, что он хотя бы хмуриться перестал. Но он не перестал. Только еще сильнее брови свел вместе и смотрит на меня с яростью.

Ой, зря, наверно, я это сделала. Моя улыбка гаснет от этого пугающего взгляда, напряглась вся, и вижу, что он с кресла встает. Какой же он огромный, на две головы выше меня.

— Если вам не нравится, я выключу. Это просто для атмосферности, праздник же скоро. — Ну почему же он так смотрит на меня? — Если вам больше ничего не нужно, то я пойду, — а у самой голос почему-то дрожать начал.

— Хорошо подмечено, праздник уже сегодня, — и идет к двери.

— У вас сегодня праздник? Как здорово! У меня тоже сегодня день рождения, — говорю с радостью, а затем застываю в ужасе, когда этот мужчина запирает дверь.

Поворачивается ко мне и демонстративно ключ в карман кладет, при этом на лице у него появилась недобрая ухмылка.

Зачем он это сделал…

— Отпразднуем?

Глава 2.

— Мне правда пора, меня ждут. Откройте, пожалуйста, дверь?

Он медленно и спокойно подходит ко мне, а я быстро отхожу в противоположную сторону от него. Страх насквозь пробирает, так что даже живот скручивает. Опасность ощущаю каждой частичкой тела и сознания. Что этот человек задумал? Зачем дверь запер? Зачем подходит ко мне…

— Раздевайся! И запомни, я не люблю повторять дважды. Это было в последний раз. — Нет, боже, мне не показалось.

Он все ближе и ближе подходит ко мне, и мне некуда больше отступать, в кровать упираюсь. Руки вытягиваю вперед, в попытке остановить его.

— Вы… вы меня, наверно, с кем-то спутали, — смотрю на него испуганными глазами. А он все надвигается как скала, все собой закрывая, так что даже дышать нечем становится. Тело сковывает от страха.

Сажусь медленно на кровать, а потом резко начинаю отползать назад. Но он хватает меня и на себя тянет, сверху наваливается, вжимая меня в матрас.

— Что вы делаете? Отпустите меня, прошу, — глаза слезами наполняются, брыкаюсь в попытке вырваться. Он руки мои хватает и за голову заводит, сжимает очень сильно, до боли. Отвернулась от него, а по вискам слезы катятся. Пугает меня до смерти, дрожу вся под ним, руки пытаюсь высвободить.

— На меня смотри. — Меньше всего хочу разозлить его, поэтому поворачиваю голову. Смотрим глаза в глаза, так близко, так опасно. Его глаза кажутся еще чернее, как у зверя дикого, который поймал свою добычу. — Не знал, что у Фадеева такая дочь сладкая.— У меня глаза расширились: они знакомы? Папа знал, к кому меня отправляет?

— Отпустите, прошу. К вам же скоро придут? —Перехватывает мои руки в одну свою, второй по лицу моему проводит, слезы вытирает. Затем по губам ведет большим пальцем. А у меня сердце будто остановилось.

— Не переживай, успеем. Ты уже трахалась? — От этого вопроса вся краска к лицу прилила. Я и слов-то таких не слышала вживую.

— Нет, я не хочу, — от его веса вздохнуть нормально не получается. — Вы пугаете меня. Можно я уйду? —Смотрит на меня, а затем отпускает руки и встает. Пытаюсь отдышаться и немного успокаиваюсь. Отпустил.

Наблюдаю за ним, как он подходит к столику и выпивает еще один бокал. Закуривает сигарету: одна затяжка, вторая, третья, и кладет ее в пепельницу. Потом достает камеру, штатив из своего чемодана и устанавливает напротив кровати. Что? Зачем? Ответы на эти вопросы будто вспышкой возникли в моей голове. Вскакиваю и бегу к двери, дергаю, стучу.

— Помогите, папа-а-а… — кричу что есть силы.

Мне страшно, очень страшно. Что хочет этот человек? Понятно, что ничего хорошего. Поворачиваюсь к нему медленно, плачу, руками себя обнимаю. Меня знобить начинает очень сильно, напрягаюсь вся еще больше. А он снова ко мне идет, и я вжимаюсь в дверь.

— Значит, так… Твой отец жестоко изнасиловал и убил мою сестру. И теперь время пришло платить по счетам. — Подходит совсем близко и начинает гладить меня по волосам, затем подхватывает на руки. От неожиданности вскрикиваю и хватаюсь за его плечи.

— Что вы такое говорите? Это неправда! Мой папа самый добрый, он и мухи не обидит, — дрожу вся у него на руках. — Это какая-то ошибка. Я никогда в это не поверю! Пойдемте, спросим у него?

— План такой… — несет меня к креслу, садится, а меня на колени свои сажает и в глаза смотрит. — Я буду трахать тебя во все щели, а потом… — пауза, — будут трахать мои друзья. И только тогда, когда нам надоест, я убью тебя. Придушу, как это сделал твой отец с моей сестрой. Все это буду снимать на камеру, и видео покажу твоему доброму папочке. Или нет… Может, его самого сюда пригласим? Пусть смотрит? Как думаешь? — так спокойно об этом говорит, гладит меня при этом по лицу. А мне дышать нечем становится, задыхаться начинаю, слезы по щекам текут. Он ведь шутит? Пугает? Он не сделает этого?

— Зачем вы меня так пугаете? Вы правда хотите это сделать? — говорю дрожащим голосом.

— Похоже, что я шутник? — смотрит очень серьезно на меня.

— Как вы жить потом будете после всего этого? Вам правда будет легче? — сжимаюсь вся, в глазах страх неимоверный. Он же сейчас скажет, что пошутил? Так ведь? Потому что все, что он говорит, — это полный абсурд, это не может быть правдой.

— Этого требует моя семья. У меня нет выбора. Придется, маленькая, — начинает под свитер свои руки запускать, обжигая кожу горячими прикосновениями. Мурашки по коже бегут. — Раздевайся и на кровать, а я сейчас приду. — Встает вместе со мной и ставит на пол. Сам идет в ванную комнату.

Паника захлестывает с новой силой. Что делать? Надо бежать, сейчас же.

В тревоге осматриваюсь кругом, подхожу к окну и открываю его. Морозный воздух сразу же врывается в номер, и это единственный шанс — прыгнуть, и все. Всего лишь второй этаж, хотя все равно очень высоко. Но лучше так.

Встаю на подоконник, затем перешагиваю на карниз, скользко.

Боже, помоги мне… Закрываю глаза, раз… два…

— Прыгнешь — заберу твою сестру. Решай.

Замерла. Стою, не шевелюсь. Губы дрожат, ком в горле застрял. Дрожу. Слезы текут. В голове мыслей больше никаких нет. Просто стою и смотрю, как медленно падает снег. Мой последний снег. Для меня.

Как же я любила жить, каждый день с улыбкой на лице. Папа всегда говорил, что жизнерадостнее людей он никогда не встречал. Это правда. В небо смотрю, запоминаю этот прекрасный момент. Воздух морозный вдыхаю полной грудью.

— Как же красиво. Правда? — поворачиваюсь к нему, к своей смерти, и улыбаюсь со слезами на глазах.

Как же я рада, что прожила счастливую жизнь. Я рада, что умею любить. Аленку я люблю больше жизни, поэтому пусть она и дальше бед не знает. Никогда я не позволяла, чтобы ее обижали, и в этот раз не позволю. С этими прекрасными мыслями мне ничего не страшно. Пусть делает, что задумал, я лишь закрою глаза и буду вспоминать снежное небо и чудесные моменты из своей жизни.

А ком в горле так и стоит, от слез ничего не вижу уже, дрожу от холода, но улыбаюсь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он протягивает мне руку, а я ему свою. Какая она горячая у него.

Поднимаю ногу, чтобы перешагнуть обратно в номер, но вторая резко соскальзывает, и я падаю... Вскрикиваю. У меня вся жизнь перед глазами пронеслась, сердце ухнуло в пятки. Но он подхватывает меня, держит, не дал упасть. Тянет на себя и прижимает, крепко. И я крепко прижалась. Схватилась за него и дрожу вся еще больше.

— Все хорошо… — зарывается рукой в мои волосы.

Ловлю себя на мысли, что мне так нравится, как он пахнет. И руки его сильные, и как он обнимает меня сейчас, гладит. Успокаиваюсь немного.

— Чудная ты. Говорю, что насиловать тебя будет толпа мужиков, что умрешь сегодня, а она снегу и гирляндам радуется.

— Пообещайте только, что сестру и папу не тронете? — поднимаю голову и снова встречаюсь с его черными глазами. Смотрит на меня прищуренно.

— Не трону, — наклоняется ко мне и губами касается моих губ.

Сердце снова замирает. Я отстраниться пытаюсь, но он рукой голову мою держит. Целовать начинает, губу зубами оттягивает. Впивается в меня и языком своим толкается внутрь. У меня ноги подкашиваются, мне страшно, но почему-то внутри необычные ощущения возникают. Вкус алкоголя и табака не вызывают даже отвращения. Вжимает мою голову в себя сильнее, глаза закрываю, но все равно напряжена до предела. И он с такой страстью целует, покусывает, языком по губам проводит, а затем отстраняется.

Дышу часто, сердце сейчас выскочит из груди. Глаза открываю и вижу, что он улыбается... Какой он красивый… Морщинки около глаз, ямочки на щеках. Неужели он способен на все эти жестокости, что обещает сделать? Зачем тогда обнимает меня сейчас, зачем поцеловал? Это тоже план?

— Ужасно целуешься.

— Я… Я никогда не…

— Прекращай святую из себя строить, — прерывает меня. — Это не поможет. Ты в любом случае сегодня умрешь.

— Моя мама… Она тоже умерла, и я ее сегодня… увижу… — от этого осознания губы дрожать начинают опять, глаза новыми слезами наполняются, снова дышать невозможно, вдыхаю воздух прерывисто. — Я так по ней соскучилась… — не сдерживаюсь, рыдать начинаю. Уткнулась лицом ему в грудь.

— Хватит. Хватит уже этот дешевый спектакль разыгрывать! — отталкивает меня грубо и сводит брови вместе. Пугает меня с новой силой, в глазах ярость и злость, от улыбки и следа не осталось. — На жалость хочешь надавить? Так у меня ее нет. — На часы смотрит, потом возвращается к столу, выпивает очередной бокал и подходит к камере.

Нажимает на кнопку, и над объективом загорается красная лампочка. Затем быстрым шагом на меня идет, глаза сверкают от ярости. Силой сжимает меня за предплечье и тащит в сторону кровати.

Глава 3

— Больно. Не надо, прошу. — Но он не слышит, грубо стягивает с меня свитер, затем майку. Бюстгальтер рвет с легкостью, одним движением. Плачу, руками прикрываю грудь. Но он со злостью убирает мои руки и замирает. Смотрю на него, а он медленно по моему телу взглядом скользит, затем головой мотает и толкает меня на кровать со всей силы.

— Прошу, не надо, остановитесь. Не делайте этого, —всхлипываю, умоляющим взглядом смотрю на него. А он ремень расстегивает, рубашку снимает. Смотрю как завороженная на то, как двигаются его мышцы. Брюки стягивает, отбрасывая в сторону, и начинает снимать боксеры. Глаза резко закрываю, не хочу смотреть, не могу. Никогда не видела голого мужчину.

— На меня смотри, не смей глаза закрывать. —Приоткрываю, и тут же пугаюсь его размеров, дышать часто начинаю, пячусь назад, слышу свое же сердцебиение.

Он очень огромный, везде, как это возможно? Он же меня убьет сейчас.

Резко меня к себе тянет за ноги, ботинки снимает, штаны начинает сдирать с меня, вместе с носками. Все еще пытаюсь отползти от него, но он не дает. Трусы рвет одним движением, вскрикиваю от боли и унижения, брыкаюсь.

— Пожалуйста… — умоляю его, ну не может же быть это правдой, я должна быть сейчас дома, отмечать день рождения. Как будто это все не со мной происходит.

Наваливается на меня сверху и ноги мои раздвигает. Сжимаюсь вся, руками в грудь ему упираюсь. Все, это неизбежность. Как же я боюсь боли. Кричать начинаю, рыдать, а он рукой мне рот зажимает.

— Тебе понравится, маленькая. И давай без этого… Ни за что не поверю, что ты не трахалась раньше. Давай без истерик и спектаклей, не верю! — отпускает рот и за волосы хватает, сжимает до резкой, острой боли.

Второй рукой грудь трогать начинает и затем вниз ведет, туда, дотрагивается. Дергаюсь, не хочу, не могу… Плачу в голос, ногтями впиваюсь в его плечи. Он начинает по складкам водить, внутрь палец пытается засунуть. Сжимаюсь, не даю, но он сильнее надавливает и входит…

— Блядь, какая маленькая, — глубже проталкивается пальцем и останавливается. Меня распирает изнутри, выгибаюсь. — Девственница, значит. Ну, мы это сейчас исправим, вот только нежным я не буду. —Всхлипываю, еще больше напрягаюсь, когда он начинает второй палец просовывать. — Расслабься, порву ведь. Слишком маленькая. — Как, как расслабиться? Когда все это меня в панику вгоняет. Когда так сильно за волосы тянет. Глаза его, такие бешеные, животные, пугающие. Все это так неправильно, порочно, грязно. Страшно.

Чувствую, как начинает еще один палец толкать. Царапаю его со всей дури, затем сжимаю ледяными пальцами его плечи. Внизу все растянуто до предела. Это слишком для меня, не смогу больше, не получится. Всеми силами пытаюсь отстраниться, но он не дает, не пускает. Ртом дышу тяжело и часто, затем губы кусать начинаю до крови. Он оттягивает мою голову назад, ртом жадно набрасывается на мой, слизывая капельки крови. В это время толкается пальцами все глубже, вызывая очень неприятные ощущения.

— Мне страшно, пожалуйста, хватит… — говорю, когда с губ переходит к шее, кусает, засасывает, рычит. Снова мурашки бегут по телу… Это от холода, да, мне холодно, все поэтому.

Вынимает пальцы из меня и пристраивается между ног. Чувствую, как его горячий орган, касается моей промежности. Водит по ней, а у меня все внутри рухнуло. Готовлюсь морально к неизбежности, к боли, и… Не успеваю ничего сообразить… Толчок, резкий, внутрь… Боль прошибает все тело. Кричу, глаза широко распахнула. Выгибаюсь, дергаюсь, а он хватает меня под лопатки и прижимает со всей силы к себе. Слезы ручьем текут по вискам. Ощущения, будто кости внутри расходятся, меня разрывает. Растянута до невозможности. Сжимаю его в себе, не давая двигаться дальше. Жжение внутри невыносимое. Он дышит мне на ухо и шепчет:

— Все… Все, маленькая… МОЯ! Какая же ты маленькая. Бля-я-ять. — Целует, но больше не двигается, давая мне немного привыкнуть. — Очень тугая, не сжимай! — говорит сквозь зубы и медленно выходит, не до конца… И снова толчок… затем снова… и снова… Все быстрее двигается, сильнее. Чувствую, что натянутость стала невыносимой, он рвет меня. По самому дну бьет. Слезы не перестают катиться, губу снова кусаю в кровь и мычу, хнычу.

— Больно… — говорю сквозь всхлипы. Ну не может же он быть таким жестоким, беспощадным. Но он только все быстрее двигаться продолжает, так, что ноги немеют.

Как зверь, сквозь зубы рычит, сжимает до боли мое тело, шею кусает. И я сжимаю его, царапаю все сильнее. Кричать начинаю, дыхание выровнять не могу. Отстраниться пытаюсь, чтобы не так глубоко заходил. Но он все сильнее и глубже пытается войти. Каждый толчок как раскаленным железом по внутренностям. Не могу привыкнуть, не могу подстроиться. Очень быстро… очень… больно…

Судорожно всхлипываю, дрожу вся в его крепких руках, расслабиться не могу, не оставляю попыток вытолкнуть его из себя. Но он только хрипло рычит, а его горячее дыхание обжигает шею. И как огнем горит все внутри от каждого его толчка. А он начал двигаться еще быстрее, сильнее, еще жестче. Кричу до надрыва, прошу его, умоляю остановиться.

— Хватит, прошу… — рыдаю, но он только низко и гортанно стонет. Не останавливается, не слышит меня.

Я не могу его принять на столько, на сколько он хочет. Ноги сводит до невозможности, каждый толчок болью отдается внутри все больше. Кажется, что это длится вечность. И вот, последний толчок… Врезается в меня, так сильно, насколько это возможно. Так больно, так глубоко. Невыносимо… Чувствую, что внутри как кипятком все обжигает. Замираю в немом крике.

Он уткнулся лицом мне в шею, содрогаясь в конвульсиях оргазма. Его орган пульсирует во мне, заполняя обжигающей жидкостью. Лежит на мне, вздрагивает, дышит тяжело.

Отвернула голову от него, горло судорожно сокращается, не давая возможности вздохнуть. Смотрю в одну точку опустошенным взглядом. Сил больше нету сопротивляться, кричать, глаза закрываю. Только когда все прекратилось, немного получается расслабиться, но пошевелиться уже не в состоянии. Как же больно, не только физически, но и морально. Чувствую себя использованной, преданной, грязной. Одно радует, это все скоро закончится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Прости… — шепчет. Немного приподнимается, но из меня не выходит. Рукой поворачивает мою голову к себе, но уже не грубо, не как раньше.

В глаза друг другу смотрим. Мои полные слез и отчаяния, его нахмуренные и прищуренные. Гладит меня по щекам, слезы мои вытирает. Волосы с лица убирает нежно. Потом медленно выходит из меня, но у меня до сих пор ощущение, что он внутри. Жжет и дерет все. Боль от толчков в самой глубине чувствую.

Вот и мой первый раз, с нелюбимым мужчиной, опасным, жестоким, грубым, безжалостным, властным. И что теперь дальше?

Он приподнимается и встает с кровати. Подходит к камере… Он все снимал! От понимания, что это все увидит отец, истерика накатывает с новой силой, рыдаю, руками лицо закрываю и отворачиваюсь на бок, спиной к камере. Ну почему, почему это все со мной происходит? И это только начало?

Чувствую, как кровать проминается сзади. Что он опять задумал? Но он только берет меня на руки, и к себе прижимает. В лоб целует… Зачем? Не надо! Не хочу, чтобы касался.

Встает и несет меня в ванную. Ставит на холодную плитку, а у меня ноги не слушаются, подгибаются. Придерживает меня, не давая упасть, обнимает…

В волосы руку запускает, затылок массирует, там, где тянул сильно, где ноет и болит. Затем открывает воду, переключает на душ и приподнимает меня, ставит в ванну. Держусь за его руки, не в силах сама устоять.

Он тоже залез в ванну и снова меня к себе прижал. Это все пугает не меньше, он же хочет отдать меня друзьям, так для чего вся эта ласка и объятия? Но мне почему-то спокойнее стало. Может, он передумал? Может, отпустит? Стоим оба под струями горячей воды.

Его напряженный орган упирается мне в живот. Вздрагиваю. Нет, только бы не снова, мне так больно.

— Чш-ш-ш, не бойся, — целует меня в макушку. И я чувствую, как его семя вытекает из меня и стекает по бедрам.

Он изнасиловал меня… Почему я сейчас не отстраняю его от себя? Почему позволяю трогать? Так не должно быть… Руками отталкиваюсь от него, стою на дрожащих ногах, и отворачиваюсь к нему спиной. Вижу, как розовая вода утекает в слив, и себя руками обнимаю. С днем рождения, Юлия Викторовна.

Вздрагиваю, когда в дверь громко начинают стучать.

Глава 4

Напряглась вся. Ноги подкашиваются, за стенку хватаюсь. Рот рукой закрываю, сдерживаю подступающую истерику. Что же меня ждет?

Мужчина мыться начинает, торопится, затем, вылазит из ванны. Не смотрю на него, не хочу. Но он хватает меня за плечи и к себе разворачивает. Он даже так выше меня. Тянет к себе, а я от усталости, просто облокачиваюсь на него, голову на плечо кладу.

- Не отдавайте меня, пожалуйста. - хватаюсь за его шею, как за самый последний шанс. Обнимаю крепко, прижимаясь всем телом к мужчине от безысходности.

Я чувствую, что он не такой, есть в нем все же что-то хорошее. И я вижу, как он смотрит на меня, как относится, касается. Неужели после всего этого, он просто возьмет, и отдаст друзьям? Это невозможно. Не хочу в это верить и не буду. Все крепче к нему жмусь, и он тоже меня обнимает и гладит по голове. А в дверь, при этом, настойчиво стучатся.

Поднимаю голову и в глаза ему смотрю со всей своей болью в глазах. Он хмурый, очень.

- Запри дверь изнутри, слышишь? Не открывай, даже если сам буду просить. Поняла меня? - киваю быстро. - Откроешь, когда скажу, что все ушли. И только попробуй не открыть. Я выломаю дверь, и продолжим снимать увлекательные видеоролики дальше. Поняла? - снова киваю, улыбаюсь ему. Он не отдаст, я знала, знала.

- Спасибо, - шепчу.

- И не придумывай себе ничего, я просто отсрочил неизбежное. - приподнимает и ставит на плитку. - Стоишь?

- Стою. - берет полотенце, вытирается, повязывает его на бедра и выходит.

Я быстро подхожу к двери и запираю ее. Прислоняюсь ухом к ней, чтобы слышать, что там происходит за дверью.

Слышу мужские голоса, вслушиваюсь, дышать перестаю. Шум воды немного мешает, но я все же пытаюсь сосредоточится на голосах.

- Ренат, сам позвал нас к шести и не открываешь? И на звонки не отвечаешь? - его зовут Ренат… Красивое имя.

- Он уже без нас тут повеселился во всю. - слышу еще один голос.

- Ты чего, без нас уже девку оприходовал? Не хорошо, не хорошо. - еще один.

- Кровь? Целка что ли? - слышу смех, сколько их там? Если бокалов пять, то должно быть пришло четверо. Но почему мне кажется, что их там больше?

Все голоса очень низкие, грубые, басистые, это взрослые мужики. И это не те голоса мальчишек одногруппников, что привыкла слышать. В дрожь бросает и ноги подкашиваются от страха.

- Она там? - слышу шаги рядом и стук в дверь. Назад пячусь на дрожащих ногах. - Куколка, выходи. Составь нам приятную компанию? - этот голос мне больше всех не нравится.

- Валид, оставь ее, успеется, вечер долгий. Выпьем сначала. Ты принес че? - слышу голос Рената. А затем чей-то свист.

- Опа, вот это красотка нам попалась.

- Сюда давай. - грубо приказывает Ренат.

- Э, ты чего делаешь, зачем удаляешь? - он удаляет видео, это правда? Снова подхожу к двери, чтобы убедиться.

- Это не то, что нужно. Больше смахивает на романтическое кино. - что он такое говорит? Это, по его мнению, было романтично? Да как он может. Это был ад. У меня до сих пор все жжёт и болит.

- Так мы это сейчас исправим. Кукла? Выходи давай, не заставляй дверь выламывать? - опять этот голос. Очень близко, у двери стоит.

- Валид, предлагаю сначала в сауну перебраться, либо в кафешку. Но потом обязательно в сауну. Расслабиться надо. А девчонка пусть в себя придет. Никуда не денется.

- Ну смотри. Если вдруг что-то пойдет не так, отец спрашивать с тебя будет в первую очередь.

- Знаю, можешь не напоминать.

Голоса затихают. Слышу, как хлопает дверь и в номере совсем тихо становится. Этот Валид, брат Рената? Наверно, мне его больше всех бояться стоит, в его голосе и разговоре, не услышала ничего хорошего. Только агрессия и жестокость. Он то точно со мной церемониться не будет.

Шагаю снова в ванную, очень замерзла стоять у двери мокрая. Встаю под горячую воду и смываю с себя остатки его семя и своей крови. От мыла, между ног очень щипать начинает. Такое ощущение, что у меня и снаружи трещины. Монстр. Изверг. И для него это норма? Романтика?

Снова невольно плакать начинаю. Но я все же благодарна, что разрешил запереться. Но на сколько он отсрочил неизбежное?

Домываюсь из последних сил. Как же хочется домой, в свою комнату, в свою обычную жизнь. Обнять бы сейчас Аленку и забыть про все это, как страшный сон.

Как она там? Она ждет меня… Что с ней будет, когда узнает, что я умерла? Она так тяжело пережила смерть мамы. Бедная моя сестренка. А папа? Что с ним будет? А если у него сердце не выдержит? Алена одна останется. Как горько от всего это.

Я уверена, папа не делал всего того, о чем говорил Ренат. Это ошибка, жестокое недоразумение. Он маму любил больше всего на свете, до сих пор не может ее забыть. О каком изнасилование идет речь? О каком убийстве? Нужно срочно с ним поговорить. Возможно, если я окажусь права, то меня отпустят. Хоть бы он был сейчас в своем кабинете.

Вытираюсь и подхожу к двери. Тихо, никого нет, и я решаюсь выйти. Приоткрываю дверь и выглядываю. И правда, никого... Собираю свои вещи по полу и одеваюсь. Страшно, больше всего на свете боюсь снова увидеться со своим мучителем. Но мне срочно надо папу увидеть, я уверена, он сможет все объяснить. Все сейчас на свои места встанет, я уверена.

Подхожу к двери, не заперта. Прям камень с плеч упал. В коридоре тоже тихо, ни души. Они все в сауне или в кафе, это с противоположной стороны от папиного кабинета.

Медленно иду в сторону лестницы, оглядываясь то и дело назад. Спускаюсь вниз и слышу, как из кафе доносятся голоса мужчин. Прокрадываюсь на цыпочках к папиному кабинету, касаюсь дверной ручки и замираю. Там кто-то есть, разговаривает… До боли узнаю этот низкий голос. Ренат там… Начинаю вслушиваться в разговор.

- … и это только начало.

- Прошу, пощади девочку, она не в чем не виновата. Меня убей, я виноват, это все я. - слышу рыдания своего отца, а от его слов, сердце будто тупым ножом проткнули.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Это слишком просто. Почему ты не в тюрьме? Почему еще не в могиле? Ответ прост…. Нам надо, чтобы ты заживо гнил, гнида! - он кричит, неужели это все правда… Кровь в венах стынет от ужаса.

- Не убивайте Юлю, пощадите дитя, она же ангел, ребенок. - у меня сердце кровью обливается.

- Об этом ты должен был думать, когда мою сестру трахал и душил, скотина!

- Убейте меня! Я виноват! Это я ее убил, не она. - папа, нет, что ты натворил, когда успел…

- Я и тебя убью, но сначала ее. Чтоб ты понял, каково нам было! - меня будто парализовало, все тело сковало болью. Болью разочарования. Как он мог. Папа…

Вскрикиваю глухо от неожиданности, когда чужая рука зажала мне рот и нос.

- Тихо! Куколка! - куколка, так называл меня брат Рената… Мычу, в попытке кричать, но он силой меня тащит от двери кабинета.

Брыкаюсь, слезы текут ручьем. Только не это, нет.

- Еще звук, и позову ребят. А я сам пока хочу тебя отыметь по полной программе. Брат не смог, раз стоишь на ногах, я смогу, ягодка! Я не такой сентиментальный. - тащит меня по лестнице вверх, больно рот зажимает. Ноги плетутся за мной непослушно. Вздохнуть не могу, ничего не вижу от слез. Ренат… Спаси меня, я знаю, ты не позволишь, чтобы меня тронули. Ты обещал, Ренааат.

Тащит меня совсем в другой номер, толкает внутрь так сильно, что падаю на пол, не в силах устоять на ногах. В панике оборачиваюсь. На меня идёт мужчина, такой же высокий, такой же большой, но он мне совсем не нравится. На лице читается только агрессия и ярость. От него точно не стоит ждать пощады.

- Мне можешь глазки не строить, я не Ренат. С дырками у меня разговор короткий. - хватает меня за волосы и силой тащит на кровать. Хватаюсь за его руку, которая тянет меня, чтобы не так больно было. Язык не поворачивается просить отпустить меня.

Этот мужчина, словно сам дьявол. И слово вымолвить страшно. Только сжалась вся и терплю эту невыносимую боль.

Я поняла уже, что никто не спасет… Остается смириться и принять неизбежное. Терпеть и лучше не сопротивляться, иначе хуже будет.

- Не смей дотрагиваться до меня. Не терплю прикосновений шлюх. - бросает меня на кровать, а я руками за голову хватаюсь, пытаясь облегчить боль, ноги к себе поджимаю. Даже плакать боюсь, страх сковывает.

- Вставай, отсосешь сначала. - слышу, как звенит пряжка ремня. Но не двигаюсь, только сжалась вся еще сильнее.

- Валид… - резко поворачиваюсь в сторону двери. Он пришел…

Маленькая искорка надежды проснулась на спасение. Но почему, почему мне так кажется, что он спасет? Ренат же выглядит сейчас более опасно, глаза у него еще хуже сверкают от ненависти и злости на меня. Но почему я чувствую, что он не такой? Откуда эта надежда на спасение взялась?

- Отошел от нее, немедленно! - кричит в ярости и подходит к брату.

- Ренат, ты совсем обезумел, кого ты защищаешь? У нас есть четкий план от отца. Ты что же, решил все отменить?

- Я лично позабочусь о плане. Я тут решаю, как и что делать буду, понял? - слушаю их двоих и трясусь от страха.

- Понял. Но ты походу забыл, что наша сестра умерла из-за ее подонка отца, а мама из-за этого овощем стала.

- Я все прекрасно помню, не стоит напоминать.

Смотрю на них, пошевелиться боюсь, не дай бог внимание к себе привлеку. Слишком накаленная обстановка, исчезнуть хочется. Ренат подходит ко мне, хватает за предплечье и тянет на себя.

- Оставь это мне и не вмешивайся. - говорит Валиду, и так же с силой выводит меня из номера. Подразумеваю, что на теле много синяков останется от их жестоких рук.

Ведет меня обратно в тот самый номер, закрывает дверь и в стену меня впечатывает, бьюсь головой. А он хватает меня за горло, перекрывая кислород. Поднимает так, что ноги отрываются от пола и в глаза ему смотрю, не имея возможности вздохнуть. Только лишь издаю непонятные звуки.

Это конец. Он убивает меня, душит. Сознание мутнеет, и я закрываю глаза.

Глава 5. Ренат

Я услышал тихое мычание за дверью кабинета этого ублюдка. Кожей чувствую, что она там, и не сомневаюсь, что все слышала.

Ярость накатывает новой волной. Как посмела ослушаться и выйти, когда весь отель кишит пьяными мужиками, желающими отыметь ее по полной программе?

Отвешиваю еще пару угроз Фадееву и выхожу, со всей дури хлопая дверью. И где она? Иду по коридору, заглядывая во все двери. Затем поднимаюсь на второй этаж и так же проверяю все номера. Нахожу ее… их.

Валид, блядь... Почему же возникло дикое желание набить ему морду?

Валид — младший брат. Несмотря на то, что ему тридцать лет, он слишком импульсивен, кровь кипит, как у подростка. Из нашей семьи он и отец больше всех бредят отмщением за Амину. Она была совсем юная, ей было восемнадцать. И мы ждали четыре года, пока у Фадеева подрастет дочь, чтобы отомстить за сестру.

Все четыре года в нашей семье живет мрак. Эта боль глубоко проникла в каждое сердце. Все вокруг стало серым, не осталось места радости, любви и сочувствия. Все померкло. Отец, Валид и я стали черствыми и безжалостными.

Темнота поглотила нашу семью окончательно, когда еще и у матери случился приступ. Она выжила, но тело ее парализовано. Она видит и слышит нас, но не реагирует ни на что. И всему виной — отец этой девчонки, что свернулась сейчас калачиком и вся дрожит от страха.

Знаю, я должен это сделать. Должен отдать ее толпе мужиков, и не имею права сейчас препятствовать Валиду. А затем должен задушить, оставив ее труп в номере вместе с видеозаписью. Такой план. И я был намерен исполнить его.

Я убивал, не раз, и не два. И сейчас мне бы ничего не стоило это сделать. Меня отец и послал, потому что я глубоко спрятал все чувства и эмоции. Валид же — он не убьет, не сможет. Изнасиловать — да. Убить — нет. Он и поехал со мной только ради того, чтобы увидеть Фадеева, когда тот будет подыхать от боли потери своей дочери.

Все шло по плану.

Вечером мы заселились в отель. Затем мы с братом лично познакомились с Фадеевым. Честно признаться, мне он показался не тем, кто может кого-то убить. Глаза у него добрые. И если бы не железобетонные доказательства, никогда бы в это не поверил. Но факты есть факты.

Мы напомнили ему о событиях четырехлетней давности, и он тут же побелел и схватился за сердце. Я ясно дал ему понять, что приехал отомстить. Велел привести ко мне в номер свою совершеннолетнюю дочь, угрожая тем, что если не приведет одну, то я возьму силой обеих. Этот придурок и привел.

Вот только когда глянул на эту девчонку, в глаза ей посмотрел, то внутри что-то кольнуло.

Я впервые увидел в человеке столько чистоты, наивности и искренности. Голос ее, глаза, вся пропитана счастьем, светилась вся, улыбалась. Коснуться хотелось этой чистоты. И когда дотронулся до ее руки, во мне будто дьявол проснулся. Сломать ее захотелось. Не поверил ее наивности. Не может быть таких людей. Все продажные и испорченные, и она не исключение.

Даже когда велел раздеться, все равно улыбалась, гирлянду пошла включать, наивно глазками своими хлопала. Я решил, что не буду ждать товарищей, лично сломаю ее, выбью из нее эту невинность. Ненависть и злость будто пожирать меня изнутри начали. И в то же время хотелось еще больше коснуться, пропитаться этой теплотой от нее.

Когда сказал ей, что буду с ней делать, то я не увидел в ее глазах настоящего страха, не увидел испорченности, ни злобы, ни ненависти. Да что с ней не так? И что со мной случилось? Я давно не испытывал даже одного процента от того, что испытал, когда коснулся ее обнаженной спины. Ее кожа, запах, глаза — все с ума сводит. Умыться захотелось, в себя прийти и закончить свой план.

Но когда вышел из ванной и увидел ее у окна, снова внутри все сжалось. Нельзя отпускать, сначала растоптать и доказать себе, что она как и все. Испорченная, лживая, и не невинная, как хочет показаться.

Еще больше разгневался, когда увидел, как радуется снегу. Она плакала, но не от страха, от чего-то другого. Она улыбалась…

Вместе с тем непреодолимое желание возникло поцеловать ее, почему — не понимаю до сих пор. Но мне захотелось не только ее в грязь вогнать, но подсознательно — и самому получить хоть малейшую долю этой чистоты и искренности.

Я понял, что она и целоваться не умеет, она и тут невинна. А когда начала радоваться еще и предстоящей смерти, совсем озверел. Маму она увидеть захотела. Во всем нашла что-то светлое и хорошее. Ненавижу. Не верю. Фальшивка. И я докажу это.

Когда насиловал ее, во мне не было той холодности и жестокой расчетливости, с которой изначально планировал это делать. Во мне были эмоции, которые я похоронил навеки, как считал до этого.

Я знаю, что у любого человека есть пороки, и я был уверен, что она не такая, какой хочет казаться. Я надеялся ее раскусить, раскрыть эту лживую натуру. Ведь все об этом говорило, ее тело, ее грудь с торчащими сосками. Но, войдя в нее, я опять проиграл, она девственница, никем не тронута, чистая до безумия.

И даже после насилия, в ванной, я увидел ее улыбку. И то, как она обняла меня сама, выбило меня из колеи. Как такое возможно, что даже это ее не сломало? Почему это не омрачило ее светлую душу и сердце? Значит — мало, еще надо, не хватило. Я знал уже, что сделаю с ней.

Это уже игра, азарт — сделать так, чтобы сломать, чтобы ненавидела, разбудить в ней темноту, найти изъян. Но пока происходит все наоборот. Это она меня ломает, выпускает всех чертей наружу. Это раздражает, но дико хочется еще.

И я уже тогда решил, что никому не позволю дотронуться до нее. Это мой свет, которого мне так не хватало долгое время. Не смогу убить, не сейчас, позже, когда сломаю ее внутреннюю красоту.

Ставлю на место Валида, хватаю девчонку и веду в свой номер. Дикая злость и ненависть за то, что она во мне пробуждает что-то запретное.

Хватаю ее за хрупкую шею. Убить — и все, и нет проблемы. Но когда глаза закрывает, отпускаю резко. Нет, не могу, мне мало ее. Целовать начинаю, жадно, дико, страстно. Хочу ее еще раз, я так никого другого не хотел. Глаза, губы, волосы, тело — все прекрасно. Все нравится. Возможно, это все алкоголь. Другого объяснения нет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И раз она в любом случае скоро будет трупом, позволяю себе делать с ней все, что захочу.

Она в сознание приходит, начинает отвечать на поцелуй, робко так, неумело. Блядь. Почему? Почему не отталкивает, почему не боится? Отпускаю ее, бью с размаху по стене у ее головы.

— Я что тебе сказал! Сидеть в ванной и не высовываться, пока я не разрешу! — кричу на нее. — Зачем ты это сделала, глупая? — говорю ей на ухо, уже шепотом. Сам под кофту ей залезаю, трогаю. Запах ее вдыхаю. Пьянит лучше алкоголя. С ума сводит. Понимаю, что она совсем маленькая, что под запретом, но не могу остановиться.

— Я хотела с папой поговорить. Я думала, вы врете, — дрожать начинает. В глаза ее смотрю, голубые, чистые, наивные, красные все от слез. Но даже так — прекрасна до невозможности.

— Убедилась, что не вру? Легче стало? — Мотает головой.

— Делайте уже, что хотели, не мучайте, прошу. Или отпустите. — Размечталась. Ни то и ни другое.

— Документы твои где?

— Дома.

— Поехали!

— Правда? Домой? И я увижу сестру? — снова улыбаться начинает. А меня это и бесит, и нравится одновременно.

— Попрощаешься. — Беру свою куртку, и мы выходим.

Странно идет так, ей больно. Безусловно больно. Ведь я, скорее всего, порвал ее. Не мог не порвать, слишком маленькая, везде. И в мыслях только то, как имел ее, как кайфовал. От этих воспоминаний снова колом стоит. Но вместе с тем и чувство вины возникло перед ней. В ушах стоят ее крики и просьбы отпустить. Сука! Не должно быть вины за то, что трахнул. И из-за того, что по плану не смог пойти, слабость проявил, ненавижу себя.

И снова эта ее улыбка злит так, что трясти всего начинает изнутри. Морщится от боли, но улыбается.

Берет свои вещи в раздевалке. Даже вещи ее настолько светлые и уютные, все кричит о ее светлой душе. Содрать их захотелось и вырвать с корнем из себя эту слабость перед ней. Но вместо этого выходим на улицу. В машину ее сажаю, сам за руль сажусь.

Мысль мелькнула, что на улице мороз, а у нее волосы мокрые. Печку включил, лишь бы только не заболела… Да что я творю, о чем думаю…

— Вам нельзя же за руль? Лишить могут, у нас около дома часто стоят гаишники, — это она сейчас обо мне заботится?

— О себе бы лучше заботилась. Пошла в самое пекло, а если бы я не нашел? М?

— Спасибо, что спасли, — чудная. Благодарит своего насильника, вместо того чтобы бояться и ненавидеть. — Но вы ведь меня так и так отдадите и убьете. Зачем тогда спасли?

— Я сначала сам тебя до смерти выебу, потом другие. То, что сегодня было, тебе сказкой покажется. — Ну наконец-то, испугалась, маленькая. Щечки покраснели.

Едем до ее дома молча. Лишь изредка подсматриваю за ней, как в окно глядит, иногда улыбку ее ловлю. Что у нее в голове? Неужели она настолько глупая, раз не понимает, в чьих руках оказалась. Я разве не ясно дал понять, что ее ожидает?

Выходим из машины, иду к подъезду, а она сзади замешкалась. Оборачиваюсь.

— Слышите? Снег хрустит, — топчется на месте и сияет вся от счастья. Идиотка! Разодрать готов! Подлетаю к ней, с яростью хватаю ее за предплечье, сжимаю так, что морщиться от боли начинает.

— Ты это специально делаешь? Прекращай строить из себя наивного ребенка. Раздражаешь.

— Больно. Раз есть такая возможность, почему мне нельзя насладиться тем, что люблю? Это же мой последний вечер, как я поняла? Прошу, не говорите только ничего сестре.

— Ты просто заберешь паспорт, попрощаешься, и выходим, поняла? — Кивает, и я толкаю ее в подъезд, но держу, чтобы не упала. Поднимаемся на нужный этаж.

Все это время наблюдаю, как она шагает. На руки бы подхватить… но не стал. Слишком много чести.

Открывает дверь, и в нос сразу ударил запах еды и ее запах. Тут все пропитано ею.

Слышу, в комнате начинает музыка играть. Юля смотрит на меня умоляющим взглядом, и я кивком отправляю ее в ту комнату. Улыбаться начинает снова, радоваться, глаза светятся от счастья. Я вышибу из нее эту наивность, сегодня же.

Она быстро снимает обувь и направляется туда. Замирает от увиденного в восторге. Смеяться начинает.

— С днем рождения, ура-а-а… — слышу из комнаты голос ее сестры и хлопушку. Детский сад.

— Спасибо, родная, как же все красиво. Это ты сама все сделала? Когда успела?

Прохожу тоже, заглядываю. Комната вся украшена шариками, светящимися гирляндами, свечами, а в углу стоит наряженная елка. На стене гирлянда из фотографий девчонок, флажков и надписи «С днем рождения!». Посередине стоит праздничный стол.

Снова в груди кольнуло. Это тепло, уют, атмосфера, все такое настоящее. Словно в другой мир попал. В моем мире давно не существует человеческих, теплых отношений.

Даже в детстве родители откупались дорогими подарками, нанимали няню, поваров, а сами занимались бизнесом, работой и друг другом. И не было в этом всем и доли того тепла, что вижу сейчас.

Наблюдаю, как они обнимаются, на глазах у Юли слезы. Сестре ее лет пятнадцать. Такие же белокурые волосы, черты очень похожи. И такие же невинные и жизнерадостные глаза.

— А где папа? Ой… — с интересом смотрит на меня ее сестра.

— Ален, папа скоро придет. А я попрощаться пришла, я уезжаю, — гладит ее по волосам.

— Как это? Куда? Зачем? — выпучила глаза Алена.

— Замуж выходит, — вмешиваюсь я в их разговор.

Глава 6

Замуж? Что? Наверно, он просто подыграл, ну конечно.

— Аленушка, спасибо тебе за эту красоту. Даже елку поставила, — я и правда налюбоваться не могу. — Очень красиво все получилось, но я не смогу остаться. Прости, пожалуйста, родная.

— Но почему? Давайте покушаем, и пойдешь. Я ведь так старалась. Я и торт сделала. — Вижу, как она расстроилась. Прости меня, сестренка. Я сама никогда бы так не поступила.

— А вы Юлин жених? — обращается к Ренату.

— Жених. Юля, нам пора, — вечно он хмурый какой-то. Киваю ему.

— Юль, а что у тебя с глазами? Почему волосы мокрые? Ты плакала?

— Да, от счастья, я ведь замуж выхожу, — и смотрю при этом на Рената. Всем видом своим показывает, что если я сейчас не пойду, то мне не поздоровится.

— Ничего не понимаю... Ладно, как знаешь. Иди в свой замуж, — Алена обиженно убегает, пихнув при этом в бок Рената. А я в ужасе вся сжалась. Лишь бы он только ничего ей не сделал за ее поступок. И расслабляюсь, увидев, что он и бровью не повел, только на меня смотрит.

Срываюсь с места, бегу за сестрой. Нельзя, чтобы мы расстались вот так, с обидой. Но Ренат останавливает меня, перегородив рукой проход.

— Паспорт, — бездушный, бесчувственный сухарь. И почему я снова дрожать начинаю? От его этой близости, от его взгляда, который прямо в душу смотрит, сбежать хочется.

— Он в комнате, сейчас принесу. — Отпускает руку, и я ухожу в комнату. Беру свой паспорт.

И зачем он ему понадобился? Совсем не важно уже. Самое главное, я увидела сестру. Выхожу и иду ее искать, а она на кухне сидит, плачет.

— Ален, прости меня, пожалуйста. Я меньше всего на свете хотела тебя как-то расстроить. Я очень тронута твоим сюрпризом, правда. Прошу, пойми меня, дорогая. Я не могу уйти, пока ты обижаешься на меня.

— Когда ты вернешься? — Алена начинает обнимать меня, и я в ответ ее обнимаю. Слезы текут, не в силах больше сдерживать.

— Нескоро, — как же больно это осознавать.

— Мы завтра же хотели за фортепиано в город поехать, ты так долго мечтала об этом.

— Ален, обещай, что деньги, которые мы откладывали на фортепиано, ты на себя потратишь. Ты тоже мечтаешь о курсах кондитера. У тебя талант. Пройди их, хорошо? Я тебя очень люблю.

— Да не нужны мне никакие курсы, мне ты нужна. — Обнимаю ее крепко. — Юль, он мне не нравится. Это же взрослый и злой дяденька, — шепчет мне на ухо. — Зачем ты согласилась выйти за него замуж? Ты что, влюбилась?

— Влюбилась, — улыбаюсь ей. — Он хороший, правда. Он тоже меня любит и на руках носит. Никому в обиду не дает. Он и фортепиано мне купит сам, он обещал. Не переживай за меня только, хорошо? — вот это меня понесло.

— Хорошо. Но торт ты возьмешь. Я для тебя его делала все утро, и он уже пропитался, — а затем смеяться начинает. — Никогда не забуду, как ты вчера уронила торт, который мы делали до ночи, а потом рыдала. Мы еле тебя успокоили. — и я тоже начинаю смеяться вместе с ней.

— Да, глупо так. Из-за торта рыдала. Я возьму, обязательно. У тебя есть коробка? Положишь мне с собой? — Кивает. — Спасибо тебе еще раз за все. Я так тебя люблю, сестренка, — в последний раз обнимаю ее крепко-накрепко, и мысленно прощаюсь навсегда…

Отпускаю ее, выхожу из кухни и натыкаюсь на него. Слышал все, ну и пусть. Мы оба знаем, что все, что я говорила про него, это неправда. И не может быть правдой. Он жестокий, грубый насильник и убийца. Я вообще сомневаюсь, что этот человек способен испытывать прекрасные чувства: заботу, сострадание, понимание, сочувствие и любовь. Он такой же черный, как и его глаза. И ему, наверно, нравится причинять боль. Мне жалко его.

— Можно я еще в ванную зайду? Я возьму кое-что, и пойдем.

— Быстрее.

Захожу в ванную и достаю аптечку. Невыносимо все печет и дерет там, ходить больно. И это не дает хотя бы на минуту забыть о том, что он сделал со мной. И я очень боюсь, что он снова тронет.

Достаю антисептик и кладу в карман. Затем в глаза бросается пачка снотворного, папа пьет его иногда, когда не может заснуть. Беру, смотрю на лекарство, и в голову сумасшедшие мысли лезут. А что, если…

Быстро раскрываю два блистера, одну таблетку за другой, штук двадцать, и тоже кладу их в карман. Сердце колотится от безумной мысли. Решусь ли я на это?

Иду в коридор. Вижу, как Алена Ренату торт отдает на кухне. Быстро обуваюсь и выхожу в подъезд, не оборачиваюсь. Не могу еще раз на Алену посмотреть, хотя знаю, она вышла попрощаться. Это слишком тяжело для меня.

Выбегаю на улицу, дрожу вся. Страшно. Что меня ждет? Крепко сжимаю таблетки в кармане и жду, когда Ренат откроет машину.

— Актриса, аплодирую стоя. Садись, «любимая».

— Это вы первый сказали про замужество. Я только поддержала, — сажусь в машину, и не обращаю на него больше никакого внимания. В голове лишь одно: надо выпить таблетки. Не хочу терпеть насилие. Я лучше сама. Надо было в ванной это сделать.

Всю дорогу смотрю в одну точку, сижу как на иголках. Рукой в кармане перебираю таблетки, нервничаю. Вздрагиваю, когда он резко и грубо за челюсть меня хватает и поворачивает в свою сторону.

— Что у тебя там, показывай. — Резко таблетки из руки выпускаю, беру бутылку с антисептиком и показываю ему. Отпускает. Злой. Очень злой.

— Паспорт сюда давай. — Послушно вынимаю из другого кармана и отдаю. Дальше едем до отеля молча. И когда приезжаем, папиной машины уже не вижу. Уехал. Оставил меня, бросил.

Ренат выходит, открывает дверь с моей стороны и снова сильно хватает меня за руку, вытаскивая грубо.

— Не надо так, я сама. — Но он все равно тащит меня ко входу в отель.

На крыльце толпа мужчин стоит — курят, смеются, разговаривают. А когда нас видят, присвистывать начинают.

— Мы тебя потеряли, где ходишь? — говорит один из мужчин.

— Телку нам привез, — слышу довольные возгласы. Провалиться хочется от всех этих взглядов на меня.

— Одумался? Наш вечер закончится сегодня сладеньким? — встречает нас брат Рената.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Валид, сладенькое тебя в машине ждет на заднем сиденье, — намекает на мой торт. — И еще — всех жду через полчаса в своем номере. — Сердце будто остановилось, он позвал их. Позвал… Чудовище. И почему я думала, что он сжалится?

Тащит меня наверх, незаметно таблетки в карман штанов перекладываю. Спотыкаюсь на лестнице, но он держит, больно, но не дает упасть.

— Пожалуйста, отпустите, мне больно.

— Больно тебе еще не было. Ты еще не знаешь про боль ничего, — толкает в свой номер, сам снимает куртку и подходит ко мне. Руку в карман мне засовывает и достает бутылек.

— Это не поможет, — и бросает через плечо. — Таблетки где? — Замираю как вкопанная, напряглась вся, в глаза ему смотрю своими расширенными. Как он узнал? Он поэтому такой злой сейчас?

Начинает ощупывать меня, и находит в штанах эти самые таблетки, достает.

— Знаешь, что я сделаю сейчас за это? — снова за челюсть грубо хватает, и наклоняется ко мне сам. Вижу, как желваки играют на скулах, вены вздулись на висках, зубы сжал, а глаза его… Я еще никогда не видела столько ярости в них. Все сильнее челюсть мою сжимает. Страшно становится, глаза снова слезами наполняются.

— Я просто хотела… Это для меня. — Все равно он убьет меня, почему тогда так разозлился?

— Ты будешь умолять меня о смерти, а я этого не позволю! Только я решаю, когда и как ты умрешь. Поняла? — кричит мне в лицо. А у меня от страха все тело немеет. — Ты теперь моя рабыня!

