Лютый. Муж моей сестры. Серия: Эро рассказы брат и сестра

Глава 1

Я очнулась от ощущения тяжести, будто кто-то навалился на меня всем телом. Мир ещё туманился под полуприкрытыми веками, и я не сразу осознала, где нахожусь. Тусклый свет пробивался сквозь плотные шторы, рисуя смутные очертания незнакомой комнаты. Сбоку, прямо рядом со мной, раздавалось ровное, глубокое дыхание. Чужое, тёплое, непривычно близкое. Тело ломит…почему-то ноет промежность, саднит. Привскакиваю на постели и замираю.

Я осторожно повернула голову — и застыла. Рядом со мной лежал мужчина. Лысый, мощный, огромный как скала, лицо едва видно, но что-то в его чертах, в резком изгибе губ, в квадратной линии челюсти показалось мне пугающе притягательным. В памяти вспыхивали обрывки ночи: прикосновения, приглушённый смех, горячие губы на моей коже... Утренний воздух в комнате густел, как будто всё ещё хранил отголоски ночной близости.

Боже! Неужели я лишилась с ним девственности и не помню об этом? Какой кошмар!

Не успела я прийти в себя, как он вдруг открыл глаза и посмотрел прямо на меня. Его взгляд был темный, тяжёлый, полный того желания, которое я смутно помнила, но не осмеливалась признать. Он не сказал ни слова — просто протянул руку и обвёл пальцем мою скулу, провёл по шее, задержался на ключице, будто проверяя, осталась ли я той же, что и несколько часов назад.

— Проснулась? — Его голос был низким, с хрипотцой, от которой у меня по коже пробежали мурашки.

Я пыталась что-то ответить, но слова застряли в горле. Он явно чувствовал моё замешательство — и ему это, похоже, нравилось. На его лице мелькнула лёгкая, почти хищная улыбка. Он склонился ближе, его дыхание коснулось моей щеки, прежде чем он завладел моими губами — настойчиво, почти без позволения, как будто вопроса о согласии и не стояло. От его прикосновений у меня голова пошла кругом, всё ещё не успевшая прийти в себя от ночных впечатлений.

Его руки, сильные и требовательные, скользнули по моему телу, изучая, запоминая, как будто он заново утверждал свою власть над каждым сантиметром моей кожи. Он не спрашивал, позволено ли ему — он просто брал, как будто я принадлежала ему.

Я пришла в себя, захваченная его руками, с телом, подчинённым ему, не способным ни к сопротивлению, ни к бегству. Туман в голове никак не проходил, и я пыталась осмыслить происходящее, но его взгляд, пронзающий, словно горячее лезвие, заставил замереть. Этот взгляд словно резанул меня по обнаженным нервам заставляя сердце забиться быстрее. От него меня бросало то в холод, то в жар, и я не могла понять, отчего же больше дрожу — от страха или от желания. В нём было напряжение, почти ярость, которые передавались мне, подчиняли, как неукротимая волна, от которой невозможно сбежать. В его взгляде было что-то тёмное и потому невыносимо манящее. От этого взгляда тело отзывалось безумным жаром, хотя часть меня всё ещё шептала, что я должна бежать.

Он глубоко вздохнул, и я увидела, как вены на его шее пульсируют, как мелкие капли пота выступают на висках. Казалось, что он вот-вот сорвётся, и эта мысль, вопреки всему, взбудоражила меня ещё сильнее. Словно я стояла на краю пропасти, осознавая, что этот человек, казалось бы, способен растоптать всё, что осталось от меня, и при этом, даже не заметив, что разрушает.

С холодной настойчивостью он взял с тумбочки маленький серебристый квадрат и протянул мне.

— Надень, — сказал он глухо, с вызовом в голосе, будто это был не просто приказ, а проверка.

Я взяла квадратик, ощущая, как он скользит в ладони, и внезапно почувствовала себя ничтожной, как будто была не более чем фигуркой в чужой игре. Я попыталась открыть его, но пальцы дрожали; попытки были неловкими, неуклюжими. Он наблюдал за мной, его глаза прищурились, а челюсть напряжённо двигалась — казалось, он готов был отобрать у меня презерватив, но зачем-то терпеливо ждал, давая мне шанс.

Наконец он сам, нетерпеливым движением, вырвал его у меня из рук, и с резкостью, в которой было что-то угрожающее, расправился с ним сам, не отводя от меня взгляда. Казалось, в его глазах горело что-то холодное и острое, что почти причиняло боль. Я чувствовала, что он готов взять меня в любой момент, словно ожидание для него стало невыносимым.

Одним движением он обхватил меня за талию, словно не терпя больше никаких заминок, и резко прижал к поверхности кровати. Шелковые простыни коснулись моей кожи, и я зажмурилась, когда он перевернул меня на живот и поставил на четвереньки так что грудь колыхалась и вытянулась в конусы. Напряжённость в теле достигла предела, каждый нерв словно натянулся, готовый разорваться. Его руки жадно сжали мои бедра, подвигая меня ближе, и я поняла, что контроль окончательно ускользает из моих рук.

Сердце гулко билось в груди, когда он вошёл в меня, резко и жёстко, не оставляя мне времени привыкнуть, не давая шанса хоть как-то осмыслить происходящее. Член огромный, жилистый, тут же растянул меня настолько, что казалось сейчас лопну. Он кажется даже не вошел до конца. Всхлипнула и закусила губу…Какого черта я даже не сопротивляюсь. Но мне кажется уже поздно…Его хватка была грубой, неумолимой, и я ощутила, как боль и наслаждение сливаются воедино, оставляя меня беззащитной перед его яростью и страстью. Он двигался с той животной силой, которой я не могла противостоять, и это только сильнее заводило меня, как бы я ни старалась подавить этот всплеск чувств. А ведь должно быть иначе…почему меня так сильно тянет к нему. В этом что-то противоестественное.

Его руки скользнули вверх, грубо смяв мою грудь, пальцы впивались в кожу, оставляя следы. От этих прикосновений в голове все смешивалось, и я уже не знала, где начинается боль, а где — удовольствие. Его движения становились всё более неистовыми, резкими, отчаянными, словно он пытался оставить во мне свою тёмную метку, отпечаток, который я не смогу стереть.

На какое-то мгновение он прижал меня к себе, прижав к своему горячему телу, обвивая рукой мою шею. Повернул голову к себе. Я ощутила, как его дыхание обжигает моё лицо, а его язык неожиданно скользнул по моей щеке, собирая мои слёзы. Это было унизительно и странно сладостно, словно с каждым моим всхлипом он становился только сильнее. Я сжала губы, чтобы не позволить себе расплакаться окончательно, но меня предало собственное тело, дрожащее от каждого толчка, от каждого его звериного рычания.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я чувствовала себя пленницей, жертвой, но с каждым новым движением осознавала, что мне этого нужно. Боль, напряжение, его дикая, неуправляемая сила — всё это отзывалось внутри меня, как давно подавляемая тяга к чему-то опасному и запретному.

Его пальцы, как железные тиски, сомкнулись на моей талии, поднимая меня, чтобы вновь вонзиться в меня глубже. Я подалась ему навстречу, не в силах сопротивляться этой энергии, чувствуя, как он заполняет каждую частицу моего тела, каждый уголок разума. Это было больше, чем просто страсть; это было безумие, в котором я сгорала, как мотылёк в пламени.

Я не видела его лица, только силуэт позади себя — массивный, подавляющий, движущийся с точностью, от которой внутри всё переворачивалось. Вокруг нас стоял плотный, горячий воздух, пропитанный нашими запахами, и я чувствовала, как от этого становится тяжело дышать, как сама эта жара проникает под кожу.

Его руки жёстко обхватили мои плечи, и я снова оказалась прижата к поверхности кровати, не в силах сдвинуться. От резкого проникновения я вскрикнула, но мой звук словно затерялся в темноте, поглощённый её безжалостной тишиной. Он не остановился, и это безразличие, с которым он обращался со мной, обжигало сильнее любых слов.

Скользнув ладонью по моему телу, он добрался до груди, снова грубо сжал её, а потом взял кончик соска между пальцами, сдавил так, что из моих губ вырвался ещё один приглушённый стон. Я изогнулась, но он только сильнее вдавил меня в кровать, не давая ни малейшего шанса на движение. Его тело двигалось всё быстрее, и я чувствовала, как напряжённые мышцы под его кожей дрожат от усилия. Жар от его тела словно прожигал моё, и я была уверена, что он намеренно держит меня в этом положении — чтобы я видела, насколько беспомощна, насколько уязвима.

Каждый его толчок было точным, резким, наполненным адской силой, которая не терпела ни малейшего сопротивления. Мне не было больно…но и не было особо приятно. Точнее было, но как-то странно. Слёзы сами собой навернулись на глаза, и я закусила губу, стараясь не издать ни звука, но, несмотря на это, он уловил моё состояние. Его рука скользнула к моей шее, обхватила её, заставив замереть. Пальцы сжались с достаточной силой, чтобы я чувствовала каждый его вздох, каждую секунду его контроля надо мной. Его вторая рука скользнула по моему животу вниз, и я задрожала, ощутив, как он проводит пальцами по влагалищу, раздвигая нижние губы, как находит клитор и уверенно начинает его массировать, растирать, погружая меня в новую волну бессилия и отчаянного возбуждения. Его ласки уверенные, властные, наглые. Он точно знает как надо.

Я не могла дышать — он будто поглотил весь воздух вокруг, и от этого чувство зависимости, напряжения и страха усиливались. Я знала, что теряю себя в этом моменте, что растворяюсь в его безжалостной силе. На мгновение я зажмурилась, стараясь отключиться, представить, что меня здесь нет, но его движения становились всё быстрее и глубже, каждый толчок ударялся в меня так, что всё моё тело отзывалось болью и… мучительным, неизбежным наслаждением. Его рука обхватила мой подбородок, сжала мои скулы, и я невольно приоткрыла рот, втягивая воздух, словно бы этого хватило, чтобы удержать себя от оргазма которым меня накрыло с такой силой, что я затряслась судорожно сжимая спазмами его член внутри себя и дергаясь когда его пальцы сжали и удерживали пульсирующий в экстазе клитор. И всё же, несмотря на это ощущение беспомощности, что-то внутри меня ликовало, ощущая его силу, его жадность, его ненасытность. Каждый толчок, каждое движение словно пропитывали меня, оставляя следы, которые невозможно будет стереть. Я пыталась сопротивляться этому чувству, но как только его пальцы пробежались по моему позвоночнику и жадно обхватили затылок, я сдалась окончательно.

Наконец, он замер, навалившись всем телом, и его тяжёлое, хриплое дыхание заполнило тишину. Я почувствовала, как его руки разжались, как отступил жар, и всё, что осталось — это холодный, липкий воздух вокруг. Шумом в ушах отдавалось движение, будто все мои нервы еще дрожали от его прикосновений.

Он поднялся, его силуэт скрылся в темноте. Я слышала, как он возится с одеждой..

— Ты можешь идти, — безразлично бросает, натягивая штаны. Я сжимаю простыню в кулак, от этого презрения в его голосе становится тошно.

— Кто ты? — хрипло шепчу, тщетно пытаясь скрыть нарастающий страх.

Смотрит на меня как на ненормальную.

— Чем вас так накачивают, что у тебя отшибло память? — его глаза сверкают, бегло оглядывает меня с головы до ног, словно я вызываю лишь отвращение.

Делает шаг, и я почти не дышу.

Инстинктивно отползаю в сторону, практически вжимаясь в стену позади себя. Теперь я вижу его полностью. Он огромный, он сильный и олицетворяет какую-то первобытную мощь. Лысый совершенно, но ему это идет. Он чем-то похож на Стетехема. Только грубее. Его лицо гладко выбрито, торс сильный, бугрится мышцами и покрыт татуировками как и его руки. Вижу на груди купола и дух захватывает... Я где-то читала, что такое бьют только зеки.

Волна страха проносится по телу, словно внезапное падение в глубокую воду, когда сердце на мгновение останавливается от ужаса перед неизвестностью.

Он движется с грациозностью хищника, готового к атаке. А я... Я была жертвой.

Наблюдаю, как он ловко накидывает на себя рубашку, тянется за пиджаком, лежащим на полу, извлекает из кармана пачку купюр и бросает её на кровать рядом со мной.

— Вот, оставшаяся часть твоего "вознаграждения", — холодно отвечает, отворачиваясь. — Считай это прощальным подарком. Теперь уходи.

От шока забываю, как дышать. Даже страх отступает, пока я перевожу взгляд с незнакомца на пачку купюр рядом со мной. Внутри что-то сжимается от злости, сердце начинает бешено стучать в груди. Схватив пачку купюр, я отшвыриваю её в его сторону, как ядовитую змею.

— Я не шлюха! — выкрикиваю, на мгновение удовлетворённая его растерянностью, которая быстро сменяется злостью.

Резко подходит ко мне и больно хватает за запястье. Я смотрю на него со смесью страха и отвращения, пытаясь высвободить руку. Замахиваюсь второй рукой, чтобы дать пощёчину, но он ловко перехватывает и её, припечатывая к кровати над моей головой. Изо всех сил стараюсь сдерживать жгучие слёзы, подступающие к горлу, но понимаю, что долго не выдержу.

— Никогда, — рычит он. — Не смей. На меня. Замахиваться. Я оторву тебе руки.

Крепкая рука внезапно оказывается на моей шее, жестко её сжимая. Я борюсь, пытаясь вырваться, но его хватка только усиливается.

Мне становится безумно страшно. Потому что осознаю, что могу задохнуться прямо здесь и сейчас. Судорожно пытаюсь вырваться, но чем больше сопротивляюсь, тем сильнее он прижимает меня к кровати. До тех пор, пока не понимает, что я почти не дышу.

Тихо матерится сквозь зубы, и его хватка ослабевает.

Пользуясь случаем, вырываюсь из его объятий, жадно глотая воздух.

— Теперь ты боишься? — будто удивляется он. — А идти ко мне не было страшно?

Глава 2

Менты сами такое провернуть не могли. Это кто-то из своих так охуел, что решил поиграть в героя у меня под носом. На моей территории, блядь.

Достаю сигарету, щёлкаю зажигалкой, затягиваюсь. Смельчак, мать его. Придётся выкорчевывать крысу, да так, чтобы другим неповадно было. Размах — не на копейку, тут сука серьёзная отметилась. Ну ничего, найду и срежу. Выводы сделал.

— Есть инфа?

— Нихера, — Марк кривится. — Камеры смотрели — чисто. Эти твари всё рассчитали, следов нет. Знали, где пройти, чтобы не засветиться.

— Адвокаты в теме?

— Да, на месте, разбираются.

Хуйня это всё. Отмажемся, как обычно. Система под нами, они давно под нас ложатся, чтобы не облажаться. Мне бы только узнать, кто такой борзый, кто там из своих выпендрился. Думает, не вижу? Придурок. Перевернём город, только бы его найти.

— Найдите и сразу ко мне тащите, — приказываю, не глядя. — Всю эту ебаную помойку вверх дном, если надо.

— Всё будет. К завтрашнему утру вопрос решим.

Пришёл в клуб, чтобы башку разгрузить, а тут опять проблемы. Задолбало, честно, до скрежета в зубах бесит. Ходишь, строишь, всё держишь — и каждый день кто-то пытается под тобой яму копать. Ладно. Ещё немного — и я сам подключусь, раз своим мозгов не хватает.

Марк видит, что я завёлся, и переводит тему:

— Что там с Волковым?

— Под контролем, — отрезаю коротко.

С этим Волковым, сука, один головняк. Этот хитрожопый ублюдок тянет резину, как последняя шлюха, каждую запятую вымораживает, чтобы выжать побольше. Думает, что я поведусь? Думает, может держать меня за яйца? Достал уже со своими условиями. Но я терплю, сука, терплю, как всегда, улыбаюсь, жму ему руку, хотя больше всего на свете хочется вытереть эту руку о штаны, чтобы его грязь на себе не оставлять.

Этот урод готов продать свою дочь хоть на органы, если на этом можно срубить бабла. У него ни совести, ни принципов — вся его мораль на купюрах написана. Поэтому-то он мне и нужен. Этот паразит на плаву столько лет держится, что впору памятник ему ставить. Мы его давно пасём, но ни хуя не выходит. Залезает во все дыры, выкручивается из каждой ловушки. Засады, срывы сделок — сколько раз пробовали — всё бесполезно. Неубиваемая мразь. Власть имеет…там, где мне надо.

Так что с брачным договором проще. Подпишет — и мне остаётся только ждать, пока он ослабит хватку. Тогда я заберу всё, что мне причитается. Дочка его меня не волнует. Шлюха на шею вешается, думает, что я её трахать буду. Да даже не стоит на неё. Пластик, искусственный блеск, даже запах у неё фальшивый. Мог бы поюзать разок, но не хочу мараться.

Затягиваюсь сигаретой, дым оседает в лёгких, чуть успокаивает. Поворачиваю голову к сцене — и тут замираю. Она выходит на сцену — хрупкая, миниатюрная, как фарфоровая кукла. Не похожа на тех, кто обычно тут вертит жопой. С румянцем на щеках, с неуверенными движениями, как будто новенькая. Смотрю на неё и понимаю — кроха, которую этот клуб сожрёт и выплюнет.

Херня. Маска, наверное. В этом месте невинные не выживают.

Но не могу оторваться. Видал я красивых баб дохуя, но тут что-то другое. Движения плавные, нежные, но с какой-то дерзкой остротой, которая кровь в паху гонит. Захотелось эту куклу сломать, прямо сейчас, на месте, чтобы в тишине этого долбаного клуба её стоны заглушали всю эту грязь.

Она сходит со сцены, и я киваю Марику. Понимает с полуслова, уходит за ней.

Мне нужно скинуть напряжение. Достали крысы, Волков, этот — каждый тянет своё, думает, что я не замечаю. Достали, суки. И эта кукла — как раз то, что надо.

Досье на Лютого

Имя: Андрей Владиславович Рубцов

Возраст: 37 лет

Внешность: Лысый, сероглазый, с тяжёлым взглядом, полным ледяного презрения ко всему вокруг. Высокий и мощный, как бык, с жесткими, вырубленными чертами лица и аурой тёмной силы. Кажется, что этот человек родился, чтобы подавлять, ломать, контролировать. Весь Кировск знает его по прозвищу "Лютый" — не просто за внешность, но за безжалостный, звериный характер.

Как стал Лютым:

В детстве Андрей был оставлен на произвол судьбы. Суровый северный Кировск — город с вечной зимой и беззаконием — воспитал в нём только жёсткость и стремление к власти. Он вырос на улицах, где закон диктовали сильнейшие, и уже в подростковом возрасте стал известен своей беспринципностью. Поначалу Андрей был обычным уличным "пехотинцем" для мелких криминальных группировок, но всё изменилось, когда он оказался в тюрьме.

Его посадили за серьёзное преступление — дерзкое ограбление инкассаторов, в котором погибли люди. Этот налёт был жёстким и кровавым, и за него Рубцов получил не только срок, но и уважение. В тюрьме он быстро завоевал авторитет благодаря жёсткости и склонности к насилию, которая вызывала уважение и страх. Он дрался как лютый зверь, он грыз своих противником зубами, рвал на куски руками. О его жестокости ходили легенды.

После тюрьмы: восхождение и абсолютная власть

После освобождения Лютый вернулся в Кировск, но уже не как мелкий бандит, а как настоящий "хозяин". Он основал собственную криминальную империю — ОПГ "Северный Кулак", и с тех пор держит весь город в железной хватке. Лютый не просто контролирует местный бизнес — он владеет городом. Все тендеры, все крупные сделки, все строительные проекты — всё это идёт через "Северный Кулак". Каждый предприниматель, каждая фирма платят ему "налог" за "безопасность", и никто не смеет отказаться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его влияние распространилось на всё:

Полиция. Он скупил всех, от рядовых патрульных до начальника местного управления. У Лютого есть свои люди везде — в кабинетах полиции, в прокуратуре, в судах. Никто не может на него донести или начать расследование, потому что они все под ним. Полиция не арестовывает Лютого — полиция работает на него.

Бизнес и недвижимость. Лютый контролирует почти всю коммерческую недвижимость в городе. У него несколько подпольных казино, сети нелегальных борделей и складов, через которые он ведёт чёрный рынок. Любой, кто захочет открыть бизнес в Кировске, сначала приходит к нему, а только потом идёт в налоговую. Он решает, кому можно работать, а кому — нет.

Политическая власть. Даже мэр города вынужден плясать под его дудку. Мэр — лишь марионетка в руках Лютого, человек, которого Рубцов может сменить в любой момент, если тот вздумает выйти из-под контроля. По сути, Андрей — это настоящий "теневой мэр" Кировска. Он решает, кто получит подряд, кто станет директором школы, кто сможет получить земельный участок под строительство. Ни одно значимое решение в городе не принимается без его одобрения.

Жизнь Лютого сегодня:

Лютый не просто криминальный авторитет, он жестокий и умный стратег, который выстроил вокруг себя неприступную крепость из лжи, страха и денег. У него собственный охраняемый особняк на окраине Кировска — мрачная крепость с толстыми заборами и круглосуточной охраной. Ездит он на бронированном внедорожнике, а его телохранители — бывшие спецназовцы, готовые убить по его приказу без раздумий.

Рубцов не живёт по законам государства — у него свои правила, и никто не смеет их нарушать. Тех, кто осмеливается ослушаться, ждёт жестокая расправа. Слухи о его "работе с непокорными" ходят по всему городу, и многие считают, что на его совести несколько исчезновений и загадочных смертей.

Свадьба как часть плана:

Жениться Лютый никогда не планировал. Женщины для него — не более чем развлечения, временное удовлетворение его низменных потребностей. Однако ситуация изменилась, когда он узнал, что может заключить выгодный договор с крупным бизнесменом — Виктором Волковым. Брак с дочерью Волкова даст Лютому доступ к новым источникам дохода, к законным контрактам и тендерам.

Ему не нужна жена, ему нужен инструмент. Дочь Волкова станет его "входным билетом" в мир бизнеса на легальном уровне, где он сможет укрепить своё влияние. Это чистый расчёт, холодная сделка, и ему плевать, что чувствует его "невеста". Она всего лишь ещё одна фигура на его шахматной доске, и он не намерен позволить ей выйти из-под контроля.

Андрей "Лютый" Рубцов — безжалостный монстр, тёмный король Кировска, которому подвластен весь город. Мужчина, для которого нет ни закона, ни морали, только железная воля и хищный инстинкт. Любой, кто попытается его остановить, обречён. Тот, кто осмелится подойти слишком близко, либо подчинился, либо исчез. В этом городе хозяин только один — и это Лютый.

На широкой спине Андрея Рубцова выбиты купола — не просто нательный рисунок, а печать его тёмного пути, метка, которая сразу выделяет его среди других. Купола возвышаются, как тёмные силуэты храмов, и в их образе чувствуется грубая, суровая мощь, словно они впитали в себя русский дух северного Кировска. Но эта татуировка не о вере или покаянии. Это символ его пройденного пути, знак тюремного братства и горький напоминание о годах, проведённых в заключении.

На куполах вытатуированы кресты — деталь, говорящая о том, что он отсидел свой срок полностью, до последнего дня, не ища смягчения, не надеясь на амнистию. Эти кресты — как символ непокорности, яростного сопротивления системе. Они говорят о том, что он не стал жертвой тюрьмы, а вышел из неё победителем, сохранив свой статус и уважение среди таких же, как он.

Количество куполов — не случайно. Каждый купол символизирует одно из его преступлений, за которые он был осуждён, а число окон на храме — это код, зашифрованный в татуировке, обозначающий количество лет, проведённых в зоне. Эти символы не для тех, кто не знает, и не для тех, кто не принадлежит к его миру. Только "свои" могут по этим знакам прочитать историю его ходок, понять его путь и почувствовать, какую власть он приобрёл в процессе.

Татуировка на его спине выглядит почти священно, но это святость преступного мира — мрачная и безжалостная. Эти купола — не просто символ России, это знак, что он пережил ад, прошёл через унижения, боль и кровавые столкновения, но остался на плаву. Они говорят о его стойкости и его готовности идти до конца, не сворачивая и не прося пощады.

Но это не единственная татуировка Рубцова.

На груди у него вытатуированы слова: "Северный Кулак" — название его группировки, которую он построил на страхе и жестокости. Эта татуировка — его клятва самому себе, его обещание не ослаблять хватку и держать Кировск под своим контролем. Это символ власти, силы и единственной "семьи", которой он когда-либо доверял.

На костяшках пальцев набито "НЕ ПРОЩУ" — предупреждение тем, кто рискнёт перейти ему дорогу. Эти слова видит каждый, кто осмеливается бросить ему вызов, и каждый понимает, что Рубцов — не тот, кого можно предать и остаться в живых. Каждый его удар, каждое движение напоминает, что с ним шутки плохи. Он не прощает ни обид, ни слабости.

На спине, вдоль позвоночника, — изображение волка, зверя, готового к прыжку. Волк символизирует его внутреннюю дикую природу, безжалостную и безмолвную охоту, в которой он не знает ни сомнений, ни пощады. Волк — его дух, его символ, его предупреждение для всего Кировска.

____

Снежана

Лютый

Глава 3

Стыд обжигает, оставляя горький привкус на языке. Но под этой волной эмоций пульсирует нечто еще... Возбуждение. Настолько мощное, что до сих пор заставляет тело дрожать.

Тяжело дыша после выступления, вглядываюсь в отражение в зеркале. Платье, поблескивающее в тусклом свете, слишком короткое и откровенное. Глаза блестят от адреналина, щеки горят румянцем, губы слегка припухли.

Я не узнаю себя!

Вдруг дверь гримерки открывается, и в комнату входит Ксюша.

— Ты была невероятной! — шепчет, обнимая меня крепко. — Никогда не видела тебя такой.

Я тоже.

— Ксюша, я думаю... — отвернувшись от собственного отражения, сглатываю ком в горле.. — Я думаю, мне нужно уйти.

Ее глаза расширяются от удивления.

— Что? Нет, Снежана, ты не можешь уйти! — голос становится резким. — Мы же об этом говорили. Все девушки должны оставаться на месте ночью. Это важно. Ты хоть представляешь сколько извращенцев подкарауливали бы тансовщиц, если бы те после выступления сразу ехали домой, как ни в чем ни бывало?

В груди неожиданно щемит, а в голове туманится.

Я понимаю, что Ксюша права, что уйти сейчас нельзя. Но от этого не легче.

Чтобы хоть как-то успокоиться, обхватываю себя за плечи.

— Мне здесь не по себе.

— Снежка, я понимаю, но мы не можем просто так уйти.

— Мне просто... так неудобно. Когда я думаю о том, что было на сцене… О том, как те люди смотрели на меня… Это не я, — качаю головой, и Ксюша обнимает меня.

— Все хорошо. Ты справилась. Ты молодец.

Ласковый голос наполнен теплом и поддержкой, и мне становится немного легче. Она понимает меня. Она всегда меня понимала. И это заставляет меня чувствовать себя немного спокойнее. Немного.

*********

В глубине комнаты, затерянной в полумраке, сидит мужчина. Мощные руки властно лежат на деревянном столе, выдавая в нем безжалостного хищника, для которого этот темный мир — дом.

— Мне нужна новенькая, — холодно произносит тоном, не терпящим возражений.

Ксюша стоит у входа в комнату, сжимая кулаки.

Она работала здесь уже не первый год, и повидала достаточно, но некоторые вещи до сих пор могли заставить ее вздрогнуть.

— Она не такая, — страх обжигает ее легкие. Перечить этому человеку — сродни самоубийству. — Она не из тех…

Мужчина смеется, колючий звук наполнен глубоким презрением.

— Все они одинаковы, — произносит он, смотря на Ксюшу, как на очередную безмозглую куклу. — Все они становятся такими, рано или поздно.

— Нет.

Звучит твердо, хоть голос и дрожит.

Но, как бы высоко ни был поднят ее подбородок, какой бы храброй она ни старалась казаться, она боится его. Они все боятся.

И все же она стоит перед ним, пытаясь защитить свою подругу. Ту, которую сама привела.

— Ты действительно думаешь, что у тебя есть выбор? — насмешливо спрашивает. — Ты ведь знаешь, что будет, если ослушаешься меня?

— Я все равно не смогу привести ее, — тихо пытается возразить — Она откажется.

Мужчина встает из-за стола. Подходит ближе.

— Уверен, ты что-нибудь придумаешь.

Коснувшись ее плеча, он улыбается и выходит из кабинета, оставив Ксюшу наедине с ее тревожными мыслями и угрызениями совести.

Ей кажется, что вся жизненная энергия покинула ее. Ноги дрожат и подкашиваются от слабости, и она опускается на стул, не зная, что делать дальше.

Шумно вздохнув, девушка обращает взгляд на бокал, стоящий на столе, и вдруг в голову приходит отвратительная мысль.

Горько улыбнувшись, Ксюша чувствует, как по ее щеке бежит бессильная слеза.

В ее воспоминаниях всплывают отрывки тех ночей, которые она сама прожила, борясь за выживание после смерти отца.

Ночи, проведенные в объятиях незнакомцев. Но в этом месте все было иначе.

Обычно хозяин клуба берег своих девушек. Своим извращенным способом оберегая свои дорогие игрушки от рук посторонних.

Они были его собственностью. Он запрещал к ним прикасаться. Гости могли только смотреть…

Обычно здесь так не поступают. Но сегодняшний вечер — исключение. Хозяин согласился сделать исключение для одного из своих клиентов. Незнакомца, которого Ксюша раньше не видела.

Кем бы он ни был, скорее всего он заплатил целую кучу денег. И теперь Арину ждет то, чего она так боялась, когда пришла сюда.

А все потому, что выбирая между собой и подругой, Ксюша выбирает себя.

Она ненавидит себя за это. Ненавидит этого страшного человека, который заставил ее пойти на это. Но ее ненависть ничего не изменит.

— Ты… ты просто животное, — выдыхаю, глядя прямо в глаза. По щекам катятся слезы унижения и ярости.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дьявольская улыбка искривляет его губы.

— Уймись, — перехватывая меня поудобнее, склоняется к моему уху, обжигая кожу жарким дыханием. — Впрочем, можешь продолжать, и я тебя свяжу. Тебя когда-нибудь связывали, м?

Звонок телефона разрывает напряжённую тишину. Он чертыхается и, не отрывая от меня своих пронзительных глаз, подходит к окну. Устраивается в кресле, будто на троне. Ноги небрежно раскинуты, одна рука на подлокотнике, другая сжимает смартфон.

В этом зрелище есть что-то, от чего мурашки бегут по коже. Это мощь, которую я никогда раньше не встречала, и взгляд, который невозможно забыть.

Пользуясь моментом, я начинаю одеваться. Нужно уходить, пока этот псих не придумал что-то похуже. Поднимаю одежду с пола и ускользаю в ванную под насмешливым взглядом незнакомца.

Быстро привожу себя в порядок, насколько это возможно, и выскакиваю из номера. Добравшись до лифта, жму на кнопку несколько раз, оглядываясь, боясь, что он следует за мной.

Лифт наконец-то приезжает. Влетаю внутрь, нажимая на кнопку первого этажа. Прислоняюсь к стене, в попытке успокоиться и перевести дыхание.

Выбегаю, встречая удивлённый взгляд сотрудницы отеля, но не останавливаюсь. Бегу дальше, пока не оказываюсь на соседней улице. Теперь, когда я в безопасности, слёзы наконец дают о себе знать.

Дышу, глотая холодный воздух, а мне мало, внутри все сжимается.

Не помню, как добралась домой. Все вокруг казалось нереальным. Всё это было словно кошмар, от которого я так и не смогла проснуться. Вскоре я уже стояла перед дверью нашего дома, сомневаясь, стоит ли входить.

Пробравшись в свою комнату, опускаюсь на пол, прислонившись к стене. В моем сердце всё ещё бьётся ярость, смешанная с отвращением и стыдом. Запах его парфюма всё ещё на моей коже, я почти ощущаю его руки на себе. Тошнота подступает к горлу. Глубоко дышу, пытаясь успокоиться. Хочу встать, чтобы дойти до ванной, но ноги не слушаются. В конце концов, сдаюсь и падаю на кровать, обняв подушку.

На экране телефона мелькает новое сообщение. Сердце сжимается от боли, но сил ответить нет. Глаза медленно закрываются, и я погружаюсь в спасительную темноту.

***

Из-за яркого света, проникающего в комнату сквозь тонкие шторы, мне становится ещё хуже. Стоит открыть глаза, как головокружение усиливается, а желудок скручивает болезненным спазмом. На губах привкус горечи, а в горле пересохло до такой степени, что проглотить слюну невыносимо больно.

Что-то не так. Определённо.

Обхватив руками голову, я сижу, пытаясь успокоить пульсирующую боль в висках. Постепенно становится всё хуже и хуже. К боли добавляется тремор, а дыхание становится всё более сбивчивым. Пытаюсь подняться с постели, чтобы дойти до ванной, но ноги отказываются слушаться. Каждое движение даётся с трудом.

Я смотрю на своё отражение, пытаясь взять себя в руки, но увиденное не утешает. Волосы спутаны от беспокойного сна, под глазами тёмные круги, а глаза красные от полопавшихся капилляров.

Жуть.

Осторожно касаюсь лица. Дотрагиваюсь пальцами до опухших губ и прикрываю глаза, не веря, что всё это действительно происходит со мной.

На кухне почти теряю равновесие, уцепившись за стену. Всё, что я могу сделать, — это выпить стакан воды.

Еда?

Одна только мысль вызывает новый приступ тошноты. Нет, точно не сейчас.

Вернувшись в свою комнату, устраиваюсь на кровати, подложив под голову пару подушек. Закрыв глаза, пытаюсь вспомнить подробности прошлой ночи, но не могу. Только размытые образы и ощущение падения в бездну.

Страшно…

Как я оказалась в той комнате?

Почему мне так плохо?

Трясущимися руками достаю телефон из-под подушки. На экране, словно чёрная метка, висит вчерашнее сообщение

"Прости"

Следом всплывает уведомление из банка. Какой-то непонятный перевод. Словно во сне, не отдавая себе отчёта, щёлкаю по нему, и мои глаза расширяются от удивления. На моём счету появилась огромная сумма.

Я звоню Ксюше.

— Снежана, прости, пожалуйста... — её голос звучит сломленно. Тихо. И я чувствую, как мой желудок завязывается в узел.

Я никогда не слышала Ксюшу такой...

— Ксюша, что происходит?

В ответ слышу лишь тихое, сбивчивое дыхание с той стороны.

