Соседка. Зрелая соседка

Глава I

Эпизод 1

Раннее утро. Начало 90-х. Небольшой посёлок, затерявшийся среди бескрайних полей — не то деревня, не то островок угасающей советской эпохи. Дома в основном одноэтажные, с покосившимися заборами и огородами, где картофельные грядки соседствуют с ржавыми гаражами. Местные живут как одна большая семья: сплетничают через забор, собирают грибы в ближнем лесу и настороженно косится на чужаков.  

Просыпаюсь, как всегда, на рассвете — армейская привычка въелась в плоть. Будильник не нужен: тело само знает, когда вставать. Час «погонят балду» — так я называю утренний ритуал: разминка, чтобы разогнать ночную скованность, ледяной душ, крепкий кофе с чёрствой булкой. Живу один, и это мне нравится. Никаких упрёков, никакой суеты. Только тишина, нарушаемая криками петухов да гулом «Запорожца» соседа.  

После развала Союза вылетел из армии, как пробка из шампанского. Теперь работаю начальником охраны на местном заводе — должность солидная, зарплата позволяет не считать копейки. Дом — лишь место, где можно выспаться и побыть наедине с собой. Обстановка спартанская: железная кровать, стол с радиоприёмником, на стене — фотография моего взвода. Иногда кажется, что прошлая жизнь осталась на том пожелтевшем снимке.  

Но последние две недели рутина дала трещину. Каждое утро, выглядывая в окно кухни, вижу одно и то же: соседский участок, заросший бурьяном, и её. Девушку с тяпкой в руках, которая яростно сражается с сорняками, будто пытается вырвать с корнем всё прошлое. У остальных жильцов огороды — как с картинки: ровные грядки, аккуратные тропинки. А у новых соседей — хаос. Трава по пояс, яблони в паутине дикого винограда. И эта хрупкая фигурка в коротких шортах, которая верит, что справится в одиночку.  

Сегодня, как обычно, наблюдаю за ней. Солнце едва встало, а она уже на поле боя. Блондинистые волосы собраны в небрежный хвост, майка с какой-то иностранной надписью. Вчера было «Still waters run deep» — «В тихом омуте черти водятся». Позавчера — «The forbidden fruit is always the sweetest». Сегодня белая майка кричит чёрным шрифтом: «Strike while the iron is hot». В голове щёлкает: это же похоже цитаты из Шекспира. Неужели она намеренно выбирает такие?  

Она ловит мой взгляд, улыбается и машет рукой. Я киваю в ответ, сжимая кружку. Отводить глаза уже поздно — заметила. Девчонка явно северянка: кожа фарфоровая, в отличие от загорелых местных. Движения грациозные, но упрямые — как у тех юных лейтенантов, что верили, будто могут изменить мир.  

Рядом с ней иногда появляется щуплый мужчина. Жестикулирует, что-то сердито объясняет. Она целует его в щёку, словно ребёнка, и он уходит, разводя руками. Может, брат? Муж? Не похоже. Слишком разные они… 

Недавно она начала замечать меня. Стоит мне появиться у окна — машет рукой, словно старому знакомому. Я киваю в ответ, но не решаюсь выйти. Странное чувство: будто я знал её когда-то. Из глубин памяти всплывает лицо, похожее на её, но тут же гаснет, как искра. Взрыв... тот самый, что оставил в голове пустоту. Фугас? Снаряд? Не помню. Только осколки: запах гари, крики, белый свет.  

Она машет снова. Солнце играет в её волосах, и что-то сжимается в груди. Может, стоит заговорить?  

«Война план покажет», — бормочу я армейскую поговорку и натягиваю рубашку. Мое терпение лопнуло, как перезревший стручок. Хватит пялиться из окна. Пора узнать, что скрывается за её шекспировскими ребусами.  

Сердце стучит, будто снова двадцать лет. Интересно, она догадывается, что её «тихий омут» уже захлестнул меня с головой?  

Эпизод 2

Двор соседей встретил тишиной — ни машин в гараже, ни голосов и это обнадеживало. Только ветер играл с занавеской у двери, поднимая её край, будто зазывая в танец. Не стал звать — шагнул внутрь, сквозь шелковую пелену, впитавшую запахи ванили и старого дерева.

Она стояла посреди комнаты, руки скрещены на груди, словно щит. Но глаза... Глаза выдали всё: в них вспыхивали искры любопытства, трепетная дрожь предвкушения, а где-то в глубине — тень страха, спрятанная под маской дерзости. Мой язык прилип к нёбу. Первый вопрос вырвался грубо, как выстрел:  

— Ты одна?

— Я знала, что «тихий омут» рано или поздно затянет— её голос похож на шелест страниц.

Я молчу. В груди — шторм. Она смеётся, и мир сужается до точки: её руки, протянутая в мою сторону, капли пота на шее, тень ресниц, упавшая на щёку.  

Я знаю: уже поздно отступать.

Она кивнула, медленно, будто давая время передумать.  

— Пока одна, — голос звучал как шёпот листвы в ночи.  

— Чай? — спросила просто, будто мы так встречались годами.  

Кивнул, приближаясь. Вблизи она была огнём: ямочки на щеках — две ловушки для взгляда, грудь, подчёркнутая тонкой тканью, ноги, сведённые в стойку, будто готовая к прыжку пантера. Восточная кровь давала о себе знать — в изгибе бровей, в золотистом отсвете на коже. А глаза... Зелёные бездны с янтарными всполохами — смотрели в самую душу, выворачивая её наизнанку.  

Шаг вперёд. Руки сами потянулись к ней, но она скользнула в сторону, как тень. Заваривала чай, намеренно замедляя движения: кружка в её пальцах, струйка пара, изгиб спины, когда она наклонялась к столу... Шорты обтягивали, как вторая кожа, а сквозь ткань майки проступали тёмные острия сосков. Моё тело ответило мгновенно — кровь ударила в виски, в низ живота. Спортивные штаны предали, выдав желание.  

Она заметила. Улыбнулась уголком губ, будто играя в кошки-мышки. Наклонилась за ложкой, демонстрируя округлость ягодиц, потом потянулась к верхней полке, заставив майку приподняться, открыв полоску кожи...  

— Помоги достать варенье, — сказала она, указывая на кладовку. Голос — мед и яд.  

В тесном пространстве, пахнущем корицей и пылью, она встала на табурет. Я обхватил её талию, пальцы впились в горячую кожу. Она потянулась вверх, тело выгнулось, и вдруг — мягкая тяжесть её ягодиц прижалась к моему лицу. Аромат смешался с запахом её возбуждения — горьковатый, как полынь, сладкий, как перезрелая слива.  

— Девочка... — прошептал я, губы в полумиллиметре от её кожи.  

Табурет качнулся. Руки дрогнули. Шорты соскользнули с её бёдер, как опавшие лепестки. Она не сопротивлялась — лишь замерла, спиной ко мне, позволив ладоням скользнуть вниз. Её тело дрогнуло, когда я вошёл — медленно, преодолевая сопротивление, пока не погрузился полностью. Она вскрикнула, но звук превратился в стон, приглушённый губами.  

В соседней комнате хлопнула дверь.  

— Аня! Где ты? — звонкий голос разрезал воздух.  

Она сжалась внутри, словно пытаясь удержать меня.  

— Подожди... — прошептала, обращаясь к голосу, но её бёдра сами начали движение — медленные, манящие, затягивая в ритм.  

Я прижал её к стене, губы впились в шею, руки сжали грудь — упругую, отзывчивую. Она задыхалась, прикусывая губу, чтобы не выдать себя. Каждый толчок — как удар сердца, каждое движение — граница между болью и восторгом.  

— Только не в меня... — выдохнула она, когда волна накрыла.  

Отпрянул в последний момент. Горячие капли упали на её спину, смешавшись с потом. Она обернулась, глаза блестели, как у хищницы после удачной охоты. Без стыда, с насмешливой нежностью, опустилась на колени, вытирая меня своими же трусиками. Губы коснулись головки — лёгкий, почти невесомый поцелуй.  

— Больше не хулигань, — сказала, но в её взгляде читалось обратное.  

Пока она уводила подругу, я стоял, прислонясь к стене. Воздух пахёл её телом, грехом и свободой. А за окном петухи кричали, будто смеялись над человеческими слабостями.