Глава 7

Отпускает меня, и идет в ванную, слышу, как смывает в унитаз таблетки.

— Еще одна такая выходка, рабыней станешь не только ты. — Подходит снова и куртку сдирает с меня. А я пошевелиться не могу. Смотрю в сторону, а в горле ком застрял.

— Не трогайте только сестру, я все сделаю, что скажете, — тихо, дрожащим голосом говорю, и плакать начинаю.

— Тогда будь послушной, — берет двумя руками мою голову, откидывает назад, чтобы на него смотрела. И я смотрю.

Большими пальцами слезы мои вытирать начинает, затем гладит по голове. Эти переходы вызывают у меня непонимание. То больно делает, то потом нежно касается. Но затем снова больно…

— Помнишь, я говорил, что не люблю два раза повторять? Так вот, еще одна провинность, и страдать уже будет твоя сестренка. Все поняла?

— Поняла.

Ведет пальцем по моим губам, наклоняется, и нежно касается их своими. Целовать начинает, сначала медленно, затем с большим напором. Приоткрываю рот, и он язык свой просовывает, набрасывается на меня, зубы об зубы бьются. Услышала тихий гортанный стон, и что-то внутри тянуть начинает. В тугой узел живот скручивает, мурашки по телу пробегают. А он подхватывает меня на руки, и я цепляюсь за его шею руками, а ногами обхватила торс. Он одной ладонью за спину держит, второй за ягодицы.

— Красивая ты, Юль. Но глупая и наивная до жути.

— А Вы очень жестокий и бессердечный. — Улыбается. Что я такого сказала?

— Хуже, поверь. — Несет меня к кровати и роняет на нее. Снимает с меня опять обувь и стягивает штаны. А я ведь без нижнего белья.

Он что, опять хочет это сделать? Нет, нет, только не это, не сейчас.

Раздвигает мне ноги, дышать часто начинаю. Он снова трогает меня там, смотрит при этом туда, хмурится. Палец с трудом просовывает внутрь, а я жмуриться начинаю, мычу от боли. Сжалась вся, как никогда раньше.

— Ничего серьезного, потерпишь, — и начинает свитер с майкой задирать вверх, оголяя грудь. Трогает ее, соски сжимает сильно, больно, так, что они заныли, засаднили. — И если не расслабишься, раздеру в мясо, — чувствую его раздражение и злость.

— Пожалуйста, я не хочу, мне будет бо… — мычу, от того, что его рука мне рот закрывает и вдавливает в кровать. Слышу, как ремень расстегивает второй рукой, и затем звук молнии.

— А кто сказал, что будет приятно? — касается своим органом моей промежности и резко входит на всю глубину.

Из глаз искры посыпались, кричу, рыдаю с зажатым ртом. Руками его отстранить пытаюсь, но все безрезультатно. Внизу дикая боль нарастает от трения по распухшему и раненному влагалищу. Страшно становится от того, что он еще больше порвет меня. И он рвет… я чувствую это.

С сумасшедшей скоростью вдалбливается в мое тело, а я не могу расслабиться, это не в моих силах. Вцепилась в кровать, сжимаю одеяло и плачу. Просто перетерпеть, скоро это закончится.

Но ничего не заканчивается. Он только все больше начинает ускорять темп, рычит и глухо стонет, обжигая меня своим дыханием. Каждый толчок сопровождается дикой болью и жжением, так, что начинает сводить бедра и ноги. А он все глубже толкается, и мне кажется, что сейчас порвет меня насквозь.

И вот последний толчок, грубый, сильный, пронзающий, и я снова чувствую, как он пульсирует и содрогается во мне.

Ренат отпускает мой рот, и выходит из меня, встает. Смотрю в потолок, по вискам слезы текут, не в состоянии пошевелиться. Все болит, промежность, низ живота, ноги.

Вздрагиваю, когда с грохотом что-то падает, что-то разбивается, затем снова и снова. Слышу нечеловеческий рык. Это он — все крушит и ломает. Теперь уже все тело сковывает от страха, но пошевелиться до сих пор не могу, закрываю лицо руками. Затем слышу громкий стук дверью в ванную, так что даже в ушах начинает звенеть. Там включается вода.

Приподнимаюсь на локтях, осматриваюсь. Столик, на котором стоял поднос, опрокинут со всем содержимым, кресло перевернуто, телевизор, что висел напротив кровати, тоже на полу, штатив и его чемодан — все раскидано по полу. Почему он так озверел? Это из-за меня?

Ренат выходит из ванной и идет ко мне. От страха пячусь назад, боюсь его, он слишком раздражен и опасен сейчас. Поправляю задравшуюся майку с кофтой, закрывая грудь. Дрожу вся, дыхание затаила, и смотрю на него во все глаза. Не понимаю его намерения, что он хочет со мной сделать в этот раз?

А он наклоняется, притягивает к себе за ноги и на руки подхватывает, снова в ванную несет. Облегченно выдыхаю, что не трогает меня снова.

Ставит в ванную. Держусь одной рукой за него, второй за стену, ноги не слушаются, шатаюсь. Он мне свитер с майкой задирает и душ включает. Начинает поливать прохладной водой между ног. От холода мурашки побежали, и внизу жжение успокаивается слегка.

Он снова касается меня там, смывая последствия очередного насилия. Хочется оттолкнуть, закричать, чтобы не трогал, не касался, но молчу, боюсь его гнева. Только пиджак его сжимаю сильно.

— Предупреждал ведь, чтобы расслабилась, маленькая? Снова кровь, — говорит хриплым голосом. Выключает воду, опять на руки подхватывает и несет в комнату.

Кладет на кровать, перед этим сдирая с нее одеяло, на котором красуются два пятна крови, моей. Отходит и начинает что-то искать, швыряя разбросанные вещи ногой. Находя, снова идет ко мне и садится рядом. В руках у него тот самый бутылек антисептика.

Раздвигает мне ноги, а я глаза закрываю и отворачиваюсь. Только чувствую, как холодные брызги попадают на распухшее и больное место. Щипать начинает, но не двигаюсь.

За дверью слышу шум и приближающиеся голоса мужчин, и затем стук в дверь. Все рухнуло внутри, оборвалось. Я не выдержу, не смогу. Истерика накатывает, брыкаюсь, чтобы не касался меня. А он наваливается на меня, руки ловит и заводит за голову.

— Успокойся. Я не для этого их позвал. Слышишь? Успокойся. — Смотрю в его глаза, всхлипываю, но верю.

Ренат встает и укрывает меня одеялом, идет дверь открывать. Я сжалась вся, в одеяло укуталась с головой и с дрожью жду, что будет дальше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А вот и мы. Нихуя, это что тут произошло? — в номер входят мужчины.

— Блядь, Ренат, это ты, что ли? Это что должно было произойти, что тебя это так вывело из себя? — и брат его тут, еще больше напрягаюсь. — Вставай, че разлеглась? Обслужи голодных мужиков, — это он сейчас ко мне обращается?

— Валид! — от грозного голоса Рената еще больше сжалась, до боли в мышцах. — Разговор есть.

— Все разговоры потом. У нас и так половина уже отсеялась, нахуя столько алкашки выжрали, когда дело не закончено? — Чувствую, что одеяло резко начало сползать, кто-то настойчиво начинает его стаскивать. Цепляюсь за него, и сразу натыкаюсь на брезгливый взгляд Валида. Вижу, как Ренат к нему подлетает и за руку хватает, тот сразу одеяло отпускает. Снова кутаюсь, наблюдая за происходящим.

— Валид, планы меняются, девчонку не трогаем. Она едет с нами. — Смотрю на своего мучителя глазами, полными надежды, и с чуть приоткрытым ртом. Неужели он и правда передумал отдавать меня?

— Ты в своем уме? Нахуя? — оба в меня вперили взгляд. Валид начал вырываться из рук Рената, смотрит на меня с яростью.

— Я сам ее грохну. Отпусти! — но Ренат стал руки ему заламывать, когда тот пытался его ударить.

Валид высвободился и замахнулся на Рената снова. Зажмурилась, когда поняла, что он ударил Рената. Они драться начали, а я отползла к спинке кровати, ноги к себе поджала, рот рукой закрыла, чтобы не издать ни одного звука. Еще двое мужчин, что стояли у входа, к ним подлетели и начали разнимать. Эти двое схватили Рената под руки.

— Успокойся! Ты на кого напал? И ради чего? — говорит один из них.

— Я тебе это еще припомню, — сквозь зубы цедит Валид, вытирая кровь из носа рукавом. И пока двое держат Рената, Валид подымает расколотую бутылку и снова подходит ко мне, сдирает одеяло.

Вскрикиваю и быстро свитер натягиваю на ноги, еще сильнее их поджав. Он хватает меня силой за волосы и тянет к себе. Встаю на колени возле Валида, он подставляет к горлу осколок. А мне не страшно, пусть, пусть сейчас все закончится. Давай же…

Закрываю глаза, начинаю вспоминать маму, ее запах, ее слова, ее улыбку, и это так успокаивает.

И тут слышу громкий голос Рената, он что-то крикнул на непонятном мне языке, и Валид сразу же меня отпустил. Плюхаюсь на кровать, снова ноги поджимаю к себе. Что же он сказал такого? Вижу, как двое тоже отпустили Рената. Тот встает и подходит к Валиду, отбирая у него осколок.

— Еще одна такая попытка, не посмотрю, что брат. Свободны! И позови кого-нибудь, чтобы убрали тут.

Мужчины в полном недоумении и шоке направляются к выходу. Что, что он им сказал?

— Будь по-твоему, не мне тебе объяснять, что последует за твоим решением. А я подожду еще пару лет, мне не сложно, все равно плану быть, — и выходит. У меня нет сомнений, что он сейчас намекнул на Алену. Нет, только не это.

Глава 8

Я замерла, страшно и звук издать. В голове одно: он не позволил меня тронуть. Но что он сказал, что все вышли в полном шоке из номера? Даже Валид сразу же отпустил меня, будто обжегся. Что-то про меня плохое сказал? Смотрю на Рената, а он на меня. Вижу, как у него кровь течет, висок разбит.

— Оденься, пошли в другой номер, — Об этом меня не нужно просить два раза. Тут же ищу глазами свои трикотажные штаны, носки и обувь. Найдя, натягиваю на себя, забыв про всю боль. Только бы уйти из этого номера.

— Ренат… — зову его, впервые по имени назвала. Глядит на меня так внимательно, прищуренно. Подхожу к нему, на висок смотрю. — У вас кровь. Сейчас… — ищу глазами антисептик и нахожу на кровати. Беру и в ванную иду, там мы всегда оставляем гостям небольшой косметический набор. Достаю ватный диск и снова к нему иду. Брызгаю на ватку и подношу к его ране. Он хватает мою руку и сжимает.

— Ты издеваешься? Зачем ты это делаешь? Я трахнул тебя, больно сделал, а ты как ни в чем не бывало рану собралась мне обрабатывать? — смотрит на меня недоумевающе.

— Да, вы ведь не разрешили друзьям тронуть меня. Спасибо, конечно, но не надо было. Вдруг теперь ваш брат тронет Алену? — все сильнее руку сжимает и резко отпускает.

Стоит, смотрит, а я все же касаюсь его лица, вытирая кровь. Больно должно быть, но он и глазом не моргнул, на меня все глядит внимательно.

— Удивительно. Не надо было, да? — злится, но я не боюсь. — Все, хватит, пойдем. — В это раз он уже не тащит меня силой под руку, как обычно, а только легонько плеча касается. Очень боюсь за сестру, но Ренат обещал, что ни ее, ни папу он не тронет, только это успокаивает.

— Что вы им сказали? — спрашиваю, это не дает мне покоя в первую очередь.

— Тебе этого знать необязательно, — открывает дверь в следующий номер, и я захожу, включая свет. — Ложись, завтра рано вставать. Самолет в десять утра.

Самолет? Куда? Не решаюсь спросить, только головой киваю. Спасибо на том, что жива осталась.

Я ложусь на кровать одетая, только обувь снимаю. Ренат выключает свет и ложится рядом. Двигаюсь на самый край, от него подальше, и глаза закрываю.

***

Просыпаюсь от того, что папа по лицу гладит. В сонном состоянии улыбаюсь.

— Папочка… Еще пару минут и… — резко вспоминаю, что я не дома, и нет тут папы.

Быстро глаза распахиваю, улыбаться перестаю, дергаюсь. Темно еще, но вижу перед собой черные глаза, очень близко, очень опасно. Я лежу на его руке, второй обнимаю его. Боже. Что я делаю? Вскакиваю резко и отодвигаюсь от него.

— Извините, я не хотела, — встревоженно смотрю на него, сердце бьется с сумасшедшей скоростью. Как я могла его обнять, сама?

— Собирайся, через десять минут выезжаем.

Куда? Что меня ждет? Эта неизвестность пугает до безумия. Но я встаю и иду в ванную комнату, и привожу себя в порядок. Когда выхожу, он стоит уже собранный, а в руках моя куртка.

— Можно мне взять сумку? Она у папы в кабинете осталась. Там телеф…

— Нет! — резко прерывает меня, не давая договорить. — Готова? Пошли.

Подхожу к нему, хочу взять куртку, но он и этого не дает, сам помогает мне ее надеть. И потом поправляет медленно волосы, касаясь при этом шеи. Волна мурашек прошлась по всему телу. Да что со мной?

Невольно вспомнила все наши поцелуи, и как на руках нес, как защищал, как нежно касался утром. Почему он это делает? А потом вспоминаю его другую сторону, как больно делал, как угрожал и насиловал. И нет этому оправдания. Он чудовище, которого боюсь до дрожи. Он ведь в любой момент может передумать и сделать со мной все, что должен был. И почему он передумал исполнять свой план? Столько вопросов в голове, а ответов нет.

Выходим к машине, на улице уже стоит компания мужчин, все в черном, все огромные амбалы, и на нас смотрят недовольно.

А за ночь столько снега навалило, и сейчас идет. Сугробы лежат такие, что дух завораживает, сердце замирает от красоты. Зима. Настоящая. Снова улыбка на лице, ну не могу я не наслаждаться видом снега, и как же здорово он хрустит под ногами.

Машины уже очищены и прогреты, Ренат открывает мне заднюю дверь, и я сажусь. Смотрю на него из окна, он сигарету закуривает, с братом начинает разговаривать. Не слышу их, но явно они снова ругаются. Потом Ренат уходит зачем-то обратно в отель.

Странно. С ним опасно, но без него еще опаснее. Все же, когда он рядом, мне не так страшно, я знаю, что он защитит от других. И сейчас, когда он ушел, паника накатывает, ведь Валид открывает дверь и садится на переднее пассажирское сиденье.

Дышать перестаю, руками себя обнимаю. Кожей чувствую, что этот мужчина не в себе от злости. Он медленно поворачивается ко мне, и выглядывает из-за сиденья, смотрит на меня с презрением.

— Я не знаю, как ты это сделала, но я, и вся наша семья уничтожим тебя несмотря на запрет. Так что не радуйся преждевременно. Знай, ты отправляешься в ад.

— Я ничего не делала, — пытаюсь говорить уверенно, но дрожь в голосе выдает меня с потрохами.

— Ты лживая сука! Я видел, как ты вышла из отеля вся счастливая. Окрутила богатого мужика? Счастлива? Конечно… В особняк едешь. Мразь меркантильная. Ты должна была сдохнуть!

— Я ничего не знала про особняк, правда.

— Блядь, либо ты сделаешь так, чтобы он передумал, либо я убью вторую фадеевскую шкуру. Выбор прост, или ты, или сестра.

— Нет, пожалуйста. Я, меня убивайте, сколько влезет, — снова слезы. Ну почему они оба угрожают сестрой? Как мне ее защитить?

— А я не могу, мне теперь запрещено тебя и пальцем трогать.

— Почему запрещено? О чем он должен передумать? Я не понимаю.

— Все ты понимаешь, не строй из себя невинную овцу.

— Я правда не понимаю, о чем вы говорите. Мне уговорить его, чтобы в особняк не брал? Так он не послушает меня.

— НЕТ… — кричит на меня так, что даже вздрагиваю. — Мне похуй, куда ты едешь. Мне надо, чтобы он грохнул тебя, сегодня же, невестка. Иначе… — осекается и быстро поворачивается обратно, когда дверь открывается и в машину садится Ренат.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что происходит? — зло на брата смотрит. — Я разве не предупреждал?

— Все в порядке, — раздраженно отвечает Валид.

В смысле — невестка? Какая я ему невестка? Что он такое говорит? Это нереально и невозможно, пусть даже не переживает по этому поводу. Ренат взглянул на меня мельком, но потом повернулся и начал смотреть на меня снова — долго, пристально. Даже как-то неловко стало.

— Что ты ей наговорил? — спрашивает Валида, при этом все так же смотрит на меня.

— Эта сука должна сдохнуть. Либо отец грохнет всех нас троих.

— Ты ему уже сказал? — отворачивается от меня, за дорогой стал следить, и мы отъезжаем от отеля.

— Я на самоубийцу похож? Сам расхлебывай.

— Я не отрекаюсь от плана, просто слегка переигрываю действия. Все нормально, не о чем волноваться.

— Надеюсь. Кстати, торт ебейший, ничего подобного в жизни не ел. Где ты его взял? У кого такие волшебные руки? — От этих слов расплываюсь в улыбке, вижу, что Ренат лениво повернул голову к брату, глубоко вздохнул и ничего не ответил.

Дальше мы ехали молча, лишь иногда мужчины о чем-то переговаривались на их языке. Дорога до аэропорта заняла полтора часа. Там Ренат и его друзья отдали арендованные машины, и все пошли на посадку, перед этим купив билет мне. Я никогда не летала на самолетах, это очень волнительно для меня, но очень любопытно и интересно.

Все это время, пока мы были в аэропорту, Ренат держал меня возле себя за руку. В самолете мы сели в бизнес классе тоже вместе, он у иллюминатора, а я рядом. И когда мы взлетали, я в полном восторге не могла оторваться от вида из иллюминатора, даже привстала и облокотилась на Рената, чтобы поближе рассмотреть вид.

— Это невероятно, как прекрасно! Какой же красивый наш город свысока, ты только посмотри на это, — дух захватывает, сердце бешено стучит, дышу часто. На лице улыбка и полный восторг. Даже не заметила, как обратилась к нему на «ты». Но когда мы все выше поднимаемся вверх, я начинаю чувствовать сильнейшее, нарастающее давление в ушах. Боль режущая, невыносимая. Места себе не нахожу, за голову схватилась.

— Иди сюда, — и притянул к себе, обнимая крепко. Прильнула к нему, куртку его сжала. Как же больно, я не ожидала такого. — Это нормально для первого раза, все в первый раз больно. Во второй раз не так будет, и это я не только про давление. Просто глотай часто, скоро легче будет. — Делаю, как он говорит, но не помогает. Распирает дикой болью внутри головы. Прижалась к нему еще сильнее, голову на грудь ему положила, и он гладит, руку в волосы запускает и массирует. В макушку целует меня, запах вдыхает, ощущаю это. А я его запах чувствую, такой терпкий, но такой приятный.

Боль отпускает минут через десять, а я все так же прижимаюсь к нему. Почему меня это так успокаивает? Именно то, как он сейчас обнимает и нежно гладит. Я понимаю, что это ненормально, абсурдно, но мне так это нравится.

— Спасибо. Мне легче, — все же отстраняюсь от него.

— Не о чем волноваться? Да, Ренат? — слышу голос Валида позади нас.

— Отъебись.

Дальше нам предложили напитки и еду. Ренат взял виски, а я горячий чай и эклер. Полет был не очень долгий, пару часов.

При приземлении тоже уши заложило, но уже терпимо. Мы приземлились удачно, и я выдохнула с облегчением. И если бы я знала, что ждет меня дальше, я бы сейчас так не радовалась…

Выйдя из аэропорта, мы направились к стоянке, где стояли четыре огромных черных внедорожника. Мужчины стали прощаться, пожимать друг другу руки, а я спряталась за широкой спиной Рената, чтобы не видеть их недоброжелательные взгляды в мою сторону.

Все расселись по машинам. Мы с Ренатом вдвоем едем, всю дорогу любуюсь на огромный город, высоченные здания, большие рекламные баннеры, парки, рестораны, магазинчики. Мегаполис весь украшен новогодней атрибутикой: елки, новогодние фигуры, повсюду гирлянды горят. Как же атмосферно. И тут такое огромное количество людей и машин, такой бешеный темп жизни, что наш маленький городишка кажется совсем крохотным. И я так счастлива, что удалось понаблюдать за этим всем.

Ренат останавливается у какого-то здания, глушит машину и выходит, ничего не сказав. Только слышу щелчок блокировки дверей. Да я никуда и не собиралась уходить.

Ждала его примерно полчаса, замерзла вся, и машина уже остыла. Когда он вернулся, снова поехали дальше. Ладошки потираю, дышу на них теплым дыханием. Он берет мои руки одной своей и сжимает легонько.

— Ренат… — начинаю неуверенно разговор. Он поворачивается ко мне. — Можно я позвоню?

— Нет. Забудь навсегда. Тебя больше не существует ни для кого. Напомнить, какой у тебя статус? — Опускаю глаза, помню, его рабыня. — Мы едем сейчас ко мне домой. Но слушать и подчиняться будешь только мне. Ты жива лишь потому, что я не все дырки твои трахнул. И когда ты мне станешь неинтересна, я закончу все, что обещал. Не забывай, это неизбежно. Поняла? — сглатываю. На мгновение я подумала, что он очень добрый ко мне, так спокойно стала с ним себя чувствовать, защиту в нем искала и находила. А сейчас хочу руки свои выдернуть из его руки. Но он только крепче их сжал и не отпускает.

— Начнем? — паркует машину на обочине, я и не заметила, как мы выехали из города и сейчас стоим на дороге, а вокруг лес.

— Что начнем? — дрожащим голосом спрашиваю и смотрю на него испуганно.

— Трахать тебя буду, в рот.

Глава 9

— Пожалуйста, не надо… — все что угодно, только не это. Он отпускает мои руки и расстегивает на себе куртку. А меня начинает всю трясти от озноба, даже зубы стучат, хоть и согрелась уже и в машине давно стало тепло.

Я не хочу, не могу, мне страшно. Не хочу трогать, смотреть, и уж тем более делать то, что он хочет. Вжалась в сиденье, напряглась вся.

Он поворачивается ко мне всем корпусом, а я боюсь даже на него взглянуть. Ну зачем он так, все же хорошо было. Я даже на мгновение поверила, что он не будет больше больно делать.

Ренат подносит руку к моему лицу, гладит по щеке, и эти поглаживания уже не кажутся безобидными. Большим пальцем по губам проводит, а я зубы сжала. Боюсь его сейчас, как никогда раньше.

— Открой рот. — Перевожу взгляд на него, в глаза ему смотрю. Сейчас, при дневном свете, я увидела в них карий оттенок, но его зрачки очень сильно расширены, взгляд пугающий, хищный.

Он брови свел к переносице, нахмурился, и я поняла, что, если не подчинюсь, мне будет плохо. Медленно начинаю открывать рот, а он просовывает большой палец, заставляя еще больше раскрыть челюсть. Ведет им глубже, по языку, и я чувствую металлический привкус. Дышать перестала. При этом все еще смотрю ему в глаза, а он смотрит на мой рот.

— Обхвати губами. — Медленно, с нехотением, но делаю это, а он вынимает уже влажный палец и проводит им по губам, на этот раз с напором, с нажимом, сминая их. Затем резко наклоняется и набрасывается на мой рот своим, притягивая мою голову к себе, вжимая в себя.

От неожиданности дыхание перехватило, тело будто парализовало и сердце ухнуло куда-то вниз и снова наверх. Его поцелуи такие грубые, жесткие, порочные, и сейчас он вселяет неимоверный страх, потому что я уже знаю, что следует дальше. Но вместе со страхом внизу живота появилось что-то тягучее, предательское, и это нечто неподвластное мне.

В этот раз я не стала отвечать на его действия, но и не сопротивляюсь. Позволяю себя целовать, даже глаза закрыла. Чувствую, как он наматывает мои волосы на кулак и затем резко тянет назад, заставляя снова прийти в себя, в эту ужасающую реальность. Глаза распахиваю и еще больше трястись начинаю.

— Будешь делать все, что прикажу. — Смотрю на него, а его взгляд стал еще более темным, тяжелым, подавляющим. Как может человек так резко меняться? И почему он это делает? Я понимаю, он злится, ненавидит отца. Его гнев мне понятен, как и гнев Валида. Но зачем он тогда целует меня, обнимает и жалеет? Можно подумать, что я ему нравлюсь, но нет, так не поступают с людьми, которые нравятся. Что же тогда?

Я бы хотела просто его ненавидеть, ведь он так груб со мной, я должна бояться его всегда, каждую секунду, проведенную с ним. Но почему, когда он проявляет эту странную заботу, все исчезает? Почему?

Он одной рукой держит за волосы, второй начинает расстегивать свой ремень, глядя при этом мне в глаза.

— Сейчас ты возьмешь мой член в рот, — и начинает силой наклонять мою голову к своему паху.

Нет, нет, как же я боюсь, я не хочу. Сопротивляюсь изо всех сил, хныкать начинаю. А он давит на мою голову. Руками упираюсь в подлокотник и его бедро, глаза закрываю, лишь бы не видеть его орган.

— Прошу, прошу, не надо, я не умею, — уже истерика начинается. И он, так же резко, поднимает меня. Ощущаю его горячее дыхание на своем лице. Открываю глаза, полные слез и надежды, что он не сделает этого.

— Это не проблема, сейчас научишься. Если ты думаешь, что я оставил тебя в живых по доброте душевной, ты ошибаешься. Сказал сосать — будешь сосать, скажу зад подставить — подставишь и не пикнешь. Ты тут не для того, чтобы восхищаться видами. Поняла меня? — Молчу, внутри все рухнуло. Как я посмела подумать, что он и правда может быть ко мне добр. — Поняла, я спрашиваю? — и еще сильнее сжал мои волосы, так, что даже глаза зажмурила от боли, но все так же молчу. Боюсь его, очень боюсь. — Рукой проведи, — разжимает кулак и начинает массировать мою голову. Не двигаюсь, по-прежнему вся сжата.

Он берет мою дрожащую руку, что держит его за бедро, и сам кладет на свой орган. Ощущаю, какой он горячий и очень огромный.

— Обхвати и глаза открой, смотри. — Из-за боязни его гнева делаю, как он приказывает. Открываю медленно глаза, смотрю вниз.

Вижу его член, так близко, как никогда. У меня глаза на лоб полезли, он сейчас мне кажется еще больше, еще толще, чем вчера. Обхватываю его ледяной ладонью, и даже пальцы вместе не смыкаются. Рвано хватаю ртом воздух, беззвучно рыдая, и смотрю.

Он очень мощный, весь увитый вздувшимися венами. Я не понимаю, как он вообще поместился в меня, и тем более как может поместиться в рот. Я и пару сантиметров не смогу взять, он разве этого не понимает?

Своей рукой сжимает мою и двигает ею вниз. Вижу, как головка открывается полностью, чувствую, как он пульсирует. Ренат двигает моей рукой, то вверх, то вниз, затем отпускает мою руку, и я тут же ее отдергиваю.

— Как знаешь, — и снова с усилием давит на мою голову. Нет. Только не это, пожалуйста. Он же не поместится. Страх сковывает, боюсь, что задохнусь, что меня стошнит.

— Я не смогу, пожалуйста, не надо… — но он как будто не слышит, опять сжимает мне волосы и наклоняет над самым органом так, что я касаюсь губами его головки.

— Меня это не волнует. Открой рот. — Как же больно на душе от того, что мне придется это сделать. Наши силы неравны, положение тем более. И открыть рот — значит признать себя вещью, униженной, оскорбленной.

— Давай же… — слышу раздраженный голос Рената, и он толкает мою голову еще ниже, вниз, вжимается своим органом мне в губы. Мычу, из глаз слезы текут. И только я хотела вдохнуть воздух, как он резко насаживает мой рот на свой член.

Дергаюсь вверх, но он силой держит меня за затылок, наклоняя еще ниже. Он проталкивается глубже, и я чувствую его солоноватый вкус. От осознания, что он у меня во рту, ощутила легкий спазм тошноты. Челюсть начинает сводить очень сильно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Слышу тихий, гортанный стон, и он выгибается мне навстречу, при этом вжимает мою голову все сильнее в себя. Я ощущаю его в самом горле.

Оно вспыхнуло болью, саднить начинает. Я упираюсь ладонями в его бедро, затем начинаю хаотично хвататься руками за все подряд, пытаясь хоть как-то отстраниться, лишь бы вдохнуть воздуха.

И с каждым толчком я впадаю в панику все сильнее. Со всей силой отстраниться пытаюсь, но он не дает. Кручусь, задыхаюсь, захлебываюсь, давлюсь и выгибаюсь в судорожных позывах. Из-за слез уже ничего не вижу. Он грубо и резко управляет моей головой сам, вверх-вниз, и так до бесконечности, поднимает ее, вытаскивая свой орган.

— Дыши, — а я едва могу вдохнуть воздух, чтобы совсем не задохнуться, и затем он снова резко наклоняет меня и входит в глотку. Я чувствую, он наслаждается этой властью надо мной. Горло болит от толчков, а сердце болит от унижения.

Не могу больше, челюсть свело, горло дерет, слюни текут, слезы, мычу. Но уже не сопротивляюсь. Все померкло. Безвольное существо, игрушка в руках дьявола. Он все больше ускоряет темп, все сильнее сжимает волосы, то и дело поднимает меня, давая возможность дышать, и снова опускает. Снова и снова.

С каждой секундой напряжение нарастает. Его орган становится как будто больше. И двигается он яростней, жестче. И вот последний толчок, вжимает меня в самое основание паха и кончает, хрипло издавая нечеловеческий стон. Изливает сперму прямо в глотку, пока я давлюсь и задыхаюсь. И когда он вытаскивает из меня свой член, подняв меня за волосы, я принимаюсь жадно хватать ртом воздух. Судорожно сглатываю. Во рту его вкус, который вызывает позыв тошноты, но держусь, глотаю слюну. Плачу.

Он тянет меня за волосы, поворачивая к себе лицом.

— На меня смотри! — поднимаю заплаканные глаза, и кровь в жилах стынет от его устрашающего дьявольского взгляда. — Это чтобы ты не забывала, в каком положении находишься, и кто ты для меня. Шлюха, не более. Моя шлюха. И по имени не смей меня называть, поняла? — от горечи и обиды еще больше рыдать начинаю, горло болит и першит, воздухом надышаться не могу. Только головой киваю, когда его рука сжимает мои волосы с такой силой, что я просто начинаю рыдать.

Отпускает меня, а я за горло хватаюсь, поглаживаю. До сих пор чувствую, как будто его орган там.

Он достает из бардачка салфетки, берет сначала себе, а остальную упаковку кидает небрежно в мою сторону. Подбираю ее дрожащими руками, нервно достаю салфетку и вытираю рот, совсем ничего не видя от слез.

Папочка, зачем ты это сделал? Почему все так происходит? Я ведь совсем ни в чем не виновата. За что…

Сняла обувь и поджала ноги к себе, отвернувшись от него к окну. Прислонилась лбом к холодному стеклу и закрыла глаза, дрожа от плача и прерывисто дыша. Я его ненавижу, и на этот раз моя ненависть не исчезнет.

Он заводит машину и съезжает с обочины.

— А теперь познакомлю тебя с семьей.

Глава 10. Ренат

Сжимаю руль со всей силы, что же творю. Внутри все горит и все бесит. А девчонка тихо плачет, отвернулась. До боли во всем теле хочется ее обнять, прижать, успокоить, но я держусь. Хватит. Нельзя позволять себе эту слабость.

Я ненавижу ее отца. Ясно почему. И должен был сделать так, чтобы он лишился дочери. И ее я ненавижу, за то, что пробралась мне под кожу. Убить за это хочу, но не могу. Не могу, пока смотрит на меня так, пока хочу ее до безумия. Все хочу, и слезы, и улыбку. Всего мало. И себя я ненавижу, за то что больно ей делаю, и за то что не делаю. Адское состояние. Надо бы закончить все, а что вместо этого? Вместо этого я сделал ее своей женой. Да, зашел в ЗАГС и сделал это. Не составило огромного труда, сунул пачку денег кому следует, и через двадцать минут все документы были на руках.

Раз я начал эту игру, раз увез ее, присвоил, то и о последствиях должен думать. Знаю, отец, когда увидит ее, выстрелит не задумываясь. А я не хочу пока этого. Сагадиевы не трогают своих, ни при каких условиях. Лишь поэтому со мной рядом сидит не Юлия Фадеева, а Юлия Сагадиева. Это решение было принято моментально, когда Валид приставил к ее горлу осколок.

Я видел и слышал, что происходило в ее квартире, видел, как она в ванной взяла таблетки. И в какую же я ярость тогда пришел. Умереть захотела. Нет уж, она умрет только от моей руки. Только я теперь имею на нее все права. Только я теперь могу ее убивать, насиловать, трогать… дышать ею. Она нужна мне, нужны ее чистые, невинные глаза и эта детская искренность. Нужна, как воздух.

В моей жизни было слишком много женщин, интерес к каждой пропадал очень быстро. И, я уверен, и к ней пройдет, так же быстро. Ведь все бабы одинаковые, двуличные, лживые, корыстные. Все они текут от моего кошелька, статуса и огромного члена. Именно это отталкивает больше всего. И в ней тоже должно быть что-то, что должно оттолкнуть.

Я просто обязан сделать так, чтобы ее глаза погасли. Чтобы перестать ее хотеть, чтобы никаких эмоций не вызывала. Чтобы с легкостью смог отправить ее тело отцу. Но вместо этого смотрю на нее плачущую и сердце разрывается на части.

Сегодня почти не спал, думал обо всем, ею любовался. Сам прижал ее к себе, и до ломки хотел снова в нее ворваться, разбудить и трахать всю ночь, чтобы насытиться и забыть. Но не стал, понимаю, что ей больно. И решил, что потом это сделаю, когда у нее все заживет. Никогда меня еще не волновала боль других, но ее боль, как тупое лезвие по коже, режет меня, выворачивает наизнанку.

И в самолете все повторилось… Ее боль — как будто сам физически ощущал. Наверно, это и взбесило больше всего. Захотел сам себе доказать, что она ни черта не значит для меня, поставить все на свои места. Она — игрушка, жертва, ничто. Поиграюсь и забуду. Больше никаких касаний, никаких поцелуев не должно быть. Она должна стать блеклым пятном. Но почему же, блядь, сейчас мне не хватает ее восторженных глаз и улыбки, когда смотрит на все новое с замиранием сердца.

И когда заехали в особняк, она мельком посмотрела на него, но не дала мне ни одной сладкой эмоции. Неужели так просто оказалось сломить ее? Я хотел ломать ее долго, наслаждаться этим. Но никакого наслаждения я не чувствую. Что же тогда дальше?

Во дворе стоит много машин, отец, походу, устраивает празднование. Я уже предвижу его гнев, когда узнает, что я не отомстил, и, более того, привел в дом дочь врага. И Дианина машина тут, сука, не до нее. Вот и еще один повод для гнева. Я должен был заключить контракт с Багровым, а его дочь, Диана, должна была стать моей женой. Все летит к чертям собачьим. Но, надеюсь, это ненадолго. Я успею стать вдовцом раньше, чем состоится наша сделка.

— Приехали, обувайся, — говорю, а она даже не пошевелилась. Выхожу из машины и закуриваю, смотрю на нее через лобовое стекло. Слезы вытирает и все же обувается, выходит, осматривается и боится. Маленькая. Подхожу и беру ее за руку, веду в дом. Терпи, девочка, нелегко будет.

— Рена-а-ат, сынок, — с радостным выражением лица встречает меня отец; он везет мать. Валид, походу, ничего еще не рассказал.

Отец останавливается и смотрит на Юлю, затем на меня вопросительно, и опять на нее. Я снимаю с себя куртку, потом с нее, отдаю прислуге и снова за руку ее беру.

Девочка боится, меня холодной ладошкой сжимает, вся побледнела. Холл стал наполняться гостями, а к отцу подходит Валид. Все смотрят на нас.

— Только не говори, что это то, о чем я думаю, — с каждой секундой он напрягается все больше. Молчу, в глаза друг другу смотрим.

— Да, это дочь Фадеева, — сам сжимаю ее ладонь. В холле начинаются охи и ахи, знаю, это всех ошарашило. Вижу, как меняется лицо у отца, как оно становится злобным и ярость в глазах просыпается. Вижу, как коляску начинает сжимать. Знакомо… Понимаю…

— Она вчера должна была сдохнуть, — цедит сквозь зубы. — Объяснись! — повышает голос так, что девчонка вздрагивает и все вокруг замолкают.

— Сдохнет, но не сейчас. У меня другие на нее планы.

— Что? Мне нужна месть… — орет, багровым стал, к нам подходит. — Жестокая, кровавая месть! — таким лютым его редко можно увидеть. Его трясет всего от гнева. — Виктор должен был сейчас подыхать от удушающей боли, как и я, четыре года назад! — а затем смеяться начинает истерически. Я знаю, за этим последует нечто ужасное. И никто не знает, что он сделает в следующую секунду, а я знаю. Обычно — убивает. Юлю за руку резко тяну, себе за спину прячу.

— А хорошо даже, что так все получилось. Молодец, Ренат. Понимаю, рука дрогнула, ну ничего, — тут же кому-то набирает. — Раф, собери мне всю охрану в охотничьем домике, ЖИВЕЙ! — кладет трубку. Я понял его намерение, вижу по взгляду. — Давай ее сюда, — протягивает мне руку, а затем весело обращается к матери: — Катенька, сегодня все закончится, все наши страдания прекратятся. Вздохнем полной грудью.

Я предполагал это. Юля двумя руками вцепилась в мою ладонь, и эта ее реакция бесценна для меня. Ищет защиты… У меня ищет. Несмотря на все, что сделал, прижимается ко мне сзади и дрожит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Извини отец, этого не будет. — Вижу, как Валид тоже освирепел и за голову хватается.

— Ренат, отдай ее Дамиру, — в разговор вступает Шамиль, мой дядя, брат отца. — Не гневи отца. — Никогда его не любил, ушлый и скользкий тип. Человек-паразит, который живет за наш счет.

— Не вмешивайся, это не твое дело.

— Еще как мое, Аминку я любил как родную дочь.

— РЕНАТ! — снова кричит отец. — Сюда ее! Это не обсуждается! — подходит быстрым шагом вплотную. — Ну что ты спряталась, малышка, выходи давай, — заглядывает мне за спину, а я тяну Юлю вперед. На ней лица нет, в глазах слезы, губы дрожат. На меня глаза поднимает, полные отчаяния и безысходности.

— Звони Рафику и все отменяй, — говорю отцу и смотрю на нее, каждую ее эмоцию читаю, чувствую, как руку мою сжимает, а ладошки еще холодней как будто стали. Моя, она знает это.

— Что ты, блядь, несешь? — хочет схватить Юлю, но я руку его перехватываю, смотрю на него со злостью.

— Знакомьтесь, Юлия Сагадиева… Моя жена! — все в ступор впали. Затем гости переговариваться начали, гул стоит, а я на девчонку смотрю, ухмыляюсь от ее вида. Глядит на меня своими огромными, ошеломленными глазами, рот приоткрыла. Я вижу, как ее глаза начали улыбаться. Руку мою перестала стискивать. До чего же она обаятельная и милая, смотрел бы вечно.

— Эта шутка такая? — точно, я же руку сжимаю отцу. Отпускаю и достаю из внутреннего кармана пиджака свидетельство о браке, копию естественно, и даю ему.

— Говорю всем… Никто не имеет права трогать девчонку, запрещено! — говорю громко, чтобы каждый услышал. А затем вижу, как отец рвет это свидетельство. Я и это предполагал.

— Как ты посмел! — у него искры из глаз посыпались. — Что все это значит? Вместо того чтобы отомстить, ты привел его дочь в мой дом в качестве невестки?

— Да, только я решаю, что буду с ней делать. Звони Рафику, отменяй все, — и увожу Юлю, направляясь в свою комнату, останавливаясь перед этим у коляски с матерью. — Прости, мам, — целую ее руку и веду девчонку дальше, не обращая внимания на присутствующих людей. Только на Валида посмотрел, стоит в ярости. Затем подходит к нам и наклоняется к Юле, хмурюсь.

— Ты сделала свой выбор… — Прижимаю ее к себе, когда понимаю, что у нее ноги подкашиваются.

— О каком выборе речь?

— Иди к черту, Ренат. Не она, так другая станет инструментом для мести, и твоя ЖЕНА, — сделал акцент, — это знала, когда давала согласие в ЗАГСе.

— Огорчу, она не знала. И я вроде говорил, что плану быть, нет? Так что успокойся, и к ЖЕНЕ, — делаю такой же акцент, — больше не имеешь права подходить.

— Ну-ну… — слышу вслед.

Дальше идем, и меня кто-то хватает за руку, с раздражением останавливаюсь.

— Ренат, что все это значит? — это Диана, глядит на меня недоумевающе, а затем на Юлю смотрит с отвращением и брезгливостью. — Ты женился? Это правда?

— Как видишь… — увидел в ее глазах истинную натуру, и раньше видел, но сейчас, с таким контрастным сравнением, понял, что по характеру она и в подметки не годится моей жене.

Но она пока нужна мне, как ключ к ее отцу, не более, поэтому только и держу ее рядом с собой. Она красивая, интеллигентная, страстная, но все не то. Слишком надменная и высокомерная. В ней и доли нет той искренности, что есть в Юле.

— А как же я? Наша свадьба? — бросается мне на шею, я тут же отстраняю ее от себя.

— Позже поговорим, Диан, — и увожу Юлю в комнату, надеюсь, на этот раз дойдем.

И только я закрываю за собой дверь, как сразу же замираю от неожиданности, а в груди что-то кольнуло.

Девчонка обняла меня за талию, вцепилась крепко в пиджак на спине и прижалась всем телом. Дрожит вся и плачет.

— Я так испугалась… Спасибо, — говорит шепотом.

Я ожидал истерику от нее, а новость о том, что стала женой насильника, должна была раздавить ее еще больше. Но эти ее объятия и слова ввели в ступор, и это после того, как жестоко трахал ее, делал больно, наговорил всего. Я же видел в ее глазах глубокую подавленность, боль, отчаяние и обиду, а она все равно прижимается ко мне.

Обнимаю в ответ, крепко, глаза закрываю и наклоняюсь к ней, запах ее вдыхаю. Он расползается по мне как яд, раздражая каждое мое нервное окончание. Ощущаю сильную потребность дышать ей, трогать ее, еще и еще. Это все вызывает мощнейший кайф и удовлетворение — а именно искренность ее и ее потребность во мне, чтобы защитил от всего мира.

Хочу, хочу, чтобы сама обнимала, чтобы сама меня хотела, и чтобы глядела на меня вот так, как сейчас, когда голову подняла и посмотрела на меня с полным доверием, без страха, без обиды. Словно никогда не причинял ей боль. Как ей это удается? Почему нет ненависти и злости на меня в ее сердце? И я понял, что боюсь ранить, боюсь больше не увидеть этих глаз. Хочу утопать в них.

Затем опять крепко прижалась головой к груди. Ощущаю, как успокаивается, расслабляется в моих руках. Но я ведь должен снова оттолкнуть, нагрубить или сделать так, чтобы боялась меня, но не могу, не хочу. Все перевернулось с ног на голову внутри!

Глава 11

Немного успокаиваюсь в его объятиях. Как же я хочу, чтобы не отпускал меня, не отталкивал сейчас, чтобы больно снова не делал. Мне так сейчас плохо, как никогда раньше, и внутри все болит и разрывается.

Да, он делает со мной невообразимые вещи, мучает и издевается. Но я только теперь осознала, почему он так со мной поступает. И нет у меня больше ни малейшей обиды на него, все исчезло снова, испарилось, моментально.

Когда он привел меня в свой дом, первым делом в глаза бросился огромный портрет с молодой, красивой девушкой, и на нем была черная лента. Он висел вдали, на стене напротив входа. И такое ощущение, что эта девушка смотрела прямо на меня. А перед портретом стояло много ваз с живыми цветами. Это ее убил мой отец…

Потом увидела родителей Рената, и мое сердце будто остановилась.

Его мама… Она была в коляске, не двигалась и смотрела безжизненным взглядом куда-то сквозь меня, а я смотрела на нее. Вся эта жуткая обстановка и их непередаваемая боль потери навалились на меня неподъемным грузом, и я будто сама впитала всю их боль.

Это из-за моей семьи они так страдают. И я такую вину почувствовала, что не смогла больше никому в глаза посмотреть. Это было невыносимо. Их ненависть, злость, желание отомстить, отдав меня на растерзание и затем убив, стали для меня так понятны и даже правильны, что мне самой хотелось закричать: «вот она я, делайте что хотите», только бы в их семью пришел покой и прошла эта боль, что я увидела в глазах брата, отца и матери Рената.

Потерять ребенка, да еще таким способом… Не каждая семья переживет и справится с этим горем. Что же ты наделал, папа…

Но и я ведь живой человек, непричастный ко всему происходящему. Неужели, убив меня, они будут счастливы? Неужели у них пройдет боль? Неужели эта женщина сможет поправиться? Нет.

Именно в тот момент я поняла, что все, что сделал со мной Ренат, как он сказал вчера, «смахивает на романтическое кино». И это все даже в сравнение не идет с тем, что сделал мой отец, и что пережили эти люди из-за него.

Он ведь должен был убить, а вместо этого, наоборот, всеми силами защищает меня. Не позволил никому трогать: ни друзьям, ни брату, и даже отцу не отдал. Ради меня пошел наперекор всем и всему и даже сделал своей женой, лишь бы защитить. Да, только в нем я смогу найти защиту. И я уверена, что он не даст меня в обиду никому.

Есть в нем милосердие, а за черными глазами все же скрывается доброта. Пусть и прячет ее, но я ее вижу и чувствую. И все, что он сделал со мной, это жалкая попытка отомстить моему отцу за свою сестру. Не виню его, не обижаюсь.

Вот только неужели он оставит меня в этом доме? Я не смогу здесь находиться, не смогу еще раз в глаза посмотреть этим людям. Зачем же он так поступил с ними и со мной? Лучше бы отомстил, лучше бы не приводил сюда, я ведь не справлюсь…

Я, своим присутствием, буду напоминать им каждый раз о случившемся. Сколько гнева и ненависти они выльют на меня? Сколько мне придется перетерпеть и проглотить?

И могу ли я сейчас вот так стоять, обнимать его и искать утешения? Наверно, могу, раз не отталкивает, раз сам обнимает.

Я слышу сейчас, как сильно стучит его сердце. Чувствую, что он сам страдает. И знаю, что после объятий снова будет делать больно, потому что так надо, потому что этого требует его семья. Но сейчас я не хочу, чтобы отпускал, не хочу снова погружаться в мир жестокости и ненависти. В его объятиях я будто силу черпаю, которая нужна мне, чтобы пережить дальнейшие унижения и боль.

— Приди в себя! Ты знаешь, кого по-настоящему тебе надо пугаться. — Поднимаю на него заплаканные глаза. — Этот брак не значит ровным счетом ничего. И я сделал это не ради тебя, поняла? Просто чтобы иметь возможность самому тебя придушить, когда наиграюсь, — и хватает меня за горло, но не сильно, легонько, еле касаясь. — Ты — ничто для меня, пустое место! Слышишь?

Говорит так, будто не меня, а себя в этом убеждает, потому что в его глазах я вижу совершенно другое. Говорит одно, но при этом смотрит на меня томным взглядом, задерживая его на моих губах. Даже слегка наклоняет голову ко мне, но затем снова отстраняет. Отпускает шею и проводит по моей щеке ладонью, вытирая слезы.

Его взгляд полон нежности и желания. Пусть говорит что должен, а что не должен, я читаю по глазам, по его дыханию, и по его низкому, хрипловатому голосу.

Мне так захотелось сейчас, чтобы он поцеловал меня, и тоже на губы ему смотрю, даже рот приоткрыла. И он наклоняется снова, берет мою голову в свои ладони и запрокидывает ее назад. Глаза закрываю, когда начинает целовать меня в лоб, затем ниже, в щеку, медленно спускается поцелуями к моим губам. Дышу часто, прерывисто, сердце бьется как сумасшедшее. А еще мне так холодно и слабость чувствую во всем теле.

И только он коснулся моих губ, как за дверью послышались приближающиеся крики и ругань. Открываю резко глаза, смотрим друг на друга встревоженно. Я чувствую, как он сразу напрягся весь и изменил выражение лица, стал хмурым, даже испуг увидела. Почему?

— Ты горячая вся, — губами ко лбу моему прижимается снова, затем рукой трогает его. Да, я тоже чувствую это — скорее всего, у меня температура. Интересно, он испугался из-за приближающегося громкого голоса или из-за того, что я горю?

Отпустил меня и выпрямился. Так и не успел поцеловать... Может, и к лучшему. Все наши поцелуи заканчивались не очень хорошо, совсем не очень.

В дверь с грохотом постучали.

— РЕНАТ! ОТКРЫВАЙ! — это голос его отца. Теперь и я напрягаюсь. Что-то сейчас будет.

Снова в дрожь бросает, и еще холоднее становится без его объятий. Ренат открывает дверь, и его отец влетает в комнату. Подходит ко мне. Глаза распахиваю от неожиданности.

— Ренат, иди в мой кабинет, тебя там срочно зовет Багров, — при этом смотрит на меня с яростью. — Я с женой твоей поговорю немного, — и не по-доброму улыбается.

— Хоть пальцем тронешь, руки переломаю, ты меня знаешь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Обещаю, не трону, иди.

Ренат смотрит без доверия на отца и все же выходит, оставляя меня наедине с этим страшным человеком. Держусь изо всех сил, чтобы не упасть. Слабость уже невыносимая во всем теле.

— Твой папаша превратил нашу жизнь в адское существование, и я не остановлюсь ни перед чем.

Обходит меня вокруг медленно, затем идет в сторону двери и выглядывает, кому-то рукой машет. Паника наступает, дрожать начинаю так, что зуб на зуб не попадает. Он снова подходит ко мне.

— Ренат просчитал все, молодец, но это не тот случай, совсем не тот. Он мне еще спасибо скажет.

В комнату входят двое мужчин, по виду охранники. Пячусь назад. Что он хочет сделать?

— Хоть звук услышу, пристрелю на месте, — и достает оружие, целясь прямо в меня. — Не позволю этому быть! Поняла? Шкура малолетняя. Уводите ее в машину, в охотничий домик поедем, — и они начинают подходить.