— Это... это за вчерашний вечер. Ты говорила, что очень нуждаешься в деньгах, и я… Прости… Правда, прости. Я не думала, что всё так обернётся, Снежана...

Несмотря на моё состояние, пазл постепенно складывается. И мне не нравится то, что получается.

Она... продала меня.

Всё это кажется настолько нелепым и абсурдным, словно сцена из дешёвого сериала или неудачный анекдот.

Я держусь из последних сил, чтобы не разрыдаться в голос.

Предательство близкого человека всегда ранит глубже. Это больше, чем разочарование. Это как потерять часть себя. Одна из тех ран, которая заживает очень долго, если заживает вообще. Ощущение, будто ты стоишь на краю обрыва и тебя толкнули, но ты всё ещё пытаешься ухватиться за что-то, чтобы не упасть.

Мне становится настолько плохо, что я просто не могу слушать дальше. Тошнота и боль вновь накатывают со страшной силой.

— Снежана? Ты меня слышишь?

— Чем ты меня накачала?

— Я думала, это поможет тебе расслабиться… Я и сама это пару раз пила. Это безопасно. Ничего страшного не произойдёт, я обещаю.

— Безопасно… — из меня вырывается истерический смешок, — Ты чуть не убила меня! Я не могла ничего контролировать! А теперь чувствую себя так, как будто… — я не договариваю, скривившись от отвращения, — Я доверяла тебе…

— Я... я просто не знала, как по-другому. Ты бы ни за что не согласилась…

— Как по-другому? Ты что, сошла с ума? — ярость на пределе.

— Прошу тебя, просто выслушай меня. Я объясню.

Слышно, как Ксюша задыхается от отчаяния на другом конце провода, пытаясь подобрать слова. Не дождавшись ответа, нажимаю кнопку завершения вызова.

Закрыв глаза, прислоняюсь спиной к стене. Пытаюсь взять под контроль дыхание и обрести хоть какое-то равновесие.

Боже! Какая же я идиотка.

Меня же просто взяли и использовали.

Так унизительно.

Так жалко.

Самое ужасное, что я не могу никому об этом рассказать, и она об этом знает. Если бы отец узнал... Это был бы конец. Он не раз говорил, что если опозорю его имя, лично пристрелит. И я не сомневаюсь в том, что так он и сделает.

Дура. Хочется орать и бить кулаками в стены. Презрение к себе глушит с бешеной силой...

Низ живота всё ещё болезненно потягивало. Я истерично смеюсь, запрокинув голову к потолку.

Первый раз... прошёл с мужчиной, который купил меня, как шлюху. Тело ломит от боли, а душа рвётся на куски. Все эти мечты о романтике, о любви, разбились о жестокую реальность. Наивные грёзы девчонки обернулись кошмаром...

Обнимаю колени, горько всхлипывая. Никто не должен был так со мной поступать, никто не имел права.

Стук в дверь раздаётся настолько внезапно, что я вздрагиваю. Через секунду в дверном проёме появляется Аля, наша домработница. Её лицо похоже на восковую маску.

— Снежана, твой отец приехал. Он хочет тебя видеть.

Глава 4

Я судорожно глотаю воздух. В этом доме я — лишь предмет интерьера. Ему нет до меня дела, пока в этом нет выгоды, или…

В тревоге моё сердце пропускает удар.

Что, если он узнал?

От одной только мысли об этом мне становится по-настоящему страшно.

Сглотнув, стараюсь натянуть на лицо маску спокойствия.

— Хорошо, скажи ему, что я сейчас приду.

Кое-как удерживаясь на ногах, направляюсь в сторону кабинета отца. На пути каждая деталь интерьера кажется одновременно знакомой и чужой. Дом, в котором я провела столько лет, всегда казался мне ловушкой.

Как только переступаю порог, сердце начинает биться быстрее. Стены этой комнаты хранят столько ужасных секретов и воспоминаний, что даже воздух здесь кажется тяжёлым.

Отец сидит за массивным столом, погруженный в чтение каких-то бумаг.

— Можно?

Стараюсь вести себя спокойно, но саму разрывает на части. Пульс бьёт в висках. Мысли разбегаются.

— Садись, — бросает, не поднимая головы.

Послушно опускаюсь на стул напротив. При виде письма в его руках, забываю, как дышать. Тот самый конверт из академии, который я так тщательно прятала в своей комнате.

— Что это, Снежана? — его голос звучит ледяным упрёком.

— Папа, я...

— Я, кажется, уже предупреждал, — холодно перебивает, сжимая письмо в руке так сильно, что оно вот-вот порвётся. На секунду замирает. Глаза наполняются гневом и отвращением.

От напряжения плавятся кости. Живот сжимается от страха. Каждый раз, когда смотрю на него, кажется, что стою на краю пропасти. Одно неловкое движение – и я сорвусь в бездну.

Знаю, на что он способен. Он может ударить меня или закрыть в комнате, оставив без воды и еды. Сжимаю губы. Потому что прекрасно помню старые методы "воспитания", когда отец считал нужным "показать мне моё место".

Каждый раз, когда я пыталась дать отпор, я сталкивалась с ещё большей жестокостью. Вспомнился день, когда я сидела в тёмной комнате, умирая от жажды, и проклинала его за эту пытку.

— Сучка неблагодарная! Ты мне никогда не принесёшь ничего, кроме проблем. Я сдеру эту дерзость с твоего лица.

Не сдерет. Товар не портят. Будет бить там, где не увидит никто. Он всегда находил самые изощрённые способы показать свою силу и власть надо мной. Удары приходились на ребра, спину, ноги. Места, которые скрыты от посторонних глаз.

— Ты хочешь опозорить нашу семью?

— Танцы — это искусство, папа. Это не позор.

Отец резко поднимается из-за стола, и я чувствую, как страх пронизывает меня до самого основания. Готовлюсь к худшему, сжимая кулаки на коленях. Каждый мускул до боли сводит жутким напряжением.

Вдруг дверь кабинета распахивается, и в комнату влетает его помощник, весь взмокший и перепуганный.

— Шеф, у нас проблемы, — срывающимся голосом произносит, не осмеливаясь смотреть в глаза моему отцу.

Отходит, а мне хочется разрыдаться от облегчения. Хочется исчезнуть из этого места. Встать и уйти. Закрыться в своей комнате, задыхаясь от жалости к себе. Сколько бы подобное ни происходило в моей жизни, всякий раз меня захлёстывает новой обидой. Относиться к этому проще, просто-напросто не получается.

— Что ещё за проблемы, Антон? — рычит, забыв на мгновение обо мне.

— Это срочно…. — парень явно боится продолжать, но не может не подчиниться приказу. Замирает и косится в мою сторону.

Отец бросает на меня последний, полный ненависти взгляд.

— Выйди, Снежана. Но мы с тобой ещё не закончили.

Быстро встаю. Киваю. Выхожу из кабинета, радуясь короткой передышке.

Голова идёт кругом. Оказавшись в своей комнате, падаю на кровать. Прикрываю глаза, думая, что это лишь на секунду, но всё происходит иначе. Проваливаюсь в глубокий, тягучий сон.

***

Мир вокруг меня окутан успокаивающей тьмой. Чувствую под собой мягкость кровати. Прохладный шёлк простыни ласкает кожу, вызывая приятную дрожь.

Я знаю, что рядом кто-то есть. В нос ударяет терпкий аромат мужского тела. Насыщенный, дикий. Кажется, я не могу им надышаться. От него кружится голова, и я почти лишаюсь рассудка. Моя кожа покрывается мурашками. Сердце начинает стучать громче. Быстрее. Мысли путаются. Я не понимаю, сон это или реальность.

Слышу шорох сбрасываемой одежды, и пальцы ног поджимаются сами собой. Он наконец-то склоняется надо мной. Замираю, пытаясь разглядеть черты, но не могу. Его лицо скрыто от меня, будто тонкой вуалью тумана.

Не задумываясь, тянусь рукой в темноту. Мои пальцы скользят, исследуя незнакомое лицо, пока не останавливаются на гладких, тёплых губах.

Темнота усиливает все мои чувства, делая их ещё острее.

Он медленно проводит руками по моей щеке, по губам, по шее вниз… Я дёргаюсь, но он властно укладывает меня обратно. Чувствую, как по внутренней стороне бедра заскользил его палец, вызывая волну мурашек и едва уловимую дрожь внутри.

Отзываюсь на каждое томительное прикосновение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Нервно облизнув пересохшие губы, прикрываю глаза, позволяя себе полностью раствориться в новых ощущениях.

Мне почему-то безумно нравится то, как он меня касается.

Почувствовав его губы на своих, я застонала, впиваясь дрожащими пальцами в простыни. Скольжу руками по крепкому телу, очерчивая стальные мускулы. О Боже! Кожа горячая, как раскалённая сталь. Я знаю как он выглядит…я знаю какие рубленые, резкие черты лица у него, какие жестокие губы и резко очерченные скулы.

Кажется, всё мое тело превратилось в оголённый нерв: напряжённый в ожидании следующих действий. Я хочу чтобы он взял меня…как в том отеле, хочу ощутить его мощь внутри себя. Какой прекрасный сон. Я хочу, чтобы он продолжался, хочу… Сколько угодно… К чёрту последствия. Что угодно, только бы…Когда его палец проникает глубже, все мое тело как будто наливается, тяжелеет. С губ слетает приглушенный всхлип. Я снова тянусь, пытаясь дотронуться, но он сбрасывает мои руки, прижимая их к кровати.

Издав тихий, приглушенный, почти звериный рык, скользит зубами по моей шее, оставляя на ней укусы. В его движениях больше нет нежности. Но, кажется, она мне и не нужна.

Это похоже на шторм. На бурю, наводнение или даже землетрясение. Бездна страсти оказалась куда глубже и темнее, чем я ожидала. Мужские руки сжимают мои ягодицы, раздвигают нижние губы и я ощущаю прикосновение наглого языка на своем клиторе. Оргазм накрывает мгновенно, так что все тело пронизывает сладкой судорогой.

Резко распахнув глаза, я просыпаюсь. Простыни подо мной смяты и влажны от пота. Мое сердце бешено колотится, а тело непроизвольно дрожит. В голове пустота, прерываемая лишь мелькающими обрывками бесстыдного сна.

Глава 5

— Говори.

— Лютый, тут такое дело... — Тимур замялся, значит, новости хуевые. — Племянник твой снова вляпался.

— Конкретней, — выдыхаю сквозь зубы, чувствуя, как напрягаются мышцы. — Где он?

— В Радмире. На бои пошёл, несмотря на твой запрет.

Вот ведь ублюдок. Совсем страх потерял. Резко подрываюсь, смахивая бумаги со стола. Злость раздирает. Нахрен его учить, если он постоянно лезет в дерьмо? Натягиваю куртку, хватаю ключи и выхожу из дома.

— Еду. Не дай ему выйти на ринг. Понял? — сбрасываю не дождавшись ответа.

Молодой, горячий, сукин сын. С чего-то взял, что непобедим. А ведь в подобных местах можно получить не только по морде, но и ножом в печень. Направляюсь к тачке, а в голове крутятся мысли, как накажу этого глупого пацана. Достал уже.

Упрямый, как его отец. Мой брат был таким же — бросался в омут с головой, не думая о последствиях. Только вот брата больше нет.

Гоню, как бешеный. Адреналин кипит. Давлю на газ, стрелка спидометра уже за сотню. Машина рвётся вперёд, а я только сильнее сжимаю руль, чувствуя, как по венам растекается гнев. На светофорах даже не торможу, пролетаю на красный.

«Радмир». Место, где кровь льётся рекой, а жизнь не стоит нихрена.

— Какого чёрта, сукин сын, что ж ты вечно в дерьмо лезешь? — рявкаю в пустоту, сжав руль до побеления костяшек.

Подъезжаю, резко тормозя, шины визжат на асфальте. Выпрыгиваю из машины, хлопнув дверью.

Клуб расположен в заброшенном здании на окраине города. Захожу внутрь.

Ор толпы, запах пота и крови. Всё, как я люблю. Охранники у входа узнают. Молча пропускают.

Вижу его. Захар стоит у ринга. К бою готовится. Разберусь. Тут без вариантов.

— Сюда подошел! — ору надрывая голосовые связки.

Оборачивается. В глазах мелькает страх, но тут же сменяется вызовом.

Ну все, добегался.

— Ты совсем охуел? Я же предупреждал! — подхожу ближе, хватаю за руку и тащу прочь.

— Отвали, — ядовито скалится. — Я сам разберусь.

— Сам? — усмехаюсь. — Ты даже не представляешь, с кем связался.

— А ты представляешь? — дерзит он.

Внутри закипает ярость. Тянет вмазать, чтобы зубы вылетели, но сдерживаюсь. Тяну за собой. С мощного размаха впечатываю в стену.

— Ты ничего не знаешь, пацан. Думаешь, что всё под контролем? Эти ублюдки не играют по правилам. Сегодня выйдешь на ринг, а завтра тебя найдут в канаве с перерезанным горлом.

Захар смотрит на меня с вызовом, но в глазах мелькает горечь. Он знает, что я прав. Так какого черта попёрся? Отпускаю его, делаю шаг назад.

— Уходим, — приказываю.

— А если я останусь? — упирается. Ну давай, раздразни меня ещё больше.

— Если останешься, то больше не вернёшься, — говорю холодно. — Выбирай.

Он молчит. Несколько долгих секунд тишины.

— Эй, Лютый!

Блять. Сразу узнаю голос. Жаров.

Много лет назад сам начинал с подобного. Так и познакомились: тогда уёбок был мелкой сошкой, а сейчас, блять, поднялся. Подмял клуб под себя. Хозяин. Но дань то все равно платит.

Оборачиваюсь. Дэн ухмыляется, руки на груди скрещивает.

— Давно не виделись. Пришёл поддержать родственничка?

— Мы уходим, — отрезаю. – а ты еще раз его здесь увидишь в шею гони, понял?

— Ээээй, не так быстро. Захар подписал контракт. Он должен выйти на ринг.

— Контракт? — Пульс по вискам долбит. — Ты что, совсем ебанулся, мелкий?

Пацан молчит, потупившись. Понимает, что накосячил. Но правила есть правила. Я поворачиваюсь к Дэну.

— Я выйду вместо него.

Жаров смеётся.

— Ты? На ринг? Не в обиду, но староват уже, Лютый. Мне молодая кровь нужна.

— Не бойся, — усмехаюсь. — Я не разочарую твоих зрителей. Надо кости размять.

- Блядь, Лютый, не комильфо…

- Срать хотел. Все порву мясо, которое ты там подсунул и с мелкого контракт уберешь не то я твой притон нахуй сожгу, понял?

- Понял…да я и так контракт отменю. Не кипешуй.

- Мне драться хочется. Так что отвали.

Стягиваю куртку, разминаю плечи. Толпа начинает гудеть, предвкушая зрелище. Противник — амбал, на голову выше меня. Но мне похуй. И не таких с ног сбивал.

— Готов? — спрашивает судья.

Киваю.

Вспышка света, и мы на ринге. Адреналин разливается по венам огненной лавой.

Бросаюсь вперёд. Уёбок пытается перехватить, но я уворачиваюсь. Пробиваю локтем в бок. Да чёрт возьми! Хруст рёбер отсюда слышу. Хорошее начало. Толпа ревет, чувствуя запах крови.

Он контратакует, но я легко ухожу в сторону. Понимаю, что бить по-максимуму сразу — не лучшая тактика. Надо вымотать ублюдка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вижу краем глаза, как Жаров улыбается. Сука, наслаждается шоу.

Противник ловит меня на ошибке. Мощный удар в челюсть сбивает с ног. Ахуететь. Звёзды перед глазами. В ушах звенит. Чувствую вкус крови во рту. Мудак попал точно в цель. Толпа ревёт ещё громче.

— Ах ты, гнида! — рычу, приходя в себя.

Секунда, и я снова в бою. Теперь моя очередь.

Наношу встречный удар по печени. Тот сгибается пополам.

Бью точно и быстро. Он делает шаг назад, пробует найти равновесие. Но я не даю ему времени. Бросаюсь вперёд, наношу сокрушительный удар коленом в живот. Снова сгибается пополам, воздух с хрипом выплевывает.

Но все ещё держится. Упертый.

Поднимается. Глаза горят ненавистью и яростью. Бросается, как раненый зверь, но снова успеваю увернуться. Хватаю за шею, прижимаю к канатам. Собираю остатки сил, ударяю локтем по затылку.

Откидываю от себя. Он отшатывается. Ещё один удар — в челюсть. Чувствую, как хрустят кости под моими кулаками. Он падает на колени, но пытается встать.

— Не вставай, сука, — рявкаю, врезая ему в лицо. Его голова дергается назад, глаза закатываются. Он падает на пол, бессильно раскинув руки.

Жаров стоит в стороне, наблюдая за происходящим. Понимает, что лучше не рисковать. Хитрый ублюдок. Единственное, о чём жалею сейчас, — что не грохнул его раньше.

Гнев бьёт в голову. Дышать тяжело, каждый вдох словно через ледяной фильтр проходит. Но ничего, это временно. Я выводы сделал. Надо потрясти гадюшник сукина сына.

Спускаюсь с ринга и направляюсь к Захару. Злость гашу. Беру эмоции под контроль. Хотя самого на части разрывает.

— Всё, уходим

Проходим через толпу, напористо пробиваясь к выходу. Люди расступаются. Наконец, оказываемся на улице. Холодный ночной воздух бьёт в лицо, немного отрезвляя.

— Вперед — киваю в сторону машины.

Захар молча садится на пассажирское сиденье.

Усаживаюсь за руль. Выжимаю газ до упора. По дороге опять прокручиваю сложившийся расклад. Дел до хуя, а я вынужден разбираться с этим юношеским максимализмом, который, сука, как заноза в заднице. Бизнес требует внимания, люди ждут решения, а я тут, вытаскиваю пацана из дерьма, в которое он сам лезет с упорством идиота.

Не могу позволить себе расслабиться ни на минуту. Время уходит. Если не держать руку на пульсе, всё рухнет.

Поворачиваю руль, чувствуя, как напряжение в груди сжимает рёбра.

Паркую машину у одной из своих квартир. Здесь рядом будет охрана. Захар и шагу не сделает без моего разрешения, пока я улаживаю проблемы. Захожу внутрь и закрываю дверь на все замки. Посидит здесь пока. Хватит, добегался.

— Садись, — указываю на диван, сам иду на кухню.

Молча падает на диван, злобно глядя в мою сторону. Ну давай, мелкий нервируй. Тебе же мало сегодня было.

Ставлю бокалы и бутылку на стол, разливаю виски. Протягиваю ему один бокал.

— Пей, — говорю коротко. — И говори.

Он берёт бокал, но не пьёт, только смотрит на меня с вызовом.

— Ну что, наигрался? — начинаю. Взгляды скрещиваются. — Почему ты снова туда полез, а?

Захар пожимает плечами.

— Мне нужно это, дядя, — говорит он наконец. — Ты не понимаешь, я там живу, там дышу.

— Живёшь? — ядовито усмехаюсь, — Ты сдохнешь, если продолжишь в том же духе. Ты хоть понимаешь, во что ввязался? Эти уебки теперь не оставят тебя в покое. Сожрут и выплюнут.

— Я справлюсь, — дерзит, сжимая бокал так, что костяшки белеют. — Я не такой слабак, как ты думаешь.

— Справишься? — резко встаю. Подхожу вплотную. — Ты даже не представляешь, с кем играешь. Думаешь, Жаров тебя просто так отпустит? Ты подписал контракт, сука! А знаешь, что это значит? Что ты теперь его собственность!

Пацан напрягается, в его глазах вспыхивает гнев.

— Это моя жизнь! — кричит, вскакивая на ноги. Кривлюсь. Это ты зря. Совсем страх потерял? — Ты не имеешь права меня контролировать!

— Охуел? — рычу, хватая за ворот рубашки. Притягиваю к себе. — Пока ты живёшь под моей крышей и жрёшь мой хлеб, имею. И ты будешь делать так, как я скажу!

Пытается вырваться, но я крепко держу. Вцепился мёртвой хваткой. Блядь. Хочется сорвать свою злость, но снова даю по тормозам. Срываться нельзя. Так будет только хуже.

— Ты думаешь, это игра? — продолжаю сквозь зубы. — Ты видел, что стало с твоим отцом? Он тоже думал, что всё под контролем. А теперь его нет. Хочешь так же?

Молчит. Но по глазам вижу, что слова попали в цель. Он понимает, но не хочет признавать. Отпускаю и отхожу к столу. Поднимаю свой бокал и делаю большой глоток виски.

— Послушай, — говорю уже тише, но всё ещё жестко. — Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Ты мне как сын. Но если ты продолжишь в том же духе, я тебя не вытащу в следующий раз.

Захар садится обратно на диван, устало прикрывая глаза.

— Я не могу без этого, дядя, — говорит очень тихо. — Я не знаю, как жить по-другому.

— Будешь учиться, — смягчаю тон. — Найдем тебе что-то другое. Но эти бои — конец для тебя. Понял?

Кивает.

Отлично. Прогресс.

— Ладно, — говорю, наконец. — Отдохни пока. Завтра будем думать, что делать дальше.

Опускает голову, устало потирая глаза. Пауза затягивается. Напряжение в комнате всё еще висит в воздухе.

Я наблюдаю. Вижу, что внутри него идёт борьба, но это хорошо. Пусть думает, пусть осознает. Главное, чтобы это привело к правильным выводам.

Вспоминаю, каким был сам в его возрасте, как казалось, что мир против тебя и что единственный выход — идти напролом.

Только у нас с братом выхода не было. Мы не выбирали такую жизнь — она выбрала нас. Нас, как говорится, сука-судьба размазала и поставила перед фактом. Нам приходилось выживать, цепляться за каждую возможность, чтобы вылезти из того дерьма. Хватать, драться, зубами, выгрызать своё место под солнцем.

А у Захара выбор есть. У него есть всё — бабки, крыша над головой, защита. У него есть то, о чём мы с братом могли только мечтать в самых диких фантазиях. Ему не надо красть, чтобы поесть, не надо драться, чтобы выжить. Всё это у него уже есть на блюдечке с голубой каёмочкой. Но пацан, блядь, всё равно лезет туда, где опасность, где можно в мгновение ока потерять всё, что имеешь. Это не только глупо — это непростительно…

Направляюсь к окну. Ночь. Тёмная, как мои мысли.

Телефон вибрирует в кармане. Смотрю на экран. Сообщение от Тимура:

"Надо встретиться. Срочно".

Глава 6

Снежана

Сижу на кухне, бездумно верчу в руках вилку. Передо мной стоит тарелка с едой, но мне совсем не хочется есть.

После отдыха чувствую себя лучше, но головная боль никуда не делась. Устало тру виски, пытаясь собраться с мыслями.

В столовую входит отец. Бросив на меня недовольный взгляд, усаживается за стол. Вокруг сразу закружила прислуга. Я скривилась, испытывая отвращение.

Корчит из себя какого-то короля даже перед родной дочерью.

— Доброе утро, отец.

Как всегда, мне никто не отвечает. Отцу проще игнорировать меня, а прислуга… прислуга видит его отношение и ведёт себя соответственно.

Желание уйти становится практически невыносимым, но к нему добавляется что-то ещё... Нехорошее предчувствие.

Лучше уйти.

Встаю из-за стола, но тот поднимает руку, молча приказывая сесть обратно.

— Где ты была прошлой ночью? — холодно спрашивает, и я чувствую, как внутри всё заледенело.

Почему он спрашивает? Неужели он узнал... Это просто невозможно. Ксюша всё продумала до мелочей.

Покидая кафе, она заставила меня одеться в невзрачную одежду, раздобыла парик и очки, скрывающие большую часть лица. Пройдя пешком несколько улиц, я села в тонированный внедорожник, и он мчался по улицам города, пока не доставил меня к месту назначения.

— Я же говорила, что была у подруги. Мы просто смотрели фильмы и разговаривали.

Стараюсь говорить спокойно, звучать как можно убедительнее, но мой голос то и дело дрожит, выдавая волнение и страх. Мысли путаются, кажется, он уже знает обо всём и устроил этот допрос только для того, чтобы загнать меня в угол. Эта мысль пугает меня больше всего.

— С каких пор тебе позволено покидать дом без моего разрешения? — отец поднимает бровь, и его взгляд становится острее.

— Мне… мне уже не шестнадцать, папа, — тихо возражаю и тут же осекаюсь. Такие споры никогда не заканчиваются ничем хорошим, но сказанного не вернёшь. Слишком поздно.

— Не шестнадцать? — недобро хмыкает. Голос наполняется ядом. — Так что же? Думаешь, что взрослая? Что ты вообще знаешь о взрослой жизни? — смерив меня презрительным взглядом, встаёт, и я чувствую, как в комнате становится душно.

Сглатываю, пытаясь собраться с духом.

— Я просто хотела провести время со своими друзьями, как обычный человек.

— Ты забылась? Ты живёшь под моей крышей, следовательно, ты живёшь по моим правилам. Ты ешь то, что я тебе говорю, ты носишь то, что я для тебя покупаю, и ты делаешь только то, что мне угодно.

Я долго смотрю на него. Пытаюсь найти в глазах хоть каплю человечности. Но там лишь холодное презрение. На мгновение задумываюсь о том, чтобы покинуть дом, но где найду убежище? Кто поможет? Если останусь в этом городе или стране, он найдёт меня. Найдёт и вернёт обратно, натянув поводок ещё крепче.

Единственный шанс — это академия в Испании. Там, за границей, отец точно не сможет меня достать. Вспоминая об этом, осознаю, почему так легко согласилась на предложение Ксюши.

— Что ты там задумала?

— Ничего, — лгу, стараясь звучать как можно спокойнее, но в глубине души молюсь, чтобы он ни о чём не догадался. — Просто устала. Я пойду в свою комнату?

— Я ещё не закончил. Ты слушай меня внимательно, Снежана. Сегодняшний ужин — не просто обычное мероприятие. Тот, с кем мы сегодня встретимся, станет мужем Миланы.

Замираю от удивления. Милана и замуж? Продал таки ее? Становится жаль сестру. Но что я могу сделать?

— Кто этот человек? — едва слышно спрашиваю, глядя в сторону.

Отец усмехается, и в этой усмешке нет ни капли доброты.

— Это не твоё дело. Ты просто приготовишься и будешь выглядеть прилично.

— Я действительно плохо себя чувствую, — проговариваю тихо. — Может быть, лучше, если я останусь дома?

Отец смотрит мне прямо в глаза, недобро прищурившись, и я мгновенно сжимаюсь в комок от нарастающей паники.

— Хочешь сказать что-то ещё? — прошипел он и, не дождавшись ответа, расслабляется. — Готовься к вечеру. Не подведи меня.

Молча возвращаюсь в свою комнату. Подхожу к шкафу, открываю его и начинаю разглядывать вешалки с одеждой. Пытаюсь подобрать что-то для сегодняшнего вечера.

Дверь резко распахивается. Младшая сестра влетает в комнату, словно ураган. Как всегда, без стука.

На её лице играет хитрая ухмылка, в руках — конверт. Мой конверт. Тот самый, что лежал в кабинете отца.

Сердце болезненно сжимается от бессильной злости. Это она показала его ему.

— Интересно, — промурлыкивает Милана, глядя на меня из-под длинных пушистых ресниц, — Пытаешься сбежать?

— Ты всегда стараешься всё испортить, верно?

Ядовито смеётся, пожимая плечами.

— Я подумала, папе будет интересно узнать о твоих планах...

— Отдай его, Милана. Это не твоё дело.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты думаешь, папа позволит тебе уйти? Как наивно...

Не отвечаю. Сжимаю кулаки. Кажется, я готова отнять его силой, если потребуется.

— Ах, Снежана, — не дождавшись ответа, бросает конверт на кровать и отворачивается к зеркалу, поправляя причёску, — ты даже не представляешь, насколько у меня всё прекрасно! Отец уже выбрал мне потрясающего жениха. Он такой обаятельный, умный и, самое главное, богатый! Но, конечно, это не для таких, как ты. Неудачницам ведь всегда трудно.

— Поздравляю, — стараюсь скрыть иронию в голосе.

— Знаешь, он уже готовит для меня нечто великолепное на нашу свадьбу. Всё будет на высшем уровне, и я буду самой счастливой. В отличие от тебя, я получаю всё, что хочу.

Тяжело вздыхая, разглаживаю конверт, прячу его под подушку и бросаю, не глядя:

— Я рада за тебя. Надеюсь, ты будешь счастлива.

— Конечно, буду. И знаешь, что самое интересное? В то время как я буду наслаждаться роскошной свадьбой и медовым месяцем, ты будешь здесь, ты будешь и дальше гнить в этом доме.

Когда дверь за Миланой закрывается, в комнате наступает гробовая тишина. От её присутствия остаётся лишь запах сладких до тошноты духов в воздухе. Бессильно опускаюсь на кровать.

Как же мне всё надоело!

Между нами с Миланой никогда не было дружеских отношений. Злобные шутки и насмешки, казалось, приносили ей настоящее удовольствие. В детстве сестра быстро осознала, что её жестокость ко мне радует отца.

Ещё будучи маленькой, она искала его признания, и, к несчастью для меня, они оба всеми силами пытались заставить меня страдать. Моя мачеха, мать Миланы, была ещё одним звеном в этой цепи. Стерва с удовольствием поддерживала дочь в её издевках, даже если это было за пределами приличий. Каждый раз, когда я пыталась постоять за себя, они только усиливали натиск.

Этот день был исключением только потому, что мачехи не было дома. Она предавалась очередной "лечебной" процедуре в клинике от своей вечной мигрени в одном из самых дорогих медицинских центров где-то за океаном. В её отсутствие стало хоть немного легче.

Выйдя из дома в сопровождении Миланы и отца, я чувствую себя так, будто иду на плаху.

В машине лучше не становится.

В ресторане тоже.

Воздух здесь пропитан ароматом дорогих духов и изысканных блюд. Шум разговоров смешивается с мелодиями, исходящими от пианиста в углу зала. Мы занимаем место на втором этаже, у окна, откуда открывается вид на ночной город, усеянный огнями.

Отец нервно поглядывает на часы. Никогда не видела его таким. Интересно, кто мог заставить его томиться в ожидании? Понимаю, что если он настолько встревожен, значит, дело касается не просто денег или власти. Тут что-то гораздо серьёзнее.

Внезапно Милана радостно заулыбалась, кокетливо повела плечами.

Поворачиваю голову, и сердце замирает.

Чёрт. Этого просто не может быть.

С каждым его шагом в нашу сторону мой пульс ускоряется. У меня кружится голова. На мгновение в глазах темнеет. Становится трудно дышать. Не в силах смотреть, отворачиваюсь, жалея о том, что не могу заползти под стол. В груди нещадно горит.

Ну почему? Почему у меня всегда вот так?

Едва сдерживаюсь, чтобы не заорать.

Это тот самый мужчина, с которым я провела ночь. Тот страшный лысый зверь…которого я боялась, но время проведенное с ним не забуду никогда.

Он подходит к нашему столу. Приветствует отца, как старого знакомого. Милана бросается на шею, что-то шепчет на ухо, на что он улыбается. А потом смотрит на меня. Глаза в глаза. Долго, пристально.

Сжимаю край скатерти под столом. В ушах шумит, перед глазами всё расплывается. Время замедляется, а потом и вовсе останавливается.

Мне конец.

Глава 7

Снежана

Я бегу так быстро, что почти не чувствую земли под ногами. В груди жжет с непривычки, но я не могу остановиться. Слезы смешиваются с потом на моем лице, и я чувствую, как каждая мышца в моем теле ноет от боли, но это ничто по сравнению с тем, что со мной будет, если отец узнает о том, что случилось.

Нужно бежать, исчезнуть где-нибудь, где отец никогда меня не найдет, но я понимаю, что он поймает меня, прежде чем я успею что-либо сделать.

Отчаяние захлестывает, наполняя каждую клеточку моего тела. Ноги больше не слушаются, и я чувствую, как они подгибаются, превращаясь в непослушные пружины. Я замедляю бег, пытаясь перевести дыхание, но воздух кажется слишком тяжелым, свинцовым. Паника охватывает меня сильнее, и я теряю контроль над собственным телом.

Внезапно спотыкаюсь и теряю равновесие. На мгновение мое сердце замирает от ужаса. Секунда перед падением кажется вечностью. Я, словно в замедленной съемке, падаю на холодный асфальт. Резкий и болезненный удар выбивает воздух из моей груди. Треск ткани, порванной при падении, разрезает тишину.

Колени и правая рука горят от боли. Я чувствую как что-то липкое течет по моей коже, и понимаю что это кровь..

Проклятье.

В какой-то момент тело окутывает холод, и в голове становится пусто. Мое сердце бьется так громко, что пульсирует в ушах.

Неожиданно для самой себя, я начинаю смеяться. Сначала тихо, затем все громче и громче, пока смех перерастает в истеричный хохот.

Когда я была уверена в том, что осталось немного, что я совсем скоро выберусь из этой тюрьмы… Черт!

Жалкая идиотка. Стоило догадаться, что этот кошмар так легко не кончится.

Каждый раз, когда я думаю, что достигла дна, жизнь как будто бы говорит: "Держи еще!" — и отправляет меня все глубже.

Закрыв глаза, я пытаюсь отдышаться.

Что теперь со мной будет? Что он сделает? Он ведь не расскажет отцу? Зачем ему это? Как он объяснит своей невесте то, что произошло в ту ночь?

Несмотря на свое дерьмовое детство, я еще никогда в своей жизни не была настолько разбитой. Униженной.

Я старалась не смотреть на него. Нарочно отворачивалась в сторону, когда он подошел к нашему столу. Отводила глаза, словно это могло спасти меня от неминуемого. Я хотела кричать от невозмутимости в его голосе и наглой ухмылки в уголке его губ. Он вел себя так, словно ничего не произошло. Словно та ночь осталась лишь в моем воображении. Когда отец представил Андрея мне все же пришлось отвести глаза от пола.

Казалось, я упаду в ту же секунду. Он смотрел на меня сверху вниз, словно на жалкую букашку. От того, что он стоял передо мной, самодовольный и высокомерный, меня охватила беспомощная ярость.

Я изо всех сил старалась сохранять спокойствие, но рядом с ним чувствовала себя такой жалкой и беспомощной, что отец на его фоне казался ангелом. Дело было не во власти или внешности. От него веяло угрозой. Опасностью, звериной силой.

Его улыбка заставила меня нервно сглотнуть. Казалось, он видит меня насквозь.

Черт. Мне нельзя здесь оставаться.

Сказав сестре, что мне нужно в туалет, я сбежала.

Выбежав из ресторана я уже ничего не соображала. Меня лихорадило.

Почему именно я? Что я сделала?

И вот сейчас, сидя на холодном асфальте, я обнимала себя за плечи, глотая горькие слезы.

Наконец, спустя несколько минут, поднимаясь на ноги, я чувствую, как все мое тело отзывается болью. Осмотрев себя, не смогла сдержать истеричный смешок. Мое платье было безнадежно испорчено, я была перемазана в пыли и крови, с разодранными в кровь руками и коленями.

Шагая по улице, стараюсь не привлекать внимание. Не хочется, чтобы кто-то вызвал полицию, увидев меня в таком состоянии.

Я вздрагиваю, услышав глухой рев мотора. Появившийся из-за угла черный внедорожник замедляется, двигаясь рядом со мной.

Инстинкт самосохранения мгновенно включается, крича об опасности, но, прежде чем я успеваю свернуть в ближайший переулок, но едва успеваю сделать несколько шагов, как двери внедорожника распахиваются, и из машины выходят двое громил.

— Пошли с нами если не хочешь чтоб было больно, — говорит один из них, нагло ухмыляясь. — Лютый хочет поговорить.

Пытаюсь сбежать, но второй ловит меня в два счета, сцепив пальцы на моем запястье. Он тянет меня в сторону машины. Я зову на помощь, пытаюсь вырваться, но он слишком сильный, а кругом — ни души.

Мне никто не поможет. «Лютый хочет поговорить»…Лютый. Мне становится страшно до судорог.

Меня бросают на заднее сиденье внедорожника, и рывком захлопывают за мной двери, отрезая меня от внешнего мира. Салон пахнет новой кожей и дорогими мужскими духами.

На переднем сиденье водитель и его спутник обмениваются короткими фразами, не обращая на меня никакого внимания, словно не произошло ничего необычного. Я чувствую, как меня начинает охватывать паника. Мое дыхание учащается, и каждый вздох с трудом дается мне в закрытом пространстве.

Я пытаюсь вглядеться в окно, чтобы понять где мы, но тонировка слишком плотная. Снаружи ничего не видно, как и извне нельзя увидеть, что происходит внутри.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Куда вы меня везете? — мой голос дрожит от страха, но я спрашиваю достаточно громко, чтобы меня услышали.

Тем не менее никто не отвечает. Слышна только тихая музыка, доносящаяся из динамиков.

Когда меня вытягивают из машины возле какого-то дома, я падаю на колени, пытаюсь сопротивляться, кричать, но сильные руки жестко удерживают на месте, не оставляя ни единого шанса вырваться. Быстро и решительно меня тащат в сторону двери, а затем вверх по лестнице, прежде чем втолкнуть в какую-то комнату и закрыть за мной дверь на замок..

Когда падаю на кровать, в нос ударяет аромат сандала, и я еще какое-то время лежу, пытаясь бороться с тошнотой.

Спустя какое-то время с трудом поднимаюсь и, пошатываясь, направляюсь к двери. Ноги едва держат меня, но я изо всех сил стараюсь идти ровно. Это нелегко. Голова кружится то ли от стресса, то ли от переутомления, а в висках стучит тупая боль. Ухватившись за дверную ручку, я дергаю за нее, пытаясь открыть, но все бестолку.

Прислонившись спиной к прохладной двери, я на мгновение закрываю глаза, пытаясь прийти в себя.

Страх липкими щупальцами обволакивает мой разум, заползая в самые темные его уголки. Мое тело дрожит, а дыхание становится все более и более прерывистым.

Оседая на пол, осматриваюсь по сторонам. Красивая комната, все в стиле минимализма, шикарная дорогая мебель невероятный ремонт. Пахнет свежей краской.

Кому могло понадобиться похищать меня? Может быть, это отец? Хочет проучить меня в очередной раз? Нет, это глупо, он бы не стал устраивать весь этот спектакль.

От одной лишь мысли, что возможно отец даже не станет искать меня, я чувствую, как кожа покрывается холодным потом. Но затем меня пронзает еще более дикая мысль: если он меня все-таки найдет, то не будет церемониться. Возможно в этот раз он наконец выполнит свою угрозу и убьет меня за то, что я сделала.

Сорвавшись с места, я снова бросаюсь к двери. Я кричу, и почти уверена в том, что кто-то меня слышит. Ладони болят, а на костяшках выступают капельки крови, но я не могу остановиться. С каждой секундой, проведенной в этой комнате, меня наполняет отчаяние.

—Эй, кто-нибудь! Вы слышите меня?!

Опустившись на холодный пол, я отчаянно обнимаю колени и плачу.

Горло стискивает невидимый стальной обруч, и мне становится трудно глотать. Мои пальцы теряют чувствительность, конечности становятся ватными, словно их пронзили тысячи мелких иголок.

От страха и безнадежности я не могу пошевелиться, будто меня охватывает паралич.

Звуки становятся громче, свет — ярче, и мне кажется, что мое серце может остановиться в любую секунду.

Это чувство было мне знакомо.

С самого детства, каждый раз, ожидая наказания от отца, я будто медленно умирала. Но сегодня у меня впервые такое чувство, что я могу умереть на самом деле.

Глава 8

Я и сам не заметил, как все мысли снова потянулись к сексуальной танцовщице, оставляя Волкова где-то далеко на заднем плане.

Та ночь въелась в память, как кислота в кожу. Каждая деталь, каждый её вздох, каждое движение — всё осталось. Прямо изнутри продирает. Пытаюсь отключиться, но ни хуя не получается. Кровь по вискам врезает, словно молотом. Не перебить.

Закрываю глаза, а в башке проносятся кадры…

Такая хрупкая, нежная. Гибкая, как кошка, с телом, которое будто создано, чтобы сводить мужчин с ума.

Сучка... Прижала аж до искр из глаз. Сколько шлюх не перетрехал, а эта одна такая. Зацепила так, что тормоза на хрен отказали. Черт, как же ее звали? Не помню, да и по хрен. Важнее другое — как, черт возьми, она оказалась девственницей?

В тех местах таких не бывает. Это, блядь, как найти розу в куче мусора. В голове не укладывается. Она была словно из другого мира — чистая, непорочная. А вокруг эта липкая смесь похоти и грязи.

Неужели новенькая? Ну мать твою, сорвал джекпот. Там невинных и идеальных не бывает. Всё равно шлюха, но свежая, ещё не испорченная. Это сбило меня с толку. Может, она и чистая снаружи, но внутри такая же, как и все. Просто ещё не успела замараться. Впрочем, мне-то какая разница?

Сам от себя охуеваю. Надо как-то срочно переключиться. Проблема, видимо, в том, что давно никого не было, вот и залип на ней, как гребаный школьник. Просто нужен повод, нужна новая цель.

Сжимая твёрдый, набухший от возбуждения член, медленно провожу рукой вдоль него, а перед глазами снова картинка. Большие, почти чертовски гипнотические глаза, будто два омута, в которые можно нырнуть и утонуть безвозвратно. Пухлые губы, сочные, такие, что за них хочется умирать и воскресать. Тонкая талия и плавный переход к округлым бедрам.

Не помню, когда в последний раз столько дрочил, думая об одной девушке. Тем более о шлюхе. Ощущения — пиздец.

Рука скользит по стволу. Представляю, как мягкие губы обволакивают мой член, как сладкий язычок скользит по головке, оставляя влажный след. Напряжение внутри растет, пульсирует. Движения становятся быстрее, более отчаянные. В голове мелькают образы идеального обнаженного тела, чувственные изгибы, упругая грудь, которую я жадно мну, теряя контроль.

Мозг плавится. Сладкие стоны эхом отдаются в ушах. Представляю, как она извивается подо мной, наслаждаясь каждым моментом. Трахаю, жадно заставляя орать еще громче. Пиздец. Так и хочется сожрать ее. Опустошить до дна.

Кончив, сжимаю член, сцепив зубы.

Если бы не звонок Волкова, хуй бы так просто отпустил. Я бы развернул ее к себе спиной, сорвал те жалкие тряпки, которые она в панике на себя натянула, и отымел. Жестко. До Изнеможения. Чтобы встать не могла, не то чтобы выебывается . И какого черта это было? Что за гребанный цирк.

Понятия не имею, зачем ей разыгрывать такой спектакль, но женщины часто делали странные вещи в попытках привлечь мое внимание. Многие рассчитывали на большее, даже когда я прямо заявлял о том, что это только развлечение. Но что-то тут нечисто. Нужно послать Тимура, пусть разнюхает.

Проклятье…

Я должен перестать об этом думать, иначе у меня будет вечный стояк.

***

Жму на газ, и тачка несется вперед по мокрой от недавнего дождя дороге. Дворники скрипят, разгоняя воду, но это лишь усиливает мое раздражение. Адреналин разливается по венам. Внутри все кипит. Встреча с Лешим — это всегда риск.

На этот раз он притащит своих дочерей.

Подъезжаю к ресторану. Это место - лакшери до одури. Мраморные колонны, охранники в костюмах - как будто приехал в долбаный Версаль.

Рядом на сиденье лежит браслет. Дорогущий, с бриллиантами, такие в ювелирных только за закрытыми дверями показывают. Девки от такого текут, а та, что мне нужна, такая же, как и все. Взгляд алчный, как у голодного волка. Ей нужен статус и бабки, а мне — Леший на коленях.

Паркуюсь, выходя из тачки. Холодный ветер обдувает лицо. Иду уверенно, ощущая под пальто вес пистолета. Прокручиваю в голове все возможные сценарии.

Вдох, выдох — вперед.

В голове план. Четкий, как никогда.

Вхожу в зал и сразу ощущаю напряжение. Вижу Лешего, шагаю вперед. Рядом с ним Милана и...

Сука, её я тут точно не ожидал увидеть.

Ебанутся. Это точно она? Моргаю, чтобы развеять видение, но нет, это не иллюзия. Это реально она. Чувствую, как кровь приливает к голове, в висках стучит.

Глаза сами к ней липнут. Ахуеть новости. Сучка не сразу замечает. Взгляд в сторону ведет, а потом замирает. Плечами дергает, как загнанный зверек, а затем глаза в пол. Смотрю, как она напряженно дышит, как будто сердце сейчас из груди выскочит.

И, мать его, выглядит даже лучше, чем раньше. Красивая, ухоженная, в дорогом платье.

Какого хрена?

В голове, как молот стучит: да ну на хуй. Все вокруг словно замедляется.

Шаг вперед, еще один. Почти вплотную.

Стараюсь держать лицо. Подхожу к Лешему, киваю. Он улыбается, но по глазам вижу - насторожен.

Походу, подстава. Ладно. Все планы, все сценарии — к черту. Здесь и сейчас только одно важно: понять, что, сука, происходит.

Разберемся потом. А пока — вперед.

Поднимаю взгляд на Лешего. Улыбается, падла. Наверняка чувствует, что я на грани. Думает, что держит ситуацию под контролем, но хрен там. Я не для того столько лет шел к этому моменту, чтобы сейчас все просрать.

Сажусь за стол. Стараюсь выровнять дыхание, но в голове полный пиздец.

Блять, Леший, ну и сука же ты. Нарочно подсунул мне обеих дочерей — одну за другой? Но Зачем?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9

Честно, нахуя ему это надо? Младшая уже была почти моей, все обговорено. А теперь он вдруг мутирует всю схему.

Мозг кипит, нервы на пределе. Складывается ощущение, что просто хочет подъебнуть, посмотреть, как буду выкручиваться. Возможно, у него свои планы на этих девок, а я здесь лишь пешка.

Прокручиваю в голове все возможные сценарии. Может, просто решил сорвать нашу сделку, устроив гребанный театр? Сложно сказать.

Когда танцовщица сбежала из ресторана, я едва не кинулся следом. Стоило огромных усилий выдавить из себя вежливую улыбку и доверить все своим парням. Разберусь потом. И с ней тоже.

— Кажется, ваша дочь задерживается, — едко замечаю, не сводя взгляда с ублюдка. — С ней все в порядке?

Надеюсь, что он проколется, выдаст себя, но этот сукин сын даже бровью не ведет. Либо отлично держит маску, либо реально ничего не знает. Во второе я не верю.

— Действительно, — отвечает безразлично.

— С ней это часто бывает, — злорадно хихикает Милана, стреляя глазами в мою сторону. — Что поделать, моя сестра не умеет держаться в обществе. Вечно позорит меня и отца.

— Милана, — угрожающе обрывает Леший, а затем добавляет мягче: — Не здесь.

Интересно.

Мало что известно о их семейных делишках. Волков был дважды женат. Милана — младшая дочь, Снежана — старшая. Если первая постоянно мелькает на обложках журналов и ведет активную светскую жизнь, то о второй почти ничего не известно.

— Хватит о моей сестре! Расскажи больше о себе! Чем сейчас занимаешься? — "Невеста" игриво поправляет прядь волос у глубокого декольте, пытаясь привлечь мое внимание. Отвечаю лишь снисходительной ухмылкой.

Сучка явно знает, как использовать свои преимущества перед мужчинами, но этого недостаточно, чтобы меня заинтересовать.

Разговор идет дальше. Слушаю фоном. Почувствовав вибрацию от входящего сообщения, бросаю взгляд на экран и ухмыляюсь.

Выхожу из зала, иду в туалет. Ресторан дорогой, всё блестит, как у кота яйца. Кабинки, будто для королей делали. Стены из тёмного мрамора, двери из толстого стекла с позолотой.

Заканчиваю разговор, собираюсь вернуться обратно, но дорогу мне переграждает Милана. Да что ж ты будешь делать? Стискиваю челюсти до скрипа. Воняет от неё каким-то дешевым парфюмом, несмотря на крутые шмотки и понты. Придушить тянет.

— Проблемы с ориентацией в пространстве? — та лишь лукаво улыбается. Читаю ответ по глазам.

Девушка заходит в кабинку. Сбрасывает с себя платье, садится на колени. Глаза горят, как у голодной кошки.

— Милана, не сейчас, — нервничаю, оглядываюсь. Быстро закрываю дверь кабинки, чтобы никто не увидел. Пиздец, как же бесит.

— Дай мне шанс, — шепчет, и тянется к моим штанам.

Чёрт бы её побрал. Хочу послать, да понимаю, что надо мягче.

— Прекрати...

— Ну давай же, — не унимается. — Я сделаю все. Просто скажи.

Сейчас, на коленях, она выглядит иначе. В мягком освещении они слишком похожи.

Дьявол раздери.Тупость, конечно. Понимаю, что не она. Но поздно.

Дурею. Внутри такой огонь разгорается, что едва могу себя сдерживать. Да... Дешевая копия, но дикая похоть наростает. Четкое попадание.

Нутро выворачивает, когда в голове проносится образ её сестры. Только одна ночь, но я, блядь, завис на ней. Ведет как от наркоты. Мозг плавит и выкручивает нахрен.

Да пошло все…

Дергаю ремень и прижимаю её голову к паху. Сука берет член в рот. Губами плотно обхватывает. Язык двигается умело, чувствуя каждый сантиметр. Работает старательно, как будто от этого зависит её жизнь.

Закрываю глаза, пытаюсь уйти от реальности. Ведусь на рефлекс. Та издает тихие стоны, явно стараясь угодить. Планка падает. Мозг отрубается.

Сжимаю мягкие волосы, направляя и контролируя процесс. Она поднимает глаза, ищет одобрения, но я не могу дать ей то, чего она хочет. Мягкие губы продолжают двигаться. Ускоряется, стараясь сильнее. Чувствую, как напряжение нарастает, но это не то. Это всего лишь физика, а не химия.

— Давай, — рычу, и она понимает. Движения становятся ещё интенсивнее. Напряжение достигает пика. Закрываю глаза, представляя её сестру, и это даёт последний толчок. Дыхание учащается, наконец-то взрываюсь.

Сперма вырывается наружу, заполняя её рот. Сука старательно глотает. Шумно воздух втягиваю.

Отпускаю волосы и откидываюсь назад, ощущая смесь удовлетворения и глухой пустоты внутри. Чувствую себя полным придурком.

Она встает, вытирает губы салфеткой. В глазах торжество, смешанное с похотью. С трудом удерживаюсь от желания сказать что-то резкое.

Охуеть. Только что мне отсосала дочь Лешего. Грязно, умело. Как настоящая шлюха. Еще одна.

— Знаешь, Андрей, я думаю, мы могли бы стать отличной парой, — говорит она, растягивая каждое слово. — У нас столько общего.

Я едва сдерживаю саркастический смех. Общего? Сука, мы из разных миров.

— Может быть.

Сучка смеется и приближается вплотную.

— Андрей, — шепчет, касаясь моих губ. — У нас все получится, правда?

— Конечно. Все будет так, как должно быть.

Она выходит первой.

Поправляю одежду, иду к выходу. Мысли мелькают, как вспышки. Тимур дал знак. Танцовщина уже у меня, а значит с ужином можно не спешить. Из дома она никуда не денется.

Через час, сидя в машине, не могу перестать думать обо всем, что случилось. Боль пульсирует в висках. Леший ничем себя не выдал, и теперь этот вечер кажется максимально бесполезно потраченным временем. Хреново.

Припарковав машину возле дома, вхожу внутрь и обмениваюсь кивками с охраной. Именно они привезли старшую дочь Волкова сюда.

— Как все прошло?

— Без свидетелей. Мы нашли её посреди дороги, — отчитывается Борис.

— Хорошо, — удовлетворенно киваю.

Разумеется, в этом мире практически не существует проблем, которые нельзя решить деньгами, но лишний шум мне нахрен не нужен. По крайней мере, сейчас.

Уже собираюсь подняться наверх, как вдруг Владимир неловко прокашливается, привлекая мое внимание.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Андрей Александрович, вы должны знать, что девушка не совсем вменяема. Похоже, похищение сильно её напугало. — Идиоты. Не смогли справиться с малолеткой. Все нужно делать самому. — И… она ободрала руки и колени ещё до того, как мы её нашли.

Нахмурившись, перевожу взгляд с одного подчиненного на другого.

— Об этом кто-нибудь позаботился?

— Нет. Вы велели запереть её и дождаться вашего возвращения.

Тяжело вздыхая, тру переносицу и перевожу взгляд на лестницу. Эта ночь будет длиннее, чем я ожидал.

Глава 10

Снежана

Не знаю, как долго я так просидела. К моменту, когда за дверью послышались шаги, я уже не плакала и не кричала.

Прежде чем она открывается, успеваю отползти в сторону, с тревогой уставившись на входящего.

Сначала даже глазам своим не верю. Мотаю головой. Мне становится слишком душно. Щеки вспыхивают за секунду. Это он…Жених моей сестры. Это он ЛЮТЫЙ! Что ж ему подходит. Он и есть лютый зверь!

— Почему ты сидишь на полу? — холодно спрашивает, глядя на меня сверху вниз. Впрочем, Лютый, кажется, всегда так смотрит на всех.

— Может быть, потому, что меня притащили сюда против воли? — Произношу через несколько мучительных вдохов. Все силы уходят на то, чтобы спрятать дрожь.

Сердце тревожно бьется в груди от нарастающей паники, но даже она не может подавить моего раздражения. Наверное, всё дело в стрессе. Я слишком долго нахожусь здесь в страхе перед тем, что будет, и, пусть совсем немного, но в результате он ослаб.

С появлением этого мужчины сидеть на полу становится неловко. Но даже не пытаюсь подняться. C каким-то странным удовольствием отмечаю, что моё упрямство его раздражает.

Холодный, цепкий взгляд скользит по моему телу, отмечая царапины и грязь. Буравит пристально, сузив глаза. Замечаю как губы сжимаются в тонкую линию.

В конце концов, видимо, не выдерживает.

— Я пришлю кого-нибудь, чтобы привели тебя в порядок, и мы поговорим, — приказывает унижая. Развернувшись, выходит из комнаты.

Стараюсь погасить пожар в душе. Значит, меня не убьют. По крайней мере, не сегодня. Иначе не стал бы заставлять приводить себя в порядок, но.... Возможно, он просто брезгует моим внешним видом? Противно чинить расправу, глядя на убожество?

Стыд бьёт яркой вспышкой. Он же считает меня шлюхой. Грязной и подлой. И, скорее всего, плевать хотел на мои объяснения. А что, если он собирается ...

Жмурюсь. Собственные мысли сводят с ума. Уносит из крайности в крайность.

Вдох-выдох.

В комнату входит высокая брюнетка в классическом костюме. В руках держит пакет из известного бутика. Ещё один — из аптеки.

Бросив на меня презрительный взгляд, отдаёт мне оба. Нервно кивает в сторону второй двери.

— Приведи себя в порядок и переоденься. У тебя есть пятнадцать минут.

— А если не стану? — Глупо. Знаю, что не стоит нарываться. Точно не в моём положении. И не то, чтобы мне не хотелось смыть с себя грязь и переодеться, но меня раздражает то, что все считают, что могут мной командовать.

— Попробуй — и узнаёшь, — безразлично отвечает она и уходит .

Когда раздаётся уже знакомый щелчок закрываемого замка, прикусываю губу.

Грязная, в порванном платье и с риском заработать инфекцию из-за необработанных ран, чувствую себя отвратительно. В конце концов, здравый смысл побеждает.

В ванной нахожу не только шампунь с гелем, но и стопку чистых полотенец и даже гостевой халат. Так что, быстро обмывшись, стараясь не шипеть от боли, когда вода попадает на травмированную кожу, укутываюсь в халат и отправляюсь исследовать содержимое пакетов.

В первом нахожу перекись и пластыри, а во втором — брючный костюм из ограниченной коллекции, на который моя сестра пускала слюни не первую неделю, но никак не могла достать, потому что их раскупили в первый час.

Если она увидит меня в нем, то, наверное, сорвет с моего неостывшего трупа. Конечно после того как отец меня убьет.

Но выбирать не приходится.

Хотя та брюнетка и сказала, что у меня всего пятнадцать минут, за мной приходят почти через полчаса, как раз когда я застегиваю последние пуговицы.

В этот раз не пытаюсь расспрашивать громил. Понимаю, что они все равно ничего не скажут. Так что молча позволяю отвести себя в просторный кабинет.

Там, уже, развалившись в большом кожаном кресле, как на троне, сидит Лютый.

Он, наверное, чувствует себя центром вселенной. Таким, как он, не говорят "нет". Таких боятся, и им всегда стараются угодить. Даже сейчас, когда его люди знают, что меня похитили и удерживают здесь против моей воли, никто из них не позвонит в полицию. И, наверняка, если я подам заявление о похищении, будут твердить, что меня в этом доме никогда не было или что я приехала сюда сама.

Останавливаюсь в нескольких шагах от его стола, не желая садиться в кресло. В воздухе царит напряжение.

Понимаю, что не смогу ему помешать сделать со мной все, что он захочет. Ни мои слезы, ни мои крики не вызовут у него жалости. Поэтому не собираюсь плакать.

Хватит с меня унижений.

Глубоко вдохнув, пытаюсь собраться. Успокоить колотящееся сердце или хотя бы придать себе безразличный вид. Что угодно, лишь бы не чувствовать себя жалкой букашкой под его ногами.

Перед глазами мелькают вспышки.

— Может, вы, наконец, объясните, что здесь происходит?

Гордо задрав подбородок, тщетно пытаюсь скрыть дрожь в голосе.

Лютый некоторое время молчит. Изучает. Словно видит меня насквозь. Мои ладони потеют, а повреждённую кожу пощипывает сильнее, чем раньше.

— Зачем вы меня сюда притащили?

— Ты мне скажи, — с хищной грацией поднимается из кресла. Медленно обходит стол и останавливается прямо передо мной. Нависает, точно скала. — Твой отец знает, чем ты занимаешься по ночам?

Хриплый голос заставляет кожу покрыться мурашками. С трудом удерживаюсь на месте. Взгляд не отвожу.

— Или это все было спланировано? — продолжает, прежде чем я успеваю ответить.

— Я не понимаю, о чем вы, — процедила, до боли сжимая кулаки. Хочется как можно скорее закончить этот разговор. — В тот вечер у меня было выступление. После него меня должны были отвезти домой, и на этом все. Я не знаю, как оказалась в вашей кровати и что было до этого. Все, что я помню, это...

Запинаюсь. Перед глазами стоит улыбка бывшей подруги...

— Послушайте, мне не нужны проблемы. Я никому ничего не сказала и не собираюсь говорить. Мы можем просто забыть об этом и жить дальше?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Последние слова прозвучали жалко. Больше похоже на мольбу, но было уже слишком поздно, чтобы что-то менять.

Он хмурится, и на несколько мгновений в комнате становится так тихо, что я слышу каждый свой вдох. Пока жду его ответа, мое воображение рисует самые мрачные сценарии. Чудом удерживаюсь на ногах.

— Ты хочешь, чтобы я в это поверил? — Говорит резко, грубо, но не кричит.

Трусливо задерживаю взгляд. Хочу понять, что этот псих хочет услышать. Внутри разрывает.

— Послушайте, — сжимая кулаки, чувствую, как мой голос снова начинает дрожать, а страх уступает место гневу, — Это я той ночью оказалась в чужой постели против своей воли! Это я проснулась рядом с вами, не понимая, что происходит! Так что... не вы здесь должны требовать объяснений!

Похоже, мой ответ его удивил. В глазах на мгновение промелькнул интерес.

Поднимает руку и проводит пальцем по моему подбородку, слегка надавив на него, вынуждая смотреть прямо в глаза. От гнева и злости, там на дне черных омутов, становится жутко. Он меня искренне презирает. Я кожей чувствую.

— Какая интересная версия. — голос сочится ядом. Рука ползёт вниз. Обхватывает шею....Нагло. Жадно. До боли.

— Не трогайте. Вы не имеете права! — отвечаю, в панике. Голос звучит слабо и неубедительно....

— Да что ты? — перебивает, приближаясь на шаг. — Позволь кое-что прояснить. Никто не знает, что ты здесь. И не узнаёт, если я этого не захочу. Намёк ясен?

Когда поднимаю взгляд, вижу, что он очень зол. Глаза не просто сверкают огнем — там бездна. Темная и глубокая. Влечет к себе, будто стараясь поглотить всё вокруг.

Из головы разом все вылетает. Меня штормит адски. Сердце разгоняется до болезненных ощущений. Бьется как сумасшедшее, кажется, что сейчас из груди вырвется. Даже уши закладывает от волнения. За вспышкой ярости тону в болоте паники.

Наверное, он не собирается меня слушать. Холодные пальцы только крепче сжимают мою шею, но не так сильно, чтобы причинить боль, скорее, чтобы показать, кто тут главный. И меня сначала дрожь пробирает. Потом страх накатывает волной, парализуя тело.

Лютый шумно втягивает мой запах. Ноздри раздуваются, словно он вдыхает аромат жертвы, прежде чем нанести удар. Застываю, не в силах дать отпор.

– Пахнешь страхом, – голос звучит низко и угрожающе. – Но мне это даже нравится.

Рука медленно скользит вниз, напористо касаясь ключицы. Зверь изучает каждую линию моего тела, наслаждаясь властью. Ледяной след от его пальцев словно оставляет ожоги на моей коже. Понимаю, что в этот момент я полностью под его контролем.

Он останавливается на мгновение, затем вновь продолжает свой путь вниз. Ощутимо наслаждаясь каждой секундой, каждым моим вздохом, наслаждаясь тем, что я нахожусь в его власти.

— Пожалуйста, — мотаю головой, не выдерживая больше. Жалость к себе топит с головой. Закрываю глаза и про себя шепчу. Молюсь, чтобы он ушел, чтобы оставил меня в покое. — Это была ошибка... Я не должна была...

– Продолжай.

Пытаюсь найти в себе силы говорить, объяснить, но слова не идут. Дальше может произойти что угодно. Я чувствую, как страх затягивает меня в темную пучину, но где-то глубоко внутри просыпается что-то другое — решимость. Понимаю, что если я сейчас не возьму себя в руки, всё может стать еще хуже.

— Хорошо, — сдавленно произношу, пытаясь достучаться до него с помощью логики, — Представим на секунду, что я все подстроила. Зачем мне это делать? И зачем убегать из ресторана, увидев вас?

— Ты мне скажи. Планировали наебать меня? Какая интересная версия отказа от сделки.

— В этом нет ни капли смысла! Я даже имени вашего не знала, прежде чем отец не представил нас в ресторане!

— Ты уверена, что хочешь продолжать в том же духе?

— Все, чего я хочу — это держатся подальше от вас.

Конечно, это глупо. Я не в том положении, чтобы злить его, но ничего не могу с собой поделать. Он выводит меня из себя. Все в нем: от взгляда до его голоса.

Снова рассматриваю. Пытаюсь понять, что он сделает. И невольно отмечаю про себя детали.

Мужчина красив. Неудивительно, что Милана потеряла голову. Я видела, как она на него смотрела. Жаль только она не знает, какое он чудовище.

А я знаю? Знаю, на что он ещё способен? Думаю, нет.

Я готова к тому, что мужчина меня ударит. Отец никогда не терпел даже неосторожных взглядов в свою сторону. Но вместо того, чтобы замахнуться или накричать, он улыбается, и от этой улыбки холодеет кровь.

— Если я не вернусь домой, отец будет искать меня, и рано или поздно найдет.

Конечно, это блеф. Отцу плевать на меня, пока я не черню его репутацию или не могу сыграть на его пользу. Но ему об этом знать не обязательно.

Однако Лютый держится так, будто уже все знает.

— Его не слишком заботило то, что ты не вернулась на ужин, — едко замечает. Улыбка становится еще шире, превращаясь в хищный оскал.

— Отпусти меня!

— А не то что?

— Если мой отец узнает… — я изо всех сил стараюсь сдерживать жгучие, подступающие к горлу слезы, но уже понимаю, что моей выдержки надолго не хватит.

— О, твой отец обязательно узнает, — шепчет, обжигая дыханием мою кожу.

Чертов псих.

— Чего ты хочешь? — всхлипываю, закрыв глаза, будто он может исчезнуть оттого, что я его не вижу, — Зачем ты все это делаешь? Я…

— Ты… Что?

Наклоняется ниже, и я уже не дышу.

— Договаривай, — снова поднимает мой подбородок пальцами и поворачивает. Заставляет на себя смотреть.

— Отпусти... Пожалуйста… — тихо шепчу, упираясь ладонями в крепкую мужскую грудь. Чувствую, как там, под мышцами, сильно и решительно бьется его сердце.

Происходящие настолько, кажется нереальным, что собраться с ходу не получается. Голова кружится от ужаса и адреналина. Кажется, что я стою на краю пропасти, и один неверный шаг может привести к катастрофе. Дыхание перехватывает.

Мужчина без усилий вжимает меня в холодную стену. Давит. Лишает всякой возможности двигаться. Сейчас твердое, горячее тело плотно прижимается к моему. Бежать больше некуда. Ловушка захлопывается.

Замираю, не всилах оторвать взгляд от его темных, жгучих глаз. Там дикая похоть пылает. Я в ней свое отражение вижу. Нет сомнений, он уже пожирает меня изнутри.

От беспомощности слезы наворачиваются. Уже не пытаюсь их сдерживать. Позволяю вольно катиться по щекам.

— Не трогай меня!

Глава 11

— Ты либо очень хорошая актриса, — произносит едва слышно, а я жадно ловлю каждое слово. Скорее всего, из-за дикого волнения. — либо полная идиотка.

Лютый снова ведет ладонью вдоль ключицы, обрисовывая грудь. Задевает сосок, крепко сдавливая между пальцев. Щеки вспыхивают моментально. Сердце ударяется о ребра. Из плотно сжатых губ вырывается писк, но он лишь усмехается, наслаждаясь реакцией.

— Такая чувствительная, — хрипловатый голос задевает все нервные окончания. — Пиздец кроет. Так больше нравится?

Он касается второго соска, сжимая его еще сильнее. Рука спускается ниже, вдоль живота, и я чувствую, как его пальцы касаются края моих трусиков. Он слегка тянет за резинку.

— Мне никак не нравится. Пожалуйста... остановись... — выдыхаю, не веря, что смогу его убедить.

И правильно, думаю. Потому что наглые пальцы начинают нежно касаться самой чувствительной точки. Сначала слегка поглаживает клитор, вырывая из лёгких рваные вздохи. Ведет требовательно, кончиком пальца по часовой стрелке, затем двигается быстрее. Чередует ритмы и силу нажатия.

Теряю равновесие, цепляюсь за каменные плечи. Вскрикиваю, но не от боли. Это не просто страх. Это то, что я не могу контролировать, то, что начинается глубоко внутри меня и медленно поднимается на поверхность.

Глаза расширяются от удивления, но внутри возникает странное, противоречивое чувство. Не могу понять, что именно меня так пугает — его грубость или моя собственная реакция на его прикосновения. Тело становится всё чувствительней и чувствительней. Откликается, поддаваясь ритму.

Ловко играет, доставляя мне мучительное наслаждение. Находит те точки, о существовании которых я и не подозревала. Резко добавляет еще один палец, усиливая давление. Жар разливается по телу, нарастая с каждым мучительным движением. Между ног становится влажно. Чересчур. Тело предает. Чувствую, как мир вокруг рушится.

Комната сужается, потолок давит. Всё смешалось. Я захлебываюсь в этом хаосе. Нарастающее напряжение становится невыносимым. Слёзы стекают по щекам, но это уже не важно. Меня охватывает трепет жаркой волны, поднимающейся изнутри.

— Пожалуйста, — шепчу, но даже не знаю, чего прошу. Что бы остановился? Продолжил? Всё, что остаётся — поддаться. Позволить огню охватить меня целиком.

Движения на грани терпимости и дикого наслаждения. Каждое его прикосновение словно электрический разряд пробегает по телу. Он знает, что делает, знает, как заставить меня хотеть его, несмотря на весь страх и ненависть, которые я испытываю.

Оргазм обрушивается на меня моментально. Вмиг всё вокруг теряет значение, все исчезает. Я тяжело дышу, пытаясь прийти в себя, но он не дает мне такой возможности. Его руки всё еще крепко держат меня, его тело всё еще близко, и я чувствую, что он ещё не закончил.

Внутри меня что-то сломалось. Треснуло. Я пыталась отстраниться, но он не позволил.

И сейчас сердце так больно сжимается, настолько больно, что выть хочется. Тяжело дыша, смотрю, как тухнут его глаза.

— Слёзы не вставляют, — наконец выдает, а я глаза закрыла и зажмурилась.

Он отпускает меня, и я падаю на колени, обессиленная и разбитая. Я не знаю, что делать, не знаю, как выбраться из этого кошмара. Всё, что могу, — это попытаться собрать себя по кусочкам. Хотя разве это возможно?

Как же сильно я его сейчас ненавижу. Он может делать со мной всё, что захочет. Может вертеть, как марионеткой, полностью уверенный в своей безнаказанности. Человек, стоящий передо мной, упивается властью. По глазам вижу, что привык к ней.

— Я хочу уйти. — Поднимаюсь на ноги.

— Уйдёшь.

От стыда хочется провалиться под землю. Так не должно было быть. Точно не должно. Это всё грязно и неправильно. Пошло, дико и отвратительно. Только вот как объяснить это собственному телу? Я же только что буквально расплавилась в его руках. Внутри не то что огонь — там пламя бушует. Все эмоции на максимум.

— Ты либо очень хорошая актриса, — начинает едва слышно, — либо полная идиотка.

Андрей отходит от меня на расстояние вытянутой руки, а мне этого чертовски мало. Хочу, чтобы вообще ушёл. Оставил одну. И уж точно больше никогда не прикасался. Обнимаю себя за плечи и с всхлипом опускаюсь на пол.

— Я вам правду сказала. Вы же всё и так можете узнать. Спросите в том чертовом клубе.

— Так и сделаю.

Делает несколько шагов в сторону стола. Достаёт пачку сигарет и щёлкает зажигалкой. Никотин врывается в лёгкие вместе с очередным приступом паники. Молчит. Вертит зажигалку в руке и выжидающе смотрит. Хочет, чтобы я продолжила говорить? Но что, чёрт возьми? Что я ещё могу сказать? Тишина давит на мозг, кажется, я с ума сейчас сойду.

— Вы меня отпустите?

Ни звука. Только взгляд лихорадочно забегал. Смотрит так, словно сожрать готов. Кажется, воздух снова покидает мои лёгкие.

— Я никому ничего не скажу. Клянусь! Отец будет думать, что я сбежала к подруге. Вы всё тихо сделали, я уверена в этом. Не знаю, что между вами происходит, да и знать не хочу. Меня это не касается, правда.

Выпалила и сжалась. Лютый продолжил молчать. Господи, да пусть скажет уже хоть что-то.

Неизвестность пугает. Разъедает изнутри мощным потоком. Даже тело кажется каким-то чужим, потому что возможность сдвинуться с места исчезает.

Мужчина лихорадочно думает. Кажется, я звук крутящихся шестерёнок в его голове в комнате слышу. Наверное, действительно теряю рассудок.

— Рано или поздно мой отец всё равно узнает, где я. Мы оба это знаем. Но если вы сейчас меня отпустите, можно избежать неприятных последствий.

Сказала и тут же пожалела. Так пожалела, что захотелось язык себе откусить.

— Угрожаешь?

— Я просто предупредила.

— Рассказывай давай. Всё сначала.

И я рассказала. Всё. Абсолютно всё. О том, как оказалась в клубе, и о действиях подруги тоже. Сил изворачиваться не осталось, да и был ли в этом смысл? Лютый не перебивал, слушал внимательно. В течение всего монолога пытаюсь уловить хоть малейшую эмоцию. Но его лицо словно превратилось в каменную маску. В глазах ледяная пустыня. Кажется, даже воздух в комнате становится на несколько градусов прохладнее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Можешь убираться отсюда.

Сперва не верю. Удивлённо моргаю, уставившись на него как дура. Так просто? Неужели... Может, мне просто послышалось? Он лишь приподнимает бровь, будто всем своим видом говорит: ты что, дура? Значит, не послышалось. Вскакиваю, на трясущихся ногах бросаюсь к двери, опасаясь, что он передумает и снова набросится на меня.

Вылетев в коридор, направляюсь к лестнице, которая ведёт вниз, стараясь не шуметь. Внизу меня ждут те же амбалы, что притащили меня сюда.

— Мы отвезём вас домой, — говорит один из них, открывая передо мной заднюю дверь внедорожника.

У меня нет ни малейшего желания вновь садиться в него, но и выбора тоже, и я послушно сажусь.

Вскоре машина трогается с места, и чертов дом остается далеко позади, но ощущение безопасности так и не возвращается ко мне. В этот момент я ещё не знала, что мой кошмар только начинается. Что я снова пленницей в этом проклятом месте.

Возвращаюсь домой и узнаю от домработницы, что отец ждет меня в своем кабинете. На самом деле мне так плохо что сил на что либо просто не осталось. Но наивно было полагать что монстр даст шанс на передышку. Быстро залетаю в комнату и привожу себя в порядок. Насколько могу конечно.

Меня все еще штормит. Хочется плакать. Лечь на кровать и уткнуться лицом в подушку. Но ослушаться не посмею.

Выхожу из комнаты. Шаги по коридору даются с трудом.

Постучав в дверь, дожидаюсь ответа и осторожно шагаю внутрь. При виде отца, сидящего в кресле, чувствую, как по спине пробегает холод.

Заметив меня, он презрительно кривит губы. Взгляд наполнен ненавистью. Когда поднимается, внутри всё сжимается от страха.

— Где ты была?

— Я… — Прежде чем успеваю ответить, он подходит, хватает меня за руку и резко дергает, так, что я чудом удерживаюсь на ногах. От боли запястье горит огнем, но я даже не пытаюсь вырваться. Из глаз брызгают слезы.

— Такая же потаскуха, как и твоя мать, — презрительно выплевывает, сжимая пальцы ещё сильнее, — Творишь что вздумается, не думая о последствиях!

Замахивается, а я пытаюсь прикрыться свободной рукой, но не успеваю. Щеку обжигает дикой болью. Но он даже не думает останавливаться. Наносит удар за ударом. Потеряв ориентацию, я падаю на пол.

Во рту резкий металический привкус крови. Но я даже не успеваю отползти в сторону. Схватив за волосы, он тянет меня в сторону моей комнаты. От шока даже не могу закричать. Слезы текут по моим щекам, но это, кажется, только раздражает его.

Швыряет на пол, как мешок картошки. Сворачиваюсь калачиком, пытаясь защитить себя. Я боюсь шевелиться, боюсь даже пикнуть, думая, что он меня убьёт.

Обняв себя за плечи закрываю глаза, надеюсь, что это ускорит завершение этого кошмара. Сквозь шум в ушах доносятся ругательства.

— Дрянь! От тебя требовалось только не высовываться и не позорить меня!

Удар. Боль острая и жгучая, но я стиснула зубы и не выдавила ни звука. После второго и третьего только всхлипываю.

Я знаю, что никто не поможет, даже если он действительно захочет меня убить. Милане плевать что со мной будет, а прислуга... Они все слишком боятся отца.

Никто не вмешается. Никто не придет.

В какой-то момент я перестаю что-либо чувствовать, а затем всё заканчивается.

Когда он снова замахивается, у него зазванивает телефон. Вынув его из кармана, он смотрит на экран и раздраженно сплёвывает. Его ремень просвистел в миллиметре от меня и ударился об пол, оставив на нём царапину.

— Тебе повезло, — выплёвывает он и уходит.

Когда дверь за ним с грохотом захлопывается, я наконец остаюсь одна. Медленно, с трудом, пытаюсь встать, но боль заставляет меня снова упасть на пол, и, в конце концов, я оставляю попытки, лежа на холодном полу.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я вновь пытаюсь дотянуться до стенки и подняться. Боль настолько сильная, что на секунду у меня темнеет перед глазами, но я делаю это, и, прижимая руку к боку, осматриваюсь.

По комнате разбросаны вещи, книги, осколки от разбитой вазы и единственной фотографии мамы, которая у меня была. Похоже, он что-то искал и нашёл — письмо из академии искусств пропало.

Забрав фотографию, направляюсь к двери.

Я должна выбраться из этой комнаты, из этого дома, пока он не стал моей могилой.

Боюсь, что отец вернётся, чтобы закончить начатое, но, подойдя к двери, с ужасом понимаю, что она заперта и медленно оседаю на пол.

А потом я отключаюсь.

Во сне вижу маму. Она такая же красивая, как на фотографии. Её волосы мягкие и шелковистые, а глаза светятся теплотой и любовью.

— Мама... — прошептала я, пытаясь сдержать подступающие слезы.

Подняв руку, она протягивает её ко мне. Когда я касаюсь её пальцев, ощущение кажется настолько реальным, что мне хочется остаться рядом с ней навсегда.

— Моя малышка, — нежно говорит она, прижимая меня к себе. — Не бойся. Всё будет хорошо.

В её глазах отражается бесконечная любовь и боль. Они смотрят на меня так же, как раньше — когда я была маленькой девочкой, прибегавшей к ней с разбитым коленом.

— Почему ты оставила меня с этим чудовищем? — мой голос звучит слабо и сломленно. — Почему ты не забрала меня с собой?

Мама продолжает гладить меня, и я чувствую её тепло.

— Я так скучаю по тебе, мама... — прошептала я, прижимаясь к ней.

— Я знаю, родная… — наконец отвечает она, и в её голосе слышна невыносимая грусть.

Вздрогнув от громкого стука, я просыпаюсь и тихо стону. От боли я едва могу вдохнуть, не то что пошевелиться, но, как и прежде, это никого не волнует.

— Вставай, — послышался тихий голос Лены, — Твой отец сказал привести тебя в порядок.

Глава 12

Сижу в своём кабинете, пью виски, который даже не лезет. Хочется разнести всё к чертям. Рука сжимает стакан так, что, кажется, стекло вот-вот треснет, но я не отпускаю. Глоток за глотком. Горькая жидкость обжигает горло, но хрен его знает, что больше горит — эта зараза или моё нутро.

В голове — полный бардак. Такое ощущение, что мысли расплавились и липнут к черепу, будто растёкшаяся смола. Всё это из-за неё. Опять эта девчонка, мать её. Нахрена она вообще мне в башку залезла?

Хочу выкинуть её из головы, выбить, выжечь, выдрать, как занозу. Да хоть паяльником нахрен выжечь, если бы это помогло. Но стоит закрыть глаза, как тут же передо мной её лицо. Голубые, большие, напуганные глаза, в которых так и крутятся чёртовы слёзы. И ещё что-то. Что-то, что никак не даёт мне покоя.

— Срань господня, — выдыхаю, стискивая стакан ещё крепче. Лёд в нём дребезжит. — Это бред, Андрей. Забудь её нахуй.

Но я не могу. Она сидит у меня в башке, будто на троне. Хочу убедить себя, что это была ошибка. Да, случайная встреча. Пустяковое совпадение. Просто дерьмовая ситуация. Ну да, тело у неё пиздец какое сладкое. Такие изгибы, что сам сатана бы позавидовал. Но дело даже не в этом.

Когда я к ней прикоснулся, она дрожала, как осиновый лист. И эта её дрожь, чёрт бы её побрал, сковала не только её. Она прошла через меня, будто электрический ток. Резанула по нутру. До сих пор отдаётся где-то внутри.

Я тряхнул головой, пытаясь выгнать её образ. Нет, ну серьёзно. Что я творю? Она просто девка. Девчонка, которую несло в тёмное дерьмо, как щепку в бурной реке. Да сколько таких было? Сотни? Больше?

— Ты бредишь, Лютый, — пробормотал себе под нос, опуская стакан на стол.

Всё это только из-за того, что давно не было нормального секса. Ну, конечно. Вот и накрыло. Но эта мысль не облегчает состояние. Наоборот. Меня ещё больше скручивает изнутри.

Снова в голове её лицо. Чистое, как весенний рассвет. Такое, которое ломает тебе душу, если, конечно, у тебя вообще есть душа. Но я-то знаю, что нет. Все чувства выжжены до основания. Да и хуй бы с ними. Так почему именно она?

Мысленно бью себя по щекам. Хватит, блядь. Дёргаю голову, словно это может помочь. Но всё тщетно. Я только сильнее злюсь на себя. На неё. На этот чёртов день, когда всё пошло по пизде.

Стакан с вискарём швыряю через кабинет. Он с грохотом разбивается об стену, оставляя на обоях липкое пятно. Да и хрен с ним.

Мне нужно избавиться от неё. Она не стоит этих мыслей. Не стоит этой боли.

— Это просто ошибка, — выдавливаю из себя, чувствуя, как виски разливаются жаром по венам. — Пустяковая ошибка. Забудь её нахуй, Андрей. Забудь.

Тимур появляется на пороге, как всегда, со стопкой бумаг под мышкой и мордой, напряжённой, как у школьника перед экзаменом. Стоит молча, ждёт разрешения начать. Я только киваю, отмахиваюсь, как от назойливой мухи. Сил на разговоры нет. Башка трещит по швам.

— Ну, — буркаю, опустив взгляд на стол. Дёргаю стакан с недопитым вискарём, только вот пить уже не хочется.

Тимур начинает тараторить про какие-то отчёты. Склад, грузовик, поставка. Слова проносятся мимо ушей, как пустой ветер. Ни хрена не слышу, ни хрена не хочу слышать. Всё, что доходит до меня, — это гул его голоса где-то на фоне.

И, блядь, опять. Опять она. Её глаза. Голубые, будто небо. Испуганные. Большие. Сраная картина, которую, кажется, кто-то вытатуировал у меня на внутренней стороне век. Стоит мне хоть на секунду расслабиться, она тут как тут.

Снежана.

Какого хрена? Шлюхи вокруг меня десятками крутятся. Дорогие, дешёвые, на любой вкус. Вечно готовы, растопырят ноги хоть за деньги, хоть за пару ласковых. А в голове она. Маленькая, слабая, обиженная.

Пиздец какой-то.

— Андрей Александрович? — Тимур кашляет, пытаясь вернуть меня в реальность.

— Давай по делу, нахрен, — рявкаю, резко подняв взгляд. Тот аж вздрагивает, как кот, на хвост которому наступили. Охранники у дверей замирают.

Он что-то бормочет про грузовик с оружием, пытается продолжить, но мне уже плевать. Вся эта суета вокруг дел, схем, разборок — в пустоту.

Пытаюсь сосредоточиться, собрать мысли в кучу, но не получается. Сижу, сцепив пальцы в замок, упираюсь локтями в стол. Голова будто в тисках, виски пульсируют, а внутри всё разрывается от раздражения. Чувствую, как тёмная волна поднимается откуда-то изнутри. Хочется орать, чтобы все убрались нахрен.

Опускаю голову в ладони, держу её так, словно боюсь, что она разлетится на куски. Дышу медленно, гулко, будто у меня в груди мотор от «КамАЗа».

— Ты мне эти бумаги прямо в глотку уже пихаешь, — рычу, не поднимая глаз на Тимура. — Я же сказал, блядь, коротко.

— Всё под контролем, — быстро отвечает он, торопливо перекладывая документы.

Контролем? Блядь. Он про дела, а я про себя. Да нет у меня контроля. Ноль. Всё горит, всё пылает, но только внутри. В голове. Внутри, где-то глубже, чем я готов копаться.

Пару минут тупо смотрю в одну точку на столе. Громила всё ещё стоит, ждёт моих распоряжений, но я на него не смотрю. Голова тяжелая, как бетонная плита. Закрываю глаза.

И снова вижу её.

Тонкая. Хрупкая. Вот только вся такая сжатая, как пружина. Трясётся, но пытается держать лицо. Губы сжаты до белизны, глаза на мокром месте. Обиженная. Сломанная.

Картинка меня дергает, как удар током. Даже в памяти она живёт слишком ярко. В голове раздается её голос: «Не трогай меня!» — так, будто она сейчас сидит рядом и шепчет.

— Твою мать, — выдыхаю. Мысленно кидаю стакан через всю комнату.

— Простите? — переспрашивает Тимур, но я только машу рукой, посылая его куда подальше.

Нужно, блядь, выбить её из головы. Как угодно. Мозг меня на куски рвёт. Хочется взять, да и размазать эту картинку о стену, но вместо этого она въедается ещё глубже.

Сижу за столом, потирая виски, будто это хоть как-то поможет выбить её из головы. Хер там. Она всё равно там. Эта, блядь, мелкая, дрожащая девчонка с глазами, которые, кажется, видели саму чертову бездну.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Она такая же, как и все, — говорю себе вслух, пытаясь вбить это в свою грёбаную башку. Слова, вроде бы, звучат уверенно, но в них нет ни грамма правды. — Хитрая, лживая, готовая пойти по головам ради выгоды.

Сцепив пальцы, упираюсь локтями в стол и смотрю в одну точку. Молчание давит. Стук часов по стене раздражает. Чего уж там, раздражает всё вокруг. Кажется, сам воздух вибрирует от моего внутреннего кипежа.

— Она тебя специально зацепила, — продолжаю бубнить себе под нос. Голос хриплый, рваный. — Сыграла на жалости. Девка хитрая.

Сказал и сам замер. Потому что, сука, не верю. Не верю я в это дерьмо. Чувствую, как внутри всё перекручивается. Это как пытаться солгать самому себе, глядя в зеркало. На хрена?

Слишком искренним был её страх. Это не подделаешь. Не сыграешь так, даже если ты пиздец какая актриса. Ну, или она, блядь, вообще какой-то ебаный Оскар заслуживает.

Понимаю, что зациклился. Знаю, что пора с этим завязывать, но не могу. Весь день как на гребаном репите. Хочется вырвать из башки эту картинку с корнем, с мясом, но она засела, будто срослась с черепом.

— Да пошло всё к чёрту! — ору в пустую комнату. Звук эхом разносится по стенам.

Рука тянется к телефону. Хватаю его со стола. Ещё секунда — и я его размажу об стену. С таким звоном, чтобы всё разлетелось к чертям собачьим. Ударить. Расплющить. Выплеснуть злость.

Но в последний момент останавливаюсь. Сжимаю кулак так сильно, что суставы хрустят. До боли. До судорог.

— Не позволю, — шепчу сквозь зубы, чувствуя, как на лбу выступает холодный пот.

Не позволю какой-то девчонке заползти мне в голову и остаться там. Как клещ, мать её. Присосалась, не отпускает.

Грубо бросаю телефон обратно на стол. Он глухо ударяется о дерево, но остаётся целым. В отличие от меня.

Тихая. Молчит. И, сука, вот этим своим молчанием въелась мне в мозги. Хуже, чем ор. Хуже, чем слёзы. Просто была. Просто смотрела.

Встаю, смахивая со стола бумаги, чтобы хоть как-то дать выход этому дерьму. Они разлетаются по полу, но легче не становится. Внутри всё бурлит, как кипящий котёл.

Нужно выбить её из головы. Но чем больше я пытаюсь это сделать, тем глубже она там засаживается.

Вот уж кто настоящая сучка, так это Ксюша. Только вспоминать её начинаю — и внутри сразу закипает. Подружка, блядь. Продала Снежану, как куклу на ярмарке. Гнида! Сукина дочь. Если б не она, девчонка, может, вообще бы не попала в тот клуб. И, чёрт возьми, за это ей стоило бы поломать парочку костей. Знаю, что Снежана мне о ней рассказывала не всё, но и того, что слышал, достаточно. Подружка-змея.

И как только у неё хватило наглости? Вот так просто. Сдать Снежану за деньги, зная, что ту могли убить или покалечить. По сути, она её в ад сдала. И ведь Ксюша знала, кого сдала, кому. Люди вроде меня с девушками не церемонятся. Её подруга это понимала. И всё равно сделала.

Сука. Вот просто хочется найти эту тварь и напомнить ей, как болят сломанные пальцы. Вытянуть её за волосы, заставить смотреть в глаза и напомнить, что таких, как она, долго не ищут. В этом городе крысы долго не бегают.

Но я этого не сделаю. Пока. Потому что баб не трогаю если это конечна не последняя шваль.

Мысли возвращаются к моей невесте. Я совсем забыл, что у меня скоро свадьба. Леший венчание хотел. Хер там! Никакого венчания не будет.

Милана. Эта кукла без души. Невеста. Ха. Да она мне вообще нахрен не уперлась.

Сука, раздражает даже смотреть на неё. Всё на показ. Её улыбка? Фальшивая, будто пластиковая. Её взгляд? Жадный, ищущий выгоды. Она смотрит на меня, как на вещь, которая должна выполнять её желания. Да хрен там. Она вообще понимает, с кем связалась?

Мне противно от одной мысли, что мне придётся называть её своей женой. ЖЕНОЙ. Твою мать, это звучит, как плевок. Что дальше? Она будет устраивать девичники в моём доме, закупаться шмотками на мои деньги и пытаться командовать? Она хоть понимает, что её единственная роль — быть украшением? И даже с этим справляется хуёво.

Один раз трахнул — и то уже жалел. Красивая снаружи, но пустая внутри. Просто трофей. Знаю, что ей похуй на меня, так же, как и мне на неё. Это не любовь, это даже не интерес. Это бизнес, мать его.

Но как же меня бесит эта "игра". Свадьба с Миланой — это фарс, и, сука, я это знаю. Надену кольцо на её палец, сделаю красивое шоу, чтобы все ахнули, но не более. Эта девка мне никогда не станет ближе, чем лампа в моём кабинете.

И что, блядь, меня ещё больше злит — это её попытки "проникнуть" в мою жизнь. Хочет быть "той самой", а сама даже понятия не имеет, кто я. Да она скорее сдохнет, чем узнает, что творится в моей голове.

Нет, это будет не её свадьба. Это будет мой спектакль. Она — просто статист. А уж за кулисами... за кулисами главная роль — у её сестры.

Глава 13

Дверь кабинета приоткрывается, и в комнату заходит этот старый ублюдок — Волков.

— Андрей Александрович, у меня есть предложение, от которого вы не сможете отказаться, — начинает он, жуя свои ебучие слова, как жвачку. И ему здрасьте. Но мне насрать. Я с ним здороваться не собираюсь.

Ох, как же бесит эта его манера говорить, будто он мне одолжение делает. Смотрю на него из-под лба, прищурившись. Руки сами тянутся размазать его ебало об мой стол.

— Что тебе надо? — рявкаю, не скрывая раздражения.

Он не моргает. Видимо, думает, что контролирует ситуацию. Ха. Посмотрим, как надолго.

— Выгодная сделка, — говорит он, усаживаясь напротив. — Моё предложение касается дочерей.

— Я уже согласился на Милану, — перебиваю его, скрипя зубами. — Что ещё ты придумал?

— Это касается Снежаны.

И вот тут внутри всё резко затихает. Не скажу, что удивился, но, мать твою, хотелось бы. Это был только вопрос времени. Этот сукин сын уже продал одну дочь, теперь пришёл сбагрить вторую.

— Что ты несёшь, Волков? — кидаю в него сигаретой, не дожидаясь пепельницы. — У тебя вообще совесть есть?

Он усмехается. Нахуй. У него совести нет, это давно понятно.

— Андрей, ты же знаешь, девочка сложная. Она... как бы это сказать... неподатливая. Думаешь, мне это надо? Я человек с влиянием, я не могу позволить ей позорить нашу семью. А ты... Ты человек сильный. Ты поставишь её на место.

Вот тут меня рвет. Твою мать, поставлю, конечно. Но зачем тебе об этом знать, гнида?

— И что ты предлагаешь? — ухмыляюсь, подливая себе виски, чтобы не разнести ему череп стаканом.

— Контроль над ней, забирай ее себе… я видел как ты смотрел даже на Милану не так…— говорит он, будто продаёт пару ботинок на рынке. — Взамен — прощение долгов и улучшенные условия нашего сотрудничества.

Контроль. Хм. Мне вообще не нужен был ещё один повод углубляться в это семейное болото. Милана уже и так висит на шее, а тут ещё и эта.

Но, мать его, я слышу, как он добавляет:

— Если не ты, Лютый, есть и другие. Я уже получил пару предложений. Знаешь, есть люди, которые готовы заплатить за такую девочку хорошие деньги. Чистая, красивая, молодая. Её купят с руками.

Всё. На этом моя выдержка заканчивается.

— Что ты сейчас сказал? — голос становится ниже, но от этого только опаснее. Я подаюсь вперёд, вцепляясь взглядом в его рожу.

— Андрей, не горячись. Ты сам знаешь, в таких делах это... нормальная практика. Не ты, так кто-то другой. Она должна быть под чьим-то надзором, иначе... Ну, ты понимаешь.

Да, я, блядь, понимаю. Но это ничего не меняет. Перед глазами её лицо, когда она стояла передо мной, пытаясь казаться сильной. Чистая. Непорочная. Не тронутая этим дерьмовым миром. А теперь этот мудак хочет продать её, как... Как ёбаную игрушку.

— Ты за свои слова отвечаешь? — спрашиваю, не повышая голоса.

Волков напрягается, но не даёт себе сдать назад.

— Отвечаю.

Я встаю, обхожу стол, нависаю над ним, а тот, наконец, перестаёт лыбиться.

— Слушай меня, гондон, — говорю медленно и отчётливо. — Снежана будет под моим контролем. Но долги твои, Волков, ты так и будешь мне выплачивать в рассрочку. Я не привык закрывать глаза на такую хуйню.

Он улыбается, как шакал, довольный своей маленькой победой.

— Разумное решение, Андрей. Я знал, что могу на тебя рассчитывать.

От его слов меня буквально трясёт. Этот уёбок сидит напротив, кидает словами, будто за завтраком обсуждает цену на мясо. Какую-то ебучую сделку провернул в голове, и теперь, сука, предлагает мне. Торгуется, блядь, своей дочерью. Не человеком — товаром.

— Андрей, давай без эмоций, — говорит спокойно, будто перед ним не мужик с бешенством, а собачка, которой надо бросить косточку. — Мы же взрослые люди.

Я сжимаю кулаки, чтобы не врезать прямо сейчас. Даже не знаю, что больше бесит: его спокойствие или сам факт, что он настолько падаль.

Свою, блядь, дочь! Твою мать. Не врага, не чужую, не соседа, а свою собственную. "Чистая, красивая, молодая". Говорит это так, будто нахуй продаёт породистую лошадь.

— Ты вообще слышишь, что несёшь? — сквозь зубы выдавливаю, смотря на него так, что воздух между нами трещит от напряжения.

Он кивает, спокойно так, будто всё в порядке. Мол, не кипятись, парень, это всего лишь бизнес.

— Андрей, не надо эмоций. Тебе же самому это выгодно. Или ты хочешь, чтобы её кто-то другой взял? — говорит Волков и, блядь, ещё усмехается.

Этого сукиного сына не грызёт ничего. Ноль. Пустота. Продаёт её так, будто это норма. Сбагрить, избавиться, закрыть сделку. И ради чего? Бабки? Влияние? Какого хуя ты вообще детей заводил, ублюдок?

Перед глазами сразу встаёт её лицо. Снежана. Испуганная, дрожащая, но всё равно с этим грёбаным взглядом. Проклятые голубые глаза глаза, наполненные слезами. Не потому, что жалости ждала. Нет, блядь, там была боль. Глубокая, вгрызающаяся в неё, и в меня, сука, тоже.

Чужие руки на ней? Урод, который будет сжимать её так, как я... как будто она его собственность?

Да я всех порву к хуям.

— Слушай меня, Волков, — рявкаю, вставая так резко, что его пидорская улыбка стирается с лица. — Ещё раз скажешь, что можешь продать её кому-то другому, и я тебя сам сбагрю. Причём в таком виде, что от тебя даже собаки нос воротить будут.

Он замер, пытаясь понять, шучу я или нет. Ну-ну, давай, подумай, шакал.

— Ты слишком серьёзно это воспринял, — начинает он, пытаясь вернуть контроль. — Это просто бизнес, Андрей.

— Бизнес? — ору, ударяя кулаком по столу. Он аж подскакивает на месте. — Это, блядь, твоя дочь, Волков! Ты на неё смотрел вообще? Это твой ребенок!

— Это не твоя забота.

— Теперь — моя, — отвечаю, ещё больше наклоняясь к нему. — Хочешь избавиться? Ладно. Но ты забудь, что диктуешь условия.

Он хлопает глазами, будто не понимает, как так получилось, что его выбили из игры. Ну, ничего. Привыкнет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я не вижу, в чём проблема, Андрей. Ты сам знаешь, что у таких, как она, нет вариантов. Она только путается под ногами. Милана...

— Молчать, — говорю тихо, но от этого мой голос звучит, как рык. Он закрывает рот, понимая, что нащупал грань.

Чужие руки на ней? Это как ножом по сердцу. Как будто кто-то уже тянется к ней. К этой её хрупкости, этой, блядь, невинности, которой в этом мире быть не должно.

Я таких, как Снежана, в своей жизни не видел. Все давно либо ломаются, либо учатся выживать так, что душа гниёт. А она... Девочка оказалась другой. Не такая, как Милана. Совсем не такая.

— Ладно, — выдавливаю сквозь зубы, обжигая взглядом Волкова. — Она будет под моим контролем. Я заберу ее себе!

Он тут же расслабляется, как будто вышел из этой игры победителем. Дурак.

— А условия? Тебя устроили?

— Условия? — усмехаюсь. — Ты, Волков, у меня на поводке будешь. Насчет долгов – хер с тобой. Долг будет прощен. Условия сотрудничества не изменятся. Мне нужны связи, знакомства и твоя протекция.

Он напрягается, но быстро снова натягивает свою грёбаную улыбку.

— Снежана теперь моя, — добавляю. — Если я увижу тебя рядом с ней, ты забудешь, что такое ноги.

Встаю, обхожу стол. У меня внутри всё бурлит, но внешне — полный контроль. Даже шаги медленные, спокойные.

— Мы закончили? — бросаю, стоя у двери.

— Да, конечно, — отвечает он, но я вижу, что он разозлён. Да пошёл ты нахуй, Волков.

Выходя из кабинета, хлопаю дверью так, что с потолка сыплется пыль.

В груди всё кипит. Теперь она моя. Моя. И я сам разберусь, что с этим делать.

Моя.

Слова эти вертятся, царапают череп изнутри, отдаются в каждом шаге, в каждом вдохе. Чёрт бы всё побрал, но я ведь только что, по сути, купил человека. Девчонку, мать её. Да что за хуйня со мной творится?

Сигарету в зубы, зажигалкой щёлкаю на автомате. Первая тяга — и дым почти выжигает лёгкие. Не помогает. Нихуя. Останавливаюсь посреди коридора. Челюсть сжимаю до хруста. Волков, сучара. Даже за ним пахнет чем-то тухлым. От одного его взгляда хочется руки омыть. Этот тварь при ней, небось, даже маску доброго папочки не надевает. Снежана...

Перед глазами опять её лицо всплывает. Глаза огромные, блестящие от слёз. Её губы дрожат, плечи обхвачены тонкими руками, будто спрятаться от всего мира хочет. А мир, блядь, в её доме — это Волков. Падальщик, который, сука, только и смотрит, кого бы сожрать.

Картинка в башке сама меня добивает. Вот он её продал бы другому. Увидел бы она, какому-нибудь ублюдку вроде Лёхи Сычёва. Тому, кто не думает, как коснуться, чтобы не оставить следов, а просто берёт. Ломает. Как игрушку.

Хуяк.

Ладонью бью по стене, аж звон в ушах раздаётся. Голова чуть не взрывается. Сучка. Залезла в мой мозг, разъедает изнутри.

— Лютый, всё нормально? — слышу голос Бориса. Этот всегда маячит рядом, как часы на стене.

— Нормально, — бросаю сквозь зубы.

— Уверен? — лезет дальше. — Вы как-то... ну...

— Нахуй иди, — рявкаю, резко оборачиваясь. Он тут же прикусывает язык. Молодец, учится быстро.

Куда идти мне самому? Да хоть в пекло, лишь бы это из головы выбить. Шлюхи, виски, драка — похуй что, лишь бы огонь этот потушить.

Но знаю я, чем всё кончится. Знаю, куда ноги приведут.

Иду в кабинет. Падаю в кресло…

— Она моя, — повторяю шёпотом, уже сам себе. Зачем, блядь, это сказал Волкову? Зачем купил её? Мне, что ли, мало проблем?

Но, сука, этот образ… Эти глаза.

Маленькая. Хрупкая.

И что теперь? Она будет здесь, под моим крылом. Теперь не под тем, чьими руками её ломали раньше, не под теми, кто мог бы это сделать потом.

Только подо мной.

— Да ты ебанутый, Лютый, — говорю себе вслух, залпом добивая второй стакан.

Честно? Может, так и есть. Может, правда уже ебанулся.

Сижу в этом кресле, словно приклеенный. Виски уже не лезет, сигареты одна за одной горят в пепельнице, воздух пропитан дымом, словно здесь окоп, а не кабинет. В голове не укладывается: как так вышло?

Я, Лютый, взял девчонку. Не женщину — девчонку. По сути, купил, мать её. Ещё пару лет назад я бы сам себе морду за такое разбил. Презирал таких же ублюдков, которые барыжат людьми, и вот я, блядь, на их месте.

Сука, ну зачем она мне нужна?

Тишина такая, что слышу, как часы тикают. Тикают, сука, как будто отсчитывают время до чего-то. До чего? До того, как я опять всё сломаю. Как всегда.

— Тимур! — рявкаю в сторону двери. Через секунду он уже тут, стоит, как школьник перед учителем. Вечно с этим своим выражением лица, будто его на хуй послали, но он всё равно рад.

— Андрей Александрович?

— Завтра. Утром. Привезите её сюда, — бросаю, даже не поднимая глаз.

— Кого? — спрашивает, но по его интонации слышу, что он всё понял.

— Не дури, Тимур. Ты знаешь, кого.

— Понял, сделаем.

Уходит, но чувствую на себе его взгляд. Сказать что-то хочет, но молчит. И правильно. Пусть рот держит на замке.

Вот и всё. Завтра она будет здесь. Моя. Под моей крышей.

Не знаю, что это за ебучая болезнь, но теперь она в моих руках. Не Волкова, не какого-нибудь урода, который на неё пасть разинет. Нет. Теперь только я решаю, что с ней будет.

И знаете, что? Хер с ним. Да, я завис. Да, мне её взгляд в голову въелся. Да, я хочу сделать всё, чтобы она перестала так смотреть. Чтобы дрожь её превратилась в что-то другое.

Хочешь бояться? Бояться будешь только меня. Хочешь дрожать? Дрожать будешь от моих рук.

Сигарета тлеет до фильтра, обжигает пальцы, но я даже не морщусь. Выбрасываю её в пепельницу и встаю. Весь мир нахрен сгореть может, но это уже не имеет значения.

Завтра я заберу её.

Моя.

Глава 14

Гул мотора приближается, нарастая, как гроза, накатывающая над городом. Глухой, вибрирующий, словно это не машина, а сам дьявол пришел за моей душой. Окна дрожат, а вместе с ними и я. Чувствую, как холод пробирается по позвоночнику, скользит ледяными пальцами вдоль спины. Вдохи рваные, грудь будто перехватывает невидимый обруч. Сердце бьётся где-то в горле. Всё внутри кричит: это за тобой.

Громкий стук разрывает тишину. Нет, даже не стук — скорее грохот. Как будто в дверь ломятся, не собираясь ждать, пока им откроют. Звук отдаётся эхом в моей голове. Почему так громко? Почему так яростно? Дверь же, чёрт побери, не заперта.

В комнату влетает отец. Его тяжёлые шаги заставляют съежиться. В голове пульсирует, хочется спрятаться, но ноги приросли к полу. Его взгляд сверлит меня, прожигает насквозь. Я не вижу в этих глазах ни капли тепла. Только жестокую насмешку. С таким выражением он смотрел на меня всю жизнь.

— Давай, иди вниз, — бросает он резко, словно выстрел. Голос холодный, как сталь, без единого намёка на сомнение. — Твои принцы приехали.

Губы его кривятся в мерзкой, злорадной улыбке. Он наслаждается этим. Наслаждается моим страхом, моей беспомощностью.

— Нет... — едва слышно выдыхаю, хотя знаю, что он не услышит. Или не захочет услышать.

Вместо ответа он смотрит на меня с презрением.

— Ты же сама этого хотела, — зло бросает он, махнув рукой в сторону двери. — Вали.

Гул становится громче. Точно знаю, что на улице стоят машины. Черные, угрожающие, как хищники, поджидающие добычу. В висках пульсирует адреналин, будто тело уже заранее понимает, что сейчас произойдёт.

Когда я выхожу в коридор, уже не слышу себя. Мир вокруг как будто замедляется. Шаги тяжелые, будто не свои, эхом отдаются в пустоте. Но тишина обрывается, как только я оказываюсь у лестницы. На пороге — двое. Огромные, будто скалы, наглые, самоуверенные. Такие люди всегда были рядом с отцом. Я даже не удивляюсь.

Один смотрит на меня, как на вещь. Даже не человек. Просто объект, который надо перенести из точки А в точку Б. Второй в этот момент что-то говорит отцу, но я даже не вникаю.

— Подойди сюда, — кидает один из них, коротко.

Я не двигаюсь. Ноги ватные. Сердце, кажется, перестаёт биться.

— Сама не пойдёт? — слышу насмешку в голосе второго. — Ладно, сейчас поможем.

И вот они уже рядом. Меня хватают за руки, их хватка словно стальные тиски. Я рвано вдыхаю, от шока забывая даже закричать. Один из них, тёмноволосый и с квадратной челюстью, хватает за локоть, словно у меня нет ни силы, ни права сопротивляться. Второй ставит меня на ноги и толкает в сторону двери. Сглатываю ком в горле, пытаясь вырваться, но это бесполезно. Их руки не разжать.

— Отец, пожалуйста... — мой голос срывается, но он даже не реагирует. Смотрит на меня, скрестив руки на груди, с тем самым холодным взглядом.

— Не плачь, — говорит он, насмешливо приподнимая бровь. — Всё равно уже поздно. Тебя Лютый купил.

От этой фразы мне становится по-настоящему страшно. Словно за моей спиной уже захлопнулась дверь, и пути назад больше нет. Они выводят меня из дома, а он даже не двигается с места. Стоит, как вкопанный, и провожает взглядом.

Снаружи холодно. Пробирает до костей. Я в одном лёгком платье, босая, но об этом сейчас даже не думаю. Машина открыта. Один из амбалов подталкивает меня в спину, заставляя сесть внутрь.

— Быстрее, — бросает тот, что остался снаружи. — У нас нет времени.

В последний раз поворачиваю голову к дому. Отец уже исчез за дверью. Ему плевать. На меня, на то, что со мной будет. Он получил, что хотел.

Я сажусь в машину, чувствуя, как по щекам катятся слёзы. Но больше не пытаюсь вырываться. Сил уже нет. Когда дверь за мной захлопывается, чувствую себя так, будто меня закрыли в клетке. Тёмной, холодной, без выхода.

Двигатель ревёт, машина трогается с места, и я понимаю, что возвращаться уже некуда.

В машине тишина. Даже мотор работает ровно, будто нарочно не хочет нарушать это удушающее молчание. Никаких слов, только скрип кожаных сидений и мои рваные, хриплые вздохи. Пытаюсь дышать ровнее, но не получается. Воздух будто камнем давит на грудь.

Двое этих громил сидят впереди, не сказав мне ни слова с тех пор, как запихнули в эту чёрную коробку. Их лица такие же каменные, как и в доме. Ни одной эмоции. Ни раздражения, ни интереса. Словно я не человек, а просто груз, который нужно доставить. Посылка, идущая по адресу.

Каждая секунда в этой машине кажется вечностью. Время растянулось, как резина, тонкая и напряжённая, готовая порваться. Я смотрю в окно, но вижу лишь темноту. Город остался позади, а с ним и последние остатки надежды. Лес мелькает за стеклом, но он кажется таким же холодным и чужим, как всё остальное.

Голова гудит, мысли скачут хаотично. Может, попробовать что-то сказать? Но что? И кому? Просить умолять бесполезно…Продал Лютому…Боже! Спаси меня! Эти двое явно не настроены на разговор. Их молчание отталкивающее, почти угрожающее. На мгновение мне кажется, что тишина в этой машине стала осязаемой, словно она впилась в мою кожу и сковала руки.

— Куда вы меня везёте? — спрашиваю, хотя заранее знаю, что ответа не будет.

Ноль реакции. Они даже не поворачиваются. Один держит руль, другой задумчиво смотрит вперёд, будто там есть что-то важное намного важнее меня. Я откидываюсь на спинку сидения, закрываю глаза и чувствую, как горло сжимается.

Приезжаем внезапно. Мягкий толчок — машина останавливается. Открываю глаза и замираю.

Огромный особняк. Тёмный, холодный. Он вырастает передо мной, как монолит. Мрачный, чужой, и такой огромный, что я чувствую себя маленькой и ничтожной. Стены высокие, окна темные, будто глазницы мертвеца. Это не дом. Это тюрьма. Настоящая.

Один из охранников открывает дверь.

— Давай, выходи, — говорит коротко, не глядя на меня.

— Я… — мой голос срывается. Даже не знаю, что хотела сказать.

— Пошевеливайся, — грубо добавляет он, и я понимаю, что у меня нет выбора.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Меня буквально вытягивают из машины. Ноги подгибаются, но тут же чувствую резкий толчок в спину. Один из них направляет меня к двери. Не даёт времени осмотреться. Не даёт времени подумать. Внутри всё обрывается от одного осознания: я не смогу сбежать.

Входим в дом, и внутри становится ещё хуже. Всё блестит, вылизано до совершенства. Полы, мебель — всё сверкает. Но от этого только холоднее. Никакого тепла, никаких следов жизни. Всё стерильно и пусто, как в больничной палате.

Стены давят. Воздух будто стал плотным, вязким. Хочется вдохнуть глубже, но не могу. Грудь сжимается. Атмосфера этого места проникает под кожу, заставляя чувствовать себя ещё меньше, ещё беспомощнее.

— Сюда, — один из них кивает в сторону лестницы. Его голос отрезает любые попытки спросить или возразить.

Меня подталкивают к ступеням. Они широкие, массивные, из мрамора. Идти по ним страшно, ноги будто налиты свинцом.

Когда я наконец понимаю, что происходит, становится ещё хуже. Каждая клетка моего тела кричит о том, что мне нужно бежать. Но куда? Выход позади. Чужие стены вокруг. И эти люди, эти жуткие лица — они бы не дали мне даже шанса.

Поднимаюсь выше, и с каждым шагом внутри меня становится всё темнее.

Комната, в которую меня приводят, сбивает с толку с первой же секунды. Она огромная. Высокий потолок, украшенный лепниной, словно соревнуется с небом за высоту. Огромные окна, за которыми мрак ночи, завешаны тяжёлыми шторами глубокого бордового цвета. Они будто из другой эпохи, с золотыми кистями, такими же роскошными, как всё вокруг.

Пол — паркетный, из тёмного дерева, который блестит, как зеркало. Настолько безупречно отполирован, что на мгновение мне кажется, будто я смотрю на своё отражение в перевёрнутом мире. Огромная кровать занимает центральное место. Постельное бельё — белоснежное, почти слепящее на фоне мрачной обстановки. Подушки — словно мягкие облака, покрытые золотой вышивкой. А над кроватью — изголовье из дерева, вырезанное в виде замысловатых узоров. Это не просто комната. Это, чёрт возьми, тронный зал. Только для одного человека. Или для тех, кого решили здесь запереть.

На стенах — картины в массивных рамах. Наверное, настоящие, но я даже не могу сосредоточиться на них. Пальцы сжимаются, и я чувствую, как они дрожат. Огромное зеркало в золотой раме смотрит на меня со стены напротив кровати. В его отражении я вижу себя — маленькую, жалкую, потерянную в этом великолепии.

И вот, когда мне кажется, что всё это нереально, дверь за мной закрывается с громким щелчком. Замок срабатывает, как удар в лицо. Слишком громко. Слишком резко. И этот звук окончательно пробивает меня. Меня заперли. Как пленницу.

Я поворачиваюсь к двери, но делать нечего. Ручка не поддаётся, конечно. Сердце бешено стучит, разрывает горло бьет по вискам. Комната прекрасна, но её красота граничит с кошмаром. Это клетка. Золотая клетка. Сколько бы тут ни было мягких ковров и лепнины — я всё равно не свободна.

Взгляд опускается на мои руки. Красные. Тонкая кожа на запястьях почти стёрта. Это от того, как эти ублюдки тащили меня. Сжимаю пальцы в кулаки, и от боли в ладонях всё внутри переворачивается. Невыносимое чувство бессилия расползается по телу. Хочется закричать, но какой в этом смысл? Всё равно никто не услышит. Да и если услышит, то что? Только посмеются.

Я опускаюсь на край кровати, чувствуя, как меня обволакивает этот холодный простор. Снова ловлю себя на мысли, что каждая деталь здесь будто специально создана, чтобы подчёркивать, насколько ты ничтожна. Красота, подавляющая и угнетающая.

И вдруг дверь снова открывается. На этот раз бесшумно, плавно. Я поднимаю глаза — и тут же внутренности скручивает в узел.

Он. Лютый.

Он входит, как буря, но в его движениях пугающая, хищная грация. Широкие плечи, мощный торс. Его фигура будто заполняет весь этот огромный зал, вытесняя воздух. Высокий, сильный. Взгляд прожигает до костей. Эти глаза... Ледяные, тёмные, полные угрозы. Я замираю, будто кролик перед змеёй.

— Ты теперь моя. Хочешь или нет — твоё место здесь, — говорит он. Медленно. Холодно. Каждое слово, как удар хлыста, обжигает меня.

Я чувствую, как внутри всё сжимается. Хочется взбрыкнуть, заорать, но горло пересыхает. Я открываю рот, чтобы возразить, но вместо слов слышу собственное хриплое дыхание.

— Никуда ты, блядь, не денешься, — прибавляет он, делая шаг ко мне. Шаг — как выстрел. Каждый отмерен, каждое движение уверенное, словно он уже знает, что я сломаюсь.

Я собираюсь с остатками смелости. Или глупости. Что-то во мне ещё сопротивляется.

— Я не ваша вещь! Вы не можете меня держать здесь, как... — Начинаю, но голос срывается.

И тут он наклоняется. Близко. Слишком близко. Его дыхание обжигает моё ухо, голос звучит низко и хрипло.

— Не пытайся. Ты всё равно никуда не уйдешь, — говорит он. – Ты принадлежишь мне. Смирись!

Я чувствую, как его слова проникают под кожу, впиваются в меня, как острые иглы. От этого шепота мне становится невыносимо жарко и холодно одновременно. Хочется отпрыгнуть, ударить его, но я не двигаюсь. Его близость парализует.

— Здесь твоё место, — добавляет он, отходя на шаг. Всё. Он сказал, как приговор. Безжалостно. Спокойно.

Потом хватает меня за руку и смотрит на красное запястье.

- Ублюдки!

Я опускаю глаза, пытаясь не выдать, как меня трясёт. Пальцы вцепились в покрывало, сжимают ткань до побелевших костяшек. Лютый смотрит на меня ещё несколько секунд, а потом резко разворачивается и уходит, оставляя дверь открытой. Как будто мне есть куда идти.

Когда я остаюсь одна, только тогда позволяю себе выдохнуть. Рвано. Хрипло. Груди будто сдавило стальными кольцами.

Моя клетка. Моя тюрьма. Моё место как он сказал…

Глава 15

Я знала, что он будет идти сюда. Он всегда появляется, когда ты меньше всего этого ждешь. Но если честно, я даже не надеялась, что смогу выбраться. Мое тело уже привыкло к этому месту, и каждый угол здесь, каждый звук и запах были частью моей новой реальности. Реальности, где нет выхода. Нет спасения.

Значит отец таки продал меня…За сколько, сколько стоила моя жизнь и что этот зверь сделает со мной.

Шум шагов снаружи заставил меня замереть. Пальцы скользили по оконной раме, и я чувствовала, как сердце бьется в груди, как молнией пронизывает этот жестокий, отчаянный порыв. Удрать, вылезти через окно и бежать к ограде, потом перелезть. Я не неженка, у меня получится.

И я попробовала. Потому что другой надежды не было.

Я чуть подалась вперед, но — как обычно — его рука, сильная и безжалостная, схватила меня за талию, притянула к себе, и я едва не врезалась в его каменную грудь. Слабая попытка сопротивления, одна лишняя секунда, и вот я снова в его руках.

- Куда ты собралась? — его голос низкий и тягучий. Я ненавижу его голос, но не могу не признать, что в нем есть что-то. Харизма. Может быть, даже сила. Он не может быть таким. Он не может быть таким... сексуальным.

Я пыталась освободиться, вырываясь, но его хватка только усилилась. Он легко поднял меня, как игрушку, без усилий, и будто не замечал моих беспорядочных попыток убежать. В его руках я ощущала свою слабость, свою беспомощность, но... к черту. Как бы мне этого ни не хотелось признать, я ощущала его тепло, его запах — густой, мужской, с едва уловимыми нотками чего-то остро-сладкого.

Он переместил меня на подоконник, посадил так, что я почувствовала холод металла под ягодицами, но взгляд Лютого заставил меня забыть обо всем. Я смотрела в его глаза, и мне становилось трудно дышать.

Он был таким... огромным. Каждое его движение, каждый жест был наполнен силой, но в этом была какая-то точность. Он не был грубым, нет. Он был, скорее, ловким хищником, уверенным в своем успехе. Высокий, крепкий, с гладким черепом, полностью лысым, что подчеркивало его мужественность. Даже в этом, в отсутствии волос, он был на редкость харизматичен, почти демоничен. Его лицо — квадратное, с резкими линиями, с жесткими скулами, было всегда спокойным, но в нем скрывалось нечто... темное. Что-то, что заставляло меня дрожать.

Лютый не спешил. Он просто стоял рядом, изучая меня своим взглядом, словно я была книгой, которую он уже прочитал и знал, чем закончится этот вечер. Он медленно поднял руку и коснулся моих волос. Это был жест, который должен был, наверное, меня успокоить, но вместо этого я ощутила, как нервные мурашки ползут по коже.

Его пальцы скользнули по прядям, мягко и уверенно, и в их касаниях было нечто удивительное. Это не была жестокость. Это было как… обещание. Он вел пальцы по моей шее, затем медленно спустился к плечу. Я замирала, не в силах отвести взгляд от его глаз. Мне хотелось сказать что-то, крикнуть, сбежать, но он уже успел взять меня в свои тиски, и я понимала, что у меня нет выбора. Эти серые глаза, стальные, жесткие, властные.

- Уже нет смысла сопротивляться…под этой одеждой нет ничего что я бы не успел рассмотреть — его голос теперь был мягче, но этот мягкий тон только добавлял напряжения. Он соскользнул пальцами по моим губам, и я невольно закрыла глаза, пытаясь удержать все чувства внутри. Я не хотела, чтобы он видел, как трясутся мои руки, как мне страшно.

- Расслабься…той ночью ты кричала подо мной я напомню что именно я с тобой делал…тебе нравилось ты даже говорила что любишь меня…— его дыхание было близким, я ощущала его жар на коже. Я не понимала, что он имеет в виду. Он ведь меня не любил. И я... Я не могла бы полюбить его. Это невозможно. Я всё ещё боюсь его, всё ещё ненавижу.

Он провел большим пальцем по скуле, и что-то в этом касании снова вызвало у меня дрожь. Не только от страха. Он смотрел на меня так, как будто бы я была не просто пленницей, не просто женщиной, которой он угрожает — он смотрел, как на то что ему принадлежит. И в этот момент я поняла, что, возможно, он не просто хочет меня запугать. Он хочет сломать…

Я не могла отвести взгляд от его глаз. Это было как сражение, но не такое, как я привыкла видеть: тут не было ударов и криков, не было видимой войны. Это было нечто более тонкое, более опасное — игра, где ставки были высоки, а выигрыш… не так уж и ясен.

— Вы ошибаетесь, — выдавила я, стараясь удержать голос ровным, но в нем всё равно дрогнуло. — Я не принадлежу вам. Я не ваша вещь.

Он усмехнулся, холодно и цинично. Сделал шаг ко мне, ещё один. Лишь мгновение — и он оказался настолько близко, что я почувствовала его дыхание на своей коже. Ладонь мягко легла на мой подбородок, вынуждая поднять голову. Я пыталась отвести взгляд, но его пальцы настойчиво вернули моё лицо обратно.

— Нет, милая, это ты ошибаешься. Ты теперь моя, хочешь ты этого или нет. — Его голос был мягким, но в этой мягкости скрывалось что-то стальное, как острие кинжала под бархатом.

Я задрожала. Не от страха. Нет. Это было что-то другое, что-то, чего я не могла объяснить. Его близость сбивала меня с толку, и всё, что я могла сделать, — это вцепиться пальцами в край подоконника, чтобы хоть как-то удержать себя на месте.

— Почему вы так уверены, что я буду вашей? — выдохнула я, но мой голос едва звучал, словно я потеряла способность говорить громче.

Он склонился ниже, совсем близко к моему уху. Горячее дыхание обожгло шею.

— Потому что ты меня хочешь, — прошептал он, а затем чуть сильнее надавил на мой подбородок, заставляя смотреть прямо ему в глаза. — Даже если сама ещё не понимаешь этого.

Эти слова пронзили меня, как удар молнии. Я хотела отвергнуть их, оттолкнуть его, выкрикнуть, что он не прав. Но вместо этого замерла, прикованная к его взгляду.

— Ты... — начала я, но слова застряли в горле. Его глаза, такие холодные и опасные, казалось, видели меня насквозь. Видели всё, что я пыталась скрыть. И, что хуже всего, он, кажется, знал, что я тоже это чувствую. Пусть я и не хотела этого признавать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что? — Он чуть наклонил голову, изучая меня, как хищник изучает свою добычу. — Давай, Снежана. Скажи это. Или... — Он провёл пальцами по моей щеке, медленно, лениво, словно смакуя каждое движение. — Или ты можешь просто позволить мне сделать это за тебя.

Его рука скользнула вниз, задержалась на моей шее. Пальцы сильные, но не грубые, касались кожи так, будто проверяли мою реакцию. Я вздрогнула, но не отодвинулась. Чёрт бы его побрал, я не могла двигаться.

— Это... неправильно, — едва прошептала я, но даже сама услышала, насколько слабым и беспомощным прозвучал мой голос. – я тогда…я тогда была под наркотиками… я вас не хотела.

Он усмехнулся. Наклонился ещё ближе, так, что наши лица разделяли лишь миллиметры. Его губы были опасно близко.

— Неправильно? — протянул он, и в его голосе звучал едва уловимый насмешливый тон. — Тогда почему ты дрожишь? Почему ты не отталкиваешь меня?

Он знал, что делает. Каждое его слово, каждый взгляд были рассчитаны, точно бритва, которая оставляла невидимые раны. Я ненавидела его за это. Ненавидела за то, что он заставлял меня чувствовать. Ненавидела за то, что его слова отзывались в моём теле, несмотря на мой разум.

— Я не... — начала я, но не успела закончить.

Его губы накрыли мои, резко, властно, без предупреждения. Я ахнула, но не смогла отстраниться. Ему даже не пришлось удерживать меня. Мои руки сами потянулись к его плечам, неосознанно, как будто моё тело больше не принадлежало мне.

Его поцелуй был жестким, почти грубым, но в то же время в нём было что-то ещё. Что-то, что заставило моё сердце биться так быстро, что я едва могла дышать. Его рука обхватила мою талию, притягивая ближе, и я почувствовала, как мои колени подгибаются.

— Чёрт возьми, — выдохнул он, оторвавшись от меня, но не отпуская. Его взгляд прожигал до самых костей. — Ты доводишь меня до безумия, девочка.

Я не знала, что ответить. Моё тело всё ещё дрожало, а в голове царил полный хаос. Всё, что я могла сделать, это стоять, прижатая к подоконнику, пока он смотрел на меня, словно готов был сожрать живьём.

Глава 16

Пальцы скользнули в вырез моего платья, обхватили грудь и сжали сосок в это время он впился губами в мою шею, оставляя засос, покусывая кожу, облизывая ее. Он перекатывает сосок сжимает его, трет и у меня мурашки ползут по коже и хочется закричать чтоб отпустил…но я вся онемела.

- Ты знаешь что если долго ласкать соски, лизать и сосать их можно заставить женщину испытать оргазм. Но я слишком хочу потрогать твою девочку, вспомнить какая она горячая и влажная.

Он резко задрал подол платья и рванул ткань трусиков. Я вскрикнула, но он ухватил меня за волосы и пригвоздил к окну, заставив запрокинуть голову. Провел языком по моей шее, по ключицам, впился в грудь через ткань платья. Рванул ворот зубами и обхватил губами сосок. Жадно втянул его ударяя по нему языком. Я дернулась и закатила глаза от этой ласки. Второй рукой раздвинул мне ноги, скользнул между ними и сжал мою промежность, потом слегка ударил заставив меня вскрикнуть и тут же раздвинув складки нашел клитор. Он ласкал неспеша. Медленно, всматриваясь в мои глаза, удерживая за волосы. Я вся дрожала покрывалась капельками пота когда его пальцы гладили набухающий бугорок. Он поднял руку к своему лицу и жадно облизав пальцы вернул их обратно. От влаги ощущения усилились. Теперь он массировал клитор и не отрываясь смотрел на меня. А я начала задыхаться, мне хотелось вырваться, но он не давал. Теперь он растирал клитор большим и указательным пальцем, слегка пощипывая и двигая пальцами вверх вниз, пока меня не выгнуло дугой и не накрыло оргазмом от которого затряслось все мое тело и тогда его пальцы скользнули внутрь вошли резко, сильно. Выбивая крик. Заставляя задергаться, захлебнуться, сдавать его руку коленями. Он рывком прижал мою голову к своей груди.

- Ну вот…а говорила что кончала под наркотой. Сегодня тебя приоденут…в следующий раз оргазм нужно будет заслужить, детка. — его голос был низким и мягким, словно туман, но в нем сквозила не только насмешка. Я почувствовала, как он смотрит на меня, изучает каждый мой жест, каждую реакцию. Я сидела на подоконнике, и в этот момент было трудно понять, кто из нас в действительности контролирует ситуацию. Точнее я знала, что он. Держит меня в своих железных руках. Насилует меня своими ласками, заставляет хотеть его…испытывать удовольствие за которое мне так стыдно.

- Какая покрасневшая малышка…

Мои пальцы сжались в кулаки, но я не могла противиться. Я чувствовала, как его глаза исследуют меня, как он сканирует меня — всю. И это ощущение оставляло во мне не только страх. Но и что-то... невыносимо тягучее, тяжёлое, странное. Желание.

Он не убирал руку…его пальцы все еще гладили меня между ног размазывая влагу, и я заметила, что его взгляд стал ещё более пристальным. Он стоял рядом, и его сила была настолько явной, что я почти физически ощущала, как он способен сломать меня, если захочет. Но что-то в этом спокойствии, в его уверенности, одновременно заставляло меня хотеть — и ненавидеть, и желать этого, и бояться.

Наконец то он убрал пальцы показал мне как они блестят от влаги.

- Самое лучшая проверка на наркоту…вот она наркота… - провел влажными пальцами по моему голому животу по соску вверх к шее и подбородку.

- Открой рот…попробуй что такое настоящая дурь.

Я отрицательно качнула головой и тогда он сам облизал свои пальцы а потом сдавил мои щеки и сунул их мне в рот.

- Брезговать будешь в другом месте. Со мной никакой брезгливости. Я тебя трахать буду во все дырки, а потом в рот давать, а ты преданно и страстно сосать. Поняла?

Я только прикрыла глаза дрожа всем телом. Конечно поняла. Я теперь его игрушка и он будет делать со мной все что хочет.

Пальцы Лютого скользнули с моего плеча к шее. Его прикосновение было нежным, как у художника, что пытается запечатлеть свою модель в последнем, решающем штрихе. И несмотря на то что каждый его жест был почти ласковым, я знала: он всё ещё держит меня под контролем. Это не была забота. Это был контроль. И этот контроль, как бы он ни был замаскирован, всё равно создавал во мне бурю.

Я вдруг почувствовала его дыхание у своего уха. Оно было горячим и глубоким, его грудь слегка соприкасалась с моей, и я невольно напряглась.

- Ты боишься меня, — его слова прозвучали почти шепотом. Он знал это. Он знал, как я боюсь его. И почему-то это знание заставляло меня чувствовать себя ещё более уязвимой. Я не могла скрыть свой страх — ни от него, ни от себя. Это было очевидно. Я даже не пыталась говорить, потому что слова как-то теряли смысл.

Лютый чуть наклонился, его лицо теперь оказалось совсем близко, и я почувствовала, как сердце бьется в висках, как внутренний страх отчаянно борется с чем-то другим, непонятным и зловещим. Он был слишком рядом. Я не могла ни сказать, ни сделать ничего. Я была поглощена этим моментом. Он гипнотизировал меня…Он заставлял меня чувствовать себя вещью. Его вещью. На самом деле так оно и было.

Лютый, наконец, убрал руку с моей шеи и слегка отступил, но я ощущала его присутствие, как нечто гнетущее. Он не отступал полностью, нет — просто смотрел на меня с тем же странным, зловещим спокойствием, как будто я была не более чем загадкой, которую он не собирался разгадать сразу.

- Твой отец продал тебя мне. Теперь это твой дом. В этом доме есть свои правила. Для тебя их три. Не пытаться свалить – все равно найду и выпорю ремнем. Не хамить – вымою рот с мылом и не сметь говорить мне «нет». Все. Остальное делай что хочешь. Ешь что хочешь, спи сколько хочешь. Вот…

Он бросил платиновую карточку на подоконник.

- Генрих будет возить тебя куда скажешь. Не в чем себе не отказывай…Только помни – взамен ты не отказываешь мне!

- Мне ничего не нужно. Заберите это… я не проститутка.

- Нет, ты не проститутка. Ты поэлитней. Ты моя содержанка. Я люблю все красивое. Если не выберешь себе шмотки сама – я тебя одену по своему вкусу.

Судорожно глотнула воздух он казался мне раскаленным как магма аж легкие обожгло.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Зачем я вам? Отпустите. Я отработаю долги отца и верну вам все деньги.

- Отработаешь…Еще как отработаешь.

- Я имею ввиду обычную работу. Отпустите меня…зачем вы меня взяли?

- Потому что я так хочу. Тебя хочу.

От этих слов пронизало чем-то горячим и стало не по себе.

- Сейчас у меня много дел… я уезжаю. Вечером хочу видеть тебя на ужине. В красивой одежде. Купи себе барахла. И белье нижнее…белое. Чулки и всякое такое. Я люблю. А еще люблю чтоб там все чисто было чтоб я все видел. Ночью проверю.

Я оставалась сидеть на подоконнике, сдавленная этим странным, почти невыносимым ощущением, что он мог бы сейчас сделать со мной всё что угодно. Но что-то в этом было не таким, как прежде. Его взгляд, как холодный огонь, всё ещё пал на меня, и я чувствовала, как внутри что-то двигается, но не могла понять, что именно. Я знала, что этот момент — его, что я — это не просто я, а часть его игры. Но почему-то... почему-то мне хотелось, чтобы он продолжал. Чтобы он не уходил.

Это не было рационально. Это не имело смысла. Я должна была сопротивляться, бороться, как я всегда делала. Я должна была ненавидеть его, бояться. Но он не был таким, как в моих кошмарах. Он не был зверем, которым я его себе представляла. Он был... человеком, и его прикосновения заставляли меня дрожать.

Глава 17

Сижу на холодном, кожаном кресле в центре комнаты. Меня вертят, крутят, словно манекен в витрине. Руки чужие, холодные, пахнущие дорогими кремами, лезут в волосы, к лицу, к шее. Щиплют, мажут, расчёсывают, поправляют. А мне всё равно. Я не чувствую ничего. Как будто меня здесь нет. Только оболочка. Липкая пустота внутри растекается всё шире, заполняет каждую клеточку, не оставляя места даже для злости.

Парикмахер что-то ворчит. Говорит, что мои волосы "сложно укладывать", что-то там о их длине. А мне плевать. Хоть побрей меня наголо, какая разница? Стилист отрывается от своего айпада и суёт указательный палец в мою сторону, указывая, где "неправильно". Ещё одна попытка превратить меня в куклу. Даже не человека, а вещь. Вещь, которой можно похвастаться, выставить напоказ.

На мгновение бросаю взгляд в зеркало. Ошибка. Смотрю на себя и едва узнаю. Эти накрашенные глаза, эта идеально подчёркнутая линия скул, эти губы, обрисованные так, будто меня собираются продать с аукциона… Это не я. Это чёртова пародия на меня.

"Хочу стереть эту грёбаную краску с лица", — мысль ударяет, как электрический разряд. Но я сижу. Без движения. Даже эта маленькая революция во мне быстро глохнет. Слишком поздно сопротивляться.

Стилист, суетливо заправляя за ухо выбившуюся прядь, говорит что-то о платье. О, платье! Вот что окончательно добивает. Его приносят, разложив на вешалке, как шедевр искусства. Белоснежное, сверкающее, с глубоким вырезом на груди, с высокими разрезами до бедра. Оно кричит "смотри на меня", "хотеть меня".

Надеваю его, чувствуя себя невестой не свадьбы, а какого-то театра абсурда. Вырезы обнажают кожу, которая кажется оголённой до самой души. Хочется прикрыться руками, сбежать, спрятаться, но некуда. Никто не спрашивает, хочу ли я это носить. Это платье — символ. Символ того, что я здесь лишь ради чужих планов, ради чужих амбиций.

— Хорошо, — наконец выдыхает визажист, отступая на шаг назад, чтобы оценить свою работу. В её глазах читается удовлетворение, как будто она довела до совершенства очередной проект. А я? Я просто часть декораций, живая статуя.

Они уходят. Оставляют меня одну. В комнате становится слишком тихо, и эта тишина режет по нервам. Оборачиваюсь к зеркалу. Хочется отвернуться, но не могу. Смотрю на своё отражение, и меня охватывает тошнота. Это не я. Чужая. Фальшивая. Тот взгляд, что смотрит на меня из зеркала, пустой, мёртвый. Даже страх куда-то ушёл. Осталась только эта липкая, давящая пустота.

Беру край платья, провожу пальцами по мягкой ткани. Настолько роскошное, что становится противно. Кажется, что этот шёлк сейчас сожмётся и обовьёт меня, задушит. Это не наряд для человека. Это обёртка для товара. Для куклы.

В дверь стучат. Громко, резко, как будто я могу убежать.

— Время, — грубо бросает один из охранников за дверью.

Глубокий вдох. Я поднимаюсь на трясущихся ногах. Каблуки предательски скользят по гладкому полу, но я выхожу из комнаты. Дыхание сбивается, сердце глухо долбит в груди. А я иду, как на плаху.

Огромный зал. Золотой, сияющий. Слишком сияющий, чтобы не вызывать отвращение. В каждом углу – кричащая роскошь. Люстры, сверкающие, как бриллианты, заливают всё таким ослепительным светом, что глаза режет. В зеркалах отражаются бесконечные ряды столов, переливающиеся хрустальные бокалы, золоченые тарелки. Глянец повсюду. Аж дышать трудно.

Меня подталкивают в спину, заставляя двигаться дальше по мягкому ковру. Красный, как кровь. Слишком насыщенный, слишком кричащий. Да я бы сама шла, зачем эти руки на мне? Оглядываюсь. Молчаливый охранник даже не смотрит в глаза, только сжимает плечо, будто я сейчас сорвусь с места и побегу. Глупо. Отсюда не сбежать.

Всё внутри меня кричит. Каждое моё движение сковано, натянуто. Я не гость здесь. Не участница. Я вещь. Вещь, которую заставили быть здесь, чтобы добавить очередной штрих в их идеально выстроенный спектакль.

Люди повсюду. Гости в дорогих костюмах и платьях, сверкающих, как само это проклятое золото на стенах. Шумно. Кто-то смеётся, кто-то чокается бокалами с шампанским, кто-то оживлённо обсуждает жениха и невесту. Эти фальшивые улыбки, эти напыщенные движения – будто я попала в мир фарфоровых кукол. Только вместо фарфора – пластик. Лживый, мерзкий пластик.

Останавливаюсь. Просто не могу сделать следующий шаг. Вокруг всё так пышно, что у меня аж подкашиваются ноги. И не от красоты. Нет. От ужаса. От гнетущего ощущения, что этот мир – не мой. И никогда им не будет.

— Идём, — раздаётся над ухом сухой голос охранника. Его рука сильнее давит на моё плечо. Я пытаюсь откинуть её, но он только крепче сжимает пальцы.

Делаю шаг. Потом ещё один. Кажется, что пол под ногами плавится. Как будто под этим ковром кипящая лава, и я тону в ней с каждым шагом. Не хочу видеть, но смотрю. Вижу.

Вот она, Милана. Невеста. В центре зала, вся в белом. Платье на ней настолько изысканное, что кажется не просто дорогим, а каким-то… непристойным. Оно облегает каждую её линию, подчёркивает её высокомерие, её идеальность. Волосы собраны в безупречную укладку, а на губах эта вечная улыбка. Фальшивая. Ледяная. Идеальная.

Она делает шаг навстречу Лютому, и все глаза устремлены на них. Гости смеются, аплодируют. "Какая пара!" — кто-то шепчет громко. Да пошли вы все. У меня сжимается грудь так сильно, что трудно вдохнуть.

Лютый стоит рядом с ней, высокий, опасный, чёртова скала. Его костюм идеально сидит. Глаза стальные, неподвижные. Он смотрит на неё, но не улыбается. Не показывает ни единой эмоции. На секунду мне кажется, что он чужой и здесь. Что этот спектакль достал и его. Но потом он берёт её за руку. И я больше не могу смотреть. Чёрт бы их всех побрал. Каждый шаг отзывается тупой болью в груди. Я не должна здесь быть. Мне не место на этом празднике лжи.

Отец мелькает где-то в стороне, но даже не смотрит на меня. Его лицо каменное, суровое. Он оживляется только когда к нему подлетает кто-то из гостей. Улыбается, хлопает по плечам, говорит что-то громкое и весёлое. Он доволен. Это его день. Его торжество. Голову поворачивать не хочу, но взгляд сам цепляется за то, чего я не хотела видеть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Милана. Рука на плече Лютого. Тонкие пальцы скользят вниз, к его груди, потом к животу. Она наклоняется ближе, что-то говорит ему на ухо. Смеётся. Её лицо горит желанием. Противно смотреть. А он… Он не отталкивает её. Он не говорит ни слова. Просто стоит, как чёртов монумент, и позволяет ей делать всё это.

Горло сдавливает. Дышать становится совсем невозможно. Чувствую, как злость поднимается где-то из глубины. Не просто злость. Отвращение. Ненависть.

Я отворачиваюсь. Больше не могу это видеть. Эта свадьба, этот спектакль, эта чёртова игра — всё это словно яд, который капает мне на душу. Хочу убежать, спрятаться, исчезнуть.

Милана в центре зала. Она сияет, будто алмаз, отполированный до безупречности. Это её день. Её триумф. На неё смотрят десятки глаз, восхищённых, завистливых, обожающих. Она купается в этом внимании, как кошка в солнечных лучах. Её платье — белоснежное, сшитое из шёлка и блёсток, — сверкает при каждом движении. Каждый шаг её каблуков по этому чёртову красному ковру отдаётся у меня в висках.

Улыбка Миланы ослепительна. Но я вижу, что за ней скрывается. Я знаю её слишком хорошо. Это не счастье. Это хищная, ядовитая ухмылка. Всё в её взгляде кричит: «Смотри, сестрёнка. Я победила. Теперь я — королева».

Моя грудь сжимается от боли, пока я наблюдаю, как она поворачивается ко мне. Её глаза быстро пробегаются по моей фигуре. Сверкающие, холодные, как лезвие ножа. Слишком долгий взгляд на моё платье, слишком заметный. Она сканирует меня, как хищник свою добычу. А потом её уголки губ поднимаются в едва заметной усмешке. Такой, что кровь стынет в жилах.

Когда она проходит мимо, её платье шуршит, как шелест шкуры ядовитой змеи. Она наклоняется ближе, так, чтобы никто, кроме меня, не услышал.

— Видишь, у каждого здесь свое место, — шепчет она с ложной заботой в голосе. Её слова обжигают, как кислота, разъедая каждую клетку моей души. — Не перепутай его.

Я замираю. Внутри всё взрывается. Словно кто-то натянул струну, и она резко оборвалась. Эти слова... они больнее, чем любой удар. Злость, обида и бессилие сплетаются в тугой узел где-то глубоко внутри.

— Сука, — вырывается шёпотом. Но она уже не слушает. Она уходит, покачивая бедрами, с этой своей мерзкой, напускной уверенностью, что весь мир лежит у её ног.

Стою, как вкопанная. Всё внутри кипит, но я не могу ни двинуться, ни ответить. Она права. Я здесь — ничто. Пустое место. Ненужный кусок мебели, который случайно затесался на её идеально выстроенный спектакль.

Гости кружат вокруг неё, как мотыльки вокруг огня. Милана смеётся, кокетничает, кладёт руки на плечи Лютого, шепчет ему что-то на ухо. Её смех раздаётся громко, противно, как царапанье по стеклу.

Мне становится физически плохо. Грудь сжимает, как в тисках. Меня подташнивает от их вида. Отвращение поднимается горькой волной. Они улыбаются друг другу, как будто я – пустое место. Как будто меня здесь вообще нет. Лютый... Как он может? После всего, что было? Или это тоже часть его чёртовой игры? Меня трясёт. Я отворачиваюсь, больше не могу смотреть на этот фарс.

Её слова всё ещё звенят в моей голове: «Не перепутай своё место». С каждым шагом я чувствую, как что-то внутри меня ломается.

Отец, как всегда, идеален в своей роли. Великий Волков. Стоит в центре этого бала уродов, улыбается своей дьявольской улыбкой, ослепляет всех своим обаянием. Каждый его жест — отточенный, каждый взгляд — как выстрел в цель. Он обнимает гостей, шутит, смеётся, раздаёт тосты, будто это его царство, а он здесь — король.

Я смотрю на него и ощущаю, как в груди что-то давит. Он весь такой грандиозный, мощный, но я-то знаю. Я знаю, какая он гниль изнутри.

Он даже не взглянул на меня. Ни разу. Его глаза прошли мимо, как будто я просто предмет интерьера. Чёртова ваза, которая здесь стоит, потому что так надо, а не потому что кто-то хочет её видеть.

Я стою с бокалом шампанского, но даже не пробую пить. Горло сжимает так, что кажется, будто воздух не проходит. Хочу кричать. Разорвать это дерьмовое равнодушие, этот холод.

Он проходит мимо меня снова. Близко. Так близко, что я чувствую его запах — смесь дорогого одеколона и сигар. В прошлом он мне казался... тёплым. Безопасным. Когда-то давно, в другой жизни. Когда я ещё верила, что он может быть отцом. Отец, продавший свою дочь за долги! Но сейчас... его взгляд скользит по залу, не замечая меня. Он улыбается кому-то вдалеке, и у меня в голове вспыхивает мысль: а видит ли он меня вообще? Или я уже просто тень? Призрак, который ему больше не нужен?

Кажется, что сердце разрывается. Но не из-за того, что я хочу его любви. Нет. Это не любовь. Это предательство. Это холодная пустота там, где должно быть что-то тёплое, человеческое. Я смотрю на его спину, когда он уходит к гостям, и меня накрывает волна горькой ярости. Челюсти сжимаются до боли, ногти впиваются в ладони. Этот человек — мой отец. Мой чёртов отец. И я для него — никто. Просто ошибка. Лишний груз, от которого он готов был избавиться без малейшего сожаления.

Но отец… Его спина всё ещё видна в толпе. Он смеётся. Громко. Искренне? Да хрен там. Он всё это играет. Актер чёртов. На этом спектакле его маска держится крепче всего. К горлу подкатывает ком. Слёзы жгут глаза, но я не позволю себе расплакаться. Не здесь. Не перед всеми этими лицемерами, которые сделают вид, что ничего не заметили. Ухожу в угол, подальше от всей этой лжи. Сжимаю бокал так крепко, что пальцы немеют. Смотрю на блеск хрусталя и думаю: а что, если швырнуть этот бокал в стену? На весь этот чёртов зал? Пусть увидят, каково это — быть невидимой.

Меня усадили за самый дальний стол, почти у чёрта на куличках, подальше от главных гостей. Где-то в углу, куда даже свет от этих дьявольски блестящих люстр едва доходит. Охрана стоит неподалёку. У каждого на лице выражение такое, будто я им чем-то обязана, хотя меня сюда тащили, как чёртову собаку. Даже взгляды не поднимают — смотрят поверх моей головы. Никто даже не смотрит в мою сторону. Люди проходят мимо, как будто меня вообще не существует. Воздух вокруг становится таким густым и вязким, что я почти задыхаюсь.

Руки дрожат. Я смотрю на бокал перед собой. Он высокий, из тонкого стекла, сверкает, будто издевательски. Тянусь к нему, но пальцы будто не слушаются. Дрожь в руках такая, что кажется, я просто разолью это чёртово шампанское на скатерть, если возьму его. Чувствую себя кретинкой. Жалкой, униженной. Даже глоток не могу сделать.

И тут... этот взгляд.

Я чувствую его даже раньше, чем поднимаю голову. В груди сжимается всё. Сердце будто ударяется о рёбра. Мгновенный укол. Я смотрю вверх и встречаю его глаза. Лютый.

Он смотрит на меня. Секунда, две, кажется, что время остановилось. Его лицо — каменное. Ни единой эмоции, ни улыбки, ни сарказма. Ничего. Только глаза.

Завораживающие. Глубокие. Стальные.

Его взгляд прожигает меня насквозь. Это не просто взгляд — это заявка. Напоминание. "Ты моя." Не нужно слов, чтобы это услышать. Я отворачиваюсь резко, как будто его глаза обожгли. Как будто внутри меня что-то загорелось. Дышу через силу, грудь будто сжата стальными тисками. Руки опять дрожат, как у наркомана в ломке.

Как, чёрт побери, он это делает? Почему один его взгляд заставляет меня терять почву под ногами?

Смотрю в стол, пытаюсь выровнять дыхание. Но внутри всё клокочет. Злость, обида, унижение. Этот взгляд был не просто взглядом. Это был приказ. Даже без слов он чётко дал понять, что всё вокруг — его. И я тоже. Меня передёргивает. Хочется сорвать эту маску с его лица, хочется закричать, чтобы он перестал контролировать каждую мою мысль, каждое движение. Но я просто сижу. Сижу и ощущаю, как сжимаюсь в комок. Не могу ни есть, ни пить. Ни дышать, ни думать. Всё внутри орёт: "Беги!" Только вот куда? Шум вокруг приглушён, как будто я в вакууме. Люди смеются, бокалы звенят, музыка играет, но всё это доносится до меня издалека.

Глава 18

Через время, когда все уже танцуют пьяные и веселые я ухожу оттуда. Мне нужно немного подышать воздухом иначе я задыхаюсь как в гробу. Проходя по коридору, замечаю боковую дверь. Приглушённый смех. Высокий, женский, слишком знакомый. Сердце болезненно дергается в груди, как будто заранее знает, что я увижу.

"Не ходи", — твердит внутренний голос. "Не открывай".

Но ноги сами несут меня туда. Как будто кто-то тянет за невидимую верёвку. Останавливаюсь перед дверью, прикладываю ладонь к холодной поверхности. Смех снова, теперь громче. До боли знакомый голос Миланы. И ещё что-то. Глухая тишина, в которой слышно дыхание.

Я медлю. Что-то внутри меня кричит, умоляет развернуться, уйти, спрятаться. Но я уже медленно тянусь к ручке. Пальцы дрожат. Холодный металл обжигает. Дёргаю дверь на себя.

Щель открывается, и я вижу.

Чёрт.

Милана. Вся в белом, как ангел. Только это не ангел. Это дьявол, улыбающийся своими чертовски красными губами. Она стоит слишком близко к нему. Слишком, чтобы это было просто невинным разговором. Руки её на его груди. Склонилась к нему так, что её губы почти касаются его уха.

Говорит что-то, шепчет. Слышно неразборчиво, но я вижу, как её пальцы скользят по его пиджаку. Слишком медленно, слишком интимно.

А он?

Лютый. Он молчит. Даже не шелохнулся. Просто стоит и смотрит на неё сверху вниз. Он не отталкивает её.

Внутри меня всё переворачивается. Волна ярости, боли, ненависти накрывает так резко, что я хватаюсь за дверной косяк, чтобы не упасть. Глаза жжёт. Горячие слёзы подступают, размывая всё перед глазами, но я не могу оторвать взгляд от этой сцены. Она снова что-то говорит, смеётся тихо, низким, грудным голосом. Его лицо неподвижно, взгляд холодный, но это неважно. Он не отстраняется. Он позволяет ей прикасаться, позволяет ей быть так близко. Его рука ложится на ее голову поверх фаты и он грубо толкает ее на колени и начинает расстегивать штаны. Тошнота подступает к горлу.

Я срываюсь. Захлопываю дверь настолько резко, что эхо разносится по коридору. Сердце колотится в груди, ноги не слушаются. Бегу, как могу, но дыхание сбивается. Внутри всё кипит.

Отвращение. Ненависть.

К нему. К себе. К этой чёртовой ситуации.

Он, который смотрит на меня так, будто готов разорвать. Он, который делает меня своей пленницей, своей игрушкой. И при этом позволяет этой змее ползать у него под ногами. И я знаю, что она сейчас будет делать – она возьмет у него в рот….прямо здесь прямо в этом банкетном зале.

Перед глазами вспышки. Её алые губы, его холодный взгляд. Всё кружится, как в кошмаре. Добежав до своей комнаты, захлопываю дверь и сползаю по ней на пол. Ноги подгибаются, руки дрожат, а слёзы текут, текут без остановки.

Боль. Она жжёт. Рвёт на части. Я ненавижу его. Чёрт возьми, я ненавижу их обоих.

Но больше всего я ненавижу себя. За то, что это так больно. За то, что мне не всё равно. Я бегу. Бегу через этот чертов зал, не глядя под ноги. Каблуки гремят по мрамору, как выстрелы. Воздуха не хватает, каждый вдох – как глоток ледяной воды, который не спасает, а только душит. Горло сдавлено так, что больно дышать.

Слёзы застилают глаза. Всё вокруг – размытые фигуры, золотые огни, хрусталь, который сверкает так ярко, что режет взгляд. Гости смеются, пьют шампанское, толпятся, обсуждают жениха и невесту, словно ничего не происходит.

Но мне плевать.

Сердце колотится так сильно, что кажется, ещё чуть-чуть, и оно вырвется из груди. Боль в груди сжимает, скручивает изнутри.

"Ненавижу. Ненавижу его!"

***

Возвращаюсь в зал, и сразу же что-то не так. Чую кожей. Она должна быть здесь. Я оставил её на виду, под присмотром. Не могла, сука, испариться. Сканирую зал взглядом — как рентгеном. Толпа, блеск шампанского, эти фальшивые лица. Сраные гости улыбаются, пьют, чокаются бокалами, будто всё заебись. А вот и хуй. Её нет.

Сердце гулко бьёт в груди, а пальцы начинают нервно скользить по краю ближайшего стола. Ещё секунда — и готов разорвать всё, что вижу. Челюсть сжимаю так, что скулы болят. Если она сбежала… Нет. Не могла. Здесь охрана, всё под контролем. Не могла. Но почему-то внутри растёт дрянное чувство. Оно скребётся по нутру, рвёт изнутри, будто меня медленно раздирают на части.

Подходит охранник. Щелчок — мои мысли переключаются на него. Ещё до того, как он открыл рот, вижу по его лицу: новостей нет. По крайней мере, хороших. Не успевает сказать ни слова, а у меня уже всё кипит. Горячая злость накрывает с головой.

— Где она? — спрашиваю, но мой голос звучит, как предупреждение. Низкий, глухой, будто идёт прямо из самого дна ада.

Молчание. Этот уёбок молчит, и это мгновение — как спусковой крючок.

Со всей силы переворачиваю ближайший стол с закусками. Всё летит к чертям — хрустальные бокалы, серебряные тарелки, чертовы креветки в соусе. Грохот на весь зал. И плевать. Пусть смотрят.

— Где она, мразь?! — хватаю ближайшего официанта за воротник, тяну на себя. Слышен хрип, но меня это не останавливает. Его глаза расширяются от страха, а я сжимаю кулак, чтобы не размазать его рожу прямо здесь.

В зале тишина. Полная, ёбаная тишина. Гости, эти самодовольные суки, замерли, как манекены. Никто не двигается. Никто не смеет. Все видят, как я держу этого бедолагу, который чуть ли не теряет сознание от страха.

— Говори, сука, где она?! — рычу, встряхивая его. Но он только мотает головой, заикаясь:

— Я… я… не видел…

Бросаю его через весь зал. Он падает, корчась на полу. Гости ахают, но мне на них насрать.

Милана делает шаг в мою сторону. Её лицо растянуто в искусственной улыбке, но глаза… В них страх. Настоящий. Она привыкла, что все её капризы исполняют, но сейчас она понимает: я не в том настроении, чтобы её терпеть. Ещё шаг, и я готов её сам оттолкнуть.

— Андрей, может, хватит? — её голос тонкий, как хрусталь. Но я даже не смотрю на неё. Она мне сейчас неинтересна.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Заткнись, Милана, — бросаю через плечо. — С тобой никто не разговаривал. Знай свое место!

Она останавливается. Молчит. Наверное, первый раз в жизни.

Разворачиваюсь к охранникам. Эти придурки смотрят на меня, как кролики на удава. Я делаю шаг вперёд, и они тут же выпрямляются, будто от моего взгляда можно схлопотать пулю.

— Слушайте внимательно, — говорю тихо, но так, что у них волоски на руках встают. — Вы найдете её. Прямо сейчас. Мне похуй, что вам для этого придётся сделать. Поднимите весь зал на уши. Прочешите каждый ёбаный угол. Если через пять минут я не узнаю, где она, — вас нахуй размажу по этим стенам.

Они кивают и исчезают. Молодцы. Хоть не такие тупые, как выглядят.

Стою посреди разрушенного зала. Вокруг осколки бокалов, остатки еды и перевёрнутые столы. Гости, эти сукины дети, шепчутся, прячутся за своими бокалами, но мне плевать. Пусть боятся. Пусть дрожат. Я здесь не для них.

В голове пульсирует только одно: если она действительно сбежала, я найду её. Как угодно. Где угодно. Она моя. Хочет она этого или нет. Моя, чёрт возьми. И если кто-то сунется к ней — я убью. Просто убью нахуй, даже не задумываясь.

Глава 19

Гости разбегаются, как тараканы, — кто к выходу, кто в углы, прячась за массивными колоннами. Этих сраных клоунов ещё недавно было не протолкнуть — смех, шампанское, дешёвые поздравления с натянутыми улыбками. А теперь что? Тишина, хрустальный блеск люстр, который почему-то режет глаза. Зал кажется выжженным, как после пожара. Мёртвым.

Я стою в центре этого ебаного цирка, сканирую взглядом каждого. Ловлю мельчайшие движения, дыхания, пытаюсь уловить хоть намёк на то, где она, — Снежана. Где эта чёртова девка? Всё внутри скручивает в ледяной комок, будто перед бурей. Грудь сдавливает, челюсть болит от того, как крепко я её сжимаю.

— Где, сука? — вырывается шёпотом сквозь зубы.

Мои пальцы машинально скользят по краю ближайшего стола, сминая белоснежную скатерть. Всё вокруг — будто размытый фон, как глухая стена. Вижу только мелькающие тени. Где-то пробегает официант, кто-то из гостей украдкой пытается отойти к выходу, ссутулился, чтобы не попасться мне на глаза. Но, блядь, я чувствую. Она где-то рядом. Чувствую её, как зверь чует кровь.

В голове пульсирует одно:

«Найду. Найду, сука. Даже если придётся перевернуть эту ёбаную свадьбу вверх тормашками.»

Напряжение в зале висит, как толстый слой дыма. Кажется, что воздух можно резать ножом. Мои шаги звучат так громко, что их, наверное, слышно на другом конце этого помпезного зала.

— Андрей Александрович, — кто-то из охранников пытается подойти, но я останавливаю его одним взглядом. Резким, ледяным, опасным.

— Заткнись, — бросаю коротко, даже не глядя.

Ещё шаг. Ещё. В голове как гудящий мотор, мысли сменяют друг друга с бешеной скоростью. Она сбежала? Прячется? Да что она себе, блядь, думает? Меня довести решила? Наивная… Сука, ты ещё не знаешь, с кем связалась.

Я резко разворачиваюсь и хватаю за воротник ближайшего официанта. Он смотрит на меня, как кролик на удава. Лицо бледное, губы дрожат.

— Где она?! — мой голос взрывает тишину, как раскат грома.

Официант едва не падает, его поднос гремит, бокалы разлетаются на куски. Он что-то мямлит, но я даже не слушаю. Его глаза выдают, что он знает ровно нихуя. Убираю руку, и тот отлетает, как тряпичная кукла.

— Найти её! — рычу на охрану. — Сейчас же! Переверните всё, если надо, но чтоб через пять минут передо мной стояла!

Гости застыли. Кто-то с бокалом шампанского, кто-то пытается незаметно пройти мимо, но их взгляды выдают одно: страх. Паника. Милана сидит где-то сбоку, заламывая свои ухоженные ручки, но меня это не волнует. Её истерика — последнее, что я хочу слышать. Она пытается что-то сказать, но я даже не поворачиваюсь в её сторону.

Воздух в зале становится ещё более тяжёлым. Никто не смеет даже дышать громко. Я чувствую, как все эти "гости" съёживаются, прячась за свои маски и вылизанные костюмы.

Волков стоит напротив меня, как будто только что вылез из-под грёбаного катка. Лицо бледное, глаза бегают, губы подрагивают, словно он собирается сказать что-то важное. Но всё, что я вижу, — это трусость. Сраная трусость.

— Андрей Александрович… — начинает он, голос сиплый, будто его только что за горло держали.

Я молча смотрю на него. Холодно. Резко. Как на клопа, которого хочется раздавить, но даже на это лень тратить силы.

— Закрой свой рот, Волков, пока я его не закрыл за тебя, — говорю спокойно, но каждое слово звучит, как щелчок затвора.

Он замолкает. Глаза блестят от какого-то смешного нервного страха, но я не даю ему времени оправиться. Прохожу мимо него, даже плечом задеваю, так что он пошатывается. Пусть почувствует. Пусть поймёт, что его здесь никто не боится.

Моё внимание сейчас не на нём. Он для меня пустое место. Мусор. Всё, что важно, — это она.

Снежана.

Я стискиваю зубы, чтобы не закричать от злости. Где она, чёрт её побери? Этот зал кишит людьми, но я её не вижу. Моё терпение заканчивается. Грудь сдавливает от злости, как будто в меня засунули ёбаную бомбу с часами, и она вот-вот взорвётся.

— Где она? — спрашиваю у ближайшего охранника, не повышая голоса. Но ему не нужно, чтобы я кричал. Он слышит мой тон и сразу понимает, что лучше не тупить.

— Не знаю, Андрей Александрович. Мы проверяем.

— Проверяйте быстрее.

Этот цирк начинает раздражать. Шум гостей, фальшивый смех, шум бокалов — всё это будто затягивает меня в какой-то липкий хаос. Ненавижу хаос. Ненавижу всё, что выходит из-под моего контроля.

Перевожу взгляд на зал. Гости начинают разбредаться, видят, что я не в настроении. Кто-то делает вид, что пьёт шампанское, кто-то прячется за своими блестящими платьями и дорогими костюмами. Сука, как же вы все бесите.

Взгляд цепляется за Волкова снова. Он стоит у барной стойки и давит в себя виски. Милана сидит рядом, вся в соплях, пытается что-то залепетать ему в ухо, но он её даже не слушает. Молодец, папаша года.

Где-то здесь. Она где-то здесь. Я это чувствую.

Её взгляд. Её запах. Она всегда оставляет след. И я его найду, даже если придётся перевернуть

Милана подлетает, будто у неё штаны горят. Глаза бешеные, лицо красное, на щеках размазалась тушь. Кричит, визжит, всхлипывает так, что кровь из ушей идет.

— Андрей! — орёт она, хватая меня за рукав. Её ногти впиваются в ткань. — Ты вообще видишь, что ты творишь? Ты портишь нашу свадьбу!

Свадьбу, блядь? У меня в ушах звенит от её крика. Сдерживаюсь, чтобы не врезать по ближайшему столу.

Она дёргает меня ещё сильнее, как будто нарочно пытается вывести из себя.

— Андрей! Я с тобой разговариваю! — её голос уже на грани истерики, дребезжит, как разбитая пластинка.

Резко разворачиваюсь к ней. Холодно смотрю в её перекошенное лицо.

— Твоя свадьба? — произношу так, что каждое слово как выстрел. — Да заткнись ты уже со своей ёбаной свадьбой.

Рука срывается с рукава. Милана отступает на шаг, но тут же пытается вернуться, вытаращив на меня свои густо накрашенные глаза.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты не смеешь так со мной говорить! — кричит она, её голос срывается, как у пьяного на караоке. — Ты мой муж!

— Муж? — усмехаюсь, но без капли тепла. Холодно, почти безразлично. — Не льсти себе, Милана.

Она открывает рот, чтобы ещё что-то выплюнуть, но я уже отворачиваюсь. У неё уже лицо блестит от слёз, нижняя губа дрожит, а голос утонул в её же истерике.

— Андрей! — выкрикивает она, но её слова тонут в шуме и напряжении зала.

Мне плевать. Плевать на её истерику, плевать на слёзы, на весь этот ёбаный спектакль. Она тянет меня за рукав ещё раз, но я резко отталкиваю её руку.

— Слушай сюда, — говорю низким голосом, который заставляет её замереть на месте. — Не до тебя сейчас.

Она замолкает. Глаза заливаются слезами ещё сильнее. Лицо перекошено от злости, обиды, унижения.

— Ты вообще понимаешь, что творишь? — выдыхает она, но уже тише, почти шёпотом. — Ты сейчас разрушаешь всё.

— Всё, что я разрушаю, — это твои иллюзии, — бросаю ей через плечо и поворачиваюсь к охраннику.

— Ищите её! — рявкаю, игнорируя, как Милана сдавленно всхлипывает у меня за спиной.

Слова эхом разлетаются по залу, заставляя всех застыть. Но мне уже всё равно. В голове только одно:

Где, блядь, она?

***

Балкон залит лунным светом, который словно нарочно добавляет всей этой картине долбанной драматичности. С первого взгляда — пусто. Только холодный ветер, треплющий шторы, и ночь, окутывающая всё вокруг густой тьмой.

Но что-то меня цепляет. Останавливаюсь, прислушиваясь к этому странному напряжению в воздухе. И тут замечаю её.

Она стоит у самого края балкона, хрупкая, почти прозрачная в этом свете. Ветер треплет её волосы, тонкая ткань платья облепляет фигуру, подчёркивая, насколько она сейчас уязвима. Как будто одно дуновение ветра — и её не станет. Будто растворится в ночи, как дым.

Сердце глухо стучит. Чего, блядь, мне от неё надо? Злость снова накатывает, как прилив, затапливая всё. Но ноги сами делают шаг. Затем ещё один. Тяжёлые шаги эхом разносятся по каменному полу. Она слышит.

Её плечи дрогнули. Она не оборачивается сразу, но я вижу, как напрягается её спина. Как она пытается собрать себя, склеить по кусочкам.

— Что ты здесь забыла? — мой голос звучит грубо, резко. Эхо разносит слова, ударяя по стенам.

Она медленно оборачивается, и её взгляд буквально впивается в меня. Большие глаза — злые, полные боли, обиды. Вижу, как она прикусывает губу, чтобы не сорваться.

— А вам какое дело? — отвечает она, хрипло и глухо.

Сердце дёргается от этого голоса, от этого еле сдерживаемого надлома в её словах. Злюсь ещё больше, потому что ненавижу, когда кто-то цепляется за мою грёбаную душу.

— Тебя в зале нет, — говорю, подходя ближе. Она делает шаг назад, к самому краю. И тут меня переклинивает.

— Стой, — рявкаю, останавливаясь. — Не делай этого.

Её губы трясутся. Не от холода — от злости.

— Не делай чего? Чего вы боитесь? Что я испорчу вам картинку вашего идеального праздника? Или что ваша... жена останется без зрителей?

Меня накрывает волна бешенства. Жена? Какого хуя она вообще говорит о Милане?

— Ты что, совсем с ума сошла? — рычу, делая шаг ближе. Её глаза сверкают в лунном свете, полные чего-то, что я не могу понять.

— Вы уже сделали всё, чтобы я с ума сошла! — её голос срывается. — Вы забрали меня. Заперли. Принудили...

Она замолкает, потому что я резко подхожу ближе, практически впритык.

— Принудил? — медленно спрашиваю, сжигая её взглядом. — К чему?

Её дыхание сбивается. Она пытается отступить, но дальше некуда. Позади только холодный каменный парапет и чёрная пустота ночи.

— Хватит драматизировать, — рычу. — Если бы я хотел тебя принудить, я бы уже сделал это.

Её глаза расширяются, но она не отворачивается. Задирает голову, чтобы смотреть прямо на меня, хотя я вижу, как дрожат её плечи.

— Почему вы так со мной? — шепчет она.

Эти слова бьют куда-то в самое нутро. Хочу ответить, но горло перехватывает злость. На неё, на себя. На весь этот грёбаный мир.

— Потому что могу, — глухо бросаю.

Глава 20

Ветер снова треплет её волосы, и я вдруг ловлю себя на мысли, что хочу дотронуться до неё. Просто... чтобы почувствовать, что она настоящая. Что она здесь.

— Хватит здесь прятаться, — говорю тихо, но жёстко. — Тебе некуда бежать, Снежана.

Она молчит, но в её глазах сверкает вызов. И это сводит меня с ума.

— Ты всегда так? — шепчет она. — Давишь на людей, потому что можешь?

Её слова звучат как плевок в лицо.

— А ты всегда убегаешь? — отвечаю на её вызов.

Она сжимает губы, отворачивается, но я не даю ей шанса уйти. Хватаю её за локоть, тяну к себе.

— Смотри на меня, когда я с тобой говорю, — приказываю.

Она вырывается, но я сильнее. Силуэт её тонкий, хрупкий, но внутри она — железо. Сука, как она сводит меня с ума.

— Что вы хотите от меня? — её голос ломкий, едва слышный. Снова перешла на «вы».

— Чтобы ты поняла одно, — говорю, наклоняясь ближе. Мой голос падает до шёпота, но в нём вся моя ярость. — Ты моя. Хочешь ты этого или нет. Ты моя, Снежана. И твоё место — здесь. Рядом.

Её глаза наполняются слезами, но она их не роняет. Смотрит на меня с отчаянием, которое я не могу больше игнорировать.

И я чувствую, как всё это заводит меня до чертиков. До злости. До желания. До полного срыва.

— Ты моя, — повторяю, не отпуская её. Чёрт, даже голос мой дрожит от ярости и от чего-то ещё, чего я не хочу признавать. — Скажи это. Скажи, чтоб я слышал.

Она смотрит на меня снизу вверх. Слёзы на глазах, но ни одна, ни одна сука слеза не скатывается по её щеке. Вот что убивает. Она никогда не сдаётся. Сука, почему ты такая? Почему ты, как нож, вонзаешься мне под кожу каждым своим молчанием?

— Нет, — отвечает она тихо, и это «нет» звучит громче, чем любой крик. — Никогда.

Никогда. Никогда. Это слово звенит в моей голове, как выстрел. Я смотрю на неё, и что-то внутри меня ломается. Её голос мягкий, но это не покорность. Это снова вызов. Это снова её способ поставить меня на место, чёрт возьми.

— Никогда, да? — усмехаюсь, но голос мой глухой. — Со мной это не сработает!

Хватаю её второй рукой, ещё ближе тяну к себе, так, что теперь между нами всего ничего. Её дыхание прерывистое, она боится, но этот страх — не про слабость. Она как зверь, которого загнали в угол, готовая прыгнуть. Вот только не понимает, что я не отступлю. Тоже - Никогда.

— Ты думаешь, я просто так всё это сделал? Думаешь, я просто нашёл себе очередную игрушку? — рычу ей в лицо, а сам чувствую, как кровь кипит в венах. — Хер там. Ты... ты, сука, не понимаешь, что ты со мной делаешь.

Мои пальцы сильнее сжимают её запястья, и я чувствую, как она напрягается, как её тело сопротивляется мне даже сейчас. Чёрт, да что с тобой, а? Почему ты делаешь это со мной? Почему я не могу тебя просто вышвырнуть на хер?

— Ты мог бы отпустить, — говорит она вдруг, и голос её звучит как холодный нож, который режет меня по живому. — Но не хочешь.

— Конечно, не хочу, — выплёвываю, почти теряя контроль. — Ты что, не видишь? Ты что, не понимаешь? Я не могу, блядь, отпустить тебя! – кажется я много выпил и болтаю лишнее…но меня прет не остановить.

Она вздрагивает, но не отворачивается. Смотрит прямо на меня. И это снова взгляд, который прожигает. В нём не страх. Чёрт, это хуже. В нём... понимание. Она знает, что я не шучу. Знает, что это правда.

— Ты хочешь меня сломать, — говорит она наконец. — Но не сможешь.

Я молчу. Хреново, но она права. Сломать её? Это как пытаться ломать шторм или пожар. Невозможно. И от этого я только злюсь больше. Но ещё больше... хочу её. Так, что это разъедает меня изнутри.

— Буду ломать… — шепчу ей в ухо. — Ты всё равно останешься здесь. Со мной. Хочешь ты этого или нет.

Она закрывает глаза. Я вижу, как её грудь вздымается, как дыхание становится тяжёлым, и на секунду в её лице что-то меняется. Может, слабость? Может, она понимает, что уже проиграла?

— Ты сводишь меня с ума, — признаю я, не отпуская её. — И я хочу чтобы ты была рядом!

Она молчит. Но её молчание громче всех слов.

— Рядом где? На твоей свадьбе с моей сестрой? Тебе мало ее? Ты хочешь нас обеих? — произносит она тихо, почти шипит, и её голос проникает под кожу, разрывает всё на части. — Думаешь, я буду твоей? Думаешь, можно просто взять и заставить меня? Ты, ты — жалкий!

Её слова — удар. Я почти ощущаю, как они ранят, оставляют невидимые следы, от которых хочется взорваться. Я крепче сжимаю её руки, приближаясь настолько, что наши лица почти касаются друг друга.

— Жалкий? — усмехаюсь, хотя внутри всё кипит. — Я бы мог за это выдернуть твое сердце голыми руками.

Она дёргается, пытаясь вырваться, но я не отпускаю. Её дыхание становится частым, и я вижу, как внутри неё разгорается ярость. Она ненавидит меня. Чёрт, я это чувствую каждой клеткой.

- Так выдери! — огрызается она, глаза сверкают, и в её словах слышится холодная ненависть. — Ты просто зверь, который привык держать всё в своих лапах. Ты думаешь, я захочу быть с тобой? Ошибаешься. Ты мне отвратителен.

Я сжимаю зубы. Слова режут, как ножи. Но вместо того, чтобы отступить, я наклоняюсь ещё ближе, так, что её лицо почти касается моего. Её губы, её дыхание — всё слишком близко. Чёрт, я чувствую её запах, её страх, её злость, и всё это только сильнее будоражит меня.

— Отвратителен, да? — усмехаюсь хрипло. — А зачем тогда дрожишь? Зачем смотришь на меня вот так? Если я тебе так отвратителен, почему твои глаза говорят другое? Ты ненавидишь меня, я знаю. Но ты хочешь меня, Снежана. И это бесит тебя ещё больше.

Её глаза вспыхивают. Это как выстрел. Я знаю, что попал в точку, и это злит её. Она рвётся, пытается освободиться, но я держу её крепко. Она яростная, как дикая кошка, готовая вцепиться в горло, но в её движениях есть что-то другое. В её ярости есть желание. Я вижу это. Чувствую. Как мужчина чувствую. Нюхом, всем нутром.

— Ты... больной, — шипит она, её голос дрожит от ярости, но в нём звучит что-то ещё. — Ты сам себе это придумал. Тебе просто нравится ломать людей, заставлять их делать то, что ты хочешь. Но ты не получишь этого от меня. Никогда. Получишь только насильно!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я усмехаюсь, медленно наклоняюсь к её уху, так близко, что чувствую её тепло, чувствую, как она замирает, затаив дыхание.

— Никогда, да? — шепчу хрипло. — Ты уверена? Ты настолько уверена, что не сломаешься? Что не поддашься? Потому что я уже вижу, как ты горишь. Вижу, как ты борешься сама с собой, Снежана. И знаешь что? Ты уже проиграла. Несколько раз…Я буду собирать твои провалы вместе с твоими оргазмами на ниточку моей памяти…А потом предоставлю тебе за них счет. Ты готова будешь заплатить?

Она пытается отвернуться, но я хватаю её за подбородок, разворачивая лицо к себе. Её глаза сверкают, в них столько огня, что я почти ощущаю его тепло. Она яростная, дикая, она хочет убить меня, но... это делает её ещё желаннее.

— Убери руки, — говорит она сквозь зубы, голос дрожит, но не от страха. — Ты мне противен.

— Противен? — усмехаюсь. — Когда будешь кричать можешь прокричать именно это…

Она молчит. Но её дыхание становится тяжёлым, её губы сжимаются, и я чувствую, как она едва сдерживается. Она пытается сохранить лицо, пытается удержаться, но я вижу, как её взгляд меняется. Она борется. Борется с собой.

— Я ненавижу тебя, — шепчет она, почти рычит. — Ты понял? Ненавижу!

И в этот момент я не выдерживаю. Ненависть, ярость, желание — всё это накрывает меня, как волна. Я рывком притягиваю её к себе, впиваясь взглядом в её лицо, пока между нами остаётся лишь пара сантиметров.

— А я люблю эту твою ненависть, — шепчу, грубо, яростно. — Потому что в ней вся ты. Я сведу тебя с ума, Снежана. Точно так же, как ты сводишь меня.

Её дыхание замирает, глаза расширяются, но она всё равно не сдается. Она всегда будет бороться. И, чёрт возьми, может, именно поэтому я никогда её не отпущу.

Глава 21

В комнате такая тишина, что кажется, я слышу, как стучит моё собственное сердце. Оно бьётся слишком громко, слишком быстро, будто хочет напомнить мне, что я всё ещё здесь, что я всё ещё жива. Хотя мне хочется притвориться, что это не так. Лунный свет пробивается через шторы, касаясь пола тусклыми полосами, и только равномерный стук часов на стене да далекий шёпот ветра за окном разбавляют эту звенящую пустоту.

Я сижу у окна, укутавшись в тонкий шерстяной плед. Он почти не греет, но хотя бы даёт мне ощущение какого-то щита, хоть чего-то, что отделяет меня от этой гнетущей тьмы. Я смотрю на ночь за окном, на чернильное небо и тонкие силуэты деревьев, которые качаются на ветру, и чувствую, как злость накатывает, поднимается внутри, как горькая, горячая волна.

"Сегодня он женился."

Эта мысль жжёт сильнее, чем я готова признать. Его свадьба, её смех, их радость — я видела это своими глазами. Они стояли там, перед всеми, рука об руку, а я была частью толпы. Лишняя, ненужная. Просто зрительница. Я вспоминаю белоснежное платье моей сестры, её сияющую улыбку. Она выглядела такой счастливой, такой лёгкой. Она даже бросила мне взгляд — словно хотела сказать:

"Смотри, теперь он мой. Всё кончено."

Но не кончено.

Лютый весь вечер не смотрел на неё так, как смотрел на меня. Даже тогда, в ЗАГСе, среди толпы, я чувствовала его взгляд. Он прожигал меня насквозь, острым, колючим, будто пытаясь напомнить, что это всё — спектакль. Для них, для всех, но не для нас. Даже когда он произносил клятвы, когда держал её за руку, в его глазах не было ни тепла, ни радости. Только холодная, бескомпромиссная решимость.

И я снова спрашиваю себя: зачем? Зачем ему это? Зачем он взял в жёны мою сестру, а меня держит здесь под замком? Я сжимаю плед крепче, ногти впиваются в ткань, но это не помогает унять гнев, который бурлит внутри. Всё слишком запутанно, слишком жестоко.

Я убеждаю себя, что рада. Да, рада. Пусть теперь она имеет дело с ним. Пусть ей достанется этот человек, эта сила, эта холодная власть, от которой у меня до сих пор дрожат руки. Пусть она попробует понять, что значит быть рядом с таким, как он. Это больше не моя проблема. Может он отвлечется на нее и отпустит меня. Но чем больше я повторяю это себе, тем сильнее сжимаются мои кулаки. Эта фраза, это бесполезное "пусть теперь она" застревает в горле, потому что я чувствую, что это неправда. Где-то глубоко внутри меня раздирает что-то другое. Не ревность — я не хочу так думать. Не сожаление — я слишком горда для этого. Но что тогда?

Я вспоминаю его лицо. Эти жесткие черты, суровые, но до болезненности притягательные. Его силуэт выделялся даже среди всех этих людей на свадьбе. Он всегда выделяется. Высокий, сильный, властный. Он словно не человек, а гора, которую невозможно обойти или перелезть. Каждый раз, когда он рядом, я чувствую, как теряю почву под ногами. Это бесит. Это бесит больше всего на свете.

"Он принадлежит ей."

Эти слова должны быть облегчением, но вместо этого оставляют внутри горькое послевкусие. Теперь он её муж. Теперь он — её. А я? Я здесь. Я в его доме. Я всё ещё его пленница. Но почему тогда, когда я представляю, как он рядом с ней, эта мысль заставляет меня сжимать зубы? Я отворачиваюсь от окна, опускаю взгляд на свои руки. Они дрожат. Я чувствую жар в груди, глухую ярость, которая не находит выхода. Лютый женился на моей сестре. Женился — чтобы отрезать меня от своей жизни, чтобы поставить точку в этой войне, которая всегда тянулась между нами. И я должна быть рада. Я должна.

Но правда в том, что я чувствую себя так, словно он снова выиграл. И этот гнев, это унижение… это странное чувство разочарования, которое я не могу выбросить из головы, раздирают меня на части.

Дверь распахнулась с таким резким звуком, что я едва не вскрикнула.

Моё сердце ушло в пятки. В тусклом свете лунных полос, падающих на пол, я обернулась и замерла. Он стоял в дверях. Высокий, сильный, словно воплощение власти, с лицом, будто высеченным из камня.

Лютый.

На нём всё ещё был свадебный костюм. Но теперь он выглядел… небрежно, чуть помято, как будто сам этот день, вся эта церемония его вымотали. Галстук ослаблен, рубашка расстёгнута у горла, открывая сильную шею, с которой будто всё ещё исходил жар, и это только подчёркивало его звериную сущность. Он был уставшим, но не в том смысле, как устают обычные люди. В его облике была какая-то другая усталость — тягучая, как раскалённый металл, который вот-вот сорвётся в ярость. Глаза его, серые, пронизывающие, были наполнены огнём, который не угасал даже после долгого дня.

Этот огонь прожигал меня насквозь.

Я медленно поднялась с места, плед упал на пол, но я не обратила на это внимания. Мои пальцы машинально вцепились в край подоконника, как будто могли найти там хоть какую-то опору.

— Что ты здесь делаешь? — выпалила я, голос дрожал, но я пыталась придать ему твёрдость.

Он молчал. Стоял в дверях, не отводя от меня глаз, и это молчание было хуже любого ответа. Его взгляд был таким тяжёлым, таким неумолимым, что я чувствовала, как мои ноги будто врастают в пол. Воздух в комнате стал плотным, как туман, и мне стало трудно дышать. Затем он закрыл дверь. Медленно, будто намеренно растягивая этот момент. Щёлкнул замок. Я резко вздохнула, не ожидая этого звука, и заметила, как он едва заметно дернул уголком рта. Почти усмешка.

Он сделал первый шаг в мою сторону, и я непроизвольно отступила.

— Что ты здесь делаешь? — повторила я, но теперь мой голос прозвучал тише. Словно я не столько спрашивала, сколько пыталась напомнить себе, что он не имеет права быть здесь. Не в эту ночь. Не со мной.

Его молчание казалось невыносимым. Он шёл ко мне медленно, шаг за шагом, и каждый его шаг был тяжёлым. Мои мысли метались в хаосе, но одно было ясным: он не остановится. Когда между нами осталось всего несколько шагов, он наконец заговорил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я не хочу ее — его голос был низким, хриплым, как будто он слишком долго молчал. — Я хочу сегодня тебя!

Я почувствовала, как внутри меня что-то оборвалось. Его слова, его тон… в них было что-то необратимое. Он говорил это, как будто это единственная истина, которую он когда-либо знал.

— Ты сошёл с ума, — прошептала я, но мой голос звучал так глухо, что я сама едва услышала себя.

— Может быть, — бросил он, подходя ближе. Ещё шаг, и теперь между нами не было почти никакого расстояния. Его фигура заполнила всё пространство вокруг. Он был так близко, что я чувствовала его запах — тёплый, горький, с ноткой чего-то терпкого. Он был так близко, что я чувствовала, как моё тело предательски дрожит. Я хотела снова что-то сказать, хотела оттолкнуть его или закричать, но он остановил меня, легко подняв руку. Его пальцы медленно коснулись моего лица, скользнули вдоль моей скулы, и этот жест, такой мягкий и неожиданный, заставил меня замереть.

— Снежана, — произнёс он моё имя тихо, но так, что меня прошиб холодный пот. — Ты…в моей голове чертовая сука…заноза! Можно подумать ты не завлекаешь меня своим взглядом…

— Нет, — выдохнула я, резко отвернув голову в сторону, но он поймал мой подбородок, повернул лицо обратно к себе. Его рука была сильной, но не грубой.

— Завлекашь, — повторил он, глядя прямо в мои глаза.

Я не могла вырваться из этого взгляда. Он прожигал меня, разрушал все мои защитные стены, все те барьеры, которые я так отчаянно выстраивала между нами. Мой разум кричал:

это неправильно, он женат на твоей сестре, он не имеет права быть здесь!

Но моё тело не слушалось.

— Ты должен быть с ней, — наконец выдавила я. — Это её ночь.

Его губы дрогнули, и я увидела в его лице что-то между насмешкой и горечью.

— С ней? — повторил он тихо, насмешливо. — Скажи это снова, Снежана. Скажи это так, чтобы я тебе поверил.

Я не могла ничего сказать. Его пальцы скользнули от моего подбородка к щеке, и я почувствовала, как по телу пробежала горячая волна.

— Чего ты хочешь? — прошептала я, не узнавая свой голос.

— Тебя, — ответил он без колебаний, резко, как удар. — Всегда хотел тебя. С самого начала. И ты это знаешь.

Я попыталась сделать шаг назад, но наткнулась на стену за спиной. Он был слишком близко. Слишком. Моё дыхание стало рваным, я чувствовала, как паника и странное, тягучее желание смешиваются внутри меня, как опасный коктейль.

— Ты… ты женился на ней, — прошептала я, пытаясь сохранить остатки здравого смысла.

Он наклонился ниже, его лицо оказалось так близко, что я могла видеть каждую деталь — его сильную линию челюсти, тёмные тени под глазами, усталость, скрытую за его жесткостью.

— Это ничего не меняет, — прошептал он. — Ты всё равно моя, Снежана. Моя. И это ничто не изменит.

Я задохнулась. Моя ненависть к нему боролась с чем-то, что я боялась назвать вслух. Его близость сводила меня с ума. Его голос, его взгляд, его запах — всё это было слишком. Я не могла думать. Не могла двигаться.

И в этот момент я поняла, что он был прав. Я знала это. Я знала это с самого начала.

Глава 22

– Ты нервничаешь, – проговорил он, его голос был низким, насыщенным странным спокойствием. Я не ответила, стиснув зубы и продолжая смотреть на улицу. Я не хотела его видеть. Пусть убирается!

Но его шаги приблизились. Мгновение спустя я почувствовала, как его пальцы обхватили ворот моего платья. Я вздрогнула, замерев, но не успела даже обернуться, как ткань с треском разорвалась сзади.

– Тыыыы… – вскрикнула я, но он не дал мне закончить.

– Я! И я буду тебя трахать… – прервал он меня, его голос прозвучал так близко, что я почувствовала, как горячее дыхание коснулось моей шеи.

Платье упало на пол. Я резко развернулась, закрываясь руками, но он поймал меня за запястья, легко разжал мои руки и толкнул меня спиной к стене. Его взгляд обжигал, заставляя меня чувствовать себя обнажённой даже сильнее, чем сам факт того, что на мне больше ничего не осталось, кроме трусиков.

– Первая брачная ночь, – сказал он, его губы изогнулись в усмешке. – Как ты думаешь, с кем я проведу её? Со своей "женой"?

– Ты сумасшедший! – выкрикнула я, дернувшись, но он не отпустил.

– Пиздец какой сумасшедший, повернутый на тебе, Снежана, – его голос стал ниже, глубже, и он склонился ближе, настолько, что наши лица разделяли считаные сантиметры.

Словно в подтверждение своих слов, он наклонился, легко зажав зубами мочку моего уха, и одновременно его руки скользнули вниз. Он резко схватил пояс трусиков и одним движением сорвал их, оставив меня полностью обнажённой. Я вскрикнула, оттолкнув его, но он не отступил.

Его глаза горели. В них читалось всё — власть, желание и некая жестокая решимость. Моя дрожь только раззадорила его. Он схватил меня за талию, подхватил на руки, и прежде, чем я успела что-то сказать, меня бросили на кровать.

Он отступил на шаг от кровати, позволяя мне на мгновение отдышаться. Я поднялась на локтях, надеясь, что это мой шанс вырваться, но, вместо того чтобы уйти, он остановился у края кровати и, не сводя с меня глаз, стянул рубашку, а потом потянулся к своему поясу.

Мои глаза невольно следили за каждым его движением. Его пальцы расстегнули ремень, затем пуговицу на брюках, и ткань медленно соскользнула вниз. Когда он снял их, мои губы непроизвольно разомкнулись от напряжения. Под брюками ничего больше не оказалось.

Моё сердце громко застучало, ударяясь где-то в горле. Я видела его впервые таким – полностью обнажённым. Его тело было резким контрастом к моим собственным ощущениям: сильное, мощное, накачанное, покрытое татуировками.

Его кожа слегка блестела в тусклом свете ночника, очерчивая каждую мышцу – широкие плечи, сильные руки, твёрдый пресс, который словно вырезан из камня. Его бедра были узкими крепкими, и мой взгляд, несмотря на внутренние протесты, скользнул ниже.

Я застыла.

Его член был крупным, толстым, увитым венами с большой красной головкой, почти пугающим в своей внушительности. Он приподнялся к животу доставая до пупка, выдавая его возбуждение, а я почувствовала, как меня бросило в жар. Горячая волна накатила на моё лицо, заставив щеки залиться краской.

– Ты смотришь, – его голос был глубоким и наполненным тихим, почти лукавым триумфом.

– Н-нет, – выдавила я, быстро отводя взгляд, но было поздно. Он уже заметил, как мои глаза задержались на нём слишком долго.

Он сделал шаг вперёд, и я почувствовала, как матрас прогнулся под его весом. Я резко отпрянула назад, но он склонился надо мной, его лицо оказалось так близко, что я снова почувствовала тепло его дыхания.

– Тебя это пугает? – прошептал он, его губы изогнулись в лёгкой усмешке.

Я не ответила. У меня не было слов, которые могли бы выразить то, что происходило внутри меня. Моё тело сжалось от страха, но в груди билось что-то ещё – что-то, что я не могла назвать или подавить.

Он протянул руку, ухватив прядь моих волос, и обвил её вокруг своего пальца. Его взгляд был прикован к моему лицу, будто он изучал каждую мою эмоцию, каждый едва заметный вздох.

– Не отворачивайся, – сказал он низким голосом, властным, но каким-то странно мягким. – Посмотри на меня.

Я прикусила губу, сжав пальцы на простынях. Но я сделала, как он сказал. Мой взгляд снова поднялся, на мгновение встретился с его глазами, а потом невольно скользнул вниз – к его груди, животу и... дальше.

Каждая часть моего тела кричала о том, что я должна закрыть глаза, закричать, вырваться. Но я не могла. Я не могла отвести взгляд, как будто меня что-то удерживало.

Он заметил это. Я видела, как его глаза блеснули, а губы изогнулись в дерзкой, победоносной улыбке.

– Вот так, – проговорил он тихо, почти шепотом. – Привыкай, Снежана. Это я. И сегодня ночь принадлежит мне. А мой член заставит тебя кричать для меня…

Я зажмурила глаза, как будто это могло спрятать меня от реальности, но ощущение его движения, его близости стало еще ярче. Горячий воздух вокруг меня сгущался, тело напряглось, словно перед прыжком в пропасть.

Кровать подалась под его весом, и я почувствовала, как он склонился ближе. Мой страх, как волна, захлестнул меня, и я закричала, выгибаясь, отталкивая его ладонями. Он схватил мои запястья, его руки были сильными, неотвратимыми, и за одно мгновение я оказалась перевёрнутой на живот. Паника накатила на меня ярким, ослепительным шквалом, и я пыталась вырваться, но его вес не оставлял мне ни единого шанса.

– Тише, – его голос был низким, ровным, почти гипнотизирующим. – Дыши, Снежана. Просто дыши.

Но дышать я не могла. Холодные капли ужаса стекали по моему позвоночнику, пока вдруг его пальцы не заскользили вдоль него. Движения были медленными, невероятно легкими. Не поглаживания – игра. Его пальцы словно пытались пробудить что-то внутри меня. Они двигались по коже, ритмично, с нажимом то сильнее, то слабее, как будто он писал мелодию на моем теле.

Я чувствовала себя игрушкой в его руках, но эти движения начинали меня обезоруживать. Паника отступала, уступая место чему-то другому – медленно разливающемуся теплу. Он изучал моё тело, будто читал его. Это было невыносимо интимно, пугающе и… одновременно невыразимо приятно. На меня накатила первая волна возбуждения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его пальцы пробежались вдоль рёбер, вызывая у меня неконтролируемую дрожь. Тело откликнулось раньше, чем я успела понять, что происходит. Он скользнул вниз, чуть сильнее сжав мою талию, и я задохнулась, чувствуя, как горячая ладонь накрыла мой живот.

– Ты такая чувствительная, – прошептал он мне на ухо, его голос был хриплым, обжигающим. – Это так… красиво, видеть тебя голой и изогнутой подо мной.

Я дернулась, пытаясь увернуться, но его ладонь удержала меня на месте. Он резко поднял меня, заставив стать на колени, спиной к нему, и я почувствовала, как его пальцы обхватили мою грудь. Он сжал её, не сильно, но достаточно, чтобы жар прошел по телу. Соски мгновенно стали чувствительными, каждая ласка, каждое прикосновение пальцев будто пробивало меня током.

Его пальцы начали двигаться, вырисовывая круги, сжимая нежно, но настойчиво, а затем его движения стали чуть грубее. Я вскрикнула, когда он сильно сжал сосок, почувствовав острую, почти болезненную вспышку удовольствия. Тело предательски выгнулось навстречу, словно само просило большего.

– Чувствуешь это? – его голос был совсем рядом, его губы скользнули по моему уху, а потом он легко прикусил мочку. – Ты не можешь сопротивляться, даже если хочешь.

Я ненавидела его за эти слова, но еще больше я ненавидела себя за то, как реагировало мое тело. Его руки скользнули вниз, пальцы раздвинули мои бедра, и я почувствовала, как он дотронулся до влагалища.

Я вздрогнула, пытаясь сжать ноги, но его пальцы уже двигались по складкам. Они были горячими, уверенными, скользящими, изучающими. Он надавил на мой клитор, дразня, круговыми движениями, которые стали медленно набирать ритм. Я выгнулась, сдавленно закричав, но звук утонул в подушке.

– Ты такая влажная, – сказал он, его голос прозвучал с отголоском торжества. – Скользкая, тугая…внутри тебя горячо.

Он скользнул пальцем внутрь меня, и я дернулась, цепляясь за простыни. Моё тело откликалось на каждое его движение, словно он знал, где прикоснуться, чтобы я потеряла контроль. Его второй палец присоединился к первому, и он начал двигаться, медленно, уверенно, растягивая меня, заполняя.

Горячая ладонь вновь сжала мой бедро, а затем он сильнее надавил на клитор, и я закричала, не зная, от боли или от наслаждения. Ритм его движений ускорился, становясь всё более безжалостным. Волна за волной накрывали меня, а затем я почувствовала его твердый, горячий член, который прижался к моему бедру.

– Ты хочешь, чтобы я продолжил? – спросил он, шепча прямо мне на ухо.

– Нет, – прошептала я, но голос мой звучал слишком хрипло, слишком неуверенно.

Он накрыл мою руку своей, сплетая наши пальцы, и, медленно, неотвратимо, вошел в меня. Я вскрикнула, чувствуя, как моя плоть растягивается, охватывая его. Он заполнил меня полностью, настолько глубоко, что я не могла больше думать ни о чём.

– Тихо, – прошептал он. – Дыши. Почувствуй меня.

Его толчки были медленными, но с каждым разом становились глубже, сильнее. Я сжималась вокруг него, чувствовала, как напряжение нарастает, становясь невыносимым. Каждый его толчок вызывал новую вспышку жара, каждое движение приближало меня к грани.

Он наклонился ко мне, чуть повернул мою голову в сторону и накрыл мои губы своими. Его язык проник в мой рот, требовательно, властно, а движения его члена стали быстрее, сильнее. Я чувствовала, как мой разум растворяется, как тело охватывает волна за волной обжигающего удовольствия. Второй рукой он продолжал терзать мой клитор умело, нагло, сильно.

Когда оргазм обрушился на меня, это было похоже на взрыв. Мои крики утонули в его поцелуе, а он продолжал двигаться, ещё сильнее, ещё глубже, пока и его тело не охватила дрожь, пока он не застыл, полностью заполняя меня своим семенем.

Я рухнула на кровать, задыхаясь, чувствуя себя уничтоженной и… заново созданной. Его рука гладила мою спину, и его голос был едва слышен:

– Вот так. Теперь ты со мной настоящая.

Мне хотелось закричать, ударить его, но я не могла. Моё тело только что подло предало меня, и я ненавидела себя за это.

Я лежала на кровати, чувствуя, как горячая дрожь всё ещё пронизывает мою плоть. Влажные волосы прилипли к вискам, дыхание сбилось, а сердце продолжало биться слишком быстро. Каждый сантиметр моей кожи был словно выжжен, как будто его руки всё ещё касались меня, а голос всё ещё звучал в моей голове. Я ненавидела это ощущение.

С усилием поднявшись, я бросила на него взгляд. Он лежал рядом, полурасслабленный, но слишком уверенный в себе. Его глаза блестели, наблюдая за мной, словно он ждал, что я скажу или сделаю что-то ещё. Я отвернулась, не выдержав его взгляда.

– Куда ты? – спросил он лениво, но в его голосе я услышала скрытую напряжённость.

– В душ, – бросила я резко, накинув халат, и, не оглядываясь, вышла из спальни.

Горячая вода была моим спасением. Потоки обрушились на меня, смывая пот, остатки его прикосновений, его запах, который казался повсюду. Я закрыла глаза, уткнувшись лбом в холодную плитку, и попыталась сосредоточиться на звуке воды, чтобы унять бурю в моей голове.

Но тишина нарушилась. Я услышала, как дверь в ванную открылась.

– Уйди! – бросила я через плечо, не оборачиваясь.

– Я и не думал спрашивать разрешения, – ответил он спокойно.

Стук его шагов по кафелю заставил моё сердце пропустить удар. Мгновение спустя дверь душевой кабины открылась, и я почувствовала его присутствие за своей спиной. Тёплая струя воды стекала по моим плечам, но теперь её тепло смешивалось с горячей волной, которую принёс он.

– Ты действительно думала, что это все?– шепнул он, прижимаясь ко мне.

Глава 23

Его грудь коснулась моей спины, горячая, твёрдая. Руки легли на мои плечи, скользнули вниз, обхватывая мою талию. Я стиснула зубы, пытаясь отвернуться, но он одной рукой поймал мою челюсть, легко, но твёрдо повернув моё лицо к себе. Его глаза были близко, слишком близко, и в них читалось что-то дикое, непреклонное.

– Андрей, хватит, – попыталась я сказать, но голос прозвучал слабее, чем я рассчитывала.

– Ты впервые назвала мое имя…Хватит? – Его губы дернулись в едва заметной ухмылке. – Ты уверена?

Его пальцы скользнули по моей щеке, вниз к шее, задержавшись там, где бешено бился пульс. Затем медленно пошли ниже, к груди.

– Скажи мне, Снежана. Ты хочешь, чтобы я ушёл?

Я молчала. Не могла произнести ни слова, потому что мои мысли путались. Горячая волна желания разлилась по мне, пока он медленно гладил мою грудь, то сжимая то лаская. Соски под его пальцами стали твердыми как камушки.

– Я так и думал, – прошептал он, его голос стал ниже, грубее.

Я чувствовала, как его пальцы обхватили мои бедра, нежно, но твёрдо. Вода стекала по нашим телам, делая каждое движение его рук ещё более чувственным.

Я выгнулась, задыхаясь, пытаясь удержать остатки контроля, но его губы опустились на мою шею, и глухо застонала. Он прикусил кожу, дразня, а затем оставил мокрый след горячих поцелуев вниз, к ключицам.

– Ты красивая…пиздец какая ты красивая… я постоянно хочу тебя…как сумасшедший, – прошептал он, скользнув языком по моей коже.

Его руки опустились вниз, и я почувствовала, как пальцы раздвинули мои складки. Он нашёл мой клитор и начал массировать его, медленно, но с нарастающей силой. Я вздрогнула, ухватившись за стену душевой, потому что стоять стало невозможно.

– Ты чувствуешь это? – его голос был полон триумфа. – Я хочу, чтобы ты отдалась мне. Без страха, без притворства.

Его пальцы проникли внутрь меня, медленно, но глубоко. Я выгнулась, задыхаясь, и пыталась отстраниться, но он поймал меня за бедро, удерживая на месте. Пальцы двигались всё быстрее, сильнее, и я больше не могла думать.

В какой-то момент он резко развернул меня к себе. Его глаза были полны дикого огня, а по губам играла едва заметная улыбка. Он поднял меня, легко, словно я ничего не весила, прижав спиной к холодной плитке.

– Держись, – приказал он, удерживая меня под бедрами.

Я обвила его ногами, чувствуя, как его член тёрся о мою кожу, горячий, твёрдый, обжигающий. Он ждал, дразня меня, заставляя извиваться в его руках.

– Андрей… – прошептала я, но он не дал мне договорить.

Его губы накрыли мои, требовательные, жадные. Он вошёл в меня одним мощным движением, заставив меня вскрикнуть. Моё влагалище растянулось, охватывая его, принимая всё до последнего сантиметра.

Он начал двигаться, ритмично, глубоко, с каждым толчком забирая у меня всё больше воздуха. Мои руки обхватили его за шею, ногти впились в его плечи, но он двигался быстрее, сильнее, заставляя меня снова и снова кричать.

Вода стекала по нашим телам, смешиваясь с нашим дыханием, стонами. Я терялась в этом вихре страсти, не в силах больше сопротивляться.

Его движения становились всё быстрее, пока волна наслаждения не захлестнула меня. Я выгнулась, громко вскрикнув, чувствуя, как каждый нерв моего тела взрывается от удовольствия. Он последовал за мной, его рычание перекрыло звук воды, пока его толчки становились медленнее, глубже, пока он не застыл внутри меня. Я все еще судорожно сжимала его член последними спазмами оргазма.

Мы стояли так несколько мгновений, задыхаясь, пока он не опустил меня на ноги. Его руки скользнули по моей талии, удерживая меня, пока я не обрела равновесие.

– Теперь ты знаешь, – прошептал он, прикасаясь лбом к моему. – Ты моя. И ты больше никогда от меня не сбежишь.

Я молчала, глядя ему в глаза, а вода продолжала стекать по нашим телам, смывая всё, кроме того, что невозможно стереть.

Я стояла, тяжело дыша, облокотившись о стену душевой кабины, слишком измотанная, чтобы сразу двинуться. Он стоял рядом, такой же мокрый, но уверенный, расслабленный, как будто всё происходящее было не более чем его обычной привычкой.

– Давай, – его голос нарушил напряжённую тишину.

Я почувствовала, как он обхватил полотенце и начал мягкими, уверенными движениями вытирать моё тело. Мои плечи напряглись, но я не двигалась. Каждое его прикосновение было непринуждённым, но в этом была какая-то необъяснимая интимность. Он не торопился, будто смаковал каждую секунду моего молчаливого сопротивления.

Когда он дошёл до моего живота и бедер, я резко дёрнулась, отняв полотенце из его рук.

– Я сама.

Его губы едва заметно дёрнулись в усмешке, но он ничего не сказал. Просто шагнул назад и прислонился к стене, скрестив руки на груди, словно давая мне возможность прийти в себя.

Я вытерлась наскоро, чувствуя его взгляд, который буквально пронзал меня, пока не выдержала:

– Это было насилие. Ты это понимаешь? – резко бросила я, повернувшись к нему.

Он вскинул брови, его лицо оставалось спокойным, но в глазах мелькнул огонёк раздражения.

– Насилие? – повторил он, как будто смакуя это слово. – Серьезно? Ты считаешь это насилием?

Я сжала полотенце, стиснув зубы.

– Ты вынудил меня. Я этого не хотела!

Он медленно подошёл ко мне, заставляя меня инстинктивно отступить назад, пока я не прижалась спиной к стене. Он наклонился, его лицо оказалось так близко, что я почувствовала его тёплое дыхание.

– Чушь, – сказал он тихо, но в его голосе слышалась сталь. – Когда насилуют, Снежана, столько раз не кончают.

Я дернулась, чтобы уйти, но он ухватил меня за запястье, удерживая. Его взгляд был обжигающим, властным, лишённым сомнений.

– Ты можешь ненавидеть меня сколько угодно, – продолжил он, отпустив мою руку, но не отстранившись. – Но ты не можешь лгать, ни мне, ни себе.

Моё тело горело от гнева, от унижения, от желания швырнуть ему что-нибудь в лицо, но у меня не было сил. Я развернулась и, не говоря больше ни слова, вышла из ванной, оставив его там.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вернувшись в спальню, я натянула на себя лёгкую ночную рубашку и забралась в кровать, чувствуя, как каждая клетка моего тела кричит от усталости и напряжения. Я хотела одного – забыться, просто заснуть.

Но мои надежды были слишком наивны. Спустя несколько минут я услышала, как он вошёл в комнату. Обернулась. Полотенце висело на бедрах, едва прикрывая его член. Он прошёл мимо меня, словно я была невидимкой, и с лёгким скрипом рухнул на кровать.

– Что ты делаешь? – спросила я, не веря своим глазам.

Он потянулся, словно только что удобно устроился, и бросил на меня ленивый взгляд:

– Я собираюсь спать.

– Здесь? – Голос мой задрожал от гнева.

– А где ещё? Это моя кровать, – его губы изогнулись в дерзкой улыбке. – А ты можешь спать на полу.

– Я?! – воскликнула я, почти не в силах сдержать крик.

– Ну да. Ты можешь устроиться где хочешь, – спокойно сказал он. – Но если хочешь остаться здесь, ложись рядом.

Никакие силы меня бы не заставила спать рядом с ним! Но холодный пол был очень сомнительной альтернативой. Стиснув зубы, я забралась обратно на кровать, на самый её краешек, стараясь быть как можно дальше от него.

Мгновение спустя сильная рука обвила мою талию, и я вскрикнула, когда он резко притянул меня к себе. Его грудь была тёплой, твёрдой, его запах снова окружил меня, и это сводило с ума.

– Отпусти! – взорвалась я, пытаясь вырваться.

– Лежи спокойно, – приказал он, сдавливая меня сильнее, пока я не оказалась буквально прижата к нему.

Я чувствовала его дыхание у себя над ухом, его руку, которая спокойно лежала на моей талии, удерживая меня на месте. Мой гнев закипал, но силы, чтобы бороться, покинули меня.

– Ненавижу тебя, – прошипела я.

Он рассмеялся, низко, тихо, и его грудь едва заметно вздрогнула под моей щекой.

– Прекрасно, – отозвался он.

Я оставалась неподвижной, дыша короткими, неровными вздохами. Его рука начала медленно двигаться, успокаивающе скользя по моей спине. Затем он поднял её выше, к моим волосам, которые ещё оставались влажными. Его пальцы начали перебирать пряди, аккуратно и почти нежно.

Я злилась. Я пыталась сопротивляться, но его медленные, ленивые движения пальцев в моих волосах действовали усыпляюще.

Сначала я просто закрыла глаза, чтобы собраться с мыслями, чтобы придумать, как выбраться из этой ситуации. Но потом что-то изменилось. Его ритмичные движения, тепло его груди, его ровное дыхание – всё это становилось всё более навязчивым.

Я сама не заметила, как расслабилась, как позволила своему телу обмякнуть. Мои мысли затихали, и вскоре я уснула, уткнувшись лбом в его грудь.

Глава 24

Он пялился на нее. Глаза липкие, словно грязь на подошвах, оставляют следы.

Слишком часто. Слишком долго.

Я замечаю это не сразу. Сначала просто резануло: вроде мелькнул взгляд, вроде задержался. Мелькнул — и ладно. Хрен с ним. Но потом... потом это повторяется.

Черт возьми,

повторяется

.

А она? Она ничего. Ходит, улыбается, отвечает ему, блядь, вежливо. Снежана умеет быть вежливой, даже со всяким сбродом. Вот эта ее легкость, это... равнодушие. Ну, как будто он для нее — вообще никто.

Но я вижу, как она чуть расслаблена. Слишком спокойна, когда этот урод появляется рядом. Как будто

допускает его существование

.

Меня начинает трясти.

— Он тебя развлекает, да? — роняю Снежане однажды, специально не глядя. Голос рваный, как бумага, трещит на уголках.

Она смотрит на меня, медленно. Щурится, словно что-то ищет на моем лице.

— Ты о ком? — Спокойный голос, чуть ленивый. Она знает. Она, блядь, знает.

— Да так. — Усмехаюсь, вру. Знаю, что вру. Она знает, что вру. Все вокруг — одно сплошное знание.

Тишина.

Рвет к чертям эту тишину.

Все, хватит. Я сам себя заводил этим днем. Смотрел, отмечал. Это стало рутиной:

следить, ловить его гр

е

баные взгляды, глотать собственный гнев.

Теперь я

вижу

. Это не просто взгляды. Это оценка. Он ее раздевает. Да, раздевает мысленно, сто процентов. Я, блядь, сам мужчина. Знаю этот взгляд.

Я хочу сломать ему челюсть. Не за то, что он смотрит. За то, что я знаю, о чем он думает,

и он думает это о ней.

А Снежана? Она идет мимо, красивая, гордая. Волосы в легком беспорядке. Губы тронула легкая улыбка — и от этого она становится для меня одновременно всем и… угрозой. Она не принадлежит никому. Даже мне.

Но я смотрю на нее, и где-то внутри орет.

Мо

е

. Блядь, мо

е

!

А этот? Еще один глаз положит — я ему кости из задницы доставать буду. Ему повезло, что я пока думаю. Пока...

Но мысли текут. Размазываются, мутнеют. В комнате становится душно.

Знаешь, как выглядит ревность? Как зверь, ободранный и окровавленный, в клетке, которая уже хрустит по швам. Этот зверь разрывает меня изнутри, грызет ребра, рвет легкие.

Потому что я знаю: стоит ему посмотреть еще раз — и все. Я не удержусь.

Я сломаю его к чертям.

Он стоял слишком близко. Слишком, мать его, близко.

Эта книга в его руках — блядь, он ее держал так, будто это не просто книга, а чертов пропуск к ней. К ее вниманию.

Я вошел в комнату как раз в тот момент, когда он передал ее Снежане. Его пальцы случайно задели ее руку.

И она... улыбнулась.

Ни тебе напряжения, ни намека на смущение. Просто короткое, благодарное:

— Спасибо.

Я застыл на пороге. Словно меня с ноги выбили. В груди что-то рванулось — не сердце, не легкие, а все сразу. Я чувствовал, как теплый, вязкий гнев растекается внутри, наполняя все пространство.

Он даже не заметил меня сразу. Стоял, этот чертов ублюдок, со своей тупой книгой, а она — с его благодарностью. Глаза ее теплые, мягкие. И этот взгляд — не для меня.

Когда он наконец меня увидел, его лицо слегка переменилось. Замер, напрягся. Чувствует? Знает? Ему лучше бы знать. Но гнев уже кипел. Как раскаленный металл. Как хренова лава, которая ждет момента вырваться.

Я нашел его вечером. Он стоял у выхода, как обычно, наполовину в тени. Охранник. Блядь, псина в моей своре.

Но этот... этот чересчур забылся.

— Эй, — бросаю ему, глядя прямо в глаза. Голос тихий, низкий, как хрип перед бурей. — Подойди.

Он оборачивается, моргает, замедляется. Видит, что я настроен серьезно, но, видимо, все еще думает, что все это пустяки. Еще бы. Не понимает, с кем имеет дело.

Идет ко мне. Останавливается на пару шагов.

— Что-то случилось, Лютый? — Голос вроде бы ровный, но я слышу это дребезжание внутри.

Я делаю шаг ближе. Он дергается, но стоит на месте. Смотрю ему в глаза. Вижу там испуг. Хорошо. Пусть боится.

— Ты думаешь, я не вижу? — роняю я. Медленно, отчетливо. Каждое слово — как гвоздь в его череп. — Думаешь, можешь пялиться на нее, пока я рядом?

Он молчит. Вижу, как зрачки расширяются. Руки его чуть дрогнули, но он держит себя. Храбрец, мать его. Или дурак.

Я не двигаюсь, только наклоняюсь чуть ближе.

— Еще раз увижу это... — Голос срывается, переходит в хрип. — Еще один взгляд, одно движение в ее сторону — и я тебе, сука, сам глаза выжгу.

Он сглатывает. Словно воздух вокруг стал густым, вязким.

— Лютый, да я... я ничего... — начинает он, но я резко поднимаю руку, затыкая его.

— Тише, — роняю сквозь зубы. — Просто заткнись. Я не твой друг, чтобы объясняться. Ты думал, что я не замечу? Ты реально думал, что я позволю?

И тут меня накрывает. Внутри взрывается.

Я хватаю его за ворот рубашки, рывком притягиваю ближе. Он пытается что-то сказать, но тут же получает мой кулак в скулу. Удар — резкий, жесткий, полный всей той ненависти, которая разъедала меня весь день.

Он падает. Хватается за лицо. Не кричит — знает, что нельзя. Не осмелится. Просто лежит, шокированный, как выбитая собака.

— Встанешь — убью. — Голос тихий, ровный, но в нем звучит сталь.

Он кивает, не поднимая головы. Лежит, сжавшись, будто пытается спрятаться от удара, который еще может прилететь.

Я смотрю на него сверху вниз. Грудь тяжело вздымается, кулаки все еще сжаты. Но мне уже все равно. Я сделал свое дело. Он больше даже дышать рядом с ней бояться будет.

— Исчезни. — Последняя команда. Не крик, не угроза. Просто факт.

Я разворачиваюсь и ухожу, не оборачиваясь. За спиной — тишина. Тяжелая, звенящая. А внутри... все еще горит.

Ненависть была ее оружием.

Снежана смотрела на меня с таким выражением, будто хотела стереть меня с лица земли одним лишь взглядом. Будто я был грязью на ее идеально белоснежном платье. Ее презрение почти ощутимо давило на грудь. Оно было в каждом ее движении, в каждом ее молчании. Она отстранялась от меня, словно от дикой собаки, которая только и ждет момента, чтобы вцепиться в горло.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но, черт возьми, я уже вцепился. Я держал ее здесь. И не собирался отпускать.

Сегодня она сидела у окна. Ее волосы растрепаны, взгляд затуманен. Уперлась в стекло, как будто где-то за ним был ее спасительный выход. Как будто снаружи ее ждал другой, более правильный мир, где меня не существовало.

Я вошел в комнату, медленно, тихо, чтобы каждый мой шаг эхом отозвался в этом пустом пространстве. Она не обернулась. Даже не дернулась. Притворяется, что меня нет, что я — просто очередная тень, просто надоедливый шум на заднем плане ее ненависти.

Я молча встал за ее спиной. Вдохнул запах ее волос. От этого проклятого запаха у меня голова всегда начинала идти кругом. Как у зверя, который чуял добычу, но не знал, что делать со своей яростью. Она так и не обернулась.

— Я видел, как он смотрел на тебя. — Голос звучит низко, глухо. Как удар колокола.

Снежана медленно поворачивает голову. Ее взгляд мрачный, холодный, как ледяная стена.

— И что? — бросает она, с вызовом. Ее голос — это нож. Тонкий, острый, режет без крови.

Я сжимаю кулаки, чувствуя, как внутри меня снова поднимается эта волна. Буря, которая уже слишком долго копилась. Гнев, ревность, ярость, желание. Все смешалось, запуталось, слилось в один ком, который грозил разорвать меня изнутри.

— Ты позволяешь им так себя вести, — говорю я, резко, почти шипя. — Ты их провоцируешь.

Она встает, резко, с таким выражением, будто готова ударить меня. Подходит ближе, прямо ко мне. Она маленькая, хрупкая, но в этот момент кажется, что она выше меня, сильнее меня.

— Провоцирую? — ее голос холодный, как сталь. — Ты серьезно? Ты держишь меня здесь, как в тюрьме. Лишил меня всего. Даже права дышать свободно. И ты имеешь наглость обвинять меня?

— Я защищаю тебя. — Слова звучат громко, как хлыст.

— От кого? — Ее голос начинает дрожать, но это не страх. Это ярость. Такая ярость, которую я вижу в ее глазах каждый раз, когда она смотрит на меня. — От кого, Лютый? От самого себя?

Я хватаю ее за плечи, притягиваю ближе. Ее тело напряжено, как струна. Она не сдается. Даже в этот момент она смотрит мне в глаза с таким презрением, что я чувствую, как моя кровь начинает закипать.

— Я держу тебя здесь, потому могу. — Мой голос рвется из горла, тяжелый, как камни. — А эти суки… они хотят тебя. И ты... Ты этого не видишь или делаешь вид, что не видишь.

— Мне плевать, как на меня смотрят, — бросает она, вырываясь. Ее глаза сверкают. — Но мне не плевать на то, как ты смотришь на меня. Ты думаешь, что я в твоей власти? Ты думаешь, что ты сломал меня? Но я ненавижу тебя, Лютый. Ненавижу так, что от этой ненависти мне становится легче дышать.

Эти слова попадают в меня, как пули. Но вместо того, чтобы убить, они поджигают. Я знаю, что она ненавидит. Я чувствую это каждой клеткой своего тела. Это ее ненависть держит меня в этом доме. Заставляет возвращаться. Заставляет снова и снова пытаться подчинить ее.

— Ты ненавидишь меня, потому что не можешь контролировать свою жизнь, — говорю я, приближаясь к ней. Мой голос низкий, хриплый, как рычание зверя. — Но знаешь, что самое ужасное? Ты ненавидишь меня еще и потому, что понимаешь: я единственный, кто сможет тебя защитить.

— Защитить? — Она смеется. Смеется громко, яростно, как будто плюет мне в лицо. — Да ты уничтожил все, что я любила. Ты взял мою жизнь, мою свободу, мою сестру. И думаешь, что я когда-нибудь смогу на это смотреть спокойно?

Я шагнул к ней еще ближе. Мы теперь стоим лицом к лицу. Ее дыхание горячее, тяжелое, почти обжигает. Она хочет уйти, но не может. Она хочет ударить меня, но ее руки остаются сжатыми в кулаки по бокам.

— Ты можешь ненавидеть меня сколько угодно, — говорю я тихо, почти шепотом. — Можешь смотреть на меня с презрением. Но ты все равно останешься здесь. Ты моя, Снежана. Только моя.

Она отступает на шаг, смотрит на меня с таким выражением, будто я только что ударил ее. Но я знаю, что ударил бы ее по-другому. Словами. Своей властью. Своей решимостью не отпускать.

Она молчит, но ее взгляд горит. Этот огонь, ее ненависть... Они заставляют мою кровь кипеть. Заставляют меня хотеть ее еще сильнее.

Когда она разворачивается и уходит, я не останавливаю ее. Смотрю ей вслед, как волк, следящий за своей добычей. Знаю, что она ненавидит меня. Но еще больше знаю, что она все равно останется. У нее нет выбора.

Глава 25

Я сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Стоя у дверей кабинета отца, я дышу тяжело, почти гулко, словно пытаюсь не сорваться. Но внутри всё клокочет. Гнев. Боль. Ревность. Почему? Почему я должна делить его? Почему я, сильная, гордая Милана, оказалась в тени этой серой мыши?

Я врываюсь в кабинет отца, не заботясь о том, что могу его разозлить. Сегодня мне плевать. Пусть только попробует остановить меня.

— Ты продал её ему! — мои слова звучат, как выстрел, гулко разрывая тяжёлый воздух комнаты.

Отец медленно поднимает глаза от документов. На его лице — та самая маска равнодушия, которую я всегда ненавидела. Будто я не человек, не его дочь, а просто часть какого-то делового договора.

— Милана, не устраивай сцен. — Его голос спокоен, даже ленив.

— Не устраивать сцен? — я почти кричу. — Ты продал мою сестру ему, а теперь она торчит между нами, как заноза! Ты хоть понимаешь, что из-за неё он…

Я замолкаю, не зная, как подобрать слова. Я не хочу признавать это вслух. Не хочу произносить это.

— Из-за неё он смотрит на меня, как на пустое место! — вырывается из меня.

Отец откладывает ручку и откидывается на спинку кресла. Его тяжёлый взгляд пронзает меня, как копьё.

— Милана, ты стала его женой, — говорит он, медленно, подчёркивая каждое слово. — Радуйся. Ты надела на палец кольцо, получила статус. А она? Она — всего лишь его игрушка. Её жизнь — это сделка, а твоя — законный брак.

— Игрушка? — Я шагнула к его столу, сжав кулаки. — Ты так думаешь? Тогда почему он провёл первую ночь не со мной, а с этой "игрушкой"? Почему он смотрит на неё так, как не смотрел на меня никогда?

Отец качает головой, словно устал от моих вопросов.

— Потому что ты делаешь ошибки, Милана. — В его голосе появляется холод. — Ты слишком зациклена на том, чтобы быть его женой, но забыла, что мужчинам важно чувствовать контроль. Ты вместо этого устраиваешь сцены.

— Это из-за неё, — шиплю я. — Она украла его внимание. Она пытается забрать то, что принадлежит мне.

— Снежана ничего не пытается забрать, — говорит отец, уже без эмоций. — Она просто живёт, как умеет. Если ты хочешь оставить его себе, держи его внимание на себе, а не на ней. И запомни, Милана: ты — жена. Она — никто. Но если ты будешь продолжать так истерить, она может стать кем-то больше.

Его слова врезаются в меня, как нож. Я не хочу слышать это. Не хочу признавать, что моя ревность делает только хуже.

— Хочешь быть пустым местом в его глазах? — продолжает он, поднимаясь с кресла. — Продолжай кричать. Продолжай устраивать сцены. Ты только подливаешь масла в огонь.

Я не выдерживаю.

— Ты отвратителен, — шиплю я. — Ты сделал её частью этого дома, частью нашей жизни. Ты разрушил всё.

— Милана, если ты не научишься управлять собой, Лютый просто выбросит тебя. Как ненужную игрушку. — Его взгляд тяжёлый, как удар. — Радуйся, что ты жена, а не содержанка, как твоя сестра.

Я не отвечаю. Я поворачиваюсь и выхожу из кабинета, чувствуя, как дрожь охватывает всё моё тело. Его слова болят. Каждое из них.

Я всегда знала, что отец уважает только власть. Он уважает Лютого за его силу, за его холодный расчёт. И я тоже должна быть такой. Хочешь выиграть войну, Милана? Преврати её в шахматную партию.

Её нужно убрать. Снежану. Не физически, конечно. Лютый слишком зол, если речь заходит о ней. Но я заставлю его самого уничтожить её. Её репутацию, её гордость, её влияние на него.

Эта война только начинается.

Я сажусь в кресло у зеркала и улыбаюсь своему отражению. Холодно. Зло. Её слабость станет её наказанием. И я начну прямо сегодня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 26

Я устал, блядь. До предела. Как пес, который весь день рвал цепь и разрывал пасть на всех, кто попадался на пути. Эти дела, эти люди, эта ебаная игра на выживание. Все это должно было закончиться здесь, в моем доме. В ее гребаном присутствии. Хоть минуту тишины. Хоть долю покоя, на которые я, мать его, имею право.

Но нет.

Стоило зайти, как я понял — что-то не так. Чувствую нутром, как животное. Воздух в доме другой. Слишком тягучий. Слишком пустой. А может, я просто заебался до такой степени, что начинаю сходить с ума?

Иду в спальню. Вроде все, как всегда: постель аккуратно заправлена, ничего лишнего, окна распахнуты. Но тревога не отпускает. Она только сильнее сжимает мое горло. Моя спальня. Моя территория. Моя.

Но стоило мне бросить взгляд в сторону ванной, и все внутри сжалось, как пружина.

Рубашка.

Чужая.

Сука, что?

Лежит, как будто случайно сброшена, на краю ванны. Не моя. Сто процентов. Не моя, черт возьми. Внутри все начинает клокотать, как на гребаной грани взрыва. Шаг. Еще один. Беру ее в руки. Мягкая ткань. Почти влажная, мать ее, как будто совсем недавно кто-то это носил. Инициалы «М.Г». У всех мои пацанов форма с инициалами.

И тут — удар в лицо.

Е

е

запах.

Эти проклятые духи. Ее. Этот сладкий, еле уловимый шлейф, который я всегда чувствую, когда она рядом.

Я больше не думаю. Вообще. Ни одной здравой мысли. Внутри только пиздец, который вырывается наружу, как пожар. Рубашка горит в моих руках, а в голове уже складывается картина. Чужая одежда. Ее запах. Что он здесь делал? Что ОНИ делали вдвоем в этой ванной?

Гребаный Мишка Григорьев

был здесь.

Лохматый был здесь! Ублюдок!

С моей женщиной.

Кровь гулко стучит в висках. Меня трясет и я вылетаю из комнаты.

С лестницы — прыжками, как ебаный зверь, которого только что выпустили из клетки. Знаю, где она. Конечно, знаю. Как я могу не знать, где она, черт возьми? Она в столовой. Тихо ест, как будто ничего не произошло.

Эта рубашка в моей руке — будто пламя. Я врываюсь туда, словно весь этот дом сейчас нахрен сгореть должен.

Она поднимает голову. Удивленная. Спокойная. Ничего не подозревающая.

— Что это, блядь, такое?! — мой голос, кажется, сотрясает стены. Я почти швыряю эту треклятую рубашку ей в лицо, но в последний момент удерживаюсь.

Она моргает, ошарашенная.

— Я… что?

Не слышит, сука?

Я подхожу ближе. Выхватываю тарелку из ее рук, сбрасываю ее на пол. Хлопок. Разлетаются осколки, со стуком прыгают по полу.

— Что это за херня, спрашиваю тебя?! — теперь рубашка перед ее лицом. Я почти врезаю ей этой тканью по щеке, сдерживаюсь только потому, что не могу заставить себя поднять руку на нее. Пока.

Она трясет головой. Губы дрожат, глаза расширились.

— Я… я не знаю… впервые вижу.

Впервые видит? Она издевается? Да? Она, блядь, серьезно?

— Ты, блядь, издеваешься надо мной, Снежана?! — рычу я, делая шаг вперед.

Она отступает. Спина ударяется о стену. Она пытается отодвинуться, убежать взглядом, но я не позволяю. Прижимаю ее этой чертовой рубашкой.

— Это что за хуйня, говори! Почему она пахнет тобой?! — шиплю я, срываясь на крик.

— Я не знаю, — ее голос тихий, дрожащий. Она не смотрит на меня, взгляд метается по комнате.

Я хочу верить. Хочу, черт возьми, верить. Но внутри — дерьмо. Густое, липкое, захлестывающее. Она пахнет ей. Это, сука, правда.

Я бросаю рубашку ей в лицо. Резко, жестко.

— Ты врешь, — произношу я тихо, угрожающе. Разворачиваюсь и выхожу.

Я вылетаю из комнаты, как зверь, которому дали волю. Она там, в столовой, с этой ебучей рубашкой в руках, с глазами, полными ужаса и растерянности. Она сказала, что не знает. Что впервые видит ее. Но это не имеет значения.

Потому что я знаю. Кто был в нашей спальне!

Лохматый

.

Его лицо сразу всплывает в моей голове. Этот охранник. Всегда рядом, когда ее куда-то ведут. Всегда слишком внимательный. Я давно замечал его взгляды — слишком долгие, слишком теплые. Но терпел. До сих пор терпел. Теперь — все. Терпение кончилось.

Мое тело движется само. Я шагаю по коридорам дома, спускаясь вниз, слышу, как кровь стучит в висках. Рубашка все еще у меня в руках, и каждый раз, когда мой взгляд падает на нее, внутри загорается новая вспышка ярости.

Я найду его. И разорву нахуй.

Вижу его у ворот. Мишка стоит, болтает с другим охранником, как ни в чем не бывало. Беззаботный, спокойный, будто не он только что, возможно, оставил свои гребаные следы на моей женщине. Возможно трахал ее!

Он замечает меня. Секунда. Его глаза встречаются с моими, и я вижу, как он напрягается. Он понимает. Он уже, сука, понимает, что сейчас произойдет.

— Босс… — начинает он, но это все, что он успевает сказать.

Я подхожу к нему быстро, резко. Удар с размаху — в челюсть. Чувствую, как моя костяшка впивается в его лицо, слышу, как он с глухим стуком падает на землю.

— Ты охуел? — рычу я, нависая над ним.

Он поднимает руки, пытается что-то сказать, но я не слушаю. Второй удар. Третий. Удары обрушиваются на него, один за другим. Боль в моих кулаках острая, резкая, но я ее не чувствую. Мне плевать.

— Ты думал, я ничего не узнаю? — кричу я, уже не контролируя голос. — Ты, сука, думал, что можешь вот так, блядь, залазить на нее?! Прикасаться к ней?!

— Я… я ничего не… — он пытается говорить, но мои кулаки снова врезаются в его лицо. Кровь разлетается каплями, но меня это не останавливает.

Он бьется, пытается закрыться, прикрыть голову руками, но я нахожу каждый слабый угол. Колено в живот. Удар локтем в висок. Еще и еще.

— Босс… пожалуйста… — его голос срывается, хрипит, но мне плевать.

Мне нужно уничтожить его. Стереть с лица земли. Выбить из него каждую мысль о том, что он имел право даже посмотреть на нее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты не имеешь права! — рычу я, наваливаясь сверху. — Ты не смел даже думать о ней, слышишь меня?!

Удары отдаются болью в моих руках, но это не боль, это облегчение. Каждое движение — это выплеск ярости, которая разрывает меня изнутри.

Когда он перестает двигаться, я поднимаюсь. Смотрю на него сверху вниз. Кровь размазана по его лицу, он едва дышит.

— Уберите его, — бросаю я, обращаясь к своим людям, которые наблюдают за происходящим с немым ужасом. – Вывезите за город, пристрелите и прикопайте как собаку.

Они подхватывают его под руки и уносят прочь. Я провожаю их взглядом, тяжело дыша, чувствуя, как ярость все еще пульсирует в груди.

Я возвращаюсь в дом. Поднимаюсь наверх. В голове все еще шумит, руки дрожат. Но гнев не утихает. Он только крепнет, обрастает чем-то новым. Теперь — ее очередь.

Я нахожу ее в спальне. Она сидит на кровати, сжалась в комок, глаза красные, лицо бледное.

— Закройте ее в комнате, — бросаю я охраннику, который стоит в дверях. — Пусть сидит. Никто не выпускает, ясно?

— Но… — начинает он, но я кидаю на него такой взгляд, что он сразу умолкает.

— Я разберусь с тобой вечером, Снежана, — произношу я, глядя прямо на нее.

В моем голосе нет крика. Только холодная угроза.

Она молчит. Смотрит на меня так, будто я чудовище. Может, я и есть чудовище. Но это не важно.

***

Я сижу за столом в своем кабинете. Передо мной горы бумаг, телефоны, ноутбук — все, что требует моего внимания, всего, на что я должен сосредоточиться. Но все это кажется бледным, размытым, как будто оно перестало иметь значение.

Мысли возвращаются только к ней.

Сука. Она сидит у меня в голове, как заноза, как шип, который я не могу выдернуть. Чем больше я стараюсь вытолкнуть ее из своей гребаной головы, тем сильнее эти мысли вгрызаются в меня. Ее лицо, растерянное, напуганное. Ее голос, когда она сказала, что не знает, откуда эта рубашка.

Ложь? Правда?

Я закрываю глаза, чтобы не видеть эти образы, но это только хуже. Чувствую ее запах. Ее духи. Тот самый запах, который был на этой проклятой рубашке. Меня снова начинает трясти.

Она должна быть наказана. Она. Потому что это ее вина. Это она вертела задницей «сучка не захочет – кобель не вскочит». Потому что она притягивает. Потому что она разрывает мне грудь одним своим взглядом.

Но, черт возьми… я не могу найти покоя.

Гнев гудит в моей голове, как херовая сирена, но рядом с ним, на заднем плане, гнездится другое чувство. Оно слабое, мерзкое, подлое. Сомнение.

А что, если она правда не виновата?

Эта мысль бьет по мне, как плеть. Я хватаю стакан с виски, пытаюсь успокоить себя. Отхлебываю, но алкоголь не помогает. Мне нужно время. Мне нужно остыть. Мне нужно вернуться к ней вечером и все выяснить.

Но почему-то в глубине души я знаю: это не будет просто разговор.

***

Я поднимаюсь наверх медленно. Шаг за шагом. Кажется, что ноги ватные, тяжелые, как будто кто-то цепляет их невидимыми цепями. Грудь жжет от гнева, от ярости, от этой гребаной путаницы в голове.

Но с каждым шагом меня накрывает что-то другое. Чувство, которое я не хочу признавать. Страх. Слабость. Да что за херня? Я отбрасываю эту мысль, пытаюсь заглушить ее, но она въедается под кожу, словно яд.

Ее лицо перед глазами. Напуганное, растерянное. Это дрожащий голос:

"Я не знаю."

Может, она правда не знает? Нет. Черт. Нет. Я вцепляюсь в эту злость, как в последнюю нитку здравого смысла, чтобы только не утонуть в том, что поднимается изнутри.

Все сжимается. В голове пульсирует:

разберусь с ней. Разберусь. Она должна понять, как больно от е

е

вранья. Как горит вс

е

внутри от е

е

предательства.

Я открываю дверь в спальню.

Тишина.

Слишком тихо.

Сердце екает, будто кто-то резко сорвал его с места. Ее нет. На кровати пусто. Одеяло лежит ровно, ни единого складки, все так, как будто здесь вообще никто не был.

Но я знаю, что она здесь. Она должна быть здесь.

Я заставляю себя идти дальше. Свет пробивается через щель в двери ванной комнаты. Ноги тяжелеют еще больше, но я все равно делаю шаг. Один. Потом второй. Подхожу ближе, толкаю дверь.

И мир вокруг уходит из-под ног.

Кровь.

Багровая, густая, теплая. Она разлилась в воде, заполнила всю ванну. Красная вода переливается в отблесках света, но я вижу только одно.

Е

е

руки.

Бледные. Безжизненные. Они свисают через край, будто сломанные ветки. Хрупкие. Такие хрупкие, что кажется, я только дотронусь, и они рассыплются.

Меня парализует. Мозг орет, что это невозможно. Это не может быть правдой.

Но это не сон.

— Нет… — вырывается у меня из груди. Голос чужой, глухой, как будто не мой.

Я бросаюсь вперед. Колени глухо ударяются о край ванны, но я не чувствую боли. Только ужас. Только этот липкий, всепоглощающий ужас.

Глава 27

Хватаю ее за плечи. Ее тело холодное. Как лед. Как мрамор. Хрупкое, как фарфор, который треснет от любого лишнего движения.

— Ты что творишь?! — кричу я. Мой голос срывается. Я трясу ее, но она не реагирует.

Она не двигается. Не дышит. Глаза полуприкрыты, но они пустые. Пустые, как… как у мертвых.

— Не смей, слышишь меня?! — рычу я, впиваясь пальцами в ее плечи. — Не смей умирать, Снежана!

Мои руки дрожат. Я пытаюсь найти пульс. Провожу пальцами по ее шее, по запястью. Ничего. Только холод. Только кровь, которая капает на мои пальцы, на пол. Она везде. Кровь на ее теле, на моих руках, на полу.

Я смотрю на нее, и все внутри разрывается.

— Черт возьми, очнись! — кричу я. Вода стекает с ее волос, с ее губ. Ее лицо бледное, губы почти синие. Как я допустил это?

Моя девочка. Моя!

Мир вокруг разлетается на тысячи осколков. Все. Больше ничего не осталось. Я не знаю, жива она или нет. Не знаю, есть ли еще надежда, но я держу ее, как будто это может что-то изменить.

— Не делай этого со мной… — шепчу я, опускаясь головой на ее плечо. Мои руки обхватывают ее, прижимают к себе, как ребенка.

Ее кровь пропитывает мою рубашку, стекает на пол. Я больше не чувствую ничего. Только этот хриплый комок боли, который затапливает все внутри.

Она не должна была.

Не должна.

Я сижу на полу ванной. Холодный кафель давит в спину, в ноги, в голову. Но я этого не чувствую. Передо мной только она. Ее тело. Ее гребаное, бледное тело, которое я прижимаю к себе, как будто могу согреть.

Кровь. Она везде. На моих руках. На ее коже. На полу. Она горячая, липкая, живая. Но ее кожа — как лед. Контраст бьет в мозг, разрывает меня. Вода, кровь, ее дыхание — хриплое, слабое, почти незаметное.

— Нет… — я шепчу, потому что кричать не могу. Мое горло сжимает что-то острое, как будто меня душат изнутри. — Нет, ты не можешь. Слышишь, Снежана? Ты не можешь.

Я прижимаю ее крепче. Слышу, как она глухо стонет, но даже этот слабый звук, еле уловимый, дает мне какое-то жалкое подобие надежды. Она жива. Она еще здесь. Она должна быть здесь.

Дверь ванной резко открывается. Я даже не поднимаю головы.

— Босс?! — голос, громкий, испуганный. — Что… ЧТО ПРОИЗОШЛО?

Я молчу. Смотрю на ее лицо. Эти губы, которые всегда были теплыми, мягкими, теперь бледные, почти синие. Ее веки дрожат, но она не открывает глаз. Она просто лежит. Лежит у меня на руках, как сломанная кукла.

— Зови скорую! — орет кто-то. Шум шагов, звон в ушах. Кто-то пытается дотронуться до нее, но я резко дергаюсь, прижимая ее еще крепче.

— НЕ ТРОГАЙ ЕЕ! — рычу я. Голос хриплый, сорванный, но наполненный злостью, болью.

Я чувствую, как мои руки дрожат. Нет, не руки. Все тело. Дыхание рваное, сердце долбит так, будто хочет вырваться наружу.

— Скорая в пути, — доносится чей-то голос.

Я не слушаю. Смотрю на нее. На ее лицо, на ее закрытые глаза. На кровь, которая продолжает течь, несмотря на мои попытки остановить ее. Сука, столько крови. Откуда столько крови?

— Уберите его, — говорит один из них.

Я резко поднимаю голову, сверлю его взглядом.

— Попробуй, — рычу.

Они не пытаются. Сразу опускаются на колени рядом с нами, начинают осматривать ее. Мои руки сжимают ее тело, но один из врачей кладет руку на мое плечо.

— Пожалуйста, дайте нам работать. Если хотите, чтобы она жила, отпустите ее.

Эти слова режут меня, но я ослабляю хватку. Они перекладывают ее на носилки, а я смотрю, как ее руки безжизненно свисают по бокам.

Она уходит из моих рук. Но я не могу ее отпустить. Я не могу.

— Вы не можете ехать с нами, — говорит врач, но он не знает, с кем говорит.

Я молча забираюсь в машину. Еще секунда — и дверь захлопывается. Внутри тесно, все гудит, пахнет кровью и медикаментами. Я сажусь рядом, почти касаясь ее.

Ее лицо такое тихое. Будто она спит. Но это не сон. Я знаю, что это не сон.

Машина рвется вперед. Я слышу, как врачи переговариваются, как они что-то делают, как стучат приборы. Но все это звучит как шум на фоне. Все, что я вижу — это она.

Ее пальцы, холодные, тонкие. Ее запястья, перевязанные чем-то белым. Ее лицо.

Я смотрю на нее и чувствую, как что-то внутри меня ломается. Разваливается на куски.

Это я сделал?

Эта мысль ударяет, как молот. Ее рваное дыхание, ее безжизненное тело — все это результат моего гребаного характера? Моей ярости? Моего вечного желания все контролировать?

— Черт… — вырывается у меня из груди, но я сразу замолкаю, сжимаю зубы.

Один из врачей оборачивается.

— Она жива. Мы стабилизируем ее. Вы должны успокоиться.

Жива.

Эти слова отпускают меня, но ненадолго. Гнев, вина, страх — все это крутится внутри меня, как вихрь. Жива, но какой ценой?

Я закрываю глаза, облокачиваюсь о стену машины. Делаю глубокий вдох, но он не помогает. В голове только одно:

"Это я сделал. Я, сука, довел ее до этого."

Я стоял в углу комнаты, словно тень. Молчаливый. Неподвижный. Врачи суетились, шуршали капельницами, что-то проверяли, шептались, будто боялись разбудить мертвую. А для меня звук их голосов был глухим, как под водой.

Ее лицо все такое же бледное. Ее тело, это хрупкое, бесчувственное тело, казалось, могло сломаться от любого прикосновения. Я смотрел, как они осторожно перекладывают ее на каталку, как подключают трубки, вводят лекарства. В их руках она выглядела, как фарфоровая кукла, которую можно разбить одним неаккуратным движением.

— Стабильное состояние, — сказал врач. Голос спокойный, ровный, будто он говорит про прогноз погоды. — Ей нужно время. Восстановление займет время. И…психолог…как минимум!

Я кивнул. Не сказал ни слова. Даже не посмотрел на него. Глаза были прикованы только к ней.

"Стабильная." Слово гремело в голове, но не давало облегчения. Стабильная, но почему я все еще чувствую, как внутри все горит? Как будто на угли плеснули бензина. Как будто эта жара никогда не кончится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Меня рвало изнутри. Все это время я держал себя в руках, но где-то в глубине все копилось, как гребаный шторм. И теперь он начинал разрушать меня.

Когда она исчезает за дверью реанимации, я разворачиваюсь и выхожу в коридор. Меня не останавливают, потому что никто не осмеливается. Я несу в себе такую ярость, что любой, кто попытается встать на моем пути, будет снесен к чертям.

Сажусь в кресло у стены. Телефон уже в руках. Сразу набираю номер.

— Скиньте мне записи с камер, — говорю я холодно, глядя в пустую белую стену перед собой. Голос тихий, безэмоциональный, но в нем есть что-то такое, что заставляет на том конце провода ответить без промедления.

— Да, босс. Уже занимаемся.

Я кидаю телефон на колени, сжимаю руками виски. Меня трясет. От злости. От бессилия. От всего этого дерьма, что скопилось внутри.

"Кто, сука, это сделал? Это не она… я, блядь, чувствую, что она не могла!»

Потоки мыслей, картинок, вариантов. Я вижу ее лицо в тот момент, когда она отшатнулась от меня, когда испугалась. Вижу, как ее руки дрожали, слышу ее голос. Я рву себя изнутри этими воспоминаниями, но остановиться не могу.

Телефон вибрирует. Наконец.

Я включаю записи с камер. На экране спальня. Моя спальня. Ее спальня. Место, где никто не должен был появляться без разрешения. Но кто-то был там.

И вот я вижу.

Горничная.

Эта сука заходит, держит в руках что-то. Смотрю на экран, не отрываясь. