Продана криминальному боссу

Глава 1

Аннотация

— Сколько вы хотите за неё?

— Вы хотите купить мою женщину?

— Почему нет? Сколько вы хотите за неё?

Цинично. Словно выторговывал у него эксклюзивную тачку или скаковую лошадь. Прокурор потёр покатый блестящий от пота лоб. Хмыкнул. Полез в портфель, достал папку.

— Вот, — он перелистнул пару страниц. Там были даты, цифры. В пластиковом кармашек лежали счета, чеки. Всё, что на неё потратил, записал. Вот свинья…

— Сколько?!

— Шесть миллионов двести семьдесят семь тысяч сто двадцать рублей, — он зачитал итоговую сумму. — Вам прислать её вещи с водителем?

Он — бизнесмен и по совместительству глава влиятельной преступной группировки. Он холоден, расчётлив и богат.

Она — живая игрушка в руках влиятельного садиста. У неё есть всё. Она красива, образованна и... сломана. Решившись, наконец, бежать, она едва не попадает под его машину.

Альтернативная Россия (в плане преступных группировок, их законов)

ПРОДА 2 РАЗА В ДЕНЬ. ПОСЛЕ ПОДПИСКИ РАЗ В ДЕНЬ ИЛИ ЧЕРЕЗ ДЕНЬ.

Я и мой Муз будет рады комментариям и лайкам. Не забудьте положить книгу в библиотеку, чтобы не пропустить выход новых прод. Всем добра, любви и удовольствия от прочтения!

Глава 1

— Мы взяли их.

Сухо и отрывисто прозвучало в трубке смартфона. Звонил Леонид — правая рука «Семьи». Значит, поймали с поличным. Александр резко отрапортовал «Я понял» и крепче сжал корпус телефона. Грани трубки впились в пальцы.

Он глубоко вдохнул, в надежде, что порция холодного воздуха сумеет остудить пожар в груди. Кондиционер не помог — внутри всё полыхало. Александр встал с кресла и, сделав шаг, ткнулся лбом в прохладное стекло панорамного окна.

Вид с девяносто первого этажа офиса консалтинговой компании Воскресенских был превосходным — над пыльно-серыми, стеклянными колоннадами небоскрёбов словно бы сверху лежало чернильное полотно Москвы-реки. Много раз вид безмятежной воды успокаивал нервы. Но не сегодня.

Жену поймали на измене. Младший брат решил отойти от дел. Отца жрал рак. Ему на голову рухнуло управления делами «Семьи» в полной мере. Это должно было случиться не раньше, чем через двадцать-тридцать лет — Глава покидает свой пост лишь после смерти. Отцу, в лучшем случае, оставался год, и Александр понимал, что всё ещё не готов. «Семья» — это больше, чем просто кровное родство нескольких людей. «Воскресенские» были одной из основных группировок, которые начали еще в 90-х и плавно перетекли в легальный бизнес, которым прикрывались.

Какой из него к чёрту глава, если он даже за собственной женой не сумел уследить?!

— Александр Искандерович, ваш кофе.

Секретарша Алёна вошла с подносом, так и не дождавшись разрешения войти. Видимо, стучала, а он ничего не слышал.

— Спасибо.

Воскресенский задержал взгляд на глубоком вырезе её блузки. Пар исходил от чашки огненного, его любимого, американо, и кокетливо то скрывал, то открывал краешек красного бюстгальтера, будто бы случайно выглянувшего наружу. Алёна давно ходит возле него, как кошка. И выглядит соответствующе. Совсем потеряла страх. Кто у них отвечает за дресс-код вообще?!

Ох, как много тёлок хотели лечь под братьев Воскресенских! Как будто это высшая цель их жизни и билет к безбедной жизни до конца их дней. Глупые. Однодневки его никогда не интересовали, даже раздражали больше. Глупые, обколотые с ног до головы. С ним даже поговорить не о чем. Просто куски мяса не возбуждают.

— Я уезжаю. До конца дня меня не будет.

В Семье не ходят налево. В семье чтут честь и достоинство жён. За десять лет брака Александр откинул сотни таких вариантов. А почему, собственно? Лена изменяла ему чуть ли не в открытую! Он уже не был уверен, что эта её измена не первая. Почему он-то себя тормозит?

Направляясь к выходу, Александр обошёл секретаршу, растерянно стоящую посреди кабинета, и вдруг резко остановился. Повернулся. Взял её за плечи. Девчонка ахнула, опустила глаза в пол и покраснела. А по лицу видно было – довольная! Воскресенский сделал два больших шага, её ноги засеменили, запутались вслед за его. Прижал её к стене, потянул узкую юбку вверх. На ней ожидаемо были чулки. Никакого профессионализма. Кто только набирает этих проституток на работу?!

Алёна молча возилась попеременно с его ремнём и своей блузкой, чтобы показать во всей красе своё юное тело. Продать подороже.

Послышался треск ткани, кажется, разрез юбки треснул и стал ещё выше. Воскресенский подсадил её на себя, Алёна обхватила его ногами. Девчонка уже была готова – Александр понял это сразу, как вошёл в неё. Даже сейчас она ни разу не подняла на него свои бесстыжие довольные глаза, только тихонько всхныкивала и подмахивала на каждый толчок. Воскресенский не церемонился с ней – вбивался нещадно, будто хотел втрахать в неё всю свою злость на изменщицу-жену. Как будто хотел через неё сделать больно всем загульным бабам, которые падки на чужие члены и кошельки.

Он не стал затягивать процесс. Скинув напряжение ей на похотливо развернутые бёдра, Воскресенский торопливо привёл себя в порядок и ушёл, хлопнув дверью.

-2-

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Их взяли в «Риц Карлтон». На Тверской. В президентском номере. — Помощник Леонид встретил его на крыльце их семейного особняка в Серебряном бору.

Александр тихо выплюнул ругательство. Она будто бы даже не скрывалась. И скорее всего, оплатила номер с его карты. Сволочь…

— Кто-нибудь их видел?

— Нет. Она вписалась под другим именем. Мы вывели их через служебную лестницу, постояльцы ничего не видели. С персоналом остались наши люди. Они подробно объяснят, что будет, если кто-то из них откроет рот.

Леонид Багиров, выглядевший намного моложе своих лет, был в отличной форме и легко побеждал Александра на тренировках. Он посвятил свою жизнь семье Воскресенских, не создав собственной, но всегда держал дистанцию. Сейчас, когда над семьей нависла угроза, он держался спокойным и отстраненным, хотя Александр видел в его лице то же отвращение. Предательство. Хуже стаи тараканов на обеденной тарелке.

Спускаясь в подвал, Александр ослабил галстук, который казался удавкой. Подвал с кирпичной кладкой, коваными светильниками и винным погребом всегда казался ему пыточной. Так и было. Там часто проводились казни, на которых дети Воскресенских должны были присутствовать с двенадцати лет. Александр помнил одиннадцать казней, но лишь эта касалась его лично.

Он толкнул дверь.

Двое стояли на коленях, в чём были пойманы: мужчина — в полотенце, обернутом вокруг бёдер, Лена — в алом шёлковом халате. Мужчина дрожал не то от подвального холода (похоже, его выдернули из душа), не то от страха. Его голая грудь с редкими волосёнками будто бы свернулась внутрь, как у рахитика. Кожа на сутулых плечах покрылась пузырями мурашек. Стандартный рост, стандартная комплекция. Курносый блондин с бесцветными ресницами и лицом простачка. Что она в нём нашла?

— Кто он?

— Не из местных. Так, мелкий манагер, — ответил Лео.

Александр перевёл взгляд на Лену. Прямая спина, гордое лицо, упрямо сжатые губы. Ленка смотрела перед собой, но, почувствовав взгляд мужа, подняла глаза. Резким взмахом головы откинула с плеча копну чёрных волос. Семейная черта Калинских — выглядеть достойно, даже когда жизнь размазывает тебя по земле тонким слоем. Стоя на коленях, в неглиже, под дулами пистолетов, Елена будто сидела на троне. Как Елена Троянская. К запаху гниения примешался запах её древесных духов. Гниль, скрытая ароматом парфюма. Так пахла её продажная душа.

Когда-то Александру нравилось покорять её — холодную, неприступную, красивую. Нравилось ловить восхищенные взгляды и осознавать, что она его. Но то были мысли пацана. Сейчас, глядя на ту, с кем делил постель, он не понимал, что чувствует. Знал ли её? Любил ли хоть день? Да, любил. Как отец любил свою породистую скакунью Долли, как Лёня — свой винтажный «Кадиллак Фаэтон». Радость обладания статусной вещью. Брак с наследницей Калинских сулил обеим семьям укрепление влияния в городе и успех в бизнесе. Он знал это, и она тоже. Но знали ли они друг друга?

— Как давно?

— С пару месяцев, — невозмутимо ответила Елена. Александр посмотрел в сторону, избегая смотреть в её самодовольное лицо. «Я тебя сделала» — читалось в каждой черточке её безупречного лица. Он снова ощутил, как внутри полыхнуло.

— Тебе есть, что сказать? — спросил он и, поморщившись, будто проглотил пригоршню стальной стружки, добавил. — Леночка...

— А тебе?

Она подняла голову и прищурила глаза, совсем чёрные в блеклом свете электрических ламп, умело врезанных в кованую люстру семнадцатого века. Александр непонимающе нахмурил брови.

— Ты помнишь, какое у меня любимое вино? Помнишь, когда ты в последний раз был на моём дне рождения? Весь праздник, не только под конец? Ты помнишь, когда сам в последний раз выбирал мне цветы? Сам, а не твоя глупая секретарша? Кстати, у неё отвратительный вкус.

Она поморщилась, словно вспоминала все присланные букеты, которые на следующий же день бросала в мусорное ведро, ссылаясь на внезапный приступ аллергии. Она никогда не была честной с ним — у Александра открылись глаза. Елена всегда играла роль статусной жёнушки, а он и не пытался узнать её настоящую.

— Кто я для тебя? Обложка? Шлюха из эскорта? Кукла из сексшопа?! — вскинулась она, словно прочитав его мысли.

— Мы могли бы поговорить и не доводить до этого.

— Зачем?! Саш, ты всегда слышишь то, что ты хочешь слышать. Непробиваемое бревно!

В её глазах было столько ненависти… Александр даже представить не мог, что всё настолько запущено. Он ведь делал для неё всё.

— Мне надоело. Мне надоело жить в этом доме, мне надоело спать с тобой в одной и той же позе, мне всё надоело. Я лучше умру, чем останусь под вашей проклятой фамилией ещё хотя бы на один день…

— Елена Владимировна Воскресенская, в девичестве Калинских. За измену семье вы приговариваетесь к смерти через выстрел в сердце.

Александр вдруг понял, что они с Леной не одни в этой комнате. Твёрдый голос Леонида донесся откуда-то сбоку, кажется, из ниши, образованной двумя мраморными колоннами. Отец сидел в инвалидной коляске, бледный, ослабевший, с почти лысой головой, но несмотря на это, по-прежнему суровый. Позади него стояла мать. Взгляд её был рассеянным, черты лица заострились не то от резкого, контрастного освещения, не то от излишней худобы, которая со временем съела её статную фигуру, не хуже, чем рак отца. Она с силой сжимала ручки его кресла — лишь это выдавало её волнение, в остальном она выглядела бесстрастно, сдержанно. Демид — средний сын — стоял по левую руку от Искандера Борисовича. Данил — младший — отсутствовал, как и его жена Лилия. Ещё двое человек из самой надёжной охраны стояли позади пленников.

— А что будет со мной? — подал голос любовник.

— Вы ведь православный, верно? — уточнил Леонид и, не дождавшись ответа, едко и цинично продолжил. — Не беспокойтесь, ваше тело будет передано земле по всем канонам…

— Да вы спятили! Это что, розыгрыш? Это моя бывшая устроила, да?! Где камера? Ребят, серьёзно, кончайте, а?!

Мужчина завертелся на месте, попытался встать с колен, но один из охраны, пригвоздил его обратно к полу.

— Господи, закрой ты уже рот и прекрати ныть! Прими смерть, как мужчина, а не его подобие! — подала голос Елена, добавив в этот дурной спектакль ещё больше нелепого пафоса.

Процесс действительно начинал напоминать балаган. Суд и без того затянулся, а отцу требовался покой. К чувству стыда и гнева примешивалось чувство вины перед родителями — Александр боялся поднять на них глаза. Будто ему снова было двенадцать.

— Слушайте, я — свободный гражданин, мы в цивилизованной стране. Что за, мать вашу, каменный век?! Убери пушку, эй, ты!

Два выстрела в грудь заставили мужика замолчать навечно. Его тело грузно шлепнулось прямо к коленям Лены. На её лице не возникло ни тени отвращения, когда тягучая бордовая кровь потянулась к полам её халата, она лишь вздрогнула на звук первого выстрела. В мужика стрелял Леонид. Убить жену Александр предстояло лично.

— Если хочешь, давай я, — шепнул в его сторону Лёня. Правилам это не противоречило.

— Пусть сам! — рявкнул отец, и Леонид, вложив оружие в руку Александру, отступил назад, в тень.

Чуть теплая рукоять плотно легла в ладонь. Александр взглянул на жену. На её губах мелькнула торжествующая улыбка: если он оставит её в живых — проиграет, убьёт — проиграет тоже. Калинских ему этого не простят. Елена расставалась с жизнью с радостью. Она выходила из этого порочного круга, и Александр вдруг поймал себя на мысли, что даже завидует ей.

«Есть только одна причина уйти из Семьи — смерть»

И он выстрелил. Жгучий взгляд Елены Воскресенской потух. Её яркая, южная красота за какие-то жалкие секунды поблекла, будто истерлась. Она упала на своего любовника, крест на крест, и на её ярко-алом, шелковом халате расцвели тёмные пятна. Ей было всего двадцать восемь.

Глава 2

— Приберите здесь, — скомандовал Леонид своим людям.

Началась суета. Заворачивали и выносили тела, убирали кровь. Александр даже не заметил, как к нему подкатилась отцовская коляска. Воскресенский-старший, собравшись с силами, поднялся на ноги. Около него забегала жена, но он отмахнулся от неё, как от мухи. Выпрямился и, расправив худые плечи, встал напротив старшего сына.

— Посмотри на меня.

Наверное, единственное, чего Саша Воскресенский боялся в своей жизни — это смотреть отцу в лицо. Он выдохнул, закрыл глаза и открыл их снова. Звонкая пощёчина и стыдная, острая боль в правой щеке — Александр дёрнул рукой, чтобы дотронуться до пылающего лица, но усилием воли оставил её висеть вдоль тела.

— Я должен был научить тебя, как обращаться с собственной женой, чтобы она не пошла налево?! — отец тяжело дышал в приступе гнева, метнувшуюся было к Александру мать он остановил резким жестом руки. — Не стоит, Галя. Не жалей его. Это его вина.

Люди вокруг делали вид, что ничего не видят и не слышат. Александр опустил голову, не в силах бороться с обжигающим чувством стыда.

— Будут последствия. Придётся отвечать за них.

Искандер Борисович тяжело опустился в кресло, его лицо на миг исказило болью. Он кивнул жене и та, жалостливо взглянув на старшего сына, покатила коляску к лестнице — там её приняли охранники и, подняв, потащили наверх. Отец наотрез отказывался устанавливать в доме пандусы, словно не желал расписываться в своём бессилии.

Демид, проводив отца гневным взглядом, подошёл к брату, встал с ним плечом к плечу.

— Он перегнул.

— Он прав.

Прав, как и всегда. Александру проще было принять сторону отца, чем всю жизнь мучиться от несправедливости к себе. Так было проще. И сложнее одновременно.

— Останешься сегодня дома?

— Нет, к себе поеду. Где Данька?

Присутствие всех сыновей на казни было обязательным. Данил уже второй раз пропускал это событие.

— Сказал, на работе, — Демид вздохнул, покачал головой. — Опять проигнорировал. Ему тоже скоро достанется. Отец уже злится, говорит, Лиля его с толку сбивает.

Данилу вряд ли достанется. В этой семье всегда доставалось только Саше. Только к нему у отца семейства были огромные требования. Демид не обладал ни большим умом, ни характером, он был мягким, как пластилин, чутким, как мать, и не слишком инициативным, он не нарушал правил, но и не делал ничего выдающегося. Данил же всегда был сам по себе. Несмотря на строгий кодекс, он всегда искал пути выйти из жёстких рамок семьи, и даже почти нашёл их, женившись на одногруппнице без одобрения родителей.

Искандер Борисович всегда закрывал глаза на его проступки, думая, что Данил ещё юн и глуп. Многое из того, что никогда не простили бы Александру, Даньке часто сходило с рук, оттого между старшим и младшим братьями Воскресенскими не было дружбы. Демид был тем самым клеем между ними, он сглаживал острые углы и находил для них точки соприкосновения. Он всегда мог найти верные слова. Жёстким руководителем он бы не смог стать, но он сумел стать хорошим братом.

— Сань. Мне жаль.

Демид тронул брата за плечо.

— И это пройдёт, — выдал он заученную фразу и сухо улыбнулся.

Александр Воскресенский уехал из особняка, когда уже стемнело. Оседлав свой представительский седан от «Линкольн», он нетерпеливо посигналил, чтобы ему скорее открыли ворота. Серебряный бор мгновенно остался позади. Александр любил быструю езду — его сделанное на заказ авто давало разгон до сотни за четыре секунды. Переливающийся начищенными боками цвета бургунди и хромированными вставками «Линкольн» гнал по Рублёво-Успенскому шоссе домой, в квартиру, где он проводил время один. Туда даже Лена не совалась. Он гнал на предельной скорости, словно старался выветрить из себя недавние события. Всё проходит. Пройдёт и это. Иначе быть не может.

Он увидел тень, бредущую вдоль дороги. В сумерках, в тёмном пространстве между фонарями её было почти не видно. Александр мог бы сбить девчонку, если бы взял чуть правее. Он намотал уже полсотни миль, но огонь в груди не переставал полыхать ни минуты. Стоило бы хорошенько выпить и лечь спать, а не гонять вдоль побережья, едва смотря на дорогу. Могло бы случиться непоправимое. Она как привидение…

Он резко ударил по тормозам, и машина застыла на обочине шоссе. Александр посмотрел в отражение зеркала заднего вида. Девушка всё так же шла по кромке дороги. Она словно не заметила, что в паре сантиметров от её безвольно болтающейся вдоль тела руки только что пронёсся автомобиль. Воскресенский чуть сдал назад и торопливо распахнул дверцу машины.

— Дамочка, это проезжая часть!

Она ничего не ответила ему, только замедлила шаг и споткнулась. Её нога завернулась набок, слетев с высокой шпильки. Девушка неловко замахала руками, но выстояла. Александр заметил, что каблук у неё сломан.

Он оглядел её снизу доверху: её темно-бордовое платье было измято и испачкано, бретель на правом плече была надорвана, и платье то и дело соскальзывало вниз, обнажая высокую полную грудь — девушка постоянно поправляла ткань, пытаясь сохранить приличный вид. Он увидел тёмные пятна на её коленях. Подойдя поближе, понял, что это ссадины. У неё были синяки на плечах, на лице — чёрные разводы туши. Из истрепавшейся причёски выбились локоны. Напуганная, избитая, она не выглядела бродяжкой или женщиной «низкой социальной ответственности». Тут такие не ходят вдоль дорог.

Дальше по пути была Жуковка, весьма приличный район. Она, похоже, шла откуда-то оттуда. Наверное, из местных. Какой-то зажравшийся мудак её, похоже, избил. Александр потёр шею, словно на ней всё удавкой висел галстук, валяющийся теперь на сиденье машины. У них так не поступают. У них женщин не бьют. Женщин убивают выстрелом в грудь…

— Девушка?

Она остановилась, но так и не подняла на него взгляда. Александр вышел из машины.

— Что случилось?

У неё вдруг мелко затряслись плечи. Её рот, слишком крупный для такого маленького лица, скривился в рыданиях. Она всхлипнула и, поднеся ладони к губам, а потом подломилась, словно сухая ветка. Александр поймал её почти у самой земли.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Девушка?!

Она была удивительно лёгкой, но в то же время неудобной — длинные руки, ноги, болтающаяся голова — она словно разваливалась на части. У неё пылала кожа, будто при температуре. Воскресенский подхватил её за подмышки и талию, тщетно пытаясь заставить её подержаться на ногах хотя бы секунду, чтобы перехватить поудобнее. Но колени у неё подгибались, как у куклы. Ткань платья проскальзывала и собиралась в складки, грудь оголялась то и дело. Александр дважды едва не упал вместе с ней в дорожную пыль, пытаясь случайно не раздеть её.

Воскресенский, наконец, сумел взять её на руки. Лямка платья с треском порвалась окончательно, Александр быстро прижал её оголившуюся грудь к себе, чтобы не видеть. Было неловко. Она вздрагивала в его руках, доверчиво комкая лацканы его пиджака.

Самый ужасный вечер в его жизни не думал заканчиваться. Откуда только взялась эта странная девица? От неё не пахло алкоголем. От волос тянулся лёгкий аромат цветочных духов с оттенком мандарина. Её длинные тонкие пальцы покрывал аккуратный пепельно-розовый маникюр. При ней не было сумочки, а значит, не было ни документов, ни телефона. Александр судорожно соображал, что делать с ней дальше. Просто высадить её на стоянке такси с пятитысячной купюрой в руках? И скинуть с себя ответственность? Он так не мог. И что делать с ней, если она не заговорит? Везти в больницу? А если её там найдут те, кто это сделал с ней? Чёрт знает тчто!

— Что с вами случилось?

Она попытался повернуть её к свету фонаря, но девушка не могла держать голову — она запрокинула лицо, открывая его взгляду беззащитную тонкую шею, окруженную россыпью блестящих камней прилично дорогого колье. Её прикрытые веки, густо накрашенные перламутровыми тенями, дрожали. Дрожали удивительно густые, тяжёлые ресницы, с капельками слёз на самых кончиках.

— Давайте в машину.

Так и не дождавшись ответа, Александр аккуратно погрузил её на переднее сиденье авто и набросил на неё пиджак. Поёжившись, девушка укуталась в него, как в одеяло. Александр сел за руль, завёл мотор и выехал на шоссе.

Глава 3

— Зря вы остановились. Было бы лучше, если бы меня сбила машина.

Низкий, хрипловатый голос выдернул Воскресенского из глубокой задумчивости. Девчонка очнулась.

— Так вы за этим вышли на дорогу? А о водителе вы подумали?! — его мигом взбесила её беспечность. Сколько таких глупых дурочек так глупо и трусливо заканчивали с жизнью. Хоть бы о родителях подумала.

— В жизни бывают такие моменты, когда меньше всего хочется думать о других.

Снова этот странный, царапающий слух тембр, который так не шёл её очень юному, утонченному лицу. Она говорила, как заядлая курильщица, только вот табаком от неё не пахло. Александр повернул в её сторону голову. Она повернула тоже. Их взгляды встретились, и Александр почувствовал, что его будто толкнули в грудь. На вид ей было чуть больше двадцати, но глаза выдавали в ней вековую старуху.

— В бардачке влажные салфетки и фляжка. Там виски. Выпейте, вам не повредит.

Воскресенский следил за дорогой, прислушиваясь, как она зашуршала в недрах бардачка, открутила крышечку, сделала глоток и часто задышала раскрытым ртом. Видимо, крепкий алкоголь ей непривычен. Потом она сделала ещё глоток, потом раскрыла салфетки и принялась стирать с лица остатки макияжа.

— Кто вас так? — «отделал» хотелось добавить.

— Мужчина, очевидно, — усмехнулась она. — С которым я сплю, — дополнила она с откровенностью, которая обычно лезет наружу после спиртного. Алкоголь разогрел её и чуть расслабил — закончив с умыванием, она откинулась на спинку кресла и чуть склонила голову набок, прикрыла глаза.

— Раньше я думала, что он просто любит пожестче. Мне не особенно нравились все эти связывания, плетки, кляпы, но было терпимо.

Она пьяно жестикулировала, водя в воздухе ладонью (как же мало ей было нужно!), говорила медленно, нараспев чётким, хорошо поставленным голосом, словно она училась ораторскому мастерству или вокалу.

Слишком деликатная тема для разговора между незнакомцами.

— Сегодня, после ужина, он заставил меня изображать собаку. Надел поводок, заставлял лаять и бегать на коленях по саду, по камням. Если я бегала недостаточно быстро — бил. По-настоящему…

— Да уж, умеют люди развлекаться.

Он не был готов к таким откровениям, и без того нервы были на пределе. Воскресенскому вдруг захотелось поскорее избавиться от неё, пока его благородные стремления помочь ближнему не зашли слишком далеко. Александр взглянул на её исцарапанные колени и в красках представил себе, как сажает на поводок того ублюдка, посмевшего вытворить такое с этой хрупкой девушкой. А ведь его это не касается. Совершенно не касается…

— Вы такое не любите? — просто и как-то даже с удивлением спросила она. Как будто каждый мужчина хотел именно такого. Странная.

Александр не был ханжой, но со своим традиционными отношением к семье и к сексу в частности решил оставить вопрос без ответа.

— Вам стоит обратиться в полицию.

— О, нет. Не в моем случае, — усмехнувшись, пропела она.

Полицией этого «героя» не напугать, это предельно ясно и без подробностей. Но на любое действие найдётся противодействие как в рамках закона, так и вне его. Ему — члену одной из самых влиятельных синдикатов в Москве, берущей начало ещё в девяностых — это известно очень хорошо.

— Вам нужно уйти от этого мужчины.

— Я уже ушла…

— У вас есть деньги?

Она выставила вперёд руку и повертела запястьем, позвенела браслетом с крупными прозрачными камнями, после дотронулась до ушей и шеи, демонстрируя колье и серьги.

— Это бриллианты. На первое время хватит. Жаль только, документы у него в сейфе.

— Можно новые сделать. У меня есть один человек…

— Нет-нет, не нужно! — резко оборвала его она. — Я сейчас не в состоянии отрабатывать вашу доброту.

До него дошёл смысл её слов. Она думала, что он захочет взять с неё плату тем же способом, что и её обидчик.

— О чём вы? — сухо уточнил он, стараясь успокоить злость.

— О том, о чём думают все мужчины. Абсолютно все.

— В мыслях не было.

Сегодня он стал вдовцом. Сегодня он понял, что такое измена. Сегодня он начал холодную войну с группой Клинских — группировкой, с которым отец двадцать лет пытался добиться перемирия. Предаваться похоти — последнее, чем бы он хотел сегодня заняться. Тем более с беззащитной девчонкой.

— У меня сегодня тоже, знаете, день не задался…

— Сочувствую, — вдруг выдала она.

Сарказм? Чему она там собралась сочувствовать. Ей бы кто посочувствовал. Честное слово, какая-то инопланетянка.

— Сейчас мы едем в больницу, потом отвезу вас в отель, переночуете, разберемся с вашим паспортом и вы уедете.

Она будто протрезвела от его резких слов. Девушка опустила голову и замолчала. Александр ощутил, как больно кольнула совесть.

— Как ваше имя?

— Эмилия. Эмилия Салимова.

Казалось, ее голос охрип ещё сильнее. Она отвернулась к окну и украдкой смахнула со щеки слезу. Воскресенскому захотелось извиниться, но он не мог подобрать слов. Остановившись возле больницы, он снял с манжеты платиновую запонку и протянул ей.

— Вот, закрепите платье.

Эмилия приняла её, чуть задев его палец острым кончиком ногтя, торопливо оттянула несколько нитей с каждого края, вставила в них кончики запонки и застегнула её. Вышло вполне сносно.

— Спасибо, — оно кротко улыбнулась одними уголками губ. Глаза её остались печальными.

Она сбежала из больницы, когда Александр отошёл к кофейному автомату. Вместе с запонкой стоимостью три тысячи долларов. Наверное, её «бриллианты» были не настоящими, разве разглядишь в темноте? Он не стал заявлять в полицию, три тысячи — не слишком большая потеря, но он запомнил. Её большие влажные глаза и имя, сладко-пряное, как ореховый ликёр. Эмилия Салимова.

Мои дорогие! Я и мой Муз будет рады комментариям и лайкам. Не забудьте положить книгу в библиотеку, чтобы не пропустить выход новых прод. Всем добра, любви и удовольствия от прочтения! Лайки и отзывы тоже очень важны для авторов, а также подписка на автора????????Не бойтесь оформлять подписку, книга полностью дописана, можете мне доверять. И сейчас самая низкая цена, потом, после окончания, немного подниму.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4

Воскресенский встретил её снова на ежегодном мэрском балу. Ровно через месяц.

На ней было платье цвета шампанского, оно сияло, искрилось в свете тысяч свечей, оттеняя её загорелую кожу. И она сама сияла. Совсем не похожа была на ту себя плачущую и изломанную. Рядом с ней был низкорослый мужик лет за пятьдесят. С залысиной, лоснящимся от пота лицом и огромным брюхом. Прокурор Осипович, ну надо же. Александр вспомнил, что Ленка в шутку называла его помесью бладхаунда и старого, разжиревшего мопса, но тогда Воскресенский не придавал значения его внешности.

Потому что тогда он не знал, с кем прокурор спит.

Эмилия скромно держала руку у него на плече. На своих огромных шпильках она была выше его на голову, наверное, поэтому господину прокурору удобнее было держать её за зад, а не за талию. Его вполне можно было представить с плетью в руке — Павел Василич был заядлым охотником и любителем необычных экспериментов, но этим слухам Александр ровно так же не придавал значения.

Потому что тогда он не знал, с кем прокурор спит.

Осипович находился на прикорме у Калинских, но в группировках не состоял. Берёг репутацию. Мир оказался чертовски тесен.

Наверное, Воскресенский слишком долго её разглядывал — Эмилия почувствовала, что на неё смотрят, повернулась. И замерла, когда увидела Александра. Пристально глядя ей в глаза и криво улыбаясь, Воскресенский отсалютовал ей полупустым бокалом шампанского. Эмилия смущённо отвернулась. Ему показалось, что она покраснела, даже несмотря на толстый слой косметики.

— Надеюсь, ты не собираешься просить моей руки вместо моей сесты?

Александру пришлось сфокусировать взгляд — перед ним, закрыв собой Эмилию, стояла Даша Калинских, младшая сестра его покойной жены. У неё было круглое лицо, лоб сердечком и вздернутый, маленький нос. Даша всегда напоминала ему поросёнка. В ярко-розовом платье с юбкой-пачкой она походила на свинью ещё больше несмотря на то, что была тощей, как плеть. Характером она вышла куда мерзее Лены — Воскресенский никогда не мог найти с ней общего языка. Даже простое обсуждение погоды порой перерастало в обмен колкостями. Следуя этикету, она приятно улыбалась (насколько могла быть приятна улыбка на её неприятном лице), но глаза её горели злобой. Она ненавидела его за то, что он выбрал Елену. И, конечно же, за то, что убил её.

— Нет, я не совершу такой ошибки.

Его ответная улыбка была похожа на оскал. Александр покинул зал, оставив розовое облако, состоящее из многих метров ткани и одной Дарьи Калинских, наедине со своей ненавистью. Не было секретом, что эта взбалмошная девка втюрилась в него еще до свадьбы с сестрой. Но в ней не было той породы, которая была в Елене, будто Дашка вообще была рождена от другой женщины. Даша Калинских была совершенно не в его вкусе, и этого она ему не простила.

Он вышел на балкон, поставил бокал на парапет, ослабил бабочку и вдохнул свежего вечернего воздуха.

Балы в последнее время проводились в Царицыно, в Большом дворце. Его лес. К тонко выкованным воротам высотой в два человеческих роста выстроили изящный мост. Богато украшенные кареты с ряжеными лакеями довозили прямо до парадного входа. Царство пафоса.

На мэрский бал обычно приглашали крупных чиновников и видных бизнесменов. Члены самых влиятельных группировок — Самарины, Воскресенские, Калинских и Борисовские — а так же их приближенные, давно и крепко внедрившиеся в официальные структуры, были как среди тех, так и среди других. Отец по понятным причинам присутствовать не мог, Данил не хотел, Демид опаздывал, общаться с кем-либо из «друзей» Семьи — судьёй Малинской, начальником таможенной службы Патричевым, управляющим банка «РосАгро» Николаевым — у него не было никакого желания. Он жутко разочаровался, увидев Эмилию с тем, кто её бил. И из-за этого более-менее стабильное настроение улетучилось.

— Я должна вернуть вам это.

Со спины раздался тяжелый, хриплый голос. Александр ощутил горьковатые нотки аромата мандарина. Он повернул голову. Возле бокала блестела его запонка. Эмилия стояла у парапета, всматриваясь вдаль.

— Я вижу, далеко вы не ушли, госпожа Салимова, — криво ухмыльнувшись, Воскресенский взял бокал и выпил его до дна. Запонку он спрятал в карман брюк. Она всё ещё хранила тепло её пальцев.

— Всё не так просто.

Она так и не посмотрела в его сторону. Ресницы у нее дрогнули, но голос остался ровным — казалось, его слова задели её, но она старалась сохранить лицо. Решительно сказанное ею тогда в машине «Я уже ушла» оказалось пустым трёпом. Ненадолго её хватило. Александр бросил на неё короткий, оценивающий взгляд — платье, прическа, бриллианты в ушах. От красивой жизни так легко не отказываются. Ради красивой жизни можно и собакой полаять, верно, Эмилия?

— Ваш мужчина — эта свинья?! — сам не зная почему, повысил голос. Это ещё он мягко выразился в сторону прокурора. Цензурно.

— Я надеялась полюбить его не за внешность.

— А за кошелёк? Или за новшества в постели?!

Воображение рисовало красочную сцену: эта нимфа грациозно скачущая на члене, точнее на брюхе этого пса; утопающая в жировых складах и паховых зарослях; кричащая какую-нибудь пошлость. Мерзость.

«Мой пухленький котик».

«Возьми свою собачку на поводок».

Да какое ему, собственно, дело?! Сплошь и рядом здесь такая «любовь», отчего его так заедает? Тут каждая вторая эскортница на этом приёме.

— Послушайте! — Эмилия дёрнулась, резко развернулась к нему, подошла поближе. Вышла из образа светской львицы, разозлилась, сверкнула глазами. Аромат мандарина стал густым, почти удушливым. Слишком близко подошла. Александра словно схватили за шею и сдавили — и это лишь один её взгляд. В котором слишком много боли злости и отчаяния. — Это мой крест, и я несу его, и вас это не касается!

Она не сказала — прорычала, и тут же будто бы смутилась своего порыва. Её на мгновение ожившее лицо вновь окаменело, превратилось в маску благочестивой дамы. Она сделала шаг назад и нервно замотала головой в поисках выхода.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Сань! Я тебя везде ищу.

На балконе появился как всегда лучезарный братец Демид, и Эмилия, пользуясь моментом, проскользнула за его спину и растворилась в толпе.

— Все в библиотеке. Пойдём.

Брат кивнул в сторону выхода.

«Все» означало, что представители всех четырёх главных группировок собрались в библиотеке для обсуждения текущей ситуации и решения наболевших вопросов. Сегодня ему предстояло увидеться с бывшим тестем впервые после смерти Лены. Александр сорвал бабочку и сунул её в карман, ослабил ворот рубашки и нырнул в толпу следом за братом. В горле стояла навязчивая цитрусовая горечь.

Глава 5

Темой вечера стали вездесущие китайцы, которые были либо слишком смелы, либо слишком глупы, без спроса влезая в подконтрольный Семьям бизнес. Их нужно было поставить на место. Эта перспектива выливалась если не в проблему, то, как минимум, в череду лишних и весьма нудных действий. Девяностые давно прошли. «Бизнес» теперь был легализован. Приходилось играть по новым правилам. Настали времена, когда необходимо тщательнее убирать за собой — так часто любил повторять отец.

Александр поймал себя на мысли, что стал чаще думать об отце в прошедшем времени — подтачиваемый болезнью, его мозг медленно умирал, а характер безвозвратно портился. Конец был близок, но Александр пугала не столько ответственность перед кланом, которая уже и так лежала на нем в полной мере, сколько то, что Искандер Борисовича никогда не был и уже не станет для него настоящим отцом. Александр стремился заслужить похвалу или хотя бы добрый взгляд за свои успехи, но вместо них получал лишь вновь возрастающие требования. Но Саша не мог его ненавидеть, наверное, потому что всё же любил. Болезнь и осознание близости смерти не сделала Искандера Борисовича мягче, отец не собирался меняться, глупо было на что-то надеяться, но Александр надеялся. Вопреки здравому смыслу, наивно, по-мальчишески. Он давно вырос, но это жалкое, гадкое чувство недолюбленности, казалось, преследовало его по пятам. Может, Ленка была права, он не умел любить, потому что просто не знал, как это бывает?

— Как здоровье уважаемого Искандера Борисовича? — язвительно раздалось где-то сбоку.

— Вашими молитвами, Владимир Юрьевич, — ответил в тон Воскресенский.

Владимир Калинских — крепко сложенный мужчина за шестьдесят с белыми, курчавыми волосами, уложенными на пробор, всегда казался Александру моложе, чем есть на самом деле. Калинских подошёл к нему сбоку и, тронув за локоть, увёл чуть в сторону, к столику с батареей разносортных сигар. Александр, следуя негласному закону старшинства, откусил ножничками кончик у одной и, поднеся огня, помог бывшему тестю прикурить. Прикурил сам. Глоток крепкого дыма, следом два глотка шотландского виски в полнейшем молчании. Александр знал, о чём это молчание, но не спешил нарушать его первым.

Он огляделся. Цельные деревянные панели на стенах, музейные фолианты на полках, старинные витражи в створках книжных шкафов, зеркала в массивных серебряных оправах, зелёное сукно на столах, где играли партию-другую в покер или блэкджэк с чисто символическими ставками — антикварным перстнем, небольшой яхтой или парой бутылок «Шато Лафит». Веяло духом царской России, упакованным в современную атрибутику.

— Нельзя просто так брать и убивать публичных людей, Саша. Мог бы вернуть мне мою дочь.

Лена, кажется, числилась руководителем каких-то благотворительных фондов, через которые Калинских часто перегоняли деньги. Она никогда фондами всерьёз не занималась, потому Воскресенский забыл об этом. Да и что бы изменилось? Приговор никто не отменил бы. Но он услышал, как при слове «дочь» у Володи Калинских дрогнул голос. Он любил её.

Любил.

А как это вообще?

— Не мог. Она предала мою семью, не вашу, — бесстрастно ответил Воскресенский.

Александр был упрям, как отец. Даже если бы мог вернуться в прошлое, поступил бы так же. В его семье не разводятся, хотя многие меняют жен на молодых, и это давно нормально. Время идет, но что-то должно оставаться постоянным. Он не собирался нарушать правила, которым его учили с детства. Иначе его жизнь потеряла бы смысл.

— Методы твоего отца устарели. Ты делаешь то же самое. Это выйдет тебе боком, Саш, рано или поздно.

Воскресенский вдруг ощутил странное покалывание в груди — раскаленные спицы, вонзающиеся в пространства между рёбер. Что-то закипало внутри. Эйфория? Гордость? Его наконец-то сравнили с отцом. Неужели это всё, к чему он стремился в жизни?!

— Я знаю тебя десять лет, Саш. Этого хватило, чтобы хорошо тебя понять. В тебе нет ничего сложного. Ты — глупый щенок. Раб своего отца. Рано тебе в большие дела. Искандер — не истина в последней инстанции. Он может ошибаться. Вырастай из коротких штанов. Это последнее, что я скажу тебе, как твой тесть. Как твой почти отец.

Калинских произнёс это медленно, чётко, словно вворачивая в мозг свёрла, проговорил каждое слово с ненавистью. Сделал затяжку. Его лицо на мгновение исчезло за густыми, белыми хлопьями дыма.

— Я бы убил тебя прямо здесь. Но сам понимаешь, время другое… — продолжил Владимир. — Наши давнишние соглашения аннулируются. Мы возвращаемся к тому, с чего начали. Я хочу, чтобы ты убрал своих людей с западных железнодорожных линий. Считай, это ультиматум.

— Не могу вам этого обещать, Владимир Юрьевич.

Александр устало потёр лицо и плеснул себе ещё виски. Круглые шарики льда с плеском отправились в стакан — Воскресенский взял их прямо руками, без щипцов. Пальцы закололо от холода. Боль была приятной, отрезвляющей.

— На другое я и не рассчитывал, — ответил Калинских.

Это означало войну.

Девочки, приглашаю вас в зубодробительную, горячую и бешеную историю про мексикана-женщину и сдержанного (до поры до времени) британца. Книга бесплатная. Есть продолжение и будет ещё!

Экшн, секс, закрученный сюжет - вас ждут незабываемые вечера!

КУСОЧЕК

— Снимай одежду.

Голос Данэма вывел её из прострации. Он отстегнул наручники, рывком стащил её со стула и отбросил его в угол одним ударом ноги. Он явно нервничал, а Эйсе становилось хуже с каждой секундой — среди вони испражнений животных она чувствовала запах смерти.

— Зачем?

— Я не хочу лишней возни.

Он не хотел тратить время и стаскивать одежду с трупа. У неё задрожали губы, от отчаяния Эйса едва не рассмеялась.

— Быстрее.

Он стоял ровно напротив неё, в перчатках для разделки мяса, вымазанных в крови по самый локоть, взгляд его был усталым и рассеянным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты ведь не хочешь этого делать, Данэм? — она сняла обувь и встала босиком в вонючую холодную жижу.

Её голос звенел от страха и омерзения, а глаза наполнялись слезами. Эйса всегда думала, что встретит смерть достойно, но сейчас ей хотелось плакать и умолять.

— Какая разница чего я хочу или не хочу?

В этот раз, с ней, Данэм не получит удовлетворения от чисто сделанной работы: она видела это по его глазам, слышала по тону его речи, и от осознания этого становилось ещё хуже.

— Слушай, Оливер, давай я сейчас просто уеду.

Ривера расстегивала пуговицы рубашки дрожащими пальцами, нарочно затягивая процесс. Она впервые назвала его по имени, и звук её голоса ненадолго вернул ему концентрацию. Данэм смотрел на неё и, казалось, внимательно слушал.

— Я никогда о тебе не вспомню, клянусь, — она аккуратно повесила рубашку на столбик загона, будто собиралась надеть её снова, и принялась за молнию шорт. — Всё ведь от тебя зависит. Ты ведь можешь всё изменить.

Эйса не верила в то, что говорит. Она готова была нести всё подряд: от признаний в любви до проклятий на его голову, лишь бы проняло. Всё тело пронзала дрожь, ей было холодно, она стояла в одном белье посреди тонкой, продуваемой сквозняком кишки прохода между клетками, в которых колыхалась серая масса свиней. Их голодное верещание наводило ужас, и Эйса поняла, что плачет, наконец, плачет впервые за долгие годы.

— Я ничего не могу изменить. — В его голосе было столько горечи, что Ривера невольно вздрогнула. — Кто угодно, только не я.

Он не хотел этого, он не хотел лишать жизни Эйсу Ривера, красивую девчонку из Синалоа, попавшую в эту мясорубку по воле слепого случая, но он сделает это несмотря ни на что. Вельховен был чертовски прав насчёт него. Безупречный пёс своего хозяина. Она отчего-то вспомнила его татуировку — всегда, сука, верен. Но не ей.

Данэм снял перчатки и взялся за пистолет. Быстрая смерть — единственное, что он мог ей предложить. Когда он прицелился, Эйса закрыла глаза и зашептала молитву Пресвятой Деве Марии, которую бабуля каждый вечер читала над её головой.

Пронзительная трель телефонного звонка показалась ей громче выстрела.

— Ещё нет, — Данэм ответил. Звонивший явно интересовался, успел ли отправить девчонку из картеля Франко на тот свет. — Это тебя.

ЖДУ ВАС В ПРОФИЛЕ!

Глава 7

Служащий вывел его машину из «конюшни» особняка, припарковал её возле выхода и с поклоном протянул ему ключи. Александр на автомате сунул ему в ладонь тысячу.

Последние минут двадцать он всё делал на автомате: перебрасывался с кем-то не обремененными смыслом любезностями. Улыбался, пробираясь к выходу. Пил мимоходом виски. Осознал, что садится за руль сильно подшофе — и всё на автомате. Усмехнулся — у Воскресенских не бывает проблем с полицией. Он воткнул рычаг передач и собрался было гнать с места да так, чтобы шины визжали погромче.

Но пассажирская дверь распахнулась в последний момент. В салон влетело создание в искрящемся платье цвета шампанского.

Нельзя дважды войти в одну и ту же реку, но у него, кажется, получилось — Эмилия снова, как в ту ночь, сидела у него в машине.

— Послушайте, я — шлюха, ясно?! Он вам не солгал.

Она сказала это ему в лицо с вызовом. С отчаянием. Словно она разочаровала его и сейчас пытается оправдаться. Глупо и истерично. Как будто ему есть до этого дела. Ведь нет?

— Скажу вам по секрету, Эмилия, все женщины в этом зале за редчайшим исключением – шлюхи. Но ни одна из них в этом не признается, напротив, будет страшно оскорблена. У вас хватает силы духа и честности называть вещи своими именами. Браво. Что-то ещё?

Сарказм. Он старался сохранять бесстрастность, но внутри колючим комом ворочались ярость, отвращение и влечение — низменное, животное чувство к этой женщине. Прежде он не испытывал ничего подобного, наверное, потому что почти всю сознательную взрослую жизнь был женат. Ошибки юности, мимолетные интрижки — всё то, что было до Лены — стёрлось из памяти. Он вдруг почувствовал себя чудовищно старым. Стариком, так и не успевшим пожить.

— Я хочу, чтобы вы знали мою историю. Выслушайте! — она перебила его, заметив, что Воскресенский пытается возразить. — У моего отца был бизнес, а моя мать была довольно успешной певицей. Она научила меня петь и играть на фортепиано. В старших классах я даже играла на сцене. Потом я поступила в университет, собиралась стать дизайнером одежды, мечтала открыть сеть магазинов. Через год мама умерла, отец потерял бизнес и покончил с собой. У меня ничего не осталось, ничего, даже вшивой тысячи рублей, которые вы с лёгкостью швыряете швейцарам! Мне пришлось бросить учёбу. У меня больше не было будущего, мне негде было жить. Я работала официанткой, мыла по ночам посуду, но мне еле хватало на комнату, понимаете?! Я жутко, я всё время жутко хотела есть!

Эмилия перевела дыхание. Воскресенский услышал, как рвано она хватала воздух, словно пыталась сдержать слёзы. Он не выносил на дух женских истерик, но здесь он ничего не мог поделать. Не выкидывать же её из машины? К тому же — Александр с неохотой себе в этом признался — ему было любопытно.

— Я познакомилась с ещё одной такой же неудачницей. Её взяли официанткой на вечернюю смену. Она подрабатывала — оказывала «небольшие услуги» проезжим водилам. Уговаривала меня. Один раз я согласилась сделать одному клиенту минет за завтрак. Самое обидное, что потом я этот завтрак выблевала. Кто знал, что надо было делать минет до, а не после? — она горько усмехнулась, шмыгнула носом. — Она говорила, ты привыкнешь, а я умереть хотела, понимаете?! Потом мне повезло. Сменщица рассказала, что для выездного обслуживания требуются официантки с опытом. Это был дом в Жуковке. Район престижный, безопасный, оплата хорошая. Я отработала смену, и да, я съела пару закусок на кухне. Паша засёк меня. Он вообще всегда всё видит, всё замечает, даже сейчас он знает — я уверена, знает! — что я здесь, с вами! Это был его дом. Вместо того, чтобы уволить… — она замолкла, закусив верхнюю губу, задумалась о чём-то своём. Опомнившись, провела языком по зубам, убирая с них отпечатки кофейного цвета помады. — В общем, так всё и началось. Я подумала, что он один лучше, чем десяток разных каждый день. Чем мытьё посуды по ночам. Чем адская боль в ногах после двенадцатичасовой смены с подносом в руках. Можете считать меня слабачкой, дурой, кем угодно. Но я больше не хочу голодать.

Александр провел рукой по лицу, потёр подбородок с наметившейся вечерней щетиной, приоткрыл окно. В салон ворвался свежий вечерний воздух с ароматом хвои и приближающегося дождя. Его машина стояла на узкой подъездной дорожке, среди густых голубых елей, клёнов и посаженных в ряд кустов мелких диких роз и туи.

Александр расслышал чей-то приглушенный смех и далекие отзвуки музыки — на террасе, под открытым небом играл джаз-оркестр. Послышался рокот мотора. Автомобиль Демида поравнялся с его. Брат нахмурился, жестом руки и выражением лица спросил, всё ли нормально. Александр ровно так же молча, жестом руки ответил, что всё в норме и указал ему пальцем вперёд, на дорогу. «Встретимся дома». Демид кивнул и двинулся дальше. Средний брат всегда понимал его без слов. Чего не сказать о младшем.

— Зачем вы всё это мне рассказали?

Он взглянул на неё. Она сидела, обняв себя руками и вжавшись в кресло. Её взгляд потух, и сама она словно сдулась, притихла. Его вопрос смутил её.

— Не знаю. Я не знаю, — она затрясла головой, потёрла виски. На запястье звякнул золотой браслет с подвеской. — Вы помогли мне тогда. Я вам обязана...

— Не стоит. Вы мне ничем не обязаны.

— Я обязана, как минимум, быть с вами честной, — твёрдо завершила она, прямо и откровенно взглянув на него. Её кошачьи глаза были густо подведены чёрным, в них плескался скотч со льдом. Алек вдруг отчётливо вспомнил, как держал её на руках — жаркую, дрожащую, невероятно тонкую и хрупкую — и отвёл взгляд.

— Эмилия, люди такого типа имеют неприятную особенность. Они быстро пресыщаются. Вы ему наскучите, и он вас просто выбросит. Или убьёт. Вы понимаете это?

— Да. Пусть так. Я устала бороться.

Она отвернулась к окну, закинула ногу на ногу. Тонкая искрящаяся ткань натянулась на её сочном бедре, обняла крепче стройную, длинную ногу. Блеснули тончайшие ремешки босоножек. Из-под шлейфа платья показался высокий, как ножка фужера, каблук. У Александра помутился рассудок — захотелось дотронуться до её узкой ступни, провести ладонью вверх до колена, огладить бедро… Предложение прокурора показалось ему чертовски заманчивым.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Зазвонил мобильный.

— Прошу прощения.

Алек не сразу попал по кнопке ответа. Это был младший, Данил. Его голос звучал напряжённо.

— Час назад в доме Романова провели обыск. Ничего не нашли, но нервы попортили знатно. Ордер выдал Осипович, значит, Калинских уже начали рыть под нас. Готовлю встречный иск.

Фёдор Романов был одним из ближайших друзей семьи — успешный бизнесмен, владеющий сетью логистических компаний, благодаря поддержке Воскресенского почти монополист в железнодорожном бизнесе. Услугами его транспортных компаний Воскресенские пользовались при перевозках вещей и средств, которые нельзя было декларировать, а также людей, которые находились на территории страны нелегально. И порой тех, кто отправлялся в своё последнее путешествие в чёрных пластиковых мешках. Это был весомый риск. Калинских продумал всё задолго до их сегодняшнего разговора. Но Александр не предполагал, что те самые пресловутые последствия, о которых говорил отец, начнутся ещё до того, как он покинет мэрский бал. Александр вспомнил фальшивую улыбочку господина прокурора.

Вот же тварь.

— Я понял.

Его ждали дома. Он положил телефон и повернул голову. Эмилия так и не покинула его машину. Она словно бы ждала чего-то, какого-то логического завершения разговора.

— Черт! — он выругался, осознавая и одновременно не осознавая, что собирается делать. — Если он снова будет бить вас, звоните. В любое время.

Сейчас, здесь, в салоне его авто творилась какая-то магия. Он достал визитку и протянул ей. Их ладони соприкоснулись, когда она нерешительно взялась за чёрный, гладкий кусок пластика. Эмилия робко взглянула на него из-под густых, чёрных ресниц. Александр понял, что она чувствует к нему то же самое…

Глава 6

Он снова увидел Эмилию на выходе из библиотеки. Она спускалась по лестнице. Её изящные, тонкие, музыкальные пальцы скользили по мраморным перилам. Они словно ласкали камень. Александр подумал, что под такими пальцами ожил бы любой…

Нет, он просто пьян. В груди всё ещё пекло, а сердце стучало в висках — после разговора с Калинских адреналин зашкаливал не на шутку, эмоции требовали выхода. Воскресенскому вдруг захотелось дать кому-нибудь по роже. Или заняться сексом. И после, с пустой, свежей головой, подумать, что теперь делать. За десять лет мира с семьёй Калинских он успел расслабиться, растерять хватку и сосредоточиться на развитии легального бизнеса, ведь тылы были прикрыты. У него не было плана на подобный исход. Нужно обратиться к отцу за советом. Испоганить ему и без того вечно поганое настроение, получить обвинение в недальновидности…

Нет, фигура у Эмилии просто божественная. Таких вообще не существует, она ему кажется.

— Что, понравилась? Я видел, вы уже успели почирикать? Доброго вечера, Александр Искандерович.

Прокурор Осипович тёрся у дверей библиотеки, словно пёс, которому хозяева сколотили будку на улице и не пускали в дом, чтобы не наследил грязными лапами. Осипович ожидал новостей, как объедков со стола. Он улыбнулся, уцепившись короткими, округлыми, как сосиски, пальцами за край смокинга в раздумьях — подавать руку или нет. Александр посмотрел на него так, что прокурор понял — руку подавать не стоит, не пожмут, и будет неловко. Но Воскресенский задержался, вместо того чтобы пройти мимо. Ведь речь шла о госпоже Салимовой.

— Девчонка хороша, даже слишком, — щелкнув языком, добавил прокурор.

Они оба смотрели, как она сходит с лестницы, едва касаясь пола, лишь с той разницей что Воскресенский смотрел с восхищением, а Осборн — с предвкушением. С предвкушением того, что вечером свалит её лицом в подушку и…

— И поэтому вы её избили? — невозмутимо уточнил Александр, с удовлетворением наблюдая, как на его толстой, блестящей от пота, изрытой ямами от оспин шее расцветают красные пятна. Воскресенский явно застал его врасплох, но прокурор, очевидно, не страдал муками совести.

— Ох, птичка успела разболтать наши секреты? — сунув нос в пузатый бокал с виски, усмехнулся Павел Васильевич. Сделал глоток, причмокнул губами, гаденько осклабился. — Вы знаете, Александр Искандерович, она ведь шлюха. Эскортница. Я серьёзно. Не для красного словца говорю. Я подобрал её с улицы. Она была тощая, вечно голодная. Я её за руку поймал, когда она на моей кухне объедки жевала. Как кошка бродячая. Зато смотрите, какая она сейчас! Это я сделал её такой. Она моя. Я имею на неё полное право собственности. Хотите, дам вам её в аренду? На ночь, на недельку? Обкатаете, потом поделитесь впечатлениями.

— Котик. Тебе, кажется, хватит.

Котик. Черт, надо же, угадал!

Эмилия подошла к прокурору со спины, положила ему на плечи обе руки, красноречиво заглянула в его бокал. Она слышала весь разговор — Воскресенский видел, как она побледнела. Она пыталась сдвинуть Осборна с места, увести подальше, но не получилось. Она спрятала глаза и не поднимала их. Ей было стыдно. Ей было страшно, что он согласится.

Александр зло усмехнулся, не сдерживаясь, не прячась. Неловкость от предложения Осиповича сменилась отвращением к этой сцене — сцене, где нимфоподобная Эмилия, пинком под зад спущенная на грешную землю, изо всех сил старалась соблюсти приличия. Отвращение сменилось яростью. Захотелось ударить. Ощутить, как кулак входит в мягкую, обрюзгшую щёку этой старой свиньи. Как лопается кожа на чужой скуле. Ощутить, как сила инерции гонит его вперёд, а потом вниз, следом за опавшей на пол прокурорской тушей. Замахнуться для нового удара…

— Милечка, не лезь в мужские беседы. Сходи, скушай ещё бутербродик.

— Котик…

— Нет, ну а что? Посмотри, какой красавчик! Неужели не нравится?!

Но кто он такой, чтобы осуждать её выбор?

Воскресенский развернулся и ушёл. Поискал глазами брата, сделал знак, что пора бы закруглиться. Формальности соблюдены, пища для размышления получена, пьяные выверты и чужие женщины его не интересуют. Глухой, журчащий, как водопад, голос Эмилии растворился среди других голосов. Александр попытался не обернуться, и у него получилось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8

Воскресенскому нравилось вставать до рассвета. Окна его квартиры выходили на парк. Ему нравилось наблюдать, как солнце вставало над ним. В этот самый парк он выходил на ежеутреннюю пробежку, глубоко надвинув на голову капюшон толстовки и невзирая на погоду — этим летом дожди шли едва ли не через день. После шёл в свою минималистичную ванную и принимал душ в кабинке, похожей на простую усеченную пирамиду из стекла. Домработница, проходящая трижды в неделю, по его просьбе натирала её до блеска. Стенки кабинки становились настолько прозрачными, что ранее никогда не бывавший в квартире гость легко мог с налёту вписаться в них.

Стекло и белый мрамор — Александру нравилось дизайнерское решение этой части квартиры. Спальня, кухня и гостиная — дерево, металл и каменная кладка. Ничего лишнего, голые стены, функциональная мебель, минимум декора. Единственным исключением был барельеф в спальне над кроватью с лицом печальной женщины.

Воскресенскому здесь легко дышалось. Здесь всё было чисто, честно, выпукло и даже как-то голо, но именно здесь ощущал себя самим собой. Родительский дом был похож на музей: роскошь снаружи — дряхлый, совершенно непригодный для жизни хлам внутри. В их семье никогда не было поддержки, ощущения сопричастности, искренности — каждый носил маску, отрабатывал свой долг, пытался соответствовать роли, отведённой каждому из них отцом. Даже братья порой смотрели друг на друга с недоверием, словно пытались просчитать, кто кого подставит перед отцом за грешки и промахи. Со временем это ушло, и не потому, что братья стали друг другу ближе, а потому что дистанция между ними увеличилась.

Александр становился жёстче, бескомпромисснее, он становился Искандером, иначе семью было не вытянуть. Даже в Демиде он не видел родственной души, хотя тот всегда был к нему расположен и ни разу не заставил его сомневаться в своей искренности. Одному было проще, и со временем одиночество стало частью его существа. Срослось с ним, как вторая кожа.

После душа Александр медитативно варил себе кофе, сам готовил себе завтрак, мыл и вытирал посуду, выбирал костюм, рубашку, подбирал к ним галстук, часы и запонки — педантично, не спеша, в тишине и молчании. Так он набирался сил для долгого рабочего дня.

Иногда он спускался в барбершоп, расположенный на первом этаже дома, освежал стрижку, глядел, как его буйно разросшаяся щетина превращалась в снобистскую бородку, с которой он сразу же становился на пяток лет старше. Здесь, в этой квартире его уединение никто не нарушал. Вход в его квартиру был закрыт даже для жены. Только Данил, мелкий, плевать хотел на его заскоки.

Он завалился к нему в шесть утра, в беговых кроссовках и с сигаретой в зубах — младший брат всегда состоял из одних противоречий — бросив короткое «Привет» он без спроса плюхнулся в его любимое серое кресло и сцапал с подноса стакан для виски, чтобы использовать в качестве пепельницы.

Вчера Александр так и не явился в отцовский особняк.

До боли в стиснутых зубах не хотел снова получать тычки и укоры от отца. До отвращения не хотел снова видеть его надменный взгляд. Воспоминания о пощёчине всё ещё были свежи. Поэтому младший брат явился к нему сам.

— Дела не очень, если честно, — с ходу начал Данил. — Мой иск отклонили. На Романова клепают дело. Мы стараемся повернуть всё так, чтобы о его связях с нами никто не пронюхал.

Повеяло табачным дымом. Александр с брезгливостью подумал, что ему придётся сутки выветривать эту навязчивую вонь, но промолчал. Иск Фёдору выдвинула администрация города, а конкретно Департамент землепользования города Москва. В этом Департаменте у Калинских были крепкие дружеские связи. Александр не нравилась линия, которую выстраивал брат — он подала на администрацию встречный иск. Нагло, по-хамски, он дразнила злую собаку, тыча её палкой в морду вместо того, чтобы бросить ей кость. Он неоднократно говорил об этом брату. Но Данька упрямо гнул своё.

— Зато мне нравится, как идут дела с прокурором. Ему грозит лишение лицензии за взятку. Он сейчас, как уж на сковородке. Если я докажу, что иск против Романова проплачен, дело примет другой оборот.

— Откуда информация?

Имя прокурора, сказанное в таком контексте, разбудило хищный азарт, взбудоражило. Шанс подложить свиноподобному Осиповичу свинью покрупнее, чем он сам, здорово бы потешило самолюбие, но Александр знал по опыту, что у всего есть цена.

— Один доброжелатель подкинул компромат.

— Будь осторожнее с доброжелателями, — Воскесенский нахмурил брови. Обойдя кресло, он стряхнул с обивки невидимые пылинки. Ему не нравилось, с каким хамским нахрапом брат взялся за это дело.

Никто не думал, что Данил Воскресенский — циничный, свободолюбивый раздолбай — женится так рано. Никто не думал, что он так скоро заделает двоих детей и станет так ревностно оберегать свою семейную идиллию. Что после своих дебильных увлечений — то автогонками, то скайдайвингом, то путешествиями автостопом без рубля в кармане к черту на рога — вернётся к учёбе и станет высококлассным юристом, ведущим юристом «Воскресенский Консалтинг». И что однажды он принесёт заявление на увольнение, заявив, что открывает свою фирму. Бизнес-процессы Воскресенских он взял на аутсорсинг. Не скрывал, что хочет отойти от нелегальных дел. Искандер, что удивительно, не имел мнения на этот счёт, а если и имел, то не озвучивал. Наверное, ему было достаточно крепко привязанного к семье старшего сына и Демида, их главного финансиста, да и слова Данила пока ещё оставались словами. «Выход из семьи возможен только через смерть», старое правило, стоявшее у истоков еще с 90-х, по прошествии времени теряло силу, но всё ещё изрядно действовало на нервы.

— Саш. Пообещай мне одну вещь, — Данил вдруг взглянул ему прямо в глаза. Серьёзно и пристально, как никогда раньше не делал. Александр увидел в его глазах тревогу. — Что бы ни случилось, мы будем заодно. И против друг друга не встанем.

Александр молча кивнул. Поганое чувство. Как будто он дал обещание, которое не сможет сдержать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я и мой Муз будет рады комментариям и лайкам. Не забудьте положить книгу в библиотеку, чтобы не пропустить выход новых прод. Всем добра!

.Братья Воскресенские. Визуал

Глава 9

Александру приходил на работу раньше всех.

Каждое утро он отслеживал по внутренней программе, во сколько система отщелкивает пропуска сотрудников на входе в здание. Демид приходил за сорок-сорок пять минут до начала рабочего дня, руководитель отдела безопасности — за полчаса, главный программист — за три минуты. Секретарша Алёна всегда опаздывала ровно на пятнадцать минут, уверенная в том, что босс либо не замечает, либо не придает значения. Ведь что такое пятнадцать минут для дамы, которая едва ли не каждый час поправляет на рабочем месте макияж? В свете множества гораздо более серьёзных проблем Александр не придавал значения этим ничтожным цифрам, но они почему-то упорно откладывались в голове, словно там у него — бездонная чёрная дыра, жадно поглощавшая любую информацию.

Воскресенский выходил ровно в шесть тридцать утра, чтобы в семь уже быть на рабочем месте, но сегодня что-то пошло не так. Он застегивал кожаный браслет часов, когда экран его смартфона вспыхнул и следом взорвался пронзительной, непривычной трелью — так ему приходили звонки с неизвестных номеров.

— Воскресенский, — резко охватил Александр, напряжённо вслушиваясь в трубку.

Ему ответила тишина.

Александр посчитал про себя до трёх и сбросил звонок, положил телефон на столик. Досадная, не вписывающаяся в привычный ритм мелочь. Он ощутил лёгкое раздражение не то от звонка, не то от намертво застрявшего в карабине ремешка часов. Как всё вовремя!

Через мгновение звонок раздался снова.

— Говорите, иначе я вычислю вас, и мы встретимся лично...

— Извините…

Александр оторвал трубку от уха и взглянул на экран, будто на нём вместо бессмысленного, неизвестного набора цифр надеялся увидеть звонившую. Этот низкий, царапающий нервы и слух голос невозможно было спутать ни с каким другим.

— Простите. Я…

— Эмилия?

Она профессионально умела заставать врасплох. Александр подошёл к окну, взглянул на парк, смахнул пальцем невидимую пылинку с панорамного стекла, прозрачного изнутри, но абсолютно непроницаемого снаружи. Взял паузу, словно готовился нырнуть на неизведанную глубину.

— Что-то случилось?

— Нет-нет! — Ему почудилось, что она виновато улыбается. Александру живо представилось её покрасневшее лицо, стыдливо опущенные ресницы, изогнутая линия чуть подрагивающих в нерешительности губ. В деталях. Как на том злополучном балу. — Мне просто… просто совсем не с кем поговорить.

— Он вас обидел? — Александр прекрасно помнил, зачем дал ей свой номер. Ему казалось, что Эмилия лишь тянет время, пытаясь подобрать слова.

— Нет! — Эмилия вскрикнула. — Нет, — добавила мягче, но Воскресенский услышал, что она врёт. — Он просто… Просто у него проблемы на работе. И он разозлился. Он запер меня в комнате, запретил выходить, забрал телефон.Я звоню с номера моей домработницы. Он сейчас уехал.

Александр был почти уверен в том, какие именно проблемы преследовали господина прокурора и что эти проблемы — дело его рук, рук Воскресенских. Он готов был проклинать своё богатое воображение, которое подкидывало ему ужасные картины.

Он будто бы своими глазами видел, как чёртов прокурор тащит её за локоть по лестнице, как швыряет её — такую тонкую и хрупкую — в комнату и запирает дверь, чихая на её плач и протесты. Это из-за него. И определённо ещё и из-за того, что она тогда села к нему в машину…

— У меня есть надежные люди в полиции.

— Пожалуйста, не надо, — она взмолилась. Александр привиделось, как она трепетно прижимает руки к груди, подаётся вперёд, смотрит на него снизу вверх, полными слёз глазами… Проклятое воображение!

— Если хотите, я пришлю за вами своего человека.

— Это будет вторжение на частную территорию. У вашего человека и у вас будут проблемы. Пожалуйста, Александр. Просто поговорите со мной…

Она просила. Не с гонором, не с пренебрежением, как Лена просила пополнить кредитку, вкладывая между строк «ты мне должен» одним лишь взглядом. Она просила, как просит слабая женщина сильного мужчину. Просила так, что невозможно было сказать «нет».

— И как часто он предлагает вас своим друзьям? — съязвил Александр в последней попытке скинуть с себя путы. Она обволакивала его, как паучиха вплетает в паутину незадачливую муху.

— Ни разу, никогда. Понимаете, он очень жаден… жаден до таких вещей. Мы вместе уже три года, и за эти три года… — она сделала паузу, словно раздумывая, и наконец, словно бы уговорила сама себя. — Он просто напился.

Надо же, а ему предложил. Лицемерная прокурорская свинья. Заискивать решил. А за спиной творит дерьмо. Только Воскресенскому эти манипуляции как семечки.

Почему-то всплыла в памяти фраза «Любовь живёт три года». Наверное, очередной модный романчик, которые Лена читала перед сном. Так ли это на самом деле, Александру узнать так и не удалось. Их отношения с женой на протяжение всех десяти лет были такими же ровными и безжизненными, как пустыня.

Отношения Данила и Лили напоминали американские горки: они могли всерьёз поцапаться даже на семейном обеде, однако, спустя час Данил выходил с красной, довольной рожей и сбитой набок бабочкой откуда-нибудь из библиотеки или гостевой ванной. Демид на работе иногда мечтательно улыбался и посылал кому-то цветы. Александру порой казалось, что в своих личных отношениях его младшие братья за свои двадцать восемь и тридцать один пережили по отношению к женщинам весь спектр эмоций, кроме равнодушия.

Равнодушие, видимо, осталось для старшего брата.

Да, черт возьми, он был чудовищно одинок и несчастлив в своём браке, почему-то только сейчас Александр признался в этом самому себе.

— Вы ему надоели.

Отвращение, недоумение, злость и чёрт знает откуда взявшаяся ревность — эти чувства, словно градины, навязчиво барабанящие по жестяной крыше, пробивали брешь в его броне. Александр привык воспринимать всё с холодной головой, сдержанно и отстранённо. Привык жить, мыслить и действовать по давно обкатанному алгоритму, а сейчас он блуждал в собственных ощущениях, терялся, словно слепой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Её голос хотелось слушать.

Хотелось бросить трубку и не слышать, не воспринимать ужасающий смысл слов, этим голосом сказанных.

Он не хотел ничего знать о ней и хотел знать всё одновременно.

— Знаете, ведь я на самом деле хотела уехать в ту ночь. Тогда, когда вы встретили меня на дороге. Но я вернулась. Сама. Потому что однажды я уже уходила и, Паша… он нашёл меня… сказал, что куда бы я ни ушла, он всегда найдёт… и тогда… тогда я пожалею, что родилась на свет. Поэтому я не стала дожидаться, когда он вернёт меня сам. Я, правда, надеялась, что меня собьёт машина…

— Чего вы хотите? — устало произнёс Александр. Он вдруг ощутил себя измотанным, словно Эмилия только что переложила на его плечи часть своего груза. А ведь он никогда не отличался особой эмпатией.

Александр никогда не задумывался, каково живётся в их мире женщинам. Каково быть безвольным объектом чужих желаний, безропотным исполнителем чужих прихотей. Каково это потерять себя в угоду другим. Взгляд Лены, полный ненависти, тот взгляд, которым она смотрела на него во время «суда» — тревожный звонок, превратившийся вдруг в пожарный набат. До сегодняшней минуты ему было плевать…

— Не знаю. Я уже ничего не хочу. Ничего. Я уже забыла, каково это, что-то хотеть…

Она подтвердила его мысли.

— Вы потеряли жену. Мне очень жаль. Наверное, вам очень одиноко…

— Моя личная жизнь не обсуждается, — он резко осадил её.

Этот внезапный переход, как ведро ледяной воды, остудил его, вернул в реальность. Он был свободен. А женщина, сидя в заложниках в собственной комнате, пыталась ему сочувствовать. Какая глупая ирония.

— Простите меня. Александр, простите, — она снова взмолилась. Александр услышал, как в её голосе дрожат слёзы. Почувствовал себя последней тварью. — Можно я вам просто спою?

Не дожидаясь ответа, она тихо затянула. Александр узнал эту песню с первых слов. Старинный русский романс.

«Не уходи, побудь со мною,

Здесь так отрадно, так светло.

Я поцелуями покрою

Уста, и очи, и чело».

У Эмилии был удивительный тембр, очень низкий, грудной. Она была рождена, чтобы петь романсы или блюз. Рождена, чтобы её слушали, чтобы ею восхищались. Эмилия казалась ему певчей птицей, запертой в высокой башне. Там, где её пение больше никто никогда не услышит. Её голос удивительно правильно скользил по нотам, лишь на верхних он срывался на шёпот — Эмилия плакала или старалась не шуметь.

«Не уходи, побудь со мною.

Я так давно тебя люблю.

Тебя я лаской огневою

И обожгу, и утомлю».

Слишком пронзительно. Слишком чувственно. Становилось жарко, корпус телефона раскалялся в ладонях, Александр уткнулся лбом в прохладное стекло окна. Он был не в силах нажать на отбой.

«Восторг любви нас ждет с тобою…

Не уходи, не уходи!»

Он впервые опоздал на работу.

Глава 10

Когда он явился в приёмную, секретарша подскочила со стула и, звонко пропев «Доброе утро, Александр Искандерович!», бросилась к кофемашине.

После голоса Эмилии её голос показался ему гудением газонокосилки.

Сосредоточиться не выходило — Александр включил макбук и тут же захлопнул крышку. Письма на столе оставил нетронутыми. Вести о скоропостижной смерти его супруги "от удара током в ванной" расползлись быстро, но его не интересовали десятки одинаковых соболезнований.

— Александр Искандерович, ваш кофе.

Секретарша вошла без стука. Поставила поднос. Проходя мимо, как бы невзначай коснулась бедром его плеча. Александр повернулся, посмотрел на неё — её блузка была расстёгнута уже на три пуговицы, а не на две, в чёрном кружеве прозрачного бюстгальтера читался призыв к действию. Алёна тоже, вероятно, очень желала посочувствовать его утрате.

Ощутив на себе его взгляд, она задержалась. Улыбнувшись, притворно стыдливо опустила глаза в пол, красноречиво взглянула на дверь, которую она предусмотрительно закрыла за собой. Алёна молчала, но гудение в голове лишь усиливалось, в ушах застучала кровь. Александр подался вперёд, взял её за руку и дёрнул на себя; охнув, секретарша упала ему на колени. Она первая вцепилась ему в губы и перед этим — Александр услышал отчётливо — победоносно ухмыльнулась. Она ждала секса с ним почти год, с самого первого её рабочего дня. И с прошлого раза она, видимо, сделала для себя вывод, что теперь это будет на регулярной основе.

Воскресенский бесцеремонно расправился с её блузкой — чёрный кружевной бюстгальтер, почти прозрачный, едва скрывавший полные, крупные полукружия сосков, предстал во всей своей соблазнительной откровенности. Александр не стал его трогать, оставляя себе место для фантазии. Он не стал ни ласкать её, ни целовать в губы — сработала внутренняя брезгливость к дешёвым женщинам. Ей этого было и не нужно — секретарша мечтала скорее насадиться на член, словно исходила возбуждением от одного только его вида и ни в каких дополнительных стимуляциях не нуждалась.

Александру даже ничего не пришлось делать, она сама ловко расстегнула ему брюки и сползла вниз, пристраивая свою ярко-рыжую голову ему между ног. Она делала это с таким усердием и с такой преданностью заглядывала в глаза, словно этот акт — всё, к чему она в этой жизни готовилась. Апофеоз всего её существования — сидеть скрюченной на полу с нелепым, почти смешным выражением лица, с раздутыми щеками, издавая гнусные звуки крайнего удовольствия и истекая слюной, пытаясь протолкнуть его член глубже в глотку. Александр не хотел смотреть на это лицо — он резко поднял её за подмышки, развернул к себе спиной, уложил на стол и задрал ей юбку. Под юбкой обнаружились кружевные чулки — ну как же иначе? Белья на ней не было — ещё одно подтверждение тому, что секретарша готовилась именно к этому. Не хуже, чем к международной конференции.

Он взял её прямо на рабочем столе. Толкался в неё грубо, быстро, ничуть не заботясь о её удовольствии и стараясь при этом не запачкать полы рубашки — Воскресенский не радовала перспектива пахнуть кислой женской смазкой до конца рабочего дня. Едва растянув процесс на две минуты, он кончил ей на ягодицы, и скрылся в небольшой туалетной комнате, спрятанной в нише своего кабинета, оставив её разбираться со своим внешним видом самостоятельно.

После, в обеденный перерыв, она явилась снова, чтобы повторить.

— Вы уволены.

Александр не собирался превращать свой рабочий кабинет в траходром.

— Простите?

Присевшая на краешек стола, в довольно фривольной позе, она казалась ему дешевой шлюхой. Он больше не видел в ней сотрудника «Воскресенский Консалтинг».

— Суммарное время ваших опозданий составило шестьдесят шесть рабочих часов. Это неприемлемо.

Причина была более чем неоспоримой. Он плевать хотел на возможные обвинения в домогательствах, а нет — пара миллионов денег способны заткнуть любой рот. И вряд ли эта глупая девчонка что-то сунется доказывать Воскресенским.

Он больше не желал видеть её, она стала ему омерзительна. Он сам себе стал омерзителен.

Секс с секретаршей принёс лишь физическую разрядку, а пустота внутри свалилась ещё глубже. Воскресенский старался не допускать эту мысль, заталкивал её на самое дно подсознания, туда, где гниёт бессмысленный хлам из непозволительных эмоций — эмоций, которые так тщательно выбивал из него отец — но мысль эта лезла наружу, как убегающий из турки кофе. Мысль о том, что пустоту эту могла заполнить только женщина с медовым голосом. Чёртова Эмилия Салимова.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11

Она позвонила ему снова в пятницу, поздним вечером, спустя два дня после их первого телефонного разговора. Всё тот же номер — номер её горничной, значит, Эмилия всё ещё наказана.

Воскресенский всё ещё был на работе, и его новая секретарша — Ирина Константиновна, полноватая женщина средних лет, аккуратная и исполнительная — спешила собраться домой. Ирина Константиновна, так он её и называл, и так ему было комфортно. У неё было отличное резюме: она работала и в муниципальных предприятиях, и с бизнесом, знала делопроизводство, этика была на высоте.

Она боялась уйти вовремя, хотела, чтобы новый начальник оценил её рвение. Воскресенские всегда предлагали сотрудникам полный соцпакет, ДМС, высокие зарплаты с ежеквартальной индексацией и всяческую поддержку в трудных жизненных ситуациях. Многие хотели получить место в фирме, а те, кто получали, держались за него. Александр её рвение ценил, потому что оно касалось исключительно работы и не было частью хитрого плана по поиску доступа к его ширинке — он чувствовал такие вещи за километр. Увидев её вопросительный взгляд сквозь стеклянное полотно двери, он кивнул — иди.

— Я могу ещё спеть вам?

Воскресенский молчал. Молчал и стискивал зубы так плотно, что, казалось, их скрежет слышен на том конце провода. Двое суток взаперти. Дело прокурора Осиповича застопорилось — обвинению оказалось мало улик. Сколько ещё она так просидит? Сколько ещё он будет издеваться над ней?

— Меня больше некому слушать, — сухо, обречённо произнесла она.

Александр вдруг отчётливо понял, что ему не всё равно. Его должен волновать лишь скользкий, как уж, адвокат Осиповича, щедро оплаченный из кармана Калинских, но его беспокоит Эмилия Салимова, будь она трижды неладна. Она и её сладкий, густой, как мёд, голос. Его изматывало чувство вины за то, что в этом противостоянии Воскресенский-Калинских она оказалась девочкой для битья — прокурор просто вымещал на ней злобу. Не мужчина — подобие… Яйценосец вонючий.

— Что вам спеть?

— «Летняя пора». Луи Армстронг, Элла Фицжеральд. Английский знаете?

В трубке послышался лёгкий вздох. Этот вздох прошёлся невесомой дрожью вдоль позвоночного столба, поднял волосы на загривке. Ладонь, державшая телефон, вспотела, и сам аппарат, казалось бы, нагрелся от возбуждения, когда Эмилия запела.

На высоких нотах её голос был лёгким, как вуаль, а на низких опускался, словно тяжёлый, меховой плед Александру на плечи. Это было похоже на спуск с горнолыжного трамплина: сначала плавный, а потом всё ускоряющийся до свиста в ушах. Это было похоже на погружение к коралловым рифам — давящая сверху глубина и невероятная красота иной реальности, непригодной для человеческой жизни. Когда-то давно Александр играл на фортепьяно — отец заставлял, утверждая, что через пальцы развиваются мозги — но у него не было ни слуха, ни голоса. А сейчас ему захотелось вдруг аккомпанировать ей, чтобы отвлечься от горячего желания залезть самому себе в трусы. Нет, это чёрт возьми, было чудовищное испытание. Надо либо заканчивать, либо…

— Эмилия! Миля…

В трубке зазвенел голос её прислуги, а следом послышался грохот и вскрик.

— О, боже, — шепнула Эмилия. — Паша вернулся. Он понял про телефон. Простите меня, простите.

Она отключилась, и Александр вскочил с кресла. Тайна мобильника служанки перестала быть тайной — наверное ушлые охранники просекли.

Воскресенский не выпускал из рук нагретый аппарат. Он подошёл к панорамному окну, прислонился к прохладному стеклу лбом. Москву-реку словно обсыпало ржавчиной — закатное солнце касалось её безмятежной воды, окрашивая в рыжий глубокую тёмно-серую гладь и бедную узкую полоску моста. Эта удивительная гармония природы больше не успокаивала Александр. «И это пройдёт» растеряло свой волшебный эффект. Нужно принимать какое-то решение, и Александр уже знал, каким оно будет. Набирая номер Лёни Багирова, Воскресенский полностью отдавал себе отчёт в том, что его поступок потянет за собой последствия...

***

Лёня Багиров был мастером своего дела. Пятнадцать лет он отдал войскам спецназначения. После была частная военная компания, где он получил обширный опыт подготовки операций захвата, легальных и не очень, а после — официальная должность начальника службы безопасности в «Воскресенский Консалтинг» с теми же функциями, разумеется, неофициальными. Леониду Багирову не составило труда найти план особняка прокурора города Москвы Павла Осиповича в Жуковке, как и не составило труда выяснить состав охраны и расположение видеокамер, и пусть при этом паре человек пришлось пожертвовать здоровьем. Лёня Багиров был верен Воскресенским и лично Искандеру Борисовичу долгих пятнадцать лет и никогда не осмеливался ставить под сомнение приказы её членов. Даже сейчас.

Его парни на гражданских автомобилях бизнес-класса (чтобы не слишком выделяться среди местных Роллс-ройсов и Ламборгини) прибыли в Жуковку ранним утром. Дождавшись, когда прокурор в сопровождение водителя и телохранителя уедет на работу, они без лишнего шума, словно тени, пробрались в особняк, заглушили по пути всю электронику, уложили всю охрану и домашнюю прислугу, взломали дверь, где сидела, забившись в угол, испуганная девушка в длинном атласном халате. Она была измотана страхом и ожиданием нового страха — эта девушка с огромными раскосыми глазами, полными слёз, даже не закричала, когда в её комнату ворвались четверо вооруженных мужчин в балаклавах. Она не сопротивлялась, когда к ней подошли двое из них и взяли её под руки. Она упала в обморок, спускаясь по лестнице. Один из ребят, забросив её тело себе на плечо, хмыкнул в переговорное устройство, что, мол, от голода, наверное, на ногах не держится, лёгкая, как пушинка. Когда его парни сгрузили Салимову Эмилию на заднее сиденье его винтажного «Кадиллака Фаэтон», Леонид, лично возглавлявший столь щекотливую операцию, взглянул на неё и понял всё.

Саша попался на крючок.

— Куда её? — спросил он в телефонную трубку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ко мне, — сухо ответили ему на том конце.

Всем, кто любит опасных мужчин, в форме, рекомендую мою маленькую, но очень горячую и сумасшедше эмоциональную историю.

Тут есть:

- разница в возрасте и положении

- жесткая страсть и убийственная любовь

- героиня с тараканами и герой-военный с птср и проф.деформацией

Аннотация:

― Можно без мэм, ― отозвалась Ди.

― Можно без сэр, ― в тон ей ответил командир, Диана сцепилась с ним взглядами, впервые так пристально, и разглядела на дне его, под сурово сведёнными, густыми чёрными бровями, дьявольские огоньки. Они манили её как бабочку, летящую на огонь.

Сержант Джеффри Рейнолдс запомнил её ещё с Вашингтона, когда впервые увидел её мельком выходящей из папочкиного кабинета. Такая высокомерная, самодовольная, холодная, руку протяни — оттяпает по локоть. Бойцы тихонько присвистывали, мол, какая птица высокого полёта. Зато сейчас — смотрит пьяными глазами и умоляет. Кто ж знал, что так оно всё обернётся...

— Пошёл ты в жопу.

— Это можно устроить.

— Я сейчас уйду, понял?! — она пыталась кусаться, сохранить остатки гордости и недоступности, и что-то в ней было такое, больное и надломленное, что-ли. Джеффри уколола совесть ведь он не знал её совсем, но, с другой стороны, какая к чёрту совесть, она же просто потрахаться пришла...

— Что ж, зря тащилась, принцесса?

Пуэнте Аранда, Богота, Колумбия. 2015 год.

Диана Пирс, дочь председателя Совета безопасности, служит в посольстве США, которое со дня на день захватят повстанцы. Сержант Джеффри Рейнолдс спасает её, не представляя как сильно это изменит жизнь обоих. Страсть захватит их, заставит потерять голову, но Диану ждёт карьера дипломата, а Джеффри — пески Ближнего Востока...

ЧИТАЕМ У МЕНЯ В ПРОФИЛЕ И НЕ ЗАБЫВАЕМ ПОДПИСАТЬСЯ!

Всем добра и любви!

Глава 12

Когда Леонид лично занёс Эмилию в квартиру Воскресенского, она была в полуобморочном состоянии. Её маленькая тёмная голова с растрёпанным пучком качалась его на руке. На скуле зиял тёмный синяк. Покрытая сухой коркой трещина пересекала её пухлую нижнюю губу.

— Вызови врача, — скомандовал Александр осипшим от злости голосом.

Ему хотелось убивать.

Ему хотелось убивать, когда он принял маленькое едва живое тело из рук Багирова.

Он осторожно перенёс её в свою спальню, уложил на постель, застеленную графитовым покрывалом из венецианского шёлка, заметался по спальне в поисках того, чем бы её накрыть.

Она была босой, её длинные, тонкие и стройные ноги виднелись в распахнутых почти до талии полах халата, треугольник светло-сиреневых кружевных трусиков светился на загорелой, оливковой коже, невольно притягивая взгляд. Под тонкой тканью атласного халата угадывался плоский живот с мягкими впадинками тренированных в спортивном зале мышц. Её тело притягивало взгляд, и чем дольше он смотрел на неё, тем сильнее закипал в нём гнев. На Осиповича — за то, что посмел поднять на неё руку. За то, что посмел спать с ней. На себя — за то, что поддался слабости. На неё — за то, ворвалась в его жизнь тёмной, призрачной фигурой с обочины шоссе, и так и застряла в ней, словно глубокая нарывающая заноза.

Александр метнулся в гардеробную, вынул с нижней полки клетчатый шерстяной плед — подарок матери, метнулся обратно, набросил его на Эмилию. Плотная ткань спрятала соблазнительные до тянущей боли внизу живота изгибы её тела. Александр вернулся в гостиную, к Леониду, по-военному вытянувшемуся у порога.

— Всё нормально прошло?

— Да, всё чисто, — отчеканил Багиров.

Александр заметил, как едва различимая тень осуждения мелькнула на лице помощника. Александр и сам себя винил. Его поступок был крайне далёк от обдуманного. Он поддался эмоциям и приказал выкрасть девушку из дома прокурора! Словно в нём — в тридцатичетырёхлетнем взрослом мужчине, без пяти минут главе клана Воскресенских — проснулся бешеный семнадцатилетний юнец с горячей кровью. Узнал бы об этом отец… Сколько он выбил из него юной дури, готовя себе в преемники! И как удивился бы, узнав, что выбил не всю.

— Её нужно проверить на предмет отслеживающих устройств, — сказал Александр.

С Осиповича станется чипировать девчонку, как собаку. Недаром же он находил её, где бы она ни была.

— Врач будет через пару минут, он её осмотрит, — ответил Леонид, хмуро глядя перед собой. Он жевал губы, кончик его пальца отбивал нервную дробь по ладони. Лёня порой спохватывался и снова изображал камень, но взгляд выдавал его.

— Говори, — Александр сел на диван, нарочито небрежно откинулся на подушки, плеснул себе водки. — Вижу, тебе что-то покоя не даёт.

Багиров бросил на него долгий, испытующий взгляд.

— Как долго ты собираешься держать её здесь?

— Я не собираюсь держать её здесь. Я хочу обеспечить ей безопасность.

Александр выпил. «Абсолют Кристал» обожгла горло, обдала горячими парами пищевод, разлилась теплом в желудке. Но не успокоила. Александр ровно так же, как Леонид, словно в треморе отстукивал носком ботинка азбуку Морзе — получался набор слов. Мышцы окаменели, напряглись, как перед броском. По венам ещё гулял адреналин. Воскресенский пригубил ещё глоток. Потом ещё. Эмилия спасена. Теперь она здесь. Александр с удивлением отметил, что мечтал, чёрт возьми, увидеть её в своих владениях. Пусть не при таких обстоятельствах, но так даже лучше. Жаль, что не для неё…

— Я надеюсь, ты осознаёшь все риски.

Проникновение в частные владения? Причинение лёгкого вреда здоровью? Похищение? И у кого?! У прокурора Москвы, протеже семейства Калинских! Он прекрасно осознавал, что повлечёт за собой его поступок. Осознавал и принимал это. Придётся отвечать. Выкрасть женщину у прокурора и друга Калинских — дерзкий акт, ещё одна брошенная в лицо перчатка. Ведь труп Лены — его жены и дочери Владимира Юрьевича Калинских — ещё не остыл в могиле…

Александр сжал челюсти, а после залпом выпил обжигающий напиток. Тепло разошлось по груди быстрее, чем обычно — так бывало, когда он нервничал или возбуждался. Наверное, сейчас он испытывал и то, и другое. Александр не успел ответить — в дверь зазвонили. «Врач» — именно так, без фамилии и имени — сухой, малорослый старичок с большой красной лысиной и кудрявыми, седеющими висками вошёл в квартиру. Он нёс перед собой кожаный, видавший виды чемоданчик. Александр помнил его с юных лет — «Врач» латал подстреленных ребят Воскресенских в убогих, захолустных времянках, подальше от любопытных, жадных ментов и официальной медицины.

— Александр Искандерович, — он наклонил голову в знак приветствия.

— Лёнь, проводи доктора.

Багиров довёл его до приоткрытой двери хозяйской спальни, толкнул её. Александр невольно бросил внутрь взгляд. Эмилия сидела у изголовья, укутавшись в плед и поджав под себя ноги. Длинная, узкая ступня с мерцающим кристаллом на ногте большого пальца виднелась из-под него, и на тёмно-сером покрывале казалась похожей на голую кость. Без броского макияжа, без украшений и дорогих платьев она выглядела иначе — моложе. Сколько же ей лет? Надо дать распоряжение Лёне проверить всю её подноготную. Странно, что Воскресенский не додумался до этого раньше. После знакомства с этой женщиной «странно» стало слишком часто возникать в его жизни.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 13

Когда дверь распахнулась, Эмилия зябко поёжилась. Александр перехватил её взгляд. Испуганный и в то же время обречённый. Прокурор, будь он проклят, довёл её до полного безразличия к собственной судьбе. Врач поздоровался с ней, положил на прикроватную тумбу свой истёртый чемодан, раскрыл его. В нём было всё: от стетоскопа до хирургического набора.

— Позвольте осмотреть вас? Я — врач, я не причиню вам вреда.

— Делайте, что хотите, — немного помолчав, ответила она.

Её терпкий, тягучий голос раздался в его спальне — спальне, в которую Александр никогда не водил женщин. В этой спальне он от женщин скрывался — от их интриг, козней, ожиданий и требований. И именно в этой спальне была сейчас Эмилия Салимова. Словно нечисть, которая не могла переступить порог без приглашения. А он и рад был пригласить.

Врач поставил ей капельницу с глюкозой и витаминами, вколол успокоительное, не ленясь объяснять каждое своё действие и успокаивать её. Она вздрагивала и провожала нервным взглядом каждую иглу, которую Врач готовил по её душу.

— Эмилия, вам делали операции? — осторожно спросил он. Александр прислушался.

— Да. Две. Пластические.

— Позвольте уточнить, где.

— Нос и грудь.

Осипович даже под нож её положил, перекроил по своему вкусу. Чёртов ублюдок! Лучше бы брюхо себе уменьшил, свинья.

— Возможно, вам делали приколы или надрезы в других местах.

— После ринопластики, сзади на шее, был пластырь, — осторожно начала она. — Я спросила, что это, и мне ответили, что там была папиллома, которая не нравилась… — Эмилия оборвалась, взглянув на дверь, словно чувствовала, что её слушают. И не хотела произносить имя прокурора.

Александр никогда не скрывал от неё своей неприязни к Осиповичу, которая стократно усилилась после знакомства с его женщиной. Эмилия знала это. Знала и не хотела задеть его чувства. Что ещё она знала? Понимала ли, что Воскресенский испытывает к ней на самом деле? Понимал ли он сам в полной мере?

Алек молча кивнул Багирову. Леонид всегда был понятлив — достав кармана небольшой контейнер, он вошёл в комнату.

— Не бойтесь, — хмуро приказал он, словно эта сухая фраза могла с ходу отключить у неё инстинкт самосохранения.

Но Эмилия боялась. Боялась двух незнакомых ей мужчин, которые тянули к ней руки, боялась так, что на глазах у неё выступили слёзы беспомощности. Александр не выдержал, встал с дивана, отпружинив от сиденья, словно подброшенный, вошёл в спальню. Ему показалось, или Эмилия испытала облегчение, увидев его лицо.

— Александр… — в её томном, тихом голосе послышалась надежда.

— Делайте, что они скажут. Вам здесь никто не навредит.

Эмилия смиренно поджала губы и откинула растрепавшиеся волосы на плечо, чуть развернула корпус, чтобы дать доступ. Тонкая шея с бархатистым пушком тёмных волосков и с тонкой цепочкой из белого золота… Александр отвёл глаза, не мог смотреть. Леонид поднёс к ней сканер. Прибор пронзительно запищал.

— GPS-модуль, — констатировал Лёня, и Александр снова едва сдержался, чтобы не разнести всё вокруг.

Прокурор действительно чипировал Эмилию — это раз, прокурор уже наверняка знает, где она — это два. Стоило отвезти её в отель, а не тащить к себе. В этом случае, своё участие в этой чёртовой спасательной операции ещё можно было бы скрыть, а сейчас придётся действовать на опережение…

— Извлекайте.

Хоть в этом и не было больше смысла.

— Эмилия. Сейчас может быть немного больно.

Врач вколол ей анестетик и подготовил скальпель. Отмеряя на наручных часах необходимое для действия местного наркоза время, он крутил скальпель в ладони, одетой в белую стерильную перчатку. Блики света играли на его гладкой, стальной поверхности. На постели уже лежала плёнка и одноразовая впитывающая салфетка, а Эмилия путалась в завязках халата, чтобы освободить спину.

Её худые лопатки казались Александру обрезанными крыльями. Из-под тонкой оливковой кожи один за другим выпирали позвонки. Плечи её были тонкими, словно из фарфора. Эмилия сидела на краешке его постели, ссутулившись, и прижимала к груди руки, комкая в ладонях синий атлас халата. Она изо всех сил пыталась скрыть свою наготу. Жестом руки Александр отправил Леонида прочь, а сам отвернулся к окну.

Над городом нависли тяжёлые дождевые тучи, густая зелень в парке потемнела и словно бы замерла в ожидании дождя. В детстве и юности Москва казалась ему ульем, и днём, и ночью полным суетящихся пчёл. Он не успел заметить, когда сам стал точно такой же пчелой. Для праздности не оставалось времени.

Редкие вылазки на яхте, отпуска не больше десяти ночей в горнолыжной Швейцарии или на по-итальянски уютных Виргинских островах в Карибском море, не давали ему столь желанного ощущения расслабленности. Его дёргала Лена, дела семьи держали его, словно в упряжке, он не выпускал из рук телефона и даже спал тревожно. «Отдыхать» в лексиконе отца означало «валять дурака», и Воскресенский придерживался этого негласного правила долгие годы. Только сейчас, видя краем зрения Эмилию, слыша её мученические вздохи, он вдруг задумался, а правильно ли это? Сегодня он отступил от этого кодекса, сегодня он крупно облажался, но отчего-то он больше не сомневался в правильности своего поступка.

— Вот, Александр Искандерович.

Врач показал ему железный поднос с маленькой микросхемой, испачканной в крови. Александр придавил её бокалом с виски словно таракана и, раскрыв окно, смахнул остатки вниз. Бокал с пятном крови на дне он оставил на подоконнике, горничная разберётся.

Эмилия всё также сидела на краешке его постели, придерживая рукой свежую повязку сзади шеи. Она была слаба. Кажется, её качало даже потоками воздуха из приоткрытого окна.

— Я дал ей успокоительное и оставил на столике обезболивающее на утро и на ночь, если проснётся. Пусть выспится хорошенько, — напутствовал его Врач. Следом молча ушёл Лёня Багиров. Его работа была сделана.

Они остались вдвоём. Неловкость можно было трогать руками, до того она была ощутима. Казалось, он знал её достаточно хорошо (она пела ему, боже, ему никогда никто не пел!), но в то же время не знал вовсе. Он стоял истуканом посреди собственной спальни, пропахшей ароматом мандарина и антисептика, не зная, как подступиться к ней и стоит ли это делать. Он впервые был не один в этой своей лофтовой берлоге, и чувствовал себя чертовски неуютно. Время было почти десять утра, он давно должен был быть на работе, его тянули незаконченные дела, иск к Феде Романову, наглые китайские конкуренты и море, море всего, а он тут, как приклеенный… Заигрался в героя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что же вы наделали… — она первая прервала тишину, взглянула на него снизу вверх, печально, открыто, понимающе.

Она ему сочувствовала, снова, чёрт её подери, сочувствовала, несмотря на то, что сама была едва живая. Нет, она не слабачка, кто угодно, только не слабачка — нужно иметь титановый стержень, чтобы раз за разом приносить себя в жертву.

— Оставайтесь здесь. Вам привезли еду и одежду. Мой секретарь позвонит вам, можете рассказать ей о своих предпочтениях.

— Вы вернётесь? — с лёгкой тревогой в голосе спросила Эмилия.

Наверняка она думала, что Воскресенский попросит с неё плату за своё спасение. Или вовсе это было не спасение, а кража, отъём, рейдерский захват того, что Александр Воскресенский сам хотел бы иметь.

Возможно. Но не сейчас.

— Нет, я заночую в отеле.

Александр проверил запонки, чуть ослабил галстук, глядя в зеркало на своё лицо, чуть подёрнутое тёмными точками щетины (утром он забыл побриться, надо же!), покинул квартиру, поставив её на сигнализацию против внешних угроз. Эмилия не сможет выйти, и к ней не сможет зайти никто, кроме доставщиков в сопровождении охраны, которая залезет носом в каждый пакет, проверит его от и до. Теперь она была в его власти, и пусть проклятого прокурора разорвёт от злобы. Александр до сих пор не знал почему, но одна лишь тень этой мысли вызывала в нём азарт и злорадство.

Садясь в машину, он задрал голову вверх, пытаясь разглядеть где-то там, на упирающейся в небо стреле высотки собственные окна, и, конечно же, не увидел ничего — слишком высоко.

Когда водитель-телохранитель закрыл за ним дверь, Александр взялся за телефон и набрал номер приёмной.

— Ирина Константиновна, распорядись, чтобы в мою квартиру доставить рояль. Самый лучший. Прямо сегодня.

Глава 14

Маленький серый родстер от «Порше» стоял у здания «Воскресенский Консалтинг» прямо под проливным дождём. Цвет его наверняка слился бы с цветом мокрого асфальта, если бы не молочно-белая откидная крыша и такого же оттенка салон — яркое пятно под лобовым стеклом. Александр никогда не понимал логики Данила — в таком климате редко удавалось покататься в кабриолете. Наверняка, эта машина была прихотью его жены.

Водитель, невзирая на то, что мокнет сам, выскочил из салона и раскрыл над Александром огромный чёрный зонт. Воскресенский мельком взглянул на его костюм: мятые от долгого сидения полы пиджака, дешёвая ткань, тёмные, крупные капли-плевки на плечах и спине. Александр не помнил дату его поступления на службу, не помнил имени — безопасность была на Лёне — зато всегда отмечал внешний вид.

Воскресенский ненавидел небрежность, точно также он ненавидел, когда перед ним выслуживались. Сопровождающие его лица должны выглядеть достойно и вести себя должны соответственно — о каком уважении может идти речь, если его сопровождает мокрый и суетливый секьюрити? Алек вращается в слишком придирчивых кругах, чтобы позволять себе или кому-то из своего окружения подобные оплошности. Сделать выговор или повысить премию, чтобы хватило на более дорогой костюм? Александр мысленно сделал себе пометку и вошёл в услужливо распахнутые двери.

В конференц-зале его ждали оба младших Воскресенских. Ирина Константиновна уже разливала им кофе. На передвижном столике стояли ром, виски и мартини — по вкусу каждого из братьев. На белоснежном блюде аккуратными пирамидками выстроились канапе с сыром, оливками и прошутто с дыней, поджаренный хлеб с ветчиной и кудрявыми листьями салата. Для следящего за питанием Данила в отдельной пиале подавались сбрызнутый лимонным соком авокадо и тонкие, почти прозрачные ленты огурца, свернутые в цветок. Ирина Константиновна знала своё дело. И никогда не задерживалась. А вот Александр явился на целых два часа позже.

— Наш безупречный брат опоздал, ну надо же! — хохотнул Данил и убрал ноги с подлокотника соседнего кресла, зная, как старший брат этого не любит. Александру удалось сдержаться, чтобы не сделать ему замечание. Наверное, в тысячный по счёту раз.

У Данила, казалось, ноги были слишком длинными, и он попросту не знал, куда их деть. Наличие у него мелкого, почти женского родстера делало эту ситуацию едва ли не комичной.

— Всё нормально? — участливо спросил Демид, приподнимаясь в кресле, чтобы пожать ему руку.

— Да, порядок, — Александр пожал ему ладонь в ответ, младшего хлопнул по плечу. Подкол от него он проигнорировал.

Александр сам же свои правила нарушил, но при этом совершенно не испытывал стыда. Зеркальные стеновые панели, которыми был украшен конференц-зал, отражали его горящие нездоровым блеском глаза.

Несмотря на то, что его мысли были заняты Эмилией, сидящей на его постели в одном только атласном халате, Александр безошибочно ощутил напряжение, исходящее от обоих братьев. Сев на своё место во главе стола, он сложил руки в замок и испытующе взглянул на обоих.

— Федя задержан, — начал Демид. — В его личном вагоне обнаружили наркотики. При обыске в его доме обнаружили ещё.

— Партия небольшая, но обвинение давит на то, что Романов использует свои поезда, как канал, — подхватил Данил, зажёвывая сказанное огурцом. Этот хруст показался Александру самым мерзким звуком на свете.

Словно кто-то перекусил ему хребет.

— Он не занимается наркотой. — Федя Романов не занимался такими вещами, слишком опасно. Наркотики были прерогативой группировки Калинских и Борисовских. Сферы влияния были поделены чётко, никто другу к другу не лез. Вряд ли Федю Романова настолько обуяла жадность, что он полез в не «свою» сферу.

— Ты не можешь знать точно, — парировал Данил, с вызовом глядя старшему брату в глаза. Александр прочёл в них «если я могу начхать на правила, то почему этого не может сделать кто-то другой?». Воскресенский ничего не ответил ему.

В силу своей глупой юности Данил не понимал масштабы: кичась своей независимостью от группировки, он продолжал от неё зависеть. Потому что всё ещё вёл «Воскресенский Консалтинг». Потому что всё ещё получал огромную ежемесячную сумму на счёт.

— Проблема в том, что теперь Главуправление по контролю за оборотом наркотиков перетряхивает каждую его поставку, каждый рейс, — вступил Демид, пододвигая брату кожаную папку с документацией. — Особое внимание, как мне сообщили источники, уделяя контрактам с «Воскресенский Консалтинг». Не исключаю содействие Калинских.

И его друга прокурора. Александр увидел резолюцию Осиповича под стороной обвинения.

— Я бы сказал, Демид, что слово «не исключаю» здесь лишнее, — вставил Данил.

— Тебе следует поднять все договора с ним, Данил, и вам обоим провести полный финансовый аудит.

Перегон наличных средств через дочерние фирмы Феди Романова и его «Мостостроя», которые «Воскресенский Консалтинг» осуществляли с периодичностью раз в квартал — самое малое, что могло бы привлечь доблестное правосудие. Инвестиционный фонд, с которого проплачивались тендеры, тоже. Все сделки чисты, как первый снег, но Александр хотел перестраховаться.

— Мои юристы уже занимаются, — ответил Данил

— А чем занимаешься

ты

? — Александр чуть склонился вперёд, сощурив глаза — подавляя, выдавливая брата из слишком уж безмятежной зоны комфорта. Это действовало всегда и на всех, Александр знал, как казаться грозным, а порой и опасным, но на Данил его арсенал психологического давления не работал.

— Вечером у меня самолёт в Дубай. Меня пригласили сопровождать крупнейшую нефтяную сделку этого года. У меня, в конце концов, своя практика, Сань, — Данил, многозначительно дёрнув бровью, снова закинул ноги на подлокотник соседнего кресла.

Удивительно, как гордыня меняет человека, насколько отвратительным делает его — Данил словно бы делал величайшее одолжение, находясь здесь. В груди медленно ворочалось что-то липкое, противное и даже страшное — где-то внутри себя Александр желал, чтобы брат, наконец, получил по заслугам, чтобы бумеранг настиг его и ударил по бестолковой голове. Данил слишком себя переоценивал. Хороших юристов много, Александр мог бы нанять любого, но Семья есть Семья. С этим фактом приходилось, скрипя зубами, мириться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ноги.

— А?

— Ноги, говорю, убери, Данил.

Эти четыре слова Александр с силой вытолкнул из себя, едва разжимая челюсти. Проблем на Семью и на его собственную голову свалилось и без того достаточно, чтобы терпеть детские выходки здоровенного увальня.

— Саш, у тебя обсессивно-компульсивное расстройство, — хохотнул младший, неохотно подчиняясь. — Микробов боишься?

— Причём здесь микробы? Элементарная этика и субординация — это, по-твоему, обсессивно-компульсивное расстройство?

— Субордина-а-ация, — протянул Данил. На его лице появилось выражение отвращения и разочарования. — Когда-то мы, помнишь, у бабушки в Крыму, в чаек из рогатки стреляли…

Этого было достаточно, чтобы погасить его пыл. Александр уже забыл, когда всё так закрутилось. Забыл, что они в первую очередь братья, а лишь после деловые партнёры с разным уровнем ответственности. Что они одна кровь... Александр сто лет не выходил из себя так открыто. Сто лет так открыто не демонстрировал свой гнев, пренебрежение и превосходство. Ничем он не отличался сейчас от Данила — такой же взбалмошный, великовозрастный мальчишка с непомерным эго. Это всё Эмилия. Чёртова госпожа Салимова сдвинула его ось и вынула со дна его души всё то, что он так тщательно туда прятал.

— Саш, я сегодня же займусь аудитом. И свяжусь с юристами, узнаю, какие у них планы, — вмешался Демид, пытаясь разрядить добела раскалившуюся обстановку и вернуть разговор в деловое русло.

Поймав на себе осторожный взгляд среднего брата, Александр кивнул. Данил вскочил со кресла и, не прощаясь, покинул конференц-зал.

— Ты слишком суров…

Демид всегда честно высказывал своё мнение, когда они оставались наедине. Честно, беспристрастно, по-братски. Демид всегда умел подобрать правильные слова и чутко выбрать время для того, чтобы произнести их. Настоящий дипломат для двух упрямых ослов, Александр доверял ему всецело, потому что Демид был по-хорошему предсказуем. Он был человеком без подвоха, таких теперь днём с огнём не сыскать. А каким он был братом… Дьявол, Воскресенский и этого не помнил, как не помнил стрельбу по чайкам из рогатки.

— С ним никто никогда не бывал суров, и вот что мы имеем в итоге, — небрежным жестом Александр указал на дверь и потянулся к пузатому толстостенному графину с виски. — Выпьешь?

Демид любил ром. Насыщенно-янтарный «Клемент» с пряными фруктовыми нотками всегда ждал его в «Воскресенский Консалтинг». Неприлично дорогой, с трудом урванный на каком-то аукционе «Барбадос 1780», подаренный ему Александром на тридцатилетие, хранился у Демида в домашнем сейфе — у брата тоже была своя маленькая, личная берлога. «Клемент» — узкий, статный, тёмный, как жжёный сахар — стоял рядом с любимым «шотландцем» Александра. В ожидании ответа тот водил пальцем по его прохладной, вспотевшей стенке. Им обоим требовалось хоть немного расслабиться, спустить пар. Но Демид отказался.

— Дай мне пару дней, я позвоню, когда разберусь с аудитом.

Демид забрал папку и, тихо прикрыв за собой дверь, ушёл. Александр прикончил две порции со льдом в компании собственного отражения в глянцевой поверхности стола. На плоском белом блюде уже заветрилась закуска, он наколол на шпажку и бросил в рот кусок прошутто с томлёной грушей, поморщился — еда казалась ему безвкусной.

Глава 15

В одиночку хорошо думается. Откинувшись на спинку директорского кресла, Александр прикидывал, что имел на данный момент.

Он убил свою жену.

Калинских объявили ему войну.

Романов под колпаком у следствия.

В его собственной квартире чужая женщина.

Женщина, которую он выкрал, словно варвар. Короткий список, но слишком масштабный и разрушительный по последствиям. С пунктом номер один он уже ничего не мог сделать, с пунктом два и три, которые вполне можно объединить в один, тоже. Предстояла долгая тактическая и стратегическая борьба по всем возможным фронтам, благо, Александр видел несколько путей развития событий.

С последним пунктом он абсолютно не знал, что делать.

Воскресенский вызвал секретаря по внутренней связи. Она вошла спустя несколько секунд, держа в руках ежедневник для записей и ручку. Несмотря на явно лишний вес, Ирина Константиновна была умна и сообразительна, у неё было отличное образование и глубокие познания в культуре и этике, а, кроме того, аккуратный и строгий внешний вид. После рыжей секретутки (он уже забыл, как её звали), которую он поимел прямо на столе собственного кабинета, Александр зарёкся брать на эту работу моделей без опыта на схожей должности и без внушительного списка рекомендаций. Ещё одним существенным положительным качеством Ирины Константиновны было то, что она никогда не задавала лишних вопросов — она просто делала то, что ей скажут.

— Ирина Константиновна, вы звонили в мою квартиру?

— Да, Александр Искандерович. Она сказала, что ей ничего не нужно. Я отправила ей несколько видов обеда из «Эль Порчелино», и два комплекта повседневной одежды из «Патриция Пепе». Надеюсь, угадала с размером. Я взяла эмку, — почти по-армейски отчиталась она. Ни смешка, ни намёка, ни понимающей улыбочки, несмотря на щекотливость ситуации. Стоит прибавить ей жалование.

— В следующий раз закажите эску.

Для эмки Эмилия слишком хрупкая, пожалуй, что только грудь будет слишком выпирать... Грудь у неё явно в эску не влезет.

Александр коснулся ворота рубашки, который вдруг сдавил ему горло. Стоило только представить, как струящийся шёлк платья цвета шампанского обнимает её крепкую, пусть и слегка подправленную хирургом грудь, тонкую талию и живот с впадинкой, идущей от ложбинки грудей до пупка. Захотелось вдруг пройти этот путь кончиком языка…

— Выберите ей пару платьев на свой вкус. Не слишком вычурно, чтобы она могла в этом и ходить, и сидеть. Посмотри у «Версаче» и у «Оскар де да Рента», там бывает что-то неплохое.

— Да, Александр Искандерович.

— И забронируй мне номер на сегодня.

Александр не хотел возвращаться в квартиру. Он не был уверен в том, что Эмилия Салимова была готова воплощать его безумные фантазии в жизнь. Несколько порций алкоголя делали своё дело. Воскресенский хотел эту девчонку. Но решил пока ограничиться подарками.

— «Риц Карлтон»?

— Только не он! — воскликнул он, и тут же одёрнул себя. Ирина Константиновна не могла знать, глупо отчитывать её за это. — Вычеркни его из списка. Подбери что-нибудь другое… Соответствующее.

Именно в этом чёртовом отеле Лена была поймала на измене. Именно в том президентском номере, который они снимали на пятую и седьмую годовщину их свадьбы. Александр больше никогда не появится там, несмотря на то что утечка информации была исключена. Стыд не дал бы ему взглянуть на своё отражение в зеркале. Задетая гордость не дала бы ему заснуть в той постели.

— Поняла. Это всё?

— Да, закончишь, можешь идти домой.

Она поблагодарила его лёгкой полуулыбкой и кивком головы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 16

Этот вечер Александр встречал в пафосном отеле «Четыре сезона», обложившись деловой прессой и со смартфоном в руках — ему нужно было знать, что пишут об аресте Романова.

«Белые апартаменты» давали усталым глазам отдых, а вид из окна умиротворял настолько, насколько это вообще возможно на данном отрезке его жизни. Бар в номере был полон разнообразия — Александр нашел там сносный виски, плеснул в стакан. Желание выпить — или напиться в хлам — никак не уходило.

Александр ненавидел американские горки. Впервые он сел на них в тринадцать лет и после его здорово стошнило. И сейчас, стоило чуть покопаться в воспоминаниях, Александр испытывал схожее ощущение: под грудью начинало поджиматься, лёгкие словно подбрасывало вверх и вдохнуть было невозможно. Сухой, колючий воздух бил в глаза, а потные ладони едва удерживали перила. Он тогда не чувствовал своего сердца, а сейчас оно билось бескрылой птицей в клетке, потому что жизнь его шла на крутой вираж и готовилась сорваться в свободное падение. Что-то должно было случиться, но Воскресенский никак не мог понять, что.

Без четверти десять Лёня Багиров прислал ему личное дело Эмилии Маратовны Салимовой.

Леонид умел составлять характеристики человека на основе разрозненных данных: досье из полиции, кредитные истории банков, информация из учебных заведений. Эмилия не врала — её мать Марианна Васильевна Верходвинская (ну и имечко!) действительно была певицей, успешно выступавшей в Московских и областных концертных залах и ресторанах первого и высшего класса. Кроме этого, она преподавала вокал и фортепиано в частной музыкальной школе. Марат Оскарович Салимов, её отец, выкупил франшизу одной известной компании экспресс-доставки, взяв большой кредит. Дела у него шли прекрасно. Семья Салимовых — русская и осевший в Москве мигрант из Узбекистана — была крепким представителем среднего класса. Юная Эмилия ещё не окончила первый курс, как её мать скоропостижно скончалась от рака горла. Безутешный отец через полгода повесился в кабинете собственного дома, который на следующий же день опечатали судебные приставы. Тело обнаружила Эмилия… Дом и всё имущество семьи Салимова ушло с молотка в счёт погашения кредита. У неё не было водительских прав и не было сведений о местах работы. Официанткой она работала неофициально, по договорённости с работодателем.

В неполных двадцать лет Эмилия оказалась совершенно беспомощна: её растили, как цветок в теплице, не научив ни зарабатывать, ни как-либо выживать самостоятельно. В неполных двадцать лет девчонка успела пережить две смерти, увидеть собственными глазами висельника, остаться без крыши над головой, узнать, что такое голод и от отчаяния буквально продаться в рабство. Она не лгала ему о себе тогда в машине. Но она почему-то считала во всём виноватой себя.

Перелистывая сканы её школьных фотографий Александр злился. Он злился на её отца, трусливо бросившего дочь на произвол судьбы. На юристов, которые не проявляли к ней ни капли сочувствия. На её работодателя, не удосужившегося позаботиться о сотруднице. На Осиповича, у которого хватило совести фактически сделать её вещью. Он смотрел на её фото из паспорта. Долговязая, угловатая, с чуть длинноватым носом (по мнению Воскресенского, абсолютно не нуждавшимся в исправлениях), с чистым и наивным взглядом, полным надежд — сейчас это была другая Эмилия Салимова. Она научилась играть, чтобы скрывать этот навсегда потухший блеск глаз. Александру до ощутимой боли в груди захотелось защитить её от этого мира. Снова посадить в теплицу, из которой её так бесцеремонно выдернули. И он сделал это. Только чем он отличался теперь от Осиповича?

Телефонный звонок выдернул его из липких, как мазут, размышлений. На экране высветился номер его квартиры. Александр принял вызов и молча поднёс трубку к уху.

— Я запомнила ваш номер наизусть.

Словно кто-то провёл гладким, тёплым кончиком языка вдоль изгибов ушной раковины. Всё внутри вздрогнуло, поджалось и окаменело — голос Эмилии действовал на Александра магнетически.

— Я хотела сказать вам спасибо за инструмент, он прекрасен. Это настоящий итальянский «Фациоли Айвори». Никогда не понимала этого всеобщего благоговения перед «Стенвеями»…

Алек не понимал ни слова из того, что она говорила, он просто слушал, как льётся мелодия её голоса, едва искажённая помехами телефонной связи. Он прикрыл глаза и вздохнул. Зубы не разжимались, мозги не собирались в кучу, чтобы родить хоть полслова в ответ. Александр определённо терял голову.

— И вашей помощнице тоже огромное спасибо, она была очень мила.

Эмилия вздохнула. Чувствительная, тонкая девочка. Осиповичу — этой низко ползающей по земле твари — никогда не понять её.

— Такая отзывчивая клавиатура… — в трубке послышался лёгкий перелив — Эмилия провела пальцем по трём клавишам. — Хотите послушать, как он играет? Что бы вам хотелось послушать?

— Выберите на свой вкус.

Она имеет право делать то, что хочет. А не то, что хотят от неё другие.

Спустя целую вечность тишина прервалась — Эмилия вступила вместе с первыми аккордами рояля. Это была песня из фильма «Касабланка», спетая Фрэнком Синатрой. В её исполнении она приобретала особое очарование. Эмилия могла бы спеть с ним дуэтом, настолько совпадали их тембры, жаль, что этот старый чёрт давно умер — Александр отвалил бы за этот концерт половину состояния. Она пела по-английски о том, что самые важные вещи не меняются со временем: поцелуй остаётся поцелуем, вздох — вздохом, сердца всегда полны страсти, ревности и ненависти, а женщине всегда нужен мужчина…

Он нужен. Именно это она и хотела сказать, Александр был в этом уверен. Александр проклинал своё воображение, потому что видел подтекст там, где, возможно, просто хотел его видеть.

— Вы хотите, чтобы я приехал?

Он ничего не придумал лучше, чем спросить в лоб. Робкое «да», услышанное им в ответ заставило его немедленно сбросить звонок и схватиться за круглую трубку винтажного телефонного аппарата, чтобы связаться с портье.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мне нужно такси. Немедленно.

Глава 17

Личный лифт распахнулся прямо в коридоре его квартиры, но Александр словно ошибся домом. Из гостиной лились чарующие звуки — «Лунная соната», он узнал эту мелодию. Его квартира неумолимо изменилась — всё осталось, как было, но изменился дух. Атмосфера, воздух, свет. Пахло мандарином, верхние лампы были выключены, горели лишь настенные бра, придавая полуголому мужскому лофту ауру чувственности и тайны.

Ослабив и скинув через голову галстук, Воскресенский шагнул в гостиную. Да, рояль был действительно прекрасен. Цвет слоновой кости с едва заметным оттенком золота, элегантная форма без лишних броских украшений — он идеально вписался в интерьер, но солистка, чьи пальцы легко и грациозно касались клавиш, перетянула на себя всё, абсолютно всё внимание.

На ней было насыщенно-красное платье в пол простого, но элегантного кроя: скромный размер выреза дополняла драпировка у талии и совершенно невозможный разрез до самого бедра. Длинные узкие ступни в босоножках с тонкими золотистыми ремешками чутко касались чёрных педалей инструмента. Её чёрные волосы были небрежно заколоты наверх, в ушах блестели крупные серьги с позолотой. Если бы только не пластырь позади шеи, как напоминание о том, что это вовсе не сказка.

Она взглянула на него и замерла. Её тонкая рука с изящным запястьем зависла над клавиатурой. В её глазах застыл немой вопрос и, кажется, надежда.

— Продолжайте, — едва слышно произнёс Александр.

Голос его охрип. У него закружилась голова, когда он опустился на диван, стоящий теперь ровно напротив рояля. Так он мог без зазрения совести разглядывать её. Александр потянулся к столику, где стоял мини-бар и, не отрывая взгляда от Эмилии, плеснул себе двойную. Нет, сегодня он точно напьётся. Виски и Эмилия — одуряющее сочетание, наверняка до жути похмельное на утро, но Воскресенский не собирался останавливаться.

Эмилия вдруг громко ударила по клавишам и резко встала с банкетки. Её чуть шатнуло. На крышке рояля Александр заметил початый бокал вина. Она тоже выпила. Может, для храбрости.

— Вам нравится это платье? Там есть ещё чёрное, оно божественно. Я никак не могла выбрать.

Александр перевёл взгляд на чехол, висящих прямо на распахнутой двери спальни. В нём угадывался мягкий ворс чёрного бархата. Явно роскошная вещь, Воскресенский хотел видеть её и в нём. И обнажённой тоже.

— Мне очень нравится.

— А я? — Она шла к нему, шагая словно по струне, носочек тянулся за пяткой, пятка за носком, осторожно, словно крадущаяся львица. — Зачем вы спасли меня? Почему не послали к чёрту? Я нравлюсь вам?

Она остановилась ровно между его небрежно разведённых коленей, наклонилась к нему, опираясь на спинку дивана. От неё едва уловимо пахло вином и пудрой, её глаза были тёмными и бездонными. Вместо ответа Александр потянулся к её лицу, обвёл его овал кончиками пальцем, спустился к шее, дотронулся до груди, обтянутой в тесный шёлк. Всё внутри его горело и грохотало, низ живота словно придавило бетонной плитой, когда она ответила на его прикосновение зеркально, дотронувшись пальцем до его губ.

Эмилия поставила колено между его ног, и наверняка ощутила, как сильно ему нравится. Её руки вспорхнули и принялись за пуговицы на его рубашке.

— Что вы хотите, Александр? Как вы хотите? — мурлыкала она, лаская кожу его груди нежными, щекочущими касаниями.

Воскресенский перехватил её руки, заставив Эмилию почти упасть на него.

— Если ты вздумала меня так благодарить, тогда я точно пошлю тебя к чёрту.

На мгновение в её глазах, таких теперь близких, мелькнул страх. Она будто играла привычную роль, которую Осипович выдрессировал в ней. Роль безотказной игрушки. Вещи. Заводной куклы.

— Между нами что-то большее, правда? — в её глазах мелькнула искорка надежды. Под маской дорогой эскортницы промелькнула наивная девочка у пианино.

Александр не ответил, лишь крепче сжал её запястья, тонкие, словно из стекла, а после переместил хватку выше, под локти. Он выпрямился, заставив Эмилию изогнуться в неудобной позе. Так, чтобы ей неудобно было притворяться. Александр был честен сам с собой и с ней — он испытывал к ней нечто большее, чем желание иметь её тело. Он хотел её всю: её душу, разум, её голос, её музыку…

— Я хочу вас. Павла я никогда не хотела, а вас… Я с ума схожу.

Он поймал её. Наконец-то. Ту испуганную лань, которую едва не сбил на дороге. Ту открытую, честную девушку, которая отчаянно нуждалась в помощи и так же отчаянно её отвергала, думая, что страданиями искупает свои грехи. Она смотрела на него — та девчонка в платье цвета шампанского, которая яростно била себя в грудь, называя шлюхой. Шлюхой среди таких же шлюх, бездарно играющих в благородство, и оттого кажущейся почти святой. Александр хотел её именно такой.

— Я буду для вас кем захотите… — шепнула она.

— Будь Эмилией. Только ей.

Один последний рывок на себя, и он припал к её губам, к её вкусу и запаху — помада и вино — к влажности её трепетного, отзывчивого языка. Эмилия со стоном ответила на его поцелуй, обвила его шею руками, обмякла, навалилась. Александр, дорвавшись, скользил ладонями по её телу: спина, талия, оголённое бедро, крепкая, маленькая ягодицы в разрезе задранного до колен платья. Эмилия оседлала его, согнула колени так, что и Александр мог схватиться за тонкие каблуки её босоножек. Да, слишком рано, не вовремя, но ждать уже не было сил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 18

Личный лифт распахнулся прямо в коридоре его квартиры, но Александр словно ошибся домом. Из гостиной лились чарующие звуки — «Лунная соната», он узнал эту мелодию. Его квартира неумолимо изменилась — всё осталось, как было, но изменился дух. Атмосфера, воздух, свет. Пахло мандарином, верхние лампы были выключены, горели лишь настенные бра, придавая полуголому мужскому лофту ауру чувственности и тайны.

Ослабив и скинув через голову галстук, Воскресенский шагнул в гостиную. Да, рояль был действительно прекрасен. Цвет слоновой кости с едва заметным оттенком золота, элегантная форма без лишних броских украшений — он идеально вписался в интерьер, но солистка, чьи пальцы легко и грациозно касались клавиш, перетянула на себя всё, абсолютно всё внимание.

На ней было насыщенно-красное платье в пол простого, но элегантного кроя: скромный размер выреза дополняла драпировка у талии и совершенно невозможный разрез до самого бедра. Длинные узкие ступни в босоножках с тонкими золотистыми ремешками чутко касались чёрных педалей инструмента. Её чёрные волосы были небрежно заколоты наверх, в ушах блестели крупные серьги с позолотой. Если бы только не пластырь позади шеи, как напоминание о том, что это вовсе не сказка.

Она взглянула на него и замерла. Её тонкая рука с изящным запястьем зависла над клавиатурой. В её глазах застыл немой вопрос и, кажется, надежда.

— Продолжайте, — едва слышно произнёс Александр.

Голос его охрип. У него закружилась голова, когда он опустился на диван, стоящий теперь ровно напротив рояля. Так он мог без зазрения совести разглядывать её. Александр потянулся к столику, где стоял мини-бар и, не отрывая взгляда от Эмилии, плеснул себе двойную. Нет, сегодня он точно напьётся. Виски и Эмилия — одуряющее сочетание, наверняка до жути похмельное на утро, но Воскресенский не собирался останавливаться.

Эмилия вдруг громко ударила по клавишам и резко встала с банкетки. Её чуть шатнуло. На крышке рояля Александр заметил початый бокал вина. Она тоже выпила. Может, для храбрости.

— Вам нравится это платье? Там есть ещё чёрное, оно божественно. Я никак не могла выбрать.

Александр перевёл взгляд на чехол, висящих прямо на распахнутой двери спальни. В нём угадывался мягкий ворс чёрного бархата. Явно роскошная вещь, Воскресенский хотел видеть её и в нём. И обнажённой тоже.

— Мне очень нравится.

— А я? — Она шла к нему, шагая словно по струне, носочек тянулся за пяткой, пятка за носком, осторожно, словно крадущаяся львица. — Зачем вы спасли меня? Почему не послали к чёрту? Я нравлюсь вам?

Она остановилась ровно между его небрежно разведённых коленей, наклонилась к нему, опираясь на спинку дивана. От неё едва уловимо пахло вином и пудрой, её глаза были тёмными и бездонными. Вместо ответа Александр потянулся к её лицу, обвёл его овал кончиками пальцем, спустился к шее, дотронулся до груди, обтянутой в тесный шёлк. Всё внутри его горело и грохотало, низ живота словно придавило бетонной плитой, когда она ответила на его прикосновение зеркально, дотронувшись пальцем до его губ.

Эмилия поставила колено между его ног, и наверняка ощутила, как сильно ему нравится. Её руки вспорхнули и принялись за пуговицы на его рубашке.

— Что вы хотите, Александр? Как вы хотите? — мурлыкала она, лаская кожу его груди нежными, щекочущими касаниями.

Воскресенский перехватил её руки, заставив Эмилию почти упасть на него.

— Если ты вздумала меня так благодарить, тогда я точно пошлю тебя к чёрту.

На мгновение в её глазах, таких теперь близких, мелькнул страх. Она будто играла привычную роль, которую Осипович выдрессировал в ней. Роль безотказной игрушки. Вещи. Заводной куклы.

— Между нами что-то большее, правда? — в её глазах мелькнула искорка надежды. Под маской дорогой эскортницы промелькнула наивная девочка у пианино.

Александр не ответил, лишь крепче сжал её запястья, тонкие, словно из стекла, а после переместил хватку выше, под локти. Он выпрямился, заставив Эмилию изогнуться в неудобной позе. Так, чтобы ей неудобно было притворяться. Александр был честен сам с собой и с ней — он испытывал к ней нечто большее, чем желание иметь её тело. Он хотел её всю: её душу, разум, её голос, её музыку…

— Я хочу вас. Павла я никогда не хотела, а вас… Я с ума схожу.

Он поймал её. Наконец-то. Ту испуганную лань, которую едва не сбил на дороге. Ту открытую, честную девушку, которая отчаянно нуждалась в помощи и так же отчаянно её отвергала, думая, что страданиями искупает свои грехи. Она смотрела на него — та девчонка в платье цвета шампанского, которая яростно била себя в грудь, называя шлюхой. Шлюхой среди таких же шлюх, бездарно играющих в благородство, и оттого кажущейся почти святой. Александр хотел её именно такой.

— Я буду для вас кем захотите… — шепнула она.

— Будь Эмилией. Только ей.

Один последний рывок на себя, и он припал к её губам, к её вкусу и запаху — помада и вино — к влажности её трепетного, отзывчивого языка. Эмилия со стоном ответила на его поцелуй, обвила его шею руками, обмякла, навалилась. Александр, дорвавшись, скользил ладонями по её телу: спина, талия, оголённое бедро, крепкая, маленькая ягодицы в разрезе задранного до колен платья. Эмилия оседлала его, согнула колени так, что и Александр мог схватиться за тонкие каблуки её босоножек. Да, слишком рано, не вовремя, но ждать уже не было сил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 19

Воскресенский ничего не хотел так сильно, как оказаться в ней, но не спешил — он игрался с ней, трогая чувствительные места через нежное кружево трусиков, прикусывая ей соски прямо через баснословно дорогую ткань платья. Александру хотелось поставить её на колени, задрать подол и отыметь прямо в этом красном платье, не снимая даже брюк, но он не спешил. И он не хотел быть с ней таким. Не сегодня.

— Саша…

Она нетерпеливо ёрзала у него на коленях, целовала ему лицо, губы, шею, пальцы свободной руки поочередно погружала в горячий, влажный рот, двигала тазом в попытке насадиться на его руку, и изумленно распахнула глаза, когда, наконец-то, добилась своего. Алек почувствовал, как влажные, горячие стенки сжались вокруг двух его пальцев и тут же расслабились — она хорошо владела этими мышцами или так сильно хотела его, что были готова кончить, ещё толком не начав. Подхватив её под бёдра, Александр поднялся вместе с ней с дивана и наощупь отправился в спальню. В голове ещё гремели отзвуки «Лунной сонаты», а запах мандарина кружил и будоражил. Воскресенский донёс её до кровати, осторожно отпустил и начал торопливо разбираться с брюками.

— Можно мне…

Эмилия встала на четвереньки и дёрнула замок вниз. Он почувствовал её дыхание, скользкое движение влажного языка… И тут время замерло.

Тёмное, тягучее, низкое, неизменное удовольствие связало его, словно липкими путами. Эмилия потёрлась о его член щекой и поцеловала, словно самый ценный предмет, который когда-либо попадал ей в руки. Огладила, провела ладонью вверх и вниз, обошла головку кончиком языка, издав томный, глубокий стон удовольствия. Она взяла его в рот, медленно, дразняще продвигаясь до самого основания. Нет, это не было похоже на скользкий, жадный минет от секретарши — Эмилия смаковала их нарастающую близость, а Александр хотел сделать то же самое для неё.

Он взял её за подбородок и заставил оторваться от дела. Эмилия глядела на него снизу вверх доверчиво и преданно. У неё чуть растеклась тушь и размазалась вокруг губ красная помада, делая её вызывающе сексуальной. Воскресенский провёл по её нижней губе подушечкой большого пальца, размазывая её ещё сильнее. Эмилия проследовала за его движением кончиком языка...

Снова поцелуй, глубокий, вкусный — поцелуй, за который можно было послать к чёрту собственную репутацию и объявить войну всему городу. Александр пьянел на глазах, вдыхая мандариновый запах (вдруг чертовски захотелось узнать, что это за марка, скупил бы всю партию!), придавливая её к постели собственным весом, пьянел от своей власти над ней.

— Только не души, пожалуйста… Я боюсь.

Он взглянул ей в глаза — в них была робкая мольба.

— Никогда. Я никогда ничего не сделаю против твоей воли.

Прокурор ответит за всё, что творил с ней. Он сделает эту месть изуверски красивой, холодной, рассчитанной до мелочей. Павла Осиповича больше не будет существовать на этой планете, даже имени его никто не вспомнит…

Вжикнула молния платья — Александр не помнил, сам ли он это сделал или её руки направили его. Узкое, как чулок, платье на удивление легко соскользнуло с её тонкой фигуры, стоило чуть потянуть его вниз. Эмилия прогнулась, приподнимая таз, чтобы помочь ему спустить его с себя. Красный, смятый лоскут огладил её талию, бедра, колени, тонкие щиколотки, зацепившись только на босоножках, которые Александр ловко расстегнул и отбросил в угол спальни. Такие изящные ступни: розовые ногти, мягкая кожа, бриллиантовый всполох-украшение — он не удержался, поцеловал изгиб подъема, придерживая её за пятку, и кончики пальцев, и ложбинку стопы.

— Щекотно.

Эмилия засмеялась и толкнула его ногой в грудь. Она игриво, но не пошло закусывала кончик мизинца, а в её тёмных, как пропасть, глазах мерцал дьявольский огонёк. Он так и манил сделать шаг, оступиться, полететь камнем вниз.

Александр жадно поедал её взглядом: под платьем оказался красный корсаж из тонкого кружева, совершенно прозрачный на груди. Красные подвязки тянулись к телесного цвета чулкам, пересекая низко посаженные трусики, тоже кружевные и почти прозрачные. Он избавиться только от трусиков, остальное оставит на ней.

— Саша…

Она шепнула его имя, поманила его руками, приглашая в объятия, широко развела ноги. Алек снял с себя рубашку и комом бросил её куда-то в угол комнаты, нежно огладив её бедра стянул с неё трусики.

Было так приятно её касаться, и чем дольше он ласкал её там, тем сильнее хотелось. Хотелось, чтобы она вздрагивала, кончая от одного лишь его языка, хотелось видеть, как судорожно сокращаются её мышцы, смотреть, впитывать в себя. Воскресенский не помнил, чтобы с таким исступлённым удовольствием ласкал свою покойную жену. В последние годы они почти обходились без оральных ласк, исполняя лишь функцию, заложенную природой. Обязанности, установленные браком. Он уже давно не практиковался, и, казалось, забыл за ненадобностью, но с ней, с Эмилией Салимовой, всё было иначе. Память услужливо подбросила искомое, инстинкты сработали, как надо — Александр раскрывал её, словно цветок, лепесток за лепестком, безошибочно угадывая самые чувствительные точки. Эмилия металась по постели и просила ещё. Она стонала, так громко, так глубоко, её насыщенный, низкий голос огрубел и превратился в шёпот. Она двигала бёдрами навстречу его языку, навстречу его руке, сложенной щепотью, сминала ладонями ткань покрывала, почти рвала её и кричала, кричала…

Её тело мелко затряслось, она приподнялась на постели, выгнулась дугой и снова упала. Александр не вынимал из неё пальцев, с хищным азартом наблюдая, как она испытывает оргазм. На покрывале под ней темнело мокрое пятно — смесь её смазки и его слюны, и Александр не стал больше медлить. Спустив брюки, он вошёл в неё. Он навис над ней на вытянутых руках, наблюдая, как она мечется под ним, как царапает ему руки, как неосознанно пытается выползти из-под него, потому что вторая волна — неизмеримо сильнее — была готова накрыть её с минуты на минуту. Он задвигался в ней — мокрой, узкой, горячей, прижимая её грудью к постели, поддерживая под бёдра, чтобы быть глубже, целуя её раскрытый в беззвучном крике большой рот. Эмилия вцепилась ему в плечи, сжала бёдрами его бока.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хочу… целиком… тебя… всего…

Шептала она на каждый толчок, и Александр едва сдерживался, чтобы не спустить прямо сейчас, вперёд неё. Её чулки уже болтались где-то у колен, корсаж не выдержал активных движений — выпустил её крупную крепкую грудь на свободу, и она лежала под ним — неряшливая, мокрая, с растрепавшейся причёской, такая красивая и такая вульгарная, как настоящая шлюха.

Его

шлюха.

Больше к ней никто не притронется. Больше никто не станет трахать её в этих умопомрачительных платьях, в этих чулках, больше никто не станет давать ей в рот, только он. Встав над ней на колени, Александр ускорился. Он свёл ей бедра вместе, согнул колени и прижал их к её груди — проникновение стало узким и глубоким. Подушечка пальца нежно легла на клитор, и это завершило дело — Эмилия снова бурно, громко кончила, жадно хватая ртом воздух. Она мелко вздрагивала и всхлипывала к концу, когда волны оргазма стали реже, тише — побеждённая, распластанная, разом ставшая ещё меньше и тоньше. И Алек отпустил себя…

Он не помнил, кричал ли он или у него просто заложило уши, помнил лишь, как скользко и липко стало у неё внутри. Как дикое, необузданное ощущение заставило его сжать ей бёдра, словно податливую ткань (наверняка ей было больно, чёрт), а после опустошённому и блаженному, упасть на неё, прижать её своим весом к постели — ладонь в ладонь, лоб ко лбу, губы к губам — и закрыть глаза.

Глава 20

Мои дорогие! Я и мой Муз будет рады комментариям и лайкам. Не забудьте положить книгу в библиотеку, чтобы не пропустить выход новых прод. Всем добра, любви и удовольствия от прочтения!

Лайки и отзывы тоже очень важны для авторов, а также подписка на автора????????Не бойтесь оформлять подписку, книга полностью дописана, можете мне доверять. И сейчас самая низкая цена, потом, после окончания, немного подниму.

Над Москвой снова лил дождь — на тёмных окнах змеились блестящие капли. Эмилия боялась пошевелиться и боялась дышать, так и лежала с чуть повёрнутым к панорамному окну лицом, наблюдая, как острые лезвия ливня бьют с неба, не жалея ни людей, ни машин. Потому что с ней такого не было давно-давно, а, может, и никогда.

Много месяцев назад секс для неё стал значить не больше, чем поход на медицинский осмотр — местами неприятно, но, если не раздумывать, терпимо. Она научилась отключаться, когда Павел Осипович приходил вечером в дурном настроении и заставлял её ходить по дому на четвереньках без нижнего белья. Отключалась, когда он принимался иметь её в этой позе, где приспичит: в туалете, в прихожей, в саду у фонтана.

Она научилась не придавать значения, отделяя голову от тела, когда ей приходилось долго-долго насасывать ему член, чтобы запустить хоть какую-то реакцию. Принимать всё за игру, когда в ход шли кляп, наручники и петля галстука на шее в качестве удавки.

Порой она представляла себя кем-то то другим, или кем-то другим его, порой ей помогали порнофильмы, и так она могла хотя бы иногда получить разрядку. Но иногда на неё накатывало — сказывались гормональные контрацептивы или психика не выдерживала подмены понятий — и она впадала в хандру тайно желая погибнуть в каком-нибудь несчастном случае.

Когда такое происходило, Павел, словно чувствуя её настрой, вёл её в ресторан или в оперу, дарил украшения и вёл себя не как свинья, и тогда Эмилия даже была немного счастлива. Но проходил день или два, и прокурор Павел Осипович снова становился собой — пресыщенным, жадным, глупым, жестоким. Надежда на то, что когда-нибудь он изменится, таяла с каждым годом, Эмилия взрослела и с взрослением к ней пришло понимание, что люди, особенно мужчины, не имеют привычки меняться, особенно ради кого-то.

Да и чего она хотела, если сама старательно создавала иллюзию того, что её всё устраивает?

Дважды ей по-настоящему хотелось уйти. В первый раз, когда он ударил её по лицу — классика жанра, приревновал к садовнику. Второй случился недавно, когда он водил её на поводке и заставлял лаять, бил ногами так, что никакое «это не я, это кто-то другой» не помогало, и тогда она захотела умереть. И умерла бы наверняка, если бы не Александр Воскресенский, так вовремя (или не вовремя) промчавшийся мимо неё по шоссе. Он спас её и это его «вы должны уйти от этого мужчины» вдруг всколыхнуло в ней давно забытую гордость.

Она сбежала от него тогда в больнице, потому что испугалась себя такой. Испугалась так, что вернулась в дом Осиповича, получила дежурное колье и ужин в лучшем ресторане города, а после ночь мучительных терзаний тела, когда прокурор пытался быть ласковым. Быть ласковым — ему почему-то казалось, что она любит пожестче, что ей нравится боль и удушение. Ей не нравилось, но она думала, что это нравится ему, оттого молчала. Да и имела ли она право голоса? Прокурор явно дал ей понять, ему ничего не стоит сделать её жизнь невыносимой, если она начнёт доставлять ему проблемы. И Эмилия заставила себя привыкнуть. А потом снова появился он. Александр Воскресенский.

Она увидела его на мэрском балу, он проходил под золочёными сводами арки — статный, красивый, молодой. На него глазели и женщины — с вожделением, потому что он недавно стал вдовцом, и мужчины — с завистью, потому что у Воскресенского было богатство, власть и положение в обществе. И Эмилия тоже попала в их число. Только потом Осипович как бы между прочим упомянул об тёмной стороне его дел, но её это не смутило. Эмилия не была наивной — уже не была — она знала, как устроен этот мир, знала, что и Павел не чист, и все те, кто кормиться у власти, кормятся и у мафии. Александр был её главой, и это делало его в глазах Изабеллы ещё привлекательнее. Её притягивали его внутренняя сила и бесстрашие, ведь чтобы управлять одной из крупнейших группировок города, нужно иметь львиное сердце.

Эмилия не заметила, как влюбилась без памяти. Не отдавала себе отчёта, когда тайком, рискуя собственным здоровьем, а то и жизнью звонила ему, каким-то необъяснимым женским чутьём поняв, что её чувства имеют шанс на взаимность.

Её тянуло к нему, потому что именно он, одно его существование вселяло надежду на то, что когда-нибудь всё изменится. Нет, она ничего не делала намеренно, просто так вышло — инстинктивно, неосознанно все её мысли, поступки, слова, движения работали на то, чтобы привлечь Александра Воскресенский. Это был флирт, переросший в болезненную, отчаянную страсть, которой Эмилия не сопротивлялась, но которой сопротивлялся Александр. Но вдруг она победила… И вот теперь она боялась повернуть голову, боялась сделать лишнее движение, чтобы не разрушить момент единения. Момент своего счастья.

Александр неровно дышал ей в шею, и грудь его, вздымаясь, давила её вниз. Он чуть двинул рукой, нашёл её ладонь, переплёл с ней пальцы. Изабелле хотелось заплакать от переполнившей её нежности.

— Эмилия… — послышалось у самого уха. Она ощутила его горячее дыхание и влажность поцелуя, ощутило, как тело свело в спазме и живот прилип к позвоночнику. Один его шёпот, и она снова хотела его несмотря на то, что он всё ещё был в ней.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 21

Нехотя Александр поднялся, навис над ней на локтях, снял с лица налипшую прядку, поцеловал в уголок глаза, где слеза смешалась с тёмными разводами туши. Нахмурившись, он аккуратно взял её за подбородок и чуть повернул ей голову. Пластырь был на месте. Он совершенно забыл, что утром ей делали мини-операцию. Что в то утро, когда его люди забрали её из дома Осиповича, у неё на щеке был синяк, а губа вспухла. Ранка покрылась тонкой корочкой, а с пожелтевшего синяка уже сошёл грим. Ему до боли в груди хотелось обнять её.

— Тебе больно?

Она качнула головой — «нет». Глаза её пьяно и счастливо блестели.

— Надо выпить лекарство.

Александр встал и потянулся к прикроватному столику, где лежали блистеры и записка Врача. Графин с водой тоже нашёлся поблизости.

— Хрен разберешь, что он написал! — Воскресенский выругался, стараясь расшифровать нечитаемый докторский почерк, пока Эмилия, приподнявшись на коленях, не взяла его за руку. Её касание было невесомым, а рука холодной. Александру вдруг до щемящей боли в сердце захотелось укутать её в тёплый плед и обнять.

— Я помню. Мне нужно две. Вот с той и с той упаковки, — её тонкий пальчик указал на нужные. — Ноготь сломала, — хохотнула она, рассматривая испорченный маникюр, взяла обломок ногтя в рот, попробовала на зуб, рассмотрела. Ноготь сошёл почти до мяса — наверное, покрывало оказалось слишком жёстким для её нежных рук. В порыве Александр схватил её ладонь и прижал к губам.

— Миля…

Она потянулась к нему вся, обвила свободной рукой шею, прислонилась лбом ко лбу.

— Я дам тебе всё, что ты захочешь… — в порыве шепнул он.

Александр не узнавал себя. Размяк, раскрылся, скинул броню, став чертовски уязвимым, слабым. Он не представлял, как будет возвращаться в жестокий реальный мир, где от его решений зависят тысячи, десятки тысяч людей, работавших в «Воскресенский Консалтинг» и на Семью Воскресенских. В мир, где идёт война за каждый рубль, за каждую пядь земли, за влияние. Где нельзя распускать сопли и идти вслед за чувствами. Ох, он ещё пожалеет об этом. Тысячу раз. А пока…

— Мне ничего не нужно, только ты…

Пока нежная Эмилия Салимова тёрлась, как кошка, носом о его лицо, пока её полный, влажный, чуть припухший от поцелуев рот обещал множество удовольствий, Александр не будет думать ни о чём.

— Не возвращай меня ему, пожалуйста.

Как она вообще могла о таком подумать?! Он едва не разозлился, но вовремя понял — а что ей ещё думать, если она не знала ничего, кроме скотского обращения? Эта женщина не выйдет за порог этой квартиры, пока сама того не захочет, и никто не посмеет забрать неё.

— Никогда.

Эмилия прильнула к нему — он ощутил её бедра, гладкой лобок, смятое кружево корсажа, жёсткие, набухшие соски, рот, жаждущий всё больше и больше поцелуев. Пальцы сами нашли тесьму — теперь только голая кожа, никаких препятствий! — дотронулись до гладких ягодиц. Александр сгрёб их в ладони, сжал. Липкие следы его семени остались на кончиках пальцев.

— Я хочу забыть свою прошлую жизнь как страшный сон, — вдруг зашептала она. У неё часто-часто билось сердце, она изнывала, она жаждала повторения. — Я хочу тебя, хочу, чтобы ты был во мне, хочу проснуться утром с твоим членом внутри… Александр… Саша…

Она сводила его с ума. Её слова — грязные, пошлые — будоражили воображение. Александр позволил ей взять инициативу в свои руки: они поменялись местами, Эмилия оседлала его, соблазнительно изогнулась, показывая себя, предлагая себя всю. Он потянулся руками к её груди, она перехватила его ладони на полпути, направила, подалась под них, под его ласку. Снова до безумия захотелось в неё, но она не спешила — дразнила, двигалась на нём, имитируя те самые движения, распаляла ещё больше. Александр с трудом сдерживался, чтобы не повалить её на живот и не усесться сверху, стянув ей руки за спиной, но он подчинялся, ведомый какой-то необъяснимой магией, позволял ей играть с собой.

Она наклонилась к его лицу, провела губами по его губам, укусила за подбородок, взъерошила пальцами волосы, зарылась в них.

— Ты такой красивый…

В её глазах горел хищный огонь. Александр видел, она испытывала ровно те же чувства, что и он. Она не притворялась, она хотела его. Именно его. Не его состояние, ни его положение, а его. И пусть он обманывает сам себя — ведь кому был бы нужен простой парень Саша без всех этих атрибутов красивой жизни — ему было плевать. Эмилия Салимова горела на нём, он горел в ней, остальное сейчас не имело значения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 22

Она, наконец, насадилась на него, и картинка поплыла перед глазами. Её волосы, выпущенные из причёски, завивались теперь кольцами и щекотали ему лицо, когда Эмилия опускалась к нему за поцелуем. Её ладони, тонкие и длинные, ложились на его грудь, давили, жалили острыми кончиками пепельно-розовых ногтей, словно хотели добраться до сердца, когда она ускоряла ритм. Её грудь, крупная и высокая, двигалась в такт её толчкам, и Александр сминал её в ладонях, порой привставал на локтях, чтобы поцеловать, жадно всасывая нежную, с ароматом горького мандарина, кожу, оставить бордовый след. Уставшая, она опустилась ему на грудь — Александр почувствовал её дыхание в ложбинке между шеей и плечом, а после она выпрямилась и, изящно перекинув ногу, развернулась к нему спиной.

Александр любовался ей: тонкая талия, изящный разворот острых плеч, красивая линия позвоночника. Эмилия, гибкая, словно змея, чуть наклонившись вперёд, двигалась на нём, насаживалась медленно, тягуче. В этой позе весь процесс был виден до мельчайших деталей — Александр и смотрел, и чувствовал, и распалялся ещё сильнее, так, что приходилось прерываться и выходить из неё, чтобы не спустить раньше времени. Эмилия понимала это и умело этим пользовалась.

А после она встала на колени и локти, чтобы отдаться в самой простой и самой излюбленной позе, наверное, каждого мужчины на планете. Но теперь Эмилия делала это с удовольствием, почти диким, необузданным. Теперь сзади её имел не отвратительный прокурор Осипович, а красивый, подтянутый, высокий господин Воскресенский. Саша. Александр. Её невероятная, сбивающая с ног страсть.

Она кричала, и закусывала подушку, потому что сорвала голос (придётся пару дней не петь), и подавалась всем телом навстречу его жёстким, быстрым фрикциям. Сил уже не оставалось, и она разогнула колени, упав лицом вниз. Александр продолжал вгоняться в неё, не снижая темпа, но теперь он стал ближе — Эмилия чувствовала тепло его тела мокрой от пота спиной, его сбитое дыхание возле уха, его ладони, жадно сжимавшие ей бёдра, широко разведённые в стороны…

Она кончила в третий раз, уже не так бурно, но всё также продолжительно. Эмилии казалось, что она вот-вот потеряет сознание — организм истратил последние ресурсы на этот оргазм. С протяжным стоном, в котором потерялось её имя и «моя», Александр завершился следом. Резко покинув её тело, он откинулся на кровать. У него тоже больше не было сил.

Хотелось спать, есть, в душ, и ничего из этого одновременно — у Эмилии притупились все чувства, кроме пустоты и растянутости между ног. Между бёдер щекотно стекало семя, оставляя мокрые следы на коже, от которых становилось холодно.

— У тебя есть выпить?

— Конечно, — отозвался Александр. — Что ты хочешь?

— Что-нибудь…

Александр поднялся с постели, мимоходом поцеловал её посередине спины, направился к бару. Амаро Монтенегро, лимонный сок, розмариновая вода и две высокие рюмки уместились в его руках и подмышкой. Эмилия, пряча лицо в волосах, украдкой подглядывала, как он, совершенно обнажённый, сидя на краешке постели аккуратно смешивает ей коктейль. Он был невыносимо притягательным: смуглая кожа, рельефные руки, красивая спина и широкие плечи, острая линия скул и подбородка, глубокие, синие, всегда задумчивые глаза. Эмилия хотела его снова, но тело уже было ни на что не способно.

— За сегодняшнюю ночь, — улыбнувшись, сказала Эмилия, принимая рюмку с ликёром.

— И за все следующие, — ответил Александр, касаясь стеклом стекла. Он улыбался одним уголком губ, хищно, опасно, и сердце её бухало в груди, гоняя по телу горячую кровь. Это обещание выбило из неё воздух — она не знала, что будет дальше, она не планировала так надолго, ведь за одну только эту ночь она готова была умереть. Но Александр решил всё за неё, и впервые она была несказанно счастлива этому.

Эмилия сделала глоток: кислый, сладкий и горький — удивительное сочетание вкусов, яркий пряный букет, изысканный и острый, он отражал Александра, его образ в её голове. Непредсказуемый, разный, но безумно манящий так, что хотелось пить его снова и снова, смаковать маленькими глотками. Эмилия выпила до дна, Александр долил ей ещё.

— Давай закажем ужин? — предложил он, заводя прядь волос ей за ухо. Эмилия поцеловала его ладонь. Невозможно красивую, узкую, длинную, мягкую. На мизинце у него она заметила кольцо чёрное, с литерой «В», уложенной причудливыми вензелями. Наверное, фамильный герб.

— Давай.

— Что ты хочешь?

— Тебя…

— Миля! — он рассмеялся. Она впервые услышала его смех, увидела, как улыбка озаряет его лицо, всегда хмурое, сосредоточенное и чуть надменное, его белые зубы, чуть выступающие вперёд клыки, запрокинутую шею. Эмилии, словно дикой, первобытной жрице, хотелось вцепиться в неё зубами, оторвать частичку его плоти, оставить её навсегда в себе.

— Я серьёзно, — он опустился на локоть, огладил ладонью её лицо, посмотрел в глаза. У Изабеллы пересохло во рту, ликёр оставил после себя травяной привкус и лёгкую слабость в теле. — Я просто не хочу ничего тебе навязывать. Ты должна делать и выбирать лишь то, что хочешь сама.

— Я ценю это, спасибо. Но сейчас я буду счастлива, если ты выберешь сам. Я не хочу сейчас принимать решения. Я не в состоянии, Саш… даже шевелиться не могу…

Александр резко припал к её губам, страстным, чувственным, умелым, проник языком в рот, углубил поцелуй, взяв её за затылок. У него откуда-то появились силы, несмотря на долгий день и бурное начало ночи. Он чувствовал себя лёгким, ему хотелось летать. Эмилия словно приделала ему крылья — то, как она без остатка отдавалась ему, взвинтило его самолюбие до поднебесных высот. Оказалось, ему нужно было так мало, всего лишь немного искренности, немного любви. Любви, которой ему так не хватало. И пусть это слово слишком рано всплыло в его мыслях, но как же иначе? Разве не так любят — искренне любят — женщины, как делала это Эмилия Салимова?

— Скажи мне хотя бы, ты не вегетарианка?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нет, — усмехнулась она. — Я кровожадная мясоедка.

— Сердцеедка… — поддел её Александр и, шлёпнув по голой ягодице, потянулся за телефоном. Пока он быстрым движением пальцев набирал заказ, Эмилия любовалась на него, чувствуя, как с лёгким опьянением к ней возвращается желание.

— Я хотела бы съесть только одно сердце… — Это глухое, хриплое контральто, этот взгляд из-под опушенных ресниц, снизу вверх, такой покорный и одновременно зовущий покорить снова. Александр замер с телефонной трубкой в руке, утопая в нём. — Я безбожно влюблена, Саша. Не сочти за навязчивость.

Она словно прочла его мысли. Да, это было стремительно, но чертовски серьёзно. Да, он тоже безвозвратно потерял голову до того, что ему стало глубоко плевать на то, что происходило за пределами его квартиры. Да, это была чёртова безответственность, но хотя бы раз в жизни он имеет на это право?

— Пойдём в душ.

Дрожащими от нетерпения руками Александр расправился с заказом, отложил телефон и притянул Эмилию к себе, взял на руки. Удивительно лёгкая, она пахла его терпким запахом, она пахла им, она стала его. Чувство победы ничуть не уменьшало азарта нового завоевания — Александр хотел её снова. Усеченная пирамида душевой кабины быстро наполнилась паром и стала едва просматриваемой. Мелкие капли и тугие струи разбивались об их тела, превращаясь в россыпь брызг, пока Александр любил её на весу, прижимая спиной к стеклянной стенке. Уже была поздняя ночь, пасмурное московское небо смотрело в огромное, непроницаемое изнутри окно, но Воскресенский не чувствовал ни усталости, ни сонливости, хотя завтрашний день сулил множество сверхсрочных задач. Эмилия обнимала его крепко и яростно, словно если она коснется ступнями пола, то утонет. Она снова и снова шептала его имя, слизывая капли воды с его колючих щёк и подбородка — надо бы привести себя в порядок, ей наверняка неприятно… А после они кутались в белые мохнатые полотенца и обнимались, как подростки, всё больше и больше расслабляясь в присутствии друг друга, становясь всё ближе и ближе не только телами, но и мыслями.

Глава 23

Эмилия где-то раздобыла свечи — удивительно, как легко Александр позволил ей хозяйничать у себя в квартире, распахивать шкафчики и совать везде свой маленький любопытный нос. Разливая по высоким бокалам белое вино, он следил за её торопливыми, но ловкими движениями краем глаза. Она была в элегантном домашнем костюме из натурального шёлка, чуть великом ей в плечах, который заказала для неё Ириной Константиновной. В нём она казалась уютной, домашней, очень близкой. Вспыхнул огонёк зажигалки, и пара пузатых чёрных свечей (наверняка выбранных дизайнером для дополнения интерьера, Воскресенский раньше их в упор дома не замечал) озарили каменную столешницу, янтарное вино в бокалах, закуски, её глаза цвета перезрелой вишни.

— Так даже романтично, правда? — усевшись напротив, сказала она.

Эмилия подняла бокал, покрутила в руках тонкую ножку, посмотрела вино на просвет, прикрыла глаза, чтобы отчётливее ощутить аромат. «Пассито ди Пантелерия» – сладкое вино, сделанное на маленьком островке близ Сицилии, острова, где Воскресенский очень любил бывать в редкие дни отпуска. Его душистый, многогранный букет таил в себе нотки сухофруктов, изюма и мёда, Александр считал его одним из лучших. Известные сомелье города были согласны с его мнением.

— Вечером свожу тебя в «Империал», покажу тебе настоящее романтично.

В этом ресторане был шикарный винный погреб, отделанный искуснее, чем вип-зал: стенной камень, тайно снятый из старинного каталонского монастыря, просмоленные винные бочки, которым было не менее сотни лет, искусно выплавленная корабельная пушка, снятая с пиратского судна и ещё множество мелких антикварных вещиц стоимостью в целое состояние, которые превращали погреб в настоящий музей. Не считая одиозных пирамид дорогого вина в тёмных, запылённых бутылках — настоящий рай для гурмана. Там был единственный столик, всегда свободный для Александра Воскресенского. Хрусталь с лёгким звоном коснулся хрусталя, Эмилия отпила глоток и блаженно прикрыла глаза.

— Вечером… Мы ещё даже не ложились. Сколько времени? — она завертела головой в поисках настенных часов. Александр взялся за телефон, который машинально прихватил с собой из спальни. На дисплее высветились три пропущенных и одно сообщение.

— Без четверти три.

— Ох, — её тёмные брови взметнулись вверх. — Тебе ведь завтра в офис? Точнее, уже сегодня.

— Ничего. Просплю утреннюю пробежку. И конце концов, я этим офисом владею.

Волшебство страстной ночи неумолимо отступало, реальность возвращалась, Александр всё больше отвлекался на телефон. Звонки были от Лёни, он пытался достучаться до Александра примерно с одиннадцати до двенадцати ночи, как раз тогда, когда он был полностью поглощён Эмилией.

— Чудесное вино, — Эмилия отпила ещё, мечтательно откинулась на спинку стула. — Я тебе все планы нарушила, да?

Всю жизнь. С ног на голову. Во всех смыслах и с соответствующими последствиями.

— Ты была одним из моих планов, — усмехнувшись, ответил Воскресенский.

— Бизнес-планов? — Эмилия рассмеялась, не представляя, как близка была к правде.

В сообщение от Лёни Багирова говорилось, что Павел Осипович обратился в полицию по поводу проникновения в его частную собственность. Эмилия оставила в доме прокурора мобильный, а также свою прислугу, которая покрывала её тайные звонки ему. Сложить два и два Осипович и его служба безопасности могли и без полиции, но прокурор решил сделать ответный ход. Иск о взяточничестве против иска о проникновении со взломом. Кто кого? Удивительно, что он не приплёл сюда похищение человека, наверное, боялся, что Эмилия в суде скажет всё, как есть. Расскажет, кто здесь настоящий похититель и садист… И боялся Воскресенского. Александр ни за что не допустил бы, чтобы Эмилию Салимову трепали по судам. Откладывать было нельзя — помимо аудита, иска и чёртовой тучи мелкой текучки, связанной с китайским вторжением на давно и чётко поделенный между Семьями рынок, ему предстояло разобраться с прокурором Осиповичем.

— Можно и так сказать, — он отложил телефон, коснулся её руки. — Чем займешься днём?

— Я не знаю. Наверное, буду спать до последнего, чтобы вечером выглядеть презентабельно. А не как сейчас, — она смущённо опустила глаза.

На её лице больше не было ни капли косметики, а волосы были затянуты в простой узел, но она была свежа и великолепна, будто и не было этих нескольких безудержных часов.

Александр поддел её подбородок двумя пальцами. В этом жесте было столько же нежности, сколько и властности. Она была его, но за неё ещё предстояло побороться. В груди снова горело, но это был не огонь стыда, как то было после новости об измене, а азарт, хищный, спортивный, поднимающий все ресурсы, заставляющий мозги работать в усиленном режиме. Эмилия Салимова вдохновляла. Кровь стучала в висках. Александр не был уверен, что вообще сумеет сегодня уснуть.

— Ты и сейчас прекрасна.

Эмилия поцеловала его в середину ладони. Она целовала ему руки с нежной преданностью, обожанием и каким-то едва уловимым преклонением перед ним, как перед мужчиной. Такое было принято в далёкие-далёкие времена, когда женская эмансипация ещё не потеснила род мужской с трона главного добытчика и господина, имеющего право и поощрять, и наказывать. Эмилия Салимова не боролась с ним за первенство, она целиком и полностью признавала его власть над собой. Эта власть пьянила Александра и, несмотря на то что она теперь полностью была зависима от него, его лишь сильнее влекло к ней. Это было странно и ново для него.

— Знаешь, чего я хочу? — она отвлекла его от вихря разрозненных, путаных размышлений. Александр сосредоточенно взглянул на неё, ловя каждое слово. — Чтобы ты был счастлив.

Она поразила его в самое сердце. Там, где всё ещё болела рана, оставленная Еленой Калинских. Кольнуло, будто кто-то воткнул туда острую, раскалённую спицу. Он вдруг почувствовал вину. Эмилия не знала, каким он может быть. Ещё не знала. Не предполагала, что слово «счастлив» к нему не применимо: в его жизни были лишь редкие вспышки, такие, как эта ночь, остальное время его жизни занимали мрак, боль, бесконечная занятость, непомерная ответственность, от которых он спасался в холодном равнодушии. Когда-нибудь она увидит его и таким, и когда-нибудь она разочаруется, ровно так же, как его покойная жена.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты меня совсем не знаешь, Миля… — выдохнул он.

Она не знала, что свою покойную жену он убил собственными руками. И рука его почти не дрогнула…

Эмилия отставила бокал и поднялась со стула. Обойдя стол, она наклонилась к его лицу, села к нему на колени, не сводя пристального, глубокого, тёмного взгляда. В этом взгляда Александр терялся, в нём ровным счётом ничего нельзя было прочесть, только тонуть…

— Я тебя вижу. Твои глаза... Когда-нибудь ты доверишься мне, расскажешь всё, что у тебя на душе. Ты скрываешь в себе такой ураган. Я это почувствовала сегодня...

Эмилия не скупилась на сладкие речи. Эмилия не скупилась на ласку: она обнимала его за шею, гладила его лицо, что-то неразборчиво шептала ему на ухо, Александр уже не прислушивался. Она растворяла его тревогу, успокаивала, расслабляла, убаюкивала. Две бутылки вина на двоих и благодарно сытый желудок закончили дело — Александр уснул в её объятиях и проспал до самого утра.

Глава 24

Александр уехал ровно в восемь утра. Эмилия ещё крепко спала, и он двигался непривычно тихо, стараясь не разбудить её.

Непривычно тихо он выдвигал ящики секретера, выбирая часы и запонки, непривычно тихо двигал дверцы шкафа, где по цвету были разложены идеально отглаженные рубашки. Сегодня была среда, а значит, должна была прийти помощница по хозяйству, но Александр перенёс уборку на завтра — не хотел будить Эмилию.

Ему было чертовски неудобно и непривычно. Давно обкатанный ритм сбился, но это не вызывало у него раздражения, а скорее удивление тому, что он не раздражается. Александр, степенный, флегматичный, порой тяжёлый на подъем, не любил перемен, но волею судьбы он жил в нестабильном мире, под который приходилось подстраиваться, а эта квартира была его островком спокойствия, гаванью, где он мог отрешиться от череды бесконечно меняющихся дел. Теперь он разделял её с женщиной, и этот вкус новизны словно бы отменял его старые привычки.

У них с Леной была якобы семейная квартира — просторный пентхаус в Москва-Сити, но Саша редко появлялся там, в последние пару лет он там даже не ночевал, потому что Лена превратила его в тусовочное место. Она и сама ночевала там редко, предпочитая — почему-то — бывать в особняке Воскресенских.

Особняк был огромен, места хватало всем, в течение дня можно было даже ни разу ни с кем не пересечься, кроме прислуги — наверняка, прохаживаясь по галереям, Лена представляла себя его хозяйкой. Именно там, в правом крыле здания, где им были отведены отдельная кухня, спальня с гардеробной, кабинет и гостиная, они и встречались ночами. Это были даже не ночи, а двадцатиминутные сессии, в которых каждый из них изображал заинтересованность, взывал внутри себя к старым чувствам или фантазиям и непременно разочаровывался, конечно же, внутри себя. Секс с Леной Калинских с каждым прожитым годом превращался в безвкусный половой акт, и сегодняшняя ночь с Эмилией, полная эмоций, огня, жизни, не шла ни в какое сравнение. Странно, что он ни разу не подумал о том, чтобы завести себе любовницу, довольствуясь тем, что имеет.

В Семье ценили и уважали честь жён, измена считалась низким поступком — поступком не мужчины, но соблазн всегда и для всех был велик. Он был готов травить себя этим суррогатом семейной жизни и дальше, пока Лена не сделала первый шаг. Она пошла ва-банк, понимая и принимая все риски.

Так кто в итоге трус?

Александр с тревогой смотрел в будущее, не знал, не мог даже предположить, что ждёт его с Эмилией Салимовой. Он словно бы пытался разглядеть дно в мутной реке, отчаянно напрягая глаза, а после нырнул, пытаясь его нащупать. Но оно всё ещё было далеко, и он не знал, хватит ли ему кислорода…

Демид сидел в своём кабинете, зарывшись по макушку в бумагах. На его столе стояли два включённых макбука, две чашки кофе с засохшей под ободком гущей, тарелка с крошками от чего-то съестного и мятой салфеткой прямо в ней. Когда Демид на чём-то сосредотачивался, его было трудно сдвинуть с места. Так было с детства. Александр и Данил ненавидели рыбачить, но Демид мог сидеть на корме лодки часами, ожидая клёва. Он часами мог материть модель самолёта из картона, когда вечер непоседливый Данил сманивал Сашу на улицу, запускать воздушного змея или играть в бандитские перестрелки с ребятами из соседних домов. Он всегда доводил начатое до конца, был внимателен к мелочам, что делало его превосходным финансистом и аналитиком цифр.

— Как успехи? — сходу спросил Александр, нависнув над столом.

— Мне не нравится вот этот договор, Саш, — брат тряхнул посеревшей бумажкой, вынутой из архивной папки двухлетней давности. Александр взял её в руки. — Здесь не слишком прозрачная схема. Вот этот нецелевой перевод идёт напрямую от «Мостостроя», — он достал кусок бумажки с выпиской со счёта. — Как раз в этот период они выиграли тендер на перевозку горюче-смазочных материалов от «Роснефти».

— Кто вёл договор?

Демид перелистнул страничку.

— Данил. Странно, что он упустил это, — Демид задумался, и, кажется, расстроился. Александр расстроился тоже. Даже начал злиться.

Помимо своей официальной деятельности — консалтинговые и экспертные услуги в управленческой, маркетинговой и юридической сферах, «Воскресенский консалтинг» выполнял и ряд условно-официальных услуг, проводя их в виде совершенно чистых сделок, пусть и по чуть завышенным расценкам. За вознаграждение Воскресенские продвигали интересы фирм, обратившимся к Семье за помощью: тендеры по благоустройству, перевозкам, в том числе железнодорожным и авиа, дорожным работам и жилому строительству в той части города, принадлежащей семье Воскресенских.

Всё муниципальное строительство подмял под себя Калинских, так как имел тесные дружеские связи с мэром, а также некоторые ветки железнодорожного сообщения, в том числе те, которые пересекались с «Мостостроем». После женитьбы Александра и Лены, Калинских уступил Воскресенским свою часть железнодорожных путей и не чинил преград, если кто-то из частных фирм, подконтрольных Искандеру и Александру Воскресенским вздумывали строить жилой дом на их «земле». После смерти Лены этим договорённостям пришёл конец. Но хуже было то, что Калинских мстительно пытался подставить их. Сейчас «Воскресенский консалтинг» как никогда должны быть безупречны, и если Александр уже громко сел в лужу, прихватив из дома прокурора Эмилию Салимову, то Данил разложил «мины» ещё задолго до этого. Простая невнимательность могла дорого им обойтись. И этот мальчишка мнит себя лучшим юристом Москвы.

— Задай ему этот вопрос, Демид.

— Сразу, как дозвонюсь. Он же в Дубайске, — брат пожал плечами и раздражённо свёл губы. Аудитом он занимался один, потому что почти никому из наёмного персонала не стоило доверять эти схемы. Александру было его отчасти жаль.

— Нужна будет помощь, говори.

Демид слабо улыбнулся в ответ.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 25

— Александр Искандерович, вас к телефону, — раздалось из коммутатора. — Прокурор Осипович спрашивает.

Александр и Демид переглянулись. Демид прекрасно был осведомлён об иске, но не о Эмилие, поэтому Александр поспешил покинуть его кабинет.

— Переведи звонок ко мне.

В груди снова полыхнуло. Воскресенский шёл к лифту, с мстительным наслаждением думая, что заставляет господина прокурора ждать. Лифт проехал двадцать этажей вверх, раскрылся прямо в фойе, где Ирина Константиновна уже ждала его, стоя с трубкой в руке.

— Доброе утро, Александр Искандерович. Перевожу? Он звонит лично.

По ней было отчётливо видно — она нервничала. Не каждый день ей приходилось заставлять прокурора Москвы висеть на трубке. То, что Осипович звонил не через секретаря заставило Александра зло, хищно оскалиться, забыв о том, что Ирина Константиновна смотрела на него во все глаза и наверняка пугалась его реакции. Он редко проявлял эмоции перед подчинёнными, но тут они захлестнули его. Снова.

— Через минуту ровно.

Александр с улыбкой закрыл за собой дверь. Стоило чуть прийти в себя.

Вид на Москву-реку был всё таким же, но для Александра будто бы всё изменилось. Он вдруг стал отмечать детали: жёлтый парусник, серая опора моста, вереница одинаковых машин — удивительно, как автоконцерны, пытаясь угнаться за спросом, едва ли не воруют идеи дизайна друг у друга! — туманная дымка, испарения после дождя. Значит, будет потепление…

Коммутатор замигал, раздалась лёгкая, ненавязчивая трель. Александр присел на краешек стола, снял трубку. Он был спокоен и абсолютно уверен в себе.

— Внимаю, — с лёгкой издёвкой в голосе произнёс он.

— Господин Воскресенский, мне кажется, вы недавно забрали что-то моё, — Осипович не поздоровался, но в его голосе звучали заискивающие нотки.

— Да, у нас с вами есть некоторые вопросы, для обсуждения которых требуется личная встреча. Вы согласны?

— А давайте пообедаем, Александр Искандерович? В «Гондола»? Думаю, вы знаток в итальянской кухне, подскажете мне, чем утолить мою боль?

Александр хмыкнул. Осипович неплохо играл в подхалимство и панибратство, и это было даже интересно — прокурору явно было чем ответить, и Александру не терпелось узнать, чем.

— Идёт, — он спрыгнул со стола с какой-то необъяснимой юношеской прытью. Что бы ни было, Эмилия теперь у него, и господин прокурор ничего не сможет с этим поделать. Лишь оплакивать собственное поражение. — У меня сегодня окно в три часа дня, вам удобно?

— Мне удобно, когда вам удобно, господин Воскресенский.

Если бы Александр мог видеть сквозь трубку, то он наверняка наблюдал бы, как Осипович раскланивается, как раскланивался тогда, на мэрском балу. В этом было что-то напускное, нарочитое, двусмысленное. Это был новый этап игры, которая началась с выстрела в подвале фамильного особняка Воскресенских. И Александр готов был сыграть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 26

В послеобеденное время в «Гондола» было не подтолкнуться. Вереницы машин стояли на парковке, словно дикие мустанги, загнанные в стойла: кто-то уезжал, кто-то заезжал на их место. Парнишки в бежево-терракотовой, повторяющей общую палитру заведения, униформе сновали туда-сюда, приглашая гостей занять свободные места. Кто-то из служащих управлял дорогой машиной сам, потому что её хозяину не хотелось крутиться на паркинге самому, и эти ребята неумело сдерживали восхищение. Александр оставил свой бархатно-чёрный «Ягуар» — второго своего любимца после «Линкольна» — у входа, отдал швейцару ключи.

Двери заведения услужливо распахнулись перед ним. Белая мебель, терракотовый и бежевый текстиль, много света и зелени — остановка в «Гондола» была едва ли не торжественной, и Александр соответствовал ей. Тёмно-синий дизайнерский костюм из тонкой шерсти, белая рубашка, свободно расстёгнутая на два пуговицы, запонки из белого золота. Наверняка чертовски довольное лицо. Девица-хостес нервно замахала ресницами, увидев его ещё издали, и покраснела до кончиков ушей, выглядывающих из-под тёмного каре.

— Господин Воскресенский, ваш столик, — она торопливо повела его вглубь зала, защищая от снующих, словно юркие рыбы в океане, официантов. — Вас уже ждут.

Павел Осипович грузно сидел за столом и со скучающим видом изучал бокал с красным вином. После их встречи на мэрском балу прокурор чуть осунулся и будто бы даже посерел лицом, или Александру просто хотелось, чтобы так было. Воскресенскому хотелось заставить его понервничать.

Заметив Александра, Осипович отставил бокал, попытался подняться с места, но огромное брюхо помешало ему — стол качнулся, взбрыкнуло красное вино в бокале. Замерев в этой неловкой позе, прокурор сделал поклон и уселся обратно. Во взгляде его плескалась ненависть, надёжно прикрытая притворным подобострастием. Осипович боялся Воскресенских до чертей. Если бы не протекция Калинских, он не посмел бы даже номер его набрать, не то, что попросить об аудиенции. Калинских выкинул Осиповича на передовую, как пса с гранатой в зубах под танк, а господин прокурор и рад был, думая, что играет здесь важную роль.

— Ну вот, Александр Искандерович, пока ждал вас, решил попробовать, — он снова взялся за бокал. Тонкая хрустальная ножка утонула, затерялась между его толстых, коротких пальцев. Этими пальцами он трогал его Эмилию… — Как его там, я уже не помню…

— «Маркези ди Бароло». Его обычно предлагают здесь в качестве аперитива, — с деловым видом Александр взял винную карту, хотя она была не нужна ему, он неплохо знал местный ассортимент. — Хотя, на мой сугубо личный взгляд, оно больше походит для обеда.

— Тогда давайте закажем бутылку?! — преувеличенно радостно воскликнул Осипович. — Мне понравилось.

Александр пожал плечами, мол, не имею ничего против. Перед ними тут же возник официант с двумя меню в белых кожаных футлярах.

— Сегодня в меню прекрасная телятина… — голос молодого, худого, как трость, юноши мелодично раздался где-то над его головой.

— Что-нибудь имеете против телятины? — Александр перевёл взгляд на Осиповича, вопросительно заломил бровь.

— Абсолютно ничего.

— Телятина с белыми грибами. Капрезе. Сыр. Чуть позже ристретто, — Воскресенский коротко надиктовал официанту заказ, и отвлёкся на короткий звук сообщения. Это была Ирина Константиновна. Она отчиталась за завтрак для «девушки» и прислала запрос на покупку «нескольких предметов личной гигиены и нижнего белья на сто две тысячи рублей».

«Оплачивай всё, что она попросит».

— Да-да, мне всё то же самое. Пожалуй, ещё ваши итальянские макароны, забываю всё время...

— Паста?

— Ага, её.

— Какую вам?

— Да любую, я всеяден. И поспешите. Не люблю разговоры на пустой желудок.

«И выясни, какие у неё любимые духи». Александр хотел выяснить, кто производит этот умопомрачительный аромат с горькими нотками мандарина. Пока Осипович, словно деревенщина, выкаблучивался перед официантом, Александр усиленно делал вид, что не имеет ничего с ним общего. От неприятного соседства его отвлекали мысли об Эмилии. Она уже проснулась. Проснулась и готовилась теперь к вечеру. Александр улыбнулся экрану смартфона, представляя, как она — мягкая, тёплая и податливая после сна, с рассыпавшимися по подушке волосами — томно тянется под одеялом и сонно щурит глаза.

Вино и сыр принесли почти сразу. Пока хрупкий официантик разливал вино, придерживая бутылку белоснежной салфеткой, Осипович полез во внутренний карман пиджака, достал сигару в индивидуальной упаковке и задумчиво повертел её между пальцев.

— Здесь зал для некурящих.

Осипович крякнул и хотел было возмутиться, но, поймав на себе строгий, холодный взгляд Александра Воскресенского, сунул сигару обратно. Они пригубили вино почти одновременно. Потом Осипович, рассыпавшись в извинениях, отвлёкся на телефонный звонок.

— Ну, что, с чего начнём, Александр Искандерович? — отложив телефон и склонив голову на бок, поинтересовался прокурор.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 27

— У нас много тем для беседы, — парировал Александр.

Официант принёс салат. Пока стол сервировали, они молча смотрели друг другу в глаза, пока прокурор первым не отвёл взгляд.

— Полагаю начать с чего-нибудь лёгкого, — Осипович поддел вилкой лист базилика, отложил его в сторону. — А потом перейти к более «сытным» темам.

Аналогия с обедом не впечатлила Александр — лёгких тем у них с Калинских, действующего руками Осиповича, не было. Он решил действовать в лоб.

— Вы не предполагаете, что наркоторговля — слишком рискованное дело для такого человека, как Фёдор Романов? Его целевой доход в разы превышает возможный доход от реализации тех объёмов, что у него обнаружили.

Прокурор нервно хмыкнул при упоминании Романова. К задержанию партнёра семейства Воскресенских он однозначно приложил руку, поставив на ордере об аресте свою подпись. Своим вопросом Александр выдал заинтересованность в этом деле. Но она и так была очевидна им обоим. Кроме того, Александр чётко следил за своей речью — разговор о Романове не должен был перейти за рамки светской беседы, и о том, что написано в газетах. Всё-таки, Осипович юрист, цепляться к словам – его хлеб.

— Ну-у, человек такое создание. Ему всегда мало…

— Не знал, что вы не только прокурор, но ещё и психолог, — усмехнувшись, Александр отправил в рот кусок помидора.

— Жаль, что ваше сфабрикованное против меня дельце не выгорит, и ваш прекрасный деловой партнёр, скорее всего, отправится за решетку. Зато вы, господин Воскресенский, получили неплохую компенсацию, — Осипович состроил хитрое лицо. После вина оно покраснело, и контраст с белыми ямами после акне стал более заметен. Александр отвёл взгляд. На эту рожу было невыносимо смотреть.

Принесли горячее, и Александр, рассматривая посетителей и ожидая, когда официант закончит свою работу, получил возможность продумать стратегию переговоров. Они оба понимали о чём речь, но оба старательно лавировали среди намёков и общих фраз. Александр взял курс на то, чтобы заставить Осиповича говорить, называя вещи своими именами.

— Не понимаю, о чём вы.

— О недавнем проникновении со взломом в мой дом, — Осипович заткнул за ворот рубашки салфетку, взялся за гриб и тут же капнул на неё соусом. Длинная бежево-розовая полоса изувечила всю эстетику девственно-чистой ткани.

— Да, я слышал об этом. Сочувствую, — Воскресенский нахмурил брови, старательно разыгрывая удивление и каплю сочувствия. — Какие версии? Ограбление?

— Нет, удивительно, но ничего не пропало. Почти ничего.

— Тогда вам стоит сменить охрану. Вероятно, она недостаточно компетентна.

Александр переключил внимание на телятину. Скалопини было действительно бесподобным, мясо таяло во рту, и даже неприятная компания не могла перебить простое человеческое удовлетворение от вкусной еды. Александр считал себя ценителем итальянской кухни, несмотря на то что в Москве было не так много ресторанов, которые действительно чтили традиции приготовления. Редкие отпуска на Сицилии избаловали его вкус.

— А что, если я придам огласке похищение из моего дома некоей Эмилии Маратовны Салимовой? Не сомневайтесь, я знаю, что это сделали вы, — Осипович, наконец, перешёл в нападение. Он волновался — его выдала вилка, жалобно пискнувшая по фарфору огромной, круглой обеденной тарелки.

Воскресенский невозмутимо отправил в рот второй кусок и отпил вина. Пряное кружево вкуса, фруктовые нотки и едва уловимый аромат табака и перца идеально оттеняли вкус нежного молодого мяса.

— Мы можем договориться.

Александр промокнул губы салфеткой и улыбнулся. Воцарилось молчание. Оно длилось так долго, что Воскресенский машинально дотронулся до ремешка «Джежер Лекультр», которые носил на правой руке, чтобы проверить время.

— Ваши предложения, — наконец, отозвался Осипович. В этот раз Александр не сумел прочесть выражение его лица: он казался одинаково припёртым к стенке и задумавшим хитрую многоходовку.

— Сколько вы хотите за неё?

— Вы предлагаете мне отступные? — прокурор хрюкнул, проглатывая внушительную порцию пасты карбонара. Мелкие капли белого соуса повисли у него на носу и на подбородке. Настоящая свинья. Александр не мог отделаться от мысли, приделай к его башке острые уши-лопухи, она не будет отличаться от свиной на праздничном столе.

— Давайте назовём это так.

— За женщину?

— Почему нет? Сколько вы хотите за неё?

Цинично. Воскресенский словно выторговывал у него эксклюзивную машину или скаковую лошадь. Таков был их мир, такова суть его, и, несмотря на все благородные порывы и на всю ту страсть, что он питал к Эмилии, Александр осознавал это. В их мире нельзя показывать слабости — такие, как Осипович, как Калинских, тенью стоявший у него за спиной, только и ждут такой возможности. Ждут чтобы накинуться и сожрать. Но у Воскресенский слишком толстая шкура, сломают зубы.

— Поверьте, я не хотел бы добиваться вашего молчания менее гуманными способами…

Александр шёл по острию бритвы.

Пока дела в бизнесе шли более или менее гладко, затевать открытую войну ему не хотелось. Лавируя между званием успешного предпринимателя в миру легальном и босса в миру подпольном, Александр всегда выбирал путь договора, потому что и в том, и другом мире репутация была важнее всего. Лет тридцать назад пришить несговорчивого мусора или судью было гораздо проще, чем сейчас. В нынешнее время такой способ решения проблем был гораздо более трудозатратным. И Осипович, и Воскресенский понимали это, но Александр открыто дал понять ему, что всё ещё может выбрать этот путь. Они смотрели друг другу в глаза, и прокурор первым отвёл взгляд. По его лицу Александр понял — он боится.

— Ну вообще, я всё всегда записываю, — задумавшись, прокурор поднял глаза наверх, на его лбу образовалась глубокая жировая складка. — У меня есть расходная книга. Да-да, как у наших — не общих с вами, конечно же — глубокоуважаемых пращуров.

Аналогия с учётом крепостных заставила Алекс нервно усмехнуться. Зачесались руки разбить ему бутылку «Маркези…» о голову. Жаль, что она почти пустая. Осипович полез в портфель, достал потёртую кожаную папочку на завязках. Это действительно была большая книга учёта, где все записи были от руки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Вот, — он перелистнул пару страниц, там были даты, цифры, в пластиковом кармашек лежали счета, чеки. — Шмотки от кутюр, драгоценности, спа, сиськи, косметика. Курсы гейш даже. Ну в самом деле, не мне ж её было учить? — хохотнул он. — Зато у вас теперь готовый продукт, а не полуфабрикат. Настоящая умелая дорогая эскортница...

— Сколько?

Он резко прервал поганую болтовню.

— Шесть миллионов двести семьдесят семь тысяч сто двадцать рублей, — он зачитал итоговую сумму, нацарапанную его убогим почерком в конце листа, под чертой. — Хотите, я пришлю вам её вещи с водителем?

— Оставьте их себе. Или продайте. Я куплю ей новые.

— Пожалуй что продам. Разницу перечислю на ваш банковский счёт. Реквизиты вам пришлёт мой секретарь.

— Не утруждайтесь. А вот её документы будьте добры.

— И документы.

Александр взглянул на официанта, слегка приподнял бровь. Парнишка ринулся к столику, услужливо склонился к Воскресенскому. Александр попросил счёт и полез во внутренний карман за чаевыми.

— О, господин Воскресенский, не беспокойтесь. Я оплачу наш прекрасный обед. Вас ведь ждут большие расходы.

Александр встал и, не прощаясь, покинул заведение. Ощущение, что его макнули головой в помойную яму, прошло только тогда, когда он вспомнил о предстоящем вечере. Его ждала Эмилия.

Всем, кто любит опасных мужчин в форме, рекомендую мою маленькую, но очень горячую и сумасшедше эмоциональную историю.

Тут есть:

- разница в возрасте и положении

- жесткая страсть и убийственная любовь

- героиня с тараканами и герой-военный с птср и проф.деформацией

Аннотация

― Можно без мэм, ― отозвалась Ди.

― Можно без сэр, ― в тон ей ответил командир, Диана сцепилась с ним взглядами, впервые так пристально, и разглядела на дне его, под сурово сведёнными, густыми чёрными бровями, дьявольские огоньки. Они манили её как бабочку, летящую на огонь.

Сержант Джеффри Рейнолдс запомнил её ещё с Вашингтона, когда впервые увидел её мельком выходящей из папочкиного кабинета. Такая высокомерная, самодовольная, холодная, руку протяни — оттяпает по локоть. Бойцы тихонько присвистывали, мол, какая птица высокого полёта. Зато сейчас — смотрит пьяными глазами и умоляет. Кто ж знал, что так оно всё обернётся...

— Пошёл ты в жопу.

— Это можно устроить.

— Я сейчас уйду, понял?! — она пыталась кусаться, сохранить остатки гордости и недоступности, и что-то в ней было такое, больное и надломленное, что-ли. Джеффри уколола совесть ведь он не знал её совсем, но, с другой стороны, какая к чёрту совесть, она же просто потрахаться пришла...

— Что ж, зря тащилась, принцесса?

Пуэнте Аранда, Богота, Колумбия. 2015 год.

Диана Пирс, дочь председателя Совета безопасности, служит в посольстве США, которое со дня на день захватят повстанцы. Сержант Джеффри Рейнолдс спасает её, не представляя как сильно это изменит жизнь обоих. Страсть захватит их, заставит потерять голову, но Диану ждёт карьера дипломата, а Джеффри — пески Ближнего Востока...

ИЩИТЕ В МОЁМ ПРОФИЛЕ. И НЕ ЗАБУДЬТЕ ПОДПИСАТЬСЯ!

Всем добра, любви и удовольствия от прочтения!

Глава 28

«Амуаж Мемуар». Стильная чёрная упаковка, флакон ручной работы, загадочный знак — символ бренда, умопомрачительный запах, тот самый.

Александр держал в руках духи в подарочной коробке и маленький футляр — пробник. Цена им была почти в сорок тысяч рублей — капля в море, по сравнению с шестью миллионами, которые минутой ранее Ирина Константиновна отправила переводом. Александр не хотел, чтобы номер его банковского счета каким бы то ни было образом светился в банковских выписках прокурора Осиповича.

Демид заглянул к нему в кабинет, осторожно процарапавшись перед этим в дверь.

— Всё в порядке? — поинтересовался он, наверняка имея в виду утренний звонок Осиповича.

— Да, всё в норме.

Александр ещё не придумал, что ответить, говорить правду он пока был не готов, и поэтому решил не развивать тему. Демид едва заметно поджал губы и опустил глаза, разочарованный недоверием старшего брата.

— Ко мне обратился один китайский концерн — чуть язык не сломал, пока выговаривал название, так и не запомнил, — Демид закатил глаза. — Его владелец хочет встретится с тобой.

Брат выглядел усталым, но настроение его было приподнятым. Странно, но Александр отчего-то никак не мог подобрать слов, чтобы спросить его, как он вообще. Средний брат имел интересную привычку скрывать от семьи свою личную жизнь, и Александр не рисковал лезть туда без спроса, ведь сейчас он поступал точно так же,

— По поводу?

— Они пытаются продвинуть на рынок китайский металл, хотят проконсультироваться у тебя.

— Пусть обратятся в маркетинговый отдел и предоставят коммерческое предложение. На кой чёрт им именно я? — Александр всплеснул руками. Демид многозначительно повёл бровью.

Похоже, конкуренты решили идти путём договора, всерьёз опасаясь за свой бизнес и за себя. Постройка ими завода на территории Калинских провалилась — неделей ранее там случился пожар, а после возникли проблемы с документами — участок земли вдруг оказался предназначенным под жилую застройку. Теперь они решили протоптать дорожку через Воскресенских. Интересно, кто им подсказал?

Александр ни за что бы не взялся продвигать дерьмовый китайский металл, даже если ему предложат — а ему не предложат, потому что для любого бизнеса такие огромные откаты это верный путь к полному краху — половину всей прибыли. Да и консультации проводить не было желания.

Только сейчас Александр заметил, что Демид бросает короткие, заинтересованные взгляды на тумбу. Там Александр оставил «Амуаж Мемуар».

— Мама звонила, — Демид заговорил о семье, и Александр тут же ощутил, как напрягается всё его тело, как он каменеет, как слезает с лица расслабленное выражение, и губы сжимаются в твёрдую тонкую полоску. Он не был дома с того дня, как не стало Лены. С той самой пощёчины, которой так и не смог переболеть. — Говорит, отцу стало лучше. Он немного ходит сам. Спрашивал, как идут дела. Выслать ему сводный отчёт?

— Он просил его? — резко и холодно уточнил Александр. Демид опустил глаза, надменный, повелительный тон брата кольнул его.

— Нет.

— Тогда просто скажи, что всё под контролем.

— Ты приедешь на ужин?

— Нет, у меня другие планы.

Демид снова скользнул взглядом на подарочную коробку, но снова ничего не сказал. И, кажется, всё понял без слов. Поджав губы, брат коротко кивнул и молча вышел из кабинета.

Ирина Константиновна принесла бумаги на подпись, Демид прислал отчёт по аудиту за прошлый год и предупредил, что уходит. Без четверти семь секретарша позвонила с ним по внутренней связи напомнила ему о столике, забронированном на восемь часов в «Империал».

— Дама предупреждена.

Александру даже нравилось, что Ирина Константиновна не знает её имени — эта загадочность придавала их с Эмилией и без того бурным, острым отношениям особой пикантности.

— Ты забрала мой смокинг из чистки?

— Да, конечно, Александр Искандерович.

Ирина Константиновна, предупредительно стукнув в дверь, внесла чехол в кабинет. К нему прилагались две свежих, отглаженных сорочки.

— Сегодня меня уже не будет. Ты свободна.

— Хорошего вечера, Александр Искандерович.

Не дожидаясь ответа, секретарша вышла из кабинета. Краем глаза Александр заметил, что она улыбается. Исполнительность и профессионализм новой сотрудницы грели душу — у него с ней образовался неплохой тандем, исключительно рабочий, без лишних намёков и полутонов. Максимум из личного, что могла позволить себе Александр Искандерович — осторожная забота. Лишний раз предложить кофе, напомнить об обеде, обеспечить всем необходимым Эмилию, ненавязчиво, тонко, почти не беспокоя его лишними вопросами и уточнениями — она умела тонко, ненавязчиво, почти по-матерински опекать, несмотря на то что старше была всего на шесть лет. Александр был доволен выбором сотрудницы. Он любил, когда всё шло хорошо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 29

Природа наградила Александра Воскресенского высоким ростом и длинными ногами — личный портной всегда подгонял ему костюмы по фигуре. Глубоко-чёрный смокинг с атласными лацканами пиджака сидел на нем идеально.

Александр был поджар и хорош собой. Он смотрел на себя в зеркало будто бы глазами Эмилии, вспоминал её восхищение, почти по-детски искреннее. Вспоминал, как она окрыляла его — прикосновениями, словами. Подумал, что, может быть действительно этого достоин. Для Эмилии Салимовой он не был разочарованием, как бывал порой для отца и всегда для жены, он был для неё идеалом.

На волне радостного ожидания встречи и новых, приятных впечатлений, Александр зарулил в ювелирный магазин. В этом бутике он покупал украшения для Лены, но никогда лично — это делала для него секретарша. Тем не менее, его узнали.

— Господин Воскресенский.

Высокая брюнетка в белых перчатках пробежала к нему, опережая своих менее проворных коллег, стоило ему перешагнуть порог.

— Чем могу помочь? Что посоветовать? — улыбаясь и глядя ему в глаза заворковала она.

— Бриллианты для хрупкой и нежной молодой девушки, — бросил Александр, усаживаясь на просторный кожаный диван.

Консультантке удалось попасть в его представления уже через пять минут — изящное колье и серьги-капли на длинной подвеске идеально подошли к образу Эмилии в его памяти. Тёмно-бордовые футляры с украшениями и чёрная коробка с «Амуаж Мемуар» идеально сочетались с цветом салона его «Линкольна».

Всё было одно к одному и всё было прекрасно.

Александр ни разу не подумал о том, что дарит ей слишком много за раз, напротив, он хотел давать ей больше и больше. Странное чувство — Александр вёл счёт подаркам для своей жены, она имела дурную привычку в приступе шопоголизма скупать всё, что видит, присылая ему счёт за счётом, но с Эмилией всё было иначе. Наверное, потому что она почти ничего не просила, несмотря на то что Алек дал ей полный карт-бланш на пользование своей кредиткой.

Он дожидался в фойе, когда Эмилия вышла из лифта. Её блистательный образ отразился во всех зеркалах: красная помада, густые, чёрные ресницы, волосы, забранные в простую высокую причёску, платье — чёрное, бархатное, с глубоким изгибом выреза, обрамляющего красиво приподнятую грудь. У него перехватило дух. Эмилия Салимова выглядела торжественно и в то же время невероятно соблазнительно, она потрясающе гармонировала с ним. Александру безумно хотелось вывести её в общество. Хотелось, чтобы ею любовались и завидовали ему, как бы мелочно и по-ребячьи это не звучало.

— Привет, — прошелестела она тихим, чуть сорванным голосом и опустила глаза. Яблочки её щёк покраснели. Александр подошёл к ней, взял за руку, поцеловал её холодные пальцы.

— Кое-чего не хватает.

Воскресенский подвёл её к одному из зеркал, по очереди раскрыл футляры с драгоценностями.

— Саша… — выдохнула Эмилия. Так, словно никогда ничего подобного не носила. — У тебя такой тонкий вкус.

Тогда, на мэрском балу Эмилия блистала, словно рождественская ель. Тогда жирная свинья Осборн сделал всё, чтобы с неё не сводили глаз. И Воскресенский попался. Но он считал, что Эмилия Салимова достойна куда более изящного обрамления.

Александр наблюдал как она вставляет серьги в крохотные отверстия в мочках ушей, как дотрагивается до колье, усыпанное сотнями мелких и крупных камней, не решаясь взять его в руки. Сам помог ей. Небрежным движением, будто это ничего не стоящая безделушка, а не ювелирное произведение искусства за триста двадцать пять тысяч, вынул его из футляра, набросил ей на грудь, застегнул карабин позади на шее, там, где бледная полоска телесного цвета пластыря контрастировала с её оливковой кожей. Не удержавшись, он приобнял её за талию и поцеловал её в шею, в манящую ямку на линии роста волос.

— Последний штрих, — он кивнул на черную коробку.

Мимо проскользнул кто-то из жильцов, где-то у входа маячили охрана и портье, но Воскресенскому было всё равно. Он снова был поглощён ей.

Даже вне постели она занимала всё его внимание.

Даже вне постели его сердце грохотало, словно на скачках.

Он не помнил, чтобы чувствовал нечто подобное с бывшей женой или с кем-то другим — всё, что было до Эмилии, словно накрылось белой простынёй, остались только очертания. И всё это случилось так быстро… Эмилия Салимова угодила в этот эмоциональный кавардак, случившийся с ним после известия об изменах Лены, и Александр не знал, настоящее ли то, что происходит между ними или он просто спасается в ней. Не знал, но предпочитал отдаться на волю чувств.

— Мне неловко… Я этого не заслужила.

Эмилия замотала головой, огорчилась, взгляд её подёрнулся мутью. Словно она провалилась вдруг в воспоминания, не самые радужные. Наверняка Павел Осипович одаривал её также, не забывая напоминать ей, что это всё только по его милости, и она должна быть благодарна, и ноги ему должна целовать...

Александр тряхнул головой, отгоняя вспыхнувшую вдруг злобу.

— Сделай это для меня.

Эмилия распаковала флакон. Выставив перед собой руку, она надавила на распылитель и вошла в ароматное облако. Тонкая нотка цитруса и кардамона, дымный шлейф, кожа и мускус — Александр прикрыл глаза, наслаждаясь тем, как аромат звучит на ней. Драматично, богемно и как-то по-осеннему дождливо. Он шёл ей неимоверно. Ей шло быть такой — дорого одетой, недоступной для других, искренне, до смущения влюблённой. Эмилия Салимова не стоила шести миллионов — прокурор страшно просчитался. Она стоила гораздо дороже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 30

Ресторан «Империал» находился в Москве, недалеко от ипподрома и располагался на одной из старинных вилл, являющейся неполной реконструкцией древнего английского замка, специально выстроенного и состаренного. Сюда было сложно попасть — в «Империал» не пускали людей с «улицы», но и для «своих» очередь была порой на недели вперёд. Но только не для Воскресенских.

Они поднимались по широкой каменной лестнице, украшенной живыми цветами, и Эмилия доверчиво и пылко прижималась к его плечу. Каждый раз, когда Александр пытался заглянуть ей в глаза, она скромно отводила их и краснела. Воскресенский никак не мог понять, нравится ей здесь или она снова делала то, что хотели от неё другие — в данном случае, он.

Метрдотель — высокий, поджарый мужчина с сединой в тщательно уложенных волосах — встретил их проводил через весь зал к подвальной лестнице, ведущей в винный погреб. Эмилия явно никогда не была здесь — она с изумлением рассматривала тысячи кристальных люстр-подвесок, обрамлявший высокий, в четыре человеческих роста, потолок. Чёрный глянцевый пол казался скользким, как лёд, но, на самом деле, был абсолютно безопасен даже для дам на огромных шпильках — осторожно ступив на него и пройдя несколько шагов, Эмилия убедилась в этом и пошла смелее. Дойдя до середины зала, она вдруг резко обернулась и сникла.

— Что такое? — Александр наклонился к её уху, заботливо положив ладонь ей на открытую часть спины.

— Здесь Дарья Калинских и Катя Самарина. Смотрят на нас.

Младшая сестра Лены и младшая дочь Андрея Самарина, надо же, какая встреча! Дочки боссов двух группировок, одна из которых теперь враждебна. Эмилия знала их тоже, видимо, прокурор рассказал, ху их ху в их мирке. Александр не посмотрел в их сторону, они остались для него чёрным и розовым размытыми пятнами — пусть считают, что он их не заметил. Воскресенский мстительно ухмыльнулся — семейству Калинских будет, что осудить на семейном обеде. Их бывший зять с новой девицей, надо же, ни стыда, ни совести! А он не собирался щадить ничьих чувств, потому что о его чувствах мало кто заботился.

Александр лишь крепче обнял Эмилию.

— Пусть пялятся. Ты прекрасна.

Когда они спустились в погреб, метрдотель бережно передал их главному сомелье.

— Рады видеть вас, господин Воскресенский.

Невысокой, коренастый мужчина в коричневом переднике с поклоном проводил их до столика с диваном в конце помещения. Атмосфера от света и воздуха, царившая в верхнем зале, разительно отличалась от атмосферы винного погребка: тяжесть каменных сводов, дубовых балок, кованых светильников, отсутствие верхнего света и преимущественно тёмная отделка стен создавали ощущение уюта и интимности. Здесь они были вдали от чужих глаз. Эмилия расправила плечи и расслабилась, её красная помада отдавала теперь оттенком бордо, когда она улыбалась — уже не скромно, а открыто и радостно.

Сомелье расставил перед ними несколько бутылок, но Александр не смотрел на них, он любовался на Эмилию. Она поднесла к губам пузатый бокал, понюхала, отпила глоток, улыбнулась, что-то сказала сомелье. Сомелье улыбнулся ей и спрятал взгляд — Эмилия ему понравилась. Эмилия Салимова не могла не нравиться.

— Кальвадос, — она покрутила бокал в руке. Александр взглянул на её тонкое, почти прозрачное запястье. Изящный браслет из белого золота смотрелся бы на нём идеально. Стоит взять на заметку. — Как у Ремарка. Ты читал Ремарка?

— Лет в тринадцать отец вручил мне первую книгу по экономике, и я с тех пор читал только их, но что-то из зарубежной классики, кажется, я успел ухватить.

Они сидели близко друг к другу — плечо к плечу, бедро к бедру, утопая в мягкости дивана, покрытого шкурой коричневой норки. Александр откинулся на сиденье, рассматривая узкую спину Эмилии, упакованную в чёрный бархат, пока она неспешно говорила, держа голову к нему вполоборота. У неё была прекрасная осанка, вздёрнутый с достоинством подбородок, плавные, кошачьи движения — Эмилия Салимова могла дать фору любой Даше Калинских, которая больше напоминали ему хабалистых базарных девиц, работавших на овощном рынке. Была ли это выучка или природная аристократичность, Александр не знал, но это не мешало ему открывать её для себя с новых сторон.

Воскресенскому до боли под рёбрами захотелось дотронуться до этой спины, поцеловать острые вершинки лопаток — ничего более, только это, сексуальные игры он оставит для спальни — но к ним в перегородку из коварных решёток и живой изгороди постучался официант. Александр заказал их фирменные блюда: морских гребешков, мясо альпийской козы и дикую рыбу тюрбо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 31

— «Триумфальная арка». Равик встретил свою Жоан Маду на мосту. Она хотела покончить с собой. Очень похоже на нас.

Она задумалась. Её внимательный взгляд рассеялся, а уголки губ опустились вниз. Возможно, она сомневалась в своём выборе, возможно, жалела о чём-то. Александр не любил обсуждать отношения, но, почему-то, это любила делать каждая женщина, такова была их природа. И сегодня Александр не хотел с этой природой спорить.

— У них всё плохо закончилось… У нас такого не будет, — он выпрямился, чтобы взять на пробу бокал с белым вином. — И вообще, они там только и делали, что пили.

Эмилия рассмеялась. Александр улыбнулся, притянул её к себе за талию, положил подбородок ей на плечо, согнувшись дугой — сидя она оказалась невелика ростом, каблуки добавляли ей лишних четыре дюйма. Она повернула к нему лицо, прижалась щекой к щеке. Запах её кожи, смешанный с ароматом мандарина, её нежность, кальвадос, ударивший в голову — Александр чувствах себя окрылённым, по-дурацки счастливым, несмотря на ворох проблем, которые он оставил за порогом винного погребка.

— Я была для тебя лёгкой победой, да, Саш? — она кокетливо улыбнулась, но в глазах её застыла грусть и надежда.

Она, как и любая женщина, хотела быть последней и единственной. Александр был хорош в стратегическом планировании, но только, когда дело касалось бизнеса, в отношениях личных всё было куда сложнее. Но это не мешало ему наслаждаться иллюзией того, что это волшебство между ними продлится до конца жизни, и поддерживать её иллюзии. Ведь никто не знает, что будет завтра, если уж мыслить совсем философски…

— Ты считаешь я только и делаю, что побеждаю юных и прекрасных дев?

— Я почти уверена.

Эмилия чуть отсела от него, повернулась, посмотрела с вызовом. С ревностью. С необузданным желанием обладать им и только им. Пламя свечей играло в её глазах, тёмных, почти не проницаемых, с дьявольским, хмельным блеском где-то на дне их, отражался всполохами на чуть влажных губах. Александр смотрел на эти губы и не мог оторваться.

— Количество не слишком интересует меня.

— «Если женщина принадлежит другому, она в пять раз желаннее, чем та, которую можно заполучить — старинное правило». «Чёрный обелиск», — снова процитировала она Ремарка, взявшись за бокал. Эмилия выглядела встревоженной.

Официант принёс заказ. Сомелье вскрыл бутылку выбранного ими белого вина.

— Не читал, — он передал ей тёплое влажное полотенце для рук. — Ты чего-то боишься? — спросил Александр, когда все ушли. Эмилия долго молчала, разглаживая на коленях идеально ровную салфетку.

— Будущего. Боюсь, кто-нибудь заберёт тебя у меня.

— Этого не случится.

Александр был категоричен. Он взял её за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза. Она взволнованно хлопала ресницами и смотрела на его губы. Он поцеловал её. У её помады был привкус смородины.

Ему нравилось, как Эмилия разговаривает, как строит фразы — казалось, она не из этого времени. Её голос — томный, мелодичный, низкий — резонировал где-то в груди, приятно щекотал слух. Они ужинали, пили вино, Эмилия выбирала десерт, Александр — кофе. Ему было хорошо с ней. Не только спать, а даже просто сидеть вот так и молчать. Она будоражила его, волновала и в то же время сделалась для него островком покоя и отдыха. Рядом с ней он действительно не хотел больше думать ни о чём.

— Ты любил свою жену? — она вдруг выбила его из блаженной неги своим вопросом.

Воскресенский вздохнул. Когда-нибудь она всё равно подняла бы эту тему, так почему же не удовлетворить её любопытство сейчас? К тому же, кальвадос и вино отлично развязывают язык.

— Скажем так, я был не слишком счастлив в браке.

— Она не любила тебя?! — её брови изумлённо взметнулись вверх, словно тот факт, что не все женщины любят Сашу Воскресенского, а некоторые его вовсе ненавидят, был чем-то невозможным. Он усмехнулся. Всё-таки Эмилия умела ласкать мужское эго. Не только в постели.

— Она любила мои деньги. И я, скорее всего, её тоже не любил.

— Это очень грустно…

— Нет, не грустно. Так бывает, — Александр нащупал под столом её узкую маленькую ладонь. Она была ледяной. — Тебе не холодно? В подвале свежо.

Эмилия сжала его ладонь в ответ. Александр дотронулся губами до её виска. Ужин пора было сворачивать, ему хотелось остаться с ней наедине.

— Я немного устала. Поедем домой?

Александр снова поцеловал её. Долго, тягуче, многообещающе. Эмилия отвечала, пылко прижимаясь к нему всем телом, лаская холодными до мурашек ладонями его лицо, шею, зарываясь в волосы. Ни на секунду не прекращая обнимать её, Александр вызвал официанта и оплатил счёт. Когда они выходили из зала, Даши Калинских и Кати Самариной уже не было.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 32

Эмилия знала за собой эту гадкую черту — резкую смену настроений. Тайком от Павла она даже пила антидепрессанты, думая, что повредилась головой, увидев отца в петле. И сегодня она сама себя подвела — перестаралась, пока собиралась на ужин и почти у самого выхода поняла, что очень устала. Последние несколько дней выдались уж очень насыщенными. Развернули ей жизнь на сто восемьдесят градусов.

А после, увидев Александра в фойе — такого красивого, статного, в смокинге, ждущего её и только её — воспряла духом. Её сердце трепетало, как птица, когда он, осторожно касаясь, надевал ей на шею бриллианты. Которых она не заслужила. Не выстрадала. Эмилия почти привыкла, что подарки равно извинениям. Это уравнение так плотно засело в голове, что она чуть не расстроилась, когда Александр, кроме комплекта украшений наверняка баснословной стоимости, подарил ей её любимые «Амуаж…», которые навсегда остались в доме прокурора. Но Саша был искренен, он не пытался купить её расположение, ведь она и так уже отдала ему всё и отдаст ещё больше, стоит ему только намекнуть… И она снова была счастлива, глядя из окна его машины на вечернюю Москву.

Она расстроилась, когда увидела Дашу с Катей в «Империал». Даша посмотрела на неё так, словно хотела убить на месте. Эмилия была шапочно знакома и с ней, и Катей. Их представляли друг другу на одном из многочисленных приёмов, куда Осипович таскал её с собой, как ручную собачонку. Но ни та, ни другая не отнеслись к ней серьёзно и не удостоили даже парой фраз.

Они демонстрировали пренебрежение всем своим видом — богатенькие дочки богатых папочек против девицы, которая с таким вот «папочкой» спит, наверняка не ради глубины его души и красоты тела. Все всё друг про друга понимали и знали, а если не всё, то восполняли недостающее сплетнями. Эмилия не делала больше попыток с ними подружиться. И от этого столь пристальное внимание Даши Калинских пугало её, было ей неприятным.

Но потом Саша обнял её так, чтобы все видели, показав этим, что ничего не стыдится. И Эмилия снова почувствовала себя счастливой. Они сидели рядом, дегустировали вино, говорили ни о чём и обо всём на свете. Эмилия могла, наконец, говорить о том, что интересно ей, не натыкаясь на пустой, непонимающий, а порой и насмешливый взгляд. Саша слушал её и слышал, и она почти любила его в этот момент.

А потом вдруг вспомнила всё, с чего они начинали. Вспомнила о его жене. Ведь если бы не её нелепая смерть — надо же, уронить фен в ванную! — Александр был бы сейчас с ней, а Эмилия — наверняка в гробу, сбитая машиной. Ей хотелось быть в чём-нибудь уверенной, хотя она знала больше других, что в этой жизни нельзя быть уверенной ни в чём.

Ей хотелось, чтобы Александр Воскресенский никогда не любил свою жену, но её, Эмилию Салимову, обязательна полюбил бы. Хотелось, чтобы Саша боролся за неё, но в то же время не хотела, чтобы они с Осиповичем когда-нибудь где-нибудь пересекались. И ей было страшно спрашивать, чем закончилась история с её похищением.

Ведь Александр её похитил! Похитил из дома прокурора Москвы!

А к концу вечера она и вправду замёрзла — в платье с открытыми плечами холод подвала ощущался особенно сильно. Хмель отошёл и больше не согревал её, только объятия Александра давали ей живительное тепло, но одних объятий ей было мало…

— Ты умеешь водить?

Саша спросил её, когда они подходили к его блистающему хромированными колёсами «Линкольну».

— Никогда не садилась за руль.

У неё не было водительских прав, не было и у её матери — в их семье почему-то считали вождение автомобиля не женским делом. Да она и сама бы не рискнула: лавировать в плотном городском трафике, умудряясь ни в кого не врезаться, изучать все эти штрафы, парковки, миллион кнопок на приборной панели — всё это казалось ей недостижимой наукой, а с точными науками ей всегда было непросто…

Александр распахнул водительскую дверцу, сделал приглашающий жест. У него были хитрые глаза, он едва сдерживал улыбку.

— Ты шутишь?! Я разобью её. И я пьяна.

— Шучу. Но не совсем.

Алек сел в машину, завёл мотор и отодвинул до упора сиденье назад. Хлопнул себе по бёдрам, приглашая сесть. Эмилия, взбудораженная, испуганная и немного злая, не сделала ни шагу. Действительно пьяна или, наконец, освоилась и осмелела — Александр впервые наблюдал её такой. И она нравилась ему такой. Не податливый пластилин, не испуганная лань, а женщина, вдруг почувствовавшая под ногами почву. И Воскресенский был счастлив, что именно он дал ей эту почву.

— Ты тоже пьян. Первый же ДПС поймает нас.

— Миль, я даже не знаю сколько мне нужно, чтобы напиться. А насчёт патруля… Мне позволено немного больше, чем простым смертным… Давай.

Александр никогда не кичился положением, но здесь перед Эмилией, не смог удержаться. Рядом с ней он чувствовал себя юным и безбашенным. Этот азарт заразил и её. Она села к нему на колени, обняла, положила голову на грудь. Электропривод закрыл за ними дверь, и Александр втопил педаль в пол.

Эмилия кричала на резких поворотах, когда встречные и параллельно едущие машины сигналили им вслед за опасное вождение. Хохотала и прижималась к нему ближе, когда стрелка спидометра на прямом участке дороги приближалась к красной отметке. Она кричала и смеялась, когда Александр на пустынной части трассы предложил ей взять в руки руль. А после, когда адреналин прогорел, она лежала у него на груди, слушая, как сыто рокочет мотор его красивой машины, и обнимала его, целовала в шею над воротом белой рубашки, стараясь не оставлять следов помады, но всё равно оставляла. Ей больше не было холодно — жар его крепкого, сильного тела окутал её, размягчил и распалил, и для грусти не осталось места.

Ни один патруль не рискнул остановить машину с этими номерами.

— Ты всё ещё хочешь домой? — цепко следя за дорогой, Александр поцеловал её в макушку, зарылся свободной ладонью в волосы.

— Я хочу тебя, — Эмилия взглянула на него снизу вверх, преданно, с восхищением, оставила лёгкий поцелуй кончике подбородка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Один поцелуй, три слова, и в груди его снова полыхнуло.

— Значит, домой, — выдохнул он. — А потом тебя ждёт сюрприз.

— Какой?

— Всё по порядку, Миля.

Александр дотронулся до её бедра, провёл ладонью по всей длине огромного выреза. Эмилия хотела больше, дальше, но крепкая ткань корсажа и плотных трусиков-кюлотов в стиле ретро не давали на это шанса. Изабелле хотелось раздеться. Хотелось на самом деле, без принуждения. У неё не осталось ни стеснения, ни страха перед неизвестным, как бывало с Осиповичем, когда Эмилия могла лишь гадать, каким способом он будет её сегодня иметь. Воскресенский в постели был консервативен и по-хорошему предсказуем — и это радовало её, и давало ей простор для фантазии, и право решать самой, что делать со своим телом.

Они бросили машину на придомовой парковке и едва дождались лифта. Там внутри, несмотря на камеры, припали друг к другу. Эмилия едва успевала ухватить порцию кислорода, потому что не могла оторваться, и Саша не мог.

Поцелуи становились глубже, настойчивее. Она держала в ладонях его лицо, пока он задирал ей платье, прижимая спиной к зеркальной стенке лифта. Его рука скользнула по шёлку закрытых трусиков — они сидели на ней слишком плотно, как чёртов пояс верности, и Александр выругался, не найдя ни одной лазейки к желанному. На выходе из лифта они едва не столкнулись с портье, но даже не взглянули в его сторону. У Воскресенского дрожали руки, он никак не мог нащупать в кармане ключ-карту.

Она ждала с нетерпением того момента, когда избавится от платья и продемонстрирует лучшую себя — в чёрном комплекте, дизайн которого навеян модой ревущих двадцатых, закрытом, но оставляющий простор для фантазии. Как только раздался писк открываемой двери, Эмилия скользнула в темноту и нащупала сбоку молнию платья. Молния коротко взвизгнула.

— Эмилия… — было сказано с восхищением и предвкушением, когда она, перешагнув скомканное на полу платье, двинулась к его спальне.

Глава 33

На ней всё ещё были каблуки, бриллианты и прическа, но из молодой леди она превратилась в даму полусвета, женщину для утех. Эмилия знала, как вызывающе и будоражаще выглядит, и это заводило её ничуть не меньше, чем голодный взгляд Александра Воскресенского. Сейчас она хотела его как никогда. От усталости не осталось и следа — он завёл её, словно двигатель своего «Линкольна», и она оказалась безотказной, словно механизм.

— Слишком много одежды, — она придирчиво оценила его с головы до ног.

Он был прекрасен в этом смокинге, в белой рубашке с растерзанным воротом в красных следах её помады. Его щека, подбородок были в следах её помады, и он казался ей беспомощным, побежденным — таким, каким она мечтала его видеть, сидя запертой в особняке проклятого Осиповича.

Эмилия сделала два ленивых, нарочито медленных шага к нему, застыла на расстоянии ширины ладони он его груди. Он дышал медленно и глубоко, но бешено пульсирующая на шее венка и оттопыренная ширинка брюк выдавали его с головой.

— Так-так… — она коснулась его груди.

Александр дал ей верховодить, с улыбкой подставляясь под её быстрые, ловкие пальцы. Она скинула пиджак, расстегнула сорочку, взялась за брюки… Эмилия ласкала его через ткань трусов, покрывая поцелуями шею и грудь. Глядя ему в глаза, медленно опустилась на колени. Томно застонав, прижалась к нему щекой, игриво прикусила член через ткань трусов. Огладив его бедра, она спустила его бельё вниз.

Ей нравилось на него смотреть. Смотреть и видеть, как она действует на него. Как сильно Александр её желает. Ей нравилось ощущать во рту его твёрдую гладкость, нравилось делать ему хорошо.

С Осиповичом она выполняла лишь функцию, считая про себя секунды до финала, с Воскресенским же всё было иначе — ей хотелось делать это для него. Её умелый язык порхал вокруг головки, дразнил. Она вынимала его изо рта и помогала себе рукой, щедро смоченной слюной, а после брала его снова, и продвигалась глубже, дальше, до конца. Она давно натренировалась подавлять рвотный рефлекс — Эмилия глубоко дышала носом, расслабляя горло, двигалась, плотно сжимая губы и оставляя красные следы на стволе.

Эмилия сходила с ума от желания: ей хотелось ощутить его вкус хотелось, чтобы он залил ей рот, лицо, чтобы семя стекало по подбородку и падало светлыми шлепками на баснословно дорогое платье. Кажется, она сказала это вслух, как только на мгновение выпустила его изо рта, чтобы отдышаться.

— С удовольствием. Но позже.

Александр сделал шаг назад, избавился от оставшейся одежды. Эмилия смотрела на него снизу вверх, так и найдя в себе сил подняться с колен. Он был прекрасен. Как греческий бог. Подтянутый, но не перекачанный. Высокий, прекрасно сложенный, стройный. Его руки… Эмилия смотрела на них и не могла поверить, что этими руками он обнимал её. Александр крутанул запястьем, снимая часы, и Эмилия едва не застонала — у него были невозможно красивые пальцы. Ладонь, оплетенная сетью вздыбленных вен — широкая, длинная, мужественная. Рельефные плечи. Она ощутила, как захолодило между ног — ткань трусиков оказалась полностью мокрой.

— Иди ко мне.

Александр поднял её с колен, прислонился лбом к её лбу, взял её лицо в пригоршню. Поцеловал так нежно, так трепетно, что Эмилия на мгновение подумала, что он любит её. Уже любит, несмотря на то что их отношениям нет и недели. От его прикосновения по спине бежала дрожь — он коснулся её голых лопаток, дотронулся до шнуровки корсажа. Молча развернул её спиной, заставив опереться руками о комод, принялся расшнуровывать.

— Какая сложная упаковка… — он дёрнул зубами шнурок, Эмилия почувствовала его горячее дыхание на коже спины. — И как ты это надела?

— Есть небольшие хитрости, — уклончиво промурлыкала она в ответ.

Эмилия прогнулась, потёрлась ягодицами о его крепкий член. Ей не терпелось начать. Ей не нужны были ни прелюдии, ни дополнительные стимуляции — её бросало то в холод, то в жар, и руки подгибались, когда Александр случайно толкал её в спину, борясь с застёжками. Когда он взялся за её трусики, медленно, дразняще спуская их вниз, покрывая поцелуями её бёдра, ягодицы, Эмилия едва не застонала от негодования.

— Прямо сейчас, пожалуйста.

Прямо здесь, на комоде, у зеркала, где отражались её пьяные глаза.

Александр выпрямился, вырос позади неё, бросив перед ней скомканный чёрный лоскут. Его серо-стальные глаза потемнели до цвета тёмного грозового неба, зрачки расширились, когда он столкнулся с её пустым, невидящим, глубоким, как пропасть, взглядом.

Она опустилась на локти и толкнулась вперёд, ощутила между ягодиц его член. Александр словно издевался над ней — он ни на полдюйма не двинулся ей навстречу, испытывая её выдержку, свою выдержку. И Эмилия, поднявшись на носочки, толкнулась сама. Она сама насадилась на него. Сама двинулась назад, чтобы освободиться, прокричаться, продышаться от остроты ощущений. Насадилась снова, и снова. Она трахала его сама в той позе, в которой обыкновенно мужчине иметь женщину, и это лишь доказывало то, как велико её желание соединиться с ним. И это определённо льстило Воскресенскому.

— Полегче, — усмехнувшись, он слегка шлёпнул её по заднице, когда она стала неистовствовать, явно доводя себя до оргазма. Эмилия замерла, чуть развернула плечи, чтобы посмотреть на него.

— Не думал, что скажу это, но мне нравится, как ты злишься.

Стоя в неприличной позе, с его членом внутри, Эмилия умудрилась полоснуть его яростным взглядом. Совершенно бешеным.

— Не искушайте меня, господин Воскресенский, — прошипела она, словно змея.

— И что же ты сделаешь?

Алек крепко сжал её бедра так, что на нежной коже остались следы пальцев.

— Сама, — едва ли не прорычала она. — Всё сделаю сама.

— Я хочу посмотреть… — вдруг сорвалось с языка, и Эмилия резко выпрямилась, встряхнула волосами. Развернулась, дерзко взглянув на него, толкнула его в грудь, освобождая себе путь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 34

Александр не узнавал себя.

С ней он медленно превращался в похотливое животное.

С ней его фантазия становилась настолько разнузданной, что он сам себе удивлялся.

Он смотрел на неё, как загипнотизированный — как она идёт к постели, обнажённая, безупречно стройная, покрытая ровным южным загаром, как укладывается на тёмно-серое покрывало, как разводит ноги. Ему хотелось броситься на неё и одновременно хотелось смотреть, как она трогает себя, как погружает в себя пальцы, как шире раскидывает ноги, приподнимает бедра, чтобы оттрахать себя глубже, но Александр словно прирос к полу. Когда она застонала и дёрнулась, готовая вот-вот завершиться, он зажал в ладони член, чтобы не спустить только от одного этого зрелища. Больше тянуть было нельзя — её крик, глубокий, гортанный, шедший откуда-то из глубин, выбил его из оцепенения. Александр шагнул к ней, навалился сверху, развёл ей руки, прижал их к подушке над её головой. Взгляд её был мутным, она словно была не в себе — доведённая до исступления, до сумасшествия, которое Александр прервал на самом пике.

Он вонзился в неё, и крики продолжились. Александр вырвался в неё резко, грубо, до основания. Тела стукались о тела, скомканное под ними покрывало упало на пол, за ним скатились обе подушки, Александр не удивился бы, если б у кровати подломились ножки — никто никогда так яростно её не эксплуатировал.

Когда Эмилия, подгоняемая волнами сильнейшего оргазма, вцепилась в его плечи ногтями и попыталась выползти, Александр силой удержал её. Эмилию встряхнуло, мышцы живота налились тяжестью и сделались каменными, а потом — словно кто-то надрезал их ножницами — сдулись, растворились, оставив под кожей шар из воздуха. На пике она на мгновение провалилась в небытие и испугалась этого — впервые в жизни она настолько потеряла над собой контроль. Впервые в жизни её тело так бурно реагировало на оргазм.

Она не успела опомниться, не успела прийти в себя, когда Александр до боли сжав ей запястья, дважды толкнувшись в неё, сильно, глубоко, болезненно, завершился следом. Он кричал ей куда-то в шею, в ключицу, в плечо, тыкаясь в неё влажным лбом, и Эмилия понимала, что он испытывает ровно такую же бурю, что только что испытала она.

Александр расслабился и замер на ней, восстанавливая дыхание. Эмилия чувствовала, будто в неё налили воды — внутри было растянуто и влажно. Когда он вышел из неё, струйка семени щекотно стекла по участку кожи между бедром и ягодицей.

— Если ты хочешь дальше так развлекаться, мне нужны будут противозачаточные.

Свои она оставила в доме прокурора. Александр, как и прокурор, как и все мужчины у власти, не любил лишать себя удовольствия, сдерживать себя в чём-то или притуплять ощущения. Эмилия усвоила этот урок, когда обучалась в тайском салоне массажа у старейшей и опытной «массажистки», бывшей когда-то элитной эскортницей для таких вот мужчин. Эмилия усвоила, что именно им, женщинам, следовало заботится о предохранении и лучше никогда-никогда не лелеять мечты забеременеть от одного такого. Что случилось с такими хитрыми аферистками и их детьми, её «учительница» описывала в красках.

— Закажи Ирине всё, что тебе нужно, — лениво откинувшись на подушку сказал Александр. Янтарный отблеск справа привлёк его внимание — в баре стоял бренди. Захотелось выпить.

— Я смогу когда-нибудь выйти отсюда?

Вопрос, прилетевший в спину, заставил Алессандро замереть с вытянутой рукой в паре дюймов от бутылки. Он повернулся и взглянул на неё, нахмурился. Эмилия была беззащитна перед ним, как котёнок. Она была целиком в его власти: без денег без документов, без близких, к которым она могла бы обратиться за помощью. Ему стало чудовищно стыдно за то, что он даже не подумал об этом и, в то же время, он собственнически, ревностно не хотел её выпускать из-под своего крыла.

— Прости, Миль. Из одной тюрьмы ты попала в другую…

— Нет, милый, нет, — она замотала головой, тонкие чёрные прядки рассыпались по плечам. — Я счастлива быть здесь, просто… некоторые вещи мне хотелось бы делать самостоятельно, — она стушевалась, заскромничала и даже натянула одеяло на себя, скрыла наготу. Такой разительный контраст с той Эмилией, которая несколько десятков минут назад ублажала себя на его глазах. — Я же не буду просить тебя или твою секретаршу покупать мне тампоны.

— Не вижу в этом ничего страшного, — Александр улыбнулся, поцеловал её в макушку и потрепал за волосы. Такая милая… — Я дам тебе машину с водителем. И охрану. И ты можешь ездить, куда захочешь.

— Охрану? — её брови удивлённо взметнулись вверх, она присела на постели, не своя с Александра глаз.

— Я не простой человек, Миль.

Александр разлил бренди по стаканам, один протянул ей. Она сунула туда нос, принюхалась.

— Я знаю. Точнее догадываюсь. Никто ничего не говорит точно, — осторожно ответила она.

— И это хорошо, — Александр чуть стукнул своим бокалом о её и сделал глоток. — Будем считать, что я простой бизнесмен, у которого много врагов.

Эмилия вздохнула, опустила глаза, покрутила в руках бренди. Расстроилась. Ей снова хотелось говорить по душам, но не хотелось Александру.

— Когда-нибудь ты научишься доверять мне…

— Я доверяю тебе. Просто в моей жизни нет ничего интересного.

О чем говорить ей? О том, что у него двойная жизнь? О том, что над чертой закона он — законопослушный предприниматель, владелец консалтинговой компании, услугами которой пользуются крупнейшие концерны страны, а за чертой — босс одной из самых влиятельных группировок в городе? О том, как ему изменяла жена? О том, как отец муштровал его в детстве? Это было неинтересно. Об этом Александр хотел забыть. Забыть и забыться хотя бы на те минуты, что проводил с ней.

Эмилия пригубила напиток. Сморщилась.

— Крепкий…

— Зато будешь хорошо спать, — Александр поцеловал её в лоб и отправился в душ. На сегодня достаточно одного раунда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 35

Александр решил не пренебрегать утренней пробежкой — тело требовало физической нагрузки, а мозги — кислорода. Эмилия ещё спала, когда он, встав с рассветом, выпил витаминный коктейль, оделся в спортивный костюм и кроссовки и отправился в парк. Осень ещё не вступила в свои права, но утренний холодок упрямо напоминал о ней. Александр не любил холод, он любил влажный морской воздух и ветер, после которых кожа словно покрывается солью и белеет, и горит после.

Когда он в последний раз видел море?

Пробежку прервал звонок Лёни Багирова.

— Доброе, Саш. На твоё имя только что пришёл пакет без обратного адреса. Мы его проверили на предмет ядов и взрывчатых веществ, всё чисто. С обратной стороны приписка «Бумаги…», — он зашуршал пакетом, видимо переворачивая его для того, чтобы передать фразу дословно. — «… для обольстительной госпожи Салимовой». Мне его вскрыть или сам? Ты в курсе, что это или выяснить?

— Оставь в моем кабинете.

Александр не стал вдаваться в подробности. Это были документы Эмилии. Господин прокурор выполнил свою часть сделки.

— И ещё новость. Мои люди в прокуратуре выяснили, что Осипович отозвал заявление о проникновении, — сказал ему Леонид, и, немного помолчав, добавил. — Ты ничего мне не хочешь сообщить?

— Тебе отчитаться? — зло процедил Александр.

Всё то отеческое и покровительственное, что было в Багирове, вдруг начало его раздражать. Александру вдруг мстительно захотелось указать ему на его место, несмотря на то, что именно Леонид организовал рискованную аферу с похищением и, казалось бы, имел право знать, во что ввязывается. Александр до зубовного скрежета не любил обсуждать свои решения — ему достаточно было критики отца за каждый неверный шаг. От Леонида он этого точно терпеть не будет.

Леонид ничего ему на это не ответил.

— Искандер Борисович обеспокоен текущими делами. Ты давно не был в особняке, — осторожно, словно делая шаг по минному полю, заметил он.

— Я заеду, когда вернусь.

— Когда вернёшься? — переспросил Леонид, делая акцент на последнем слове. В его голосе слышалось недоумение. Александр никого не посвящал в свои планы и посвящать не планировал.

— Я улетаю. На пару дней. Мне тоже иногда полагается отпуск, правда?

Связь прервалась, разговор был закончен. Леонид сунул телефон в карман и, поднявшись в кабинет приёмную, оставил пакет Ирине Константиновне. Проследил — по старой профессиональной привычке следить за всеми и контролировать всё — чтобы она отнесла его в кабинет.

Леонид чувствовал, чем ближе Александр к власти, тем сильнее он отгораживался от близких, тем выше строил вокруг себя стены — не стены, целые башни, с которых взирал на всех свысока. И эта несчастная девчонка с оленьими глазами — сильное чувство или каприз безграничного мужского эго? Леонид не знал ответа на этот вопрос, но он его отчаянно беспокоил.

Потому что когда-то он знал одну такую девочку…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 36

Даша Калинских уже полчаса с шумом цедила горькую кофейную прослойку, продираясь сквозь приторную молочную пенку капучино. Дрянь неимоверная. Что-что, а кофе в этом фитнес-клубе готовили отвратительный. Лучше бы смузи какой-нибудь заказала, с ним время тянулось бы не так скверно долго.

Через обширное панорамное стекло, разделяющее бар и спортивные залы, она уже полчаса наблюдала, как её новый инструктор — Макс Ковалёв — красовался с боксерской грушей в зале боевых направлений. Он занимался без майки, словно бы намеренно демонстрируя любопытствующим идеальную вытесанную спину с широкими «крыльями», плечи и руки, на которых, казалось, видно каждую мышцу и вену. Не тощ и не перекачан, идеальный баланс мускул и жира — Дашка закусила трубочку, оглушительно громко всосав в себя липкую смесь молока, кофе и воды. Хотелось бы проделать то же самое с его членом.

Сидящая чуть впереди неё немолодая, но отчаянно молодящаяся блондинка с коричневой, изжаренной в солярии кожей обернулась и смерила Дашу недовольным взглядом, Дашка в ответ показала ей средний палец. Не она одна задержалась в клубе, чтобы полюбоваться на нового инструктора, но уступать она никому не собиралась. Дарья Владимировна Калинских привыкла брать всё, что ей захочется.

Когда Даша впервые увидела Максима, он показался ей фриком: выбритые виски, длинные, скрученные в гульку волосы, цветные татуировки на спине, груди и предплечьях, кольцо в носу, пухлые, темно-бордовые губы, будто бы подчеркнутые татуажем. Не похож на нормальных — на тех, с кем она привыкла проводить время. Не похож на Сашу Воскресенского — вылощенного, идеального, как картинка с журнала. Наверное, именно поэтому её так потянуло на Макса — полную его противоположность.

Ей было шестнадцать, когда Воскресенские в полном составе впервые переступили порог дома Калинских с явным интересом к перемирию, сотрудничеству и кроме того, к их дочерям. Размазывая противоположным концом трубочки остатки молочной пены по стенкам стакана, Бьянка вспомнила, какой была тогда дурой.

Ей было шестнадцать, у неё вовсю чесалось в причинном месте, хотелось любви и прочих радостей жизни, она загорелась Сашей с первого взгляда, понятия не имея о том, что её в принципе никто не рассматривал — они с Леной уже успели познакомиться заранее, в более непринуждённой обстановке и, кажется, понравились друг другу. Быть в роли отвергнутой влюбленной дуры Дашке чертовски не понравилось, а в шестнадцать лет любое светлое чувство легко обратить в ненависть.

Она укреплялась в этом чувстве, слушая рассказы сестры о скуке семейной жизни, об угасшей страсти, о равнодушии, о прыщах на заднице и волосах в носу. Укреплялась, глядя на идеально подобранный галстук, на идеально начищенные ботинки, на идеальные до тошноты пальцы, которыми вшивый интеллигент Воскресенский держал вилку и нож на семейных ужинах, зная, насколько на самом деле не идеален его внутренний мир. Она укрепилась в нём окончательно, когда сестры не стало.

Боги, она бы трахнула Александра Воскресенского из одной только ненависти, чтобы после выставить его вон, как уличную потаскуху; жаль, что в этом мире — мире, принадлежащем мужчинам — такое в принципе невозможно. Она хотела убить его, увидев в «Империал» с какой-то потаскухой в тряпках от кутюр, и это всего спустя всего месяц после смерти Ленки! Этих дешёвых потаскух видно за километр, слишком уж они стараются показать свою «светскость», оставаясь при этом насквозь фальшивыми. Кажется, она эту сучку уже где-то видела. Наверняка чья-то бывшая шлюха. А ведь Дашка думала, что Воскресенский куда более разборчив и брезглив, чтобы пихать член в чужих баб.

Когда Макс закончил тренировку и скрылся в направлении душевых, Даша с облегчением отбросила изжеванную трубочку, поднялась со своего места и бесцеремонно плюхнулась на стул, стоящий напротив блондинки. Клинских вытащила из рюкзака три сотни долларов и положила их на стол.

— Слушай, сходи купи себе сумочку или смотайся в клуб, трахни какого-нибудь бармена, а его оставь мне. Если будешь выпендриваться, твой банановый шейк окажется у тебя в декольте, окей? — произнесла она, перегнувшись через стол.

Дашка знала, как её гаденькая, злая улыбочка действует на людей. Она делала её похожей на чокнутую маньячку. Блондинка спала с лица, но деньги взяла и удалилась молча и гордо. «Малолетки оборзели совсем», — бросила она перед самым выходом. Даша усмехнулась. Один бой выигран, остался ещё один. Небрежно забросив маленькую спортивный рюкзак на плечо, она направилась в зал боевых направлений.

— Поехали в отель, я оплачиваю.

Дашка не стала церемониться, все эти традиционные предтрахательные жеманничанья были ей чужды. Капельки воды блестели на полностью обнажённом теле Макса Ковалёва, и она не была уверена, что вообще дотянет до отеля. Сгодилась бы даже скамья в раздевалке.

— Ты забавная, — он внимательно и чуть насмешливо оглядел её с высоты своего немалого роста, откинув в сторону полотенце. Даше пришлось сделать над собой усилие, чтобы смотреть ему в глаза, а не вниз. Вариант отказа она не рассматривала. — Лучше ко мне, не люблю, когда за меня платят.

Она бросила свою машину у клуба и села к нему на мотоцикл.

Конечно же, у него был мотоцикл — такие парни не водят седаны. И, конечно же, маленькая, захламленная квартира — чёрт, как в таких люди вообще живут и как не дохнут в панике от клаустрофобии, но Дашке было не до разглядывания интерьеров в ту ночь.

Они ввалились в коридор, отчаянно целуясь и скидывая на ходу одежду. Бьянка кусалась, царапалась, срывала до хруста бельё — до невозможности жадная, она хотела всего и сразу. Макс со снисходительным смешком, которого она даже не заметила, позволил ей верховодить. Дашка толкнула его на диван, вцепилась в пряжку ремня его узких джинсов.

— Помоги, — скомандовала она, и Ковалёв, не переставая улыбаться, расстегнул ширинку и приспустил джинсы.

Дашку возбуждал этот вид. Она обожала этот орган, приносящий удовольствие. Стеснение было ей чуждо — она развернулась, влезла на диван и расставила колени по обеим сторонам его головы, сходу предъявив парню впечатляющий вид, и принялась работать над ним руками и ртом. Макс тоже умел делать хорошо — она с криком восторга насаживалась на его язык и пальцы, изгибаясь, чтобы подставить под них все свои чувствительные места.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Трахни меня в задницу, — рявкнула она, и Макс, поставив её на четвереньки, выполнил в точности всё, что она требовала.

Дашка ловила кайф от своей победы, она ловила кайф, глядя, как Макс кончает ей на лицо, в рот, на грудь, ей нравилось чувство стянутости кожи, нравилось, как от спермы саднит мелкие ранки, как он наотмашь бьёт её по заднице за то, что она «чертовски плохая девчонка».

Она не осталась на ночь, Макс и не настаивал.

Но она пришла на следующую ночь.

Пришла бы и в третью, но Макс сказал, что занят. Они встречались трижды в неделю, и, однажды Дашка поняла, что хочет перетащить к нему чемодан и всецело подстроить под себя его странное расписание. Ей хотелось большего. Ей всегда хотелось большего, будь то сумма на кредитке или чьё-то внимание, а чёртов Макс Ковалёв всё ещё оставался независимым от неё.

Пока история идет к финалу, приглашаю в ещё одну свою историю из цикла "Опасные мужчины"

"БОЙ БЕЗ ПРАВИЛ. ЗА ЛЮБОВЬ"

Аннотация

– Добудь мне номерок вон той чёрненькой.

– Слушай, Мишань. Эта девчонка не из таких... – Костров непонимающе глядит на него, и Левон поясняет. – К которым ты привык.

– То есть я только с курицами могу мутить, по-твоему?!

– Я имел в виду, что серьёзные отношения тебе ни к чему сейчас.

– Давай я сам как-нибудь разберусь, а?

– Ну, как знаешь. Потом не говори, что не предупреждал.

Они оба связали свою жизнь с кровью и болью. Михаил бьётся на ринге, а Ярослав спасает жизни в скорой. Что будет, когда бывшие любимые вдруг настигают обоих? Что будет, когда врачу придется выйти на ринг, чтобы заменить отца?

Здесь будет:

- ОГНЕННЫЙ и БЕШЕНЫЙ ПАПАША взрослого сына????

- Красивый, умный сынок-медик, который дружит с головой. (непонятно в кого????)

- Первая любовь, получившая шанс на продолжение.‍❤️‍

- Кровавый спорт ????

- Бывшие. Встреча через время.

- Девяностые и наши дни.

Содержит нецензурную брань.

Кусочек

Гремят первые аккорды «Эй Си/Ди Си» – значит, время выходить. Адреналин гонит кровь, пульс подскакивает, хочется орать, потому что всё внутри кипит и требует выхода. Костров готов жрать этот пропитанный азартом и рёвом толпы воздух, так его пробирает от всего этого, мама не горюй! Он толкает дверь ногой и ныряет в тёмный коридор, точечно освещённый лампами по бокам.

На него наезжает камера, и зал вопит, гудит, как стая животных. Миха скалит зубы в объектив, зная, что картинка сейчас транслируется на главный экран – толпа взрывается воем в ответ. Впереди мерцает прямоугольник света – через несколько десятков метров его ждёт «клетка», освещенная здоровенными плошками софитов. Распорядитель выкрикивает его имя, и Михаил Костров врывается тараном в этот слепящий свет, вскидывает руки, приветствуя зрителей.

Смешанные бои стремительно набирают популярность. Для «ЮЭфСи» это лишь второй турнир, однако, по сравнению с первым, аудитория, только подумать, выросла в пять раз! Миша знает, его лицо сейчас мелькает в сотне тысяч телевизоров по всей стране, и от этого желание показать всем, чего стоит боец Миша Костров по прозвищу «Скала» растёт с бешеной скоростью.

Он влетает в «клетку», бьёт кулаками по прутьям, в упор игнорируя соперника, спокойно стоящего в одном из углов. Со щитком с цифрой один выходит девчонка в коротких чёрных шортах, да, Наташа, точно, её так зовут. Улыбаясь, она обходит ринг, держа щиток на уровне груди, и Мишке хочется заглянуть за него, потому что сиськи у неё тоже отпадные. И ноги, и задница. И личико. Костров ловит её взгляд, улыбается, подмигивает. Наташка смущённо сдерживает ответную улыбку, прячет глаза. Эта цыпочка уже одной ногой в его в постели, осталось только пояс добыть.

ЖДУ ВАС В МОЁМ ПРОФИЛЕ! НЕ ЗАБУДЬТЕ ПОДПИСАТЬСЯ, ПОСТАВИТЬ ЗВЕЗДОЧКУ И ДОБАВИТЬ В БИБЛИОТЕКУ. АВТОРАМ ЭТО ОЧЕНЬ ВАЖНО!

ВСЕМ ЛЮБВИ, ДОБРА И ПРЕКРАСНОГО ВЕЧЕРА!

Глава 37

Она слишком часто думала о нём. Посиделки с подружками уже не были так веселы, как раньше, а оставаясь в одиночестве, Дашка всё чаще вспоминала Лену, грустила о ней.

Открывала её инстаграм, вылавливала там редкие фото Саши Воскресенского. Предавалась ненависти. А после снова звонила Максу. Часто, гораздо чаще, чем прилично. Да что такое вообще прилично? Дашка, родившаяся на стыке двух культур, ни одной не усвоила в полной мере — отец, рано овдовевший и сменивший после их матери уже четвертую жену, больше баловал их с Леной, чем воспитывал.

Она стала дарить Максу подарки: дизайнерские шмотки, очки, гаджеты. Дашка никогда не смотрела на ценники, и, конечно же, никогда их не отрывала.

— Слушай, я надеюсь, ты понимаешь, что всё это не серьёзно. У меня есть девушка.

Он сказал это как бы между прочим, будто бы шутя — Дашка замечала, что он вообще редко бывает чём-то всерьёз озабочен. Они валялись в постели — два взмокших, расслабленных тела — и Дашка едва смогла собрать мысли в кучу, чтобы осмыслить его слова.

Она в упор не хотела замечать женских тряпок в его квартире, упорно не желала мириться с тем, что четыре ночи из семи он проводит с другой. Она ни с кем не собиралась делиться своим новым приобретением. И уязвленное женское самолюбие, которое закололо вдруг где-то под левой грудью, шло побоку.

— Брось её, — заявила она, рявкнула, словно приказала, но Макс, казалось, даже не почуял, как сменился тон её голоса. Расслабленный, чуть циничный кайфуша по жизни, притом рьяный зожник и веган (оказалось, он ещё и инструктор по правильному питанию) — бабы вились возле него, как пчёлы, и Дашка сама не помнила, как оказалась такой же пчелой, которым Макс Ковалёв не вёл счёта. Её не устраивал такой расклад. Ни при каких условиях. Уложив его в постель, она ничего не выиграла, кроме минутного торжества победы. Его сердце ей не принадлежало.

— Зачем? — рассмеялся Макс. — Она классная. Кира — лучшая татуировщица в городе. Это она всё сделала. — Макс был покрыт татуировками от шеи до крестца, от коленей до щиколоток. Чёрт, сколько же времени они вместе?! — Вот её портрет.

Он ткнул пальцем на рисунок, выбитый на плече. А Дашка думала, что это Мерилин Монро.

— Пусть бьёт кому-нибудь другому, — невозмутимо хмыкнула она, поднимаясь с постели.

— Не жадничай, — Макс игриво потрепал её за волосы, а потом отправился на кухню делать себе смузи из пророщенного зерна и грейпфрута. — У нас с ней свободные отношения. Можем оставить все, как есть. Хочешь, познакомлю с ней? Она реально крутая.

Он говорил о ней с восхищением. Дашка почувствовала, что сейчас сама себе откусит язык.

— У меня есть деньги.

— У меня тоже. Мне хватает.

— У меня дохрена денег. Я могу купить тебе весь этот сраный зал. Он будет твой.

Она не знала, какой ещё аргумент применить. Годился любой способ — она готова была купить его расположение.

— Ты забавная, Даш.

У неё перед лицом помахали красной тряпкой. Её, как собаку, растравили и оставили без крови. Колесо раскрутилось, Дашка уперлась рогом. Она не могла, просто не могла отступить. От своего отца, Володи Калинских, она могла добиться своего бычьим упрямством и истерикой, но Макс Ковалёв — не её отец, он совершенно чужой ей мужик, который не брал на себя никаких обязательств. Здесь такое не сработает. Но Дашка уже не могла остановиться. Она пошла за советом к Вите — начальнику её охраны, от которого ей часто влетало за то, что она каким-то совершенно волшебным образом умудрялась сбежать из-под опеки.

— У Владимира Юрьевича есть враги. Вы не должны себя так безответственно вести, Дарья Владимировна, — выговаривал он ей, когда она впервые умотала с Максом на мотоцикле. — Он едва пережил смерть Елены Владим…

— Я просто потрахаться захотела, всё нормально, — оборвала его тогда Дашка, с удовольствием замечая, как он, благовоспитанный мужчина средних лет, заливается краской. Она не хотела слышать о Лене, не хотела снова предаваться тягучим, тоскливым мыслям. Не хотела вспоминать об Саше Воскресенском, но думала и думала о нём день за днём, как долбаная мазохистка.

Его образ всегда присутствовал в её жизни каким-то несмываемым оттиском, тенью, неискоренимым воспоминанием, записанным в подкорку. Как никогда не забывается первая влюблённость, так Дашка не могла забыть ему его пренебрежения.

Ей было всего шестнадцать, и тогда она ещё только училась принимать и понимать себя. Тогда она всерьёз засомневалась в своей привлекательности, и лишь множество и множество партнёров смогли вернуть ей веру в себя. И тут снова. Макс Ковалёв с таким же нахальным, высокомерным пренебрежением, с одним лишь отличием — оно было прикрыто лёгкой, беззаботной улыбкой. Он никогда не называл её красивой. «Забавная». Дьявол, да что таить, она всегда уступала Ленке в красоте, но можно было хоть разок соврать?! Будь оно всё проклято.

Дашка прекрасно знала в какой семье родилась, знала, что им позволено больше, чем простым смертным, и не могла этим не воспользоваться. Когда она пришла за советом к дяде Вите, она уже точно знала, что делать. Выяснить, где работает «Кира — лучшая татуировщица в городе» труда не составило. Выяснить её расписание, её передвижения — дело техники. Главное, найти нужных людей и хорошо им заплатить. И набраться терпения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 38

Макс пропал из зала на неделю. Он не звонил ей, Дашка вдруг поняла, что он вообще никогда не звонил ей первым, всегда только она. У администратора клуба Дашка выяснила, что Макс взял две недели за свой счёт. Вечером она всё же решилась ему позвонить. Он согласился встретиться, но не у себя в квартире, а в кафешке на углу. Он опоздал, до блевоты лучезарная официантка Настя дважды подлила ей кофе. Когда Макс, наконец, явился, Дашка не узнала его. Он словно потускнел, лицо посерело и осунулось, его извечный оптимизм улетучился, во взгляде появилась растерянность и тоска. Претензии о том, что она, как дура, ждёт его уже сорок минут, и вообще, куда он, чёрт возьми, пропал, так и остались колом во рту — она сумела выдавить из себя лишь блеющее «Что случилось?».

— Киру похитили.

— В смысле? — Дашка почувствовала, что её жаром обдало, под кожей и плотью словно бы зачесались кости. Она нырнула рукой под стол и схватила себя за коленку, сжала, сделала себе больно, чтобы хоть как-то унять навязчивый, нервный зуд.

— Я приехал домой и увидел, что её вещей нет. Только записка, — Макс полез в карман своей косухи, но остановился на полпути. Он выучил текст наизусть, не за чем было трепать бумагу. — «Милый, прости, всё кончено. Я встретила свою любовь, и я уезжаю. Не ищи меня», — сухо процитировал он, и Дашка почувствовала, как у неё вспыхнуло лицо. — Я заявил в полицию, пока нет результата.

— Она тебя бросила, это же очевидно.

У неё звенел голос.

Дашка почувствовала, как страх неумолимо ползёт по пищеводу вместе с тремя порциями американо. Она отдала это дело на откуп профессионалам, считая, что чем меньше она знает, тем меньше окажется замешана. Дашка не знала ни о содержании записки, ни о подробностях исчезновения проклятой татуировщицы, но это не спасло её. Не помогло показаться удивлённой. Она больше не могла смотреть ему в глаза. Она выдавала себя с головой.

— Не-е-ет, — с улыбкой протянул он, но теперь в этой его полурассеянной ухмылке вечного кайфуши Бьянке почудился яд. — Знаешь, почему?

Он протянул ей свой телефон, открыл сообщения. Дашка ничего не понимала: ни слова, ни буквы.

— Она бы никогда не назвала меня ни милым, ни дорогим, ни любимым. Никогда. «Придурок» — это было её слово. А «Стерва» — моё. Это подстава. Её похитили, Даш, — он посмотрел на неё так, что у Дашки затряслись руки. Когда она возвращала ему телефон, эту трясучку заметил и Макс. — Ты ничего не знаешь?

Только сейчас Даша в полной мере осознала, что по её приказу был убит человек. Чувство страха разоблачения, чувство ответственности — поганое чувство. Надо было поговорить с отцом, как бы между прочим узнать, что он думал, что ощущал, отдавая такие приказы. Явно он не трясся от страха, как осиновый лист, так чего же она трясётся?!

— Я надеюсь, всё выяснится, — выдавила из себя она, поднимаясь из-за стола. Она забыла оплатить счёт, до блевоты миленькая и добренькая официантка Настя что-то пыталась крикнуть ей вслед, но, увидев её лицо, осеклась.

— Я тоже надеюсь, Даш, — донёсся ей вслед голос Макса. В нём слышался звон бензопилы.

Она выдала себя. Одно чёртово неправильное слово — «милый», мать его, «милый» — и всё пошло прахом. Чёрт, как же страшно.

Сев в машину, Дашка набрала номер дяди Вити. Придётся просить его ещё об одной услуге. Макс Ковалёв стал для неё проблемой, а проблемы Дашка Калинских очень не любила.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 39

Сюрпризом для Эмилии оказался небольшой отпуск на Карибах. Саша объявил ей об этом утром после пробежки, когда она, чутко спавшая, услышала, как он вернулся. Он сказал, что они вылетают в ночь, и у неё есть целое утро, чтобы подготовить список необходимых ей вещей.

Эмилия смотрела не него, только что вышедшего из душа: свежий, полный энергии, с чуть влажными волосами, голыми, стройными и сильными ногами, голым торсом с россыпью капелек воды на плечах — и чувствовала, что сейчас просто взорвётся от счастья и не сможет поехать ни на какие Карибы. Александр сказал ей, что на Барбадосе, на приколе в частном порту, стоит его яхта «Галина». Женское имя. Эмилию некстати уколола ревность.

— Так зовут мою мать, — пояснил Александр, надевая рубашку и запонки, и Эмилия выдохнула с облегчением. И снова улыбнулась.

Ей понадобилось немного: солнцезащитный крем, три купальника, три сарафана, босоножки и шляпа. На сайте «Хьюго Босс» она заказала любимые очки каплевидной формы, без которых раньше никогда не выходила даже на дневной променад или шоппинг. Зайдя в любимый интернет-магазин нижнего белья, она выбрала пару «сюрпризов» для Саши. Закончив с покупками, Эмилия отложила ноутбук и заскучала.

В гостиной стоял золотисто-бежевый рояль — удивительно роскошный, но, как ни странно, очень подходящий к ультрасовременному интерьеру квартиры Воскресенского, но ей почему-то не хотелось сейчас на нём играть. Оставшись одна, Эмилия вдруг ощутила безмерную пустоту своей жизни.

Ей казалось, что она — просто красивая обложка, под которой были одни лишь белые страницы. Эмилии стало страшно. Страшно, что когда-нибудь она надоест Саше, что он остынет к ней и отошлёт от себя куда подальше, а она ничего не сможет сделать.

Эмилия Салимова умела только принадлежать, а сама по себе она ничего не стоила. Она понимала, что её тревоги и смены настроения только вынимают ей душу до дна, мешают жить счастливо — наконец-то счастливо рядом с человеком, которым она восхищается, а не пытается не ненавидеть и быть благодарной — но ничего не могла с этим сделать. Эмилии хотелось на улицу, но она не смела ослушаться Александра.

Вечером он привёз ей маленький чемодан от «Луи Витон» и целый ворох брендовых бумажных пакетов — всё что она заказала, и Эмилия снова ощутила себя на седьмом небе.

— Устроишь мне показ мод? — Воскресенский со смехом плюхнулся на огромный серый диван в гостиной и подцепил пальцем первый попавшийся пакет. Эмилия подбежала и почти вырвала его из рук.

— А вот это я тебе не покажу… Пока не покажу, — она игриво погрозила ему пальцем. В пакете было нижнее бельё.

Она примеряла платья, лёгкие и летящие — коричневое в белый горох, зелёное с ветками пальм и белое. Купальники — коричневый, в комплект к платью, классический красный и купальник-боди с вырезом почти до пупка тропической расцветки. Она вертелась, как модель на подиуме и делала шуточные проходки, и Александр неизменно сопровождал каждый её выход бурными овациями.

Позже, когда они сидели рука об руку в маломестном самолёте частной авиакомпании — Александр считал наличие собственного самолёта расточительством, любое имущество или приобретение должно приносить доход — решилась рассказать о своих чувствах.

— Как бы я ни пыталась наслаждаться одним днём, я не знаю, чего ожидать.

— Чего бы ты хотела?

Александр внимательно слушал её. Он держал её за руку, изредка поднося её запястье к своим губам, чтобы оставить на нём лёгкий поцелуй. Он не был занят собой, делами, работой. Саша был с ней, всецело с ней, и она тянулась к нему, доверяла, не боясь быть высмеянной, как то бывало с Осиповичем. Прокурор называл её чудачкой, приправляя это своей коронной «зажралась и не знаешь, куда себя деть». Он советовал ей качать задницу, чтобы не потерять конкурентоспособность, потому что «на твоё место много желающих, киса». Эмилия с ужасом вздрагивала, вспоминая это. Вспоминая, как добровольно позволяла себя унижать…

— Не знаю… — она снова вздрогнула, прогоняя страшные воспоминания, повела плечом, ощущая тепло плеча Саши, почувствовала, что под защитой — Может, закончить всё-таки колледж. Найти занятие себе по душе…

— Ты можешь делать всё, что тебе угодно. Я поддержу тебя.

— И будешь рядом? — она повернулась к нему, посмотрела в глаза. При свете люминесцентных ламп они делались светлее, прозрачнее, глубже. Она тонула в них. Сеть тонких — самых первых — морщин обрамляла их, придавала его взгляду серьёзности.

— Буду.

Он поцеловал её пальцы. Крыло самолёта разрезало облако. Хмурая осенняя Москва остался далеко внизу.

— Такой огромный выбор… Это сложно.

Она верила ему. Верила, что весь мир теперь у неё на ладони. Она обязательно откроет своё ателье. Или поступит в консерваторию. Станет солировать в джаз-оркестре. Она, как ребёнок, заново попробует жизнь на вкус — всё вокруг казалось ей прекрасным и неизведанным.

— Мы никуда не торопимся, правда? — спросил он, подцепив пальцем её подбородок.

Впереди были несколько дней вдвоём и только вдвоём. От предвкушения у неё чесались ладони и щекотало в груди. Потянувшись к нему через подлокотник, Эмилия поцеловала его.

В рубашке поло с коротким рукавом и в светлых брюках он выглядел непривычно — Эмилия видела Сашу только в костюмах — но ему невероятно шло.

Ей казалось, что ему пошло бы всё — от кожанок до твидовых пальто, настолько непринужденно и уверенно он нёс себя по жизни. Он был полон огня и азарта, и Эмилия тянулась к нему как цветок к солнцу. Она вспоминала, что Паша на отдыхе только ел и спал, иногда ходил в казино, но никогда не поддавался азарту — отбив проигранное, он тут же сворачивал игру и уходил, утаскивая Эмилию с собой за руку. Александр же водил яхту и любил быструю езду. Он нырял в море прямо с мостика, а после со смехом выливал в джакузи, где она нежилась под солнцем, шампанское, бутылку за бутылкой.

Морская волны разбивались в пену, когда Саша разгонял лёгкую яхту до предельной скорости. Брызги летели ей в лицо, и она кричала, и смеялась одновременно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А потом они пришвартовывались у рыбных ресторанчиков и обедали, ужинали, сидя за маленькими круглыми столиками в плетеных ротанговых креслах. Его руки, смуглые, моментально принимающие загар контрастировали с белой свободной рубашкой, волосы кудрявились, а щетина отрастала в модную бороду, обрамлявшую его обветренные, солёные губы, и спускалась на шею. Эмилия смотрела на него во все глаза, словно на божество, упавшее с небес, и Воскресенскому невероятно льстил этот её взгляд. Он купался в её восхищении и одаривал её восхищением в ответ на те невероятные эмоции, которые она заставляла его испытывать. Рядом с ней он чувствовал, что способен свернуть горы и развернуть реки вспять.

Глава 40

Александр открывал в себе новые, неизведанные грани чувственности. Когда он увидел Эмилию в портупее на голое тело — в тот самом «сюрпризе» — то сперва опешил. На ней не было ничего, кроме опоясывающих грудь, талию и бедра лакированных ремней. Шею обхватывал тонкий ошейник с карабином, а в руке она держала не то поводок, не то плётку, Александр так и не разобрался. Потому что не знал, куда смотреть.

Смотреть хотелось везде: на пышную грудь с крупными тёмными окружностями сосков, обрамлённую треугольниками из чёрных кожаных полосок. На стройные бёдра, перехваченные тремя рядами тонких ремней, на манящую линию бикини, где из этих же ремней было собрано некое подобие трусиков. Ни одного лоскутка ткани, только голая кожа. Живая человеческая и звериная нарезанная на тонкие ломти.

В этом было что-то первобытное, и Александр почувствовал, как изнутри поднимается нечто такое же, тёмное, тягучее, бесконтрольное. Мгновение — и его словно электрическим током пронзила мысль, что проклятый Осипович любил именно так. На поводке. Поставив её на четвереньки, как собаку…

— Нравится? — словно учуяв его замешательство, спросила Эмилия.

Она мгновенно распознала изменения в его взгляде, она научилась это делать, живя с непредсказуемым прокурором, и едва не испугалась, что переборщила.

— А тебе? — Александр закинул ногу на ногу и чуть подался вперёд, складывая подбородок на скрещенные ладони чтобы она, посмотрев вниз, не увидела, что да, чёрт возьми, ему нравится. Но он не хотел, чтобы его Эмилия делала что-то по принуждению. Это теперь был его пунктик.

Она поняла, что он имел в виду.

— С тобой всё, что угодно.

Потому что Александр Воскресенский — не Осипович, не гнилая свиная туша с одной лишь похотью во взгляде. Потому что Александр Воскресенский — мечта, вдруг ставшая реальностью.

Она подошла к нему так близко, что её бедра коснулись его коленей. Его ладони коснулись плоского, но мягкого живота, Александр дотронулся до кожаной полоски обнимающей её талию. Чёрт, так соблазнительно.

Эмилия протянула ему плётку.

— Нет, — твёрдо ответил Александр, отводя её руку в сторону. Он не станет делать ей больно даже в игре.

— Тогда так.

Она накинула плеть ему на шею, обвила, потянула на себя. Александр поймал её губы, жадно, настойчиво впился в них. Эмилия оттолкнула его, погрозила пальцем.

— На колени.

Она умела быть госпожой, и рабыней тоже. Она умела всё, её всему обучили, и это теперь не вызывало у неё чувство стыда и собственной грязности, а окрыляло, будоражило, вселяло гордость. Она ловила безудержный кайф от того, что теперь верховодит она. Что ей есть, чем его удивить. И Александр был удивлён.

Его никогда не ставили на колени, его никогда не заставляла подчиняться женщина. Строгое воспитание, строгая семейная иерархия, консервативность и приверженность традициям во всех сферах жизни — всё это отчаянно сопротивлялось где-то внутри, ворочалось тяжёлыми камнями, но какая-то его часть, скрытая на самом дне души, хотела этого. Хотела узнать, каково это, отпустить вожжи, и посмотреть, что будет.

Александр смотрел на неё снизу вверх, глазами полными вожделения и ожидания. Удивительно кроткий и даже немного испуганный новизной ощущений, и Эмилии хотелось кричать, так её переполняли эмоции. Обстановка каюты располагала к утехам: дерево, красный текстиль, постель от стены до стены, лепнина на потолке, обрамляющая большое круглое зеркало. Эмилия не хотела думать о том, кто здесь был до неё, она хотела остаться здесь навсегда.

Последней и единственной.

— Я должна видеть твои руки.

И откуда в её медовом голосе взялось столько твёрдости? Александр со смехом положил ладони на колени.

— И в глаза мне не смотреть!

— Эмилия, — Александр рассмеялся. Она казалась ему котёнком, тонкокостным и мягким, как желе, который яро храбрится и шипит, поднимая на загривке шерсть.

— Ч-ш-ш! — она дёрнула поводок. Александр от неожиданности покачнулся. Взглянул на её тонкие, как веточки, руки — удивительно, сколько силы в них таится. — Я не разрешала тебе говорить.

Эмилия обошла вокруг, дотрагиваясь кончиками ногтей до голых, загорелых плеч и шеи, покусанной солнцем — Александр забыл про крем от загара — зная, что делает больно. Дотронулась бедром до его лица, чувствуя, как щекочет и колется щетина, когда он прильнул к ней. Она развернулась и, чуть прогнувшись в пояснице, позволила — приказала — ему ласкать её языком, без помощи рук. От ощущения собственной власти колотилось сердце, от возбуждения подгибались колени. Уму непостижимо, Александр Воскресенский — неприступный, холодный, красивый, как сам дьявол — вылизывает ей зад, и сегодня она примет его везде — на дне пакета с «сюрпризами» как раз лежала и ждала своего часа анальная пробка с зелёным кристаллом, так похожим на изумруд.

Эмилия замечталась, и едва не упустила момент, когда он схватил её за бёдра.

— Руки!

— Ну хватит.

Александр рывком поднялся с колен и свалил её на кровать. Подтягивая прямо за ремни, подмял под себя, стянул с себя шорты.

— Ты совершенно не умеешь подчиняться, — улыбнулась Эмилия, притягивая его к себе за шею.

Всё вернулось на круги своя, но этот его взгляд — умоляющий — она не забудет никогда, даже если он больше не повторится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 41

О громком скандале Александр узнал из утренних газет. В нём фигурировали имена Данила Воскресенского и Павла Осиповича. Иск о взяточничестве, который он готовил против него, просочился в сеть и разбился о контрдоказательства.

Адвокат Осиповича обвинял Данила в подлоге, следствие занималось причастностью «Воскресенский Консалтинг» и «Мостостроя» к этому скандальному событию.

В жёлтых изданиях кое-кто из журналистов приплёл Эмилию Салимову, как яблоко раздора.

Утечка шла со всех сторон и Александр сбился с ног, пытаясь найти её и заткнуть. Телефон Данила не отвечал. На дисплее высвечивался пропущенный звонок из дома. Разговаривать с отцом Александр не хотел.

Эмилия спала после перелёта, и он не стал её беспокоить. Мыслями Александр был уже далеко. Плотно закрыв за собой двери гардеробной, он собрался и немедленно выехал в «Воскресенский консалтинг».

В офисе будто бы ничего не изменилось, но напряжение висело в каждом коридоре, словно растяжка для мин. Если бы не чёртовы газеты, этого бы не было — рядовым сотрудникам ни к чему знать, как трясёт верхушку. Акции «Воскресенский консалтинг» упали на восемь процентов. Банки прислали несколько электронных писем с осторожными вопросами. Партнёры и ключевые клиенты звонили в приёмную — Ирина Константиновна записала два десятка коротких сообщений для Александра. Секретарша отчиталась ему на словах, принеся в кабинет два кофе. Это была лишь малая часть айсберга — за дверью его ждал Лёня Багиров. Александр жестом велел Ирине Константиновне пригласить его.

Багиров был хмур как никогда. Его вытянутое, остроскулое лицо, казалось, ещё сильнее похудело, цепкие орехово-зелёные глаза впали из-под набрюзгших вдруг век, стали смотреть как-то зло. Александр словно видел перед собой копию отца, чей звонок на мобильный он отклонил по дороге в офис, и от этого раздражение его росло, как снежный ком.

— Обрадуй меня, — зло хмыкнул Воскресенский, пододвигая себе кофе. Он кивнул на вторую чашку, но Багиров не двинулся с места.

— Благодарю, я выпил дома. Больше нельзя, сердце уже не молодое, — он дёрнул уголком губ в попытке улыбнуться, но у него вышла лишь кривая ухмылка, очень злая.

Александр мерещилось осуждение даже в горшке с цветами. Нарастающее напряжение вкупе со стыдом горело в груди, не давало спокойно, с достоинством сидеть на месте. Директорское кресло вдруг стало до чёртиков неудобным, словно кто-то наложил под обивку камней в попытке выпихнуть его с поста.

— Калинских вовсю пользуются ситуацией. Они договорились с китайцами. На нашей территории, которую Володя решил вернуть себе, решено строить завод. Это инсайдерская информация. Суд над Федей Романовым состоится во вторник, на следующей неделе.

Шевелений на спорной земле Александр ещё мог ожидать, но не провала с Романовым. Дело-таки довели до суда и теперь оно всё больше напоминало публичную порку. Данил не смог выбить даже залог и всё ещё прохлаждался в Дубае.

— Некоторые командиры недовольны, они не чувствуют себя в безопасности…

— Данила отстранить от работы с «Воскресенский консалтинг». Людей успокой. Найди его. Из-под земли достань.

Отчеканил Александр и коротко кивнул головой — значит, разговор окончен. Леонид вышел из кабинета, плотно притворив за собой дверь. Александр набрал секретаршу и попросил вызвать к себе Демида.

Сколько его не было? Всего каких-то четыре дня? Четыре дня и пять ночей. Он позволил себе всего четыре дня и пять ночей, и всё вокруг начало рушиться.

Александр вспоминал об Эмилии: карабины и ремни портупеи, красные следы на её коже от них, её красивый рот, полный его семени, блеск кристалла между её ягодиц и это томное ощущение бархатистой узости и полной власти. И это её «Саша» глубоким, тягучим контральто… Точно ли оно стоило того? Что он вообще хотел? Что хочет сейчас? Догнать ускользающую юность? Забыть, кто он такой? Поиграть в героя-любовника? Доказать что-то самому себе? Только вот что…

Эмилия Салимова подняла его до высот небес, но делала ли она это от чистого сердца? Или воспроизводила то, что умеет лучше всего — притворяться? Или благодарить за спасение? В присутствии Эмилии Александр не мог думать трезво, но вдали от неё сомнения крались к нему, словно ядовитые змеи… «Знаешь, чего я хочу? Чтобы ты был счастлив». Нельзя же так искренне притворяться…

Через несколько секунд затрезвонил коммутатор. Включив громкую связь, Александр выплюнул раздражённое «да», уверенный в том, что это Ирина что-то не так поняла. Что там можно не понять, он же чётко сказал…

— Это что, демонстрация?! Решил показать, какой ты большой и сильный? Мальчишка! Ты всё развалишь к чертям собачьим! У тебя два дня, чтобы разрешить это дерьмо, иначе я сам этим займусь!

Голос Искандера Борисовчиа прогремел над ним, словно погребальный колокол. Оглушительно. Выбил из него дух. Александр словно проглотил кол — ни согнуться, ни развалиться в кресле, ни встать — он так и сидел, до ощутимой боли сжимая рукой краешек стола. Стыд перехватил горло железным обручем. Ярость бурлящей лавой поднималась откуда-то из желудка, застревала злобным рыком в сжатых до скрипка зубной эмали челюстях. В эту секунду Александр готов был поклясться, что ненавидит своего отца.

Ненавидит за то, как он смачно тыкает его носом в дерьмо, не обращая внимания на очевидные заслуги. Всё, что Александр сделал для Семьи и для «Воскресенский консалтинг» считалось само собой разумеющимся, а стоило ему оступиться…

«Ты — мой преемник, Александр. Если я стану щадить тебя, то другие не пощадят».

Искандер сказал ему это после того, как выпорол розгами. Тогда Александру было двенадцать, он тогда впервые присутствовал на казни. Всего двенадцать, но отец счёл его достаточно взрослым, чтобы начать постигать науку той жизни, которой жила диаспора. Но Александр не был готов. Увидев кровь, он испугался. Испугался и расплакался на глазах командиров. Александр до сих пор помнил тот жгучий стыд и жгучую боль в израненной спине. Тогда он уверовал в то, что слабость — смертельный грех и всё, что делает отец — благо. Что так нужно. Что так лучше для него. Но после той пощёчины вера его пошатнулась. Что-то внутри надломилось, а после Эмилии — да, именно после неё! — взбунтовалось. Эмилия стала спичкой, упавшей в лужу натёкшего бензина.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 42

В приёмной началась суета. Слышались всхлипы, разговоры, голос брата. Александр вскочил со стула — кресло отъехало от стола и ударилось в стенку. Через мгновение Демид распахнул дверь, едва не стукнув его по носу — Александр успел удержать полотно рукой. Брат молча повернул голову и бросил красноречивый взгляд на рабочее место секретарши. Ирина Константиновна сидела в обнимку с коробкой бумажных салфеток и горько плакала. Услышав Александра, она подняла на него мокрые, красные глаза, попыталась встать. Демид бросился к ней и мягко усадил обратно.

— Простите Александр Искандерович, я… он, этот человек… он сказал… что, если я не соединю… что я… и мои дети…

Александр сквозь зубы выругался. Отец сумел довести до нервного срыва даже его секретаршу.

— Успокойтесь, Ирина Константиновна, ничего он не сделает вашим детям, — сдержанно попытался приободрить её Александр, но секретарь лишь громче всхлипнула. Плечи её затряслись, она всеми силами пыталась остановиться, затыкая себе нос и рот салфеткой, вероятно, чувствовала перед ним вину и стыд.

Александр боялся, что она задохнётся. Заглянувшему на шум охраннику он сделал знак рукой.

— Отвезите её домой.

Как назло, раздался звонок мобильного. Александр нырнул обратно в кабинет. Это была Эмилия. Первое, что ему хотелось сделать — просто сбросить звонок.

— Прости, Миль, я не могу сейчас говорить, — выдавил он из себя и отрубил связь, не дождавшись от неё ни слова в ответ.

Александру не хотелось обижать её, вины Эмилии в происходящем не было, но он не сумел обуздать раздражение. Ему было сейчас абсолютно не до неё.

— Что происходит, Саш?

Он не заметил, как Демид оказался позади него, не заметил, как тот вошёл и прикрыл за собой дверь. Всхлипы в приёмной стихли, повисла удручающая, глубокая тишина, Александру казалось, что он слышит своё дыхание.

— Полный швах, как ты заметил.

Он отошёл к окну.

Сквозь кудрявые белесо-серые тучи пробивалось солнце. Москва-река волновалась, и лучи солнца подсвечивали белым гребни волн. Она напоминало Александру море. Под солнцем оно становилось бирюзовым.

Александр уже скучал по морю, несмотря на то что был там только вчера. Все ждали хорошей погоды: от улыбчивого синоптика по телевизору до пожилого уборщика, сметавшего возле «Воскресенский консалтинг» первые осенние листья.

Прятавшиеся по домам люди скоро повылезают на пикники и прогулки, кто-то рискнёт войти в остывшую уже воду.

И всё обязательно пройдёт.

И трудности опять сделают его сильнее, и повысят его в собственных глазах, и, наверное, в глазах отца. Когда-нибудь.

Вернётся Данил. И она снова разгребут всё, что наворотили, как разгребали всегда…

Всё будет хорошо. Всё будет…

— Кто такая Эмилия Салимова? — твёрдый голос брата выдернул его в реальность. Демид стоял напротив его стола, сложив на груди руки. В его глазах была твёрдая решимость добиться ответа. И Александр не стал противиться.

— Я увёл женщину у прокурора.

— Ты вообще понимаешь, что творишь?

— Он её бил.

— Это вообще не твоё дело! А вдруг она в сговоре? А вдруг они все тебя подставляют?! Мог бы спасти кого-нибудь попроще, чёрт тебя дери!

Сначала Демид был спокоен, но с каждым словом тон его голоса повышался, становился резким. Он кричал на него, по-настоящему кричал! Демид, тот, чьей выдержке и терпению стоило поставить памятник. Средний брат смотрел на него дикими глазами, резкими взмахами рук подчёркивая каждое слово, летящее в Александра, словно метательный нож.

Первое, что пришло ему на ум — толкнуть его в грудь и залепить отрезвляющую пощёчину. Это было записан в подкорку, потому что Александр не знал, не видел, как бывает по-другому, но он до зубного скрежета не хотел поступать, как отец.

— Закрой рот, Демид, — прорычал он.

— Сам закрой! — выкрикнул брат и тут же осёкся, затих. — Прости.

Демид отвёл глаза, потёр ладонями лицо, взъерошил волосы. Он — единственный из троих сыновей был похож на мать, и отчасти поэтому с ним не хотелось бороться. Александр сдувался. Гнев и дух противоречия улетучились, когда он услышал это «прости», сказанное с досадой от того, что до этого «прости» вообще дошло.

Александр отвернулся к мини-бару, взял два стакана и пузатую бутылку скотча.

— Ты прости. Ты прав. Я сам миллион раз говорил себе это. Но дело сделано.

Демид от выпивки не отказался. Взгляд его посветлел, и Александр вдруг ясно ощутил, что они с Демид на одной стороне.

— Где она сейчас?

— У меня.

— Осипович свирепствует?

— Вряд ли. Я заплатил ему за неё.

Демид закатил глаза, устали прикрыл лицо ладонью, разом прикончил свою порцию алкоголя.

— Саш, ты с головой дружишь вообще?

Александр лишь усмехнулся в ответ. Он сам бы хотел это знать.

— Пойдём пообедаем?

Воскресенский хлопнул брата по плечу, Демид кивнул. Они вышли из кабинета мимо непривычно пустующего рабочего места Ирины Константиновны. Вместе. Молча поддерживая друг друга.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 43

Александр вернул Эмилии документы, купил телефон и забил туда свой личный номер. Завёл на её имя кредитку, дал ей безопасную, комфортную машину с личным водителем-телохранителем и пропал для неё.

Он почти не говорил с ней, сухо и отрывисто объясняя, что занят. Возвращался поздно, когда она уже крепко спала. Эмилия буквально вставляла спички в глаза, чтобы дождаться его и поговорить — наверняка у него были какие-то проблемы на работе, ей хотелось поддержать его — но организм раз за разом передавал её. Когда она чутко просыпалась ближе к рассвету, то видела его крепко спящим и тихо радовалась, что он хотя бы приходит. Эмилия старалась не допускать мысли, что стала неинтересна ему, но это чувство — ужасное чувство подавленности и ненужности — порой накатывало, и невозможно было от него отбиться.

И когда он вернулся в шесть вечера с букетом роз и огромной круглой подарочной коробкой в руках, у неё отлегло от сердца. В коробке оказалась элегантная красная шляпка — Александр сказал, что завтра они едут на скачки. Позже водитель занёс в квартиру бумажный пакет из супермаркета, и после душа Саша сам приготовил ужин.

Он умеет готовить — это было для неё удивительным открытием. Александр был сосредоточен и одновременно расслаблен, словно готовка была для него чем-то вроде медитации. Он не допускал к своему таинству её — разрешил только снять кожуру с помидор. Под его ловкими пальцами сыр, базилик и оливковое масло превратились в соус, куриное филе в сочную отбивную, баклажан, лук, сладкий перец, сладкий картофель и длинная зелёная фасоль — в аппетитные овощи-гриль с поджаристой корочкой.

— Пробуй, — Александр поднёс к её рту деревянную ложку с порцией соуса. Эмилия осторожно дотронулась до него кончиком языка, боясь обжечься.

— По-моему, идеально. Где ты научился готовить?

— На Сицилии, у меня там дед жил, эмигрировал в девяностые. Он всегда говорил, что мужчины — лучшие повара.

Эмилия была так счастлива в этот момент, что не верила сама себе. Он был здесь, с ней, и все те мучительные, одинокие вечера, которые не могло скрасить даже любимое музицирование, забылись, как плохой сон.

Александр был в одном фартуке и мягких домашних штанах, босой, с мокрыми после душа волосами, которые, высыхая, завивались, и ей вспомнились Карибы — самые прекрасные пять ночей в её жизни.

Она занималась любовью, трахалась, как животное, покорно отдавалась — всего пять ночей, но за эти пять ночей она испытала все оттенки чувственной любви, как никогда и ни с кем.

Опыт и умения без любви ничего не стоят — Эмилия поняла, как сильно ошибалась, думая, что сможет жить без неё, что чья-то щедрая рука заменит чувства.

Ощущения, когда дрожат колени при одном лишь виде своего возлюбленного. Когда пересыхает в горле при одном лишь его взгляде. Когда сердце вдруг бешено начинает биться при одном лишь его прикосновении. И Эмилия снова хотела его. Прямо на кухне, пока цыплёнок парминьяна томился в духовке. Не дождалась ночи, нарушила привычный ход вещей, снова пошатнула его приверженность традициям, его последовательность, уже не боясь показаться навязчивой. Эмилия отдалась чувствам, не оставив в себе ни капли загадки, и будь, что будет.

— Ожидание лишь усиливает желание, верно, Эмилия? — со смехом сказал он, вынимая её ловкие маленькие руки из своих штанов, когда она подошла к нему сзади.

— Это не про меня, — Эмилия по целовала его в середину спины, провела кончиком языка вдоль линии позвоночника. Лёгкое платье и бельё она заранее оставила в спальне, и Александр, увлечённый готовкой, даже не заметил, как она тихо пробралась на кухню совершенно голая.

— Я уже понял.

Резко развернувшись, Александр подхватил её под бёдра и усадил на разделочный стол.

Он любил её долго, тщательно, безжалостно, не обращая внимания на звякнувший таймер духовки, словно точно так же, как и она, скучал по ней все эти дни. Каменная столешница непригодна для голой спины — Эмилия чувствовала, что стирает кожу на позвонках, но не хотела останавливаться. Она привыкла терпеть и никак не могла побороть эту привычку. Боль и удовольствие ударили в голову пряным контрастом, и на вершине удовольствия у неё прыснули слёзы из глаз.

— Миль, всё хорошо? — Александр повернул к себе её лицо, обеспокоенно посмотрел ей в глаза, стёр подушечкой пальца слезинку, так некстати прокатившуюся по щеке.

— Да, так бывает. Когда слишком хорошо.

Она сбежала в душ, чтобы смыть с тела его следы, а вернулась уже к великолепно накрытому столу. Александр вручил ей бокал вина. Спина уже не болела, но на ней остались багровые следы. Она скрыла их под шёлковым халатом — ей не хотелось, чтобы её Саша расстраивался.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 44

«Центральный Московский ипподром» уже с утра ждал своих первых гостей. Александр вместе Эмилией, одетой в облегающее красное коктейльном платье, прибыли почти к самому началу скачек. Места на трибунах были заполнены, в воздухе витала атмосфера азарта и праздника, распорядители принимали ставки. Их с Александром провели в вип-ложу, где для особых гостей были накрыты фуршетные столы. Эмилия дважды была на скачках с Павлом Осиповичем, но так и не научилась в них разбираться: прокурор больше внимания уделял еде и разговорам с «нужными людьми». Люди были всё те же — Эмилия замечала знакомые лица.

Многие неприкрыто глазели на неё — Эмилия Салимова оказалась самой ярко одетой дамой на ипподроме. Александр не стеснялся выставлять напоказ её яркую южную красоту — она, черноволосая и темноглазая, облачённая в глубокий, почти кроваво-красный, затмевала собой остальных женщин, и за это некоторые из них смотрели на неё, как на даму полусвета.

Ощущение превосходства и какое-то тайное злорадство, что он сейчас с ней, именно с ней, а не с кем-то из них, заставляло держать спину ровно, задирать подбородок повыше и тянуть носочек при ходьбе, но в то же время повышенное внимание страшно смущало её.

На неё смотрели с завистью. И с осуждением. Ещё в прошлом году она была здесь с другим мужчиной, а сегодня… С самим Александр Воскресенский, пределом мечтаний многих и многих женщин здесь. И даже его женатый статус не мешал им питать иллюзии, статус же вдовца ещё сильнее всколыхнул их интерес к его персоне. Эмилия чувствовала это. Здесь были и жёны, и любовницы, и такие же, как она. Эскорт. Сопровождение. Дорогие продажные девицы. Которые потеряли себя в погоне за лёгкими деньгами, и заливали теперь пустоту алкоголем, антидепрессантами, а кто-то наркотиками. Когда живёшь такой жизнью, это неизбежно. Павел рассказывал, как красивых девочек (а иногда даже известных актрис, моделей, певиц, блогеров) передавали друг другу, как подарок. С рекомендациями, прайсом, ценниками. Как эти девочки ездили на секс-вечеринки, где за ночь у них могло быть пять, десять, двадцать, пятьдесят партнёров. Всё это Осипович рассказывал ей в красках, чтобы она ценила его добродетель, и знала, что её ждет, если она не будет послушной девочкой. Саша был прав, рано или поздно, она бы надоела прокурору. Надоест ли она Воскресенскому? Действительно ли это любовь, или просто игра на ощущениях?

Александр не всегда был рядом с ней — разговоры с «важными людьми» преследовали её и здесь. Когда он, извинившись, отошёл в сторонку с какой-то женщиной поговорить о делах, Эмилия почувствовала, как больно уколола ревность. Ей собственнически хотелось, чтобы он был с ней и только с ней, но умом понимала, что это невозможно. Она подошла к смотровой площадке, взялась за перила, выглянула на арену. Лошади волновались в загонах, вот-вот должны были объявить старт.

— Привет.

Её окликнули сзади. Она повернула голову. Протиснувшись сквозь плотную толпу, рядом с ней встала Дарья Калинских. На ней был нежно-розовый костюм-двойка и белая шляпа с огромным пучком страусиных перьев. Эмилия завертела головой в безуспешной попытке найти взглядом Александра или хотя бы наметить себе путь отхода. Ей не хотелось говорить с Дарьей.

Её высокомерный, насмешливый взгляд выносил прочь всю её уверенность в себе. Соседствование с сестрой бывшей жены Саши вызывало у неё смутное чувство тревоги и вины, словно она украла его из семьи, сбила с пути, не дала доносить траур. Её тревожило то, что Дарья, которой никогда не было до неё дела, вдруг подошла теперь к ней сама. Это определённо было связано с Александром. Она никак не могла найти его взглядом в толпе, и от этого волновалась ещё больше.

— Эльвира?

— Эмилия, — поправила она. Ей показалось, что Даша намеренно коверкает её имя, чтобы продемонстрировать пренебрежение.

— Ох, прости, — она деланно закатила глаза. — Как дела?

Эмилию ошарашил этот вопрос. Такой задают подружкам, а не малознакомым людям. Впрочем, ожидать соблюдения этики от такой дамы, как Дарья Калинских, было глупо.

Они с ней были почти ровесницами, но Даша вела себя, как хозяйка жизни, порой нагло и нахраписто. Это было ещё одной причиной не желать с ней контакта — Эмилия попросту терялась от чужого хамства.

Объявили старт, и конники рванули из-за ворот. Раздались возбужденные вопли толпы, рядом с ней кто-то вскрикнул «Давай, Звезда, вперёд!», и это позволило ей взять время на обдумывание ответа.

— Хорошо, — она не придумала ничего лучше.

— Хорошо? Всего лишь?! — воскликнула Даша, звонко хлопнув в ладоши. — Ха, да я бы на твоём месте прыгала от счастья.

— Что ты имеешь в виду?

— Заполучить такого красавчика. Да после жирного гадкого ублюдка. Да, я терпеть не могу Осиповича. Он такой мерзкий. И старый. И наверняка вонючий, да? — Дашка рассмеялась, высоко запрокинув голову. Эмилия почувствовала, что под толстым слоем грима начинает краснеть. — Он часто бывает у нас в гостях. Когда у него потеет лоб, у меня пропадает аппетит.

Эмилия не могла понять, к чему она ведёт. Этот разговор не напоминал советскую болтовню. Дарья Калинских влезла в её грязное бельё по локоть с явным намерением её уколоть.

— Я бы и за миллиард с ним не легла. А тебе, по слухам, хватило шести миллионов.

Что-то внутри поджалось, свернулось в узел. Нехорошее предчувствия — предчувствие того, что настолько прекрасно всё быть не может — снова вернулось к ней. Эмилия чуть повернула к ней лицо, стараясь сохранить максимально беспристрастное выражение лица.

— О чём ты?

В глазах Даши блеснул жадный, животный огонёк, сделавший её похожей на тронутую. Она склонилась над её ухом и быстро-быстро заговорщицки зашептала.

— Слушай, расскажи, как было. Мы тут все головы сломали с девчонками, — увидев недоумение на лице Эмилии, она пояснила. — Ладно, направлю тебя. По слухам, Воскресеснкий заплатил ему шесть миллионов российских за тебя. Ну, чтобы ни у кого не было претензий. И Осипович не в обиде, и Александр получил, что хотел. Правда, не понимаю, почему именно тебя, к нему любая бесплатно бы побежала…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мне нужно отойти.

Эмилия нырнула в толпу, на ходу сдирая с головы шляпку, мгновенно ставшую слишком вычурной, безвкусной, дурацкой. Её поманила к себе пирамида с шампанским — срочно нужно было сделать глоток.

Почему-то Эмилия поверила ей. Поверила, что такое действительно могло быть.

Если Осипович купил её, то почему этого не мог сделать и Воскресенский? Чем они, по сути, отличаются друг от друга? Её не искала полиция, и прокурор не пытался выйти с ней на связь. Её похитили из дома прокурора города Москвы, и после всё было так, будто этого вопиющего акта не было вовсе. Они ведь могли договориться. Может, и вправду Александр взял её в аренду, как и предлагал ему Павел тогда на мэрском балу? После всего, что она испытала, до сих пор наивно верить в любовь? Нельзя влюбляться в своих покровителей, ей же говорили. Это только боль, одна боль…

Эмилия усмехнулась. Её душили слёзы. Вторая порция шампанского едва протиснулась сквозь сжатое спазмом горло. Она вела себя, как чёртова истеричка, и пусть. Взяв ещё один бокал, Эмилия направилась к туалетам. Пойманного по дороге официанта она попросила напомнить, где здесь выход. Всё также держа спину прямо и улыбаясь, Эмилия Салимова прошла мимо ушлых секьюрити и оказалась в ухоженном зелёном саду. Затерявшись среди густых кустарников, она направилась туда, где слышался шум дороги…

Глава 45

За два часа до старта забега Лёня Багиров сообщил Александр у, что Данил только что сел в самолёт. Вечером брат будет в Москве. Александр надеялся, что он осознаёт всю цену своего попустительства. У них осталось меньше суток, чтобы всё уладить. От иска к прокурору следовало или откреститься, или давить до конца. С другой стороны, к ним и их контрактам с «Мостостроем» подкрадывалась антимонопольная служба и правоохранители, и с этим тоже нужно было что-то делать. Александр притащился на скачки, которые всей душой ненавидел, считая их скучнейшим развлечением для снобов, чтобы разузнать, какие настроения царили среди людей.

Светские мероприятия были обязательными в его деловой и общественной жизни: на них заключались соглашения, делились слухами, получали информацию из первых уст. Вовремя выпущенная сплетня могла здорово навредить репутации, выпущенный в ответ, равноценный по значимости слух, мог развернуть общественное настроение в иное русло. Это была политика и дипломатия — тонкое дело, где требовалась сосредоточенность и умение просчитывать на несколько шагов вперёд. Порой Александр задавался вопросом, кто он больше, босс или бизнесмен, и никогда не мог прийти к однозначному ответу. Времена, когда проблемы решались одним лишь оружием, давно прошли. «Воскресенский консалтинг», а точнее многие его ответвления в виде дочерних фирм, никогда не были кристально чисты, и при огромном желании — и бесстрашии — до этого можно было бы докопаться. Александр чувствовал себя зависшим где-то посередине: между патриархальным укладом жизни отца и реалиями современного мира.

Подавая Эмилии бокал шампанского, Александр огляделся. Здесь были представители Самарских и Дима Борисов — босс Семьи Борисовских собственной персоной. Владимира Калинских видно не было.

— Ни я, ни Даня не можем ни в офис попасть, ни дозвониться до тебя. Что за ерунда?

Когда они с Эмилией мирно пили шампанское и беседовали — кажется, Александр что-то рассказывал ей об истории возникновения скачек — его дёрнула за рукав Лиля Воскресенская. Жена младшего брата выглядела взвинченной и даже одета была как будто бы наспех. Простое светлое платье с пиджаком больше подходило для пикника, а шляпа, огромная, соломенная, купленная, казалось бы, где-то на уличном лотке, норовила слететь с головы при каждом порыве ветра. Лиля удерживала её рукой. Шепнув Эмилии пару слов и подтолкнув в сторону смотровой площадки, Александр отошёл в сторонку. Он не ожидал увидеть здесь невестку, не ожидал и не хотел превращать мероприятие в семейные разборки.

— Вероятно, моя служба безопасности просто очень хорошо работает.

— Ты не хочешь со мной поговорить?!

— Тебе есть, что сказать мне? — с иронией произнёс Александр, пригубив шампанское. Он словно бы прятался от неё за этим бокалом, делал из него баррикаду. Александр не хотел смотреть на Лилию, он глядел куда-то поверх её шляпы, потому что злился на неё, и эту злость едва сдерживал. Лилия работала на брата, и всегда была в курсе его дел. Но вот с ней решать вопросы ему совсем не хотелось.

— Я прошу помочь. Я просила сменить представителей обвинения, потому что Осипович замешан в этом. Я уверена, что Фёдора Романова слил кто-то из конкурентов. Он действительно занимался наркоторговлей, Саш … Он смог бы найти лазейку, времени было мало…

— Для поездок в Дубай и сопровождения там сделок у него было время? Или ты была недостаточно компетентна?

Лита шумно выдохнула. Полные губы, изогнутые словно лук, поджались в тонкую линию. Она ненавидела, когда кто-то проезжается по её профессионализму — честолюбивая, властная и беспросветно глупая, считавшая себя при этом умнее других — и Алек с удовольствием проехался по её больной мозоли. Он бы вышвырнул её из «Корелли консалтинг» ещё вчера, но официально — и очень предусмотрительно — она перешла в фирму Данте, как только та открылась. С этим фактом он уже ничего поделать не мог.

— Ты просто хочешь, чтобы так было, — зло прошипела она. — Позволь мне вернутся к делу, Алек. Я должна выступить в суде. Мне не нужны пятна на репутации.

Удивительно, она просила, не требовала. Алек знал, для неё, как для ярой поборницы прав женщин, это было унизительно. Сощурившись, Алек пристально посмотрел ей в лицо. За каменным выражением таился страх и растерянность. Оглушительное фиаско, которое она потерпела, стукнуло её по голове её же собственными амбициями, по факту абсолютно несостоятельными. Алек был почти счастлив, что оказался прав.

— Твоя репутация не моя проблема. Данте почистит за тобой хвосты.

Алеку больше нечего было ей сказать. Он больше не хотел иметь с невесткой дел, пусть с ней разбирается брат. Ему было плевать, посчитают его безжалостным, мстительным или просто гадом, он не считал свое решение необоснованным.

Лиля шумно выдохнула. Полные губы, изогнутые словно лук, поджались в тонкую линию.

— Спустись с небес, Саша Твоя заносчивость у меня уже в печёнках сидит. Кем ты себя считаешь? Ты тоже не без греха! — прошипела Лиля ему в спину. Ей хватило выдержки и чувства приличия не разораться и не увязаться следом, навлекая на себя внимание охраны, а Александр у было глубоко плевать на её мнение о нём.

Александру сложно было воспринимать Лилю и Даньку единым целым, несмотря на то, что она носила фамилию Воскресенская уже больше пяти лет и на двоих совместных детей. Александр видел племянников два-три раза в году, и ни они, ни он не проявляли друг к другу большого интереса. Данил как-то вскользь говорил, что малышня побаивается его. Малышня побаивалась и деда. Лилю Александр всегда воспринимал, как чужеродный элемент, она и сама себя так держала — её болезненная тяга к независимости появлялась даже в мелочах.

Она постоянно встревала в разговоры о политике, о бизнесе, причём не всегда чувствуя нить беседы и преследуя одну-единственную цель — обозначить своё особо ценное мнение. Которое лично ему было попросту неинтересно. Александра раздражало даже то, что на семейных ужинах она пила виски наравне с мужчинами, разговаривала по телефону за столом, форсировала смену блюд, всячески обозначая, что у неё много работы и мало времени для пахнущих плесенью семейных традиций. Александр не знал, какой она была матерью, но, наверное, весьма любящей. Два часа в неделю, когда была свободна от маниакально любимой работы. Александр никогда не потерпел бы такую женщину рядом с собой. Удивительно, что же нашёл в ней Данил?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В небольшой круглой беседке Александр нашёл Диму Борисова. Маленький, чернявый и худой, он больше напоминал еврея. Дима пришёл к власти десять лет назад, когда Борисовских знатно трясло после убийства предыдущего босса. С Воскресенскими Борисовские поддерживали тесные деловые и дружеские связи, Дима был одним из первых, кто приехал к Александру выразить сочувствие относительно смерти его жены. Топить лодку «Воскресенский консалтинг» было не в его интересах, поэтому к словам Димы Александр прислушивался, но пропускал их через фильтр своего личного мнения.

Борисов принципиально носил выпивку с собой — у него был патологический страх быть отправленным, как его предшественник. К этому его чудачеству с пониманием относилось всё его окружение, несмотря на его специфические вкусы — сегодня у него был вишнёвый ликёр. Александр не отказался от рюмки. Приторная гадость с лёгким химическим привкусом — казалось, Борисов сам желал кого-нибудь отравить этим дерьмом, но Александр, сделав каменное лицо, стерпел. Доверие и расположение было дороже поруганного вкуса.

— Я не слишком поддерживаю то, что делает Володя, — после пары ничего не значащих фраз о погоде, организации скачек и одной дамской шляпки в виде пепельницы с сигаретой, Дима сам перешёл к насущным вопросам. — Говорят, подкоп под вас его рук дело. И я, знаешь, вполне этому верю. Но он взял слишком высоко, пытаясь действовать через железные дороги. И слишком низко, действуя через девчонку. Рано или поздно и его найдётся, за что ухватить, ведь что посеешь, то и пожнёшь.

Александр был согласен, что облава на Романова была слишком дерзким актом. Это было объяснимо. Владимир Калинских — потерял любимую дочь и хотел мстить. А вот слухи про «девчонку» Воскресенскому хотелось прояснить.

— Что ты имеешь в виду?

— Он считает, что ты нарушил договор, связавшись с ней. Не по понятиям поступил.

Речь шла об Эмилии, не нужно быть семи пядей во лбу. Александр предполагал, что их отношения вызовут шум, но не предполагал, что такой серьезный.

— Прокурор официально не состоит в группе Калинских, а она не его жена. По факту нарушений нет.

Не смотреть на чужих жён — одно из "воровских законов", понятий, выработанных много лет назад. Но Александр считал себя абсолютно чистым. Он не пошёл бы на риск, зная, что Эмилия — законная жена кого-то из членов группировок. Или всё равно пошёл бы? Какой смысл теперь гадать.

— Я с тобой согласен. Но ты знаешь, порой хватает и слухов, чтобы потерять доверие.

"Она же просто шлюха", — так и сочилось во взгляде собеседника. — "Из-за шлюх так не подставляются".

Вишнёвый ликёр оседал на языке горько-сладким послевкусием, щипал нёбо. Хотелось воды или чего-нибудь приличного, желательно без сахара, скотч подошёл бы идеально. Хотелось найти Эмилию, посмотреть на неё и убедиться — всё было не зря. Что она всё ещё нужна ему.

Сомнения разъедали Александра. Он чувствовал себя стоящим на сцене под бьющими в лицо лучами прожекторов. Его личная жизнь и раньше была под прицелом, но тогда у него была жена, полностью соответствующая всем требованиям и стандартам, а сейчас любовница. Чужая любовница…

Её не было на смотровой площадке. Её не было у фуршетного стола. Александр метнулся было к выходу, но вспомнил, что у неё теперь тоже есть телефон. Эмилия долго не поднимала трубку. А когда подняла…

— Кто следующий на очереди, Саша? Кому следующему меня обещали?

На него словно обрушилась стена. Эмилия никогда не говорила с ним так. Её голос никогда не был настолько холоден и одновременно полон отчаяния. Её обволакивающий, щекочущий слух голос никогда не звенел, словно натянутая цепь. Александр заозирался по сторонам в надежде увидеть её — в ярко-красном платье она не могла просто затеряться в толпе. Александр вдруг понял, что подсознательно вырядил её так броско. Чтобы её видели все. Видели и пускали слюни на его новое приобретение. Чтобы «выгулять» свои инвестиции. Что же он, чёрт подери, за дерьмо такое?

— Я не понимаю, о чём ты. Где ты?

— Шесть миллионов. Я знаю про шесть миллионов.

Глава 46

Александр вдохнул, но забыл выдохнуть. Резко повернул голову направо — ему показалось, что там он увидит ухмыляющуюся физиономию Павла Осиповича. Но его там не было, а была вереница чужих, безучастных лиц. Чужие взгляды смотрели на него, сквозь него, друг на друга, и воздух становился тяжёлым, пряным, отдавая запахом прелого навоза и сена. Где-то фыркнула лошадь. Александр огляделся — вокруг площадки ездила тройка и тянула за собой элегантную коляску с кучером, разодетым под старину. В коляске сидела и заливисто смеялась Дарья Калинских. В своём блекло-розовом наряде она походила на бледную моль. Александр тяжело сглотнул и возвратил внимание к трубке.

— Миля, скажи мне, где ты и мы всё обсудим. Это не телефонный разговор.

— Нет, Саш, — она жёстко прервала его. — Скажи сейчас. Это правда?

Александр не стал ей врать.

— Я заплатил ему за молчание.

За то, что он отозвал заявление в полицию. За то, чтобы не смел преследовать её и уж тем более за то, чтобы он помалкивал об их соглашении. Но на что он надеялся? На принципиальность и порядочность самого прокурора Москвы и области? Да и, по сути, о чём ему молчать, ведь это он, Александр, купил себе женщину при своих-то возможностях. Ведь это Александр сам передал ему лично в руки инструмент для манипулирования. Демид был прав — в тот момент Александр совершенно не дружил с головой. Он эту самую голову потерял к чертям собачьим.

— О боже… «Ты меня купил», —она сказала это шёпотом. В её голосе звучал ужас.

— Тот, кто сказал тебе это, рассчитывал именно на такую реакцию, — Александр старался быть, хотя бы казаться, максимально спокойным, надеясь, что его деловой, почти холодный тон успокоит и её. Но всё случилось наоборот. — Кто тебе это сказал? Осипович?

— Нет, не он. Это неважно, — в её голос снова вернулась решимость. Александр чувствовал, как наваливается усталость. Ему становилось чертовски сложно следить за этими перепадами. Снова американские горки, которых он так ненавидел. — Я всё поняла. Ты не звонишь мне, не берёшь трубку, не интересуешься мной. Оставил меня здесь одну. Тебе всё надоело, да?

— Разве я не интересуюсь тобой?! — Нет, Александр не мог с этим согласиться. Он делал для неё всё. Неужели Эмилия оказалась также ненасытна, как и все другие женщины?

— Я ухожу от тебя.

— Эмилия… — Александр с досадой потёр переносицу. Чёрт, ну почему всё так сложно? Почему именно сейчас? И почему, дьявол раздери, все проблемы наваливаются вот так сразу?

— Я больше не хочу быть вещью, не хочу. Не буду! — на последней фразе Эмилия вскрикнула. Александр услышал, как она заплакала.

— Ты не вещь…

— Я ухожу, Саша. Не ищи меня.

Ей удалось его шокировать, хотя Александр уверен был, в этой жизни его больше ничего не удивит. Нет, он не думал о «долго и счастливо», не строил прогнозов, но и не предполагал, что их бурный роман окончится так внезапно, да ещё и по её инициативе. Он вдруг вспомнил её слабую, беззащитную избитую, кутающуюся в тонкий атласный халат… Нет, он не ошибался тогда — у Изабеллы Бланко действительно был стальной стержень.

— Это твоё право.

Он не станет удерживать её, как-то делал Осипович. Он обещал ей свободу и море новых возможностей. И он ей это даст. То, чего она так желает. Она молча сбросила вызов. Её чувства, её слова и обещания не стоили ни копейки, раз разбились о первые же трудности. Она не дала ему даже шанса оправдаться. Авантюристка. Может, так оно и было, и Демид был прав? Всё подстроено. Чтобы заставить его ошибиться. Александр усмехнулся — красиво она всё повернула. И осталась при этом жертвой. Идеально.

Александр смертельно устал. Этот разговор вынул его до дна, выжал до капли. Он сунул телефон в карман и покинул ненавистные скачки через главные ворота. Вслед ему мстительно улыбалась Дарья Калинских.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 47

Александр выжимал из «Линкольна» всю мощь, которую способен был принять извилистый хайвей — разбиваться в лепешку он не планировал, хотя это решило бы большую часть проблем. Александр усмехнулся своим мыслям.

Управление машиной с бешеным мотором под капотом давало ему ощущение контроля. Сейчас это было особенно важно. Он ощущал себя парящим в свободном падении, ведь он уже почти ни на что не мог влиять. В квартире было непривычно пусто (как же быстро он успел привыкнуть к чужому присутствию!), но вещи Эмилии лежали там-сям и этот рояль, казавшийся теперь огромным и неповоротливым бельмом…

Всё вернулось на круги своя — квартира, чей порог не переступала ни одна женщина — и всё, что было до казалось теперь сном. Барельеф дамы с печальным лицом всё ещё висел на месте, Александр забыл снять его. Он ринулся в гардероб, выволок оттуда деревянный табурет-стремянку, взлетел на него. Панно с грохотом рухнуло на каменный пол и разбилось на мелкие куски. Александр с удовлетворением глядел на дело рук своих — больше никаких несчастных женщин в его доме. Довольно.

В дверь позвонили. Наверное, соседи или консьерж прибежали на шум. Александр подошёл к двери, нажал на кнопку видеосвязи. На экране высветилась тёмная макушку Данила и его недовольное лицо. Наконец-то. Никогда в жизни он не был так рад видеть младшего брата. И, конечно же, он никоим образом это не выразил. Молча войдя в квартиру Данил метнул на журнальный столик пачку отпечатанной бумаги. В углу титульного листа была нанесена эмблема «Мостостроя».

— Что это?

— Договора. Я только что от Феди. Задним числом он раздробил «Мостострой» и перевёл все активы третьим лицам, — Данил взглянул на брата и, наверняка, оценив степень удивления на его лице, пояснил. — Я тоже об этом не знал. И ещё. Он просил меня организовать ему встречу с тобой.

— Ясно. Что ни черта не ясно, — Александр сел в кресло, взялся за бумаги, пролистал их.

В покупателях числились несколько знакомых лиц и несколько компаний, принадлежащих «Воскресенский консалтинг». Александр увидел договор и на своё имя. Пятнадцать процентов уставного капитала «Мостостроя» теперь принадлежали ему. Осталось только поставить подпись. Ему определённо нужна эта встреча, чтобы, как минимум, всё прояснить.

— Ты отстранил Лилию.

— Ты скинул на неё всё, что должен был вести сам и никого не предупредил! Она продула дело.

— А что, если я тоже устранюсь?

Александр, оторвавшись от чтения договора, поднял на него суровый взгляд исподлобья. Его высокие скулы зарумянились, словно он только что пробежал стометровку — Данил пылал злобой.

— Тебе не позволят.

Может сколько угодно строить из себя независимость и создавать иллюзию владения ситуацией, но выйти из Семьи ему было не под силу. Не существовало ни единой лазейки обойти кодекс — он не был договором, где изворотливый адвокатский ум мог бы найти слепые пятна, его не существовало. Это «дело» Данил никогда не выиграть. И эти его попытки играть с собственной жизнью в рулетку чертовски злили Александра. От радости не осталось и следа.

— Скажи спасибо, идиот, что за неё не взялся наш отец.

— Она мне хотя бы не изменяла.

Младший брат сознательно, абсолютно расчётливо проехался по его самолюбию. Со знанием дела и мстительным удовольствием надавил на больное место. Лена, теперь Эмилия…

Данил не мог знать того, что происходит у Александра в душе, но он мог бы представить, поставить себя на его место… Но нет. Данил мстил, и Александр больше не желал это терпеть.

— Хочешь ударить меня? Валяй. Я знаю, ты давно этого хочешь. Тебя бесит одна мысль, что я могу послать папашу надолго, а ты нет. Потому что ты трус, Сашка…

У обоих зазвонили телефоны. Александр только сейчас понял, что держит Данила за грудки — даже не заметил, как сорвался с места, как перевернул стул, как махом преодолел разделяющее их расстояние. И как взбесило то, что Данил даже не испугался. Чёртов мелкий говнюк.

Опомнившись, Александр резко тряхнул его и отпустил. Едко усмехнувшись, брат попятился назад и одёрнул пиджак. Отвернувшись друг от друга, оба сняли трубки. Судя по его негромкому «да, милая» Данилу звонила жена. Александру — Лёня.

— У нас ЧП. Срочно приезжай в особняк.

Да что это за день такой? Александр и Данил переглянулись и оба синхронно бросились к двери.

— Лилька говорит, что её подставили, — произнёс Данил за целый час безумной гонки до посёлка, где располагался родительский дом. — Сказала, что за ней едут. Саш?

Воскресенский бросил на брата короткий взгляд, стараясь не слишком отвлекаться от дороги.

— Что происходит?

— Я не знаю. Но наверняка знает отец.

Данил поджал губы и опустил голову. У Александра сжалось сердце. Справа от него сидел не заносчивый адвокат Данил Воскресенский, а тот вихрастый мальчишка, которому здорово влетело за то, что он протащил в особняк старый, чёрт знает где найденный мотоцикл и чуть не спалил гараж, пытаясь его реанимировать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 48

Потом Александр долго не мог поверить в то, что произошло. Он долго торчал в уборной, до красноты натирая руки под струёй горячей, как кипяток воды — пытался смыть кровь. Потом сидел на крыльце и курил толстую кубинскую сигару, пока голова не закружилась, пока не затошнило от едкого, концентрированного табачного дыма.

Голоса в голове галдели без перерыва: рыдания матери, протесты Демида, грозный рёв отца. И молчание Данила. Удивительная, так несвойственная ему покорность судьбе. Молчание, которое врезалось в память не хуже самого громкого крика…

На лестнице дома их ждал Лёня Багиров.

— Ни черта не везёт вам с жёнами, парни. Крепись, Данил, — он сжал брату плечи в жесте поддержки, но Данил нервно сбросил его руки.

— Какого чёрта происходит?!

— По приказу Искандера Борисовича мы провели внутреннее расследование. Лилия — предатель.

У Александра тогда сердце свалилось куда-то в кишки, перед глазами заплясали ступеньки — первая, вторая, десятая — пока он, словно обезьяна, карабкался, спотыкаясь, по крутой лестнице вслед за сорвавшимся на бег Данилом. Лишь бы не наделал глупостей. А Лиля… «Что бы ни случилось, мы будем заодно. И против друг друга не встанем. И с Лилей ничего не случится.». Александр не мог ему обещать. Александр не знал, что ждёт их за дверьми особняка. Не знал, но догадывался. И от этого под грудью зудело сильнее.

— В подвал, — направил их Багиров, и тогда внутри что-то с треском оборвалось и грохнуло, отдавая тупой болью в висках. Если у порога особняка надежда ещё теплилась, то сейчас она сдохла, как вшивая псина под колёсами грузовика.

Огромные мокрые глаза, дорожки расплывшейся туши на щеках. Лилия Воскресенская, сидящая на стуле возле камина — первое, что Александр увидел, ворвавшись следом за братом в пыточную.

— Меня подставили… — шепнула она, глядя на Данила умоляющим взглядом, надеясь, что он ей поверит. И Данил верил. И Александр верил. Несмотря на обоюдную ненависть. Она ведь не совсем конченая, чтобы так поступить? Она ведь в своём уме? Топить собственную семью, чью фамилию носят её дети…

— Она намеренно проиграла дело. Она намеренно пустила утку в СМИ и взялась за липовое обвинение прокурора Осиповича во взяточничестве. Она в сговоре с Калинских, — отец, палач-обвинитель, сидел в своей коляске посреди комнаты, мать тенью стояла за его спиной. Александр не взглянул ни ему, ни ей в лицо. Зажужжали приводы, инвалидное кресло тронулось, Александр отвернулся, посмотрел на колонны, на потолок — отец проехал мимо него чёрным пятном. — Здесь перевод на крупную сумму на имя Лилии Сабуровны Воскресенской. Оплата поступила с одного из фондов Калинских.

Он положил бумаги на коротконогий кованый стол. На нём лежал футляр с оружием, виски и сигары.

— Это ничего не доказывает. Отец, я хочу сам ознакомиться с документами… — Демид (оказывается, он тоже был здесь!) потянулся к папке, судорожно принялся листать её.

— Вы уже сделали сами всё, что могли. И доказали свою несостоятельность.

— Я прилетел только вчера, сегодня же я разберусь… — пытался вступиться Данил, но Искандер Борисович резким взмахом руки прервал его.

— Не утруждайся, Данил. Твои приоритеты мне давно понятны.

Оказалось, отец не спускал ему ничего: непослушание, пренебрежение, высокомерие и желание быть отдельно — Искандер всё помнил и копил, чтобы однажды дать своему сыну увидеть плоды. Холодная месть. Александр думал, что хорошо знает своего отца, но это его шокировало.

— Я надеюсь, это послужит тебе уроком.

Отец сделал знак охраннику. Тот подошёл к Лиле и грубо схватив её за плечо, поставил на ноги. Данил дёрнулся, но ещё двое секьюрити, появившиеся из ниш в стенах, перегородили ему путь.

— Лилия Сабуровна Воскресенская. За предательство семьи вы приговариваетесь к смерти через выстрел в сердце.

Лиля заплакала.

Она больше не протестовала, не пыталась вырваться — шок и неверие в происходящее сковало её по рукам и ногам. И Александр не верил, что это происходит. Снова. Чувство дежавю захлестнуло его — ровно на том же месте, у камина, где над каменной плитой возвели металлический, нержавеющий поддон, чтобы не вытекло ни единой капли крови, стояла на коленях его жена и её любовник. Вина Лены была очевидна. А сейчас всё внутри Александра яростно протестовало.

Данил беспомощно крутил головой, не находя ни у кого поддержки — все прятали глаза в пол, охрана смотрела перед собой натренированным невидящим взглядом. Они были мебелью и только. У матери дрожали губы, она прикрывала рот сложенным в кулёк носовым платком. Демид напоминал статую, Александр и сам её напоминал. Парализованный волей отца, который, даже сидя в инвалидном кресле, внушал страх.

— Данил. Пистолет, — указал ему Искандер Борисович, когда Лилию поставили на колени.

Но Данил не взял его. Пройдя вглубь комнаты, он встал на колени рядом со своей женой, обнял её. Она что-то горячо зашептала ему, но Данил отрицательно качнул головой. Лиля залилась слезами, уронила голову в ладони.

— Нас вместе.

От его ледяного, уверенного тона по спине пробежал холодок. Александр помнил только то, что тогда всё вышло из-под контроля, а после память услужливо оставила ему лишь обрывки.

— Нет, Искандер! Нет! Всю жизнь я не говорила ни слова против, но сейчас! Нет! Я говорю тебе нет! — мать вдруг закричала так, что зазвенел хрусталь на потолке, она бросилась к Данилу, но Леонид перехватил её в паре метров от них. Галина успела лишь соприкоснуться с Лилей руками.

— Галя, — Леонид мягко взял её за руки и отвёл в сторону. К ней бросился Демид. Мать смотрела на него умоляющими глазами, искала помощи, поддержки, пыталась остановить то, что творилось у неё на глазах. И не находила её. Доведённая до отчаяния, Галина бессильно повисла на руках у среднего сына.

— Внуки. Наши внуки. Совсем маленькие. Алиса, Ванечка… — она захлебывалась в рыданиях. Александр с ужасом понял, что его племянники остаются круглыми сиротами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Здесь кто-нибудь способен держать в руках оружие? Александр?

Собственное имя прозвучало, как хлёсткая пощёчина. Александр непроизвольно дёрнулся, когда услышал его. Холодная рукоять пистолета тронула ладонь, перед лицом возникли орехово-зелёные глаза Леонида. Они влажно блестели, в них читалось сочувствие горю, которое уже почти состоялось.

— Надеюсь, ты хотя бы в этом не подведешь меня, — добил Искандер, и чувство стыда накрыло Александра лавиной. Оно ударило его в лицо, набилось холодными льдинами за воротник. Тогда Александр впервые захотел навести оружие на отца. Впервые ужаснулся этой мысли. Тому, что она вообще пришла ему в голову.

Потом, после всего, давясь очередной сигарой на крыльце отчего — до чёртиков ненавистного — дома, Александр с ужасом понимал, что эта страшная мысль укоренилась в нём.

— Давай, брат, докажи, что ты не трус.

Шепнул ему Данил за секунду до выстрела.

Грохнуло дважды. Дважды руку дёрнуло отдачей. А потом наступила темнота.

Он выплыл из неё только на улице. Сухие реплики отца отдавались эхом по стенками черепа, скребли память. «Детей перевезти сюда. Галина позаботится о них».

«Уберите тела. Багиров, займись поиском юристов для «Воскресенский консалтинг». Свяжись с нашим судмедэкспертом».

«После похорон устроим семейный совет. Я не уверен, что Александр готов нести бремя главы семьи. Все свободны. Демид, останься».

Отняв жизнь у сына, он словно бы сам получил жизнь. Жалкий, высушенный, жестокий ублюдок. Александр снова поймал себя в реальности, когда яростно тушил сигару о край ступеньки. Она рассыпалась мелкой, вонючей пылью, и ветер растрепал её по всей лестнице. Перед глазами всплывала картинка — два тела, державшихся за руки — Александр раз за разом прогонял её из головы. Ещё одна — мать, упавшая на грудь Данила, её руки по локоть в крови, прикосновение, липкое, мокрое, её скользкие пальцы и глаза, полные боли. «Ну, зачем, сынок, зачем?».

Хлопнула дверь, Александр резко обернулся, подобрался, будто ожидая нападения. Демид вывалился из дома, как пьяный, и зашагал куда-то прочь. Он держался за стенку, ничего и не кого не видя перед собой, а после сел на корточки и зарыдал в голос.

Это было выше его сил. Александр втянул носом воздух — голова закружилась сильнее — отпружинил от ступеньки и бросился к машинам. Ему хотелось немедленно уехать отсюда. И больше никогда не возвращаться.

Она вошла тихо, словно тень — её выдал лишь густой, терпкий мандариновый аромат. Она была словно соткана из тьмы. Из тьмы и крови в этом своём красном платье. Она ему снилась. Снилась или чудилась, потому что скотча осталось на дне. Вот, оказывается, сколько ему нужно, чтобы напиться. Всего-то один графин.

— О, боже…

Тень говорила голосом Эмилии Салимовой.

Она двинулась, и вместе с нею двинулась тьма. Она настигала его, грозясь растворить его в себе, затопить. Александр задыхался. Александр пил, пытаясь протолкнуть колючий ком в горле. Грыз лёд, чтобы сводило зубы и болели схваченные холодом дёсны. Вдыхал запах незажжённой сигары, чтобы заглушить резь в носу. Делал всё, чтобы сдержать боль. Тень скользнула на кухню, села напротив. Александр не поднимал на неё глаз, лишь боковым зрением уловил красный блеск помады. Тень нежно дотронулась до его руки.

— Я убил своего брата. Я убил свою жену. Это был не несчастный случай. Ты должна это знать.

Голос дрогнул, и Александр поспешил залить новой порцией скотча разгорающийся в груди пожар. Он не знал, реальна ли Эмилия или его воображение так зло шутит над ним, но тень переместилась, скрипнул стул и тепло объятий накрыло его, словно тёплым одеялом. Она аккуратно положила его голову себе на грудь. Аромат мандарина стал отчётливее, отчётливее стали слышны нотки, зашифрованные в букете «Амуаж» ладана — запаха умирания. Эмилия была здесь. Он ощущал тепло её рук, слышал её дыхание. Она гладила его по голове и что-то шептала, и напевала, словно баюкала.

— Я больше тебя не оставлю. Что бы ни было. Ты мой. Мой навсегда.

Глава 49

Это было тяжёлое утро.

Леонид Багиров проспал всего час, сидя сгорбленным на жёстком железном стуле в морге. Здесь Врач и верный Воскресенским судмедэксперт работали над телами Данила и Лилии, сочиняя для них нужную причину смерти. Ещё две трагические гибели в семействе видного бизнесмена однозначно привлекут внимание общественности, здесь нельзя было проколоться.

Ночью в промышленной зоне его люди разбили машину Данила — по легенде смерть настигла чету Воскресенских в автокатастрофе. Леонид привык разгребать последствия принятых Искандером Борисовичем решений, но с каждым разом это становилось всё сложнее и сложнее. Рак явно действовал тому на мозги. И пусть в последние пару недель ему явно стало лучше физически, разум его продолжал бедствовать.

Данил лежал на жестяном столе, его грудь пересекал толстый шов от вскрытия — никаких следов огнестрела — худой, белый, словно из воска вылепленный. Не Данил, уже нет, только его тело. Багиров смотрел на него и не мог поверить в то, что видит. Молодой, здоровый, энергичный. Любимый сын Галины, её единственная отрада, ведь старших Искандер едва ли не отобрал у неё, опасаясь, что она их «слишком изнежит». Что она сейчас испытывает… Не передать словами. Багиров злился от собственного бессилия, ведь он ничего, абсолютно ничего не мог сделать, только ждать, когда этот страшный, безумный палач сдохнет.

Ещё в 90-х Искандер Воскресенский славился своей изворотливой мстительностью и жестокостью. Создав себе имидж и наворотив кучу дел, он перебрался в Москву из Рязани, где планомерно, с нуля двадцать пять долгих лет строил свою империю. Этого было у него не отнять — он умел налаживать связи и заключать договора, он умел припугнуть, отблагодарить и наказать, но в нём не было чувств. Семья была ему лишь средством — жена и сыновья лишь обеспечивали его интересы.

Галина рожала, дети работали во благо Семьи. Всё должно было идти чётко, как швейцарские часы. Но всё перечеркнула болезнь. И Искандер, осознав, что теряет власть, окончательно съехал с катушек. Леониду было безумно жаль Демида, слишком мягкого и чувствительного для такой жизни. Александра, нормального, хорошего парня, который рвал жилы, чтобы соответствовать и который год за годом всё сильнее ожесточался, становясь похожим на отца. Данила… Дороже всех расплатился Данил.

Он взглянул на худое маленькое женское тело на соседней кушетке, накрытое белой простынёй по макушку. Багиров не верил в то, что Лиля могла предать — слишком очевидны были доказательства, слишком сильно нанятые Искандером Борисовичем независимые эксперты тыкали ими в нос. Демид был прав — на доказательства требовалось гораздо больше времени. Но Искандер ничего не хотел слышать. И сейчас они имеют то, что имеют: отстранение Александра и восставшего из пепла полоумного тирана.

Тишину помещения нарушила трель телефона. Леонид вышел в коридор, чтобы не нарушать покой мёртвых.

— Босс, тут кое-что интересное.

Звонил один из его командиров, Миша. Толковый парень. К его мнению относительно «кое-чего интересного» стоило прислушиваться.

— Мы тут человечка нашли. Раненый. Весь в кровище, татухами забитый, чудик по виду. Полз, видать, по рельсам, с чужой стороны и застрял. Мы хотели его обратно кинуть, нафиг нам проблемы с ментами, пусть те разбираются. Но он пришёл в себя и знаете, что первое он сказал?

Леонид напрягся.

— Ну!

— «Калинских», — хитро хмыкнул Мишка. — Я подумал, это будет вам интересно.

Леонид Багиров редко подводила интуиция. В этот раз она едва ли не взвыла сиреной. Багиров засуетился, забегал, выискивая по тонким, длинным кишкам коридоров лысую макушку Врача.

— Сделай всё, чтобы он не сдох. Адрес диктуй, я привезу врача.

Эмилия спала на краешке постели. Всё ещё в платье. Александр плохо помнил вчерашний вечер, но знал точно, что был не в состоянии заниматься с ней любовью. Он был вымотан эмоционально и телом не владел вовсе — нажрался, как чёртова свинья. Даже сейчас он чувствовал пары алкоголя в воздухе. Надо бы открыть окно и нагнать рабочих, чтобы те проверили вентиляцию, не зря же он платит несколько тысяч в месяц за эту квартиру.

Удивительно, но похмелья он почти не чувствовал: лишь лёгкая муть в голове, липкий стакан и столешница в блестящих круглых следах напоминали о вчерашнем. Александр отправил стакан в посудомойку, графин с янтарной лужицей на дне туда же.

О вчерашнем хотелось вообще никогда больше не вспоминать. Он держал в голове лишь неоспоримый факт — Данила больше нет. Александр так отчаянно желал ему расплаты, и вот она свершилась. Надо было желать осторожнее. Сейчас бы он отдал всё, чтобы вернуть время. Засунул бы свою злобу куда подальше. Свою зависть… Да, он завидовал ему. Завидовал его храбрости, его внутренней силе, стержню. Его беззаботной семейной жизни. Завидовал их любви с Лилькой, их взаимопониманию, их детям. Господь всемогущий, они даже погибли вместе…

— Ты как?

Эмилия поймала его на пути в бездну, выловила над самой кромкой воды — Александр снова едва не провалился в страшный вчерашний день. Она стояла в дверном проёме, заспанная, растрепанная, взволнованная, в мятом платье. Его женщина… Она вернулась и удержала его над пропастью. Её не испугала ни кровь жены на его руках, ни братоубийство — он выложил ей всё, как на духу пьяным заплетающимся языком, закусывая кулак чтобы не расклеиться, как двенадцатилетке. И она всё выслушала. И всё приняла. И осталась здесь.

Александр молча кивнул ей. В горле снова заскребло.

— Прости меня, Саш. Я выпила лишнего, и Даша…

— Это ты прости меня, — Александр не дал ей договорить. Подошёл, взял за руку, вывел из предрассветной темноты спальни. Обнял. Она доверчиво прижалась к нему. — Я должен объяснить тебе всё. Я не покупал тебя. Я заплатил ему, чтобы он тебя больше не преследовал. Постой, — он оторвал её от себя на мгновение, чтобы заглянуть в лицо. — Даша? Ты сказала Даша?

— Да, это она мне сообщила про шесть миллионов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эмилия. Нежная, доверчивая девочка. Если бы он знал, кто ей тогда всё это наплёл, не стал бы так беспечно кидаться фразами «это твоё право», «не смею тебя удерживать» … Идиот. Просто конченый идиот. Александр снова прижал её к себе.

— Не позволяй этой дряни к тебе приближаться. И охрана, пожалуйста, всегда будь с охраной. Не убегай никуда одна.

Он почувствовал, как Эмилия кивнула. Её волосы так волнующе пахли. «Амуаж мемуар» и лёгкий, чуткий запах женщины. Запах, пробуждающий к жизни. Как же он недооценивал её, как же однобоко о ней думал. Жар в груди вспыхнул с новой силой, только теперь это была не боль потери, а желание. Александр поцеловал её, а после поднял на руки и внёс в спальню.

Глава 50

Демид уже был в офисе. По виду, не ложился вовсе. Александр приехал в «Воскресенский консалтинг» к десяти утра, пусть и безбожно опоздав — ведь его отстранили от управления Семьёй, но не от бизнеса. Брата он нашёл в его кабинете. Он перебирал бумаги, которые отец вчера кинул им, как кости собакам.

— Данил разобрался бы с этим лучше, — с досадой произнёс Демид, переворачивая очередной листок. Александр молча подошёл и тронул его за плечо, заглянул в документы. Всего несколько листов, подтверждающих причастность Лилии к деятельности Калинских. Несколько листов, пару десятков строчек, которые стоили двух жизней. — Я нанял частного детектива.

— Хорошо.

Демид не успокоится пока не проверит правдивость обвинений. Александр понимал, что это поддерживало его на плаву, и поэтому не стал отговаривать. В душе он и сам хотел с этим разобраться, но всё ещё не смел перечить воле отца.

— «Смартавиа» хотят прервать с нами контракт. «ВТБ» намекает на перезаключение кредитного договора с повышенной ставкой, наши акции падают, они не хотят рисковать, — сообщил Демид.

Александр мысленно сделал себе заметку назначить встречу с главой авиакомпании и директором банка. Порой приходится светить лицом и заверять в личной заинтересованности, ставя гарантом собственную репутацию. Пока над Романовым идёт судебный процесс, «Воскресенский консалтинг» находится под пристальным вниманием.

— От антимонопольной службы слышно что-нибудь?

— Пока нет, Лёня держит руку на пульсе. Всё зависит от результатов поверки фирм Романова. Пока сложно предположить, чем она закончится, у меня нет доступа. Был только у Данила…

Демид прокашлялся, заглушая на мгновение треснувший голос. У него было опухшее бедное лица, и глаза его, красные, с яркими прожилками капилляров, выделялись на нём отчётливо. Болезненно. Демид страдал, и Александр снова почувствовал, как в груди зашевелилась ненависть, словно паразит, скользкий, мерзкий. Теперь Александр отличал её от других чувств, отделял, понимал, осознавал. Больше не было страха, вины и подобострастного «отец знает, как лучше», была лишь голая, неприкрытая злоба, которая отчаянно требовала выхода.

— Я понял.

Александр вспомнил про договора и про встречу, о которой говорил Данил накануне трагедии. Теперь придётся разгребаться с этим самому. Нужно связаться с юристами Романова и встретится с ним с глазу на глаз без посредников. Для этого следовало выделить не меньше половины дня — СИЗО, в который его поместили, находился в двух часах езды от центра.

— Саш, я не хочу занимать твоё место, — Демид вдруг резко сменил тему. — Отец вчера прямо сказал об этом. И ты, и я оба знаем, что я не потяну. Я не хочу.

Быть может, Александр не до конца верил в это, считая, что отец только лишь пугает его, но Демид подтвердил, что угрозы серьёзны. Не угрозы, а уже принятое решение. Александр тяжело опустился на стул.

Всё, к чему он готовился всю жизнь, просто вырвали у него из рук. Брат не годится на это место. Демид слишком поддаётся давлению, он слишком хрупок душой. У него есть сострадание, жажда справедливости, совесть — с такими качествами ему нечего делать в кресле босса. Да, он действительно был не готов. Зачем отец поступил так? Ему нужна марионетка? Или очередная жертва? Ему так нравится убивать?!

— Я расстался с любимой девушкой, — Демид продолжил. — Я не хочу, чтобы когда-нибудь её постигла та же участь. И ещё. Она дочь следака.

— Демид… — Александр потёр лицо, под ногтями заскреблась точно такая же, как и у брата, не сбритая со вчера щетина.

Он не должен был этого говорить. Никто бы и не узнал, но Демид словно намеренно хотел очернить себя в его глазах. В глазах Семьи. Связь с мусорами и их родственниками была под строжайшим запретом. Никто не подаст ему руки, если этот факт всплывёт. Александр знать не знал, что у Демида есть возлюбленная, он тщательно скрывал это, да и сам Александр не жаждал копаться в его личной жизни. Александр, как и отец, до сегодняшнего дня видел в среднем брате лишь функцию — хорошего финансиста, а в Даниле — юриста. До сегодняшнего дня… Почему, чтобы понять, как дорог человек, его обязательно нужно потерять?!

— Я не знал! — С жаром воскликнул Демид, словно бы в ответ на его мысли. — Она не ладит с отцом, она о нём не говорила. Поэтому я тоже нарушитель, Саш.

У Демида между бровей залегла скорбная складочка. Он боялся, он чувствовал вину и втайне, не озвучивая вслух, надеялся, что старший брат вытащит его из этой передряги, как вытаскивал всегда. Лицо Данила — его остекленевшие глаза, застывшие в полуулыбке губы — вдруг всплыло перед глазами, Александр схватился за галстук. Вдруг нечем стало дышать. Не хватало ещё проблем с сердцем после всего.

— Я клянусь, — Александр перегнулся над столом, сдвинул бумаги в сторону. — Больше никто не умрёт. Мы разберемся с этим дерьмом.

Он не потеряет второго брата. Александр не знал как, но знал, что костьми ляжет, но этого не допустит. Где-то на задворках сознания маячила убийственная в своей дерзости мысль, и Александр никак не мог оформить её во что-то связное и логичное. Одно он понимал точно, Искандер Воскресенский — корень всего зла, и это зло нужно было нейтрализовать.

Сообщение от Лёни Багирова, упавшее ему на телефон, говорило: «У меня новости». Следом был написан адрес. Одна из окраин Москвы. Северный. Два с лишним часа по загруженным магистралям центра до тусклого райончика с облупившимися малоэтажками. Ни слова больше. Значит, что-то чертовски важное. Александр показал сообщение Демиду. Тот сгреб бумаги в портфель и вышел следом за ним на парковку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 51

Они переступили порог захламлённой квартирки ближе к вечеру. Вонь затхлости и лекарств резко ударила в нос, Александр поморщился, жалея, что не взял с собой пачку салфеток из машины — хотелось вытереть себе руки, чистота дверной ручки вызывала сомнения. Зачем только Лёня вытащил его в эту конспиративную дыру?

Багиров встретил их на пороге комнаты и, распахнув дверь, пригласил войти. Удивительно, но внутри помойной квартирки располагался мини-лазарет: на койке, укрытой белоснежной простынёй лежал перебинтованный молодой мужчина в кислородной маске. Он был без сознания или спал. Алек пригляделся к нему. Там, где не было бинтов, были татуировки: все руки и шея, и, наверное, всё, что ниже — кромка одеяла обрывала замысловатую вязь рисунков. Лёня не отволок парня в больницу, значит, не хотел к нему внимания персонала и полиции.

— Его зовут Максим Русланович Ковалёв, тысяча девятьсот девяносто восьмого года рождения. Я зафиксировал его рассказ. Запись здесь, — Леонид показал ему маленький, как зажигалка, диктофон. Александр кивнул, он ждал продолжения истории, наверняка захватывающей. — С пару недель назад у него случилась интрижка со всем нам известной Дарьей Владимировной Калинских. На тот момент он состоял в отношениях с некой Кирой Дмитриевной Угловой, чей труп со следами насильственной смерти был обнаружен в яме недалеко природного заказника. Этот парень утверждает, что его девушка исчезла сразу, как только он попытался с Дарьей расстаться. Он оказался не промах, далеко не промах.

Леонид ухмыльнулся. Александр заметил, с каким азартом он рассказывал эту, казалось бы, совершенно не имеющую ничего общего с реальными проблемам семьи, историю. Так, будто бы нащупал что-то архиважное. Воскресенский терпеливо ждал, когда Лёня дойдёт до сути.

— Он начал копать. Подключил свои связи — он фитнес-тренер в неплохом спа, много кого знает, включая нескольких ментов — и в конце концов вычислил имена исполнителей.

— То есть Дарья Калинских заказала его девчонку? — воскликнул Демид. — Из ревности?

— Я тебе больше скажу, когда запахло жареным эта ненормальная заказала его самого, — припечатал Багиров, не сумев скрыть хищной улыбки.

— Чем это нам поможет? Где доказательства? — терпение не было добродетелью Саши Воскресенского. История чертовски интересная для того, чтобы посплетничать за чашкой кофе, но ему хотелось скорее добраться до сути. Времени и так было в обрез.

— Самый эпичный провал Дарьи Владимировны был в том, что она действовала в обход папочки. Сама нашла исполнителей. Двух идиотов. Они не только не удостоверились, что парень точно мёртв, но и передали ему привет от неё.

— Что, так и сказали? — Демид нахмурился.

— Да, так и сказали. «Привет тебе от Даши Калинских».

Придурки решили поиграть в крутых бандосов. Саша потёр лоб, не зная толком, что испытывал, то ли досаду от чужого непрофессионализма, то ли едва сдерживаемую радость от неё же. Повезло, что парнишка оказался живучим.

— Кино. Просто кино… — Демид нервно рассмеялся.

— Идиотов я нашёл. Они готовы всё подтвердить. Понимаешь, что мы имеем?

Они получили рычаг давления на Володю Калинских. Не рычаг, огромный бульдозер, который выроет ему могилу и засыплет её. Владимир Калинских не захочет терять вторую дочь. Он не допустит, чтобы последняя его дочь тоже пострадала от рук Воскресенских.

— Береги его, как зеницу ока, — Александр сжал зубы. Судьба дала ему один шанс на миллион. Он предвкушал, как сокрушит бывшего тестя.

Эмилия подкрашивала ресницы, стоя у трюмо в гардеробной Воскресенского. Среди его развешанных по цветам рубашек, костюмов, брюк, джинсов, разложенной по сезонам обуви, ящичков с часами, запонками, галстуками, где недавно она разыскала ту самую, которую едва не украла в день их первой встречи. Ей хотелось сделать себе из неё кулон и носить у сердца, как талисман. Она была внутри его жизни — где-то здесь притаилась ниша с её пока немногочисленными платьями.

Она стала частью его жизни, и едва не лишилась всего этого из-за мимолетной смены настроения, приправленной внушительной порцией алкоголя. Она едва не позволила кому-то со стороны разрушить своё счастье. Эта Даша… Ведь она сестра его покойной жены! А ещё она исходила завистью и злобой, Эмилия, как женщина, чувствовала это. Саша был для Дашки Калинских тем, кого она не могла получить и никогда бы не получила. Что ей ещё оставалось? Только портить всё. И она повелась. Как глупая девчонка. Глупая и наивная, забывшая вдруг, в каком мире живёт, кем она была, пока не встретила его. Саша Воскресенский случился с ней, словно лесной пожар — он сжёг всё, что было до него, и Эмилия беспечно думала, что начала жить заново, что прошлое никогда не настигнет её. Прошлое всегда будет напоминать о себе, но Александр… Саша вернул ей то, что она уже отчаялась получить — ощущение того, что она важна.

Она красила губы светлой, неброской помадой цвета загара и с ужасом вспоминала, как продиралась сквозь ветви и восставшие над почвой древесные корни, убегая со скачек. Как рыдала в такси, пойманном на дороге. Как вышла где-то за вторым транспортным, около лесопосадки и долго не могла найти отель. А когда нашла, с ужасом поняла, что на неё смотрят там, как на проститутку.

Мир за пределами золотой клетки был жесток и страшен, и Эмилия рыдала, сидя на продавленном матрасе в единственном оказавшимся свободном номере, оплаченном с её кредитки, но деньгами Саши. Она ненавидела себя за то, что так и не научилась быть благодарной.

Одеваясь в чёрное, закрытое до горла платье-миди, Эмилия вспоминала, как жутко замёрзла под вечер. В отеле (или только в её номере) были проблемы с отоплением, и она ничего не смогла с этим поделать, потому что администратор — лысый, небритый мужик в растянутой толстовке, который так напоминал ей Павла Осиповича и лицом, и жадными, вечно блестящими от похоти глазами — кажется, был пьян. Она боялась пускать его в номер. Она не смогла бы пережить насилие снова, не смогла бы снова убедить себя, что шла на это по согласию. Она бы просто погибла… Эмилия вызвала такси и сбежала, и истратила безумную сумму по счётчику почти за два с половиной часа пути до центра. Она спешила обратно в свою золотую клетку. Туда, где оставила своё сердце.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сидя на угольно-сером пуфе в гардеробной Александра, Эмилия надевала чёрные неброские лодочки и прокручивала в памяти самое ужасное из воспоминаний. Темнота. Пустая бутылка. Саша. Его бешеные глаза. Его пьяные слёзы. Она представить не могла, что однажды увидит его таким. Она не могла поверить, что Александра Воскресенского может что-то сломить.

«О, боже…»

Тогда он казался ей призраком, бледным оттиском того Воскресенского, которого она знала. И она возненавидела себя за то, что оставила его в такой тяжёлый момент.

— Ты готова? — Саша заглянул в гардеробную. Он был бледен, весь карибский загар словно бы сошёл с него этим утром. Чёрный смокинг, чёрная рубашка и бордовые траурные цветы, он и сам казался мёртвым. Словно собирался на собственные похороны. — Я ещё раз повторюсь, что ты можешь не ехать, если не хочешь…

— Нет, Сашенька. Я буду с тобой. Я хочу быть рядом.

Воскресенский кивнул и исчез за дверью.

В ту ночь он рассказал ей всё. Про жену, про брата, про отца… Рассказал без прикрас, чего стоила такая его жизнь, какая тьма скрывается за безупречным фасадом. Но Эмилия не испугалась, она лишь сильнее полюбила его. Лишь сильнее захотела ему счастья. Стала ещё самоотверженнее. Сегодня на похоронах Данила она будет рядом с ним. Сегодня она покажется его семье и тем подтвердит честность своих чувств.

Завершив образ чёрной шляпкой с вуалью, Эмилия вышла из гардеробной. Она нашла Александра сидящим на банкетке у выхода. Он смотрел в одну точку и почти не двигался. При свете дня его бледное лицо посерело, глаза впали и заострились скулы. Он будто снова и снова прокручивал в памяти тот злополучный вечер, когда чужая воля заставила его нажать на спусковой крючок.

— Милый, — она дотронулась до его плеча. — Ты ни в чём не виноват.

— Виноват, — глухо и зло ответил он. — Я мог остановить всё это.

— Он бы тебя убил.

— Не посмел бы.

— После всего, что ты рассказал мне о своём отце, я не была бы так уверена, — она обошла его со спины, поддела пальцами подбородок. — Посмотри на меня. Саша.

Его взгляд был словно колотый лёд, холодный и острый. В нём больше не было тоски и скорби, только отчаянная злоба, непредсказуемая, пугающая. Эмилия безуспешно пыталась угадать, куда она направлена, внутрь или вовне, и никак не могла угадать. Александр бесконечно о чём-то думал и почти ничего не обсуждал при ней. К ней он приходил за редким и оттого безумно желанным отдыхом для души — так он ей говорил. И Эмилия приняла это. Потому что безумно любила.

— Ты не виноват, у тебя не было выбора.

— Ты не представляешь, как я устал быть марионеткой, — он тяжело вздохнул, разгладил невидимые складки на бёдрах. Белый циферблат «Одемар Пике» — минималистичный, едва ли не скромный дизайн, чёрный ремешок, под цвет всеобщего траура — поймал солнечный блик. Непогода отступила, даже солнце вышло проводить младшего Воскресенского в последний путь.

— Я верю, когда-нибудь это изменится. Я всегда поддержу любое твоё решение.

Саша положил ладонь ей на поясницу, протянул к себе, прижался щекой к её тёплому, мягкому животу. А после резко встал, одёрнул пиджак, снял с ключицы брелок от «Ягуара».

— Пора. Не хочу опаздывать.

Эмилия кивнула и молча скользнула следом за ним в фойе.

Глава 52

Ваганьковское кладбище было настолько большим, что впору было заблудиться. Эмилия никогда не была здесь — её родители были похоронены на Митинском кладбище, гораздо меньшим по площади, но и там она постоянно плутала, пока вовсе не бросила попытки навещать молчаливые могильные плиты, бывшие когда-то её семьёй. Она шла возле Александра, крепко держа его под локоть, своим прикосновением напоминая ему, что она рядом.

Туфли слишком громко цокали — на кладбищах всегда была плотная, стоячая, как болото, тишина, и даже шумное дыхание сравнимо было со свистом ветра. Поразительно, но игравшие с сухими листьями порывы остались за воротами кладбища — даже ветер боялся беспокоить усопших. Александр плотно замолчал ещё в машине, и здесь не проронил ни слова — они тихо шли по главной аллее, и Эмилия от скуки рассматривала старые надгробия и памятники, многим из которых было больше двухсот лет.

Чем ближе они подходили к месту похорон, тем чаще мелькали вдоль дорожек чёрные спины охраны — Эмилия узнавала их по воткнутой в ухо гарнитуре и взгляду, цепкому, но в то же время отсутствующему.

Широкая аллея вывела их к часовне, где проходила церемония прощания — там этих чёрных спин было гораздо больше. Приглашённые медленно плелись в сторону распахнутых дверей часовни и исчезали внутри, в дрожащем мерцании свечей, в тяжёлом запахе ладана и пионов. Белые, с переливами в бедно-розовый, цветы, казалось, были повсюду: на деревянных скамьях, у алтаря, у чёрных, как уголь, гробов с золотой вязью на крышке. Эмилия боялась подходить к покойным, но не смела отпускать Александра от себя ни на шаг. Она спряталась за его спину и старательно отводила взгляд, рассматривая бархатистые лепестки кудрявых роз, из которых был составлен её прощальный букет. Она глубоко дышала, стараясь не впасть в панику. Похороны и кладбища вызывали у неё живые воспоминания о родителях.

Никто не готовил речь, потому что никто не смог бы её внятно произнести — Демид, средний брат Александра, беззвучно плакал, закусывая губы, Искандер Борисович и Галина сидели в первом ряду с каменными лицами, плакали только двое — пожилые мужчина и женщина, наверное, родители Лили — и дети.

Боже зачем было брать сюда детей?! Сколько им лет? Четыре, шесть, не больше. Эмилия замечала, как они вжимают головы в плечики, стоит Искандеру Борисовичу лишь поднять на них взгляд.

Когда Александр подошёл к ним, чтобы обнять, они вяло позволили это ему, их лица были испуганными и смущёнными. Сашу они тоже побаивались. Дети, как доверчивые котята, льнули к рукам бабушки и дяди Демида. И Лёне Багирову они доверяли больше, чем родному деду. Расстановку сил и приоритетов в семье Эмилия с лёгкостью считала с маленьких детей — самых честных существ в этом мире. Самых пострадавших…

Ей было дурно от густого, дымного запаха смерти, у неё чертовски разболелась голова, и только тёплая рука Саши в её руке удерживала Эмилию от побега на воздух. Здесь была его семья и самые близкие их друзья, не больше трёх десятков человек, и многие из них с интересом — а кто и с осуждением, словно Александр Воскресенский должен был навсегда теперь остаться вдовцом! — поглядывал в её сторону. Но Эмилию это больше не трогало. Она нужна ему, он нужен ей, а злые языки пусть давятся собственным ядом.

После отпевания, процессия двинулась вглубь кладбища. Семейный склеп с причудливо выписанной по камни буквой В притаился среди раскидистых ивовых деревьев. Внутрь вошли лишь работники службы захоронения и кровные родственники. И Эмилия — Александр не оставил её за дверьми. У него не было ни капли сомнения в том, что её присутствие уместно здесь. Зато были у Искандера — он, сидя в кресле-коляске, смотрел на неё так, будто хотел испепелить. Он действительно внушал страх, теперь Эмилия прекрасно Сашу понимала.

Эмилию ужаснуло то, что в семейном склепе были подготовлены места для всех, даже для живых — ниша на втором ярусе была прикрыта мраморной плиткой, где витиеватой резьбой по камню было выведено «Александр Воскресенский» с пустыми нишами для дат. Распахнув глаза, она вопросительно взглянула на Сашу, но он даже не понял её. Для него это не было чем-то удивительным.

Эмилию поразило то, как обесценивалась его наиценнейшая жизнь, ярость так захлестнула её, что, шепнув Саше «прости, мне душно» она вышла из склепа. На воздухе её накрыло — Эмилия расплакалась, прижимая ко рту скомканный кружевной платочек. Она плакала так горько, что не сразу заметила, что не одна здесь — Галина Воскресенская вышла из склепа минутой ранее. Высокая, статная, стройная — возраст не портил её, он придавал ей величия. Галина Николаевна не плакала, она была преисполнена достоинства, как настоящая мать семейства.

— Эмилия.

Она первая дала знать, что заметила её, и, Эмилия, смутившись своей непочтительности, низко опустила голову — Галине Николаевне хотелось поклониться. За всё то, что её заставили пережить. За то, какой сильной она при этом оставалась. За то, что она родила её любимого мужчину.

— Галина Николаевна. Соболезную вашей утрате.

— Утраты наш удел.

Галина не взглянула на неё. Её взгляд, преисполненный вековой тоски и мудрости, устремился куда-то вдаль. Эмилия не могла оторвать от неё взгляд — Галина Воскресенская была похожа на статую. Такая же бледная, неживая, но до безумия красивая.

Церемония закончилась. У подножия могил положили последний букет. Гости отправились на обед, Саша — на деловую встречу, Эмилия — домой, приходить в себя.

Она вспомнила знаменитую фотографию министра нацистской пропаганды Йозефа Геббельса — его запечатлели в тот момент, когда он узнал, что фотограф — еврей. На прощание Искандер Борисович Воскресенский посмотрел на неё точно также.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 53

«Кремлевский централ» — отдельное здание на территории "Матросской тишины", маленькое, для олигархов, бизнесменов, чиновников» — был расположен в часе езды от кладбища. Большую часть пути Воскресенский преодолел за рулём, а после, оставив «Ягуар» на платной парковке, пересел в такси. В такси он переоделся в худи и кепку, надел тёмные очки. Встреча с Федей Романовым должна была оставаться тайной.

Романов ожидал суда в комфортабельной камере со всеми удобствами: интернетом, телефонией и телевидением и эксклюзивной возможностью изредка и под бдительным присмотром принимать у себя посетителей. В его внешности не было ничего выдающегося, никакого намёка на богатство и влияние — обычный мужчина, рост ниже среднего, худощавое телосложение, только взгляд — цепкий, расчётливый, холодный — выдавал в нём того, кто он есть. Уставный капитал «Мостостроя» был в два раза больше, чем у «Воскресенский консалтинг». Одно лишь это вызывало безоговорочное уважение и неоспоримый факт необходимости прислушиваться к каждому его слову.

Когда Александр вошёл в камеру, Фёдор играл в шахматы сам с собой.

— Здесь чертовски скучно.

На нём была свободная униформа, такая непривычная, против его любимых строгих костюмов из тонкой шерсти. Фредерико Романо словно раздели и выставили голым на мороз под осуждающие взгляды толпы. Его осудят, уйдёт эпоха, когда всё было привычно, понятно, хорошо — Александр ощутил, как досада и бессилие навалились на него бетонной глыбой, заставляя сутулиться, втягивать голову в плечи. Всё очень быстро меняется.

— Это моя вина.

— Не придумывай. Ни мои, ни твои адвокаты не справились бы, — Романов жестом пригласил его сесть. Алек опустился на стул, пластиковый и чертовски неудобный, снял с доски фигуру чёрного короля, повертел её в руке. — Я знаю о брате. Искренне соболезную. Он никогда не сделал бы того, в чём его обвиняют. Даже после смерти человек имеет право на оправдание.

— Мы делаем для этого всё.

Федя намекал на то, что расследование необходимо продолжить и найти всех тех, кто близок к их окружению, но верен Калинских. Если Лилю действительно подставили — она это утверждала — то нужно это доказать. Демид занимался этим прямо сейчас. Поначалу Александр отнёсся к этому скептически, но теперь с нетерпением ждал развязки.

— Саш, времени у нас мало, поэтому я перейду к делу, — Романов оторвался от безмятежного созерцания шахматной доски и посмотрел ему в глаза. — Договора, которые я передал тебе через Данила, необходимо подписать и вернуть курьером в офис железки.

— Поясни, что ты задумал?

— Я знал, что против меня готовится заговор, Саш. Я знал, что меня хотят предать. Но я продолжал верить…, — он вздохнул и, прежде чем продолжить, крепко сжал свою маленькую сухую ладонь в кулак. Ходили слухи, что в дело замешан кто-то из близких Феди, вовремя исчезнувший со всех радаров по программе защиты свидетелей. Саше показалось нетактичным выпрашивать подробности, но, вероятно, это была женщина. — Но я готовился. «Мостострой» уже месяц как официально не существует. Я раздробил её на части и продал. Конечно, в надёжные руки. В твои руки, Саш. Пятьдесят пять процентов акций железки так или иначе теперь под твоим управлением. Теперь те, кто хотят меня поиметь, не получат ничего. А когда я выйду, а выйду я очень скоро, моё дело снова вернётся ко мне. Ты расчистишь нам землю, Саш, и нашему могуществу не будет предела.

Романов зло, мстительно улыбнулся. Романов рассчитывал на него. Из войны с Калинских Саша Воскресенский обязан выйти победителем. Другого варианта ему не оставляли.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 54

Её встретили на выходе из спа, где Эмилия уже привычно наводила красоту. Это была охрана, но не её охрана — не те ребята, которые её в этот спа доставили. Уже тогда она почуяла неладное.

— Эмилия Маратовна. Александр Искандерович ждёт вас. Это срочно.

— Что-то случилось?

— Да, кое-что случилось.

Может, это пересмена, но её бы предупредили…

Она встала в дверях, прижав к груди сумочку, и никак не могла решиться, выйти наружу или нырнуть обратно. Эмилия беспокоилась об Александре, она готова была сорвался на другой конец света ради него, но всё же что-то где-то далеко в подсознании, мучило её.

Она растерянно качнулась, когда выходящая следом за ней клиентка попросила её посторониться, и этого было достаточно, чтобы секьюрити прочно ухватил её под локоть. Она споткнулась на тротуаре, когда её потащили к машине, грубо, ничуть не заботясь о том, успевает она или нет — её подхватили и встряхнули, как пьянчужку, запутавшуюся в собственных ногах. Эмилия испугалась.

— Разрешите, я позвоню ему, — она упёрлась перед раскрытой дверцей машины, попыталась вывернуться из захвата.

— Садись уже, — её толкнули в спину и потащили за локоть вниз, чтобы заставить согнуться. В салоне её уже готовились принимать — точно такой же охранник, которого она тоже ни разу не видела в лицо, тянул к ней руки.

Эмилия хотела кричать, но от ужаса горло стянуло, будто липкой паутиной. Её стукнули сзади под колено — профессионально, быстро, незаметно, никто из прохожих ничего и не понял — заставив непроизвольно согнуть ноги. От удара она сложилась, словно кукла на шарнирах, и её легко усадили в салон, зажали с обеих сторон. Водитель немедленно тронулся. Конечно, не в сторону дома.

— Это похищение? Что вы хотите? Кто вы?! — Эмилия с трудом вытолкала из себя слова. Она сидела, соприкасаясь бёдрами с двумя незнакомыми мужчинами, стискивала до боли колени и прижимала локти к бокам — боялась, что ей сделают больно. От ужаса её укачивало и тошнило, и перед глазами плыли круги, она пыталась прийти в себя, чтобы хотя бы запомнить дорогу, по которой её везли, но тщетно — ужас притупил и зрение, и слух.

— Забери у неё сумку, — бросил водитель, и тот, что слева, выдрал сумочку у неё из рук, рванул молнию, влез внутрь здоровенной ручищей. Она слышала, как под его пальцами трещат блистеры с коллагеном и успокоительными, пластиковый корпус пудреницы, звенят ключи…

— Прекратите! Что вы делаете?! — Эмилия расплакалась, безотчётно подалась влево, пытаясь вырвать свои вещи из чужих рук. Эти руки по локоть залезли в её жизнь, в её душу, выпотрошили её, вывернули наизнанку, и она до сих пор не знала, зачем, почему, за что…

— Ещё звук, и пристрелю тебя.

Изабелла коротко вдохнула и не смогла выдохнуть. Её обдало холодом и сразу же жаром, она вдруг остро и чётко осознала весь кошмар своего положения. Слёзы высохли, ком в горле встал поперёк и перекрыл рыдания, желудок прижался к позвоночнику, мышцы окаменели. Эмилия затихла, затихли мысли и улёгся хаос эмоций, она словно бы провалилась в полусон. Наверное, так психика заботилась сама о себе — ещё минута в состоянии острого стресса могла бы здорово навредить ей. Эмилия не хотела осознавать то, что происходило с ней — она будто со стороны наблюдала, как её телефон вылетел в окно, прямо на дорогу под колёса машин, как её кредитку разломали и вынули из неё чип.

Зачем они это делали? Никто не объяснял, и она не рисковала больше открывать рот. Возможно, чтобы Саша не смог её отследить. Возможно, его враги добрались до неё. А, возможно, она проживает последние свои часы, кто знает… Лишь бы только они не навредили ему.

Ехали долго. Её вывезли за город, остановили у маленького трехэтажного мотеля с круглосуточным минимаркетом внизу. Что они собираются с ней делать здесь? Господи, лишь бы не трогали…

— Мадам, — к ней по-хамски обратился водитель, она поймала его взгляд в зеркале заднего вида. — Ты должна оставить Воскресенского. Здесь миллион триста пятьдесят тысяч, — один из охраны протянул ей новую кредитку, Эмилия не взяла, и тот со смешком сунул её ей в сумочку. — Если разумно использовать, хватит надолго. Мы настоятельно просим вас, мадам, не показываться больше Александру Искандеровичу на глаза. Уезжайте из города. Если вы не послушаетесь — будет плохо и больно. Жить хочешь, мадам? — Эмилия ничего не ответила ему, и он вскрикнул. — Скажи, как поняла?!

— Я поняла.

— Что ты поняла?

— Я должна оставить Воскресенского и уехать из города.

— И не искать встреч. И не пытаться связаться. Поняла?

— Поняла.

— Мы отследим любую попытку, понимаешь?

— Понимаю.

Эмилия отвечала, как робот — не чувствуя, не соображая, не понимая. Делая и говоря лишь то, что от неё требовали.

Весь ужас положения накрыл её только тогда, когда её высадили у входа. Она смотрела им вслед, пока машина, в которой её везли, не растворилась в потоке других машин. Александр сам никогда не отдал бы такой приказ — за последние недели они стали по-настоящему близки. Ей не приходилось сомневаться в нём. Значит, это сделали те, кто хотел повлиять на него. Значит, они знали, как она ему дорога. Эмилии захотелось немедленно бросится в мотель и потребовать телефон, чтобы позвонить Саше, но она остановилась.

Ей стало безумно страшно. Тёмная сторона его жизни до сегодняшнего дня никак не касалась её, но волею судьбы именно сегодня она, наконец, поняла, что всё имеет свою цену. Цена её страсти оказалась равна цене её жизни. Эмилия судорожно пыталась понять, как и почему судьба завела её в этот лабиринт и есть ли из него выход.

— Боже мой, что мне делать? — она сказала это вслух и тут же схватилась за шею — горло пронзило острой болью, связки сомкнулись, изо рта вырвался хрип и плач. Она попыталась что-то сказать, но не смогла — голос пропал. Голос, которым она очаровала Сашу Воскресенского, исчез из её жизни вместе с ним.

— Милка?

Её окликнули. Эмилия, не переставая безотчётно сжимать ладонью шею, закрутила головой. Парковка у мотеля была оживлённой, но она никого не узнавала, и на неё никто не обращал внимания.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да ну! Милка! Салимова!

Что-то смутно знакомое послышалось ей в этом «Милка».

Из памяти по кусочкам словно мозаика, всплывало юное, маленькое лицо сердечком и курносый нос на нём, весёлый смех и грустные глаза. Этот диссонанс всегда напрягал Эмилию, она не знала, что прячется за фасадом напускной жизнерадостности, наверное, разочарование. Эмилия не знала, что у Нади внутри, но тогда, четыре года назад, у неё не было выбора. Тогда Надька была единственным человеком, на которого она могла опереться.

Ей нравилась Надя: своим лёгким отношением к жизни, умением преодолевать трудности и не зацикливаться на плохом, своим весёлым нравом, тем, что за её плечами не было багажа из горя и смертей. Эмилия тянулась к ней, словно к солнцу. И доверяла. Надька заразила её своей глупой мечтой, своим желанием найти мужчину, который решил бы все её проблемы. Мечтой стать эскортницей. Именно Надька подтолкнула её к её первому клиенту — бородатому мотоциклисту с добрыми глазами, которому ничего не нужно было, кроме минета. Всего лишь минет... Потом этих минетов было ещё два или три. Эмилия никак не могла начать играть «по-крупному», как начала Надька — она брала пять тысяч за час, двадцать за ночь. А потом случится Осипович. И она больше не виделась с ней.

Надя почти не изменилась. Всё та же улыбка, всё те же грустные глаза с наметившимися морщинками вокруг. Она была в немодных уже расклешённых джинсах на низкой талии и в потертой кожаной курточке, под которую был надет топик, открывающий живот. За эти три года она раздалась в талии, а её юная миловидность истерлась, словно по ней прошлись наждаком. Она занималась всё тем же — Эмилия заметила, как та выходила из мотеля под руку с водителем трака, припаркованного на площадке.

— Ничего себе, какая ты стала! — Надя пошла к ней и осмотрела, оценила её внешней вид: сумочку от «Биркин», укороченные брюки и жакет от «Ив Сен-Лоран». — Какими судьбами? Решила, наконец, вспомнить обо мне?

Эмилия вдруг поняла, что ни разу не попыталась связаться с ней за все три прошедших года. Она и не могла, Осипович контролировал каждый её шаг.

— Прости. Мне бы не позволили, — невнятно прошелестела она в ответ, забыв на мгновение о рези в горле.

— О, этот жирный взял тебя в оборот? Ты всё ещё с ним?! Вот это везение! Эй, ты чего? А, ну пойдём. Милка! Да чтоб тебя…

Эмилия словно со стороны наблюдала, как оседает на асфальт, держась за шею, как отлетает в сторону дорогая сумочка, как чиркает по асфальту каблук. Что за дурная особенность у её организма, чуть что сразу падать без чувств?! Она ощутила, как Надя подхватила её над землёй, а память резко подменила ей картинку — ей показалось, что это Александр поймал её, как тогда, на дороге, в их первую встречу…

Глава 55

Эмилия очнулась на диване в фойе мотеля. Не фойе — маленькая прихожая, с двумя тесно составленными друг к другу диванами из коричневого, треснутого на подлокотниках кожзама. Над ней нависала Надька с мокрым полотенцем в руках и какой-то помятый, заросший клочковатой рыжей бородой мужик со стаканом чего-то дымящегося.

— Очухалась, — Надя с тревогой и облегчением повернулась к мужчине, взяла у него кружку. — На вот выпей. Это чай.

— Больно… — просипела Эмилия, сделав глоток. Горло болело, словно при ангине.

— Тебя что, в гланды оттрахали? Что с голосом? Куда орала? Что там надо, яйцо сырое выпить? Неси, Боря!

Эмилия помотала головой, а потом обняла себя за плечи и расплакалась.

Всё вокруг слилось в сплошную серую массу, голова закружилась, она закачалась, словно маятник, сильнее и сильнее сжимая в ладонях собственную кожу, впиваясь ногтями. Саша. Господи, как же ей снова хотелось его увидеть! Но как же было страшно…

— О, это нервяк, ясно. Боря, яйцо отменяется. Её надо в больницу. У тебя полис, паспорт есть?

Из серого тошнотворного мрака выплыло лицо Нади. Эмилии почудилось, что её выбросило в прошлое, в её двадцать один, и сейчас начнётся её смена в зале, и гремят уже подносы, и шеф-повар орёт, как резаный, и на парковке за углом в тени её ждёт бородатый водила, а с ним вонь, соль, унижение…

— Не знаю…

— А бабло?

Эмилия кивнула. Ей дали миллион триста пятьдесят тысяч отступных. Миллион триста пятьдесят тысяч копейка в копейку за то, чтобы она исчезла из его жизни.

Кто и зачем сделал это с ними? Кто и зачем?!

Эмилия беспомощно шла следом за Надей, крепко державшей её за руку, села в такси, бесцельно уткнулась в окно, когда машина тронулась.

Эта часть города была ей незнакома, но она очень походила на ту часть Москвы, в которой Эмилию Салимова тщетно пыталась начать самостоятельную жизнь. Сейчас она словно пыталась делать то же самое — начать новую жизнь, и опять же, не по своей воле. У неё даже пропал голос! У неё отобрали право голоса, так зачем ей вообще говорить? Эмилия снова разрыдалась, спрятав лицо в ладони.

— Ты можешь сказать, что с тобой, Милька? — Надя тронула её за руку, Эмилия замотала головой, давясь всхлипами.

-2-

Доктор в больнице установил у неё воспаление голосовых связок на фоне стресса. С рецептом успокоительного на руках, Эмилия Салимова покинула больницу поздно вечером. Надя ждала её у стойки администрации. Оказалось, Воскресенский оформил ей ДМС. Осипович этого для неё так и не сделал.

— Ну что? Говорить можешь?

— Шёпотом, — ответила Эмилия, пряча глаза в пол. Ей не хотелось смотреть на бывшую подругу.

Ей было стыдно и страшно смотреть в глаза своему прошлому. Одному из прошлых. Тепличная жизнь с родителями. Глубокое дно жизни с подносом и на коленях. Осипович. Саша. Который тоже скоро станет прошлым, уже почти становится… От всех своих прошлых жизней Эмилия хотела бежать без оглядки, но от Саши Воскресенского бежать ей не хотелось. Даже под страхом смерти.

— Что с тобой случилось?

И Эмилия рассказала ей всё.

Как могла.

Сбиваясь, кашляя, плача.

С болью вырывая из себя гнусные воспоминания, иллюзии, страхи — всё то тошнотворное и унизительное, что было у неё с Павлом Осиповичем. Наконец, заговорила, вытаскивая из себя всё то, что так старательно забивала внутрь. Та реальность, от которой она так старательно открещивалась, больно ударила под дых — прокурор Осипович делал всё, чтобы она чувствовала себя растоптанной, виноватой, зависимой — шлюхой которую подобрали с улицы и сделали своей персональной шлюхой — и продолжала чувствовать себя такой даже с другим. Саша Воскресенский не заслужил её такую — и Эмилия сказала это вслух.

Надя долго смотрела на неё, скрестив на груди руки. Они сидели в кафе при больнице, в плетёный креслах за пластиковыми столами с имитацией под дерево. Теперь — без Саши — вся жизнь её станет сплошной имитацией. Снова

— Знаешь что, Милка, — перекинув ногу на ногу, Надя заговорила. — Ты дура.

Эмилия распахнула глаза от удивления. Такой «поддержки» она не ожидала.

— А ещё расчётливая сука. Ты получала бабло, подставляла жопу и строила из себя жертву. А теперь, когда нашла нормального мужика, решила свалить при первой же проблеме?

Эмилии стало больно, словно её ударили по лицу.

— Я не хотела уходить. Меня заставили…

Осипший голос превратился в рычание. Эмилия яростно защищала себя, столкнувшись с непониманием. Откуда Надьке было знать, как она жила?! Откуда ей было знать, чего ей всё это стоило?! Эмилия почувствовала, как бриллианты в ушах повисли обломками бетона, как бельё за семнадцать тысяч стянуло под грудью, словно корсет из китового уса. За что она так отчаянно цеплялась? За комфорт? За роскошь? Та девочка, старательно учившая гаммы на фортепьяно матери, мечтала только о любви, а потом… потом перестала в неё верить. В её жизни остался один ужас и роскошь, которую она получала в ответ на него. И если бы не Саша…

— Вынуждают? Да ну. Ну, погрозили тебе, и что? Всё, лапки кверху?

— Но ты не понимаешь! — зарычала Эмилия хриплым, простуженным голосом. — Ты не понимаешь, кто он и что за люди его окружают!

— Ну да, ну да! Ты всё понимаешь, а мне-то куда… — Надя снисходительно хмыкнула, от этого Эмилия завелась ещё больше. — Знаешь, я тоже всяких людей повидала. Ты его любишь или нет?

— Люблю.

— Ну и долго ты инфантилку из себя строить будешь? Бедная несчастная жертва! Прекрати ныть и сделай хоть что-нибудь в своей жизни сама. Сама, твою за ногу. Мамки с папкой больше нет, папика нет. Всё, звиздец настал?! Эх, ну и дура.

— Пошла к чёрту! — крикнула Эмилия и испугалась того, как повела себя. Испугалась, что вернулась в эту свою провинциальность, снова стала глупой простушкой, которую легко было обвести вокруг пальца.

— Везде помогите ей, да спасите… Да лучше уж пусть пристрелят, чем как слизняк жить всю жизнь! Курица глупая!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты меня в это и втянула!

— Ага, повини меня ещё! Вот и помогай всяким дурам, ещё крайняя останешься.

— Пошла ты!

Эмилия злилась, но не понимала, на кого: на себя или на Надю, потому что Надя говорила правду. Эмилия струсила. Допустила мысль, что может взять деньги и исчезнуть, что может из страха предать, и что после будет страдать, потому что страдание — это привычно. Привычно сносить удары судьбы и подставлять левую щёку. Привычно делать, что скажут. А сопротивляться, схватить за руку бьющего — страшно. Но она попробует. Лишь бы ей хватило времени. Лишь бы она успела хотя бы мельком увидеть его.

— За такси мне переведёшь! — долетело в спину.

Эмилия вскочила из-за стола и помчалась к выходу, чтобы поймать такси.

Глава 56

— Это точно? — Александр взялся за уголок простой чёрной папки, не решаясь заглянуть внутрь. Ему казалось, что всё вокруг рухнет, «Воскресенский консалтинг» превратится в руины и похоронит его под собой, если он сделает это. Он боялся, что это окажется правдой. И это случилось.

— Бумаги перед тобой, смотри, — сквозь зубы бросил Демид и отвернулся к окну.

На столе лежал отчёт частного детектива. В рекордные сроки человек со стороны сумел разузнать обстоятельства «предательства» семьи Лилией Воскресенской. Человек со стороны, а не собственная служба безопасности — их Искандер Борисович просто не допустил к делу. Он не дал собственному сыну возможности оправдаться. Александр прочёл текст по диагонали, стараясь не вчитываться, и не принимать слишком близко…

Лиля Воскресенская была невиновна. Анонимный доброжелатель, который подкинул ей информацию об Осиповиче, сыграл на её честолюбии, неопытности и горячности, попросту обманул — Лиля дала делу ход и спровоцировала череду скандалов, ударивших по репутации Семьи. Параллельно с этим была взломана её электронная почта и цифровая подпись. И самое главное — в час перевода денег она была на скачках, она говорила с Александром. У неё было железное алиби. Но Искандер Борисович Воскресенский не дал им разобраться. Не дал ни часа…

Александр внутри себя вдруг перестал называть его отцом. Александр отделился от него — Искандер Воскресенский стал для него палачом, хозяином, работорговцем, свихнувшимся стариком, только не тем, кто вырастил его и кому Александр должен быть благодарен. В этот самый момент Александр ненавидел его, а ещё больше ненавидел себя. За то, что слепо верил ему, шёл за ним. Почти стал таким, как он.

— Ты отцу это отправлял?

— Нет.

Александр взглянул на Демида, тот смотрел в окно, перекатывался с носка на пятку и жевал губы, по его виду невозможно было определить, что он чувствует. Наверняка ничего хорошего.

— Я отвезу сегодня.

— И что ты надеешься услышать, Саш?! — Демид резко развернулся к нему. В его покрасневших глазах блестели слёзы.

Он так и не смог справиться, это было очевидно. Александр вдруг стало стыдно за то, что сам он отошёл как-то слишком быстро. Не успел почувствовать всю полноту горя: залил его спиртным, завалил сверху неотложными делами, забил злостью. И Эмилией. Александру вдруг захотелось немедленно позвонить ей.

— Извинения?!

— Я хочу хотя бы раз в жизни услышать, что он сожалеет.

— Не услышишь, — ядовито хмыкнул Демид. — Он убил Даньку. Твоими руками убил. О чём этот человек может жалеть?!

В его словах был резон. Но надежда — неубиваемая сволочь, никак не хотела отпускать…

Звонок телефона раздался неожиданно громко. Корпус завибрировал в кармане, словно огромное насекомое — отвратительное чувство, Александр, путаясь в прокладке пиджака, немедленно вынул его. Звонил охранник Эмилии. Александр дал ему свой личный номер для экстренных случаев, чтобы тот звонил ему напрямую, в обход Леонида Багирова. И Александр понял, что сделал это не зря.

— Александр Искандерович, Эмилия Маратовна пропала. Мы просмотрели записи камер. Её увезли. Такая же машина. Кто-то из наших, шеф… но она не отвечает, телефон вне доступа, никто из ребят не в курсе, — затараторил секьюрити.

Выслушав доклад, Александр завершил разговор коротким «Я понял».

Наверное, у Александра всё было написано на лице — пока он набирал по памяти номер Леонида, Демид смотрел на него распахнутыми в ужасе глазами.

— Где она? — процедил Александр сквозь сжатые до спазма челюсти, едва Багиров снял трубку.

— Она жива, — Лёня ждал этого звонка, и ничуть не удивился вопросу. Он сохранял бесстрастный, деловой тон, а Александру до безумия захотелось взять его за грудки и хорошенько встряхнуть.

— Зачем?! — не сдержавшись, Александр рявкнул и стукнул кулаком по столу. Стаканы звякнули, подпрыгнула папка и тяжёлый именной «Паркер» Демида медленно покатился по поверхности, замерев на самой кромке стола.

— О причинах спрашивай у отца. Я не имею права возражать, ты знаешь.

Только потом, когда Александр мчался по коридору до лифта, в грохоте крови в ушах он различил испуганный окрик брата. Демид не сумел его догнать, слишком Александр был быстр. Изумлённые глаза Ирины Константиновны и её робкое «Александр Искандерович, что с вами?» он вспомнил только в лифте. Не кто-то со стороны, а собственная семья предала его — вот что было с ним.

Выруливая с парковки, он сбил левое боковое зеркало об опору и едва не устроил аварию, вклиниваясь в плотный поток машин. Нарушая все мыслимые ограничения скорости, Александр мчался в Серебряный бор. В дом своего отца. Когда-то отца…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 57

-1-

Александр слишком поздно затормозил. Свист колёс завершился громким ударом бампера об ступеньку каменной лестницы — «Линкольн» ждал дорогостоящий ремонт, но Александру было плевать. Охрана почтительно расступилась перед старшим сыном Воскресенских, когда он влетел в особняк, распахнув двери плечом. Александр судорожно завертел головой, думая, куда идти дальше — словно впервые здесь, словно заблудился. Он вдруг понял, что дом этот никогда не был ему родным. Это был не дом — тюрьма, где Искандер Борисович был надзирателем, а сам Александр — пожизненно осуждённым только по праву рождения.

— Где Эмилия?

Он не постучался в дверь отцовского кабинета, как то было положено по негласному этикету, ворвался, распахнув её настежь, так, что створка бахнула о стену, оставив после себя царапину на деревянной резной панели.

— Думаю, далеко отсюда. Ей дали достаточно денег, поверь, — невозмутимо ответил Искандер, даже не отрываясь от бумаг.

— Причём здесь деньги?! — Александр взревел так, что, казалось, затряслись стёкла.

В кабинет осторожно заглянул охранник и Искандер, наконец оторвавшись от своих дел, небрежно махнул ему рукой, мол, захлопни дверь.

— Обычным шлюхам достаточно денег. Эта же начала сбивать тебя с толку. Ей не место в семье Воскресенских.

Александр вдруг понял, что вся его жизнь — это взмах руки, щелчок пальцев отца, а жизнь Эмилии не считалась чем-то важным в принципе, инструментом для манипулирования — самое большее.

Этим самым лёгким взмахом руки он мог приказать убить её.

Только сейчас Александр осознал, как она дорога ему — после звонка её охранника им овладел гнев, после разговора с Багировым — ужас, и этот ядовитый коктейль терзал его, вынуждая сжимать кулаки до красных следов от ногтей. Вся его жизнь вдруг вывернулась подлой изнанкой.

Ему хотелось швырнуть дорогую китайскую вазу в ближайшую стену, сорвать со стены подлинник за восемь миллионов и разбить к чертям собачьим раму, разорвать ветхий холст на мелкие куски. Ему хотелось поджечь этот проклятый дом и после любоваться тем, как пламя пылает до небес. Искандер знал всё, он сунул свой нос везде. Он устроил его брак с Еленой Калинских, лишив его выбора, заставил совершить братоубийство, убрал из его жизни Эмилию… Чёрт, где же она?! Что с ней сделали?

— Это не твоё дело. Моя жизнь и моя женщина тебя не касаются!

Кресло с тихим урчанием двигателя отъехало в сторону, Искандер подобрался ближе к сыну, взялся за прислоненный к креслу костыль. Оперевшись на него, с трудом — Александр не стал ему помогать — встал. Искандер Воскресенский не собирался сдыхать. Ремиссия. Да, чёрт возьми, ремиссия — Лёня что-то говорил об этом вскользь — жаль, она не коснулась усохших мозгов и каменного сердца. Александр, словно в замедленной съёмке, наблюдал, как эта проклятая мумия приближалась к нему, как его тёмные, непроницаемые, злые глаза шарили по его лицу, и руки, сухие и коряжистые, словно птичьи лапы, сжимались в кулаки и разжимались, будто бы примеряясь, по какой щеке лучше ударить.

— Пока я жив, всё, что касается семьи — моё дело! Ты слюнтяй и растяпа! Ты не смог уследить за женой, за фирмой, за репутацией, ты позволил проститутке сесть тебе на голову, и говоришь, это не моё дело!? Я возлагал на тебя слишком много надежд, Александр. Ты не оправдал ни единой!

— Да плевать я хотел, — наклонившись к нему, процедил сквозь зубы Александр. Тихо, смакуя каждое слово. Наслаждаясь тем, как ярость, словно пламя, облизывала каждую его кость. Эта ярость придавала ему сил. Придавала смелости для сопротивления. С каким удовольствием Александр наблюдал, как изменилось лицо отца после его слов: мелко затряслись мускулы, сухие бледные губы поджались в тонкую ниточку, а глаза сузились и словно засели глубже. Александр вывел его из себя — Искандер не выносил неподчинения.

— Тогда иди и выстрели себе в висок, сукин ты сын!

Его рот брызнул смердящей старческой слюной. Александр с омерзением вытер подбородок тыльной стороной ладони. Казалось, вместе со слюной из старшего Воскресенского вырвалась гниль, которая бродила и бултыхалась в нём все эти годы. Та гниль, которую Александр старался не замечать. Которую принимал за благо. С глаз спала пелена — теперь Александр понимал, как сильно ненавидит его.

— Что ты за чудовище. Откуда ты только взялся…

— Придержи язык. Иначе я вышвырну тебя отсюда и оставлю без цента в кармане. Тебе и вполовину не пришлось испытать того, что пришлось мне и не тебе судить меня…

Он поднял было руку, но Александр сделал шаг в сторону. Искандер Борисович оступился, завалился вперёд, Александр подставил ему руки, почувствовал, как лёгкое, высохшее тело повисло на нём, а лицо уткнулось в грудь. Отец оказался так слаб — не смог высвободиться, когда Александр с силой прижал его лицо к своей груди. Где-то там, на границе сознания, Александр понимал, что отцу не хватает воздуха. Понимал, но отпускать не спешил. И руки сами собой давили сильнее.

— Отец, я любил тебя, несмотря на все, что ты творил со всеми нами, — произнёс Александр свистящим шёпотом ему на ухо, едва проталкивая звуки сквозь сжатое спазмом горло. Александру казалось, что ему тоже нечем дышать. — Но хватит. Хватит царствовать.

Это было похоже на объятие. Последнее объятие отца и сына, и от осознания этого Александра охватывал ужас.

Страшно. Страшно остановиться и страшно продолжать.

Остановиться, значит, подписать самому себе смертный приговор, ведь Искандер уже понял, что творится — он бил Александра слабыми кулаками по рукам и спине, вопил ему в пиджак, обильно смачивая горячей слюной. Продолжить и стать не только убийцей жены и брата, но и собственного отца. Главу Семьи Воскресенских. Что с ним после этого будет? А что будет? А что бывает с теми, кто свергает засидевшихся правителей? Они сами занимают трон…

Острый запах мочи ударил в нос, Александр рефлекторно дёрнулся, спасая ботинки из разливающейся по паркету лужи. Искандер в его руках затих, и от осознания неотвратимости произошедшего Александр сдавленно вскрикнул и ослабил хватку. Тело Искандера Борисовича Воскресенского безмолвной куклой свалилось на пол. Запрокинутая голова, раскрытый рот, распахнутые в ужасе глаза — всё, что осталось от грозного главы клана. У Александра затряслись руки, живот свело судорогой, а из глотки вырвался истерический смех.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В себя его привёл чей-то удар в челюсть. Александр устоял на ногах и даже сумел увернуться от второго. Перед глазами мелькнуло лицо Лёни Багирова, и Александр незамедлительно контратаковал. Удар в корпус Багиров пропустил, но с лихвой отыгрался, попав ребром ладони Александру по шее. Не слишком сильно, иначе старший сын Воскресенских лёг бы бездыханным телом рядом с отцом, но достаточно эффективно, чтобы, не тратя лишнего времени, жёстко, профессионально, по-военному вывести противника из строя. Держась за шею, Александр без сил сполз по стене, сел на задницу. Рубашка выдралась из-за пояса брюк, послетали запонки, с ворота отскочили пара пуговиц — Александр словно в мясорубке перемололо. Александр на поверку шевельнул челюстью — лицо пронзило болью. Было трудно глотать. Дышать трудно. Жить — невозможно. Александр чуть приподнял голову — Багиров молча стоял над ним, чего-то ожидая.

— Что, скорую будешь вызвать? — Александр скосил глаза на остывающий труп.

— А надо?

Александр в ответ только хмыкнул. Багиров вдруг резко поднял его за грудки, встряхнул, прижал к стене. Александр взглянул на него — его вечно каменная физиономия будто треснула, обнажая его живого, настоящего. Такого, каким он никогда его не видел.

— Слушай сюда, Саша. Слушай внимательно. Я поддержу тебя, если ты поклянёшься мне. — Его лицо было так близко, Лёня Багиров едва не касался губами его подбородка, чуть что — вцепится в шею зубами, как бойцовый пёс, у которого отняли хозяина. — Поклянись мне! — Багиров снова встряхнул его, заставив Александра сфокусировать на нём то и дело уплывающий взгляд. — Поклянись, что твоя мать больше ни слезинки не уронит.

— Ты любил её, да?

Внезапная догадка, не догадка даже, а факт, от которого Александр отмахивался за ненадобностью, вдруг озарил его сознание яркой вспышкой.

— Любил. Всю жизнь. И буду защищать её до самой своей смерти, — помолчав, Лёня отпустил Александра, одёрнул пиджак, отошёл к трупу, наклонился, проверил пульс. — Мы сообщим о скоропостижной кончине Искандера Борисовича Воскресенского. Он храбро боролся, но болезнь оказалась сильнее. Приведи себя в порядок, Саша.

Багиров, в чьей верности отцу Александр никогда не сомневался, вдруг превратился в союзника. И соучастника. Значит, это ещё не конец. Месть — не конец. Совесть и страх резко заткнули свои вопли, осталось лишь ощущение правильности происходящего.

Король умер. Да здравствует король.

— Верни Эмилию, — бросил он ему в удаляющуюся спину и заметил, каким властным вдруг сделался собственный голос. Теперь он, Александр Воскресенский, отдавал приказы. Теперь его этот дом-музей, компания, половина Москвы… И скоро вся Москва будет его.

Леонид остановился в дверях, улыбнулся одним уголком губ и почтительно склонил голову.

— Как скажете, босс.

Глава 58

Эмилия, не помня себя от страха, ворвалась в здание «Воскресенский консалтинг». Она чутко ощущала на себе пристальные взгляды секьюрити и боялась до одури что её прямо здесь и сейчас отправят на тот свет. Хотя это было бы невозможно — она была среди десятков снующих туда-сюда людей, на самом виду, кто бы посмел…

В безучастных, одинаковых лицах охраны ей чудились те, кто похитил её. Она робко взглянула в окошко камеры и тут же отвела взгляд — боялась, что её прямо сейчас вычислят и сделают с ней то, что обещали. И пусть. Пусть лучше так, чем жить трусихой и предательницей.

— Мне нужен увидеть Александра Воскресенского, — оно подошла с стойке администрации и с нажимом потребовала своего. Знала, что если начнёт плакать и мямлить, её никто не станет слушать. А плакать хотелось, она едва держалась.

— Добрый день. Вам назначено? — равнодушно ответила гладко причесанная девушка в белой блузке.

— Я Эмилия Салимова.

Она достала из сумочки портмоне, вынула паспорт, кредитку, чеки, разложила на стойке. Администратор глядела на её нервные движения, чуть приподняв бровь не то раздражённо, не то брезгливо, а после поводила пальцами по экрану планшета на своём столе.

— Извините, я не вижу вашего имени в списках, — так же равнодушно произнесла администратор и взглянула на неё с притворным сочувствием и едва скрываемой усмешкой. В её глазах читалось «надо же, ещё одна штучка размечталась о встрече с боссом, выкуси», и Эмилия почувствовала, как начинает злиться. Страх подстёгивал к действиям. Эмилия осознавала, что времени у неё совсем мало.

— Послушайте. Я должна его увидеть. Это важно, — она вцепилась в краешек стойки и так сильно сжала его, что побелели пальцы.

— Ничем не могу помочь вам, девушка…

— Я не уйду отсюда, пока не увижу его! — Эмилия понимала, что похожа сейчас истеричку, плевать, она и без того привлекла слишком много внимания. Она проделала слишком большой и трудный путь, чтобы отступать у последнего бастиона.

Паника захватила её, она заозиралась по сторонам, увидела, как один из охраны — высокий, лысый и безбровый медленно направился к ним, ожидая от администраторши вызова. Впереди раскрылись створки лифта, Эмилия в отчаянии готовилась рвануть с места и ринуться в лифт, как в спасательную шлюпку. Ей казалось, что либо сейчас, либо смерть.

— Эмилия Маратовна? — её окликнули откуда-то сбоку. Небольшого роста крупная женщина средних лет, в элегантном платье цвета марсала казалась ей знакомой несмотря на то, что Эмилия совершенно точно ни разу её не видела. — Я Ирина Константиновна. Вы в порядке?

Словно камень свалился с души, Эмилия обессиленно уронила лицо в ладони. Она помнила её, они много раз общались по телефону и в мессенджерах. Ирина очень помогала ей с выбором одежды, еды и просто помогала по-человечески.

— Всё нормально, иди уже! — Ирина Константиновна жёстко отшила навязчивого секьюрити и подошла ближе. — Вас полгорода ищут! Эмилия?

Эмилия ничего не смогла ответить, и Ирина Константиновна вдруг порывисто обняла её. Почувствовав чужое тепло и участие, Эмилия снова расплакалась. Ей казалось, что она рыдает без остановки круглые сутки и тем только истощает себя. Боже, когда же всё закончится?

— Пойдёмте в приёмную, я налью вам чай и дам успокоительное, — Ирина Константиновна взяла её за руку и повела вглубь помещения, к отдельному лифту, которым пользовалось высшее руководство. Администраторша проводила её завистливым взглядом. — Сейчас напишу Александру Искандеровичу, что вы здесь, — она вынула из кармана плоский смартфон с эмблемой Воскресенский Консалтинг, что-то быстро набрала на нём.

— Ирина Константиновна, вы — мой ангел-хранитель, вас мне небо подарило! — воскликнула Эмилия.

Ей так хотелось отблагодарить эту чудесную женщину за всё. За помощь, за одежду и обеды, за помощь с платьями, бельём и косметикой. За спасение. Эмилия не могла поверить, что в мире существуют такие люди, как она: простые, искренние, честные, отзывчивые.

— Да бросьте! — Ирина Константиновна засмущалась. — Вы так много пережили, я вам очень сочувствую. Александр Искандерович очень обрадуется, что вы здесь. Он хороший человек.

Он прекрасный человек. Он самый лучший на свете. И никакие обстоятельства, никакие угрозы не заставят её от него отказаться.

Он ворвался в приёмную, когда Ирина Константиновна подливала ей успокаивающий травяной чай, попутно рассказывая о двоих своих сорванцах. Александр Воскресенский застыл в дверях, будто наткнулся на невидимую преграду и взглянул на Эмилию. Смотрел долго-долго, будто не мог поверить, что это она. Что это именно она, а не двойник, не подставная утка, не мошенница, назвавшаяся её именем.

Александр выглядел так, словно двое суток не бывал дома, словно двое суток не спал — щетина, мятая рубашка и, о боже, синяк у подбородка! Эмилия ахнула и вскочила на ноги, Ирина Константиновна, бросив короткое «извините меня» вышла из приёмной, плотно закрыв за собой дверь.

— Я люблю тебя.

Вдруг выдал Александр и тяжело сглотнул, будто это признание вырвалось у него непроизвольно. Само. Смело все барьеры и фильтры. Прошло мимо разума, вырвалось прямиком из груди.

Эмилию словно в спину ударили — она бросилась к нему, стукнулась о его грудь, и не ощутила даже, как ноги оторвались от пола, когда Александр поймал её на полпути и едва не забросил себе на плечо. Александр потерял равновесие, и пытаясь поймать его, задел журнальный столик — чашка с недопитым чаем жалобно взвизгнула, падая на каменный пол. Тонкий фарфор превратился в груду белоснежных острых кусочков. Под подошвами его ботинок хрустнул один такой.

— Я люблю тебя, Саша. Боже мой, я так боялась, я думала, умру…

Александр поцеловал её, заглушив бессвязный поток слов и признаний. Он обнимал её так крепко, что всё остальное перестало иметь значение. Только он. И только она. И больше никто и никогда не навредит им.

Густой, обворожительный аромат роз и жасмина витал в воздухе, смешиваясь с запахом сандала и эвкалипта от зажженных ароматических свеч, плавающих в пузатой стеклянной вазе. На деревянных помостках расположились ваза с фруктами и ягодами, шоколадное фондю, сыры, оливки и вино. Эмилия с пучком влажных волос на затылке, с бокалом вина в руке сидела напротив Александра в огромной круглой ванне, полной розоватой пены. Ванна стояла на деревянном постаменте и казалась похожей на гигантскую кофейную чашку, только без ручки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вид из окна был захватывающим. Пока в квартире обновляли систему безопасности, Эмилия и Александр проводили ночь в номере отеля «Четыре сезона» на сорок пятом этаже, и весь город был перед ними, как на ладони.

Москва казалась синей. Словно сверху кто-то набросил на дома и улицы шёлковое покрывало. Только блеск фонарей и автомобильных фар просвечивал сквозь него, словно нитки люрекса. Пригубив вина, Эмилия улыбнулась, поймала ответную, усталую и удовлетворённую улыбку Александра и снова взглянула в окно.

Тогда в приёмной Саша схватил её за руку и вывел прочь из здания, усадил в «Ягуар». И не сказал почти ничего по дороге в отель. Только позвонил и забронировал номер.

— Я решу кое-какие дела и вернусь, — сказал он ей, прежде чем уйти, оставив её в президентском люксе. — А ты жди меня.

И она ждала, потому что ждать его — ждать Александра Воскресенского — теперь было смыслом её жизни. И он приехал вовремя — она как раз набирала ванную. Александр набросился на неё с порога, смял в объятиях, поцеловал отчаянно, бешено. Сказал, как дьявольски волновался. А Эмилия повторяла на каждый второй вдох «люблю, люблю, люблю»…

Страсть одолела обоих прямо на полу коридора: Александр сдирал с себя рубашку, Эмилия путалась в завязках халата, тихо чертыхаясь. А после тело к телу, словно голодные звери, пока не наступило насыщение.

Где-то над рекой пролетел вертолёт — блеснули навигационные огни. Там, за огромным панорамным окном кипела жизнь. Жизнь Эмилии Салимовой только начиналась.

Глава 59

Она шевельнула ногой, собрав на поверхности воды горку пены, взглянула на Александра. Его разморила горячая вода, он был спокоен и, как всегда, в состоянии покоя и удовлетворения, расположен к разговорам.

— Кем были эти люди, Александр? — осторожно спросила она. Эмилия больше ничего не боялась, но ей было любопытно, что теперь будет. Чего ей ещё ждать.

— Их больше нет.

Она в изумлении приоткрыла рот, но сразу же захлопнула его, прикусила щеку. Ей пора привыкать ничему не удивляться. Даже тому, что из-за неё убивают людей. В первую очередь, к этому.

Едва не стать жертвой внутрисемейного конфликта, стать разменной монетой при делёжке власти, всегда теперь быть начеку и тысячу раз подумать, прежде чем сделать шаг в сторону — то была лишь малая цена за её отчаянную преданность и любовь к Александру Воскресенскому. Стоило ли оно того? Эмилия взглянула на его точечный профиль, на руку, пальцы, свободно держащие винный бокал. На мускулистую грудь, где дорожки мокрых волосков сливались и путались друг с другом причудливыми узорами. В глаза, глубокие, как омут, полные силы, глубинной печали и ответственности за эту силу.

Определённо стоило.

Часом ранее она перевела Наде денег — один миллион триста пятьдесят тысяч рублей, которые, как кость, бросил ей покойный Искандер Борисович. Пусть послужат благому делу. Долгов "за такси" у неё больше нет.

— Завтра похороны моего отца, — обронил Александр. Как-то даже слишком легко, буднично, словно назвал время.

Эмилия встрепенулась, оставила вино и переместилась к нему. Положила руки на грудь, посмотрела в лицо. Нигде не блеснуло: спокойствие и принятие неизбежного отражались в его синих, как озеро в штиль, глазах.

— Как ты?

— Лучше, чем думал, — он мягко улыбнулся ей, подтверждая свои слова и Эмилии на мгновение показалось, что он и в самом деле вовсе не горюет…

— Значит, теперь ты… — он больше не номер два. Это открытие вдруг поразило Эмилию. Если Искандер Борисович Воскресенский умер, то Александр станет полноправным главой Семьи.

— Теперь я, да, — он подтвердил её мысли, и Эмилия сникла, отвернулась. Ей снова захотелось плакать. — Что такое?

— Теперь ты станешь ещё дальше от меня…

— Это почему? — Александр подцепил её пальцами за подбородок и заставил смотреть в глаза.

— Они и раньше осуждали нас…

— Они?

Он будто бы и вправду не понимал, так искренне было его недоумение. А Эмилия помнила и взгляды Катьки в «Империал», и грязные слова Дашки на скачках. Нет, для неё чужое осуждение никогда не станет причиной отступиться — Эмилия готова была остаться на всю жизнь в тени, лишь бы быть рядом — она переживала за Александра. Насколько хватит его пыла постоянно защищаться и отмывать свою женщину от грязи?

— Все эти Калинских, Борисовские, Самарины… Теперь они будут следить за тобой сильнее.

— Знаешь что? — Александр развернул её спиной к себе и обнял за плечи. — Плевать мне на их мнение.

Он пристал и потянулся рукой куда-то за помосток — там лежал его пиджак. Перед глазами у Изабеллы возникла чёрная бархатная коробочка. У неё забилось сердце и кровь прилила к щекам. Этого не может быть. Не с ней. Это было бы слишком…

— Окажешь мне честь? Станешь госпожой Воскресенский?

Эмилия прижала обе ладони к лицу, чтобы не разрыдаться. И закивала головой.

Парнишка Макс Ковалёв удивительно быстро шёл на поправку. Когда Александр и Демид приехали навестить его, Ковалёв уже садился в кровати, держась за бок — два сломанных ребра уже схватились, а колотая рана затягивалась безо всяких осложнений. Он оказался толковым, сговорчивым и весьма храбрым — дал видеопоказания и обещал всячески способствовать наказанию Дарьи Калинских — лично или через её отца, через суд или самосуд, ему было не суть важно. Ковалёв горел за справедливость. Они были на одной стороне, а посвящать его в тонкости необходимости не было.

Александру нравился Макс. То, как он вёл себя — без подобострастия и страха, даже зная, пусть и приблизительно, кто перед ним. И Александр рядом с ним казался себе свободнее и отчего-то моложе.

— Ты чего губы-то забил? На педика похож, — Александр в очередной раз беззлобно откомментировал его внешний вид. Ковалёв был весь в татуировках, как чёртова цветочная клумба, даже лица своего смазливо-скуластого не пожалел.

— А ты на мафиози, блин. В этих костюмчиках. Я прям «Донни Браско» смотрю. Изнутри. — Макс не обижался, а искромётно отбивал подачи. Чертовски уверенный в себе говнюк. И это Александру в нём тоже нравилось.

Александр присел на стул напротив, посмотрел ему в лицо.

За эту свою самоуверенность Макс Ковалёв едва жизнью не поплатился. Надо же, против дочурки Калинских полез. Пошёл по друзьям-приятелям, по мелким бандам, вышел на тех, кто покрупнее… Прям-таки герой. Бэтмен местного разлива. А уж Дашка… Кто мог знать, что эта глупая кукла возомнит себя «настоящей Калинских»? Прямо-таки «Крёстная мать». Однако, стоит сказать ей спасибо. Благодаря ей Воскресенский выберутся из сложившегося положения с гораздо меньшими финансовыми потерями.

— Тебе работа нужна?

— Костюмчик не надену, сразу говорю, — фыркнул Ковалёв, но глаза его загорелись, Александр заметил это.

— А если серьёзно?

Макс вздохнул.

— Я сейчас на мели, босс. Из зала меня выперли. Пока восстановлюсь, клиенты разбегутся…

— Понял. Восстанавливайся. Дам твою визитку парочке знакомых дам. Они нуждаются в личном фитнес-гуру, — Александр усмехнулся одним уголком губ.

— О, класс! Только не слишком старым! — Макс рассмеялся, но следом скривился от боли — закололо в боку.

Приехал Демид. Он показался в комнате больного и отсалютовал ему папкой для бумаг. Александр вышел к нему, притворил за собой дверь.

— Налоговую проверку прошли, — обрадовал он.

— Великолепно! — Александр похлопал брата по плечу и широко улыбнулся. Сдерживать эмоции больше не хотелось. Всё налаживалось. Капитал «Воскресенский консалтинг» и его личный капитал были чисты, неприкосновенны и как никогда огромны. Кредит доверия, который выдал ему Федя Романов, заключавшийся в праве на пользование его активами, пусть и временно, дали ему сильнейшие рычаги влияния не только в бизнесе, но и за пределами его.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну, что? — Демид кивнул на чёрный прямоугольник телефона, который Александр задумчиво, в предвкушении крутил в руках. — Давай?

Зло усмехнувшись, Александр набрал номер бывшего тестя. Копию показаний и черновик заявления в полицию Демид подготовил для отправки в офис Калинских, и теперь держал палец над иконкой «отправить», словно над красной кнопкой.

Ровно через шесть гудков в трубке послышалось хриплое, грубоватое «Да!».

— Владимир Юрьевич, — как-то даже слишком весело начал Александр. В груди разгоралось нетерпение.

— Саша? — с притворным удивлением откликнулся Владимир Калинских. Казалось, он ждал его звонка. Александра грела мысль, что он не представлял, с чем именно бывший зять ему звонит. И он не ошибся. — Хочешь предложить мировую? Я не против, только, сам понимаешь, условия будут для тебя не из приятных…

— Нет, я хочу побеседовать с вами о вашей дочери, — прервал его Александр.

В трубке воцарилась тишина, зазвеневшая по натянутым струной нервам. Демид смотрел Александру прямо в глаза, чуть прищурившись, как хищник перед нападением, ждал развязки ровно с таким же нетерпением. И у него порой проскальзывали такие повадки, несмотря на привычное благостно-сдержанное выражение лица. Он же Воскресенский.

— Лена давно остыла в земле, не беспокой её память, неблагодарный щенок… — тихо, словно потревоженная в гнезде змея, зашипел, затараторил Калинских.

— У тебя есть ещё одна дочь. Последняя… — Александр словно выстрелил в воздух. Привлёк внимание. Заставил прохожих лечь на землю и прикрыть руками головы. Демид мстительно улыбнулся. Александр умел быть эффектным.

— Что ты…

— Давайте встретимся, Владимир Юрьевич, — прервал его Александр. Время театральных пауз закончилось. — Обговорим нынешнее положение дел…

— Я не собираюсь с тобой встречаться…

— Дарья совершила убийство и покушение на убийство. Доказательства собраны и ждут своего часа, чтобы отправится прямиком в полицию и во все федеральные СМИ. Копия будет выслана вам в течение минуты после окончания разговора, — вывалил Александр и прикрыл глаза, наслаждаясь, представляя себе эффект от сказанного. Наверняка, у Володи Калинских покраснела лысина и пот выступил на лбу. Наверняка, он ослаблял сейчас ворот галстука и старался подобрать более цензурные слова, чтобы не дискредитировать свою респектабельность, старый пройдоха.

— Что за бред ты несёшь?! — Не старался. Он загремел в трубку густым басом, разбрызгивая слюну, словно яд змея. Александр отнял трубку от уха — динамик разрывался от громкости.

— Спросите у Виктора, начальника её охраны. Он должен быть в курсе.

Трубку бросили. С чувством выполненного долга Александр положил телефон в карман.

— Ну, теперь жди звонка, — улыбнулся Демид.

Пришло время покинуть «лазарет». Квартира под надёжной охраной, его миссия на сегодня выполнена, впереди ещё море дел. А вечером его ждала Эмилия. Александр вдруг взглянул на брата. Тот смотрел в окно, задумавшись о чём-то своём.

— Демид. — Брат обернулся. — Если хочешь, я уволю тебя.

— В смысле? — Его густые брови взметнулись вверх. Демид даже приосанился и поудобнее перехватил папку с отчётами.

— Знаю, что тебе всё это осточертело. Что это не для тебя всё. И та девушка, дочь следака… ты мог бы уехать, и никто бы тебя никогда не достал…

Александр искренне желал брату счастья, зная, как нелёгок их путь. Помня о Даниле. Александр не станет таким, как его отец, а всем вокруг давно уже плевать, кто есть кто. Александр сумел отвоевать для себя Эмилию. Сумеет и Демид. Пусть и далеко от него.

— Спасибо, Саш, но… Ты правда думаешь, что я оставлю тебя одного? Сейчас?! — Демид взглянул на него с укоризной. — Мы же семья... Я останусь. Ради Данила.

— Ради Данила.

У Александра потеплело в душе. Демид — его опора — остаётся с ним. Он хлопнул брата по плечу, и вместе они вышли из квартиры.

Поздним вечером Демид Воскресенский зарулил в кафе, где работала официанткой улыбчивая девушка Настя. Взглянул на неё сквозь панорамные окна: сиреневая униформа, чёрные, уложенные в идеальный, гладкий, как у балерины, пучок волосы, ослепительная улыбка, добрые глаза. Девушка с невозможно доброй, щедрой душой. Таких сейчас не бывает. Она словно что-то почувствовала, подняла взгляд, посмотрела в окно. Когда она прищурилась, увидев что-то знакомое — у Демида была приметная машина — он нажал на газ. Когда-нибудь он решится на настоящие, открытые отношения. А пока пусть всё остаётся так.

Эпилог

Эпилог

Спустя три месяца

Все командиры единогласно признали Александра новым главой Семьи Воскресенских. Кроме того, в прошлом месяце состоялся суд над Фёдором Романовым, где его признали виновным, отправив отбывать наказание в тюрьму общего режима на срок в десять лет. После этого внезапно выяснилось, что все активы Романова, в том числе «Мостострой» перешли под управление Алекандра Искандеровича Воскресенского.

Примерно в то же время Владимир Юрьевич Калинских неожиданно отказался от притязаний на спорные земли и, более того, дал зелёный свет обвинению прокурора Павла Викторовича Осиповича в коррупции, с которым пыталась выступить покойные Лилия Сабуровна Воскресенская и Данил Искандерович Воскресенский. Проговаривали, что дело было в его младшей дочери, которая спешно отправилась в Швейцарию, в лечебное учреждение для душевнобольных. Осипович же на данный момент ждал решения суда, но одно было ясно точно — ни в суде, ни в прокуратуре ему не светила должность даже уборщика.

Александр лишь многозначительно улыбался, никак не комментируя слухи — он помнил до мельчайших деталей выражение лица Владимира Калинских, когда предоставил ему все доказательства причастности его дочери Дарьи к убийству и нанесению тяжкого вреда здоровью двум совершенно безвинным жителям городского округа Москвы — Кире Дмитриевне Угловой и Максиму Руслановичу Ковалёву. Все материалы уже готовились отправится копам. Тогда Владимир Калинских, обливаясь потом и проклиная весь род Воскоесенских до седьмого колена, согласился на все условия.

Александр приобрёл небывалый вес как в бизнесе, так и за пределами его. Его влияние стало как никогда значимым.

Поддавшись эмоциям Владимир Калинских тогда был неосмотрителен. Он закинул в жёлтые издания сплетни, намереваясь подпортить Воскресенскому репутацию, вступил в сговор с госструктурами, намереваясь подставить Федора Романова, подставил Лилию Воскресенскую, в надежде отомстить, забрать невестку за дочь, не подозревая, что заберёт и сына и тем совершит свою главную ошибку. Калинских нарушили равновесие. С лёгкой руки Александра об этом теперь знали все.

Володя Калинских Александра недооценивал. Он не подозревал, что Саша Воскресенский вывернется и обернёт всё в свою пользу.

Галина не плакала на похоронах мужа, Демид тоже. Брат не спрашивал подробностей, и Саша не стал его посвящать, решив уберечь от тяжёлой тайны, которую разделял со своим — теперь своим — верным подручным Лёней Багировым. Лишь по его взгляду, полному облегчения, Александр понимал, что поступил тогда верно. Лёня Багиров до конца своих дней поклялся оберегать покой его матери.

Тот вечер, когда нашлась Эмилия, был незабываем. Саша чуть с ума не сошёл, пока искал её, думая, что теперь она прячется от него, а она запросто высадилась из такси возле «Воскресенский консалтинг» и переполошила всю охрану. Храбрая, стойкая девочка. От вызова полиции её спасла потрясающая Ирина Константиновна — она забрала её в приёмную и отпаивала чаем, пока он не приехал. Александр повысил ей оклад в три раза.

Он приказал найти и уничтожить всех, кто имел отношение к похищению Эмилии Салимовой. Жестокая, показательная казнь в здании бывшего авиационного завода была призвана доказать, что причинение вреда его близким влечёт за собой смерть. Никакого послабления. Но Александр прекратил проливать кровь в доме своей матери. Он уже начал всё менять.

И на фоне этих событий некрасивая история Эмилии Салимовой — теперь Эмилии Воскресенской — забылась, как нечто незначительное. Она снова блистала. Сегодня на ней было платье цвета марсала со шлейфом. Строгий крой, минимум украшений, губы в тон — больше ничего в ней не было от той Эмилии, которую Осипович выставлял перед всеми дорогой эскортницей. Теперь она была леди. Теперь её не избегали — напротив, все хотели говорить с ней, заполучить её расположение.

Катя Самарина, оставшись без языкастой подружки, кружилась возле неё, заглядывала в глаза. Супруга Борисовского зазывала её на обед, обещая поделиться номером телефона лучшего в городе массажиста. Подружки и любовницы младших членов Семей с завистью смотрели на её платье и обручальное кольцо с редким розовым бриллиантом. А она смотрела только на него. Она восхищалась им. И готова была следовать за ним всю жизнь и с гордостью носить его фамилию и его наследника под сердцем, несмотря на то, как это порой тяжело.

Впереди их ждал непростой путь. Но он стоил того.

Всем привет, мои дорогие! История закончена! Спасибо, что были со мной и с героями! Для меня это важно и ценно! Надеюсь, вы получили удовольствие и готовы поделиться своими впечатлениями в отзыве!

Приглашаю вас всех в мою новую историю, которая стартует 29 апреля! Поэтому подписывайтесь на меня, чтобы не пропустить.

Анна Гром: все книги читать онлайн бесплатно

Немного о новой истории:

Аннотация:

- Ты забираешь у меня «Ниссан»?

- Конечно! Ты вообще водить не умеешь, бампер поцарапала! Вот тебе ключи от «Калины», учись водить!

— За что ты так со мной? — тихо выдохнула я.

— Ты изменилась. Стала затхлой какой-то. Вечно хмурая. Всё тебе не так. Постоянно не хватает тебе чего-то. Как картонка. Как жвачка, знаешь, выдохшаяся. Жуешь, а вкуса нет, — высокомерно, прямо и зло отчеканил Волков, а мне будто огненные пули вонзились в грудь.

А через два дня я увидела за рулем своего «Ниссана» чужую женщину...

Мой брак давно превратился в соседство. была главной помощницей мужа по бизнесу, любимой им женщиной, а сейчас… просто мебель. Помойка для слива негатива.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Муж нашёл «вдохновение» на стороне, а меня оставил без денег. Сколько ещё я буду это терпеть? И стоит ли принять помощь от того, от кого совсем не ожидала?

- ЭМОЦИОНАЛЬНО И ЖИЗНЕННО

- СИЛЬНАЯ ГЕРОИНЯ

- МУЖ-КОБЕЛЬ ПОЛУЧИТ СВОЮ КАРМУ

- НОВАЯ ЛЮБОВЬ

- ХЭ ДЛЯ ГЕРОИНИ

Всем любви, добра и удовольствия от прочтения! ЖДУ ВАС! НЕ ЗАБУДЬТЕ ПОДПИСАТЬСЯ НА АВТОРА!!!

Конец