— Подождите… — руки вперед выставляю, в надежде, что охрана не подойдет, и они останавливаются. Смотрю на этого мужчину, а в глазах слезы застыли и страх.

— Я сама пойду, правда, я готова… — а голос дрожит предательски. — Вот только… Вам совсем это успокоения не принесет. Вашу дочь этим не вернуть, и жену этим не вылечить. Вы только еще одну невинную девушку погубите, вам же самому хуже будет от этого. — Он опускает пистолет, и я сама очень медленно подхожу к нему на ватных ногах. — А я готова, мне страшно, но я пойду, если вам всем и правда от этого легче будет.

Смотрит на меня с такой злостью, и в следующую секунду бьет меня по лицу со всего размаху… Падаю, не в силах устоять на ногах. Дикая боль пронзает всю левую сторону лица. В ушах звенеть начинает. Никогда и никто еще не бил меня. Нахожусь на грани, чтобы не разрыдаться от бессилия. Мне так страшно.

— Как ты смеешь, змея! Ты меня учить вздумала? — кричит на меня. — Уводите!

— А как же Ренат Дамирович? Он запретил ее трогать, — слышу голос одного из охранников. Не надо, никого не хочу подставлять. Сама пойду, куда скажет. Встаю из-за всех сил и к выходу иду, к лицу приложив руку.

— Умница девочка, пойдем. Все быстро закончится. Долго мучить не будут, — так решил меня утешить отец Рената.

Один из охранников все же берет меня под руку и тащит к выходу. Что я чувствую? Уже ничего. Пустоту. Значит, так надо. Значит, этого не избежать.

— Через черный вход выводи ее, — слышу приказ охраннику, и меня тянут в другую сторону.

Иду, еле успеваю за ним. Холодно, очень, и потом холодным обливает всю, даже волосы к лицу начинают липнуть. Тело ломит, в глаза будто песка насыпали, и слабость невыносимая. Такое со мной случалось уже один раз, когда мамы не стало.

Меня выводят на улицу раздетую. От мороза еще больше замерзаю. Ведут дальше, по тропинке, припорошенной снегом, все дальше от их огромного дома. И чем дальше отходим, тем больше пропадает надежда, что Ренат увидит, придет и спасет. Мы подходим к забору, и тут я слышу, как кто-то кричит вдалеке.

— Стойте… — как бы мне хотелось сейчас услышать голос Рената. Но это не он. Не он…

Мы остановились, и к нам подбегает Валид. Запыхался.

— Па, ты чего задумал? Ренат узнает, убьет нас всех, — говорит и отдышаться не может.

— Ну ты-то с ума не сходи? Это мой долг, ради Амины. Да и не станет он своих убивать из-за какой-то бабы, которую знает день. Чушь не неси?

— Блядь, как бы я сам этого ни хотел, но нельзя! Она, вообще-то, теперь Сагадиева. — неужели сам Валид заступается за меня? Он же самый первый готов был убить?

— Мне насрать, сынок. Она дочь Фадеева. А про это недоразумение с росписью завтра же все забудут. Правда, с бумагами и прессой придется повозиться.

— Как знаешь, я предупредил. И это не просто какая-то баба Рената, поверь. Беды не огребем потом.

— Иди в дом, Валид. Я все решил. Или можешь с нами поехать. Я знаю, ты больше всех мести ждешь. Проконтролируешь все заодно.

— Больше всех, да. Но так дела не делаются. Я пас.

— Пойдешь Ренату докладывать?

— Делай уже, что задумал. Не скажу, — разворачивается и уходит.

Вот и все. А на что я надеялась, что Валид спасет? Нет, я и не надеялась. От холода уже не чувствую ни ног, ни рук. Всю трясет изнутри, зубы стучат. Поскорее бы все закончилось.

Охранник пихает меня в машину, и я просто ложусь на заднее сиденье, поджав к себе ноги и закрыв глаза.

«Папа… Зачем…» — повторяю себе, какой уже раз.

Глава 12. Ренат

Я говорю ей, что она пустое место для меня, что она никто, и это должно быть правдой. Обязано! Весь день себя в этом убеждаю и ненавижу себя за то, что все далеко не так. Ведь чувства — это уязвимость, это удел слабых. Это все у меня под запретом.

Я должен снова причинить ей боль, и говорю ей те самые, ранящие, слова. При этом шеи ее касаюсь нежно, а она как будто не слышит меня. Только смотрит пьянящими, затуманенными глазами. Смотрит так же, как и я на нее. И в голове одно: как же хочу снова попробовать ее на вкус, прикоснуться к ее алому, приоткрытому рту. Манит до невозможности, до безумия.

А когда она начинает смотреть на мои губы, у меня сносит голову. Она тоже этого хочет, не меньше, чем я. Как это вообще возможно?

В этой девочке до сих пор нет ни капли гнева, ненависти и злобы на меня. Она словно хрустальный сосуд, который мне не удалось наполнить грязью, как бы я ни пытался.

Это самый чистый кайф, видеть, как трепетно реагирует она сейчас на мои касания. А когда не сдержался и коснулся ее лба губами, закатила глаза от наслаждения. У меня, как у подростка, сердце колотится с бешеной скоростью. Мне сейчас дико хочется, чтобы она наслаждалась мной, так же как и я ей.

Нет, это не я ее мучаю, все совсем наоборот. Это она пробралась мне в душу, это она меня ранила так, что там все кровоточит. Светом своим обожгла, искренностью разодрала сердце.

Когда я почувствовал, что она вся горячая как кипяток, во мне будто бомба взорвалась. Целую ее лоб, трогаю. Это из-за меня все, ни капли в этом не сомневаюсь. И не от наслаждения она глаза закатила, от слабости.

Так и есть. Внутри разочарование появилось. Не может она меня хотеть, монстра, который способен только боль причинять. Это просто невозможно в нашем случае.

Отпускаю. Ей отдохнуть бы надо, лечь, но в это время слышу, как отец приближается к комнате, стучит, кричит. Как не вовремя.

Открываю дверь, и он сразу к девчонке подлетает. Кулаки сжимаю в ту же секунду. Но он не должен ее тронуть, не имеет права.

Вижу, как она испугалась и дрожит вся.

— Ренат, иди в мой кабинет, тебя там срочно зовет Багров. Я с женой твоей поговорю немного. — Что-то мне подсказывает, что нельзя ему доверять девочку, нельзя оставлять ее наедине с отцом, он сейчас явно не в себе. Но и с Юрием Константиновичем надо переговорить. Знаю, он тоже сейчас должен быть в ярости из-за новостей.

— Хоть пальцем тронешь, руки переломаю, ты меня знаешь.

Да, он знает, что я не из тех, кто прощает, и не из тех, кто попусту угрозами разбрасывается. Он же сам меня учил быть беспощадным и безжалостным. Учил, чтобы никогда не угрожал, если не намерен это исполнить. Вот только с Юлей все не так идет с самого начала. Впервые не делаю всего, что обещаю. А это так несвойственно мне. Что же она творит со мной? В кого превращает?

— Обещаю, не трону, иди. — Смотрю на него, не нравится мне все это, но отец всегда обещания сдерживал, и нас этому учил. Ладно, оставлю их.

Выхожу дела решать, а внутри неспокойно. Впервые боюсь за абсолютно чужого мне человека. Я уверен, он сейчас наговорит ей жестокостей, не станет слова подбирать, испугает ее, а она так слаба, так ранима сейчас.

Понимаю, что, когда зайду в комнату, она плакать будет. Неизвестно, о чем отец решил поговорить, а скорее угрожать. Поэтому быстро иду в кабинет с одной целью: побыстрее разобраться с Багровым и вернуться в комнату. К ней.

Гости начали разъезжаться. Некоторым, которых встречаю по пути, пожимаю руку. Кто-то пытается заговорить, но нет ни желания, ни времени с кем-либо общаться. Ни на секунду не могу отвлечься от мыслей о девчонке. Что там сейчас происходит?

Захожу в кабинет весь как на иголках. В кресле сидит Юрий Константинович, раздраженный, а рядом стоит Диана в слезах.

— Здравствуй, Ренат.

— Добрый день, — пожимаем друг другу руки, и я сажусь напротив него, стараясь показать всем видом уверенность и спокойствие.

— Я так понимаю, сделка отменяется?

— Почему же? Я разве про это что-то говорил?

— Не говорил, сделал. У нас вроде уговор был, даты назначены, документы готовятся, и день свадьбы уже выбран.

— Ничего не изменилось. Я, со своей стороны, договор выполню, — отвечаю ему со всей хладнокровностью.

— Ренат, я уже не молод, мне некогда в игрушки играть. Хочу отойти от дел, весь свой пакет акций передаю тебе лишь потому, что мы должны были стать одной семьей. Мне ведь неважно, я могу и другому продать.

— Юрий Константинович, вы знаете, я человек серьезный, от слов своих не отказываюсь. Мой брак сейчас лишь на бумаге. И к моменту настоящего брака с девчонкой будет покончено.

Этот пакет акций я должен получить любой ценой, чтобы стать главой компании. Бизнес — это все, чем я жил, живу и буду жить. По головам пойду, женюсь на стерве, но добьюсь цели.

— Ты больно сделал Дианочке, как я могу тебе доверять? Ты же говорил, что любишь, и дочка в тебе души не чает, а ты так поступаешь…

— Мы сами с ней разберемся. Да, Диан? Свадьба будет, и сделка состоится. Все это не должно вас волновать, уверяю. Это для дела, не более того.

— Какие у тебя могут быть дела с этой оборванкой? — вступает в разговор Диана, игнорирую ее.

— Ренат, я знаю вашу ситуацию, и знаю, чем все должно было закончиться. Но ты не завершил все как следует. Огорчил всех нас, особенно отца, и ты называешь себя серьезным? Я подумал и решил, что акции продам Беркутову, — подумал он, конечно, вижу я таких насквозь.

— Ну, во-первых, наши семейные дела вас пока не касаются. Во-вторых, раз не доверяете, то и свадьбы не будет. Прости, любимая, — и смотрю на нее, изображая сожаление.

«Любимая», слово, ничего не значащее для меня. Просто слово.

— Папочка, — бросается на отца. — Ну зачем ты так, я верю Ренату. Если говорит, что это ничего не значит, то так оно и есть. Пожалуйста, пап, давай оставим все как было? Я не смогу без него, я люблю его. Не поступай так со мной. — Ухмыляюсь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вот оно, то самое, чего я боюсь. Диана для Багрова слабое место. Ради нее он переступит через гордость и самоуважение. Она вертит им как хочет, а он и рад стараться потакать ее прихотям. В бизнесе не должно быть чувств, не должно быть слабых мест. Я знаю, он отдаст свои акции мне и только мне, лишь бы дочке угодить. Скучно. Неинтересно.

— Ренат, даю тебе пару дней. Разводишься — даю тебе согласие. — Выдыхаю с раздражением.

— Мне не нужно условия ставить. Я сказал, до свадьбы с Дианой все закончу.

— Пап… — смотрит на него щенячьими глазами.

— Ладно. Скоро у Дамира день рождения, мы приедем с брачным договором.

— Не вопрос, — все так предсказуемо.

Вот поэтому нельзя девчонку к себе подпускать, нельзя, и все тут. Это уже далеко зашло. Но при этом, сука, все еще думаю: как она там? Почему мне так неспокойно за нее?

Диана подбегает ко мне и кидается на шею, обнимаю ее в ответ равнодушно.

— Сегодня со мной вечер проведешь? Я могу остаться?

— Давай не сегодня, дела еще есть, — отстраняю ее от себя. Хочу к Юле поскорее, и надо бы врача вызвать еще ей.

— Завтра тогда? Я ужасно соскучилась. — Как же мне не до тебя, «любимая».

— Давай, до завтра, — встаю, и выхожу.

Как, как мне все это закончить, что я творю… Потираю лицо руками и вдыхаю полной грудью, думая, как быть с Юлей дальше.

Набираю нашему врачу и приглашаю срочно домой. Гости уже все разошлись. Вижу, что в холле, посередине, стоит коляска с матерью. Какого хера она тут одна? Где Валид? Подхожу к ней, на корточки присаживаюсь возле нее. Руку ее беру в свою и целую.

— Мам, ты тоже, наверно, меня не понимаешь, да? Честно, я и сам себя не понимаю. Эта девчонка, Юля, такая… В общем, не смог. Впервые не смог, мам. Только с тобой я могу поговорить. Знаю, поймешь и не осудишь. — Она при этом смотрит вдаль, ни одна мышца не подает жизни.

Что она чувствует? И чувствует ли вообще? Слышит ли? Как же мечтаю, чтобы хотя бы руку мою сжала. Все бы изменилось. Мы бы все изменились.

Врач не дает гарантий, что она вообще сможет хоть когда-то стать нормальной. И мы давно уже потеряли надежду.

Везу маму в ее комнату, даю лекарство по расписанию и кладу ее в постель.

— Я пойду, отдыхай. Не злись на меня, я постараюсь все уладить. Фадеев за все получит сполна: и за Амину, и за тебя.

Направляюсь в свою комнату. Подозрительно тихо за дверью. Вхожу…

Блядь, где?

Быстрым шагом иду в ванную комнату, там тоже ее нет, затем в гардеробную — нету.

Отец… Как посмел…

Злость пронзает меня насквозь, кровь закипает от ярости. Сжимаю кулаки до хруста и бью со всей силы в стену, сбивая костяшки в кровь. Контроль над собой теряю… Я разорву его на куски, если тронет мое, если не успею найти.

И мысли о том, что с ней могут сейчас делать, режут меня наживую, превращая в монстра. Я, только я имею права на нее.

Вылетаю в ярости из комнаты, вижу Валида.

— Где? Быстро отвечай… — черная пелена затмевает глаза, на все сейчас готов. Каждого уничтожу, кто посмеет тронуть.

— Ренат, так надо. Все сейчас закончится. — Подлетаю к нему, хватаю со всей злости за горло, в глаза ему смотрю.

— Я спрашиваю… Где она? — цежу сквозь зубы ему в лицо, сжимая руку все крепче.

— Ты все равно уже ничего не сможешь сделать, поздно. Ренат, очнись, девчонка запудрила тебе мозги. Я не узнаю тебя.

— Можешь не отвечать, я догадываюсь где… — отталкиваю его с силой и бегом направляюсь к машине, прихватив куртку. Вижу, что ее куртка на месте. Сука, она что, раздетая? Она же болеет.

— Ты все равно не успеешь, смирись! — кричит в спину Валид.

Сажусь в машину, педаль газа до упора в пол вжимаю. Срываюсь. Перед глазами ее лицо, ее улыбка.

Вспоминаю ее взгляд, как радовалась снегу и гирляндам, какая счастливая она была, когда узнала, что сестру увидит напоследок. И как вся сияла от праздничных приготовлений сестры. Неподдельные эмоции, живые, настоящие, ее.

Вспоминаю, как сегодня завороженно наблюдала в окно иллюминатора, облокотившись на меня. И эту ее радость от видов городских улиц. Каждую улыбку помню, каждую эмоцию. И еще хочу. Она вся пропитана жизнью, той, которой мне так не хватает.

Вспоминаю, а в глазах слезы застыли. Я должен успеть, я должен увидеть еще хоть раз ее сияющие глаза.

Не могу потерять, не сейчас. Слишком рано.

Вдалеке уже виднеется деревянный дом, много машин, а на улице ни души. Нет, нет, нет. Девочка моя. Убью каждого, кто посмел прикоснуться.

Как же отец посмел ее увезти? Думает, ничего за это не будет?

Пульс в висках стучит, сердце кровью обливается, страх за нее панический, непреодолимый, неконтролируемый. Понимаю, что боюсь увидеть то, что внутри.

Подъезжаю, вылетаю из машины и со всех ног бегу к дому. Останавливаюсь у двери, когда слышу ее надрывные крики... Мир рухнул, отчаяние захлестнуло с головой. Вмиг потерял надежду, что успел.

Со всей злостью, бешенством и болью в сердце выламываю дверь с ноги, и застываю от увиденного…

Глава 13

Вот бы вернуться на пару дней назад, в свой дом, к Алене, к папе, к друзьям. Хоть на одно мгновение окунуться в привычную атмосферу и тепло, где нет страхов и боли.

Невыносимо осознавать, что мне осталось жить всего несколько часов, а то и меньше. Безысходность и отчаяние нахлынули мощной лавиной. Но я всеми силами стараюсь отогнать эти мысли и напоследок вспомнить что-то хорошее.

В голове с трудом всплывают наши с сестрой уютные вечера, просмотры фильмов с мандаринами, вечерние прогулки, разговоры и смех. Стараюсь погрузиться туда, чувствовать запахи, слышать голос сестры и папы. И даже немного получается.

Как же я любила каждый свой день. И от воспоминаний чуть теплеет на душе.

Еще вспоминаю, как с радостью на учебу ходила, слушала все лекции, а на перерывах с подругами обсуждали все подряд, и даже парней.

Помню, как одногруппница рассказывала про свой первый раз с парнем. Какая она счастливая была и окрыленная в тот момент, описывая мне все в мельчайших подробностях. Говорила, как ей это понравилось, и как ее парень сделал все аккуратно и приятно, а потом заваливал ее подарками и цветами. Я, помню, даже позавидовала ей слегка и тоже ждала, когда у меня появится парень, цветы, подарки, романтика. А что вместо этого?

Вместо этого я еду в неизвестном мне направлении, в чужом городе и с людьми, которые меня ненавидят. Вся продрогшая до костей, не чувствующая ног и рук. А свой первый раз и вовсе вспоминать страшно. Кажется, что до сих пор там все пощипывает. Но это уже ничто, по сравнению с тем, как болит сейчас щека от удара.

Как мне пережить дальнейшее? Что меня ждет? Стараюсь пока не думать об этом. Лучше повспоминаю и дальше приятные моменты из своей прошлой жизни. И я вспоминаю…

Только не то, что хотела, а его, Рената. Как он обнимал меня в самолете, как целовал, как руки в волосы запускал. Вспоминаю его губы так отчетливо, будто сейчас он рядом и целует меня. Даже ощущения все появляются, как наяву.

Представляю, как он гладит меня, утешает, греет своим теплом. Запах его вспоминаю. И все это вызывает волну мурашек.

Вот бы оказаться рядом на самом деле. Пусть лучше он будет меня мучить снова и снова, мне уже не так страшен его гнев… совсем не страшен. Да и не было злобы в нем в последний раз. Мне даже кажется, что он больше не стал бы делать мне больно. А может, просто кажется… Пусть.

Машина останавливается, страх снова окутывает меня с новой силой. Встать бы, посмотреть, но не могу. Тело не слушается совершенно. Оно такое тяжелое, даже голову поднять я не в силах. И спать хочется. Заснуть бы со своими мыслями и не просыпаться больше никогда. Понимаю, что я не боюсь смерти в данный момент, а боюсь боли.

Слышу, как охранник и отец Рената выходят из машины.

Ренат… Расстроится ли он, когда узнает, что его отец меня все же увез? Он же запретил ему, даже угрожал. Может, и расстроится немного, но я этого все равно уже не узнаю.

Как же хочется, чтобы он приехал, спас, забрал меня отсюда. Как же я нуждаюсь в нем сейчас. Больше, чем в ком-либо.

Дверь со стороны головы открывается, и меня вытягивают за подмышки на улицу.

— Вставай давай, хватить придурять, — говорит охранник, когда я просто повисла у него на руках, не в силах даже встать на ноги. Глаза полузакрыты, не могу ни на чем сосредоточиться, даже на словах этого мужчины. — Дамир Анварович, она себя как овощ ведет.

— Неси в дом, сейчас оживет. — И охранник тащит меня.

Чем ближе мы к деревянному домику, тем меньше во мне остается смелости. Паника растет с неимоверной скоростью. Ногами пытаюсь перебирать, рыдать начинаю. Страшно.

Дамир Анварович останавливается у двери и поворачивается ко мне. Смотрит в глаза. Они у него такие же, как у Рената. Черные, как ночь, но вижу в них сейчас сожаление.

— Дочка, ты ни в чем не виновата, я понимаю и осознаю это. Не ты мой враг, а твой отец. За его грехи ты сейчас будешь страдать. Мне очень жаль, — и начинает открывать дверь.

— Подождите… — Нахожу в себе силы, на ноги встаю. Вырываюсь из рук охранника и хватаюсь за Дамира Анваровича. — Объясните... Мой отец не мог так поступить. Вы его совсем не знаете, а я не знаю, как это произошло. Скажите, прошу, почему вы решили, что это он? Когда это произошло? И если это правда, то почему он не в тюрьме? Прошу, поговорите со мной… — Рыдаю, умоляю от безысходности. Не верю я в это, не верю.

Папа у меня очень добрый, он любит нас с Аленой больше жизни. И маму любил. Он никогда бы и ни с кем ей не изменил, и тем более насильно. Да, я слышала, как папа говорил Ренату, что это все сделал он. Но почему я так сомневаюсь? Может, его запугали, заставили, да все что угодно, но не могу я это принять.

— Тюрьма… Это слишком просто. Он должен прочувствовать, каково это — потерять вот так ребенка. Тебе интересно, как он это сделал? Как я об этом узнал? Пойдем, я не только расскажу, я и покажу.

Он открывает дверь и толкает меня вовнутрь силой. Тащит в середину комнаты и отшвыривает так, что я снова падаю.

Слышу мужские голоса, но они тут же все замолкают. Боюсь голову поднять, посмотреть, только глазами пробегаюсь по полу. Много ног, очень много.

Зачем они так со мной? Даже если папа и сделал это, он ведь был один.

Нету во мне смелости, невыносимо сложно это вытерпеть, и морально, и физически.

— Раф, можешь вот эти фотографию на телевизор вывести?

Что он хочет показать? Я не хочу смотреть, не буду. Глаза закрываю. Предчувствие, что там что-то страшное.

— Без проблем, — отвечает этот самый Раф.

Пока он включает, лежу с закрытыми глазами, пошевелиться боюсь. Мысленно прошу маму, чтобы помогла, не оставила. Бога прошу, чтобы уберег. Всем сердцем прошу. А затем чувствую резкую боль в голове. Мужская рука за волосы меня тянет вверх, и я встаю на колени, плачу.

— Смотри. — Отец Рената еще сильнее сжимает кулак, так, что даже вскрикиваю. — Я сказал смотреть! — повышает он голос.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глаза открываю медленно, и сердце сжимается в ужасе.

На экране та самая девушка, что я видела в их доме. Она лежит на кровати обнаженная, вся в синяках, между ногами кровь, а на шее багровые следы от удушья. Руки ее привязаны галстуком к изголовью кровати. Моргаю часто, слезы по щекам катятся, всхлипываю.

— Это сделал твой отец. Снял вонючую хату и притащил ее туда силой. Это подтвердили свидетели. — Слышу, как его голос начал дрожать. — Она еще девочкой невинной была, — делает паузу и волосы мои отпускает. Смотрю на него снизу вверх, в глазах у него слезы и невыносимая боль. — А знаешь, что было потом? — Мотаю головой. — А дальше он просто свалил. Свалил к жене и детям как ни в чем не бывало.

— Почему вы думаете, что это сделал мой отец? — говорю тихо и сбивчиво из-за дрожи в голосе. Как же мне больно на все это смотреть и осознавать.

— Собственница квартиры дала данные арендатора, и я тут же его нашел. Он умолял, прощения просил, в ногах валялся. Признался, что это он сделал. И я чуть было его не пристрелил, но он просил о пощаде, дочками прикрывался. Вот тут я и понял, что смерть — это слишком просто для такой мрази.

— Мне очень жаль… — рыдать начинаю, — Это ужасно, но он ведь один был, почему вы хотите так жестоко со мной поступить? Прошу, ваш сын уже сделал все, и видео у него… — осекаюсь, вспоминаю, что он его удалил. — Просто убейте, прошу.

— Ренат тебя уже изнасиловал? — поднимает бровь, и я киваю. — Ну, даже если так, тогда тебе не впервые. Раф, включай камеру.

Я резко хватаюсь за его руку.

— Умоляю, не поступайте так со мной. — Он поднимает меня другой рукой, как котенка за шкирку, и обращается к своей охране, при этом смотря мне в глаза:

— Разрешаю насиловать во все дыры, бить, а в конце задушить, привязав к кровати галстуком, — и достает из кармана галстук. Тот самый? — Начинайте… Я в машине подожду, — и тащит меня к одному из мужиков, передавая ему в руки. Уходит.

Мир остановился, смотрю на всех огромными глазами. Их человек десять, не меньше. Кто-то ехидно улыбается, глядя на меня, кто-то расстегивает ремень.

В лихорадке начинаю вырываться из рук мужчины, который держит меня. Но он хватает меня за живот и приподнимает, не давая убежать. Несет к дивану, а я ногами его пинаю, ногтями царапаюсь и кричу, кричу со всей силы:

— Отпустите, не надо…

— Сука. Прыткая какая. — Бросает меня на диван, а я резко встать пытаюсь, убежать. Сама не знаю куда, но не хочу сдаваться без боя, не буду податливой марионеткой.

Трое подходят и хватают меня за руки и за ноги. Верчусь, дергаюсь, вырываюсь. Одному ногой по паху заехала, он скорчился от боли, шипит, ругается.

— Ах ты сука бешеная, — подходит и бьет меня кулаком в живот. Задыхаюсь.

— Э-э-э, полегче, сначала выебать надо, — слышу чей-то голос рядом.

Они держат меня. А из-за слез не вижу ничего, и не разбираю уже, сколько их возле меня. На адреналине боль перестала чувствовать совсем. Все так же вырываться пытаюсь и кричать.

Еще двое раздевать меня начинают, рвут одежду беспощадно. Ору со всей силы, но кто-то рот мне ладонью затыкает, так, что дышать невозможно становится. Они разговаривают, смеются, трогают меня. А я не могу больше, не могу. Тяжело, больно, страшно, мерзко.

— А она у нас уже без трусиков, сладенькая какая.

— Мокрая вся, липкая и горячая капец. Больная, что ли?

Сжимаюсь вся, чувствую руки на своей груди, руках, ногах, лице. Я с Ренатом-то не справилась, а сейчас все еще пытаюсь сопротивляться? Глупо. Понимаю. Но не оставляю попыток хоть что-то сделать.

Мне начинают ноги раздвигать, а у меня силы закончились. Не могу больше сопротивляться и бороться. Впадаю в глубокое отчаяние.

Я вся мокрая, измотанная, бессильная. Пот стекает по лбу, слезы льются градом из глаз. Уже не кричу, не могу. В голове образ девушки крутится: то улыбающейся, как на фото в доме, то обнаженной и мертвой, как на экране. Горечь внутри от разочарования в отце. Она то же самое, наверно, переживала, когда ее трогал отец.

Разум мутнеет, перед глазами все чернеет… но все еще слышу голоса и чувствую чужие мерзкие руки на себе.

— Ебать у нее тут все красное.

— Дай посмотрю…

— Так Ренат же ее оприходовал уже.

— Я слышал, у него там кувалда.

— Давайте уже, хватит нежничать, запись идет.

Слышу смех, и ощущаю чужие руки на своей промежности. С лица ладонь убирают и давят на челюсть. Что-то в губы тыкаться начинает. Запах противный чую и мгновенно в сознание прихожу.

— Давай детка, покажи, на что способен твой ротик.

Дергаюсь с новой силой и не понимаю, откуда она берется. От невыносимой боли в челюсти рот сам открывается инстинктивно. И кто-то начинает засовывать туда свой член. Превозмогая боль, сжимаю зубы до одури и чувствую соленую кровь во рту. Секунда, и слышу громкий ор.

— А-а-а-а, блядь, она прокусила меня. — И тут же пронизывает резкой болью лицо от удара. — Ебанутая мразь, я убью тебя!

Меня силой швыряют на пол, ногами начинают бить по животу, в ребра, грудь, спину. Адская боль охватывает все тело. Но на мгновение все прекращается. И потом кто-то наваливается сверху, за волосы хватают и начинают бить головой об пол.

Почему я еще живу? Почему еще чувствую боль?

— Остановись, блядь, сейчас грохнешь ее.

— Свяжем ее, это невозможно просто, она бешеная.

Чувствую, как в промежность что-то тычется. Осознаю, что мужчина сверху сейчас начнет меня насиловать. Кричу до надрыва, до потери пульса…

А затем слышу резкий и громкий удар дверью. И в эту же секунду все затихло. Все замерли и замолчали. Но у меня нет сил даже поднять голову, только глазами увидела черные ботинки у входа и услышала выстрел. Громкий, оглушающий. Ренат. Он пришел.

Глава 14. Месть Рената

⚠️Дорогой читатель! Никого не хочу ранить морально, но в этой главе будет очень много жестокости. Если вы почувствуете, что не можете это читать, прошу, переходите на следующую главу. И оставайтесь со мной, дальше не будет столько жести. Но за девочку нужно отомстить. Согласны?

***

Со всей злостью, с колотящимся сердцем выламываю дверь с ноги, и застываю от увиденного…

Первая мысль, которая удушающей болью отозвалась во всем теле: Я НЕ УСПЕЛ! Оборвалось все внутри…

Она лежит на полу голая, а на ней один из охранников отца. Остальные с высунутыми членами стоят рядом, а Рафик все снимает на камеру. На экране телевизора фото тела Амины.

Я, не думая больше ни о чем, стреляю со всей ненавистью в голову швали, которая лежит и насилует девочку.

Ее крики эхом стоят в голове, выворачивая меня наизнанку. Они раздирают каждую клеточку внутри, а все мышцы на лице сводит от напряжения и ненависти. Слезы в глазах застыли. Я будто чувствую всю ее боль и страдания. Как я посмел ее оставить, как…

Тяжелое тело охранника наваливается на Юлю, вжимая в пол. Его кровь стекает на ее волосы. Она хрипит, она жива, жива… И это главное сейчас.

— Ренат? Что ты творишь, блядь, — слышу вопли и ругань остальных. Не обращая внимания, быстро подхожу к Юле и отшвыриваю труп с ее тела. Мрази…

Снимаю с себя куртку и…

Амина.

Достаю телефон, делаю фото лежащей девочки, всей в чужой крови. Этого достаточно для мести ее отцу. Хватит на этом. Больше никакой мести не будет.

Затем набрасываю на ее избитое и неподвижное тело свою куртку. Двое сзади сбежать пытаются, мгновенно подлетаю к ним и направляю пистолет на них.

— Еще шаг, и выстрелю. — Остановились.

Подхожу к двери и захлопываю ее. Замок выломан, поэтому подпираю ее, придвинув шкаф для одежды. Ни один ублюдок не выйдет отсюда сегодня безнаказанно, и ярость растет с каждой секундой.

— Раф, камеру. Все остальные — отошли от нее на два метра и выстроились в линейку. ЖИВО!

— Ренат, это приказ Дамира Анваровича. В чем, собственно, проблема? Мы просто выполняли, что он велел. Отпусти ребят, — говорит Рафик и отдает мне камеру. Со всего размаху бью ему в солнечное сплетение, он сгибается и кашлять начинает.

— Это моя жена, скотина. Никто отсюда не выйдет, пока не ответит за каждый ее крик и слезы.

— В смысле — жена? Откуда мы знали, Ренат?

Остальные в ужасе смотрят на меня, боятся. Правильно, Ренат в гневе — это хуже Дамира в гневе. Они это понимают.

Подхожу к девчонке, калачиком свернулась под курткой, глаза закрыты. Как же невыносимо смотреть на нее. Отчасти это я во всем виноват, я привел ее в свой дом. Я позволил увезти ее сюда. Где этот ублюдок отец? Он мне заплатит за это…

Боюсь дотронуться, больно сделать, боюсь увидеть ее эмоции и в глаза посмотреть. Рядом с ее головой на колени присаживаюсь и наклоняюсь к ней близко. Сердце сжимается до боли. Кладу камеру и рукой трогаю ее пульс, слабый совсем. По лицу провожу, еле касаясь, волосы убираю. Висок и скула разбиты, губы все в крови. Что же с ней сделали? Что ей пришлось пережить?

— Маленькая моя, все позади, я рядом, — говорю ей тихо, а у самого ком в горле застрял, слезы текут по щекам. Не реагирует на меня совсем.

Челюсти сжимаю, дышу учащенно. Со всей ненавистью, что внутри, кулаки до хруста сжимаю и медленно поднимаю глаза на присутствующих. Трясет всего от бешенства и ярости. Зверь внутри лютует. Я отомщу за тебя.

— Не двигаться, — приказываю ублюдкам, которые прячут свои хуи в штаны. Кастрирую всех, кто посмел тронуть мое. — Раф, видео на телевизор, пульт мне. — Встаю, вытаскиваю карту памяти из камеры и протягиваю ему.

— Ренат, мы не успели ее…

— ЗАТКНИСЬ! Делай, что говорю, — кричу на него.

Сам иду к дивану и сдираю плед. Снова к Юле подхожу. Накрываю ее, куртку свою достаю из-под пледа и кладу на пол. Аккуратно укутываю Юлю получше и поднимаю с пола. На руки беру, поправляя и закрывая ее тело от чужих глаз. Всхлипывать начинает, напрягается. Вся ее боль и муки на лице написаны, что еще больше распаляет мой гнев.

— Ренат… — совсем тихо, тоненьким голосом шепчет.

— Да, девочка, это я, не бойся. Ты в безопасности. Слышишь? — Чувствую, как она вся расслабилась в моих руках, обмякла, а глаза так и не открыла.

Несу ее к дивану и кладу аккуратно. Потерпи, хорошая моя, скоро увезу тебя отсюда.

Беру пульт. На мгновение замираю, боясь увидеть и услышать весь этот ужас. Боюсь увидеть, как ее насиловали и издевались над ней. Страшно смотреть, как появились на ней все эти ссадины и синяки. Но все же набираюсь смелости и включаю.

На экране появляется один из этих мразей, он хватает испуганную Юлю сзади за живот и несет ее на диван. Она вырывается, кричит, пинается, просит, чтобы отпустил. Ставлю на паузу. Глазами ищу этого подонка. Стоит, трясется.

— Я лишь приказ выполнял, Ренат Дамирович. Я не знал, что она ваша жена, пощадите, — говорит, пока я подхожу к нему.

— Все остальные стоят смирно и ждут своей очереди. Кто посмеет с места сдвинуться, выстрелю не задумываясь. Ну что, начнем?

Подхожу к нему совсем близко, с дикой яростью хватаю его за голову, и ударяю его со всей силой головой о свое колено, разбивая нос. Валю его на пол и начинаю запинывать. Он корчится от боли. Затем ногой встаю на его руку и всем весом давлю на нее, топчу, ломая пальца. Орет неистово.

— Замолчал. Это за то, что посмел трогать мою жену, скот. — Отхожу, снова включаю видео. Все остальные застыли в ужасе.

Вижу, как этот ублюдок бросает ее на диван, а она убежать пытается. Но трое подходят к ней и хватают за руки и за ноги. Снова ставлю на паузу.

— Трое, шаг ко мне, — и они неуверенно выходят. Подхожу сначала к первому. — Руки, — приказываю. Но он стоит и не двигается.

— Пошел к черту, я ничего не делал и делать не буду. — И делает попытку уйти, обходя меня. Достаю пистолет и стреляю ему хладнокровно в спину.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Так будет с каждым, — говорю без единой эмоции. — Если он ничего не делал, остался бы просто с изломанными пальцами… Следующий, руки. — Второй протягивает, дрожит, скулит. Хватаю и ломаю ему пальцы, один за другим. Орет.

— Ори, сука, это только начало.

Третий уже выставил свои руки сам. Делаю все то же самое. И это только разминка. Каждый ответит за все, и меня ничуть не трогают их вопли и их боль.

Подхожу к девочке, а она лежит так, как и положил ее. Пульс проверяю. Есть. Облегченно выдыхаю. Сейчас все закончу, обещаю, я быстро. Включаю видео дальше.

Вижу, как Юля одному заехала ногой между ног, тому самому, которого застрелил сейчас. Он бьет ее в живот. Я будто на себе ее боль ощущаю, у самого живот нервно подергиваться начал. Слышу: «Э-э-э, полегче, сначала выебать надо». Ставлю на паузу.

— Ренат, хватит. Все поняли, что ошибку совершили. Извини, — говорит Раф.

— Извини? Ошибка? Молчи лучше и жди своей очереди. Я и до тебя доберусь.

Подхожу к тому, первому, которому пальцы переломал. Он стоит и к себе их поджимает.

— Ты это говорил? ОТВЕЧАЙ, — ору на него.

— Я… Я… Но я же только сказал.

— Все стоим! Не двигаться! — обращаюсь к толпе.

Дальше, направляюсь к кухонному столу, достаю из ящика нож. Подхожу снова к этой сволочи.

— Язык.

— Ренат, не надо, я все понял. — Смотрю на него в бешенстве, жду. И он нехотя, но высовывает язык, рыдает. Резко хватаю за него и провожу ножом. У меня и мускул не дрогнул. Падает на колени, скручивается от дикой боли, мычит. Слава богу, Юля не слышит и не видит.

— Кто будет отвечать за этого ублюдка? — киваю на труп, что ударил в живот девочку. Все молчат. Подхожу ко второму, со сломанными пальцами.

— Ты. — И со всей дури бью его в живот. Еще и еще, всю злость вымещаю. Тоже падает, захлебываясь в кашле.

— Ренат, остановись. В чем мы виноваты? Отец твой привел ее, с него и спрос, — все еще пытается остановить меня Раф.

—Не переживай, я и им займусь. — Включаю видео дальше.

Еще двое появляются в кадре. Юля кричит, плачет, дергается. Снова ком в горле, снова слезы накатывают. Невыносимо больно за нее. Эти двое рвут на ней одежду. Суки. Мрази. А тот, кто держал за руки, рот ей затыкает. Они лапают ее своими руками.

Слышу диалог: один говорит, что она без трусиков, сладкой называет. Другой говорит, что она мокрая и липкая, больная… Девочка моя. Снова ставлю на паузу. Злости не убавилось ни на грамм, только еще больше стало ее.

— Двое, раздеваться. — И пока они начинают снимать с себя свои формы, подхожу к тому, кто рот ей зажимал. Это тот второй, который валяется со сломанными пальцами, которого бил в живот. Я достаю пистолет и стреляю ему в руку.

Дальше оглядываю комнату, в поисках тупого, тонкого предмета. На столе вижу карандаш. То, что нужно. Беру его и подхожу к голому охраннику.

— Ее тело — это последнее, что вы видели в своей жизни. Это, кстати, касается всех. — И со всей жестокостью втыкаю карандаш в правый глаз. Второй, голый, убегает к двери, начинает шкаф двигать.

— Я выстрелю сейчас. — И он сразу замирает. — На место!

— Ренат Дамирович, мы реально ничего не успели сделать. Зачем так, из-за какой-то… девушки. — Смотрит на меня умоляюще. — Ладно, ладно, не стреляйте, иду. — Подходит, и этим же карандашом делаю все то же самое уже и с ним. Вонзаю карандаш в глаз. Дом наполняется воплями, криками, кровь повсюду.

— А это за то, что трогали ее своими грязными руками, — и каждому одноглазому выстреливаю в руку. — Оставлю пока вам по глазу, чтобы видели все. Но это ненадолго.

А дальше я просто боюсь включать видео. Я так освирепел из-за того, что ее просто трогали. Что же я сделаю с ними, когда увижу то, чего боюсь больше всего на свете? Сам себя боюсь, откуда взялся весь этот нечеловеческий гнев и жестокость? В меня будто все бесы, что существуют, вселились.

Нажимаю кнопку на пульте дрожащей рукой, в глазах слезы застыли. Больно, невыносимо больно смотреть. Девочка затихает, бороться перестает, и мразь ноги ей начинает раздвигать. Сердце сжимается до боли, в висках пульс отбивает сумасшедший ритм. Тот, кто ноги ей раздвинул, это тот самый, который нес ее изначально. Не останавливая видео, выстреливаю ему в обе руки с растоптанными пальцами.

«Ебать у нее тут все красное», — говорит он, а еще один решил посмотреть. Теперь уже останавливаю.

— Любопытный, ко мне. — Осматриваю стоящих. Медленно подходит тот, которого еще не трогал. — Держи. — Протягиваю ему карандаш. — Сам давай. — И он медленно берет дрожащей рукой.

— Прости, прошу, я вообще больше ничего не делал, клянусь, увидишь все сам.

— Не ебет… Давай, ну же, смелее. На жену мою смотрел, придется ответить. — Подносит карандаш к глазу, медлит.

— Ты самый настоящий варвар. Ты ответишь за все, что сейчас делаешь, — начинает он угрозы сыпать.

— Отвечаете сейчас ВЫ. Это за жену! — И помогаю ему, его же рукой, вонзить себе карандаш. Падла. Нет пощады во мне. Убью. Убью каждого.

На девочку смотрю, не двигается. Снова проверяю, дышит ли. Глажу по волосам. Хочу унести ее отсюда, подальше от этого всего. Чувствую, что она вся горит.

— Все замолчали! — кричу воющим скотам. И они немного утихают. Дальше продолжаю смотреть видео.

Знают откуда-то, что я ее уже имел. Откуда? Она сказала? Я все узнаю, все с самого моего ухода из комнаты.

Тот, что ноги ей раздвигал, трогать начинает ее там. Камера переходит на другой ракурс, со стороны спинки дивана. Еще один подходит со стоячим членом и на челюсть ей надавливает. Юля снова начинает брыкаться, а он свой член в рот ей засовывает. Останавливаю…

По спине дрожь пробегает. Лоб холодной испариной покрывается. Не жить, им не жить.

Подхожу к тому, самому первому, что корчится от боли с простреленными руками.

— Ты трогал мою жену там, где имею права трогать только я.

Во мне все кипит от злости, ноздри раздуваются. Подхожу к камину, беру топор и снова к нему иду. Стонет, вопит, умоляет. Ногой наступаю ему на локоть и с размаху перерубаю ему кисть. Ненавижу, ненавижу…

Откуда во мне столько кровожадности и жестокости. Я освирепел, как никогда раньше. В меня не бесы, сам дьявол вселился, и я не знаю, как теперь остановиться. Где эта грань, за которую я не смогу зайти?

Но я смотрю на экран, как в рот ей пихают член… Смогу ли я дальше включить видео, смогу ли смотреть на это, как ее насилуют? И я насиловал! Я, блядь, делал то же самое! Сука! Замер на мгновение, осознавая это. Как мне невыносимо сейчас…

Ищу глазами того, кто в рот ей засунул член. Не нахожу.

— Выходи, падла! — Поворачиваюсь, а он сзади меня, в угол забился, побелел весь, трясется, в стену вжимается. — Поиграли в игрушки и хватит. Доставай свой член и на стол клади.

— Прошу, не надо. Просто убей, выстрели в меня.

— Выстрелю, как скажешь, но после того, как свой член сожрешь. БЫСТРО! НА СТОЛ! — ору осатанело. Подхожу быстрым шагом к нему, за шкирку хватаю и к столу тащу.

— Доставай, — и он вынимает свой окровавленный член. Смотрю и не понимаю ничего. — Что это?

— Она прокусила, ничего не было, я не насиловал ее. Прошу, Ренат Дамирович, не делайте этого…

Тут же включаю видео дальше. Вижу, что она челюсть с силой сжала, умница моя. Кровь во рту замечаю. Этот уебок орет, а потом… Резкий удар по ее лицу кулаком.

У меня все сжалось внутри. Топор в руке сжимаю с такой силой, что он сейчас треснет. Затем слышу: «Ебанутая мразь, я убью тебя». Потом он ее хватает и на пол швыряет. В бешенстве начинает пинать по ней, по животу, в грудь. Она пытается защититься руками, переворачивается, но тот пинает ее в спину.

Абсолютно всю ее боль на себе физически чувствую, все ее страдания вместе с ней переживаю. Сердце еще больше кровью обливается. Она лежит, не двигается, замолчала.

Камера приближается, и Раф отводит эту падлу от нее, не переставая снимать. Еще один наваливается на нее сверху, тот, который самый первый пулю в голову получил. А тот, который бил ее, снова подлетает к девочке и за волосы ее хватает. Начинает с силой об пол ее головой бить, раза три. Но тут же рука Рафа его снова оттягивает от нее. Юля начинает кричать, срывая голос. Этот крик я помню, он до сих пор в ушах стоит. Дальше громкий грохот, это уже зашел я. Выстрел. Видео заканчивается.

Он не успел, он не успел… Ее не изнасиловали. На секунду облегчение почувствовал, но затем…

Ни секунды не медля, замахиваюсь топором и перерубаю уроду, что зверски бил ее, его сморщенный, прокусанный член по самые яйца. Ор стоит, что уши закладывает. Затем беру его член и в рот ему пихаю.

— Жри, сука! Как тебе? А сейчас сдохнешь, как последняя шваль. ВСЕ ВСТАЛИ! — ору, чтобы все слышали. За каждый удар отомщу. Швыряю подонка на пол.

— Запинать до смерти. — Кто смог, встали, и начали его пинать, каждый изнемогая от боли.

— Сильнее! — А тот орет, рыдает с членом во рту.

Подхожу сам и начинаю с яростью бить его головой об пол. С каждым ударом все сильнее.

— Это — за жену… — С еще большей силой впечатываю его в пол, разбивая ему лицо в кровь. — Это — за ее боль… — Снова удар. — Это — за ее слезы… За крики… За страх… За все, что она пережила. — Бью его, пока не понял, что он уже сдох. У самого истерика началась, я сделал это, сделал. Я отомстил за тебя.

— Ты не человек Ренат. Садист. В аду гореть будешь, — слышу дрожащий голос Рафика.

— А знаешь, я не трону тебя, хоть и хочу. Пойдешь к отцу и расскажешь все, в мельчайших подробностях. Расскажешь, что случается с теми, кто смеет прикасаться к моей жене. Это урок, первый и последний. Карту с видео бери и дверь открой. В машину, за руль. — И бросаю ему ключи.

Их было девять, не считая Рафика, осталось шестеро. С перерубленной рукой тоже валяется без сознания. Пятеро. И сейчас каждый подыхает от болевого шока. Вой стоит, но уже потише. Принимаю решение, что сожгу их всех заживо, от этого места останется лишь пепел.

Беру веревку, нож и перевязываю руки и ноги тем, кто мог бы сбежать: трем одноглазым, с отрезанным языком и еще одному с переломанными пальцами. На их вопли не обращаю внимания. Цель одна, закончить поскорее и вывести девочку отсюда.

Сам иду к раковине, руки отмываю от крови. Мне полегчало, однозначно. Осознание того, что я вовремя успел, успокаивает меня.

Беру с пола куртку и иду к камину. Хватаю канистру с жидкостью для розжига и начинаю поливать все у двери, пол, трупы и живых охранников. Все заливаю, пока жидкость не кончается.

Затем к Юле подхожу и со всей нежностью приподнимаю ее, куртку накидываю поверх пледа. На руки ее беру, выношу из этого ада, от этих воплей, криков и крови…

Отпускаю ее ноги, прижимая другой рукой ее тело крепко к себе. Достаю зажигалку, зажигаю и бросаю на пол. Огонь моментально расползается по дому. Понаблюдав немного, подхватываю девочку и ухожу к машине.

Оглядываюсь пару раз, глядя, как все полыхает внутри дома, а крики затихают совсем. Все кончено!

Глава 15. Ренат

Смотрю, машины отца уже нет, хотя помню, была, когда я только подъехал.

Раф открывает дверь, и я вместе с девочкой сажусь на заднее сиденье. Смотрю на ее личико, провожу рукой по щеке. Все закончилось, больше никто не посмеет даже в сторону твою посмотреть. Только глаза открой, имя мое произнеси. Я хочу, хочу слышать его из твоих уст.

Ни капли не сомневаюсь, что это ее сломило. Не сомневаюсь и в том, что больше не увижу ее сияющих глаз, ее улыбки, ее радости от самых обычных вещей. Мне так больно от этого. Как она сможет пережить все, что с ней произошло? Это не может не сломать.

Мне до дикой ломки хочется залечить все ее раны. Вырвать из ее сознания этот день, чтобы забыла обо всем, и не вспоминала никогда.

К черту все, не трону ее больше, не буду пугать и никому не позволю. Лишь бы глаза свои открыла и посмотрела на меня своим светом, как тогда, когда услышала, что женой мне стала. Я все для этого сделаю, маленькая моя. Хрупкая. Радость моя.

Еду и глажу ее, смотрю, к себе прижимаю. Губами лба ее касаюсь и глаза закрываю. Вдыхаю ее запах, и внутри тепло расползается, гнев затихает. Нужна мне, как кислород. Единственная для меня. Сердце за нее болит, душа вырывается изнутри. Как такое возможно… Как эта девочка смогла так глубоко проникнуть в меня? Почему ради нее готов весь мир спалить? И монстра во мне разбудила, и невероятные чувства расковыряла одним только взглядом.

Подъезжаем к дому. Всю дорогу дышал ей, к себе прижимал, успокаивал словами, хотя знаю, не слышит. Вылезаю с ней на руках, и вижу, что машина отца уже тут.

Падла, молись… Попробуй только на глаза мне попасться, я… Позже, все позже. Сначала она, ей помочь необходимо в первую очередь. В дом ее заношу, а прислуга, в испуге от нашего вида, смотрит на нас во все глаза.

— Где врач? — холодно спрашиваю.

— В… В комнате… У Екатерины Александровны. Что случилось? Помощь, может, нужна?

— Врача ко мне в комнату, быстро!

Несу девочку к себе, на кровать кладу и убираю осторожно куртку с пледом. От вида ее тела снова челюсти сжимаю в гневе. Все удары проявились багровыми синяками. Надеюсь, органы не повреждены и это просто ушибы, не более. Но, вспоминая то зверство, с каким ее били, подозреваю, что болеть будет долго. Снимаю с себя все окровавленные вещи, натягиваю штаны и футболку. В дверь стучат.

— Входите. — Входит врач с чемоданом, Нина Павловна. Женщина в годах и профессионал своего дела. Именно ей мы доверили мать.

— Боже ты мой… Что с бедняжкой произошло? — Подходит к Юле, пульс трогает, лоб. — Какая она горячая. — Ставит ей градусник, ощупывает тело, смотрит раны, измеряет давление.

— Нина Павловна, это между нами, обещайте.

— Не переживай, Ренат. Все, что происходит в этой комнате, останется в этой комнате. Но ты должен сказать, что с ней. Чья это кровь? Вроде ран не вижу больших. И как долго она без сознания?

— Ее избили. Кровь не ее. Били в живот, бока, спину, грудь и голову. Она пережила шок. Без сознания примерно минут сорок.

— Господи, как так можно, бедное дитя… У нее, может быть, кислородное голодание и обезвоживание. Давление слишком низкое, температура… — смотрит на градусник. — Сорок один, это очень опасно. — Быстро достает лекарства и вкалывает ей укол. Сам нервничаю, места себе не нахожу, переживаю за девочку.

— С ней все хорошо будет? — спрашиваю врача.

— Она не в обмороке, зрачки реагируют. Все хорошо будет, не переживай. Но вот о психологическом состоянии ничего сказать не могу.

Нина Павловна начинает обрабатывать раны ей на лице, ставит капельницу и маску надевает с кислородным баллоном. Обследует дальше, осматривает между ног.

— Ренат, ее что, еще и изнасиловали? У нее небольшие внутренние разрывы. — От этих слов напрягаюсь весь, хмурюсь. — Какой кошмар, бедная девочка.

— Это уже я сделал, вчера. — Врач замолчала, на меня посмотрела с грустью и тяжело вздохнула. — Я насильно ее привел в дом, это дочь Фадеева. А сейчас и моя жена.

— Того самого? — Киваю ей, вижу сочувствие в ее глазах, когда смотрит на девочку.

— А это все тоже ты? — и с испугом на меня посмотрела.

— Нет, это не я.

— Ренат, знай, что я всегда на твоей стороне. Знаешь, Катя бы не одобрила такую месть. Я знала ее, еще до всего этого. Очень добрая женщина была. И я искренне рада, что ты о девочке переживаешь. Я ведь помню ненависть в твоих глазах, а сейчас ее нет. И очень этому рада, — говорит Нина Павловна, и от сопереживания даже прослезилась.

— Как мама? Почему нет прогресса? — решил я поинтересоваться, раз затронули эту тему.

— Все сложно. Я выписала ей очень сильный препарат. Но даже он не помогает. Вы точно даете ей все, что я прописала? Потому что другого объяснения у меня нет.

— Я лично за этим слежу.

— Очень странно, очень... В общем, так! Мыться ей можно, только когда температура спадет. Следи за температурой, Ренат. Если еще раз такая будет, немедленно меня вызывай. Но и сам тоже давай ей вот эти лекарства. — Протягивает мне таблетки и мазь. — Все гематомы мазать мазью, чем больше, тем лучше. А когда очнется, нужно давать много пить и… — делает паузу, — Ренат, нужно девочке быть в спокойной и комфортной обстановке. По возможности не давать нервничать и не дать уйти в себя. Забота и любовь — все, что ей нужно будет, после того как очнется. Это, скорее всего, будет самая важная рекомендация.

— Я все сделаю. Спасибо, Нина Павловна, — достаю деньги, протягиваю.

— Ну что ты, сынок, я оплату уже получила, увидев, что твое сердце оттаяло. Убери. Вот бы Катенька еще поправилась и увидела это. Она была бы счастлива. И еще, никакого полового акта дня четыре-пять точно, это как минимум, — кивает на Юлю. — Обрабатывай антисептиком и вот эту мазь внутрь, так быстрее все пройдет. Когда очнется, если будет жаловаться на сильные боли, тошноту, головокружение, то нужно будет сделать КТ.

— Как скажете. Спасибо еще раз. — И врач уходит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Подхожу к девочке, она и правда немного холоднее стала. Жду, когда закончится капельница, вынимаю катетер и убираю маску с лица. Беру ее на руки и несу в ванную. Смыть поскорее надо всю кровь, чтобы не видела и не переживала. Не надо ей знать ничего, что происходило в том доме.

Глава 16

Холодно… Мокро… Где я? Что происходит? Почему в голове мужские крики появляются? Страшно, тревожно, опасно.

Ощущаю чужие руки на себе. Одна за затылок держит, другая массирует голову на макушке, будто волосы моют. Теплые струи воды льются на меня. Начинаю чувствовать свое тело… Все невыносимо ноет, а затем тупая боль охватывает каждую клеточку. Хнычу, морщусь от боли. Невыносимо, невозможно… Теряю связь с реальностью…

Оказываюсь в жуткой обстановке, снова. Взрослые мужики в форменной одежде, их руки, захваты, удары, прикосновения к моему телу. С каждой картинкой все больше начинаю паниковать. Слышу их голоса, смех, а затем невыносимо громкие крики… Почему крики? Почему мне так страшно? Почему мне так громко… Они трогают мое тело, промежность, грудь, но почему я ощущаю воду, не понимаю…

— Не надо, не надо… Отпустите… — Начинаю истерически дергаться, плачу, прошу. — Не надо, пожалуйста, не трогайте.

Сильные руки вырывают меня из моего бреда, тепло тела приводит в сознание. Резко глаза открываю, дышу тяжело, оглядываюсь в дикой тревоге.

— Все хорошо, не трону, не бойся. Не бойся меня, маленькая. — Это он, он держит меня крепко, Ренат. Мы в ванной, и я вся мокрая. Прижимаюсь к нему, трогаю, это он, это не сон. Его голос успокаивает, позволяет расслабиться.

Встречаюсь с его черными глазами. Да, он рядом, гладит меня, и я сейчас с ним, не там. Он забрал меня, спас.

Подношу руку к его щеке, касаюсь. Снова убеждаюсь, что мне это не кажется, что он тут, это реальность. Веки тяжелеют, кладу мокрую голову ему на плечо. Темнота.

***

Пусто. Холодно. Снова крики, снова оры, снова меня бьют, ударяют головой об пол, и мужчина начинает раздвигать мне ноги. Ощущаю, как промежности касается что-то горячее. Сердце колотится как сумасшедшее, страх окутывает все тело и сознание. Дергаюсь, вырываюсь, ноги сжимаю. Кричать начинаю. Слышу свой же крик, такой громкий, оглушающий. И он перемешивается с тем ужасным мужским воем.

Чувствую, как внутри начинает распирать, больно. Почему? Он же должен спасти меня, почему его нет, почему не заходит? Он не придет… Отчаяние захлестывает, ранит душу.

— Девочка моя, не бойся, но так надо. Нужно мазью намазать. Я не собираюсь тебя насиловать, слышишь? Не бойся, прошу.

Слышу его голос, он где-то близко. Где? Не нахожу его… И тут же резко глаза распахиваю и вскакиваю в ужасной лихорадке.

Дыхание сбивается, слезы текут. Все так же ощущаю, что внутри меня что-то горячее и распирающее, неприятно.

Снова его глаза нахожу. Он рукой меня там трогает, зачем? Не понимаю, он же обещал.

— Все, все, не трогаю, это мазь, видишь? — Вынимает из меня палец и показывает баночку. — Я не трону тебя, успокойся, Юль. — А меня трясет всю, знобит.

Он ложится рядом со мной и к себе прижимает, по голове гладит. Дышу громко, дрожу, плачу. Но его запах обволакивает легкие, и снова успокаиваюсь. Это просто кошмар был. Ужасный кошмар. Сил нет, холодно, спать хочу. Начинаю медленно моргать, щекой прижалась к его груди.

— Ты снова вся горишь. Я сейчас тебе лекарство дам. — Он отстраняется от меня и встает.

Сразу становится еще холоднее. С закрытыми глазами слышу шуршание и звук наливающейся воды, а затем его руки приподнимают меня. Помогает мне присесть.

Челюсть сжимаю и морщусь от боли в теле, мычу, но слегка глаза приоткрываю. Он подносит к моим губам таблетку и в рот кладет, когда немного расслабляюсь. Дает запить водой.

Только сейчас поняла, как же я хочу пить, у меня во рту все пересохло. Выпиваю всю воду, и он снова меня к себе прижимает. Ложимся вместе. Он рукой проводит по моему лицу.

— Холодно, — говорю одними губами, и он тут же укрывает меня одеялом. Сама жмусь к нему, его тепло согревает, и я снова закрываю глаза, проваливаясь в сон.

***

— Ебанутая мразь, я убью тебя! — Меня начинают бить ногами, снова и снова, кричу.

— Смотри! Я сказал смотреть! Это сделал твой отец! — Картинки убитой девушки вгоняют в ужас, в панику. Папа, как ты мог… Они убьют меня. Снова слышу оглушающие крики, вопли, вой мужских голосов. Меня забивают ногами, верчусь, уворачиваюсь, дергаюсь.

— Хватит… хватит… больно… Рена-а-а-ат… — рыдаю, зову его, не могу остановиться. Где он? Почему не приходит… Рена-а-а-ат.

И снова сильные руки сжимают меня, спиной чувствую горячее тело. Затылок дыханием обжигает, и слышу шепот:

— Я тут, тут, рядом. Все хорошо. — Резко глаза открываю, но ничего не вижу, темно. Опять кошмары, снова и снова, будто все происходит наяву.

Хватаюсь за его руки, трогаю, щупаю. Понимаю, что в безопасности. Поворачиваюсь к нему и начинаю трогать его плечи, шею, лицо, волосы. Он рядом. Я с ним, все хорошо. Вот она, моя реальность.

— Мне страшно, — говорю тихо и обнимаю его за шею, носами касаемся друг друга. Он рукой в волосы мои зарывается, к себе прижимает. Губами мои губы находит в темноте и целует нежно.

— Никто больше не тронет, я не дам в обиду, — шепчет в губы, затем снова целует. — Еще ночь, поспи немного. — От его голоса и губ расслабляюсь опять. Закрываю глаза.

Я хочу спать, очень хочу, но как только я засыпаю, меня начинают мучить жуткие вещи. Резко открываю глаза.

— Я боюсь. Они снова придут. Мне страшно. Я не буду спать.

— Хочешь, я свет включу, чтобы не боялась? — Киваю.

Он встает и включает свет.

Подушку сжимаю, ноги к себе подбираю, сворачиваясь калачиком. Мне так больно, больно от того, что отец так жестоко обошелся с невинной девушкой. На этом же все не закончится. Отец Рената ведь не успокоится, пока я жива. Понимаю это, плакать начинаю.

Снова мучить будут. Снова придется это переживать. Лучше бы там осталась, я же почти умерла. Всем бы лучше было от этого... Алену бы тогда не трогали. Так горько на душе, так неспокойно. Снова я ее подставляю. Боюсь, очень боюсь за нее. Все сильнее плачу.

Я помню. Как раз четыре года назад мама умерла от сердечного приступа днем. Может быть, она узнала, что сделал отец? Это из-за него мы маму потеряли?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Папочка… Я так люблю тебя. Но почему? За что ты так со всеми нами поступил? Мы тогда ведь переехали, я помню. Это все правда…

Кровать прогибается от веса, Ренат рядом садится.

— Поплачь, не держи все в себе. Можешь поговорить со мной, полегче станет. Иди ко мне, — и берет меня на руки вместе с одеялом, а я не сопротивляюсь. Уткнулась лицом ему в плечо, не переставая плакать.

— Голова не кружится? Не тошнит? — спрашивает, поглаживая по волосам. Мотаю головой в знак отрицания. — Это хорошо.

Поднимаю голову, в глаза ему смотрю.

— Почему вы меня спасаете каждый раз? Вы же сами хотите меня убить? Зачем же так мучаете? — Смотрю ему то в один глаз, то в другой. Они у него слезятся, и я вижу в них печаль и страдания. Он будто копирует мои эмоции и чувства.

— Я не хочу тебя убивать и не буду. И никому не позволю и пальцем тебя тронуть, — и слезы мои вытирает, по щеке гладит. Смотрю на него растерянно.

— Почему? — говорю шепотом. Молчит. Затем к себе прижимает мою голову и выдыхает громко:

— Глаза твои нравятся, вот почему, — и целует меня в макушку, потом рукой поднимает мою голову за подбородок. Вижу, что он улыбается. — А еще ты моя жена, забыла? И обращайся ко мне на «ты». Хорошо? — Сглатываю, пугает это меня все.

— А как же кровная месть? Вы… Ты передумал? Ты не собираешься мстить папе? — с надеждой смотрю на него, а он перестал улыбаться. Может, зря я это спросила?

— Ты голодная? Может, на кухню спустимся? — переводит тему, а я резко головой мотаю в страхе. Я не выйду, боюсь встретиться с его семьей больше всего на свете. Снова глаза слезами наполняются.

— Не голодная, — отвечаю, а он будто мысли мои читает.

— Не бойся никого: ни отца, ни брата, ни дядю. Они и близко к тебе не подойдут теперь.

— Теперь? Почему? Твой отец очень страдает из-за… — замолкаю, имею ли я право напоминать ему об этом? Не разозлится ли?

— Все хорошо, можешь говорить. — Он точно мысли мои читает.

Губы дрожать начинают, чувствую, что сейчас зареву. Всеми силами сдерживаюсь, воздух вдыхаю прерывисто, маленькими порциями, а выдохнуть не могу, напрягаюсь.

— Ну тише, тише, девочка моя, — и снова прижимает меня к себе крепко. Взрываюсь рыданиями…

— Можешь говорить… Все что хочешь говори, не держи только в себе и не бойся меня.

Когда он успел так измениться? Только с утра он был так груб со мной. В машине говорил, что я никто, просто его шлюха, что и по имени его не имею права называть. А сейчас можно? Все из-за глаз? Собираюсь с мыслями и говорю ему о своих чувствах, о том, что тревожит меня больше всего:

— Мой папа… Мне так жаль, — говорю сквозь слезы, задыхаясь. — Твоя сестра у меня перед глазами, и на твою маму невыносимо больно смотреть. Я вообще боюсь смотреть в глаза вам всем, и вину чувствую, за то, что я жива, а она умерла. Мне так жаль… Не понимаю, как теперь жить с этим, как жить в этом доме. — Рыдаю еще сильнее, не могу остановиться. Всхлипываю почти через каждое слово.

Ренат за голову меня хватает и прислоняется к моему лбу своим. Он тоже плачет, я вижу его боль в глазах. Будто у нас одни эмоции на двоих.

— Юля… Какая же ты светлая… Какая настоящая, — говорит и тоже плачет. Прижимает меня к себе, щекой к моему лбу прижимается, затем губами, но не целует.

— Мне правда очень жаль… Твой папа… Он не виноват ни в чем, я сама согласилась пойти туда. — Он резко отстранился, в глаза мне смотрит.

— Нет. Он виноват. И он, и Валид еще ответят за это. — Гляжу на него с испугом во все глаза, даже плакать перестала, только вздыхаю рвано.

— Прошу, не надо так с семьей из-за меня. Они же меня еще больше будут ненавидеть. А Валид, наоборот, отговаривал Дамира Анваровича, я слышала, правда. И Дами…

— Юля, не надо защищать. Каждый получил и получит по заслугам, — перебивает, не давая договорить.

— Получил? — шепотом и с ужасом спрашиваю.

Но он ничего не отвечает. И я чувствую, как он напрягся. Вместо ответа он просто прижимает меня к себе с тяжелым вздохом.

Те крики, что я слышу во сне, чьи они? Что произошло там, после того как я потеряла сознание? И почему это вселяет в меня неимоверный страх и тревогу?

Глава 17

Безумие. По венам кровь течет, будто кислота разъедает меня изнутри. С каждым ее всхлипом, кошмаром, просьбами не трогать, огонь разжигается внутри с новой силой.

Ее боль — моя боль. Ее страх — мой гнев.

Обнимаю ее каждый раз, успокаиваю, а самого распирает от ненависти к отцу. Только я имею на нее права, я распоряжаюсь ее настоящим и будущим. Моя она. Мой свет, который затронул каждый уголок разума.

Получаю бешеную дозу эндорфина, адреналина, дофамина, эйфории, когда понимаю, что нуждается во мне, что только во мне защиту от кошмаров находит. Неимоверно кайфую от того, как она прижимается, касается меня, успокаивается сразу от моих объятий.

А когда она засыпает, я трогаю ее тело, изнемогая в желании ворваться в нее. Нельзя. Запрещаю себе! Но дразню себя снова и снова. Когда намыливал ее, касаясь каждого участка кожи, не мог оторвать от нее глаз. Когда намазывал ее истерзанное тело мазью, проникал в нее пальцем, обрабатывая уже раны причиненные мной, и чувствовал, какая она тугая до невозможности.

Сжимала мой палец внутри, а я не торопился, трогал ее там, не вынимал. Зверел. Хотел ее до боли в паху, но не мог. Знал, что это ее убьет морально и ранит еще больше. Никого и никогда так не хотел, и не в силах больше сдерживаться. Понимал, что не вытерплю и дня. Но я лучше руки себе вырву, чем принужу ее снова. Видел, как она снова мучилась от моих касаний там, как боялась.

Но снова прижималась ко мне, трогала своими огненными ладошками, а я сатанел… И все же держался, держался из-за всех сил, чтобы не спугнуть. Чтобы не боялась меня.

Я мог сегодня лишиться ее, ее запаха, ее вкуса, что четко крутились в памяти и ощущались на языке. Хотел встать, пойти и наказать отца. Я обещал ему переломать руки, и я это сделаю, скоро… Вместо этого лежал с ней, и не могу силы найти, чтобы отпустить, чтобы оставить ее наедине с кошмарами.

Долго лежал, обнимал, тело ее трогал, бедра, ногу, что на меня закинула во сне. Лицо ее целовал, губы. Во сне податливая такая, сама губы подставляла. Вел пальцем по ним, и сдерживался… Сдерживался, чтобы не разбудить, не ворваться в нее.

Я слышал голоса отца и Валида, но не стал вставать. Я ей больше нужен был, чувствовал это.

Не заметил, как и сам уснул…

Но потом снова ее приступ начался. Проснулся от того, что зовет меня. Крепко-накрепко прижимал к себе, забирая весь ее страх. Злость накатывала, из-за того что не в силах оградить ее от бессознательных мук.

Когда проснулась, когда плакала, на руки ее взял. Понимал, что никогда и ни при каких условиях не отпущу ее.

Думал, что себя жалела, что плакала от обиды и боли за все то, что с ней произошло. А нет… Она плакала и переживала из-за моей боли, из-за сестры, из-за матери. Себя в этом винила.

Она — мой свет, мое успокоение, мой внутренний огонь. Я ее боль забирал, а она мою.

Думал, что только ее улыбка и радость греет мою душу. Нет, не только… Ее искренние слезы и безусловное понимание моей боли еще больше тронули меня за живое, доведя до слез. Я плакал впервые… Впервые, вместо злости, ненависти и жажды мести, во мне проснулись светлые чувства и покой.

Она заснула у меня на руках. Маленькая такая, хрупкая, беззащитная. И лишь сейчас увидел на ее лице спокойствие и умиротворение после произошедшего. Только ради этого, ради того, чтобы не видеть больше ее мучений, хочется всех спалить и казнить, кто посмеет хоть еще раз тронуть и ранить невинное ее сердце.

Как мне быть? Как мне защитить ее от самого себя? Сколько боли еще принесу ей? Ведь не отпущу, заставлю рядом быть даже против ее воли. Ни бизнес, ни предстоящая свадьба — ничто не помешает мне держать ее при себе.

Только сначала нужно дать всем понять, чтобы и дышать в ее сторону не смели, смотреть не смели и думать о ней. Я им предоставлю эту месть, пусть наслаждаются. Сделаю так, чтобы для Юлиного отца она была мертва. Пусть только ее не трогают, я не переживу этого.

С этими мыслями кладу девочку на кровать, выключаю свет и ухожу.

Иду в свой кабинет, включаю ноутбук и вставляю в него карту памяти. Смотрю видео, и снова внутри первобытный гнев разжигается.

Обрезаю конец видео, скидываю его на флешку вместе с фотографией Юли, которая лежит обездвиженно вся в крови.

Я бы не стал этого делать по своей воле, но делаю, чтобы родные не посмели больше и думать о завершении мести. Знаю, Валид и отец не успокоятся, пока не увидят страдания и агонию Фадеева. Отец и со сломанными руками завершит начатое, пока не добьется своего.

Я уже понял, что ее статус моей жены их не остановил и не остановит.

В этом случае я и дядю Шамиля прикончу, давно хочу, пусть только очередной повод даст. Не трогал его, потому что всегда в нашей семье было железное правило: Сагадиевых не трогаем, ни при каких условиях, каким бы подонком ни оказался один из нас. Ну, получается, сейчас можно. Правило нарушено.

Беру бутылку с коньяком, наливаю в стакан и выпиваю, еще, один за одним. Сажусь в кресло, кручу в пальцах флешку. Пытаюсь успокоиться, иначе могу просто убить отца, если пойду к нему сейчас. Решил выждать, но поможет ли?

Юля

Вздрагиваю, открываю глаза. Мне снова снились кошмары, но уже не такие яркие, не такие громкие. Последнее, что я помню, — как заснула у него на руках, и то, как мне было спокойно и хорошо. А сейчас лежу одна, совершенно голая, без одеяла. Приподнимаюсь и осматриваю комнату. Уже день, светло. Ищу глазами Рената, но его нигде нет.

Тело все болит и ломит, голова раскалывается, но встаю с кровати. Как мне быть? У меня даже одежды нету.

Иду как есть в ванную. Подойдя к зеркалу, вздрагиваю и пугаюсь своего отражения. Кто на меня смотрит? Это разве я?

Изучаю каждый синяк и рану, пальцами касаюсь лица и мычу от боли. Глаза все красные и опухшие. Все смотрю на себя и не вижу той жизнерадостной и оптимистичной девочки. Ее нет. Сейчас на меня глядит запуганное, несчастное, измученное и опустошенное существо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вытираю скатившиеся слезы, проглатываю горечь, боль и обиду, начинаю осторожно умываться. Одно успокаивает — Ренат обещал, что не убьет меня. И если не собирается убивать, тогда, может, он отпустит меня домой? Я боюсь тут оставаться, очень боюсь. Что меня ждет дальше?

Боюсь, что Ренат снова начнет причинять боль, ведь за всей его заботой потом обязательно следует насилие и унижение.

Вспоминаю, как он брал меня силой, не раз и не два, а еще — как успокаивал, обнимал, жалел, и эти поцелуи…

Что я чувствую к нему? Я не понимаю…

И как вести себя с ним, я тоже не знаю. Жена? А как ведут себя жены? Какие у меня есть права? Что можно делать, что нельзя? Одни вопросы, ответов нет. Есть боль, страх и он. И все мое существование зависит сейчас только от него.

Закончив свои дела, кутаюсь в огромный халат, который пахнет им, и выхожу из ванной. Осторожно выглядываю перед этим, убеждаюсь, что никого в комнате нет. Подхожу к окну и смотрю на улицу. Все белое, все в снегу, красиво. Но почему это не вызывает у меня ни радости, ни восторга? Почему так пусто внутри? Все потухло и померкло.

Ложусь снова в кровать и смотрю в одну точку. Перед глазами страшные картинки возникают, боль во всем теле не позволяет забыть. Тело помнит каждое грубое касание чужих рук. Не получится ничего забыть, никогда.

Поджимаю к себе ноги, снова холодно становится и знобить начинает.

И паника к горлу подступает, когда слышу быстрые шаги, а затем стук в дверь. Вздрагиваю в испуге, Ренат бы не стал стучать, это не он.

Вскакиваю, дрожу. Они пришли за мной, снова заберут. И я задыхаться начинаю, боюсь до смерти и смотрю на дверь. Снова стук. Я вцепилась в халат, как в последнюю защиту, спускаю ноги с кровати и иду к двери. Открываю дрожащей рукой и со слезящимися глазами, замираю. Валид…

Весь напряженный, нервный, смотрит прямо, не на меня. У него разбита скула, кровь течет. Языком медленно по зубам проводит, не открывая рта, потом цокает и резко на меня взгляд опустил. Смотрит с такой ненавистью, что я даже пошатнулась.

— Интересно получается, да? Невестка? — Делает шаг на меня, и я резко отбегаю назад, смотрю на него затравленно, запуганно. — За один день стала дороже, чем семья? Он мстит нам… — И делает паузу, все ближе подходит. — И ради кого? Ради дочери ублюдка. Не находишь это странным?

— Это вас Ренат ударил? — спрашиваю тихим, дрожащим голосом, но он пропускает мой вопрос.

— Жена Рената… — выговаривает медленно, будто пробуя на вкус эти слова. — Надо же? Почему именно ты? — Все ближе подходит ко мне. А я от ужаса себя уже не ощущаю, сжимаюсь вся. — Сколько страха… Боишься меня? — ухмыляется. — Пошла к отцу, живо! Второй этаж, дверь прямо.

— Я никуда не пойду. — Руки к груди прижимаю, хватаюсь за воротник халата, укутываясь еще сильнее. К кому, к кому, а к нему точно ни ногой.

— Пойдешь. Побежишь. Сама! Не заставляй силу применять, — повышает голос и с каждым словом наклоняется все ниже ко мне, а у меня глаза слезятся, в стену вжимаюсь спиной.

— Зачем? Пожалуйста, не отдавайте меня ему, — плачу. — Я не пойду, не хочу, не заставляйте. — А он кулаком в стену ударяет со злостью, и я замираю, замолкаю. У меня нет сил, чтобы бороться, нет сил для сопротивления. А у этих людей нет ни сочувствия, ни сострадания. Поникла от безысходности.

— Ренат у отца, убить его хочет. Если он сейчас это сделает, ты в аду гореть будешь живьем. И не посмотрю на то, что…

А дальше я уже не слышу, что говорит Валид, потому что срываюсь с места как ошпаренная. В панике выбегаю из комнаты — как только он сказал, что Ренат у отца. «Второй этаж, дверь прямо».

Вспоминаю, что лестница на второй этаж ведет из холла, бегу туда, не обращая внимания на боль и слабость во всем теле. Только бы успеть.

Ренат, что же ты делаешь?

— Если у тебя получится остановить его, я лично извинюсь за то, что не помешал отцу вчера. Но Рената еще никто в гневе остановить не мог. Это невозможно. Он может и тебя покалечить в гневе… Хотя-я-я… — Слышу позади голос Валида, пока бегу по лестнице вверх. И чем ближе я подбегаю, тем отчетливее слышу крики и голоса из комнаты.

Валид обгоняет меня и сам открывает дверь. Забегаю внутрь.

Ужасающая картина встречает меня, такая, что волосы дыбом встают и холод по всему телу пробегает.

Ренат, спиной ко мне, прижал отца к полу и ломает ему руку в локте. Слышу хруст и громкий крик Дамира Анваровича…

Оцепенела вся от ужаса, трясет всю. По телу будто разряд тока прошелся, и все органы скручивает от его жестокости. Даже в ушах звенит. Будто эту боль перелома на себе почувствовала. И голос Рената слышу, такой ожесточенный и озлобленный, совсем не его…

— Я предупреждал, падла… Предупреждал? — и еще больше руку ему выгибает. Вскрикиваю.

— Рена-а-а-ат, — кричу ему в ужасе, подбегаю и вижу на ковре кровь, что стекает с лица Дамира Анваровича, а его рука в неестественном положении выгнута.

У Рената костяшки сбиты, тоже все в крови. Спазм тошноты ощущаю, в глазах слезы застыли. Падаю на колени рядом с головой Дамира Анваровича, трогаю его дрожащими руками. На Рената непонимающе смотрю расширенными глазами.

Он замер, тоже смотрит на меня. На лице у него гнев и злость, какой не видела раньше, пугает меня до жути.

— Что ты здесь делаешь? — его взгляд как будто еще свирепей стал. Затем резко на Валида глянул и снова на меня. — В комнату! Сейчас же! — со злостью приказывает.

— Прошу, не делай этого, это же твой отец, — говорю умоляюще и с надеждой, что он остановится. Он отпустил руку отца, встает и меня хватает за предплечье, поднимая резко и в себя впечатывая. Смотрит мне в глаза, весь гнев на меня обратил и сжимает руку так, что морщусь от боли.

— Мне еще раз повторить? В КОМНАТУ! — кричит на меня. — И не смей мне под горячую руку попадаться, я ведь… — не договаривает и в сторону двери ведет. Толкает меня в коридор так, что чуть не упала, еле успела на ногах устоять.

Все равно к нему поворачиваюсь, а он снова к отцу идет. Подбегаю и преграждаю ему путь. Руками в его грудь упираюсь. Сама трясусь вся, боюсь неимоверно, и за себя, и за его отца.

— Пожалуйста, не надо. Он ведь просто хотел моему отцу отомстить за свою дочь, так же как и ты, — смотрю на него, по щекам слезы текут. Он снова меня хватает за руки, а мне все страшнее становится от его такого взгляда. Он животный, удушающий.

— Он посмел тронуть мою жену. И неважно, кто она, просто сам факт. Я сломаю ему вторую руку, я обещал, — с каждым словом все сильнее меня сжимает и говорит яростней.

— Я сама пошла, я говорила же. Я просто хотела, чтобы это все закончилось, — и мычу от боли, потому что захват уже стал невыносимый.

— Может, тебя отвезти обратно? М? — кричит мне в лицо. — Сама захотела, значит?

— Ренат, мне больно, — хнычу, и он сразу же отпускает. — Пожалуйста, не надо так с отцом, это очень жестоко. Ему нужно в больницу. Прошу, — смотрю на него вся в слезах.

А он как будто еще больше разозлился, глаза словно кровью налились, челюсти и кулаки сжал с силой. Но потом резко расслабился, и снова вцепился в меня мертвой хваткой, повел из комнаты остервенело, зацепив плечом Валида со всей силы, специально.

— Я предупреждал, чтобы слушалась меня. Сказал — в комнату — значит, должна пойти в комнату, — и тащит меня по лестнице вниз. Спотыкаюсь, но он подхватывает меня за талию, не давая упасть. При этом ведет быстро, и я еле за ним успеваю.

Как только мы оказались в комнате, он со всей силы отшвырнул меня так, что я полетела вниз. Обидно? Очень… Но не медля ни секунды поднимаюсь на ноги и бегу к двери, закрываю ее и встаю к ней спиной. Дышу тяжело, смотрю на Рената, брови сведя вместе. Он тоже глядит непонимающе, но я уже не боюсь его.

— Я не пущу тебя.

Глава 18

Никто. Никто и никогда не мог утихомирить мой гнев. Если что я задумал — я это делаю с пеленой на глазах, не видя и не слушая никого.

Я готов был избить отца до потери сознания. Озверел, осатанел. Хотелось проучить, показать, что со мной нельзя играть в такие игры.

Зашел к нему в комнату, разбил ему лицо в кровь. На крики Валид прибежал, стал останавливать меня и сам попал под горячую руку, но не жалею. Он обязан был предупредить сразу же, а он лишь останавливал меня. И он должен был предвидеть, чем все могло закончиться. И это заканчивается… Остервенело бью отца, а Валид ушел куда-то.

— Ренат, ты обезумел! Ты ненормальный! Давай, давай, убивай отца из-за какой-то шлюхи, — он начинает смеяться нервно.

— Я запрещаю подходить к ней! — Удар. — Трогать ее! — Удар. — Смотреть на нее! — Удар, удар, удар.

— Пошел к черту! Из-за этой девки ты убил мою охрану, — сплевывает кровь.

— Ты свою охрану подставил сам, приведя ее туда. Ты разве не знал, что случается с теми, кто трогает мое? Неважно, будь то бизнес, вещи или бабы. А ты посмел руку поднять на мою жену. ЖЕНУ, блядь! — хватаю его за шкирку и к полу прижимаю лицом.

— Твоя жена — это выродок убийцы и насильника моей дочери. Я никогда ее не приму. Лучше убей, если ты собираешься оставлять ее в этом доме. Выбор прост: либо я, либо она. А я вижу, ты выбор уже сделал?

— Условия мне ставить не надо, ублюдок. Я уже не маленький мальчик. Помнишь, о чем я тебя предупреждал? Тронешь хоть пальцем, я переломаю руки? А ты учил, что угрозы надо исполнять. Я сломаю тебе левую, а затем правую. — Коленом встаю ему на предплечье.

— Ты больной! Она, между прочим, сама была не против уехать в тот дом, сама сказала, что пойдет туда. Насильно не вел. — И кричит от боли, когда я начинаю выгибать ему руку в обратную сторону.

— Я предупреждал, падла… Предупреждал? — И со всей силы выгибаю ее до характерного хруста. Орет от боли. А потом, как гром среди ясного неба, слышу крик девчонки:

— Рена-а-а-ат.

Злость накатывает с невероятной силой. Какого черта она тут забыла? Зачем пришла…

Подходит, но не ко мне, к отцу. Испуганная вся, растрепанная, в моем халате.

Начинает трогать его голову дрожащими руками. Замечаю в ее взгляде невыносимую муку от увиденного. Не надо было тебе этого видеть, не надо. Понял, что это Валид ее привел. Сука!

Приказываю ей, чтобы ушла в комнату, но она не слушается. Я сейчас слишком зол, слишком ожесточен, и не так просто это остановить. Больно могу сделать всем, кто под руку попадет.

А она еще больше масла в огонь подливает, защищая того, из-за кого чуть не стала жертвой группового насилия и чуть не сдохла.

Хватаю ее с раздражением, но тем не менее со всей силы стараюсь контролировать себя и больно не сделать ей. Веду в комнату сам, толкая на выходе Валида. Он ответит еще за то, что привел ее сюда и заставил увидеть меня в ярости. Не хотел я этого. Не хотел, чтобы боялась.

Завожу ее в комнату, толкаю, не рассчитав силы, и она падает. Сам пугаюсь до безумия себя. А она резко встает и подбегает к двери, закрывая ее собой…

Юля

—

Я не пущу тебя. — всем видом показываю, что не отступлю. Откуда только взялась эта смелость?

— Дерзко. — он медленно подходит ко мне, а я дышать чаще начинаю, напрягаюсь вся. Понимаю, что одним пальцем отшвырнет, даже не прилагая усилий. Но стою как вкопанная. Нельзя, не позволю, чтобы из-за меня он руку на отца поднимал.

Вдыхаю резко, когда он распахивает на мне свой же халат. Трогает грудь, сосок сжимает так, что тот саднить начинает.

— Не пустишь, значит? — Мотаю головой, а самой страшно до жути. — А так? — хватает резко за талию, приподнимает и впечатывает меня к двери всем своим телом.

От неожиданности захватило дух, сердце резко ухнуло вниз и подскочило к горлу. Даже не обратила внимания на боль от вчерашних ударов.

Цепляюсь за его плечи, а он за бедра меня подхватывает, ноги разводит, сгибая их в коленях. Внутри все замерло. Он рукой медленно ведет по бедру, касается меня между ног, скользит между складками. При этом смотрит мне прямо в глаза, своим темным, тяжелым взглядом.

Думает напугать меня этим? А я не боюсь! Наверное… Он делал уже это со мной, дважды. Еще потерплю.

— Не пущу! — уже менее уверенно говорю ему. — Делай что хочешь, но пообещай, что не тронешь отца, — говорю тихо, со сбивчивым дыханием. Ведь там, где он прикасается, кожа будто плавится под его пальцами.

— Ладно. Но тогда и сама не проси отпустить тебя, — говорит хриплым голосом на ухо, а потом кусает легонько за мочку. Покрываюсь от этого вся мурашками.

Он языком ведет медленно по шее, а затем кусает с напором, нетерпеливо, с рычанием. Не чувствую боли, совсем. Все внимание на его руке, что касается меня там, внизу.

Сильнее сжимаю его плечи руками, выгибаюсь. Внутри живота жар почему-то скапливается, грудь становится невыносимо чувствительной, когда начинает тереться о грубую ткань его рубашки при вдохах и выдохах. Он как будто чувствует это, приподнимает меня за бедра выше и языком проводит по раздраженному соску. Кусать начинает, в рот засасывать, сам стонет.

Выгибаюсь инстинктивно и дергаюсь, когда его пальцы проводят по влажным складкам внизу и раскрывают их.

Касается чего-то очень чувствительного, сначала легонько, потом с напором. Эти касания и покусывания отдаются пронизывающим током во всем теле. Что это? Почему я чувствую сильную волну удовольствия и желание почувствовать это еще и еще?

Глаза закатываю, руками за голову его хватаюсь, пальцы в волосы запускаю и прижимаю к себе, к своей груди все сильнее. Ерзаю бедрами в поисках его пальцев, дышу до невозможности часто. Но он останавливается, ничего больше не делает.

Опускает меня ниже, а я открываю глаза, смотрю на него затуманенным взглядом и тону в его черном взгляде обезумевших глаз.

Ренат

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не пустит она меня… Маленькая, растрепанная, халат распахнулся, показывая мне участок груди. Глядит на меня хмуро, смело.

— Дерзко! — Подхожу к ней, смотрю на грудь сверху вниз и резко халат распахиваю, оголяя ее тело. И снова смотрю… смотрю на нее. Весь гнев сходит на нет при виде ее изгибов. При виде того, как она дрожит.

Касаюсь ее груди, сосок сжимаю. Жажда охватила все мое существо. Эта неутолимая жажда ее тела подо мной. Хочу, хочу, чтобы стонала, хочу ее чистые эмоции. Она — моя персональная слабость.

— Не пустишь, значит? — Мотает головой. Моя смелая, бесстрашная девочка. Неужели не боится меня? — А так? — налетел на нее, не давая опомниться. За талию хватаю, выбирая место, где нет этих синяков. Резко приподнимаю и впечатываю ее в дверь, прижимая собой.

Ноги ее развожу, подхватывая за бедра. Она сжимает меня ими, руками за плечи хватается.

К дьяволу выдержку и контроль, хочу ее до безумия, до потери пульса. Моя! Нет больше мыслей. Провожу ладонью по ее стройному бедру, касаюсь ее половых губ. Влажная, с ума сводит. Понимаю — хочет меня, но боится. Вижу по глазам ее страх…

Пообещал, что отца не трону. Маленькая сучка, что она со мной вытворяет?

Осатанел, и в этот раз уже от похоти, кусаю ее за мочку уха, дышу тяжело. Языком веду по шее, собирая языком ее мурашки, пробую на вкус. И впиваюсь в нее жадно, с напором, до надрыва, не сумев сдержать стон.

Трогаю ее складки внизу, еще больше влаги ощущаю на пальцах. Она выгибается мне навстречу, дышит часто, сжимает своими ладошками меня за плечи, царапает.

Приподнимаю ее, вижу, что на щеках румянец появился. Перевожу взгляд на ее грудь. Соски, такие напряженные, такие манящие. Впиваюсь жадно в один из них. Пожираю ее, насытиться не могу, животные стоны вырываются наружу.

Дергается, когда начинаю ее складки раскрывать и клитора касаться, который пульсирует у меня под кончиками пальцев. Потираю его, сильнее, быстрее, жестче. Вся мокрая и готовая для меня.

У самого член пульсирует от потребности войти в нее и ощутить, как она сжимать меня будет. Физически больно удерживать зверя внутри себя, ведь не могу позволить чудовищу вырваться и растерзать ее.

С мучительной ломкой в паху и обезумевший до предела, до трясучки, останавливаюсь. Не смогу больно сделать. Рано еще ей.

Убираю пальцы с ее клитора. А она хватает меня за голову, к себе прижимает сильнее, пальцами в волосы зарывается. Ерзает, еще хочет, понравилось… Девочка моя. Опускаю ее ниже, смотрю на нее, эмоции впитываю. Румяная, податливая, возбужденная. Пахнет сексом для меня. Глазами просит еще.

— Наказана! — шепчу ей на ухо.

Глава 19

Внизу все пульсирует, требуя его рук. Ерзаю, сжимаюсь в попытках остановить эти ощущения, но не получается. Хочу, чтобы продолжил, закончил эти невыносимые мучения. Он же тоже этого хочет, знаю. Под его брюками чувствую каменную эрекцию своей набухшей плотью. Он сам вжимается в меня ею.

Своим дыханием обжигает мне ухо, руками сжимает бедра до боли. Думала, что мучиться буду от его напора действий, а мучаюсь от бездействия. Он сказал, чтобы не просила отпустить, так почему остановился?

— Накажешь меня тем, что не тронешь? Это не наказание, — говорю обиженно, с разочарованием, а затем набираюсь смелости и поворачиваю голову к его лицу. Ищу губами его губы и сама целовать начинаю. Только бы не останавливался, только бы не отвергал. Пугаюсь своих желаний, таких неправильных, таких запретных.

«Наказание — это когда ты трогаешь…» — говорит мой разум. Ведь так должно быть, не иначе. Это же невозможно — трепетать и наслаждаться в руках своего насильника? Говорю одно, но ведь чувствую совершенно другое. И это так. В мыслях прошу его: «Нет, не отпускай, не надо, не хочу, не наказывай так».

Целую его неумело, одними лишь губами. Понимаю, что не отвечает. Не хочет? Зачем же я это сделала? Так обидно стало, до слез. Остановилась…

Снова разочарование нахлынуло с новой силой, но от губ его не отрываюсь, жду. Чего жду? Пока окончательно не отвергнет?

Отстраняюсь медленно, смотрю на него слезящимися глазами. Он задумчивый, напряженный и явно недовольный. Зря я это сделала…

— Прости, — говорю шепотом, одними губами.

— Не наказание, говоришь?

И в эту же секунду содрогаюсь от того, как он резко и жадно впился в мой рот, выбивая непроизвольный стон. Сердце колотится так, будто сейчас вырвется наружу. Его язык у меня во рту переплетается с моим. Нападает дико, наказывая за мою дерзость. Покусывает мои губы, истязает. До невозможности страстно, до невозможности грубо, до невозможности пошло.

Выгибаюсь навстречу жадному рту. Его дыхание наполняет мои легкие, и я выдыхаю его же воздух вместе с еще одним стоном. И чувство удовлетворения возникает, когда он снова касается меня там — так, что тело будто стрелами пронзает. Ноги свинцом наливаются.

Словно оголенный нерв трогает: то нежно, то давит, то сжимает, теребит. И вместе с этим кусает мою уже воспаленную губу. Оттягивает, зализывает укус и снова набрасывается на мой рот. Жадно ловит мои стоны, выбивая их своими пальцами и языком. Раздирает меня на куски и сам рычит от удовольствия.

Тело все изнемогает от чего-то неизвестного, накатывающего… Пальцами волосы его сжимаю и впечатываю его лицо в свое, заставляя еще яростней целовать меня. Губы болят, хнычу, но не от боли, совсем не от нее. Внизу все сокращается и будто готовится к взрыву. Что со мной… Секунда до, и…

— Рена-а-а-ат…

Разочарование наступило, когда он снова остановился. Невыносимо мучительно от того, что все тело ноет и требует какого-то завершения. Отстраняется от моих губ, смотрим глаза в глаза.

— А это за то, что врешь мне, — говорит хрипло. Это очень жестоко, очень.

— Ренат… прошу… — хнычу, умоляю, снова к губам его льну. И снова не отвечает…

Ухмыляется… Наслаждается моим состоянием и своей властью надо мной? Зажимаю его ногами, напрягаюсь.

Рукой, которой ногу мою держал, за волосы хватается на затылке, тянет назад безжалостными пальцами. Но от этого только глаза закатываю. Мне любые его касания нужны как кислород. Лишь бы не отпускал, не сейчас.

Ощущаю, как другой рукой начинает касаться самой дырочки, надавливает, проникает внутрь на всю длину. Шиплю, морщусь.

— А-а-ай, — вырывается вместе со стоном. Сжимаю стенками влагалища его палец, чувствуя каждую фалангу внутри себя.

— Знаешь же, что больно сделаю, и все равно просишь, — говорит сквозь зубы у самого уха, задирая мне голову назад еще больше.

Целовать начинает в шею, засосы ставить, кусает, рычит. Внизу не так больно, как вчера, и я хочу терпеть, хочу завершить эти мучения в теле.

Он высовывает палец и затем просовывает снова, два. Немного щиплет, совсем немного. Он двигает ими внутри, надавливая на стенки и вызывая новые для меня ощущения. Желание заглушает неприятное жжение, оставляя только невыносимую похоть. Чувствую себя неправильной, падшей.

— Мне не больно, пожалуйста, только не останавливайся, не наказывай так, — хнычу, хочу до потери пульса еще. Отпускает волосы и к ремню тянется. Звук расстегивающегося ремня и молнии — словно наслаждение для ушей сейчас. Замираю в предвкушении.

Он вынимает пальцы из меня и снова нажимает на ту самую кнопочку, заставляя выгибаться и дрожать.

— Кричи… — Кричу…

— Имя мое кричи… — теребит все сильнее, напористей, до искр из глаз. Каждый мой выдох как болезненный стон.

— Ренат… Ренат… Не-е-ет…

— Да-а-а-а!

Разряды импульсов тока прошибают все тело насквозь, и оглушительный крик вырывается из груди. Сумасшедшая судорога сводит все мои органы, и это не заканчивается. Дрожу вся, воздух хватаю. Бьюсь в конвульсиях экстаза.

И в это мгновение он резко входит в меня на всю длину, заставляя кричать еще громче, до надрыва. Себя не чувствую, мир замер, есть только он, он внутри меня, губы на губах. Его гортанный стон и мои всхлипы сплетаются воедино. Сейчас кажется все таким правильным, как и должно быть, как и положено.

Снова жить захотелось, чувствовать, радоваться. Как ему это удается? Ранить и залечивать одним и тем же?

Ренат

Наказал ее. Ложь! Себя в первую очередь. Ведь хочу ее стонов до одури, до безрассудства. Но понимаю, что если продолжу, то не остановлюсь, порву снова и снова.

Вжимаюсь в нее своим членом. Вдыхаю ее запах за ухом, с ума схожу. А она еще так сладко ерзает, просит всем телом, чтобы трогал, но при этом говорит обратное. Маленькая лгунья.

Напрягся весь, когда повернула голову ко мне и сама меня поцеловала. Сама! Повергла в шок. Замер, отдаваясь этим нелепым и до безумия приятным поцелуям.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Девочка, которая видела, какой я жестокий и беспощадный в своем гневе. Девочка, которую сам в грязь окунул, больно делал, словами ранил, когтями вырвал из ее привычной жизни и забрал насильно себе, подвергая смертельной опасности. При всем при этом сейчас сама меня хочет, сама целует. Я не ожидал такого, никак не ожидал.

Прощение просит, мать вашу… Это я должен просить! Просить, чтобы не останавливалась.

Внутри огонь разгорелся. Она всех демонов с цепи сорвала. Чувствую ее желание и хочу, чтобы она сама осознала это, чтобы подсела на мой член, на оргазмы, на меня, как на иглу. Чтобы зависима была. Получи же это, девочка. Доведу тебя до точки невозврата. Но сначала помучаю…

Набрасываюсь на ее рот, словно делая глоток воды после длительной жажды. Пожираю, трахаю ее рот языком. Губы кусаю, заставляя всхлипывать от боли. Насытиться не могу, с ума схожу от ее стонов, всхлипов, вкуса и запаха. Снова прикоснулся к горячей, влажной плоти. Делаю так, чтобы извивалась, кайфовала, потеряла связь с реальностью.

Но теряю я — когда сама руками меня вжимает в свои губы, чтобы целовал жестче. Зарычал в ее искусанные губы и остановился, поняв, что она уже на пике.

— Рена-а-а-ат… — выдыхает мое имя неосознанно, словно в бреду. И я болезненно понимаю, насколько правильно звучит мое имя на ее губах, так, что хочется слышать еще и еще.

Смотрю на нее — как мучается, как хныкает, просит меня, глазами умоляет. Да, девочка, ты попала, нет больше пути назад. Я — твоя доза удовольствия. А ты — моя больная зависимость.

Губы ее, такие истерзанные, такие красивые, чувственные, порочные. Тянется ко мне опять. Ухмыляюсь и кайфую от того, как хнычет от желания и потребности во мне.

И я бы сейчас снова ее зацеловал до смерти, но хочу смотреть на ее эмоции. Впитывать их, запоминать. Поэтому отстраняю ее, рукой голову ее запрокидываю, вижу, как глаза закатывает от каждого прикосновения к ней. Замечаю на шее засосы и укусы. И какой же это чистый кайф — видеть свои отметины на ее шее, губах, захотелось еще и еще помечать ее собой, заклеймить каждый участок тела.

Я решил уже про себя, что доведу ее до оргазма, будет кончать снова и снова, не стану мучать. Да и не смогу остановиться, потому что свою точку невозврата я уже давно перешел.

Скользнул пальцем в ее тесную глубину, замечая каждую ее эмоцию. Морщится, больно ей, сжимается вся… Сука… Но не смогу уже остановиться, это выше моих сил.

Снова набрасываюсь на ее шею, оставляя новые отметины. Готовлю ее, растягиваю уже двумя пальцами. Такая тугая и мокрая до невозможности, что крышу сносит.

Говорит, что не больно. Врет. Сладко врет, желая, чтобы не останавливался. Маленькая, порочная Юля.

Говорит, чтобы не наказывал так… Да, она уже всем своим существом осознала, что наказание — это когда не трогаю.

В висках пульсирует, разрывает от желания войти в нее, сейчас же. Даже трясти начинает. Хочу до боли почувствовать ее сокращения на своем члене. Поэтому как в лихорадке расстегиваю ремень, достаю набухший член, который уже гудит и ноет от длительного напряжения.

Начинаю доводить ее до мощного оргазма, клитор ее терзаю пальцами, все сильнее, напористей. Стонет, выгибается… Захотелось снова слышать свое имя из ее уст, чтобы кричала его для меня. И она кричит. Кричит и кончает, содрогаясь всем телом. Одним рывком насаживаю ее на себя, падаю в пропасть от ощущений и эйфории. Впервые. Впервые с ней.

Блядь… Какая же она маленькая и тугая, пульсирует на моем члене, принимает меня на всю глубину. Вжимаю ее в себя, рычу хрипло ей в губы и ловлю ее стоны. Снова набрасываюсь на ее жаркий рот и яростно начинаю нанизывать ее на себя, управляю ей. Она в волосы зарывается пальцами, хнычет, стонет, имя мое выкрикивает. Слизываю его с ее губ.

Как же охуенно. Ее эмоции — это самый вкусный коктейль, которым невозможно напиться. Жестче беру ее, сильнее, вдалбливаюсь по самые яйца. Ей должно быть больно…

Ее смазка и влага стекают по мне, хлюпая при каждом движении. Извивается от наслаждения, дрожать начинает. Впивается зубами в мою губу, прокусывает ее, передавая мне свою боль. Чувствую соль от ее слез во рту.

Слезы… Она плачет… Кричит или рыдает? Уже неважно, потому что в следующую секунду она снова содрогается вся на мне, жадно хватая воздух и судорожно сжимая мой член до предела.

Захлебывается криками, а я тем временем окончательно теряю контроль. С ума схожу.

Она вся обмякла, расслабилась, дышит полной грудью и трется ею об меня. Я чувствую этот запах, запах ее оргазма. Терпкий, остро-сладкий, который срывает все планки, скручивает все органы.

Рычу как зверь, ругаюсь сквозь зубы, все сильнее тараню ее податливое тело, еще больше причиняя боль. Это бешеная страсть, бешеная скорость… Безумие вылетает наружу.

И вот он, мой оргазм… Он разбивает вдребезги, на осколки. Сам начинаю биться в конвульсиях. Изливаюсь в нее, сжимая ладонями влажные бедра.

Зачем я это делаю? Зачем в нее кончаю? Чего добиваюсь? Но хочу, впервые, все с ней впервые.

И нет, это не освобождение…. Это плен! Ядовитая болезнь. Болен, и снова же впервые…

Глава 20

Прижалась к нему, голову на плечо положила, рукой шею глажу. Она влажная, как и я вся. Слабость во всем теле, но так хорошо, внутри умиротворение. И тем не менее жар в теле не прекращается, пульс все еще бешено отбивает ритм внутри меня и там, откуда он еще не вышел.

Губы саднят, они такие чувствительные, такие болезненные и истерзанные его жестокими поцелуями. И внизу все ноет от его вторжения, грубого, бешеного, яростного, раздирающего. И мне… это нравится.

Он руками водит мне по обнаженной спине под халатом, снова выбивая волну мурашек. Стоим так, оба дышим тяжело. Слов никаких не надо. Я чувствую, как он ко мне трепетно относится. И это не то, как он говорил: «рабыня», «моя шлюха», нет, не так, это что-то большее. И мне так это нравится. И как мстит… нравится. Да, неправильно это, совсем неправильно и очень жестоко. Но он это делает из-за меня? Так ведь? Или мне кажется.

За дверью слышатся шаги. Ренат тут же выходит из меня, приподнимая выше, и ставит на пол, отстраняет от себя. Ноги ватные, но стараюсь стоять, облокотившись о дверь. Прячет свой огромный и блестящий от влаги орган в брюки. Сам запахивает на мне халат и завязывает. Чувствую, как по бедрам стекает его семя.

— Все хорошо? — спрашивает, а я в ответ только головой киваю и на него смотрю снизу вверх с приоткрытым ртом, как завороженная. Глаз оторвать не могу. Он улыбается…

Его улыбка — это такое редкое явление, и он дарит ее мне сейчас. Волосы взъерошенные, пряди на лоб выбились, испарина на лбу, а в глазах блеск замечаю. Они сейчас такие добрые у него, нет ни грамма той злости, ненависти и мести. Губы, на них капельки крови… Мамочки, это я сделала?

Немного дергаюсь от стука в дверь.

— Ренат, у вас там все нормально? — слышу голос Валида, он приводит в чувства. Отрываю взгляд от лица Рената, а он дергает меня на себя, к себе прижимает и дверь открывает.

— С каких пор тебя стало интересовать, в порядке ли мы?

— Да так… Я думал, что ты ее убиваешь, так кричала. — А у меня при этих словах вся краска в эту же секунду к лицу прилила. Боже, все всё слышали. Я даже об этом и не подумала.

— Да даже если и так, тебя это касаться не должно. — Чувствую, что крепче меня обнял. — Как там отец?

— Повезло. Перелома нет, руку вправил, но в травмпункт бы надо показать, а он отказывается. Тебя просит подойти к нему.

— Мне не о чем с ним говорить.

— Ренат, — поднимаю голову, смотрю на него. Как я рада, что с его отцом ничего страшного не успело произойти. — Это же здорово, что рука не сломана? — от радости улыбаться начинаю, а он смотрит на меня, брови нахмурил. — Сходи, пожалуйста, помиритесь. Это же папа. Прошу тебя.

— О-ху-еть! Твоя баба… то есть жена радуется, что с отцом все норм? Она не в себе, что ли?

— Валид, следи куда смотришь. Без глаз останешься. — Поворачиваю голову, замечаю хищный взгляд, даже не по себе стало. Но Валид тут же переводит глаза на Рената. Неловкая тишина наступает.

— Пожалуйста, Ренат… — снова на него гляжу умоляюще, но он уже не смотрит на меня. — Нужно уговорить Дамира Анваровича к врачу поехать. Нельзя ведь так… — Замечаю, что они глядят друг на друга словно два зверя, перед которыми один кусок мяса. На мои слова ноль внимания. Оба напряженные, и эта обстановка накаляется с каждой секундой. То на Рената смотрю, то на Валида. Тревожно уже стало. Ренат все крепче меня прижимает.

— Я предупредил, ты услышал.

— Мне нет дел до чужих жен.

— Ну вот и отлично. Я поеду отца отвезу. — И я выдыхаю с облегчением, снова улыбаться начинаю. Он послушал, послушал меня. Прижимаюсь к нему, сама обнимаю.

— Е-ба-ну-ться! Ты ли это? — усмехается Валид. Ренат весь напрягся и меня отпускает, отстраняет.

— Иди лекарства матери дай. Я новые купил, а то у нее закончились. — и идет к прикроватной тумбочке.

На Валида взглянула, а он опять на меня смотрит прищуренно, а именно на мою шею. Невольно рукой туда потянулась, чтобы прикрыться от его глаз. И снова этот жест, языком по зубам и цокает. Отворачиваюсь. Не нравится мне это, совсем. Ренат подходит к Валиду, отдает таблетки, и тот уходит. Вздохнула полной грудью.

— Ай… — тут же вскрикнула от неожиданной боли в руке, когда Ренат резко схватил меня и повернул на себя. Опять этот взгляд, полный злости, он очень пугает. Что вдруг случилось?

— Кем ты себя возомнила? Думаешь, трахнул тебя нежненько, теперь все можно? — Да что с ним, как он может так резко меняться? Что я опять не так сделала?

— Я не понимаю… О чем ты? — А он все сильнее руку сжимает, опять морщусь от боли.

— Ты явно забыла, кто ты для меня и какую функцию выполняешь, — нагибается и прямо в лицо цедит со злостью: — Поправилась, я смотрю? Осмелела? Не забывайся! Ты здесь для того, чтобы тебя трахать, не более. Я тебе не муж, чтобы из меня веревки вить. Это все блеф. Не смей мне говорить, что делать, а что не делать. Поняла? Знай свое место… — и отталкивает меня от себя грубо. От обиды сердце бешено застучало, ком в горле застрял, губы задрожали.

— Зачем ты так? Я же просто переживаю, — уже не сдерживаюсь, глаза слезами наполняются, оттого что он снова схватил меня со злостью.

— Ты идиотка? Это уже слишком! Слишком все наигранно. Не верю ни одному твоему слову. Слишком рано радоваться начала после произошедшего, и не тот объект для радости выбрала. Отвести тебя к тому, за кого переживаешь? — Головой мотаю в знак отрицания. — Прокололась, милая… — И снова швыряет меня так, что я падаю на пол, ударяясь бедром и локтем. Торможу запястьем другой руки, чтобы лицом не проехаться по полу. — Все ложь! Противно. Думал, настоящая. Я поверил тебе, актриса.

Замерла. Зарыдать хочу от обиды, слезы глотаю, не даю спазмам рыдания вырваться из груди наружу. Не при нем, не сейчас, пусть уйдет. Как же больно слышать это… Внутри все разрывается.

Слышу, как дверь с грохотом хлопает. Невыносимая горечь отравляет все тело, и спазмы я уже не в силах сдерживать. В голове его слова, они словно ножом режут, каждое из них. Ложусь на пол, ноги к себе поджимаю, руками лицо закрываю и… взрываюсь в приступе рыдания, содрогаясь всем телом, не в силах вздохнуть нормально воздух. Больно, что я наделала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

***

Очнулась. Холодно. Пытаюсь глаза разомкнуть, но в них будто песка насыпали. Все тело затекло, и голова очень тяжелая, раскалывается. Сколько я проплакала? Не заметила даже, как уснула от бессилия. И как я заснула на полу, так и лежу в той самой позе.

Пытаюсь привстать. Смотрю, за окнами уже темно. Но зимой рано темнеет, это же не ночь? Чувствую себя подавленной, разбитой и совершенно никому не нужной. Ему не нужной.

Вспоминаю все слова, сказанные Ренатом. Больно. Очень больно. Очаровал меня собой, надежду вселил, значимой себя почувствовала рядом с ним, в безопасности. И все так резко оборвалось.

Почему же? Почему я сейчас так страдаю из-за своей доброты? Я неправильная? Я слишком наивная? А как быть другой? Я не умею быть другой. Не поверил мне, что я была рада из-за того, что он отца своего не сделал инвалидом? Почему не поверил?

Да, я боюсь его, но это не повод желать зла. Я не желаю, нет. Никому не желаю. Он ведь так страдает из-за дочери. Я же понимаю, я все понимаю. Снова слезы, снова горечь… Не нужна, не поверил, презирает…

Встаю, к кровати иду и снова ложусь. Кожу на бедрах стягивает из-за засохшей спермы. Но нет сил дойти до ванной. Это будто напоминание мне, что все, случившееся между нами, — ошибка, больная, непоправимая ошибка.

Да, все он правильно сказал, осмелела, возомнила себя его слабостью, забылась, иллюзий настроила. Глупая. Посмела говорить с ним, посмела обнимать, целовать…

Но почему из головы никак не может выйти наша близость? Она же была такая настоящая, он так трогал меня, так целовал… Почему снова о моем положении заговорил?

Пальцами губы свои трогаю. На них до сих пор остался его вкус, его страсть, его покусывания. Неужели на этом все закончилось? Я все испортила? Что теперь будет со мной? И как это все стереть из памяти? Это невозможно. А он забыл? Или ему нечего забывать?

Пролежала так еще примерно час, заснуть не смогла. Почему-то все это время ждала его, что придет, обнимет, залечит раны и обиду. Но его нет. И за дверью тишина.

В животе урчит… Когда я последний раз ела? Эклер в самолете. А до этого? С утра, в день рождения. Быстро перекусила бутербродом перед учебой, и все.

Еще очень пить хочу.

Встаю с кровати, вижу — на столе графин стоит. Вот только он пустой. Беру его и иду к двери. Страшно, но вроде там никого не слышно. Мне просто нужно найти кухню. Возьму что-нибудь и обратно вернусь.

Выхожу и оглядываюсь. Все тихо. Иду в сторону холла, где портрет девушки висит. Понятно, что искать нужно на первом этаже. Вот только где? Столько дверей…

Прохожу в холл, и если идти прямо, то там аналогичный коридор, как и этот, из которого только что вышла. Слева — входная огромная дверь, а по правую сторону — та самая ниша с портретом. По обе стороны от нее находятся лестницы, которые ведут на второй этаж. Там буквой «П» тоже располагаются коридоры, огороженные красивыми перилами.

На самом верху, над холлом, висит огромная люстра. Все такое красивое, дух завораживает. Только сейчас обратила внимание на весь этот интерьер и с любопытством все рассматриваю. И зачем им такой огромный дом? Дворец… Столько дверей… Может, тут еще кто-то живет?

С каждой стороны от лестниц еще по одной двустворчатой двери. Наверное, мне нужно в одну из них.

Пол покрыт мраморной плиткой, но она теплая, поэтому ноги не замерзли, хотя я босиком.

Иду к двери, которая ближе к тому коридору, из которого вышла. Страшно… Словно воришкой себя ощущаю. Но сильная жажда придает мне смелости, и любыми правдами и неправдами я должна найти воду!

Открываю тихонечко одну створку двери, заглядываю. Меня встречает просторная комната с включенным светом. Прямо — большие окна в пол с красивыми занавесками.

Просовываю голову и смотрю по левую сторону. Там диван, два кресла, журнальный столик. Позади дивана во всю стену стоит шкаф с книжными полками. Правда, книг немного, больше всяких статуэток, кашпо с цветами, вазочек. И каждая полка подсвечена диодной лентой.

Как же красиво, невероятно. Словно завороженная вхожу внутрь, подхожу к этим полочкам, разглядываю, смотрю, какие книги тут есть. Я люблю читать, очень. Люблю запах книг. У нас дома тоже есть книжный шкаф, маленький, не такой. Мы с Аленой любили читать вместе, по очереди, копили деньги с обедов на новые книги, и из городской библиотеки тоже брали. Эту любовь нам мама привила. Она каждый вечер читала нам перед сном.

Провожу рукой по книгам, до которых дотягиваюсь, названия читаю. Это рай… Мой рай! А по обе стороны от шкафа, в каждом углу, огромные горшки с большими растениями. Смотрю на один из них.

— Это же лимоны… — Восторгу нет предела. — Настоящие лимоны! — подхожу, трогаю, запах вдыхаю. — Мамочки, живые. Вот это да! — радуюсь как ребенок, поворачиваюсь и… замираю. Улыбки и след простыл.

— Извините… Я не заметила вас. Простите, пожалуйста. Я… Я не хотела. Я сейчас уйду.

Глава 21

Ну почему я не осмотрела всю комнату сразу? Как же неловко…

В другой стороне, в инвалидной коляске, сидит их мама… Она снова смотрит сквозь меня безжизненным взглядом. Я очень хорошо его запомнила в первый раз.

Этот взгляд… Вроде ни одной эмоции, но столько боли в нем, столько отчаяния, печали, грусти и безнадежности.

А вдруг она тоже меня ненавидит? Может, мне уйти поскорее и не тревожить ее? Но вместо этого смотрю на нее и глаз оторвать не могу.

По-моему, она абсолютно все видит, все понимает и чувствует, только пошевелиться не может и эмоций проявить. Мне так стало жаль эту бедную женщину. Какая же она красивая и такая несчастная.

А еще мне показалось, что передо мной сидит та самая девушка с портрета, только в возрасте. Они так похожи… Амина — вылитая копия своей мамы. Только у нее волосы темно-каштановые на портрете, а у этой женщины — уже седые. Но видно, что они были такими же темными.

Ей, наверное, больше пятидесяти лет, если считать, что Ренату за тридцать, по виду. Но выглядит она очень молодо. Стройная, по росту невысокая, маленькая женщина. Неужели она четыре года в таком состоянии? Неужели это нельзя исправить?

— Я искала кухню. Хотела попить воды, а графин в комнате пустой, — пытаюсь хоть как-то выйти из неловкого положения. — Я нечаянно к вам зашла. Правда, я не хотела вас тревожить. Я уже ухожу, — и медленно двигаюсь в сторону двери, не отрывая глаз от женщины.

Приходит мысль, что ей очень скучно и одиноко так сидеть одной, может… может, с ней поговорить? Или не стоит? Да и вид у меня, наверное, очень ужасающий. Скорее всего, я ее напугала своими ссадинами и синяками.

Подхожу к двери, чтобы выйти, и… не могу. Что-то не дает мне уйти из этой комнаты. Снова смотрю на нее, и мне так подойти хочется, поближе посмотреть на нее. И наконец-то осмеливаюсь, делаю неуверенные шаги в ее сторону, подхожу и на колени сажусь перед женщиной.

Вблизи она еще красивее. На лице очень мало морщинок. Да и откуда им взяться? Ведь ее лицо неподвижно. Руки немного выдают возраст, но они такие… словно мамины. Немного сухие, обезвоженные, с выступившими тонкими венами от возраста, но именно это придает им ощущение заботы, тепла и нежности. Именно такие руки у меня ассоциируются с мамиными, которые дарили только ласку и любовь.

До боли захотелось прикоснуться к ним, почувствовать ту самую теплоту женских рук, маминых рук. Дотрагиваюсь… Беру ее руку в свои, глажу, а затем наклоняюсь и прислоняюсь к ней щекой. Глаза закрываю. Все внутри трепещет, и слеза катится по виску, падая в ладонь женщины.

— Моя мама… Ее не стало четыре года назад. Но я помню ее руки, они такие же, как у вас. Очень красивые и заботливые.

Болезненные воспоминания нахлынули, и почему-то решаюсь ей о них рассказать. Мне сейчас это так необходимо стало.

— Когда мне было грустно, она всегда клала мою голову себе на колени, — и я кладу свою голову, вместе с ее же ладонью, к ней на колени. — Вот так, как сейчас. А второй — она гладила по моим волосам, — беру ее вторую руку и кладу себе на голову. Придерживаю ее сверху своей.

И в сердце резко защемило, губы задрожали.

— Я рассказывала маме о своих переживаниях и проблемах, — мой голос тоже задрожал, тоньше стал. Не сдерживаюсь и всхлипываю. — И они все испарялись моментально, когда она успокаивала, гладила и давала советы, — вспоминаю и плачу, слезы роняю в ее ладонь. — Как же мне не хватает сейчас ее поддержки.

Хочется поплакаться, рассказать все о том, что беспокоит, как маме когда-то. Но не решаюсь.

Имею ли я право находиться вот так с ней рядом? Разговаривать? Трогать? Что мне будет за эту мою смелость, если об этом узнают? Боюсь даже представить.

Лежу так на ее коленях несколько минут и молчу, тихонечко плачу, маму вспоминаю. Потом убираю ее ладонь со своей головы и приподнимаюсь. Складываю ее руки так, как они и лежали.

— Спасибо вам, — в глаза ей смотрю, вздыхаю прерывисто. — Мне спокойнее стало, будто это моя мама была рядом и поддержала меня, — вытираю слезы. — Мне очень тяжело тут, очень. Если вы не против, я могла бы приходить к вам? Наверное, вам очень скучно так сидеть целыми днями, и мне тут тоже нечем заняться.

А дальше я задумалась над тем, чем бы я могла быть полезной.

— Я могу книги вам читать, разговаривать с вами. Еще я очень хорошо играю на фортепиано, и я бы вам играла, если бы… — снова задумалась.

— Как думаете? Если я попрошу у Рената купить мне хотя бы небольшой синтезатор, он купит? — Это, наверное, я больше у себя сейчас спросила. — Навряд ли… Но я попробую. Он у вас очень добрый в душе, и если бы не он… — осекаюсь, не буду о плохом говорить, не хочу ее расстраивать. — Можно я буду приходить? Или я буду вас расстраивать своим присутствием?

Я не жду ответа, но мне кажется, что она была бы рада компании. Вот только не знаю, возможно, я ей боль приношу… А может, она, наоборот, мне сочувствует и не хочет зла совсем? Именно этот вариант мне очень отзывается в сердце. Она ведь мать, она не может желать мести чужому ребенку, чей бы он ни был. Улыбаюсь ей.

— Я не ела очень давно и пить хочу. Не знаю, будут ли меня тут кормить? Поэтому пойду на поиски кухни и стащу что-нибудь. Надеюсь, меня не поймают, — смеюсь слегка. — Хорошего вам вечера. Была очень рада знакомству, — тронула ее руку еще раз. Затем беру свой графин с пола и встаю с колен. Направляюсь к дверям.

— Есть кто дома? — за дверью послышался незнакомый голос, точнее, я слышала его уже. Точно, слышала… Это вроде бы тот мужчина, которого Ренат дядей называл и просил не вмешиваться. Вроде он. Стою, выжидаю, пока он уйдет куда-нибудь.

— Дамир… Ренат… Валид… — зовет, но ему никто не отвечает, значит, никого в доме нет. Это, с одной стороны, хорошо. Вот бы и он ушел, тогда спокойно смогу походить по дому.

Но он не уходит, а наоборот, его шаги приближаются. Боже… Он идет сюда? А если он меня тут увидит? Я совсем не знаю этого человека. Что же делать?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Осматриваю быстро комнату в поисках, куда бы я могла спрятаться. Но шаги уже совсем близко, он вот-вот зайдет. Быстро рванула за диван, присела, сердце колотится бешено. Может, зря я так? Если он заметит, что я прячусь, хуже же будет...

Дверь открывается. Дышать перестала, графин в руках сжимаю так, что пальцы побелели. Губу закусываю. Как же я нервничаю…

— Катюша, дорогая, добрый вечер, — проходит в комнату. А у меня одна мысль: «Лишь бы не сюда, лишь бы не сюда…»

— Не скучаешь тут одна? А я тебе как раз гостинцы принес. Ждала меня? — Гостинцы? Интересно стало, как и что она ест?

Слава Богу, он к ней пошел. А что, если он захочет ей почитать и за книгой пойдет? Паниковать начинаю еще больше. Поймает же меня, и что тогда они все подумают? Как оправдаться потом?

— Тебе сегодня должны новую банку поставить, — слышу звук выдвигающего ящика. — Вот и она, отлично! Как, Катюш, чувствуешь себя? Лучше ли тебе с них? Пьешь, пьешь, а толку ноль. Как жаль, правда? — Что-то мне не нравятся его разговоры, как-то подозрительно все, как будто язвит. Брови хмурю и слушаю дальше.

— Ой! Катя, Катя — милая моя Катюша! Ничего личного… Ты же все знаешь и все понимаешь, так ведь? Прости старого дурака? Но нельзя нам выздоравливать, да? — При этих словах я выпучила глаза, рот рукой закрыла, чтобы ненароком себя не выдать. Что это значит? Как это — нельзя? Напряглась вся и стараюсь очень тихо дышать.

— Так… Сколько тут? Сколько уже успела принять? Посчитаю на всякий случай, — гремит банкой с таблетками. Затем слышу шаги в свою сторону и пытаюсь еще ниже нагнуться.

Страх испытываю неимоверный. Все, я точно попадусь, даже глаза зажмурила в ожидании, что сейчас он меня схватит. Но шаги остановились, и этот мужчина садится на диван. Как он только меня не заметил? Диван не такой уж и высокий. И еще он сейчас ведь может и дыхание мое услышать, ведь он так близко ко мне сидит. Даже в нос ударил резкий запах одеколона.

Слышу, как по журнальному столику рассыпается что-то мелкое, звонкое и в большом количестве. Таблетки… Он их считать начинает вслух. Зачем? Что он хочет?

— …пятьдесят шесть, пятьдесят семь, пятьдесят восемь. Ну, надеюсь, ничего страшного от пары штук не будет, — говорит уже себе под нос.

Пока он считал, я все это время про себя молилась и до смерти боялась издать хоть шорох, но мне казалось, что все же издаю. Каждый раз напрягалась, думая, что буду замечена. И когда он продолжал считать и гонять таблетки по столу, не обращая на меня внимания, я с облегчением, но беззвучно выдыхала.

Предчувствие такое, что я стала свидетелем очень страшной тайны, за которую могут и лишить жизни, если буду поймана.

Этот дядя шуршит каким-то пакетом и засыпает таблетки в банку. Но они же на столе? Понимание приходит, что в банке теперь не лекарство, а что-то другое. Потому что в следующую минуту он начинает их сгребать со стола. Встает. А мне уже кислорода не хватает, хочу вздохнуть полной грудью, но не позволяю себе.

Слышу, как шаги отдаляются. Затем доносится звук смыва из бачка унитаза в ванной комнате. Наконец-то! Дышать начинаю нормально под этот шум.

— Так-то лучше. Лечись, Катюш. Витаминчики тоже полезны. Ну пока? Зайду через три недели, — говорит он, пока идет к двери. Хлопает ею.

Сижу за диваном еще немного и дышу полной грудью. Боюсь — вдруг снова зайдет? Но его нет. Страх отпускать начинает, а на смену ему приходит встревоженность и беспокойство.

Итак, я поняла следующее: этот дядя точно ей книги читать не будет, он очень плохой человек, и почему-то он не хочет, чтобы мама Рената поправилась. Но почему?

Встаю медленно с пола и смотрю на маму Рената. С одной стороны, это все так ужасно, но с другой… Как же хорошо, что я это все услышала! Ну как же я рада этому!

Думаю над дальнейшими действиями. Может, Ренату рассказать? А в голове сразу же его слова зазвучали: «Я не верю ни единому твоему слову». А вдруг правда не поверит? Он — его дядя, а я кто?

Со стороны я, наверное, выгляжу сейчас очень растерянной и шокированной. Стою с открытым ртом, глазами туда-сюда стреляю, в попытках думать и что-нибудь все-таки предпринять.

Подхожу к женщине, осматриваюсь в поисках таблеток, но на поверхностях нигде их нет. Около кровати комод стоит, быстро к нему подхожу и ящики начинаю открывать. Да, звук такой же, какой и слышала, они где-то тут. Нахожу в одном из ящиков лекарства. Как их тут много… Но баночка одна, та самая, думаю. Потрясла ее, открыла, целая. Да, она вроде.

Читаю очень сложное название, учу, зазубриваю, чтобы от зубов отлетало, на всякий случай. Кладу на место и задвигаю ящик обратно. На комоде графин стоит с водой. Наливаю в стакан и выпиваю жадно. Ой, а где мой?

Бегу за диван, хватаю свой графин и направляюсь к двери, выглядываю, чтобы не попасться. И когда убеждаюсь, что никого нет, выбегаю из комнаты. Бегу в свою спальню… то есть Рената. Подбегаю к прикроватной тумбочке и открываю ее.

Да! Тут есть еще одна банка! Да! Да! Да! Выдыхаю с облегчением. В теле адреналина хоть отбавляй.

Снова несусь сломя голову в ту комнату. Подбегаю сразу же к комоду и из новой банки достаю две таблетки и в старую перекладываю. Боже, их не отличить! Один в один! Новую — в комод кладу, а со старой — снова несусь в комнату Рената и кладу ее в тумбочку. Запыхалась…

Ощущаю себя преступницей какой-то. Но внутри такое сладкое удовлетворение расползается. Как же все удачно сложилось! Просто наилучшим образом!

И что мне теперь с этими витаминами делать? Ладно, у меня еще есть три недели, придумаю что-нибудь… Почему-то решаю ничего пока Ренату не говорить. Он не верит мне. Ну и пусть, переживу. Зато его мама, возможно, поправится! Господи, пусть она поправится!

На адреналине даже забыла, что кушать хотела, и бегу снова в комнату мамы. Вся окрыленная, счастливая. Подхожу к ней, и опять на колени присаживаюсь рядом. За руки беру ее, улыбаюсь ей.

— Вот и все, теперь у вас настоящие лекарства в комоде лежат. Представляете? Повезло, что у Рена еще была одна баночка. — Даже обнять ее захотелось, но сдержалась. — Можно я никому пока не скажу? Я просто боюсь, что мне не поверят. — И моя улыбка сходит с лица. Говорю уже сама себе: — Я тут пустое место.

Кладу голову снова ей на колени и мысленно представляю, как эта женщина радуется про себя и благодарит меня. Я подарила ей надежду.

И я так рада, что хоть что-то могу исправить, хоть как-то стала полезной для этой семьи. У меня теперь есть то, ради чего буду бороться за свою жизнь. Просто так я точно не сдамся!

— ТЫ ЧТО ТУТ ДЕЛАЕШЬ! МЕРЗАВКА! — как гром прогремел голос Дамира Анваровича. Быстро встаю на ноги. Я даже не услышала, как он зашел.

Глава 22

Следом за Дамиром Анваровичем входит Валид. Смотрят на меня как на врага народа. А я на дверь все гляжу, жду, когда и Ренат войдет, но его нет. Напрягаюсь вся, халат на себе поправляю, укутавшись поплотнее. Я не знаю, чего ждать от них сейчас, и от страха сказать ничего не могу, будто язык проглотила.

Как же я хочу сейчас в комнате закрыться и не высовываться.

Дамир Анварович резко с места сорвался и на меня идет, словно бешеный зверь, а я быстро назад отхожу в панике. Вижу, как Валид его догоняет и хватает за руку, которая привязана к груди. Он морщится, болезненно мычит и вырывается, а Валид держит его.

— Да успокойся ты! Не при матери!

— ПОШЛА ВОН! — кричит на меня в ярости, даже багровый весь стал. — И не смей мне больше на глаза попадаться!

Резко к двери побежала, как можно дальше держа дистанцию от этих двоих. С радостью уйду вон, с радостью на глаза не буду попадаться. Выбегаю в холл и несусь в комнату со всех ног.

— Стой! — слышу за спиной Валида, но только скорость прибавила. Забегаю в комнату и дверь захлопываю. Судорожно ручку трогаю в поиске замка, но его нет. Нет… Что же делать?

Бегу в ванную и запираю дверь. Повезло, как же повезло. Дрожу вся, боюсь их двоих до смерти. Не оставят меня в покое… Что же мне делать? Где же Ренат?

Дергаюсь от стука в дверь.

— Выходи. Не бойся, я поговорить просто хочу. — А я отскакиваю от двери и молчу. Нет, не выйду, ни за что не открою. — Юля, я извиниться хочу, ну же, выходи. — И снова стук, уже громче.

— Я не выйду. Вам лучше уйти. Ренату не понравится, что вы здесь находитесь.

— Ренату не понравится? — слышу смех. — Да он прибьет меня, если узнает, что я с тобой разговариваю. Поэтому, добрая душа, лучше не говори ему.

— Тогда уходите!

— Нет, куколка, сначала поговорим. Я обещаю, и пальцем не трону.

— Дамир Анварович тоже обещал Ренату, что не тронет. Я выйду, только когда он придет.

— Он не придет сегодня. — Почему-то от этих слов так неспокойно внутри и обидно. Ушел, оставил. Ему и правда на меня наплевать… — Клянусь, ближе чем на пару метров не подойду к тебе. Спокойно поговорим, без Рената и отца. Даю слово, не обижу.

О чем он хочет поговорить со мной? Голос у него спокойный, не слышу этой ненависти и раздраженности как раньше. Почему-то верю ему. Подхожу к двери, боюсь, но открываю замок. Он в любом случае сможет выбить дверь и не спросит разрешения, если вдруг что-то задумал нехорошее.

— Отходите. — И через пару секунд, слышу его голос уже вдалеке:

— Отошел.

Открываю дверь и настороженно прохожу в комнату, на кровать сажусь. При этом наблюдаю за Валидом, хмуря брови. Может, зря я вышла? Я помню, как он смотрел на меня сегодня.

— Не бойся… Успокойся. Просто поговорим. Ничего более, слово Валида, — берет стул, что стоит у письменного стола перед окном, и ставит напротив меня. В двух метрах, как и обещал. Немного успокаиваюсь.

— Во-первых, извини. Извини за то, что не помешал отцу тебя увезти. Я должен был это сделать и хотел, ведь я еще тогда предвидел гнев Рената, но вот к чему это могло привести — не предугадал, — говорит очень серьезно, уверенно и искренне. Без каких-либо подвохов, насмешек и прочего.

— Я не обижаюсь. Я слышала, вы отговаривали отца, и Ренату об этом тоже сказала, — отвечаю спокойным голосом. Он вроде и правда только поговорить хочет.

— Спасибо, — делает паузу. — Не скрою, я хочу мести, до сих пор хочу. Потому что твой отец все еще ходит безнаказанно, а единственное наказание — это лишить его дочь жизни. Это понимаешь?

— Понимаю.

— Ренат из-за тебя нарушил все свои правила и переступил через все свои границы и принципы. Против семьи пошел из-за тебя, на месть наплевал. И я вижу, как он меняется рядом с тобой, почти по щелчку пальцев. В хорошую сторону меняется. Только поэтому я не буду желать тебе смерти.

— Спасибо. Я рада это слышать. Но вы, возможно, преувеличиваете.

— Ни грамма... Я это увидел, но отец еще нет. И он в ярости из-за этого. Его не запугать сломанными руками или тем, что вчера случилось. Он не остановится. Просто предупреждаю. А сейчас не только из-за Аминки он хочет тебя убрать. Ты — единственный свидетель вчерашней трагедии осталась. Если ты проболтаешься, Ренату пожизненное светит.

— О чем вы? — Холодок по телу пробегает, волосы дыбом встают… И нет, не из-за угрозы смерти. Я чувствовала, что Ренат сделал что-то ужасное, но заставляла себя не думать об этом и не спрашивать его. И сейчас хочу ли я слышать про случившееся? Я так боюсь, что мои опасения неслучайны. Так боюсь, что они подтвердятся.

— Я все знаю! Мне не говорили и не скажут. Я случайно услышал, как Раф — начальник той самой охраны — отцу рассказывал, что произошло в охотничьем. Раф тут же пулю в лоб получил от отца, чтобы он больше никому и ничего не сказал.

Все чаще дышать начинаю, халат тереблю. Как просто они все рассуждают об убийствах, как просто лишают жизни людей. Слезы на глаза накатываются. Куда я попала? Как так можно? С каждым его словом напрягаюсь все больше. Ужас охватывает все тело, а он все дальше говорит и пугает:

— Я сначала не поверил, поехал туда и увидел все собственными глазами. Сейчас там, конечно же, все зачистили. Отец замнет все, но ты же понимаешь, что тебе теперь точно не жить? Он это ради Рената сделает, уберет всех, кто сможет проболтаться. Тут уже дело не в первоначальной мести.

Я все время слышу крики в голове, это их крики, охраны. И сейчас они снова появились. Уши хочу зажать, не слышать ничего, я не вынесу правды, не смогу с этим жить. Не хочу верить, что Ренат настолько жесток. Но вместо этого спрашиваю дрожащим голосом и хватаюсь за край матраса, сжимая его со всей силы. Сижу как на иголках.

— О чем я могу проболтаться?

— Не надо сейчас вот этого всего. Я с тобой нормально пришел поговорить, будь добра тоже быть откровенной. И давай начистоту: ты была там, все видела и слышала. Смею предположить, что первым делом в полицию пойдешь, как только возможность предоставится. Да? Или нет… Ты, наверное, кайфуешь от того, что Ренат им всем отомстил за тебя зверскими методами? Сжег всех заживо, перед этим отрубив всем руки и выколов глаза, потому что трогали и смотрели на тебя? Где правда? Никак не могу твои эмоции прочитать. Почему так спокойна?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что… — Каждое его слово — бьет сильнее физических ударов. Каждое слово — вонзается стрелами в сердце. Запах крови бьет в нос, крики оглушают сознание… Нет, нет, я не могу в это верить, это неправда, он не такой… Он не может быть таким… Он этими руками меня обнимал, меня трогал нежно, они бы не сделали этого. Слезы катятся по щекам. Глаза становятся стеклянными.

— Ты… Ты не знала, хочешь сказать?

— Это неправда, он бы так не сделал. — Не верю, врет, запугивает меня. Хватаюсь за свои волосы у корней, тяну их. Боль хочу ощутить физическую, заглушающую внутреннюю. Трясет всю, холодным потом обливает. Сползаю на пол, сажусь, поджав к себе ноги и скрестив их. Сводит все тело и лицо от напряжения каждой мышцы.

— Блядь… Ты не знала… Но это правда. — Мотаю головой в лихорадке, рыдать начинаю, выть, волосы на себе драть. — Не сейчас, погоди, — слышу только звук голоса, не разбирая ни слова. — УСПОКОЙСЯ! Не сейчас. Держи себя в руках! — Не слышу, не слышу ничего, только рыдания свои. Он что-то говорит, но уже не разбираю ничего.

— ЮЛЯ! — Дергаюсь от крика и поднимаю на него стеклянные глаза. Сосредоточиться пытаюсь на словах.

— Как это сейчас дико бы ни звучало, но я пришел просить тебя остаться с ним, не предавать и не сдавать! Я поговорю с отцом, скажу, что ты ничего не знаешь. Не выдавай только ни его, ни меня. Прошу.

Остаться с ним? А у меня есть выбор? Есть выбор не оставаться? Молчу, не говорю свои мысли. Нету смысла. Он не отпустит… Убьет, но не отпустит. Будет мучать, презирать, не верить, и все равно держать в этом доме.

Не сдавать? Не я судья, не мне осуждать. Одно знаю, все всегда возвращается бумерангом. А может быть, охране прилетел их бумеранг? Нет, это очень жестоко, так нельзя…

Я попала в ад. В мир жестокости, мести, убийств и насилия. В мир, где даже издеваются над бедной парализованной женщиной. Мне страшно… Дико… Я тут не выживу. Не смогу. Каждую секунду в этом доме то боюсь, то плачу, то боль испытываю.

— Послушай! Внимательно! Слышишь меня? — киваю плача. — Я каждый его шаг знал наперед. Он всегда был таким. Его ничего и никогда не могло остановить в приступе гнева. Понимаешь? Он тебя никому тронуть не дал, женой сделал, всех обидчиков твоих уничтожил и, вместо того чтобы разгребать за собой, с тобой был сутки, наплевав на свою безопасность. Я был уверен, он отца калекой оставит, но он увидел тебя и остановился, спокойный как удав стал после секса с тобой. Он никого и никогда не слушал, и никому не позволял так с собой разговаривать, как ты сегодня. И что он сделал? Он к отцу пошел, послушал именно тебя! Ну а баб он вообще не целует, у тебя же вся шея в засосах. И самое важное, ответь, только честно, — тоже на пол садится, немного подползает ближе ко мне и на ноги смотрит мои. Только сейчас осознала, что подол халата распахнулся, оголяя их целиком. Резко халатом прикрываюсь, спиной в кровать вжимаюсь.

— На что ответить?

— Он кончает в тебя? — От вопроса глаза на лоб полезли. Какое ему дело? Как он может об этом спрашивать?

— Вижу, можешь не отвечать. А это ведь для нас табу! Никогда и ни при каких условиях! Понимаешь? Я не знаю, чем и как ты его зацепила, но с тобой — он не он. Он будто человеком становится. Веришь мне?

— Вы многое не знаете. Вы не знаете, как он на самом деле со мной обращается, — от обиды снова плакать начинаю. Руками лицо закрываю.

— Расскажи.

— Нет, — всхлипываю. — Это все останется между мной и Ренатом. Одно скажу: я боюсь его, как и всех вас.

— Хорошо… Боишься его? Но я ни разу не увидел страха в твоих глазах, когда рядом с ним была. В самолете как голубки сидели. Когда домой привел тебя, за его спиной пряталась. И сегодня… Слышал я все, ты ведь тоже к нему неравнодушна. Так помоги же ему, прошу.

Зачем он напоминает мне о больном, зачем? Все сейчас изменилось. Он не верит мне! Он презирает меня, ненавидит, на место мое указывает! Не будет больше объятий, не будет поцелуев, не жена я ему. Все закончено… Он оставил меня на полу и ушел! И сейчас его нет. Я одна в этом жестоком их мире. Только мысли об их маме не дают мне сделать с собой что-нибудь ужасное.

— Я, конечно, не знаю, что у вас происходит наедине, но то, что он меняется, это слепому видно. Он за сестру не мстил, не поехал всех потрошить, а вот за тебя — убил всех не моргнув и глазом. Я понял бы, если бы тебя убили. Но он это сделал только лишь потому, что тебя трогали и на тебя смотрели!

— Что вы от меня хотите?

— Я не изверг какой-то, семья всегда была для меня на первом месте. Если ты так влияешь на него, то я все усилия брошу, чтобы отец не тронул тебя. От гнева Рената много уже умерло и пострадало. Доиграется, сядет на пожизненное. Он только к тебе сейчас прислушивается. Изменишь его — обещаю, не трону твою сестру.

— Как я его изменю? Я не понимаю.

— Как ты его меняешь? Так и продолжай. Терпением, искренностью, телом. Или что ты там еще делаешь?

— Я ничего не делала специально.

— Ну, значит, продолжай ничего не делать специально. И еще… Если он узнает, что я с тобой говорил и рассказал про убийства, он мне башку снесет. Не расскажешь?

— Я не умею обманывать.

— И не надо. Просто не говори.

— Вы правда сестру не тронете? Обещаете? — смотрю на него жалобным и умоляющим взглядом.

— Если только Рената не сдашь и не предашь. Тогда, обещаю, и думать про нее не буду, — пододвигается ближе и руку протягивает для пожатия. — Договор?

— Договор. — но руку не даю, а он еще ближе подползает. Тревожно становится.

— Кстати, не расскажешь, что ты у матери делала?

— Я... Я случайно зашла.

— И случайно на колени ей легла? Просто хочу предупредить: жалость свою по отношению к ней показывать запрещено! От этого ей хуже только. Она такой же обычный человек.

— Нет, нет, все не так. — И дальше начинаю говорить, захлебываясь в слезах. — Это не я ее жалела, а она меня. Мне очень плохо тут, а она мне мою маму напомнила. Еще показалось, что она сочувствует мне, и поэтому захотелось к ней прижаться. Я ничего плохого не хотела сделать. Правда, — и на Валида посмотрела. Он тоже прослезился? Он понимает меня? Он руку протянул к моему лицу.

— Не бойся, я только слезы вытру.

— Не прикасайтесь! — увожу голову в сторону, потом резко уползаю от него, глядя с недоверием и страхом. Почему он начал улыбаться?

Дверь в комнату открывается. Я резко поворачиваюсь и встречаюсь с черными глазами.

Глава 23. Ренат

Внутри что-то с болью перещелкнуло. Это невозможно! Это не может быть правдой! Врет!

Не верю!

Улыбалась? Она улыбалась? Она радовалась, что тот, кто подверг ее мучениям и боли, — в порядке? Издевается… Но это ведь уже и правда слишком…

Отца защищает… Жалкая врунья! Хочет перед всеми нами выслужиться, будто переживает за всех нас? Как мерзко… От слабости своей мерзко. Она не должна была радоваться, в ее случае это невозможно и нереально! Я бы поверил в ее желание мести, но не в это…

Да-а-а… Она желает мести… ОНА НЕ МОЖЕТ ЕЕ НЕ ЖЕЛАТЬ! Почему скрывает это? Святой хочет показаться? Я искренне верил в ее чистоту, я поверил в ее светлые глаза, но это слишком… Слишком сейчас показалось все наигранным.

Но, значит, и все остальное ложь? Сочувствует мне? Моей семье? Расчетливая… С первого дня план построила? Решила играть со мной, очаровать невинностью. План — влюбить меня в себя, чтобы не тронул… Умная.

Это же все логично, с первой секунды должен был понять! Ненавижу… За то, что повелся, НЕНАВИЖУ! Сделала из меня послушную собачонку. Как посмела... Как я позволил этому случиться? Когда успел перешагнуть через все границы и принципы?

ЛОЖЬ! Удушающая ложь… Вычеркнуть, сейчас же! Сию же секунду!

Гирлянды? Снег? Радовалась своей смерти? Реально? Что за бред! Как смел поверить!

Велел раздеваться? Улыбалась!

Я ЕЕ ИЗНАСИЛОВАЛ! Она обнимала меня и просила не отдавать другим. И тоже улыбалась! Сука! Поняла, что может манипулировать. И как я сразу не распознал этого?

Хрусту снега радовалась и говорила про последний ее день с радостью? Я поверил…

Я увез ее от семьи, а она смотрела в окно и была счастлива? ЛОЖЬ!

Я трахнул ее в рот! Она была счастлива, что стала женой? ЛОЖЬ, ЛОЖЬ!

БЛЯДЬ! Что со мной? Нашла ко мне подход. Очень умная. Слишком. Все это притворство! Раздирающая фальшь!

Вседозволенность почувствовала. Посмела указывать мне. А как я смею вестись? Улыбку увидел? Счастье увидел в ее глазах? Растаял снова на мгновение. Какого черта…

Не бывать этому!!! Никто и никогда не смел указывать, что мне нужно делать, что нельзя. Посмела при других ткнуть меня в неправоту моих действий? Мое слово — ЗАКОН! Ни одна живая душа не смела противоречить моему решению.

Отшвырнул ее, ушел… Но почему так больно? Будто кожу живьем сдирают. Вырвала мое сердце.

Не подойду к ней, пока не докажу ее ложь. Не поведусь больше на ее такую искреннюю и сладкую невинность. Докажу, что она двуличная. Чтобы навсегда вычеркнуть, вырвать с корнем, с мясом все, что чувствую к ней!

А когда докажу, в огне будет гореть за свою ложь, как я сейчас горю. Заживо горю… Думал, чистоты касался, позволил голову себе заморочить. Отравила своим ядом! Сделала слабым. Получилось у тебя, маленькая… Победила!

Захожу к отцу, а внутри все рвет и горит.

— Продолжим? Рассказывай. Все, что было от моего ухода до видео в доме. РАССКАЗЫВАЙ! Как вела себя, что говорила. Откуда охрана знала, что я ее уже трахал? Жаловалась? И не надо плести, что сама пошла. Не верю.

— Нет, сынок… Для начала жду благодарностей, за то, что убрал за тобой все. Ты вообще осознаешь, что натворил? Раф замолчал навсегда. Но ты хоть понимаешь, что будет, если девка проболтается? Убей ее! Это приказ отца! Либо я сейчас же сделаю это сам. — Пламя внутри меня уже не остановить. Подлетаю к нему и снова за шкирку хватаю.

— Не посмеешь! Я уже предупреждал. Пальцем тронешь — никто уже тебя не спасет. Ты, папа, на коленях перед ней будешь ползать, за то, что остановила меня. Понял? На ней живого места нет из-за тебя, но она сейчас была счастлива, что я тебя не прикончил, счастлива, что руку не удалось сломать тебе! — говорю это лишь для того, чтобы не очернить ее ни перед кем. Пусть думают, что все это правда. Ее ложь это наше с ней дело, больше ничье. Моя, до кончиков пальцев моя, и ложь ее только моя. Пусть врет, но пусть об этом не знают.

И все же при разговорах о ее убийстве кровь кипит. Чувствую, что взорвусь сейчас.

— Ты больной. Она вертит тобой, как хочет. На колени? Перед кем? Перед выродком Фадеева?

— Перед моей женой!

— Твоя жена — Диана, не забывайся. А это недоразумение лжет как дышит. Шкуру свою спасает. Все что угодно наговорит и сделает, а ты ведешься. Избавься от нее! Хочешь знать, что было? Она и мне глазки строила, на жалость давила. Вся такая невинная овечка: «Сама пойду, если вам всем лучше от этого будет», — цитирует мерзким, тонким голосом. — Жалкое, жертвенное, никчемное отродье, противно стало, что ты поверил. «Не надо, Ренат меня уже изнасиловал», — снова изображает. — И ты веришь ей? Девушки после насилия ненавидят своего насильника и желают мести и его смерти! При первой возможности предаст тебя! Запомни мои слова. А перед этим еще и имущество заберет. Ты же даже брачного договора не делал, так ведь? Убей ее, и дело с концом. Всем от этого лучше будет, тебе — в первую очередь.

Все это время смотрю в его лицо, вены пульсируют на висках, челюсти сжимаю и кулак на его свитере. Возможно, он прав. Возможно, каждое слово, сука, правда! Каждое его слово словно ядом расползается по внутренностям. И я узнаю, обязательно, что за натура — моя девочка!

Но сейчас перед глазами ее испуганное лицо и «прошу, не делай этого», «он ведь просто хотел отомстить… так же, как и ты», «сходи, пожалуйста, помиритесь. Это же папа», «нужно уговорить… к врачу. Так нельзя».

Ее нежный голос, снова ее взгляд, что болью отзывается в каждой клеточке тела. Ну почему, почему я успокаиваюсь. Ухмыляюсь сам себе. Да, я болен, да, вертит мной, да, до сих пор вертит!

— Я предупредил. И я сам разберусь, что буду с ней делать. Чему верить, чему нет. Вопрос закрыт. Собирайся в травмпункт, жду в машине.

Отпускаю его и оборачиваюсь. Валид стоит. Слушал? Ухмыляется… К черту…

Выхожу быстро и спускаюсь вниз. Смотрю в сторону комнаты, и сердце сжимается. Зайти, обнять, извиниться… За что? За ее притворство? Головой мотаю и иду на выход.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Рит, еду сегодня в мою комнату приноси. Проследи, чтобы поела. Спроси, что она хочет, и все давай. С тебя спрошу, — говорю прислуге и выхожу на улицу.

Снег идет, под ногами хрустит. Все о ней напоминает. Забыть, вырвать, запретить мной манипулировать! Ненавижу… Но вместо этого смотрю на свои окна, и боль в груди неимоверная.

Много женщин было. Слишком много. Относился к ним лишь как к аксессуару рядом с собой, без права голоса. Тело, милое личико и опыт — все, что имело значение. Никогда не терпел истерики, слезы, ревность, обман. Начала — пошла вон. Никаких обязательств, никаких отношений. Трахнуть и забыть. Все эти отношения мешают бизнесу, а он всегда был на первом месте. И Юля — тоже мешает. Ведь только она в голове! О делах и думать не могу. Пора завязывать.

Эта девочка взорвала все шаблоны, перешла все дозволенные границы. А что же я? При мысли, что она сейчас плачет, ненавижу себя еще больше. Вдруг не врет? Вдруг она правда — аномалия! Моя аномальная маленькая девочка? И вот она, существует, она у меня, в моих руках, а я не верю своему счастью, больно делаю ей... Где правда? Как ее распознать?

Сумасшедший план в голову приходит. До безумия ненормальный и неадекватный.

Сажусь в машину, завожу, руль сжимаю до побеления костяшек. Сделать это? А если я прав окажусь, если все подтвердится? Что я буду делать? Убью? Не-е-ет. Месть моя не будет знать границ, но не смогу убить. Трясет всего, выть хочется. Глаза слезятся, и ком в горле душит.

Наконец-то приходят отец с Валидом. Везу их в больницу. Молчание. И только она перед глазами. Как она там…

***

— Подождем немного, пока обследуют батю. Может, пока в ресторан заскочим? Жрать охота, — садится в машину Валид.

— Подожди. Дело есть, — решился, нет терпения ждать.

— Ну? Какое? Если про компанию, то никаких дел не хочу иметь. Я уже отдал тебе все. Мне неинтересно.

— К девчонке пойдешь…

— Эм… К кому, к кому? — Поворачиваюсь к нему. Он бровь поднял, застыл в удивлении. — К Фадеевой? Нахуя? — Отворачиваюсь, выдыхаю полной грудью, снова глаза на мокром месте. Да что, блядь, такое…

— Э! Брат, да что случилось?

— Проверка подлинности…

— Не понял.

— Помнишь, как мы конкурентов убирали? У тебя осталась та камера?

— Все равно не понял. На что именно проверка? — Снова поворачиваюсь. — Не, брат, чтобы ты потом меня грохнул? Не.

— Грохну, если не по плану пойдешь.

— Я понял. Это отец тебе наговорил? Поверил? Зря. Чиста как слеза, и ты это знаешь.

— Знаю… А вот ты с чего это взял? Ты НИХУЯ не видел и не слышал. И не ты ли говорил, что она не в себе? Радуется, что с отцом все в порядке? Не?

— О-о-о, да, это было необычно. Даже странно. Я бы тоже в это не поверил, если бы… — Смотрю на него вопросительно.

— Если бы?

— Я, хуй знает почему, за ней пошел, когда ты отцу морду разбивал. Видно же, что оба обезумели друг другом. Почему-то подумал, что она остановит тебя.

— Следи за словами! Она в доме просто для траха. Ничего большего. — Он ржать начинает, придурок! Или я придурок?

— Ты себя слышишь? Ты вообще не вкуриваешь, что с тобой происходит? — уже серьезно говорит, наклонившись ко мне.

— Что говорю, то и происходит. Продолжай. — А он ухмыляется, падла. Я просто отомстил за девушку в статусе «жены». Для всех… Так какого черта он решил, что обезумел? Я же не подаю виду. Не подаю ведь? Да и нечего подавать… А на губах ее поцелуи застыли… встряхиваю головой. Ложь!

— Я думал, что под дулом пистолета ее поведу к отцу. Заставлю ее тебя остановить. И что ты думаешь? — делает паузу.

— Ты совсем охуел? — смотрю со злостью на него. — Под дулом? — хватаю за куртку. Как вообще посмел подойти к ней с пистолетом?

— Для траха, говоришь? — Напряженное молчание возникает. — Блядь, я образно… Успокойся. — Отпускаю его. Глаза закрываю. Ненормальный… Обезумевший!

— Продолжай.

— Я приказал ей к отцу идти, а она отказалась, говорит: не пойду, не хочу, не заставляйте. Но она реально боялась, даже рыдала от страха. Думал, ствол уже пора доставать… — Резкий взгляд на него. — Шучу, шучу... Говорю: отца Ренат убивает… — Пауза. — Да я, в общем-то, и договорить не успел, она уже подорвалась к вам. — Смотрю в лобовое рассеянным взглядом, подбородок поглаживаю. Боялась и подорвалась? — Я немного в шоке был. А когда она подбежала к нему и стала по голове гладить, это вообще выбило из колеи.

— Это ничего не меняет. Пойдешь к ней… С камерой. Будешь говорить и делать только то, что я скажу.

***

— Это безумие. Сам же подыхать будешь, если спровоцирую? — говорит Валид, нацепляя на себя скрытое видеонаблюдение в виде зажима на галстук. Потом вставляет незаметный наушник в ухо. — Чего ты ждешь от этого?

Набираю ему на телефон и сам вставляю себе наушник и смотрю на экране трансляцию. Вижу себя. Отлично.

— Правды! Слышно меня?

— Да, слышно.

— Если замечу лишнего, то ты знаешь, что пощады не будет. Иди.

Сам сажусь в кресло у Валида в комнате. Все, девочка, сейчас все будет понятно. Я уверен, она раскроет свою лживую сущность, если такая имеется. Все сегодня закончится, все станет понятным.

Мандраж конкретный накрывает, сердце болит. Всем существом хочу, чтобы я оказался неправ. Я же весь мир брошу к ее ногам, если удостоверюсь, что она не играет, что она на самом деле такая… Аномалия!

Глава 24. Ренат

Начали… Валид направляется ко мне в комнату. На экране появляется отец, он к матери заходит. Сразу же слышу его крик — то ли в наушнике, то ли вживую: «Ты что тут делаешь! Мерзавка!»

Напрягаюсь. Юля там? Что она там делает, реально. Не девочка, а ходячая катастрофа.

Секунда, и Валид залетает в комнату. На экране появляется она… Она сидит у ног матери, голову положила ей на колени. Бровь поднимаю в удивлении. Вот это поворот. Она резко вскакивает, вся испуганная. Зачем же ты это делаешь, красавица? Я понимаю, играет при нас. Но при матери-то нет смысла.

—

Валид, головой за нее отвечаешь,

— не успеваю договорить, как отец к ней рванул, а она отскакивает назад в панике.

— ВАЛИД!

— Сердце ёкнуло, сам привстал слегка. Но Валид задержал его. Испуганная, до сих пор в моем халате, глаза красные, видно, долго плакала. Но какое-то сумасшествие читаю на ее лице. Отец вырывается, прогоняет ее, и она скрывается из вида.

— Давай за ней. Начали.

— Внутри все неспокойно, весь как на иголках сижу. Наблюдаю, как убегает в коридор.

— Видел? Она у нее на коленях лежала… Так мило… СТОЙ! — кричит ей, но она еще быстрее в комнату бежит.

— Видел.

— Интересно, что она там делала? Что говорила ей?

Валид заходит в комнату, но ее уже не вижу, спряталась. Напугана, наверное, сильно.

— В ванной, скорей всего,

— предполагаю я, и брат стучит. Закрылась. —

Говори что хочешь, но сделай так, чтобы она вышла. Видеть хочу ее. Осторожно только, не пугай.

— Выходи. Не бойся, я поговорить просто хочу, — начинает он. — Юля, я извиниться хочу, ну же, выходи.

— За что ты там извиниться хочешь, м?

— Наблюдай и не вмешивайся, — шепчет.

«Я не выйду. Вам лучше уйти. Ренату не понравится, что вы здесь находитесь», — ты ж моя смышленая.

— Ренату не понравится? — смеется брат. — Да он прибьет меня, если узнает, что я с тобой разговариваю. Поэтому, добрая душа, лучше не говори ему.

Пункт первый: проверка на лживость. Она должна мне рассказать про то, что Валид был у нее, чем занимались и про что разговаривали. Не расскажет — проверку не пройдет.

«Тогда уходите!»

— Нет, куколка, сначала поговорим. Я обещаю, и пальцем не трону.

— Куколка? Охуел совсем?

«Дамир Анварович тоже обещал Ренату, что не тронет. Я выйду, только когда он придет», — слышу ее голосок и улыбаюсь.

— Он не придет сегодня.

Пункт второй: должна знать, что я не войду и не побеспокою.

— Клянусь, ближе чем на пару метров не подойду к тебе. Спокойно поговорим, без Рената и отца. Даю слово, не обижу.

Пункт три: Валид должен войти в доверие, чтобы не боялась его.

Слышу щелчок замка. Быстро. Неожиданно быстро. Как легко тебе голову заморочить? Инстинкта самосохранения ноль.

«Отходите», — наивна до невозможности.

— Отошел.

Выходит, брови нахмурила, к кровати идет.

— Я все время должен видеть ее. Напротив садись, на стул.

— Не бойся… Успокойся. Просто поговорим. Ничего более, слово Валида, — ставит стул и садится.

— Вперед немного нагнись… Да, вот так.

— Как же хочу увидеть ее вживую. Такая уязвимая, ранимая сейчас. В голове мысль: прекратить все, прийти, схватить и к себе прижать. Я же не вынесу, если прав окажусь. Может, оставить все как есть?

— Во-первых, извини. Извини за то, что не помешал отцу тебя увезти. Я должен был это сделать и хотел, ведь я еще тогда предвидел гнев Рената, но вот к чему это могло привести — не предугадал.

Еще бы, я и сам не мог предугадать. Но ни о чем не жалею. Вернуть бы время вспять, повторил бы все в точности так же.

«Я не обижаюсь. Я слышала, вы отговаривали отца, и Ренату об этом тоже сказала».

Как сладко звучит мое имя на ее губах. Ухмыляюсь. Не обманывала, значит. Хорошо, засчитано.

— Спасибо. Не скрою, я хочу мести, до сих пор хочу. Потому что твой отец все еще ходит безнаказанно, а единственное наказание — это лишить его дочь жизни. Это понимаешь?

«Понимаю».

— Ренат из-за тебя нарушил все свои правила и переступил через все свои границы и принципы.

— Валид?

— зачем он это говорит…

— Против семьи пошел из-за тебя, на месть наплевал.

— Эй, ты чего несешь?

— И я вижу, как он меняется рядом с тобой, почти по щелчку пальцев. В хорошую сторону меняется.

— Валид! Ничего не попутал? В доверие ТЫ должен входить, не Я!

— Моему возмущению нет предела. Совсем уже…

— Только поэтому я не буду желать тебе смерти.

— Окей, засчитано.

«Спасибо. Я рада это слышать. Но Вы, возможно, преувеличиваете».

Нет, девочка, преуменьшает, но в данной ситуации тебе точно это не надо знать.

— Валид, про отца давай.

Пункт четвертый: запугать отцом и дать понять, что защитит ее от него любыми способами. Должен убедить, что она ему нравится.

— Ни грамма... Я это увидел, но отец еще нет. И он в ярости из-за этого. Его не запугать сломанными руками или тем, что вчера случилось.

Напрягаюсь резко и… сразу расслабляюсь. Он ведь не знает еще, что я сделал с этими ублюдками. И не должен знать. Пусть спит спокойно.

— Он не остановится. Просто предупреждаю. А сейчас не только из-за Аминки он хочет тебя убрать.

Что? Снова напрягаюсь, даже привстал с кресла.

— Что ты несешь!

— сердце останавливается. Но надеюсь, он говорит не о том, о чем я думаю.

— Ты — единственный свидетель вчерашней трагедии осталась.

— Валид, стой!

— перебиваю его, кровь в венах закипает, пульс свой бешеный чувствую. Откуда знает?

— Если ты проболтаешься, Ренату пожизненное светит.

«О чем Вы?», — испуг в ее глазах вижу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не смей! Откуда ты знаешь про вчера?

— Он не должен был знать, кто сказал? Черт… Он ведь был в комнате, когда с отцом «разговаривали». Черт. Черт. Черт! По комнате начинаю ходить. Нервы на пределе, коснись — и взорвусь.

— Я все знаю! Мне не говорили и не скажут, — слышу обиду в его голосе. — Я случайно услышал, как Раф — начальник той самой охраны, отцу рассказывал, что произошло в охотничьем. Раф тут же пулю в лоб получил от отца, чтобы он больше никому и ничего не сказал.

Зачем он ей это говорит, зачем… Вижу, как испугана, вижу, как нервничает и как слезы на ее глаза наворачиваются.

— Это ты сейчас от обиды говоришь? Из-за того, что тебе не сказали? Так, значит, отомстить решил? Валид, давай позже поговорим об этом. Со мной! Не с ней!

— Я сначала не поверил, поехал туда и увидел все собственными глазами.

— ВАЛИД! НЕ СМЕЙ!

— кричу ему, а он специально меня игнорирует. Не хочу, чтобы она знала. Не хочу! Гнев уже не остановить, телефон в руке сжимаю с силой.

— Сейчас там, конечно же, все зачистили. Отец замнет все, но ты же понимаешь, что тебе теперь точно не жить?

— Так решил запугать отцом? Не смей говорить! Валид, прошу по-хорошему,

— умоляю его, немного успокоившись, но он не обращает на меня внимания.

— Он это ради Рената сделает, уберет всех, кто сможет проболтаться. Тут уже дело не в первоначальной мести.

— Все, молодец, запугал. Теперь защиту предлагай,

— велю ему не отходить от плана. И только пусть попробует рассказать, язык же вырву.

«О чем я могу проболтаться?»

Если узнает, как именно я отомстил, возненавидит. Не для ее психики эти знания. Меня будет бояться до ужаса, до дрожи. Ничем уже не успокоить, ничто не сможет заставить ее снова ко мне прижаться, закроется от меня навсегда. Нельзя этого допустить. Я только-только почувствовал ее спокойствие рядом с собой. Оно хрупкое, но оно есть. Каждый раз есть, после того, как обижал…

— Не надо сейчас вот этого всего. Я с тобой нормально пришел поговорить, будь добра тоже быть откровенной. И давай начистоту: ты была там, все видела и слышала.

За волосы хватаюсь. Он думает, что она все видела и все знает. Блядь. Сука. Язык вырву. Снова все взрывается внутри от его слов.

— На колени встану, не надо только про это говорить. Хватит! Остановись.

— Нервы ни к черту, но смотрю на нее во все глаза.

— Смею предположить, что первым делом в полицию пойдешь, как только возможность предоставится. Да?

Пойдет, не сомневаюсь, пойдет. Слишком правильная вся. Она не сможет жить и скрывать это. Слишком совесть чистая. Не сможет… Но меня это так мало волнует. Больше всего боюсь разочарования в ее глазах, которое ничем больше не убрать.

— Или нет… Ты, наверное, кайфуешь от того, что Ренат им всем отомстил за тебя зверскими методами? Сжег всех заживо…

— ВАЛИД!

— кричу уже с дури, места себе не нахожу. С каждым словом все больше вижу страх в ее глазах. Сердце сжимается до дикой боли, напрягаюсь до невозможности, до скрежета зубов. Невыносимо смотреть на ее мучения.

— …перед этим отрубив всем руки и выколов глаза, потому что трогали и смотрели на тебя?

Внутри все остановилось… Я замер. Дышать перестал. Все кончено… Я для нее злодей номер один.

—Где правда? Никак не могу твои эмоции прочитать. Почему так спокойна?

«Что…»

Тихое, но такое оглушающее «что». Вижу, как поникла вся, глаза стали пустыми. Замерла, будто неживая. Погибаю вместе с ней в ее боли разочарования.

— Ты… Ты не знала, хочешь сказать?

— Она не знала…

— говорю тихо, с удушающим комом в горле.

—

Без сознания была. Что ты, сука, натворил!

— смотрю на экран не отрывая глаз.

«Это неправда, он бы так не сделал».

Родная моя… Какая же ты… невинная. В чудовище не увидела чудовища… Она с кровати на пол сползает, и теперь все знает, теперь ненавидит, презирает и боится. И меня самого на клочья разрывает.

— Блядь… Ты не знала… Но это правда.

Головой мотает с подступающей истерикой. Взрывается, рыдает. Себе рот зажимаю рукой, а у меня у самого в глазах слезы. Слышу, как воет от боли, вижу, как волосы на себе рвет. Невозможно так играть. Невозможно… Прости, что разбил тебе сердце. Разбил — значит, было чему разбиваться. Все! Хватит!

— Вышел из комнаты, ЖИВО!

— Не сейчас, погоди.

— Я СКАЗАЛ — УХОДИТЬ!

— ору… С яростью опрокидываю кресло. Плач ее — душу раздирает до мяса. Выхожу из комнаты, хлопая дверью со всей силы и ненавистью. Ненавистью на себя. Что не верил, что смел усомниться в ее чистоте. Как теперь все исправить, как?

—

Я иду! Ты ответишь за это!

— УСПОКОЙСЯ! Не сейчас. Держи себя в руках!

— Успокоиться? Блядь, я просил тебя молчать! Как теперь мне ее успокоить? Вали, Валид.

Иду к ней, слыша ее рев, ее агонию. На экране только по пояс ее вижу и как колени сжимает у груди, царапает, боль себе причиняет.

— Я сейчас все исправлю, дай мне пару минут… — говорит тихо брат.

— Ты еще не вышел?

— в гневе цежу сквозь зубы. Подхожу к двери, за ручку хватаюсь. И… не могу войти. Не смогу в глаза сейчас ей посмотреть. Слишком рана ее глубокая.

— ЮЛЯ! — смотрю на экран. Она дергается, глаза на него поднимает. А меня трясет всего. Как ты это исправишь? Как... Это не исправить уже, ничем и никогда. Не смею сейчас ей на глаза показываться. Слишком много боли ей причинил. Не захочет видеть. Еще больнее сделаю своим видом.

— Как это сейчас дико бы ни звучало, но я пришел просить тебя остаться с ним, не предавать и не сдавать!

Слушаю, что ответит ему.

— Я поговорю с отцом, скажу, что ты ничего не знаешь. Не выдавай только ни его, ни меня. Прошу. Послушай! Внимательно! Слышишь меня?

Кивает.

— Я каждый его шаг знал наперед. Он всегда был таким. Его ничего и никогда не могло остановить в приступе гнева. Понимаешь?

Это правда. Она единственная, кто может это сделать. Пусть знает, пусть поверит.

— Он тебя никому тронуть не дал, женой сделал, всех обидчиков твоих уничтожил и, вместо того чтобы разгребать за собой, с тобой был сутки, наплевав на свою безопасность.

Каждое слово — правда! Больная правда. И в мыслях не было оставить ее и уйти. Слезы катятся, горечь в душе от осознания, что все оно и есть так, как говорит Валид.

— Я был уверен, он отца калекой оставит, но он увидел тебя и остановился, спокойный как удав стал после секса с тобой.

И это правда! Сука, правда! Понимание приходит, что это и есть единственная истина.

— Он никого и никогда не слушал, и никому не позволял так с собой разговаривать, как ты сегодня. И что он сделал? Он к отцу пошел, послушал именно тебя!

Правда, правда, правда! Спускаюсь спиной по стене вниз, сажусь на пол. Корчусь от разрывающей правды. Волосы на голове рву, как и она себе рвала. Он не ей это говорит. ОН МЕНЯ В ЭТОМ УБЕЖДАЕТ!

— Ну а баб он вообще не целует, у тебя же вся шея в засосах.

Что ты ответишь на это? Что? Поверь ему, прошу. Только ты, только тебя! Я вижу ее лицо на экране, как жадно впитывает каждое его слово.

— И самое важное, ответь, только честно.

Камера вниз опускается, вижу теперь ее полностью. Сидит, халат распахнут и задернут, оголяя ягодицы. Ноги, скрестив, поджала к себе, закрывая промежность. Юля, нет, ты что творишь. Прикройся, глупышка.

— Не смотри! Без глаз оставлю!

— шепчу. Он все ближе к ней двигается. Вижу, как испугалась, паниковать начала. Ерзает, привстает на колени, чтобы халат одернуть, и на мгновение показывая все самое сокровенное. Шиплю… Напрягаюсь, воздух накаляется и искрит. Она закрылась халатом, в кровать вжимается. Юля-я-я.

«На что ответить?»

— Он кончает в тебя?

Резко на ноги встаю. Два шага от двери делаю.

— Ты охуел?

— Вижу, можешь не отвечать.

— Что ты там видишь, придурок, как смеешь смотреть!

— Злость накрывает, а он все ближе к ней подползает.

— А это ведь для нас табу! Никогда и ни при каких условиях! Понимаешь?

Головой киваю. И тут правда! Жесткая, сжирающая правда… Ладно, живи.

Смотрю на ее порозовевшие щеки и как глядит на него с открытым ртом. Поверь, маленькая, он прав. Все, каждое слово.

— Я не знаю, чем и как ты его зацепила, но с тобой — он не он. Он будто человеком становится. Веришь мне?

Захожу в соседнюю гостиную комнату. На диван сажусь.

«Вы многое не знаете. Вы не знаете, как он на самом деле со мной обращается».

Руками лицо закрывает, снова плачет. Чувствую свою вину перед ней. Она душит как никогда.

— Пусть расскажет,

— прошу Валида. Будешь ли ты жаловаться, хорошая моя?

— Расскажи. — И он просит.

«Нет. Это все останется между мной и Ренатом».

Наслаждение от ее ответа растекается по венам, улыбаюсь. Я знал, чувствовал, что не станет этого делать.

«Одно скажу: я боюсь его, как и всех вас».

Не надо… Ну вот и как теперь заставить ее не бояться?

— Хорошо… Боишься его? Но я ни разу не увидел страха в твоих глазах, когда рядом с ним была. В самолете как голубки сидели. Когда домой привел тебя, за его спиной пряталась. И сегодня… Слышал я все, ты ведь тоже к нему неравнодушна. Так помоги же ему, прошу.

Как ему удалось увидеть нас настолько глубоко? Как? Юля тем временем молчит.

— Я, конечно, не знаю, что у вас происходит наедине, но то, что он меняется, это слепому видно.

Неужели все всё видят? Неужели я действительно стал таким уязвимым перед этой девочкой? Но сейчас меня это ничуть не смущает. Лишь бы только верила ему! Прошу! Подпусти меня снова к себе.

— Он за сестру не мстил, не поехал всех потрошить, а вот за тебя — убил всех не моргнув и глазом. Я понял бы, если бы тебя убили. Но он это сделал только лишь потому, что тебя трогали и на тебя смотрели!

Да! Да! Да! Пусть знает. Пусть поверит, что она не пустое место. Ты же мое все!

«Что вы от меня хотите?»

— Я не изверг какой-то, семья всегда была для меня на первом месте. Если ты так влияешь на него, то я все усилия брошу, чтобы отец не тронул тебя.

— Спасибо, брат, спасибо!

— От гнева Рената много уже умерло и пострадало. Доиграется, сядет на пожизненное. Он только к тебе сейчас прислушивается. Изменишь его — обещаю, не трону твою сестру.

Я впервые почувствовал, что хочу меняться. Ради нее хочу. Что же ты делаешь со мной, душа моя. Но зря про сестру, она ведь ее слабое место. Не хочу, чтобы из-за сестры она была со мной. Хочу дышать ее искренностью.

«Как я его изменю? Я не понимаю».

— Как ты его меняешь? Так и продолжай. Терпением, искренностью, телом. Или что ты там еще делаешь?

Ничего она не делает. Эта мысль пробегает вперед ее ответа: «Я ничего не делала специально».

Верю. Верю, родная. Не смею сомневаться в тебе.

— Ну, значит, продолжай ничего не делать специально.

Она успокаивается, и я вместе с нею.

— И еще… Если он узнает, что я с тобой говорил и рассказал про убийства, он мне башку снесет. Не расскажешь?

— Да хватит уже… Можешь не продолжать.

— А самому все же интересно, расскажет ли мне все?

«Я не умею обманывать».

Улыбаюсь. Я знаю, что не обманет. Знаю.

— И не надо. Просто не говори.

«Вы правда сестру не тронете? Обещаете?»

Смотрит на него умоляюще, с надеждой. Не переживай, я сам ему руки поотрываю, если вздумает тронуть сестру. Помню ее, взбалмошная, но милая девчушка. Как только такой урод, как Фадеев, смог воспитать таких дочерей?

— Если только Рената не сдашь и не предашь. Тогда, обещаю, и думать про нее не буду.

— Нахуя манипулируешь?

Вижу, руку к ней тянет.

— Договор?

«Договор».

Договор только лишь из-за сестры? Ну нахуя, Валид, блядь. Все, пора закругляться.

— Спроси еще про мать, что она у нее делала? И уходи.

— Кстати, не расскажешь, что ты у матери делала?

«Я... Я случайно зашла».

— И случайно на колени ей легла? Просто хочу предупредить: жалость свою по отношению к ней показывать запрещено! От этого ей хуже только. Она такой же обычный человек.

Киваю, согласен.

«Нет, нет, все не так».

Снова плакать начинает. Ну чего ты, маленькая?

«Это не я ее жалела, а она меня».

Говорит и слезы глотает.

«Это не я ее жалела, а она меня. Мне очень плохо тут, а она мне мою маму напомнила. Еще показалось, что она сочувствует мне, и поэтому захотелось к ней прижаться».

Почему я так нервничаю… Снова в груди кольнуло от ее искренности.

«Я ничего плохого не хотела сделать. Правда».

Ей плохо тут. Я ее понимаю как никого. В матери утешение искала, когда больно сделал.

Смотрит на Валида. Этот взгляд... Я знаю его. Доверяет ему.

— Уходи. Достаточно.

И вижу, как он тянется к ее щеке. Эй, стоп! Она сейчас слишком уязвима, слишком доверчива, слишком открыта. Он с легкостью сейчас может ее спровоцировать на необратимые действия. Я же разнесу все к чертовой матери, если прижмется к нему! Если на поцелуй ответит, который по плану должен быть.

— Не смей трогать! Запрещаю!

— вскакиваю.

Пункт пятый, самый главный. Тот, который изначально пришел мне в голову! Проверка на верность и подлинность искренних чувств ко мне. Хотел проверить — только ли со мной она трепещет от касаний и покрывается мурашками? Только ли во мне ищет защиту и находит ее? Или ей неважно, от кого все это получать?

Но я все уже понял. Я знаю, что, возможно, ненавидит меня, боится и разочарована, но она не врала. Никогда!

Валид решил закончить план? Или…

Бросаю телефон на диван и выбегаю из комнаты.

Где-то в глубине я все же боюсь, что станет отвечать ему. Я не смогу на это смотреть через экран. Должен все увидеть вживую.

Хватаюсь за ручку двери. Час истины… Страх, паника, злость, сомнения и нерешительность. Все смешалось в жгучий коктейль. Как же я боюсь сейчас открыть дверь и…

«Не прикасайтесь!»

Сердце словно в пятки ухнуло. По телу расползается неимоверное наслаждение от ее «не прикасайтесь!». Ее голос, такой решительный, уверенный, твердый.

Вхожу в комнату… Она отползла от него! Моя-то девочка. Моя! Моя! Моя! И она это знает. В глаза мне смотрит. Напугана до смерти.

Глава 25

Ренат… Что же будет? Он же мог все неправильно понять... Смотрю в его глаза, а страх такой, что хочется умереть.

Гляжу то на Рената, то на Валида, и ничего не понимаю… Почему Валид спокойно улыбается? Это нервное? Почему Ренат смотрит на меня так невозмутимо? Где его такой предсказуемый гнев?

Кажется, что я одна не в себе, и мне одной страшно и тревожно. Что он подумал и почему он тут? Он же ушел… Не хотел сегодня приходить. Передумал? И сейчас — это такое затишье перед бурей?

Паника нарастает с каждой секундой, почему-то взрыва жду. Воздух спирает в легких… Он к Валиду подходит, а я от ужаса и страха назад отползаю, потом глаза зажмурила, уши руками закрыла. Лицом в поджатые к себе колени уткнулась.

Нет, нет, не хочу больше видеть гнева, не хочу слышать ругань и крики. Он его сейчас бить будет, жестоко наказывать. За что? За то, что со мной разговаривал?

Сжалась вся, приготовилась услышать нечто ужасное. Лишь губами произношу: «Не надо, не надо, пожалуйста».

Не смею просить, не смею ничего говорить. Он же говорил, что не верит мне, ни одному моему слову и эмоции.

Снова крики в голове оглушают разум, снова чувствую запах крови. Нет, нет… Все тело сводит от напряжения каждой мышцы.

Но почему больше ничего не слышу?

Как вдруг… Нежное касание чувствую. Глаза приоткрываю и голову поднимаю медленно.

Ренат сидит на корточках возле меня, по голове гладит и в глаза мне смотрит, а я не могу понять его эмоций. Почему не злится, не ругается? Какая-то осторожность присутствует в его действиях.

— Ренат… — шепчу. Он слезы мои вытирает, по щеке гладит. Почему?

— Не бойся. Что случилось? Он обидел тебя? — головой мотаю.

Осматриваю комнату, а Валида уже нет. Ушел. Ренат отпустил его? Но почему? Я ничего не понимаю. Валид же так опасался, что Ренат убьет его, если узнает, что со мной разговаривал. И почему Ренат такой спокойный?

— Нет, он не обижал.

— Что тогда? Расскажи, что Валид делал у нас в комнате? — голос такой томный, низкий, он словно ласкает мои перепонки и меня в мелкую дрожь бросает. Он сказал «у нас»? Он так сказал? Мне не послышалось? Даже переспрашиваю.

— У нас? — смотрю в его глаза, вижу — ответов ждет от меня.

— У нас. Так что? — хватаюсь за его руки, держусь и на колени встаю, чтобы на его уровне быть, глаза в глаза, близко. Лицо его обхватываю ладошками.

— Ренат… — смотрю быстро, то в один глаз, то в другой. Я не верю Валиду, не верю. Он же не настолько жестокий? Не настолько безжалостный и хладнокровный? Он не убийца… — Это ведь все неправда? Валид сказал, что ты их всех заживо сжег. Про руки… глаза… Но он ведь обманул! Так ведь? Обманул! Ты же не сделал всего этого? — Жду его ответа, глажу по лицу. Он сейчас скажет, что не делал… Но почему молчит?

С каждой секундой от его молчания сердце рвется внутри с новой силой. Глаза слезами наливаются, губы дрожать начинают. Да, он убил того, кто чуть меня не изнасиловал, и я думала, что на этом все. Хотела так думать.

— Почему ты думаешь, что не сделал?

— Ты сам говорил, что этот брак ничего не значит. Что я ничего не значу для тебя, что я пустое место. Если это правда, то ты бы не стал из-за меня так мстить.

— Юль! — встает и меня за собой тянет, а я подбородок выше задираю, чтобы не прервать зрительный контакт. Он обхватывает ладонями мою голову. — Да, я сделал это! Я сжег этот дом вместе с ними! И снова бы это сделал, потому что ты не пустое место, слышишь? Это ложь, — наклоняется и лбом касается моего. — С первого взгляда, с первого касания в душу мне залезла.

Рыдать начинаю…

— Ты им руки… — я боюсь даже это произносить.

— Потому что касались тебя. — Все крепче сжимает голову. А я руками пытаюсь отстраниться от него, не хочу, чтобы трогал, не сейчас.

— Глаза… — А он тут же перебивает, не давая сказать:

— Потому что смотрели на тебя! — Брыкаюсь в истерике, но он не дает мне вырваться. Голову отпускает и хватает меня сильно, в себя вжимает. — А тот, кого ты прокусила и который бил тебя ногами и головой об пол…

— Нет, не говори, не говори, прошу. Отпусти, — пытаюсь до сих пор вырваться из захвата, но он так крепко сжимает, что от бессилия останавливаюсь. Держит меня, голову прижимает к своей груди, а потом на ухо шепчет:

— Я тогда думал, что они тебя изнасиловали, я думал, что не успел. Я ведь умер тогда и снова ожил, когда отомстил, когда понял, что я все же вовремя пришел. Они все просто ответили за свои действия. Не нужно их жалеть! Еще раз повторяю: я сделал бы это снова. Я не жалею ни о чем.

— Это очень жестоко. Очень! Я все время слышу мужские крики в голове, и мне так страшно. Отпусти меня, прошу, — говорю, а сама прижимаюсь к нему. Нравится, как он обнимает меня и как снова целует в макушку. И трепет внутри ощущаю от его слов.

— Ты меня не пускала, и я тебя не отпущу. Мне очень жаль, что у нас с тобой так все сложилось. Жаль, что изменить все это невозможно. И я осознаю, сколько боли тебе причинил. И прощения твоего я не заслуживаю. А говорил я все это, про то, что ты пустое место, вовсе не тебе… Говорил, чтобы себя в этом убедить. Но все без толку, потому что… — Глаза на него поднимаю. — Потому что я дышать без тебя больше не могу…

Дышать? Без меня? Всхлипываю, смотрим друг на друга. Мои глаза такие растерянные, его такие спокойные и… печальные. Как может совмещаться в нем такая безумная жестокость и нежность ко мне?

— Не надо меня бояться. Не бойся, прошу, — снова по щеке гладит, губы трогает, смотрит на них и наклоняется близко. Губами касаемся друг друга.

— Ренат… не надо. — А он за затылок мой хватает, но губами лишь ко лбу прикасается. Я ведь так мечтала, что он придет, успокоит, прижмет к себе. Но почему мне так больно сейчас от этого? Знаю… Потому что за всей его нежностью всегда, всегда следует злость, всегда потом ранит и так израненное сердце.

— Как скажешь.

Мурашки… миллион мурашек, снова… От того, что рукой в мои волосы зарывается. Как же я слаба перед его касаниями. Глаза закрываю, наслаждаясь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Валид сказал, что Дамир Анварович меня убьет, потому что я последний свидетель, — говорю с закрытыми глазами, ощущая каждое его прикосновение: как талию сжимает, как по волосам гладит. Была бы кошкой, замурлыкала. Сама руками обхватываю его торс легонько.

— Не переживай об этом. Он не тронет. Обещаю. — Выдыхаю тяжело.

Это неправда. Сегодня, если бы Валид его не задержал в комнате матери, он бы что-то сделал. Все равно ни Ренат, ни Валид не смогут быть постоянно рядом, пора уже смириться с неизбежностью смерти и пожить немного, не думая о ней.

— Хорошо, — но говорю только это.

— И ты же без сознания была, ничего не видела и не слышала, ничего не знаешь, правда ведь? — Поднимаю на него глаза. Он улыбается мне.

— Я обещаю, что никому и ничего не скажу. Только… — вижу, как у него дернулся лоб и глаза прищурились. — Пожалуйста, не надо… — Палец к моим губам прислонил.

— А я обещаю, впредь буду держать себя в руках. — Тоже ему улыбнулась.

— Да, я хотела именно это попросить.

— А я хочу, чтобы ты улыбалась чаще и не вспоминала больше плохое, по возможности. Может, сходим прогуляться? Я тебе город покажу? — Все это время он не перестает меня трогать. То к себе прижимает, то волос касается, то по щекам проводит ладонью, по шее. Потом шепотом на ухо говорит: — Там снег идет!

— Правда?

От этого предложения — выйти погулять — будто ожила внутри, духом воспрянула. Да, я так устала от всего, это было бы так здорово. Еще шире улыбаюсь.

— Можно съездить в торговый центр, купим все, что захочешь. Хочешь, гирляндами весь дом обвешаем или елку поставим. Только улыбайся, прошу! — Я не верю своим ушам, он сейчас серьезно?

Сердце бешено застучало, внутри огонь разгорелся. Не сдержалась и сама на шею ему бросилась, а он приподнял меня. Обнимаю его крепко. Неужели это правда?

— Как же мало для твоего счастья надо, моя девочка-зима.

Но потом отстраняюсь от него, улыбаться перестаю, и он тоже.

— Что такое? — спрашивает встревоженно.

— У меня нет одежды и… я очень давно не ела и… и еще в душ не ходила сегодня.

— Как это не ела? Сегодня тебя не кормили? — Снова злость вижу в его глазах, брови хмурит.

— Нет. Я последний раз ела эклер в самолете.

— Так, ладно, давай в душ, а я попрошу, чтобы стол накрыли. Одежда — не проблема, будет. — Ставит меня на пол, отпускает и быстрым шагом к двери направляется. Замечаю, как кулаки сжимает.

— Ренат… — Оборачивается. Медлю немного, но решаюсь сказать. — Ты снова злишься?

— Нет, все хорошо, правда, — улыбается мне и выходит.

Выдыхаю и направляюсь в душ. Теплый струи ласкают мое тело. Удары все еще болят, щека саднит, лоб болит, но это сейчас кажется таким неважным.

Замечаю женские бутыльки с шампунем, гелем, еще какие-то баночки. Они не целые. Так… не думать, не думать, не думать. Но воспоминания нахлынули сами собой.

Та женщина, что бросилась на Рената, когда он привел меня в дом. Она говорила про их свадьбу.

Сердце кольнуло больно. Она тут часто была, получается? Но ведь я сейчас его жена. Я.

Беру мужской шампунь, вдыхаю запах. Да, так пахнут его волосы. Не мешкая с выбором, наношу его запах на себя, а внутри так неспокойно. Она тоже тут мылась? Мылась после… ночи с ним? Не думать, не думать. Может, выбросить? Да. Я выброшу. Он сказал, что это наша комната, значит, и моя.

Домываюсь, вытираюсь полотенцем и выбрасываю все эти ненавистные женские бутыльки. Так-то! Выхожу в комнату в его халате. Он уже сидит на кровати, ждет меня.

Да что со мной... Почему так ядовито на душе от всех этих мыслей?

— Подойди. — Замечаю в руках у него мазь. Дыхание мое учащается, щеки начинают пылать от понимания, что он собирается делать, и медленно подхожу к нему. За руку меня притягивает к себе и халат начинает развязывать. Все внутри замерло.

— Я только синяки намажу, не бойся. — Киваю.

Халат с плеч снимает, и он падает на пол. Стою перед ним совершенно голая. От холода мурашки расползаются, снова… да сколько можно. От холода ли?

Он открывает баночку, берет пальцами мазь и касается моего тела. Чувствую горячие ладони на коже и слежу за его взглядом. Мне кажется или в воздухе искры от такого напряженного и накаленного момента?

Водит по всем синякам. Слишком нежно, слишком приятно. По животу, талии, ребрам, груди… То и дело набирая новую порцию мази. Рот приоткрываю, дышу часто, приятные вибрации проходят по всем внутренностям. И мурашки, нескончаемые. Я вижу, как он сдерживается, слышу его дыхание и вижу глаза… как смотрит на меня. Все вижу.

Мажет запястья и поворачивает меня к себе спиной. Волосы мокрые вперед убирает и снова касается. От этих всех прикосновений внизу все тянуть начинает, мышцы влагалища сжимаю, чтобы прекратить это, но нет… только все хуже становится.

Я тоже хочу, тоже хочу вот так его касаться. Хочу потрогать его, обнаженного. Головой мотаю, прогоняю эти мысли от себя.

Затем он тянет меня к себе и на колени сажает. Сглатываю, смотрю на него. Он мазь берет и ранки на лице начинает мазать. Осознаю, что меня давно уже всю в дрожь бросило. То ли от холода, то ли от… непреодолимого желания разрядки. Той самой. Когда я стала такой? Почему хочу, чтобы касался и там тоже, хочу.

И он хочет, чувствую его каменную эрекцию. Но он трогает так осторожно, не позволяя себе ничего лишнего.

Берет другую баночку, поменьше, открывает. Мазь на пальцы набирает и замирает. Смотрим друг другу в глаза.

— Можешь сама, в ванной, — говорит полушепотом. Снова сглатываю. Не хочу сама, хочу, чтобы он. А там внизу уже ничего не чувствую, никаких болей. Но не говорю этого.

— Нет, не хочу сама, — и в ту же секунду глаза закрываю. Чувствую горячее касание на своей промежности. Сама ноги немного развожу, за его плечи руками хватаюсь. Выгибаюсь и выдыхаю резко, когда его палец проникает внутрь меня. Сжимаю его там. А он другой рукой держит меня за талию, поглаживает.

Все глубже проникает, размазывая холодную мазь по стенкам. Не больно, ни капли, как и тогда, днем.

И вдруг все останавливается. Он вынимает из меня палец, и я глаза открываю, ищу его взгляд. Мне мало, очень мало.

— Готово. Пойдем? — Дышим оба часто. То на губы его смотрю, то в глаза. Он так легко остановился? Он не будет продолжать?

— Куда? — гляжу на него растерянно. Зрачки его полностью расширены, и он тоже на губы мои смотрит. Неужели не поцелует? А я ведь сама просила, чтобы не начинал, и он не начинает. И опять разочарование.

— Одеваться и кушать. У нас с тобой еще много планов на этот вечер, — улыбается. Когда я успела полюбить его улыбку?

Встает вместе со мной, на ноги ставит и халат надевает.

Безумие, Юля! Как низко я пала. Сама ведь просила, всем видом показывала, что хочу его. Но я ведь на самом деле хочу.

Он берет меня за руку и выводит из комнаты. Ведет по коридору в холл, затем на второй этаж. Страшно становится, когда проходим мимо комнаты его отца. Ведет дальше. Куда? Где мне нужно одеваться?

Он открывает дверь и направляет меня внутрь, свет включает.

Это женская комната. Светлая. Очень красивая. Но тут явно никто не живет.

— Это… это комната Амины? — говорю испуганным шепотом, заметив на стене фотографию. Она посередине, а по бокам Ренат с Валидом. Такие счастливые, улыбаются. Замираю. Зачем он меня сюда привел?

— Да, комната Амины. Сюда давно никто не заходил. — Подходит к еще одной двери и открывает. — Проходи.

Комната оказалась гардеробной.

— Нет. Нет. Я не надену ее вещи. Это исключено. Зачем ты так? — смотрю с ужасом на него.

— Это просто вещи. Не в халате же ты поедешь, правда? Посмотри. Надевай, что понравится, а сегодня купим тебе твои.

— А если Дамир Анварович увидит? Ему это очень не понравится. Он так разозлился, когда я была в комнате у твоей мамы, а тут… — осекаюсь, он же не знает… Глаза выпучила, наблюдаю со страхом за его реакцией. Но он спокоен.

— Ты была в комнате у матери? — спрашивает и волосы мои трогает, по лицу проводит кончиками пальцев.

— Была, — отвечаю робко. — Когда…

— По дороге все расскажешь, хорошо? — прижимает меня к себе и целует в макушку. Ну как же я кайфую от его этих поцелуев, как же мне все это нравится. Он нравится.

Глава 26

Сколько же тут вещей, глаза разбегаются. Выбираю белый свитер и светлые джинсы. Потом иду к ящикам, открываю их в поисках футболки или майки. Нахожу. Еще беру носки и иду выбирать обувь. Она почти вся на каблуках, и размер больше, чем мой. Глаз падает на бежевые ботинки, их и беру.

— Там холодно, — оборачиваюсь на Рената, а он в руках держит шапку, шарф и варежки: — Вот это еще наденешь.

— Хорошо, спасибо. А куртка у меня своя есть. Вроде все.

— И вот это возьми, он с биркой, новый, — достает комплект нижнего белья. — Но, возможно, велико будет. — Киваю с улыбкой. — Ничего больше не нужно?

— Спасибо. Фен, если можно… И расческу.

После того, как все найдено и взято, мы выходим из комнаты Амины и спускаемся вниз. Чувствую, как в воздухе витают манящие и вкусные ароматы еды. Они будто проникают в каждую клеточку моего тела, напоминая, как сильно я хочу есть. Чувство голодной тошноты возникло, и даже голова слегка закружилась от слабости. Хватаюсь свободной рукой за Рената.

— Что такое? — подхватывает меня на руки, когда теряю ориентацию.

— Голова немного закружилась.

— Пойдем скорее, голодных обмороков нам еще не хватало.

Несет меня в комнату, а мне вроде получше становится, на кровать сажает.

— Все в порядке? — Киваю. — Тогда собирайся. Я тоже пойду переоденусь. — И уходит в гардеробную.

Надеваю чужие вещи на себя. Немного велико все, но это лучше, чем ничего. Беру фен с расческой и направляюсь в ванную. Не доходя, замираю, смотря на Рената.

Взгляд от него не могу отвести. Непривычно видеть его без рубашки и официального костюма. Он тоже в белом свитере и джинсах, такой непринужденный, уютный, расслабленный. Словно вместе с костюмом снял с себя маску строгости и формальности. Свитер обтягивает его фигуру, и эти идеально сидящие джинсы — придают ему легкость. Он будто моложе выглядеть стал. И улыбка, такая искренняя, добрая. Я бы никогда не подумала, что за этой улыбкой может скрываться такая жестокость и агрессивность.

— Хорошо выглядишь, — говорит он и тоже осматривает меня с ног до головы.

— И ты… — отвожу глаза с трудом, улыбаюсь, отвернувшись от него. — Я сейчас волосы высушу и буду готова. — Забегаю в ванную, к раковине подхожу и в зеркало смотрю.

Да что со мной, ну почему я так реагирую на него? Это же ненормально. Внутри трепет, сердце бьется как сумасшедшее. А он? Почему я так ему понравилась? Дышать без меня не может… Вспоминая его слова, еще больше расплываюсь в улыбке, щеки горят. Я нужна ему, защитит от всех. Верю ему.

А от него самого кто защитит? Одно неправильное слово или действие, и вспыхнет как спичка, сжигая все кругом. Как с ним вести себя? Могу ли просить о чем-нибудь?

Могу ли попросить позвонить сестре? Мне так ее не хватает, мы никогда не расставались и на сутки. Она, наверное, обижается на меня. И что папа ей сказал, как объяснил мое отсутствие? Папа… ему так плохо, уверена. Как они там, без меня? Хоть бы с ними было все хорошо.

Стоя, зависла, думаю обо всем, а потом вздрагиваю, когда волос касается рука. Так задумалась, что не заметила, как вошел Ренат.

— Поторопись, все уже ждут, — говорит спокойным и тихим голосом, вынимая мои влажные волосы из-под свитера. Берет из рук фен, включает в розетку и направляет горячий воздух на голову. Шеи касается то и дело, пока водит по волосам рукой, а я в зеркало слежу за ним. Совсем в своих чувствах и мыслях запуталась.

Слышу вибрацию телефона в его кармане, но он не отвлекается от процесса. Сушит, сам расчесывает. Сколько же нежности в его касаниях, в его взгляде. Почему он мне стал верить? Что произошло? Так все непонятно.

— Ренат, я не хочу ко всем выходить в одежде Амины.

— Все хорошо будет, быстро поедим и уедем. Но если хочешь, можем поесть в ресторане? Только это долго. Пока доедем, закажем, пока принесут.

— Зачем в ресторане? На улице полно милых кафешек, я видела. Но я бы поела домашней еды, конечно, — поворачиваюсь к нему, улыбаюсь. — Там в коридоре очень вкусно пахнет.

— Тогда пошли? — убирает фен, берет меня за руку, и мы выходим.

Сердце так колотится, будто сейчас выпрыгнет из груди. С каждым шагом становится все страшнее, но я с ним, значит, нечего бояться.

Проходим в холл, я слышу мужские голоса и смех. А мне вот не смешно, я чувствую, столько злости сейчас выльется на меня от отца Рената, и как с этим справиться, я не знаю.

Столовая находится по другую сторону от лестницы, заходим туда, держась за руки, и все сразу замолкают. Ренат ведет меня к круглому столу, где и правда уже все сидят, ждут нас, а может, и не нас, а только Рената. Он отодвигает мне стул, и я сажусь.

Сразу напротив встречает меня взгляд Дамира Анваровича, полный гнева и ярости, но он молчит. Возле него сидит Валид, он слегка нахмурился, потом поднял бровь в удивлении, тоже молчит. Рядом с Валидом — их дядя. На него я даже не смотрю, а гляжу на их мать, что сидит по другую руку от Дамира Анваровича. Она тоже будет кушать? Интересно, как? Ренат садится рядом со мной. Между ним и матерью стоит еще один стул.

Обстановка слишком напряженная, я тут лишняя, это всем понятно.

— М-да, — тишину разрушает голос их дяди. — И ты позволишь это, Дамир? — Замечаю, с какой ненавистью их отец смотрит на Рената, и тоже перевожу взгляд на него, а он спокойный и слишком уверенный.

— Это пока еще жена Рената. Я не могу ее выгнать, — отвечает дяде отец.

— Это так. Юля будет сидеть за этим столом. Кто проявит к ней неуважение, тот проявит его и ко мне.

— Сынок, это вещи Амины? — а у самого глаз дергается от злости, но старается изо всех сил быть спокойным.

— Да.

Резко вздрогнула от громкого удара кулаком по столу. Напрягаюсь вся, край свитера тереблю, нервничаю. Как же хочется исчезнуть, убежать, закрыться. Зря я сюда пришла, не надо было, чувствовала же.

— Как ты посмела притронуться к вещам моей дочери! — кричит на меня. Глаза бы в пол опустить, заплакать, но нет, сопротивляюсь этому. Я не слабая, и ни в чем не виновата, не по своей воле я тут. Смотрю нагло в глаза Дамиру Анваровичу, ответить хочу, что из-за него я осталась без своих вещей, и это меньшее, что меня волнует, но Ренат опережает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это я ей их дал! — и берет меня за руку под столом. Теперь чувствую себя чуточку уверенней, немного успокаиваюсь. — У Юли пока нет своей одежды, но мы сегодня купим ей новые. А пока попрошу принять этот факт и больше к нему не возвращаться. Вещи Амины мы положим на место.

— Будь проклят тот день, когда ты ее привел в наш дом. Но ничего, это ненадолго, скоро ведь свадьба. Потерпим немного. — Свадьба? Неужели это правда? А я… что будет со мной? Он меня отпустит? Чувствую, как Ренат сильнее сжимает мою руку. — Кстати, как там Дианочка?

— Я вроде попросил об уважении, — выходит из себя Ренат.

— А ты, Ренат, проявляешь уважение к будущей супруге, вступив в брак непонятно с кем? Ты хоть понимаешь, что Диана сейчас чувствует? — говорит их дядя, а я ощущаю, что Ренат уже на пределе, и ясно почему. Их дядя — настоящий провокатор и злодей. Знали бы они все, что этот мужчина делает с таблетками, он бы точно уже не жил.

— Я смотрю, тебя это больше всех волнует? Я сам решаю, к кому и как проявлять свое уважение.

Пусть говорят все, что хотят, я не верю им. Я верю своим глазам и чувствам, словам Рената и его действиям. Возможно, у него и правда должна была быть свадьба, но это было до меня. Я — жена. Я помню, как Ренат эту Диану отстранил от себя, помню, как сразу же меня обнимал. И его слова, что я не пустое место, что засела ему в душу, что дышать без меня не может, — придают мне уверенности и значимости. Сама переплетаю наши с ним пальцы, другой ладонью накрываю его руку. Ловлю его взгляд, такой встревоженный, и слегка улыбаюсь ему.

— Заканчиваем! Давайте уже поедим спокойно? — перебивает Валид. — Где Рита? Рита-а-а, — зовет кого-то, и из еще одной двери выходит женщина, на вид лет тридцати, в черном платье и белом фартуке. Она голову вниз опустила, но вижу, что у нее глаза красные.

— Подавай еду, Рит. — Она кивает и уходит.

Рита подает всем тарелки. Только сейчас замечаю, как много еды на столе, у нас и на праздниках столько не бывает. Все выглядит очень вкусно и красиво. Я не буду обращать внимания ни на кого, просто поем, и Ренат увезет меня.

Да, тяжело, морально тяжело тут находиться, но он держит меня за руку. Валид тоже на моей стороне и их мама, я чувствую, что она добра ко мне была бы. Это все придает сил и терпения еще больше. Я не одна тут. В предвкушении, что мы сейчас уедем, приступаю к еде.

Все тоже пожелали друг другу приятного аппетита и начали есть. Рита села около матери Рената и начала ее кормить индивидуальной, пюреобразной едой. Наблюдаю, как она ее кормит. Рукой приоткрывает ей рот, подносит ложку, а та глотает. Умеет глотать, так радостно за нее.

Ренат подает мне салат, сам накладывает на мою тарелку, затем наливает из графина сок.

— Спасибо. — Снова дарим друг другу мимолетные улыбки.

— Может, еще что подать? — Отрицательно мотаю головой.

— Вот это попробуй, — Валид подает мне тарелку с рулетами из баклажанов, и Ренат тянет к ним вилку. Наблюдаю, как Валид не дает ему, убирая тарелку от него подальше. — Я не тебе даю. — И мы теперь уже втроем улыбаемся. — Ренат их обожает просто, попробуй, пока он все не съел. — Беру один рулет.

— Это так, наш повар готовит их слишком вкусными, но у мамы они получались вкуснее. Да, мам? — говорит Ренат.

— Точно, до сих пор помню мамину еду, и надеюсь, мы ее еще попробуем.

— И правда, это очень вкусно, — отвечаю я, попробовав любимые баклажаны Рената.

Напряжение за столом спало, и я с удовольствием уплетаю все, что Ренат подкладывает мне то и дело на тарелку. В то же время наблюдаю, как Рита кормит их маму, а непринужденные разговоры Валида и Рената, их шутки и хорошее настроение очень умиляют и греют душу.

— Ну все, нам пора, пойдем?

— Пойдем. Спасибо большое, ваш повар очень вкусно готовит.

Мы встаем и уходим. Ренат помогает надеть куртку, натягиваю шапку, шарф, варежки, и выходим на улицу. Тут и правда холодно, снег идет, все как я люблю. Садимся в машину и выезжаем.

— Ты молодец, хорошо держалась. Не ожидал.

— Потому что ты заступался, все только поэтому, сама бы я не справилась. — А сама очень хочу спросить про свадьбу, вопрос прям на языке висит. Боюсь ли я услышать ответ? Боюсь, очень, поэтому не хочу знать, не хочу даже думать. А почему? Тоже вопрос без ответа.

— Что-то хочешь спросить? — Резко на него посмотрела, по мне это так заметно? Он сейчас очень серьезный, даже напряженный.

— Мы сначала прогуляемся или сразу в торговый центр? — Все, решено, я не спрошу, будь что будет.

— Прогуляемся. Это все?

— Все, — говорю неуверенно.

— На счет сва…

— Я хотела рассказать, что я делала у твоей мамы, — перебиваю его, а он тут же усмехается.

— Ну давай, удиви.

— Я искала кухню и зашла не в ту дверь. Мне показалось, что ей очень скучно вот так сидеть целыми днями. Если можно, я бы хотела к ней приходить. Я бы ей книги читала.

— Книги? Мы ей никогда не читали.

— Я думаю, ей бы понравилось. Можно? Я и играть могу ей, я знаю очень много произведений. Вот только бы синтезатор купить. Ей, не мне. Правда, Дамир Анварович когда увидел меня в ее комнате, то очень разозлился. Но я бы могла приходить, когда его не будет дома. Пожалуйста.

— Я подумаю, хорошо?

— Спасибо. Спасибо большое! — радуюсь, ведь он точно разрешит, я чувствую.

— Мы в город въехали. Можем по набережной пройтись или в центре города погулять? А вон там, видишь, самое высокое здание?

— Вижу, — смотрю завороженно.

— Там, на самом верху, есть смотровая площадка, можем туда съездить. Еще есть канатная дорога и парк. Выбор за тобой.

— А мне нужно выбрать что-то одно?

— Если хочешь остаться без одежды, то можем проехаться везде. Я не против.

— Тогда поехали на смотровую площадку. Оттуда, наверное, весь город как на ладони будет виден. Мне и в самолете тоже очень понравилось наблюдать свысока.

— Честно, не помню, когда последний раз там был, поехали.

Глава 27. Ренат

Все запутанно, все вверх дном перевернулось. Вижу в ее глазах радость, доверие, все то, что мне так не хватало от нее. Но как это возможно, до сих пор в голове не укладывается. Знает, что монстр, изверг, беспощадное и ранящее чудовище, и так реагирует на все мои касания. Смотрит добрыми глазами. Душу выворачивает наизнанку и лечит ее... Я ее раню, она меня лечит.

Только с ней я по-настоящему испытываю весь спектр эмоций одновременно. Ей плохо — мне во сто крат хуже, ей больно — я умираю, она улыбается — и во мне все оживает.

Люблю? Нет. Одержим!

Малейшая угроза ее здоровью, и дьявол во мне готов всех разорвать, всех без исключения. Особенно себя. Сколько боли я еще принесу этой девочке?

Она еще не знает, что на днях она умрет для своих родных, что никогда в жизни больше не выйдет с ними на связь. У нее две дороги, либо со мной, либо на тот свет. И порой кажется, что второй путь будет для нее менее болезненный. Для меня же — он невозможный.

Она еще не знает, что я разведусь с ней и женюсь на другой. Как это будет? Не представляю, но свадьба будет в любом случае, все давно решено.

От этого брака мне нужны только акции, не более. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Юрий Константинович продал их третьим лицам.

Изначально компанию по продажам и маркетингу нефтепродуктов создал дед. Затем все перешло отцу, и он, по глупости или неопытности, сделал Багрова своим партнером. Потом присоединились мы с Валидом.

Валида всегда мало интересовал этот бизнес, он открыл собственное дело, а свою долю продал мне.

В большей степени это я развил семейный бизнес, по всей стране мои автозаправки. Одна из самых крупных компаний по сбыту нефтепродуктов — это моя.

Теперь, чтобы стать главным и полноправным директором, мне не хватает тех самых акций Багрова. И слишком простые условия для их получения он предъявил.

Доченька захотела замуж? Пожалуйста, забирай все до последнего, лишь бы Дианочка счастлива была. Это нормально? Это глупо, смешно и непрофессионально. Еще почитать надо, какие условия подготовил Багров в брачном договоре.

Стану ли я таким уязвимым, как он? Да, уже стал. Больно это осознавать, но больше не буду этому сопротивляться.

Она — мой оголений нерв. Ее слезы вызывают мучительную боль, охватывающую все тело и разум. Эта боль пронизывает насквозь, пульсирует, выворачивает, выкручивает все внутренности. Но я понимаю, что никогда и никому не должен этого показывать. Моя тайна.

Шакалы, конкуренты, враги — все ждут моего уничтожения. Слишком много недоброжелателей и конкурентов кругом, слишком много кому дорогу перешел. Если станет известно о моей слабости, ее уничтожат, а значит, и меня. Очень жесток мир вокруг, и слабым тут нет места.

И сейчас я слишком рискую, выйдя с ней в свет. Но не смог устоять. Захотелось хоть на мгновение сделать ее счастливее, чтобы немного забылась от всех событий, которые свалились на нее как снежный ком.

Я думал, что известие о моей свадьбе за столом раздавит ее, но нет. Не ревнует? Или не хочет в это верить? Она не хочет даже об этом слышать! А я и не настаиваю, пусть сегодня ничто не смеет ее потревожить. Пусть успокоится. Пусть улыбается. Это самое малое, что могу ей сейчас подарить.

Хочет с матерью время проводить? Это и не обсуждается, будет. Только ей и доверю свою мать. Нравятся елки? Поставлю в каждую комнату. Восторг от гирлянды? Я скуплю их все. Мечтает о фортепиано? Какие пустяки. Все сделаю, все позволю и все куплю, если ей это принесет немного радости. Одного лишь не смогу ей дать, свободы и прежней жизни.

Безумие мое. Душа моя. Счастье мое. Моя!

Прикосновения к ее коже — будоражат и обжигают, запах ее — сводит с ума. Губы ее, поцелуи — как глоток воздуха, без которого уже не выжить. И с каждой минутой хочу обладать ей все больше и больше, не хочу отпускать ни на секунду. Мало, всего мало.

Когда узнал, что не кормили, снова взорвался, напал на бедную Риту, довел до слез и грозил увольнением. Знаю, она не специально. Рита сказала, что стучала, но Юля не открывала. Почему? Боялась? Не слышала? Остается пока неизвестным.

Когда увидел ее в вещах Амины, как они висели на ней, показывая, какая она маленькая и хрупкая, захотелось раздеть и ворваться в нее, почувствовать ее умопомрачительную тесноту на себе. Она везде маленькая до безумия. А смотрела-то как на меня, сама раздевала взглядом. И это особой вид удовольствия, оно ни с чем не сравнимое.

Когда чуть в обморок не упала от слабости, испугался, запаниковал. Я виноват, только я. Как сумасшедший пытался накормить ее, и с такой радостью наблюдал за тем, как она с аппетитом ест.

Я чувствовал ее страх и то, как она нервничала в столовой. Думал, что заплачет, захочет убежать, но то, как она держалась, показало, что она далеко не слабая.

Несмотря на все разговоры, сплела наши пальцы, успокаивая и меня, и себя. Достойная сидеть за одним столом больше некоторых. Достойна моей фамилии как никто другой. Она — единственное украшение нашей семьи.

Мои родители, она и им сможет залечить раны в сердцах, нисколько в этом не сомневаюсь. Сможет стать им дочерью, они полюбят и примут ее, как и она полюбила мою мать.

Отцу нужно время, он обязательно увидит в ней искренность и чистоту. Даже после всего она не держит зла, с уважением к нему относится. И мне дико хочется, чтобы и ее боль от потери мамы тоже утихла. Хочу, чтобы нашла успокоение в моей матери. Желаю этого всей душой.

Такая радостная сейчас. Как ей это удается? Не понимаю, от слова совсем.

Едем до смотровой площадки. По дороге рассказываю о достопримечательностях, которые проезжаем мимо. Она слушает внимательно, смотрит на все открыв рот. Забавная такая, милая.

– А вот тут, видишь, красивое здание подсвеченное? — Кивает. — Государственный концертный зал. Самый большой и дорогой в стране. По большей части здесь выступают знаменитые симфонические оркестры со всего мира. Как-то был пару раз, честно, дух захватывает. Также оперу, балет, и все в этом духе, все тут можно увидеть. Даже есть органный зал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Как здорово… Смотри! — подпрыгивает с места, показывая на афишу. — Это же оркестр «Ньюворлд», — ладошками рот закрывает, глаза огромные и искрятся от счастья. — Я их обожаю, они играют популярные хиты на ста двадцати инструментах. И они будут тут выступать? — От ее восторга у самого все внутри трепещет. — У меня все их произведения в плейлисте есть, я миллион раз их концерты смотрела в интернете. Это невероятно... Особенно обожаю в их исполнении «Нирвану», — не отводит взгляда от афиши. — Я не знала, что они приезжают выступать в нашу страну. У них в оркестре даже играет девушка, ей всего двадцать лет, представляешь? Такая талантливая.

— Мечтаешь тоже играть в оркестре?

— Ты что, я даже об этом и мечтать не смею. Я всего-то музыкальную школу в нашем городе закончила, у меня и инструмента-то нормального никогда не было. Вообще, я очень мечтала поступить в музыкальную консерваторию на фортепиано, — улыбаться перестает, глаза опустила. — Но не поступила на бюджет.

Отец не смог обеспечить учебу дочери? Как прискорбно и противно.

— И на кого ты сейчас… училась?

— Я решила с семьей остаться и никуда не уезжать. Выбора у нас там в городе особо не было, один институт на весь город. Специальность — экономика и управление. Так папа настоял, сказал, что везде потом устроиться смогу.

— Бюджет?

— Да. — Отличный папа, устроил девочке стабильность, заставив распрощаться с мечтой. Я бы по головам пошел на его месте, но дал бы дочери то, чего она хочет всей душой.

— А вот, кстати, клуб Валида. У него по городу их штук шесть, — решил перевести тему.

— Красиво. А ты чем занимаешься? — смотрит на меня любопытными глазами.

— Я во взрослые игры играю. Приехали. Шапку надень.

Выхожу и открываю ей дверь, руку подаю. За каждой эмоцией ее наблюдаю, как смотрит на самый верх здания с восторгом, как снег падает ей на лицо, моментально тая на теплой коже, как рукой снежинки ловит. Сам улыбаюсь вместе с ней. Все в ней прекрасно, все до мелочей.

Веду ее в здание, а она за руку мою держится и шагает так неуклюже в ботинках сестры, они явно ей велики. Но даже это так умиляет.

Заходим в лифт, он стеклянный, с видом на город. Она сразу подходит к стеклу, и я тоже к ней подхожу, обнимаю сзади. Юля снимает варежки, в карман кладет и касается моих рук, голову задирает вверх, оборачиваясь на меня. Смотрит в глаза, немного напуганная.

— Страшно чуточку, мы ведь так высоко сейчас подниматься будем.

— Не бойся, тебе понравится.

С нами входит еще толпа людей, слишком тесно становится. Прижимаю ее к себе крепче, и лифт начинает подниматься. Чем выше поднимаемся, тем крепче сжимает мои руки. Пытается отстраниться от стекла, на меня облокачивается, но смотрит, не отрывая глаз от вида на мегаполис.

Выходим, и я веду ее к другому лифту, который поднимает нас на самую крышу. И когда оказываемся снаружи, она останавливается.

— Мне что-то страшно немного. Это очень высоко.

— Все хорошо, пойдем ближе. Это безопасно.

Веду ее к самому краю. Вцепилась в меня, и я вижу страх в ее глазах, и как дух замирает у нее от видов. Замечаю, как дрожат ее ресницы.

— Это — сто первый этаж, триста семьдесят метров высоты, но тут по краю стекло, не бойся.

— Это так красиво, — шепчет. — Я не могу поверить, что вижу это вживую, — осмелела немного, улыбаться начинает.

Ее эмоции — такие бесценные, наполненные жизнью. Смотрит на снежный город сияющими глазами, полными восхищения и радости, а я на нее. Молчит, для нее будто время остановилось. Да и для меня.

Спустя какое-то время оборачивается ко мне, смахивает выступившую слезу. Хмурюсь слегка.

— Ренат, почему ты мне поверил? Ты же говорил сегодня, что слишком все наигранно, что все ложь. Так что сейчас изменилось? Или не изменилось?

Выдыхаю полной грудью, я ждал этого вопроса. Тяну ее на себя, рукой лица касаюсь, вожу большим пальцем по ее щеке.

— Прости меня за сегодня. Очень тебя обидел? — Кивает. — Да я до сих пор не понимаю, почему ты не злишься ни на меня, ни на отца. Я впервые с этим сталкиваюсь, вот и не поверил. Извини.

— А сейчас? — спрашивает шепотом.

— А сейчас ты смотришь на мои губы. — И она резко в глаза мне посмотрела, напряглась вся. — Я вижу и чувствую все твои мысли и желания, и вижу всю боль и страх. Ты же чистый лист, все твои эмоции как на ладони. И я верю им.

— Я никогда тебя не обманывала.

— Я знаю, — наклоняюсь и касаюсь ее губ своими, целую нежно. — А сейчас ты боишься. Чего боишься?

— Боюсь, что ты снова сделаешь больно, — обхватывает ледяными ладошками мою шею.

— Не сегодня! — И снова целую. — Ты замерзла… Поехали за одеждой, елкой и гирляндами? — отстраняюсь от нее, беру ее руки в свои.

— Ренат, стой… А можно… если ты не против…

— Что? — Замечаю, как немного волнуется.

— Давай сфотографируемся? Тут просто очень красиво. — Как же она умиляет, сил нет. Подношу ее руки к своим губам, дышу на них.

— Варежки надень сначала.

Достаю телефон. Двадцать шесть пропущенных от Дианы. Смахиваю и включаю фронтальную камеру. Подхожу к ней сзади, присаживаюсь слегка и обнимаю ее. Прижались друг к другу головами и улыбаемся, смотря на экран.

Больные, сумасшедшие, ненормальные, но такие сейчас счастливые.

Фотографирую. Еще и еще. На последнем фото пальцами щеки ее сжимаю, успевая запечатлеть ее озорное лицо и свою улыбку до ушей.

— Рена-а-ат, — смеяться начинает. — Покажи?

— Пойдем уже, красавица, холодная вся, — подталкиваю ее в спину к выходу.

— А пришли мне, пожалуйста, фотографии?

Резко серьезными стали оба. Она снова вся напряглась, смотрит испуганно на меня. Не надо, маленькая, не бойся.

— Распечатаю, хорошо? — улыбаюсь ей, чтобы не боялась и успокоилась.

— Хорошо.

Снова звонок. На этот раз не выдерживаю и отвечаю.

Глава 28

— Если я не беру трубку, значит, я занят, это разве непонятно? — говорит кому-то раздраженным тоном по телефону, пока спускаемся вниз на лифте. Смотрю на него, а он на меня. Его телефон и правда вибрировал все время, но мне так нравилось, что он со мной, отложил все свои дела из-за меня. — Нет, сегодня не получится… Потом покажешь, ладно?… Все, давай, до встречи… И я. — Сбрасывает.

«И я». Что и он? На что можно так ответить? Почему он сейчас так взволнован и очень нервничает?

Подсознание подсказывает, что он сейчас, возможно, разговаривал с той самой Дианой. «И я», и он любит? Или… и он скучает? От этих мыслей дурно становится, отворачиваюсь к стеклу. Даже внутри кольнуло, нет, ужалило ядовитым жалом. «И я».

Может, я накручиваю все себе? Может, это по работе? Да, по работе. Пусть на этом все мои ядовитые мысли закончатся. Он же со мной, и он сейчас снова меня к себе прижимает. Все, я спокойна, я спокойна…

Садимся в машину и направляемся дальше.

— Ренат, все хорошо? Ты после звонка очень расстроился.

— Есть немного, — выдыхает тяжело. — Давай потом это обсудим? Нам с тобой еще много о чем нужно поговорить, но не сейчас.

— Ладно, — отворачиваюсь и смотрю в окно. Я уже знаю, что разговор будет про меня, про мою дальнейшую судьбу, про мои права в их доме.

Естественно, все эти вопросы мучают меня. Я не понимаю своего положения рядом с ним. Могу ли я по-настоящему называться его женой? Кто я без своей семьи? И почему мне нельзя пользоваться телефоном? Да и вообще, что будет с моими родными, с отцом? Какие дальнейшие планы на их месть? Мне так плохо от осознания того, что я никогда больше их не увижу. И вопрос с моей учебой, неужели я не буду учиться? Сколько же вопросов в голове.

Я так хочу поговорить с ним обо всем об этом, расставить все по полочкам в голове, чтобы знать, что ждет меня дальше. Но, наверное, он прав, не сегодня. Слишком хороший вечер, слишком все нравится, и не хочу портить этот момент. Решаюсь перевести тему.

— Ренат, а как мне обращаться к твоей маме? Какое у нее отчество?

— Екатерина Александровна.

— Расскажешь мне немного о ней? Что она любила, когда была здорова?

— С удовольствием. — Наконец-то он снова заулыбался. — Все, что она любила, так это отца, ну и нам немного доставалось. Она за ним везде, и в огонь и в воду, преданней женщины не существует. Отец тоже до сих пор только ради нее и живет. У них через полгода сорок лет совместной жизни, но они до последнего вели себя так, словно вот-вот познакомились.

— Потрясающе. Какая же у них сильная любовь? Это редкость.

— Это да.

Дамир Анварович тоже очень хороший, теперь это еще больше поняла. В нем много любви. Понимаю, почему он так разозлился, когда увидел меня у Екатерины Александровны, он просто очень за нее переживает. Как мне дать понять, что у меня нет никаких плохих намерений?

— А вообще она была учителем начальных классов, любит детей.

— Правда? — От этой новости даже сердце чаще забилось. — Знаешь, а я почему-то так и чувствовала. Мне показалось, что она очень добрая женщина, такая же, как и моя мама. Они очень похожи, не внешне, а чем-то другим. И представляешь, моя мама тоже учитель начальных классов была.

— Какое совпадение. Уверен, у вас в семье было все же больше тепла, чем у нас. Так всегда обычно бывает, когда мало средств на жизнь. Я прав?

— Почему больше? У вас разве был холод?

— Родители с утра на работе пропадали, вечером друг с другом время проводили, а мы сами по себе. Нас няня воспитывала по большей части. Так что не все так радужно. Они просто спонсировали нам лучшую жизнь, забыв, что внимание важнее.

— Вот как. Мне очень жаль. У нас и правда по-другому все было. Мои родители тоже очень любили друг друга. Папа до сих пор не может забыть маму. Честно, когда я узнала, что он натворил, я не поверила. И сейчас с трудом верю. Он ведь… — голову вниз опустила, губу закусила. Зря я, наверно, опять подняла эту тему?

— Все хорошо. Расскажи, как у вас было?

— Все вечера мы проводили вместе. Ходили гулять, в кино, в кафе, да даже за покупками, тоже всегда вместе. И домашние дела делали вместе. Родители всегда с нами делились своими проблемами на работе, когда они случались, и все друг друга поддерживали. Я могу сказать, что мы с Аленой очень счастливые в этом плане были. Но и после смерти мамы мало чего поменялось. Отец даже стал больше времени с нами проводить, не забился в себя от горя и нам не давал. За это — я ему особенно благодарна.

— Сказки какие-то. Такие отношения в нашем мире до сих пор существуют? Если так, то тебе можно позавидовать.

— Ну что ты, тебе больше повезло, твоя мама хоть и в таком состоянии, но она есть. Екатерина Александровна обязательно поправится, и все можно наладить. — Ренат мотает головой.

— Юль, уже ничего не исправить, поздно. Матери уже ничего не помогает, и это не изменится. Мы не говорим при ней ничего, но каждый веру уже потерял. Она такая и останется. Жива, дышит, уже радует.

Ренат, если бы ты знал то, что знаю я. Но почему-то рассказать ему сейчас об этом не решаюсь. Но я ни капельки не сомневаюсь, что она поправится.

Если ей на самом деле будет лучше, то пусть это будет сюрпризом. Нет — то не буду давать иллюзию надежды, потом всем еще больнее ведь будет. Может быть, позже, когда не получится достать нужное лекарство, придется ему все рассказать.

— Ладно, не будем о грустном. Согрелась? Мы уже подъезжаем.

— Согрелась.

Я не только физически согрелась, но и душа согрелась. Так счастлива, что Ренат разговаривает со мной, делится своим сокровенным. Он такой настоящий и искренний со мной, и я этому рада сейчас больше всего на свете.

Мы заезжаем на подземную парковку. Ренат нашел место прямо около входа в торговый центр.

— Предлагаю куртки оставить тут, чтобы не таскать их с собой.

— Давай. — Раздеваемся и выходим.

Поднимаемся на лифте вверх, немного проходим вперед и оказываемся в самом центре огромнейшего здания.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Первым делом в глаза бросился большой цилиндрический аквариум с кристально чистой водой и множеством разных рыбок. Он возвышается до самого потолка, и я, как завороженная, иду к нему, ближе рассматривая и запоминая все детали.

Эти рыбки… Они вроде свободно плавают, но в то же время они в стеклянной клетке. Свобода без свободы. Чем-то напоминает и мое положение.

Осматриваюсь дальше… Сколько же тут магазинов, все с яркими, незнакомыми вывесками. Глаза разбегаются и дух захватывает от масштабов.

— Предлагаю купить сначала обувь, пойдем?

— Как же мы найдем то, что нужно? Тут и дня не хватит, чтобы все обойти.

— Нам и не надо все обходить. Зайдем в нужные места и все купим.

Иду за ним. Он ни за руку меня не взял, ни приобнял, как это делал раньше. Стесняется меня при людях? А если я сама возьму за руку, отдернет? Нет, не буду, если не берет, значит, не хочет. Но почему же мне так хочется этого?

Просто иду рядом, цепляясь взглядом на каждую мимо проходящую влюбленную парочку. И так холодно и пусто от отсутствия его прикосновений ко мне.

Подходим к эскалатору, он пропускает меня вперед и становится позади меня. И он настолько рядом, что даже спиной чувствую его тепло. Но снова не касается. Ну почему?

Чувствую горячее дыхание на макушке, улыбаться начинаю. Затем дыхание у уха, волосы мои трогает. Хватаюсь за каждое его касание и дыхание, как за воздух.

— Выбирай все, что понравится, не смотри на цены, хорошо? — Голову к нему поворачиваю и встречаюсь с его глазами слишком близко. С губами, которые обжигают дыханием. В груди волна трепета прошлась, но он резко отстранился.

— Хорошо, — отвернулась и вздохнула с грустью и разочарованием.

Следующие пару часов он водил меня по магазинам. Сначала купили обувь: сапоги, ботинки, обувь для дома. Стоило мне только на что-то посмотреть, как он тут же спрашивал нужный мне размер у консультантов. Даже две пары туфель-лодочек зачем-то купил мне. Они очень красивые, но для чего? Куда я их надену?

Потом пошли в магазин нижнего белья.

Тут он сам выбирал для меня красивые комплекты, я не успевала их примерять в кабинке с девушкой-продавцом, которая с ужасом смотрела на мое тело в синяках.

Она даже предложила вызвать полицию, думая, что меня бьет муж. Но я ее успокоила, сказав, что он, наоборот, меня спас. Девушка очень добрая и хорошая оказалась, она восхищалась моей фигурой и сама меня поддерживала, говоря, что все скоро пройдет. Не задавала больше ненужные вопросы.

Немного смущалась, когда Ренат то и дело заходил в примерочную, принося очередной комплект.

Он также выбрал для меня халат, ночнушку и пижаму из приятного, холодного шелка. Мне все нравилось, не знала, что и выбрать, но, судя по пакетам, Ренат купил все.

Далее ходили по магазинам с одеждой. Ренат видел мою усталость и поэтому заказал услугу стилиста, чтобы мне подобрали капсулу. А сам ушел относить пакеты в машину.

Девушка очень грамотно подобрала мне сочетающуюся между собой одежду, прислушиваясь к моим пожеланиям. Сама бы я точно не справилась. И после того, как я все померила и мне все упаковали по пакетам, стала ждать Рената. Уже нервничать начала, прошло минут двадцать, наверное, а его все нет. Куда он ушел?

— Ренат! — вскакиваю с диванчика, когда он заходит в магазин и глазами ищет меня. В руках у него еще какие-то пакеты. Увидел меня и заулыбался, и я ему. Выдохнула с облегчением.

— Закончила уже?

— Я давно тебя жду, ты где был? — И он показывает мне пакеты. — Что там? — спрашиваю с любопытством.

— Дома посмотришь. — Загадочный он какой-то вернулся.

Идем на кассу. Он расплачивается, берет еще целую кучу пакетов и направляемся к машине. Садимся и едем к другому входу по подземной парковке.

— За елкой? — спрашиваю с замиранием сердца.

— За елкой.

И только подношу руку к дверной ручке, как…

Резко и неожиданно, так, что опомниться не успела, он развернул меня к себе, прижал и напал на мой рот, без возможности даже вздохнуть. Все внутри замерло, чувство наслаждения расползается по всему телу. Да что он делает со мной?

Рукой волосы мои на затылке то сжимает, то отпускает, поглаживая. И он не целует, нет, жадно пожирает всю без остатка. Сорвался, потерял контроль над собой и меня затягивает в эту бездну неконтролируемого желания.

Останавливается. Рукой поправляет выбившуюся прядь волос с лица и улыбается.

— Может, домой? — шепчет, а я головой мотаю. — Тогда пойдем скорее, — отпускает и выходит из машины. А я опомниться до сих пор не могу, в себя прийти не получается. Что это было? Улыбаюсь сама себе и выхожу, когда Ренат открыл мне дверь и подал руку.

Поднимаемся снова в магазин, на этот раз с товарами для дома. И теперь Ренат уже держит меня за руку. Как же мне сейчас с ним хорошо, не могу передать это словами. Это ведь не закончится? Все ведь так и останется? Крепче руку его сжимаю, смотрю по сторонам, наслаждаясь красивыми интерьерами и новогодней атмосферой.

Ренат спрашивает, где можно посмотреть елки, и мы направляемся туда.

Понимаю, что для меня никто и ничего подобного не делал. Как же я ему благодарна. Его забота, защита, искренность и эти безумные чувства ко мне перечеркнули все то плохое, что было между нами, не оставив и следа. Слишком сейчас хорошо, настолько, что даже страшно становится.

— Смотри, вон та, самая высокая, ее можно в холл поставить. Как тебе? — сам проявляет инициативу в выборе. И я полностью с ним соглашаюсь. Она слишком шикарная. Дотрагиваюсь до ее веточек, а они словно настоящие. Восторгу нет предела.

— Но для нее нужно очень много украшений. И до верха даже не достать.

— Не считаю, что это проблема. Запакуйте нам ее, — говорит продавцу и находит неподалеку огромную тележку. — Вот такой достаточно будет для украшений? — Я смеюсь.

— Ты сейчас серьезно? — Но он только улыбается и кивает в сторону игрушек.

Пока я рассматриваю и выбираю с замиранием сердца игрушки и шары, предвкушая, как я буду вешать их на елку, Ренат сгребает с полок всевозможные гирлянды, заставляя меня смеяться уже в голос.

— Зачем столько, Ренат? Что мы с ними делать будем?

— Украшать. Только мы никогда раньше не занимались этим. Это будет впервые.

— Ренат… — подхожу к нему и обнимаю. — Спасибо тебе большое. Ты так много делаешь для меня. — Тоже обнимает крепко и гладит по голове.

— Ну что ты, это самое малое, что могу сделать.

— А твоя семья не против будет? — поднимаю голову, чтобы взглянуть ему в глаза.

— Думаю, отцу не очень понравится, но смирится. Ему некуда деваться. У него, кстати, день рождения на днях, придут гости. Предполагаю, что и им всем тоже понравится оказаться в новогодней атмосфере. Устроишь?

— Конечно, я только рада буду. Мне все это так нравится. И твоя мама тоже, думаю, будет в восторге. Так, тогда нужно ведь еще и подарок купить для Дамира Анваровича?

— Это оставь мне. — Замечаю, что он весь напрягся, нахмурился, смотрит куда-то выше меня. — Подарок уже готов. Ему он придется по душе. — Что-то недоброе прозвучало в его голосе. Надеюсь, мне показалось, потому что в следующую секунду он снова посмотрел на меня и улыбнулся.

Набрали целую тележку украшений: шаров, игрушек, гирлянд из еловых веток, их я хочу на перила прикрепить, даже венок взяли для двери. Я будто в раю, от усталости и следа не осталось.

Все купили, отвезли тележку с покупками к машине и направились домой.

И чем ближе мы подъезжаем к дому, тем сильнее радость вытесняется плохим предчувствием. Как будто что-то должно случиться нехорошее, и не понимаю, откуда это все берется во мне. Все же сейчас хорошо?

Выходим из машины. Ренат приказал своим людям отнести покупки в дом, и мы тоже идем внутрь. Раздеваемся и… словно каменею.

— Любимый? — Резко оборачиваюсь на женский голос.

Глава 29

«Любимый» — это обращение к Ренату словно по сердцу лезвием полоснуло.

Девушка, Диана, смотрит на Рената слишком влюбленно, а затем осматривает и меня с ног до головы. Я помню этот взгляд, в нем только презрение и брезгливость, и ясно почему. Она — его девушка, и, получается, Ренат ей изменяет со мной? Он будет сейчас перед ней оправдываться?

За спиной открывается входная дверь, и внутрь входят люди Рената с пакетами.

— Куда их? — спрашивает один из них.

— Эти, — кивает на пакеты с вещами, — в мою комнату. Коробку с елкой и пакеты с украшениями тут оставить. Сейчас ставить будем. — Почему он говорит так спокойно, как будто ничего не произошло?

— Это такие у тебя дела? — Диана подходит к Ренату. — Ты с этой, — на меня указывает, — время проводишь, пока я тебя жду? Она в твоей комнате, что ли, спит? С тобой? Ты мне изменяешь? — Она покраснела от злости, кричит на Рената, а у меня сердце замерло. Перевожу медленно взгляд на него, боюсь увидеть в его глазах сожаление. Но он смотрит на девушку пустыми глазами, ни одной эмоции не вижу.

— Во-первых, что ты тут вообще делаешь? Я разве непонятно сказал, что сегодня занят? — Значит, с ней говорил по телефону, этому нет сомнения теперь. И его «и я» было сказано ей.

— Это я пригласил Юрия Константиновича с Дианой, чтобы обговорить детали брачного договора. Тебе следует к нам присоединиться, — в холл выходит Дамир Анварович с незнакомым мне мужчиной.

Брачный договор? Так это все правда? Ренат, скажи что-нибудь. Смотрю на него со всей болью. А как же я? Все, что между нами, это все не по-настоящему? Нет. Не верю. Ренат просто не успел все всем рассказать. Так ведь, Ренат? Скажи же им.

— Хорошо, сейчас присоединюсь.

Время остановилось, он сейчас будто нож воткнул в меня. В горле возник болезненный ком, сердце сжалось сильно, и веки начали дрожать.

— Диан, во-вторых, еще одна подобная истерика — свадьбы не будет. Это понятно?

— Ты как с дочерью моей разговариваешь? — начинает злиться этот незнакомый мужчина, отец девушки.

— Как заслуживает. — Но почему он так с ней разговаривает?

— Ренат, прости, прости, пожалуйста, — бросается ему на шею Диана и начинает целовать. Резко глаза закрываю и отворачиваюсь от них. Я не могу на это смотреть, это слишком невыносимо и больно. — Я верю тебе, ты бы так никогда со мной не поступил. Прости, любимый, прости. — Медленными шагами отхожу от них. — Я помню, ты говорил, что все это ничего не значит, что брак лишь на бумаге. Прости, я не буду больше кричать на тебя, не буду обвинять. Можно я у тебя останусь? Ты елку купил, как здорово, я помогу ее украшать, только позволь остаться.

Внутри все оборвалось. Я не посмотрела на них больше ни разу, и не хочу слышать ни слова. Медленно направляюсь на ватных ногах в ЕГО комнату, сдерживая слезы изо всех сил.

Он не идет за мной, не догоняет, и что там у них дальше происходит, не хочу знать.

Захожу в комнату, закрываю дверь и иду к кровати. Сдираю со всей злости покрывало, скидываю с себя ботинки и ложусь, укутавшись в одеяло. Вот и все. Все закончилось и не начавшись.

А о чем я мечтала — что я жена? Какая я жена? Лишь на бумаге… Размечталась, что он меня любит? Да, я так думала, он заставил меня так думать. Предана, растоптана и выброшена.

Со злостью сжимаю одеяло, рву, всю злость на него выплескиваю. Да как он посмел? Как посмел трогать меня, целовать, когда у самого невеста есть?

Вспоминаю сегодняшний день, его руки, его губы, его во мне, его слова. С каждым воспоминанием дышу все чаще, глубже и громче. Зачем он так со мной поступил? Зачем влюбил в себя и так жестоко унизил? Специально? Я верила только ему, верила в его искренность.

Мечта, что мы придем домой, станем вместе наряжать елку, а потом вместе проведем ночь, что буду его целовать и трогать, — все разбилось вдребезги, на мелкие осколки, которые уже не собрать.

Я впервые чувствую едкую злость. Она, как огонь, распространяется по всему телу, испепеляя меня изнутри.

И пусть он даже не заходит, не хочу его видеть. Пусть ее целует и обнимает, пусть с ней проводит свои ночи, пусть наряжают НАШУ елку!

Как хочется встать и уйти, чтобы не видеть, не вспоминать, забыть. Как же больно…

Дверь в комнату открывается, и я резко натягиваю одеяло на голову. Не хочу слышать даже его голос. И не слышу. Почему?

Я знаю, что это он, слышу его шаги, но не в мою сторону. Слышу, как отодвигается стул и как он садится. Почему молчит? Почему не подходит? Но я ведь не хочу этого, так ведь?

Что-то шуршит, затем слышу тихий звук ноутбука. Он издевается! Дышать становится трудно, кислорода не хватает. Сдергиваю с себя одеяло, сажусь и смотрю на него со злостью.

Сидит за ноутбуком. Спокойный? Да? Сидит, будто ничего не произошло? Я устрою тебе!

Вскакиваю с кровати и быстрым шагом иду к нему. Он даже не поворачивается. Спокойно работать сел? Получай!

Швыряю со всей силы ноутбук на пол, так, что тот разбивается вдребезги. Пусть лучше убьет меня за это, но я не стану терпеть такого отношения! Смотрю на него с яростью, сердце колотится как никогда раньше.

Он замер, потом медленно поворачивается ко мне, а я дрожать начинаю. Но моя уверенность в правильности собственных действий только крепнет. Ренат смотрит на меня исподлобья, глаза сверкают, но ухмыляется. Смешно?

— Это предательство, — цежу сквозь зубы. Он резко хватает меня за руки, пододвигаясь на стуле ближе ко мне. Выдергиваю ладони и отпрыгиваю на пару шагов, как ошпаренная. — Не смей больше прикасаться ко мне, — ведь каждое прикосновение болью отзывается в груди.

— Юль, я не…

— Не надо. Я уже все увидела и услышала, — предательские слезы подкатывают, губы начинают дрожать. Он медленно встает и подходит ко мне, снова хватает, сильнее. Вырываюсь со всей силы из его захвата.

— Я не хотел этого разговора сегодня. — Брыкаюсь, руками пытаюсь отстраниться, упираюсь ему в грудь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты должен был сразу сказать, что у тебя есть невеста. — Ему не нравятся истерики? На же, получай!

Поднимает меня и к себе прижимает. А я ногами и руками бью его.

— Отпусти меня! — уже срываюсь на крик. — Не трогай! — кричу и плачу. Это уже невыносимо. Зачем он снова это делает, зачем обнимает? Пусть проваливает к своей Диане.

— Не отпущу, еще не поняла этого? — несет меня к столу и сажает на него, сам встает между моих ног. Ловит мои руки, что так яростно бьют его по груди со злостью, и за спину мне их заводит, держит сильно и вжимает меня в себя.

— Почему? Зачем ты снова это делаешь? Уходи, прошу, тебя ждут. — Рукой за волосы меня хватает, оттягивая голову назад, и наклоняется ко мне. Губами слезы ловит, целует в щеку. — Не целуй, не надо, пожалуйста, — всхлипываю, все еще пытаюсь руки выдернуть из захвата за спиной, головой верчу в стороны, уворачиваясь от его горячих губ. Не хочу, после того как Диану целовал при мне, не хочу. Не могу…

— Послушай меня, — отпускает руки и за голову меня хватает, фиксируя в одном положении, у своего лица. В глаза смотрит. — Это правда. Я женюсь на Диане скоро, это было решено еще до тебя. — Снова сердце кровью обливается.

— Тогда давай закончим все это, не мучай меня, прошу. Отпусти меня домой или убей, — говорю ему прямо в глаза, слезы глотаю, все еще отстраниться пытаюсь, но он все крепче голову мою сжимает.

— Это невозможно. — Губ моих касается своими, целовать начинает. Не слушает меня. Почему невозможно? Зачем так издевается, зачем снова боль причиняет?

Кусаю со всей силы его за губу, кровь его чувствую во рту. Он мычать начинает, шипеть, но все рьянее целует, напористей, жестче, вжимая мою голову в свое лицо. Зачем же, зачем… Проиграла, отвечаю ему на поцелуй. В последний раз — обещаю себе, глаза закрываю.

Он рукой под свитер залезает, трогает обнаженную кожу, обжигает ее.

— Ты моя, — снова целует. — Только ты, — языки переплетает. Ловлю все его слова губами, впитываю их в себя с болью в груди.

— Ты ее обнимал, — руками в волосы его вцепилась, оттягиваю от себя со всей силы, причиняя ему боль. — Ты ее целовал. — Он головой мотает, рычит от боли, но с сопротивлением тянется снова к моим губам.

Затем резко стягивает с меня верх одежды, срывает чужой бюстгальтер одним движением и снова в себя вжимает.

— Ты неправа. Я только тебя целую и хочу целовать только тебя, и буду целовать тоже только тебя, — к шее переходит, целует с бешеной страстью, покусывает. Из груди нежеланные стоны вырываются. Это неправда, неправда.

— Ты лжешь. Ты женишься, — и вместо того, чтобы снова отстранять его, задираю ему свитер сама, все выше и выше, стягиваю с него и руками касаюсь его тела. Вожу по нему, как сумасшедшая. Впервые. Хочу трогать, изучать каждый сантиметр его кожи. Хочу его до дрожи, один раз, последний.

— Женюсь, но это только из-за работы. Получу свой бизнес, и сразу же разведусь. Если бы не разбила ноутбук, внес бы сейчас пару пунктов в договор. И я внесу, вместе с тобой. Ведь только тебе принадлежу, твоим рукам, твоим губам, твоему телу. Не отпущу никогда и не предам. Слышишь? Ты моя жена, с тобой только все по-настоящему было и будет. Вместе переживем это, только вместе. — Спускается ниже по шее, наклоняет меня назад и губами обхватывает невыносимо чувствительный сосок, а второй пальцами сжимает до пронизывающей, приятной боли. Запрокидываю голову, глаза закатываю от удовольствия. Притягиваю его голову к себе, чтобы не останавливался. Ногами торс обнимаю. Все его слова обжигают, он женится, все равно женится.

— Это жестоко по отношению к Диане.

— Мне похуй. Меня только ты волнуешь, заводишь до безумия. Тебя только хочу, — говорит шепотом. Подхватывает меня на руки и несет к кровати.

— Ренат, откажись от этой свадьбы. Откажись, прошу. Я не переживу этого, я не смогу без тебя, не хочу делить тебя ни с кем. — Роняет меня на кровать, сдирает остальную одежду нетерпеливо.

— Ревнивая моя девочка. Тебе не следует переживать по этому поводу. И ревновать не к кому. Если бы не отвернулась, не ушла, то видела бы, что я оттолкнул ее от себя, я не целовал, не обнимал, ничего не обещал. Прогнал их всех. — Снова нападает на мой сосок, стону, выгибаюсь ему навстречу. — Ты мой глоток воздуха, и другого мне не надо. — Поцелуями спускается вниз по животу, так, что дух замирает. Руками трогает, сжимает мое тело и спускается все ниже.

Что он хочет сделать? От осознания голова кругом идет, руками простыню стискиваю и дергаюсь, когда его язык проводит по воспаленному и чувствительному месту между ног.

— И этого я хочу впервые, с тобой. Все с тобой впервые. — От этой смеси его действий и слов растворяюсь в нем полностью, верю ему, снова и снова.

— Ренат… Ренат… — выдыхаю вместе со стонами, пока он водит языком, целует, засасывает меня там, внизу. Доводит до точки невозврата.

Сам стонет, ноги мои на плечи себе закидывает. Все жестче и напористее бьет языком по самому чувствительному месту. Дыхание сбивается, жар скапливается во всем теле вперемешку с диким желанием, чтобы сильнее, грубее и быстрее целовал. Руками зарываюсь в его волосы, подаюсь тазом навстречу его жадному рту.

Он палец просовывает в меня, доставляя все больше новых ощущений. Тело наливается свинцом, а из глаз слезы текут. Сжимаю его волосы сильнее, и он отстраняется.

На мгновение расстроилась, но он просовывает пальцы в меня, распирая изнутри до предела, и с бешеной скоростью стимулирует переднюю стенку влагалища. Ерзаю, хнычу от нарастающей тяжести, такой, что даже ноги немеют. Все быстрее и жестче двигает пальцами внутри меня, выбивая с каждым движением просьбы не останавливаться, его имя, стоны, крики, слезы, болезненные вздохи.

Вскрикиваю от обжигающего шлепка по промежности, и он, как дикий зверь, снова набрасывается ртом на клитор, рычит, сжимает ягодицы.

Как это вынести? Внутри все дрожит, во рту пересохло, все тело покрылось испариной. Дыхание слишком быстрое, стоны слишком громкие и частые. Напряжение в мышцах становится невыносимым, и это напряжение готово в следующий миг вырваться наружу. Живот сжимается, готовясь к финалу.

На мгновение замерла и… Взрыв... Мощный... Оглушающий... Искры из глаз разлетаются, все темнеет на секунду. Резко все тело прострелило током, и этот разряд разрывает и рассекает все вокруг. Берет начало от центра и расползается по всем конечностям. Дрожу в бешеных конвульсиях и судорогах, мышцы то сокращаются, то разжимаются, вибрируют.

Ощущения настолько острые и мощные, что я падаю безвозвратно в пропасть от наслаждения. Он, только он способен причинять и боль, и удовольствие одновременно. Слаба до невозможности перед ним.

Связь с реальностью потеряна, время остановилось. Да и все сейчас потеряло свое значение. Есть только он, его губы, что ловят мое нездоровое и рваное дыхание. И его пальцы, сжимающие мое уже расслабленное тело.

Зацеловывает все лицо, губы, нос, щеки, лоб. Улыбаюсь, а он и мою улыбку целует, и сам начинает улыбаться. Смотрит мне в глаза с нежностью, с любовью.

Как же снова хорошо, с ним хорошо. Тепло и умиротворение расползается по каждой клеточке тела. Обхватываю руками его шею.

— Ты слишком сладко кончаешь. Хочу еще и еще, — говорит низким, тихим, бархатным голосом. — И это еще одна причина, почему я тебя люблю. — Смотрю на него сама влюбленными глазами. Он любит… любит МЕНЯ? Мне не послышалось? Все внутри затрепетало от волнения.

— Любишь? — шепчу.

Он подхватывает меня за спину, приподнимает, сам садится на кровать, а я на колени ему сажусь, все так же обнимая за шею. Дыхание пытаюсь восстановить, в себя пытаюсь прийти. Мне ведь не послышалось?

Смотрим друг другу в глаза, он уже серьезный стал. Жду ответа, а пульс снова набирает сумасшедший ритм. Касается рукой моего лица, проводит по щеке, а я сама к ней льну.

— До безумия люблю. Как ревнуешь — люблю, и как истеришь — тоже теперь люблю, — по губам проводит нежно пальцем. — Люблю, когда улыбаешься, а когда смеешься, в тройном размере люблю. Люблю тебя, Юль. — Я дышать перестала. Каждое его «люблю» согревает изнутри израненное сердце, накладывает пластырь на него. — Ты для меня дороже всех стала, — шепчет в губы. — И еще раз повторяю, для меня существуешь только ты. А когда разводиться с тобой буду, знай, это лишь для того, чтобы жениться на тебе снова, по-настоящему. И только если сама захочешь.

— А как же Диана?

— А Диана — только рабочий момент. Ни больше ни меньше. Я ни к кому и одного процента не чувствовал от того, что чувствую, когда твоей кожи касаюсь. И брак с ней продлится лишь до того момента, когда ее отец акции мне продаст. Никогда и ни к кому не прикоснусь и не посмотрю ни на кого, будь уверена. Ты моя жена. Любимая и единственная. Ты должна мне довериться, и принять этот факт с браком. Он не значит для меня ничего. Закроем этот вопрос? — Плечами пожимаю, не знаю, что на это все ответить. Просто прижимаюсь к нему.

— Я справляюсь со всем только лишь потому, что ты рядом со мной.

— Я всегда рядом буду, Юль, — обнимает меня крепко, а я веду рукой по его шее и к губам тянусь, целую его сама. — Юль, подожди… — смотрит мне в глаза, теперь еще более серьезно, нахмурился. — Раз уж мы затронули эту тему, тогда мне еще нужно кое-что сказать тебе, — а потом шепотом: — И, возможно, больно сделать.

Глава 30

— Ренат, пожалуйста, не надо. Не хочу сейчас боли, пожалуйста, хватит на сегодня. Я очень устала, — затем шепчу ему в губы: — Я хочу сейчас с тобой быть.

— Нужно, Юля. Закроем все болезненные темы раз и навсегда, чтобы ничто не смогло тебя ранить в дальнейшем. Мне тоже тяжело сейчас будет это говорить и снова видеть твои слезы, но надо и это пережить, а я помогу тебе.

— Ладно. Только… — веду по его торсу рукой вниз, в глаза при этом смотрю. Так неуверенно, так осторожно. — Я хочу вот так, чтобы ты говорил и любил одновременно. Пожалуйста, — ремень ему расстегиваю. Сама.

Сжимает меня сильно, в губы впивается. Ничего сейчас не хочу так, как хочу его. Моего. Мой Ренат. Опасный, жестокий, ужасный и беспощадный. Но как же я желаю его всеми клеточками тела и сознания. Как обезумевшая и изголодавшаяся по нему, трогаю и целую, ерзаю на его коленях, будто пару минут назад и не было ничего. Снова хочу. Внутри себя хочу его почувствовать.

Что может меня ранить сильнее того, что больше не смогу вот так его целовать, трогать, дышать им? Он рядом, он любит и хочет меня, так же, как и я его.

Не хочу развода, ни на секунду не хочу быть не его женой. Мое сердце не выдержит, не смогу без него и дня.

И да, я догадываюсь, что он хочет сказать. Догадываюсь, чем он хочет ранить. Что-то с местью связанное и с моим отцом. Очень боюсь услышать приговор в его адрес или в адрес сестры.

Я ведь все понимаю, знаю, что его отец добьется своей мести, убьет либо меня, либо ее, рано или поздно. Я вижу, как у Дамира Анваровича глаза сверкают от ненависти ко мне, и ничто его не остановит. Я чувствую, что он ждет, когда я одна останусь, ждет, когда Ренат уйдет и оставит меня. Он завершит начатое, не сомневаюсь в этом. А сейчас хочу хоть на одну ночь продлить свое счастье. Счастье, что жива, что с ним, что любит.

Роняет меня на кровать, не отрываясь от моих губ, сам джинсы стягивает и боксеры. Замираю в предвкушении. Именно сейчас я не боюсь, именно сейчас я готова как никогда. Без какого-либо страха, сомнения и стеснения.

— Начнем тогда, родная, — чувствую, как водит головкой по моей промежности, размазывая мою влагу по ней, затем упирается в самую дырочку, надавливает слегка. Сердце стучит как сумасшедшее в ожидании полной наполненности и целостности меня и его.

Он не торопится, не делает резких движений. А я хочу, хочу, чтобы не нежничал, хочу, чтобы так, как он любит, грубо, глубоко, жестко. Пусть говорит и выбивает одновременно боль, причиняемую от слов. Я готова… Толчок. Мой крик. Его рычание.

— Будет больно — говори, я остановлюсь.

— Мне не больно, не будет. Не останавливайся.

Еще один, глубже… Я его, без остатка. Выгибаюсь навстречу, сжимаю его плечи, сжимаю внутри, чувствуя эту единость тел. Слишком хорошо, слишком все правильно сейчас. Он тем временем гладит меня по голове.

— В глаза мне смотри. — Смотрю. — Ты должна была умереть, ты это понимаешь? — снова толчок, еще глубже, до предела.

— Да, — говорю вместе с выдохом.

— Знаешь ведь, из-за чего? — ускоряет темп.

— Из-за того, что папа убил Амину, — говорю прямо, как есть, не подбирая слова. Сейчас можно, чувствую так.

— Он изнасиловал и убил, да. Мой отец простит? — сам начинает дышать все чаще, вижу, как сдерживается, чтобы не сорваться и не напасть на губы.

— Нет, не простит, ни он, ни ты, ни брат. Такое невозможно простить, — глаза закатываю от накатывающих ощущений.

— Ты права, невозможно простить и забыть. Как считаешь, в нашей мести что самое главное? — Молчу, отдаюсь ощущениям. — Отвечай.

— Чтобы мой отец испытал то же самое, что и вы испытываете все эти годы. Боль от потери ребенка.

— Но ты не можешь умереть, я этого не позволяю. Так что же делать моему отцу? Простить невозможно, убить тебя тоже. Ответишь, может быть, сама? — все жестче вдалбливается в меня, бьет по самому дну, с каждым толчком выбивая из меня выдохи, стоны и… ранящую сознание мысль.

— Алена? — смотрю на него испуганно,. Головой мотает, наклоняется к уху, шепчет:

— Забудь про Алену, нет ее в этой истории. Еще варианты. — Начинает в шею целовать, затем встает, ноги мои на плечи себе закидывает и опять опускается. Глаза снова закатываю от того, насколько ярче и острее чувствовать его в себе начала. Ощущаю приятную боль, когда входит на всю глубину и бьет по самой матке.

— Тогда меня ничего не сможет больше ранить. Говори уже, — руками простыню сжимаю.

— Ты согласна с тем, что твой отец должен тебя лишиться? Ты ведь сама этого хотела, не так ли?

— Так… Лучше я, чем сестра. Ты убьешь меня?

— Никогда, — рычит сквозь зубы, и я кричу от того, что его движения становятся невыносимыми, резкими и быстрыми. — Так ты согласна, чтобы твой отец думал, что тебя больше нет? Отвечай.

— ДА… ДА, — то ли согласие, то ли крики от нарастающего во всем теле напряжения, которое стремится высвободиться наружу. Снова.

— Как заставить его думать, что месть состоялась? Знаешь?

— Нет… Да… фото. Мы должны сделать фото. А-а-а… М-м-м-м, — перед глазами все плывет.

— Ты согласна? — Боже, не могу больше думать, не хочу, не в состоянии.

— Согласна. Да, да. — Просовывает руку между нашими телами, сжимает клитор, теребить начинает. Не могу больше, хочу больше.

— Мой отец успокоится, он примет тебя, он полюбит тебя, и мать полюбит, я люблю. Со мной останешься навсегда. Ты согласна? Согласна быть со мной навсегда? Согласна оставить свою прежнюю жизнь?

— Согласна, с тобой буду всегда. Навсегда.

— Это лучшее решение в этой ситуации, согласна?

— Да.

— Но ты никогда их больше не увидишь, не будешь делать попытки выходить на связь. Ты мертва для них. Ты должна это принять и осознать. Осознаешь? — Что… нет, нет, не осознаю. — Отвечай. — Сумасшедший темп, слезы покатились из глаз, боль осознания приходит вперемешку с невыносимым чувством накатывающего оргазма. — Юль, отвечай, быстрее. Быстрее же, — голос повышает, у него вены на лбу и висках пульсируют. Все жестче потирает мой клитор и вбивается с безумной скоростью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да, я мертва, заживо мертва, — рыдание вырывается из груди, всхлипы…

— Прости, Юль, прости. Есть уже и фото, и видео. Я отдам их отцу, и только он будет решать, что с этим всем делать. Но ответ очевиден.

— Какое фото? Какое видео? — сознание плывет, дышать уже не могу спокойно.

— Из того дома, — он тоже тяжело дышит. — Это единственный способ защитить тебя, чтобы гнев отца утих и он больше не посмел и пальцем тебя тронуть. Понимаешь?

— Понимаю.

— Я не ради мести это сделаю, ради твоей безопасности. И ты тоже… помоги мне спасти тебя. Позволь мне доверять тебе, пообещай, что не будешь выдавать эту ложь. — Слезы текут, пытаюсь сосредоточиться на чувстве отчаяния, но не получается, он не дает.

— Обещаю.

И тут же резко током пронзает все тело и сознание, заставляя забыть обо всем на мгновение. Трясусь вся, как в лихорадке, все мышцы сокращаются. Его сжимаю внутри и слышу, как и из него вырывается зверь наружу, как рычит гортанно и хрипло. Сам весь трясется и пульсирует внутри меня. И я снова чувствую, как разливается внутри меня его горячее семя, заполняя меня всю полностью.

Скидываю свои ноги с его плеч, давая упасть на меня. Больно душевно и хорошо физически, обмякла вся под ним, не имея возможности пошевелиться. Мертва и жива.

— Это лучшее решение в данной ситуации, никто больше не пострадает и все успокоятся, — просовывает руки под меня, обнимает, сжимает, выходит медленно и на бок ложится, не отпуская меня.

С ним хорошо, но боль осознания, что я вырвана из своей семьи, проникает в самое сердце. Да, он прав, это лучшее решение, но как же мой папа это переживет, а Алена? Какую боль им это причинит. Уже причинило, я уже их оставила.

— Мой папа, он может не пережить этого. У него сердце больное.

— Он сам тебя отдал, Юль. И это все равно должно было бы случиться, но ты при этом жива остаешься. Со мной. Я буду оберегать тебя. Буду заполнять твою пустоту. Буду защищать любыми способами. Я буду рядом, стану тебе семьей, и мы справимся со всем вместе. Не переживай только. — Уткнулась ему в грудь лицом, плачу. Как не переживать? Родные будут оплакивать меня, а я? Как быть спокойной, когда им будет так больно? А если папа умрет?

— Ренат, это невыносимо. Я боюсь за отца.

— Я людей приставил к твоей семье, они следят за ними. Если ему плохо станет, обеспечу лечение, обещаю тебе. Только ради тебя все это сделаю. Слышишь? Только не переживай. — Вскидываю голову — он правда это сделает?

— Ты обещаешь? Это правда?

— Правда, но об этом никто не должен знать, хорошо? И финансово помогу твоей семье, если понадобится.

— Спасибо. Спасибо тебе, — крепче прижимаюсь к нему, обнимаю. Это немного успокаивает. — А сейчас с ними все хорошо? Папа в порядке?

— В порядке. Не волнуйся. Я рад, что мы прояснили все с тобой. Теперь у меня от тебя нет секретов. Ты все знаешь. — Напряглась немного. А у меня ведь есть секрет, страшный, ранящий, и, если расскажу, он ведь убьет своего дядю. Как же я хочу, чтобы между нами не было ни одной тайны. Но молчу. Глаза закрываю, дыхание выравниваю. Люблю. И я люблю. Но снова молчу.

***

Уснули, прямо так, поперек кровати, раздетые и спокойные, и кошмары больше не приходили. Я с ним, он со мной. Ни на минуту не отстранились друг от друга, всю ночь чувствовала, как он то и дело просыпался, гладил меня, целовал, прижимал к себе, и снова засыпали.

Только под утро ощутила холод от его отсутствия, но услышала звук воды в ванной, и заулыбалась. Иду к нему, хочу к нему, все с ним вместе хочу делать, словно одно целое, неделимое.

Подхожу и шторку отодвигаю, смотрю на него, как мыло и вода стекают по его огромному, мускулистому телу.

Заметил меня, руку протягивает, и я залезаю к нему. Вода огненная, обжигает сильно, и он резко убавляет, делает прохладнее.

— Доброе утро, маленькая. Как спалось? — Трогаю и смотрю на его тело, лицо. Улыбается мне, а я ему.

— Доброе утро. Если я каждую ночь буду так спать, то буду слишком счастлива. — Прикасается к моим губам, наклоняется и снова целует. Они болят уже, все искусанные и воспаленные. И его, на них до сих пор красуется ранка от моих зубов, напоминая о моем безумии.

— Понял, принял. Мы с тобой проспали, поэтому давай скорее мойся, одевайся и на завтрак. Сегодня слишком много дел, нужно многое успеть.

— Ты уйдешь? — спрашиваю тревожно, а он улыбается мне.

— Нет, сегодня вместе день проведем. Завтра у отца день рождения, и мы с тобой должны договор изучить, завтра его подписывать буду. И елка, забыла? — от упоминания договора снова нахмурилась. Не передумает. Как же мне неспокойно от этого всего.

— Ладно.

— Но сначала… — подхватывает меня резко, так, что дух захватывает. К кафелю прижимает собой, и снова заставляет забыться. — …Невозможно устоять, подождут.

И снова вся жизнь замирает, оставляя только его губы, поцелуи, касания, стоны и крики. Снова все как в первый раз. Слишком остро, слишком интимно. Вся тревога растворяется, когда мы опять становимся одним целым.

Сердца стучат одинаково, дыхание одинаковое. Его запах — сладкий наркотик, каждое прикосновение — это искра, которая разжигает огонь внутри меня. И обнимает он не только тело, но и душу.

Его глаза наполнены нежностью и страстью. И мы словно читаем мысли друг друга, понимаем без слов, и не существует больше ничего, только чистое чувство любви и близости. В этот момент ощущаю себя живой, и я люблю его и доверяю полностью. И это полное соединение не только тел, но и душ, что-то священное происходит, что остается с нами даже после физического акта любви.

Уставшие и умиротворенные, влюбленные и счастливые. Молчим, домываемся без слов, они и не нужны. Все слова — это касания, это трепет, это наши взгляды.

Одеваемся, привожу себя в порядок, волосы сушу. А он ждет и смотрит с улыбкой. Как же я хочу поставить жизнь на паузу, чтобы все эти чувства замерли и не менялись, чтобы он не менялся.

— Ты еще должна мне устроить показ мод. Я ведь даже не видел, что ты выбрала из одежды. А я покажу тебе, что я купил. — Как же он мне нравится вот такой, домашний, уютный и добрый. Словно все, что знаю про него, это не про него.

— Хорошо, пошли?

— Пошли, хорошо выглядишь, кстати. Я безумно счастлив, что ты все приняла и, несмотря на все, снова улыбаешься.

— Ты выбора не оставляешь, — целует меня снова, и идем в столовую. В обнимку.

Глава 31

Заходим в столовую. Оба светимся от счастья.

— Доброе утро. Какого хрена так долго, Ренат? — встречает нас Дамир Анварович. Интересно, я когда-нибудь увижу его в хорошем настроении? На меня даже не посмотрел. Ну и ладно, переживу. Тоже желаю доброго утра ему, Екатерине Александровне и Рите. За столом так же сидит и их дядя. А вот на него я и сама не хочу смотреть.

— Ну, не мы одни задерживаемся, где Валид? — спрашивает Ренат и отодвигает для меня стул, ставит поближе к себе.

— Я тут, доброе утро. Бешеная ночь на работе, спал всего пару часов.

— Ну ничего нового, давай, выкладывай сплетни, — говорит их дядя.

— О-о-о, в клубе серьезный замес был, — начинает Валид и садится за стол. — Ментов натравил кто-то, но я все замял, все норм. Кстати, твоя… ой, ну в общем, Дианка была в клубе, набухалась знатно…

Заметила, как Ренат в него взглядом стрельнул недобрым. Что бы это значило?

— Ладно, потом расскажу.

Диана. Я теперь каждый раз так буду напрягаться при упоминании этой девушки? Знаю же, что она ничего не значит для Рената, а все равно жжение в груди появляется от воспоминаний, как она набрасывается на него.

— Беркутова видел, про тебя, Ренат, спрашивал, выведывал, чем живешь. Ну ладно, все потом. Что у нас сегодня вкусного?

— А сегодня у нас рисовая каша, глазунья с беконом и вафли, — из кухни выходит пухленькая женщина. Вот и их повар. При виде ее даже как-то на душе еще теплее стало, какое же доброе у нее лицо. Да и вообще, какие все хорошие люди в этом доме. И так нравится, что они всегда собираются за одним столом, это так по-семейному.

— Дамир Анварович, вам, как всегда, двойная порция каши, — женщина расставляет тарелки. Он улыбнулся, а у меня рот даже приоткрылся. Как же они похожи с Ренатом, когда улыбаются. Вот это да.

— Доченька, тебе кашу ставлю? — обращается ко мне, а у меня сердце ухнуло от такого обращения в свой адрес.

— Да, спасибо. И хотела поблагодарить за вчерашний ужин, все было очень вкусно.

— Ну что ты, не за что. Рит, давай, помоги принести тарелки, — и женщины уходят.

— Что за коробка и пакеты в холле? — спрашивает Валид.

— Это елка и украшения. Сейчас ставить будем, присоединишься?

— Что ты сказал, сынок, елка? — спрашивает Дамир Анварович с видом, как будто что-то мерзкое сейчас услышал.

— Она самая.

Вижу, как он снова переменился в лице. Грусть в глазах появилась.

— Мы не ставили елку после смерти доченьки, — задумался, в себя ушел. Сколько же боли в его взгляде сейчас — кажется, у него даже глаза слезиться начали.

— Знаю, и думаю, что пора возвращать традицию. Не против? — Молчит.

— Ну, нам всегда дизайнеры ставили, может, проще их пригласить? У меня есть пара контактов, — отвечает Валид.

— Проще, но мы сами хотим. Да, Юль? — Ренат берет меня за руку, улыбаюсь ему, киваю.

— Ты хочешь? — начинает смеяться Валид. — Ну-ну.

— Мне кажется, рано для празднований. Еще раны от потери Амины свежи. Не видите, как больно Дамиру? — говорит их дядя. — Я считаю, это никому не нужно сейчас. Что скажешь, Дамир?

Тишина наступила, все смотрим на Дамира Анваровича.

— Пусть. Разрешаю. Катюша тоже любит всю эту праздничную суету. — Как гора с плеч от его ответа. Чувствую, как Ренат крепче сжимает мою руку. А у меня улыбка до ушей от радости.

— Вы будете ставить елку в этом году? Какая радостная новость, — входит Рита с тарелками.— Давно пора в этот дом жизнь вдохнуть.

Дамир Анварович вытирает глаза, желает приятного аппетита и принимается за еду. И мы все тоже. Рита опять садится рядом с Екатериной Александровной и начинает кормить ее.

— Ренат, объясни, что вчера было? Наслышан, как Юрий Константинович в гневе вышел из этого дома. Ты что же, передумал жениться? — говорит их дядя.

— Шамиль, не за столом, — отвечает Дамир Анварович.

— Почему? Его теперь нигде не застать, все время проводит с этой, с доченькой Фадеева.

— ШАМИЛЬ! — вздрогнула от крика отца. Но, несомненно, очень приятно, что он затыкает рот этому дяде.

— Что — Шамиль? Все просто, пусть объяснит, что в этом такого?

— Все в порядке, завтра будем подписывать брачный договор. Он разозлился, потому что Ренат не смог им вчера время уделить.

— Ну раз так, значит, девочке больше не место в этом доме. Или ты решил устроить гарем? — От всех этих разговоров гадко становится на душе. Не пойму, не приму. И если он все же собрался жениться, пусть и из рабочих соображений, то неужели он и правда приведет ее в этот дом? В нашу спальню?

— Юля остается в этом доме. — Это не состыковывается у меня в голове, да и у остальных, думаю, тоже.

— Ренат, Шамиль прав, ей тут нечего делать, и за столом тоже, — говорит их отец, и при этом взглянул на меня снова с ненавистью. Кусок уже в горло не лезет, весь аппетит пропал резко. — Ее роли в этом доме я не понимаю, к отцу тоже не вернется. И ты, Ренат, знаешь, чем все должно закончиться, так зачем за стол ее посадил? Будто член семьи.

— Так и есть, ее фамилия — Сагадиева, такой и останется.

Слышу смех их дяди:

— А Диане ты то же самое скажешь? — Снова чувствую себя лишней, снова хочется убежать и спрятаться.

— Мне кажется, что у Риты слишком много забот навалилось из-за ухода сиделки, — может, девчонка просто будет работать в доме? — предложил Валид. — Ну, на первое время?

— Ну что вы, я со всем справляюсь, не переживайте, — отвечает Рита.

— Да, я сам хотел это сообщить. Юля с этого дня займется матерью. — Ушам своим не верю, сердце начало биться сильнее. Он разрешил… Он хочет доверить мне самое важное, свою маму… Шок, радость, а затем резко поникла, ведь его отец никогда не допустит этого. Я же просила разрешения видеться с ней, чтобы их папа об этом не знал. Он зол, очень зол.

— Что ты сейчас сказал? — Дамир Анварович медленно встает из-за стола, разъяренный от услышанного. — Я ее и близко к жене не подпущу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это не только твоя жена, но и моя мать. Я так хочу, и я так решил. Ритуль, все покажешь и всему научишь. — Я сейчас, наверное, забыла как дышать. Если это случится, я так буду рада!

— Максимум, что она будет делать в этом доме, это драить унитазы. Ритуль, покажи ей, после завтрака, где тряпки. Будет в этом доме уборщицей, не более! И то ненадолго.

— Согласен, — слышу голос дяди Шамиля.

— Ну, вообще-то, это и моя мать, и… — начинает Валид, но его перебивает Дамир Анварович.

— Именно, и поэтому этой смертнице запрещено даже глядеть в сторону Кати, Ренат.

— Я хотел сказать, что я вовсе не против, пусть она с матерью сидит, — продолжает Валид.

И тут начинается ругань между мужчинами: разочарование их отца Валидом, негодование их дяди, поддержка нас Валидом. Напряглась вся, но чувствую дыхание у уха. Ренат наклонился ко мне и говорит тихо, вызывая волну трепета:.

— Родная, если только ты хочешь этого, — берет меня снова за руку и к губам ее подносит, целует. — Но ты вроде бы сама просила, и я подумал, что тебя это обрадует.

— Ренат, ты не представляешь, как я обрадовалась, но твой папа… — так же тихо говорю ему на ухо.

— Ну, если ты рада, тогда так и будет. Давай поедим и пойдем, не обращай внимания ни на кого, хорошо? — щеки моей касается, улыбается мне, и я ему киваю.

Молчание за столом наступило, все на нас смотрят, а мы с Ренатом смотрим друг на друга. Он спокойный, не ведется на провокации, а наоборот, меня успокаивает своим же спокойствием.

***

После завтрака мы с Ренатом начали распаковывать елку, распушать веточки, а позже к нам присоединился Валид, убежденный, что мы сами не справимся и до вечера.

Рита привезла Екатерину Александровну, чтобы тоже наблюдала за нами, а затем принесла колонку, по просьбе Рената, и мы включили негромко музыку. Такая атмосфера волшебная стала, и настроение праздника пришло.

Мужчины — такие большие и брутальные, и при виде того, как они увлеченно распушают елку, умиленная улыбка с моего лица не сходит.

Дамира Анваровича и их дядю Шамиля я больше не видела, они вышли на улицу после завтрака, и Ренат сказал, что они вернутся очень поздно.

Они начали наматывать на елочные ветки гирлянды: Валид сверху со стремянки, а Ренат с середины вниз. Я не могла удержаться от смеха, когда они то и дело ругались и психовали из-за того, что эти провода постоянно путались. Такие грозные на вид, а с этими огоньками выглядят так забавно.

Когда очередь дошла до игрушек, Ренат то и дело приподнимал меня, чтобы повесить их повыше, потом сам со стремянки украшал верх елки, а я подавала ему украшения.

Валида заставили развешивать гирлянды на окна в холле. Потом повесили их в комнате Екатерины Александровны, в столовой и в нашей спальне. Украсили перила лестницы и довольные, но очень уставшие, помогали Рите убрать все за собой, ведь мы устроили знатный бардак из пустых коробок.

Но так красиво все получилось, так уютно стало, и, надеюсь, Дамиру Анваровичу тоже все понравится, и он немного усмирит свой гнев, хотя бы чуть-чуть.

После этого мы все пошли обедать, и Рита учила меня, как правильно нужно кормить Екатерину Александровну, и у меня все получалось. Потом, в ее комнате, Ренат позволил, чтобы я сама дала ей таблетку, и сказал, чтобы я следила за их приемом. Обнял меня при ней, рассказывал истории из воспоминаний с матерью. Мне даже показалось, что взгляд у этой женщины перестал быть таким грустным и пустым.

Вместе одели ее и вышли на улицу, на прогулку вокруг дома. Ренат все показывал и рассказывал, что и где находится. Даже попили горячий чай в беседке, так же, в обнимку, разговаривая и смеясь над моими неуклюжими историями из жизни, а Ренат рассказал, чем же он занимается. Рассказал и о том, зачем ему нужна эта свадьба, более подробно. С одной стороны, понимаю, но сердце не принимает.

А вообще, сегодня чудесный день, лучший в этом доме. Так спокойно и умиротворенно мне еще никогда не было.

После прогулки, я читала его маме книгу, сидя рядом с ней в кресле в ее комнате. Ренат тоже рядом был, только за ноутбуком. Изучал этот злосчастный договор, а я подглядывала за ним то и дело. Он то хмурился, то усмехался, то что-то печатал и иногда выходил поговорить по телефону. Громко поговорить, явно что-то его злило.

Так и провели весь оставшийся вечер вместе. Смотрели фильм с его мамой, все так же в ее комнате, с горящими огнями на окнах. Я прижималась к Ренату, и даже не помню сюжета кино, потому что полностью погрузилась в него, в его объятия, касания, поглаживания. Как дышит мной, как то и дело целует нежно.

Затем, уже в нашей комнате, я показывала, что купила в магазине, и Ренат одобрительно на все кивал и смущал, говорил, что я у него самая красивая. А затем он достал из пакета… Платье? Шикарное, красное, приталенное, вечернее платье в пол, с открытыми плечами.

— А теперь примеришь это.

— Ренат, какое оно красивое, — говорю восторженно, подхожу и беру его. — Но зачем? Куда я его надену?

— Ты вроде хотела на концерт оркестра сходить? Или мне показалось?

— На «Ньюворлд»? Мы пойдем на их концерт? — пищу и подпрыгиваю от счастья.

— Пойдем, через неделю правда, но я билеты уже купил. — Прыгаю ему на шею, обнимаю, благодарю. Сколько же всего он делает для меня.

— Юль, только мне кое-что сказать надо. — Смотрю на него радостно. — Завтра ты должна будешь сидеть в комнате, когда придут гости, и не выходить, ни под каким предлогом. Не будем никого провоцировать на скандал, да и я не хочу, чтобы ты расстраивалась. Хорошо?

— Хорошо, буду сидеть в комнате. И если честно, я и сама не хотела бы выходить. Буду ждать тебя тут! — все так же улыбаюсь ему.

— Не тут, Юль, в другой комнате.

Глава 32

— Почему не тут? А в какой тогда? — молниеносная мысль, что в эту комнату войдет другая, отравляет хлеще самого ядовитого яда. Напряглась вся, даже челюсти сжала, брови нахмурила, задышала шумно. А он улыбается и по голове меня гладит.

— Я просто тебя хочу спрятать, потому что тут небезопасно будет. И что ждать от завтрашнего мероприятия, я не знаю. Ну и, естественно, я буду говорить не очень приятные вещи для твоих ушей, тут будет слышно. Поэтому будешь находиться в другой комнате, подальше, — говорит и все еще гладит меня, но спокойнее от этого не становится.

— Ренат…

— И это не обсуждается. Это только для твоего спокойствия и безопасности.

— Она сюда переедет? Расскажи, чего мне ждать? К чему готовиться? — Он улыбаться перестал, глаза прищурил, что лишь усилило мою тревогу.

— Юль, — прижимает меня к себе крепче, рукой в волосы зарывается. Не поведусь, не сейчас. Пусть отвечает прямо! А он лишь…

— Ты платье-то будешь мерить? — Глаза закрываю от отчаяния и боли. Он ответил на мой вопрос самым лучшим образом.

— В эту комнату? В нашу? — голос дрожит, но мне нужно это знать.

— Там, где будешь ночевать ты, там буду ночевать и я, соответственно, там будет наша комната. Не имеет значения, где она будет. — И снова ответ получен.

— И за столом мы будем сидеть вместе?

— Ты будешь сидеть рядом со мной и матерью, вместо Риты, — каждый его ответ ранит до глубины души.

— А теперь ответь мне, я со всем этим согласна? Ты думаешь, я смогу вот так жить, как будто ничего не происходит? Серьезно? — у меня уже глаза на мокром месте. — Ты хоть представляешь, как мне больно только слышать об этом? Я ведь тебя… — люблю, не могу как люблю, но почему так сложно признаться?

— Что ты меня? — Молчу, но либо сейчас, либо…

— Люблю… Тебя люблю, очень сильно.

Снова молчание. Долгое. А затем его смех…

Смотрю на него во все глаза с непониманием.

— Боже мой, Юль, ну наконец-то. Ты что, правда подумала, что я ее приведу в дом? Тем более в эту спальню? В нашу с тобой спальню? — целует меня, смотрит уже с любовью и снова улыбается. — Глупышка моя! Никогда и ни за что я не посмею так ранить тебя. — Впитываю в себя каждое его слово, они как кислород, которого только что сам и лишил. — После свадьбы мы подпишем все документы с ее отцом, и на этом все. Обещаю. — Расслабилась вся и словно ожила.

— Дурак, — состроила все же обиженное выражение лица. — Знаешь, как я испугалась?

— Знаю, прости. Прости, что заставил понервничать. Но то, как ты ревнуешь, с ума сводит. — Уткнулась лицом в его грудь и улыбаюсь.

— Ладно, прощаю, но это было жестоко. Не шути больше так? — говорю по-детски обиженным тоном. Затем уже серьезно спрашиваю:

— А что ты будешь говорить завтра такого, что я не должна слышать?

— Неправду буду говорить, врать буду. Но тебе не о чем волноваться, ведь настоящую правду ты знаешь, так ведь? — к губам тянется, а я голову назад прячу.

— А опасность? Что может случиться?

— Надеюсь, что ничего и я ошибаюсь.

— Но если так, то меня могут и в другой комнате найти? — Мотает головой.

— Ты же не будешь шуметь? — И я в ответ мотаю. — Все хорошо будет, — прижимает к себе. — Платье-то будешь мерить или не понравилось?

— Да, спрашиваешь… Оно невероятное.

Снимаю с себя одежду, оставаясь в одних трусах. Ренат помогает мне натянуть платье и начинает затягивать корсет на спине. Потом надевает мне на шею колье. Трогаю его пальцами и поверить во все не могу.

Как же жестоко судьба свела нас вместе, и как я ей благодарна.

Он ведет меня к зеркалу, нежно обнимая за талию. Сам встает позади меня, так близко, что я ощущаю его жар спиной.

Смотрю на свое отражение, и сердце замирает. Платье идеально подчеркивает мою тонкую талию, грудь, а его подол струится до самого пола, придавая невероятную стройность и грацию. Перевожу взгляд на него в зеркале и вижу, как и он с искренним восторгом смотрит на меня.

— Ты прекрасна, — шепчет, а я и правда так уверенно себя ощутила в эту секунду, так смело.

Сагадиева Юлия. Как красиво. Как подходит.

Тянусь рукой к его шее, голову назад запрокидываю и притягиваю его к себе. Соскучилась по его губам за весь день до невозможности.

Поцелуй, страстный, напористый, долгий, и я уже вся в предвкушении продолжения…

— Кхм, кхм.

Резко обернулись оба.

Дамир Анварович проходит в комнату и на нас смотрит.

— Стучаться не пробовал?

— Стучал, но вы слишком заняты, смотрю. — Я даже немного покраснела, и правда не слышала.

Ренат обнимает меня и не думает отпускать, наоборот, крепче к себе прижимает.

— Что-то случилось? Мы уже спать собираемся.

— Случилось, выйдем? — при этом меня осматривает сверху донизу, головой мотает. — Красивое платье, тебе идет. — Не сдерживаю улыбки.

— Спасибо большое. Неожиданно и приятно, — и это чистая правда.

— На завтрашний вечер собралась? — а вот сейчас уже вижу в его глазах презрение.

— Не радуйся преждевременно, я ее не пущу.

— Жаль, а так хотелось, — язвят оба.

Ренат отпускает меня, и они выходят. Надеюсь, ничего серьезного не случилось.

Еще немного полюбовавшись, пытаюсь сама развязать платье, сложно, но все же получается. Стягиваю его с себя. Надеваю новую ночнушку, и решаюсь убрать все свои вещи в его гардеробную, то есть в нашу.

Захожу. Я еще тут не была ни разу. Его вещи очень аккуратно висят на плечиках и лежат на полках. Строгие пиджаки, рубашки, уютные свитера и аккуратно висящие брюки, а в воздухе витает его запах. Задерживаюсь и вдыхаю этот любимый аромат полной грудью и начинаю раскладывать свои вещи рядом с его.

Особая радость от того, что ЧУЖИХ вещей тут нет.

— Юля, вы тут? — слышу из комнаты голос Риты и выхожу.

— Да, что-то случилось?

— Ренат Дамирович велел передать, чтобы вы его не ждали и ложились спать. — На «вы» обращается, как-то не по себе, это я должна так к ней обращаться, она же старше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Спасибо, но ко мне можно на «ты» — улыбаюсь ей.

— Не положено, вы жена Рената Дамировича.

— Ну и что? Лучше без всех этих формальностей, мне так комфортнее будет. Не поможете снять колье? Не получается расстегнуть.

— Конечно, я за этим и пришла, Ренат попросил помочь вам… — Посмотрела на нее с упреком, но с улыбкой. — Ну ладно, тебе… Попросил помочь снять платье, — подходит и убирает мне волосы набок.

— С платьем я справилась, а вот с этим никак. — Она расстегивает украшение и смотрит на него завороженно:

— Очень красивое. Ты очень дорога для Рената Дамировича, я это сразу заметила. Вообще, не понимаю, как он может жениться на другой, когда рядом такое сокровище. Ты бы знала, как мне попало за то, что я вчера еду не приносила в комнату, хотя я не намеренно, ты мне не открывала, и я, глупая, не посмела зайти. — Так вот почему у нее тогда глаза были на мокром месте?

— Извините, пожалуйста, я правда не слышала.

— Ну раз мы на «ты», тогда и ко мне не стоит на «вы». Предлагаю дружить. Тебе, наверно, очень тяжело в этом доме, они все так накинулись на тебя, бедная девочка, как ты справляешься?

— Тяжело, не спорю, но пока держусь, — забираю у нее колье и кладу в коробочку.

— Ладно, отдыхай, не буду мешать. — Киваю ей, желаю спокойной ночи, и она уходит.

Где же он? Что такое может случиться на ночь глядя? В окно смотрю, машины Рената нету, и тревога такая внутри разрастается. Надеюсь, безосновательно.

Ложусь в кровать, а в голове мысли и предположения одно хуже другого, а вместе с ними в сознание пробирается страх от завтрашних событий. Неужели все так просто? Свадьба-акции-развод. Нет, он что-то недоговаривает, чувствую это. Не все так, как кажется, это же очевидно.

Верчусь в кровати, места себе не нахожу. И этот папа Дианы, он разве не догадывается, что намерения Рената ужасны? И если не догадывается, значит, Ренат хорошо их убеждает в обратном… Снова кольнуло в груди. Так вот почему он не хочет, чтобы я слышала его?

А когда Ренат получит свое и сразу же их всех предаст? Это же будет огромный скандал, и, зная, как Ренат расправляется с врагами, смею предположить, что намечается война, страшная и кровавая. Думаю, Ренат сам это понимает лучше всех, и все равно на это идет.

Много раз я подходила к окну, но его нет. Где же ты…

Снова ложусь, и в этот раз засыпаю.

***

Руки, крики, чужие и мои, вырываюсь, плачу, боль от ударов… вскакиваю…

Резко оглядываюсь в поисках Рената, в поисках объятий, его рук и запаха, нету…

Без него очень плохо, без него снова снятся кошмары, слезы на глазах. Почему он не пришел? Где он ночевал? Хорошо ли все с ним?

Вскакиваю и к окну бегу, нету. Мир словно потускнел. Что мне делать без него? Я же тут одна не справлюсь.

Иду в гардеробную и выдвигаю ящик, где хранятся его часы и различные аксессуары. Время, мне нужно знать, сколько сейчас времени.

Семь утра. Таблетки нужно давать в восемь, значит, через полчаса завтрак.

Первая мысль — я без него не пойду, вторая — но я же теперь должна ухаживать за его мамой, и сразу третья — без Рената меня к ней не подпустят.

Что же делать? Пойти? Пойду, а дальше будь что будет. Я не буду прятаться и отсиживаться, решено.

Беру всю свою волю в кулак, собираюсь и выхожу из комнаты. В холле все так же стоит елка и все украшения на месте. Дамир Анварович не потребовал их убрать — понравилось? Конечно понравилось, тут все такое волшебное.

Заглядываю в столовую, стол накрыт, но никого нет, и решаюсь пройти на кухню. Застаю женщину-повара и Риту за готовкой.

— Доброе утро, — говорю им, и они обе на меня обернулись.

— Юленька, доброе утро, проходи, дорогая, — с радостью встречает меня женщина, Рита тоже поздоровалась.

— Извините, я до сих пор не знаю, как вас зовут.

— Валентина Николаевна, но все зовут меня просто тетя Валя, — отвечает она, не отвлекаясь от готовки.

— Очень приятно. А где все? Я думала, что все уже на завтрак должны были прийти?

— Так никого нет, — отвечает Рита. — Вчера Дамир Анварович с сыновьями уехали и пока не появлялись. Странно. Шамиль Анварович тоже ушел, от завтрака отказался. Остались только вы с Екатериной Александровной. — Так значит, их нет троих. Даже слегка улыбнулась от этой новости, ведь это означает, что они вместе, и как же это радует. А я напридумывала себе уже всего.

— Тогда я пойду за ней.

— Вместе пойдем, ты одна ее не поднимешь. — Рита моет руки, и мы выходим. — Я уже сделала ей гигиенические процедуры и физические упражнения, это обычно сам Дамир Анварович делает, но уметь и знать нужно все это, раз уж ты будешь с ней сидеть.

— Мне Ренат все уже рассказал вчера, спасибо.

Мы зашли к ней в комнату, и вместе с Ритой аккуратно подняли Екатерину Александровну и посадили в кресло. Сама везу ее на кухню, стараясь быть как можно осторожней. Я начала ее кормить, разговаривая с ней, а Рита снова ушла на кухню.

После того как я сама поела, дала Екатерине Александровне таблетку и расписалась в журнале, как учил Ренат.

— У вашего мужа сегодня день рождения, Вам, наверно, тоже интересно, почему их нет? Я полночи не спала, так переживала, но надеюсь, что у них все хорошо и они скоро приедут.

Я ей с восторгом начала рассказывать, какие подарки сделал мне вчера Ренат, рассказала про оркестр, про платье и колье. Даже про то, как Дамир Анварович застал нас целующимися, и не смогла удержаться от смеха — как же неловко было в тот момент. И о том, как он сделал мне комплимент, а потом они вдвоем ушли.

Поделилась с ней своими переживаниями и по поводу Рената, договора, свадьбы. Даже смогла рассказать о своих чувствах к нему, и о том, как боюсь сегодняшнего вечера.

Кажется, что она меня сейчас понимает лучше всех. Кому, как не ей, я могу все рассказывать?

Все это время я сидела у ее ног и держала ее за руку. А потом резко пришло осознание, что эти трое могли поехать к моему отцу. Точно, как же я сразу не догадалась об этом!

Вскочила, по комнате начала ходить. Переживания за папу стали такими сильными, такими болезненными. Как он переживет эту новость, что я мертва? И переживет ли вообще? Но если вдруг что, Ренат ведь обещал помочь ему? Как же я боюсь, как тревожно. Я даже ни о чем думать больше не могу.

***

До самого вечера я была с Екатериной Александровной. Я сбилась со счету, сколько раз я подходила к окну в холле и смотрела, не приехали ли они. И даже пару раз пыталась у Риты узнать, нет ли каких новостей. Но она лишь мотала головой и говорила, что ей ни о чем не докладывают.

В столовой царила суета: Рита с тетей Валей готовились ко встрече гостей и сервировали праздничный стол. А к Екатерине Александровне пришла женщина-стилист и начала ее подготавливать к мероприятию. И все уже было готово, но мужчин все равно не было.

Самое тяжелое в этой ситуации — ожидание и неведение. Надеюсь, мне Ренат все расскажет и успокоит.

— Какая вы красивая! Вы и так красивая, но сегодня по-особенному, — говорю Екатерине Александровне, когда ушла стилистка. — Вы, наверно, тоже ждете мужа и не знаете, где он и почему не заходит? А может, и знаете. Вам, наверное, Дамир Анварович говорит о своих планах.

Вздыхаю тяжело. Осталось только пережить этот вечер, а дальше, уверена, будет легче.

Вспоминаю, как Ренат говорил про какую-то опасность. Но что может случиться, интересно? Кому я вообще сдалась? Зачем меня прятать?

Если только от этой Дианы. Что у нее в голове — об этом можно лишь догадываться. Ведь она, наверное, безумно ревнует своего жениха, и ее по-своему можно понять. Но и на что способна эта девушка, я даже не представляю. Понятно одно — просто так она не отступится. Что-то будет, чувствую.

Все эти мысли сводят с ума.

Ну когда же он придет? Я так соскучилась, словами не передать. Так хочу увидеть его, голос услышать. Так хочу, чтобы он зашел сейчас, обнял и все рассказал.

Достаю из кармана его часы. Надеюсь, он не будет ругаться, что я их взяла? Рита говорила, что гости придут в семь вечера, и осталось всего пятнадцать минут. Может, в комнату свою пойти?

Из холла послышался шум и голос, его голос!

Глава 33

Подбегаю к двери, словно окрыленная, и все внутри замирает от предвкушения того, что увижу ЕГО сейчас, что все сейчас объяснит и расскажет, обнимет, прижмет, поцелует, успокоит. Как же я соскучилась по нему, словами не могу этого передать.

Приоткрываю дверь и в щелочку смотрю, наблюдаю, как он раздевается, и улыбаюсь.

Приоткрываю дверь еще шире и… все внутри замирает.

Рядом с ним стоит Диана и… чемоданы.

Я рот приоткрыла, глаза вытаращила, когда он начал снимать с нее шубу. Она такая счастливая рядом с ним, улыбаются друг другу. А на моем лице ужас застыл. Не понимаю, игра уже началась? Или…

Закрываю дверь. Это все неправда, не может быть правдой. Он ведь обещал, что не приведет ее в дом? А вместо этого слышу, как колесики чемоданов едут по плитке и приближаются. Они разговаривают, и она смеется. Этот смех оглушает и эхом в голове отзывается еще долго.

Не сдерживаюсь и снова подглядываю в щелочку. Они скрываются в коридоре, где наша комната. Что же происходит?

Выхожу и иду за ними, а внутри все будто огнем горит. И до боли сердце сжимается, когда Ренат, спиной ко мне, открывает дверь... Дверь в нашу комнату.

Удушающий ком в горле возник, глаза на мокром месте. Почему он передумал? Зачем обманул меня?

Подхожу и стою за закрытой дверью. Но я же должна верить ему, все ведь не просто так, этому есть свое объяснение — где-то в глубине сознания убеждает меня внутренний голос. Но почему он пришел один? Где Валид и Дамир Анварович? Они что, были не втроем?

— Теперь это наша с тобой комната, любимая. — Что? Их комната? Любимая?

— Ренат, я так счастлива. Спасибо тебе за все. Спасибо, что вчера приехал ко мне ночью. Мне сразу так спокойно стало и совсем не страшно.

— Ну что ты, я разве не мог не приехать? Не бойся ничего, я рядом, и всегда теперь буду с тобой. — На ресницах слезы повисли, смаргиваю, и они скатываются по щекам вниз.

Сказать, что мое сердце вырвано и безжалостно растоптано, это ничего не сказать. Нет сомнений, что он провел ночь с ней. Нет сомнений, что он врет не ей, а мне. За что…

— А ты уже сделал с этой девчонкой, что обещал? — Сосредоточила все внимание на ответе Рената. Руку на дверь положила перед собой.

— Не переживай, милая. Раз обещал, значит, сделаю. Она больше ничего не значит для меня, после вчерашнего. Как же я испугался за тебя! Да она и никогда ничего не значила. Ты моя единственная.

Вытираю дрожащими руками слезы, что катятся не переставая по щекам, открываю дверь, и вижу, как она обнимает его, стоя спиной ко мне. И он, он тоже ее обнимает.

Встречаюсь с его глазами. Сдерживаю спазмы рыданий, стараюсь не издать ни звука. Дыхание задерживаю.

А он смотрит на меня, а я читаю в его взгляде злость и ярость. На меня? Вижу, что он не отпускает ее и не собирается. Рукой мне подает быстро знак, чтобы я уходила, а затем палец к губам приставляет, показывая, чтобы молчала.

— Я не обижу, обещаю, — говорит и смотрит мне в глаза. Кому говорит? Ей? Демонстративно при мне?

Одной ладонью гладит ее по волосам, как совсем недавно меня, а второй — все так же машет мне, чтобы я ушла. И не мешала?

Лишь киваю ему, показывая всем видом свою боль и разочарование, и ухожу, зажав рот ладонью.

Немного отойдя, ускоряюсь до бега. Бегу в комнату к Екатерине Александровне. И только я забегаю внутрь, как сразу же сползаю по стенке вниз и начинаю рыдать, хватая ртом воздух. Руками лицо закрываю, остановиться не могу, не в силах больше. Как же так?

Слова его вспоминаю: «Ты что, правда подумала, что я ее приведу в дом? Тем более в эту спальню? В нашу с тобой спальню?»

И он сделал это, сделал! Она будет спать там, где я спала, где он обнимал меня и любил. Любил? Да он же с ней был этой ночью.

Лучше бы он к отцу поехал, я смирилась уже с этим, приняла. А вот это не смогу принять. Слишком внутри все разворотил, расковырял и плюнул, прогнав из комнаты. Как же это все терзает изнутри. Рена-а-ат.

Слышу приближающие шаги, но нет сил встать и остановить рыдания. Дверь открывается, медленно убираю руки от лица, и вижу перед собой ноги в ботинках, не его ноги.

— Что за сопли? — Дамир Анварович.

Поднимаю подавленный взгляд на него. Вижу, что он усмехается. Конечно, давайте, добивайте, что уж там.

— Закончилась твоя эра, да? — опускается на корточки и пальцем поднимает мою голову за подбородок. — Ты больше не жена. Он как женился, так и развелся, без твоего согласия.

— С днем рождения, — говорю сдавленным голосом, глотая слезы. — Это вам мой подарок, Вы о нем мечтали. — Снова усмехается.

— Спасибо, принято. Ты знаешь, где я был? — Мотаю головой в знак отрицания. — У твоего отца. — Веки еще больше задрожали, они оба режут без ножа словами. — Ты теперь для него мертва. А ты знала, что это Ренат дал мне доказательства?

— Знала, — голос срывается, губы снова дрожать начинают.

— Я сегодня всем объявлю, что ты мертва. — Киваю ему. — Но ты жива, и ты не жена. — Уже ничего не вижу из-за слез. Зачем я тогда жива, если никому больше не нужна? — А ты ведь можешь связаться со своим папочкой и все испортить.

Набираюсь храбрости и со всей душевной болью отвечаю:

— Я обещала Ренату… — всхлипываю, вспоминая, как именно я обещала. — Обещала, что никогда не выдам эту ложь и не предам. Будьте уверены, я никогда и ни за что этого не сделаю.

— Почему я должен тебе поверить? — Понимаю, что не вижу в его глазах ни злости, ни ненависти, ни ярости. Неужели он и правда успокоился, отомстив моему папе таким способом?

— Вы не обязаны мне верить. — Снова ухмылка.

— И что мне теперь делать с тобой сегодня? В подвале будешь сидеть? — В подвале? Зачем в подвале? — Скоро гости придут, а ты мертва. И как я понял, Ренату нет дела сегодня до тебя. Из-за этого рыдаешь?

— Подвал, так подвал. — И опять все та же ухмылка, но не злорадная, а добрая.

— Ладно, вставай, — поднимается сам и протягивает мне руку. Медленно подношу свою, и он хватает меня и поднимает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он… Он больше не злится на меня? Даже плакать перестала.

— Ты сегодня сидела с Катей… Екатериной Александровной?

— Да, я, — смотрю на него, открыв рот, и не верю в происходящее.

— Таблетки вовремя давала? — спрашивает, подходя к жене.

— Вовремя, да.

— Она хорошо ела сегодня? Кто процедуры делал? — наклоняется и целует ее. Я даже слегка улыбнулась, а затем резко перестала, вспоминая поцелуи, что ранят до глубины души.

— Процедуры Рита делала, а я кормила и регулярно поила. Екатерина Александровна все съедала, она большая молодец, — я говорю, а он подходит к комоду, что-то оттуда достает и наливает в стакан воду.

— Хорошо, хорошо, — возвращается ко мне и протягивает стакан. — Успокойся немного, это поможет, — дает мне еще какие-то таблетки. Беру их дрожащими руками и смотрю на него.

— Не бойся, пей, это успокоительное. И помоги мне ей платье надеть. В гардеробной висит, красное.

— Хорошо, — выпиваю таблетки и отдаю стакан. — Сейчас принесу.

Мне это все снится? Он не прогоняет меня, не трогает, не обижает и разрешает с Екатериной Александровной время проводить. Что вдруг случилось? Затишье перед бурей? Или это выражение олицетворяет исключительно Рената?

Иду в гардеробную, нахожу нужное платье. Оно одно, красное, беру его и выхожу. Дамир Анварович стоит у двери и кивает кому-то, а затем кивает в мою сторону. Поворачивается ко мне и смотрит с сожалением.

Мелкая дрожь снова охватила все тело. Что опять меня ждет? Что означают эти его кивки? И кому они были предназначены?

Смотрю то на дверь, то на Дамира Анваровича, и ничего не понимаю.

— Платье. — говорю дрожащим голосом и смотрю ему в глаза.

— Положи его на кровать, дочка.

Сердце кольнуло с невероятной силой. Подумать только, куда уж больше, но снова боль разрастается вместе с разочарованием и глубоким отчаянием. Глаза моментально наполняются новыми слезами.

И это все было ложью, сладкой, манящей, и такой желанной ложью. И я верю и верю каждый раз в нее, обжигаюсь и снова верю.

Неспроста он напоследок был так добр ко мне. Чувствую, сейчас что-то будет, ощущаю неизбежное всеми фибрами тела, души и сознания. Что за таблетки я выпила? Почему слабость ощущаю сильную?

Прошу, только не то же самое, что он сделал со мной в первый раз. Я больше не переживу. Я даже сопротивляться не буду.

Иду на ватных ногах к кровати, и не говорю больше ни слова. Только пытаюсь дыханием себя успокоить и мыслями… о нем.

Вспоминаю со слезами на глазах все то прекрасное, что было между нами, все слова сказанные, всю заботу подаренную, все минуты, прожитые с ним рядом. Так ярко, так остро все всплывает, даже запах его ощутила сознанием, его руки почувствовала кожей, его голос услышала в голове. И даже что-то приятное внизу живота почувствовала, там, где должен был появиться плод нашей безумной связи. Да, бессознательно я этого очень сильно хотела.

Улыбаюсь и кладу на кровать красное платье, которое так похоже на мое, подаренное им. Слезы капают на него, оставляя мокрые пятна.

Кроваво-красный цвет от слез, который ассоциируется у меня с нашей первой встречей, и с самой последней...

Слышу за спиной приближающие шаги, и не одного человека. И стараюсь только смотреть на мокрые следы от слез на платье, и прислушиваюсь только к своим прекрасным воспоминаниям.

Веки тяжелеют, глаза закрываются сами, тело расслабляется полностью. Меня ловят чьи-то руки, и это не его руки.

Всепоглощающая темнота засасывает меня все дальше от реальности.

Все отключается.

Пустота.

***

Боль во всем теле, голова тяжелая.

Холодно.

Почему мне так жестко? Почему не могу пошевелиться?

Пытаюсь глаза открыть, и сквозь узкий просвет, сквозь ресницы, вижу тусклые лампочки на потолке.

Хочу вспомнить последние события, но помню только его запах и красное платье со своими слезами. Еще вспоминаю свой страх предстоящей смерти.

Почему я еще жива? А я жива?

В тело начинает потихоньку приходить сила, шевелю пальцами, стараюсь согнуть ноги в коленях и руки в локтях. Чувствую, что я полностью раздетая, и что тело во что-то теплое завернуто.

Трогаю голову руками, она очень тяжелая, а волосы все спутанные и липкие.

Мамочки, что со мной произошло, почему я ничего не помню? От этого стало очень страшно. Паниковать начинаю сильно, всё свои волосы трогаю и не могу понять, в чем они.

Затем поднимаю руки над собой, смотрю на них, и до сознания доходит, что это багровая кровь.

Истерика подступает, руки дрожат, стараюсь прислушаться к ощущениям боли, но ничего не чувствую, только тяжесть, но никакой боли нет в голове. Так почему на мне кровь? Это моя кровь?

Ищу в себе силы и приподнимаюсь, корчусь в сопротивлении тяжести и слабости. Нужно понять, что со мной, где я, и по возможности что-нибудь вспомнить.

Осматриваюсь кругом. Я лежала на полу, завернутая в два одеяла. И да, я совершенно голая, я не ошиблась. И тело испачкано засохшей кровью.

Снова стараюсь понять свои ощущения внизу: боль, жжение, или что-то еще, но опять ничего. И на теле нет новых ударов, ушибов или ран. Ничего не ощущаю, и это радует. Значит, кровь не моя? А чья тогда?

В помещении, где я нахожусь, совсем нет окон, только одна дверь. Стены, как и пол, все в серой плитке, вдоль стен стоят какие-то огромные газовые котлы, бойлеры, баки, насосы. Множество труб, от широких до тонких, краны и счетчики.

Котельная. Я в какой-то огромной котельной и, возможно, в подвале.

«Подвал, так подвал»… Точно, Дамир Анварович же хотел меня тут спрятать. Только вот тут ли я? И почему я все же в таком виде? И что за таблетки он мне дал? Совершенно ничего не понимаю.

А Ренат? Он знает, что я тут? Он позволил этому произойти?

Или у него теперь новая, любимая жена? Диана — которая так молниеносно заняла место в его сердце и постели, и вытеснила меня оттуда. Победила.

Встала на ноги, укуталась в одеяло и подхожу к двери. Приложила ухо к ней и вслушиваюсь, закрыв глаза. Тишина. Открыть не решаюсь. Я помню, как Ренат просил не шуметь, да и сил нет на это. Нет сил даже голос подать, будто он вовсе пропал.

Отхожу от двери, оборачиваюсь назад, и замечаю, как на одном бойлере лежит стопка одежды. Подхожу, беру, а из-под нее на пол падает листок, сложенный вдвое.

Поднимаю его, разворачиваю и начинаю читать слова, написанные аккуратным и ровным почерком.

«Прости меня, моя маленькая…»

Резко сминаю этот листок в руках. Дышу учащенно, хмурюсь.

Это Ренат мне оставил? Так он знает, что я тут? Это он меня сюда принес и оставил?

С каждым вопросом в голове все сильней сминаю листок со злостью.

Прости…

Прости меня…

Простить?

Отшвыриваю его от себя вместе с вещами.

Просит простить его. А за что? За то, что каждый раз причиняет невыносимую боль? С каждым разом все сильнее, больнее и изощреннее? Мог бы просто сказать правду о том, что она переедет в его комнату. Я же спрашивала его, а он обманул.

Мне говорил, что она ничего не значит для него, и ей говорил то же самое. Все слово в слово. Меня целовал, потом к ней сорвался ночью, успокаивал ее от чего-то, пока я переживала и нервничала из-за него.

Развелся со мной и ничего не сказал.

Выбросил, вычеркнул.

Ненавижу, как же я ненавижу его.

И себя, за слабость свою, за бешеную привязанность, которую ничем не смогу разорвать.

И эта его записка как плевок в душу! Даже не подойду к ней, ни слова не прочитаю.

Без сил опускаюсь на колени, и через какое-то время ложусь на пол.

Не хочу больше жить.

Для папы я мертва, в этом доме я больше никто, зачем тогда мне существовать?

И слез больше не осталось.

Эмоций не осталось.

Даже боли не осталось.

Все померкло!

Информация для читателя.

Дорогие, вот и подошла к концу первая часть трилогии «ПЛЕНЕННАЯ ПОНЕВОЛЕ»

Но я не оставлю вас на этой грустной ноте, поэтому смело переходим во вторую часть! И ПРОДОЛЖАЕМ ЧИТАТЬ!

Кликабельная ссылка прикреплена в аннотации к этой части.

Летим дальше за новыми эмоциями, тайнами, интригами, и дозой сумасшедшей любви!????❤️????️

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец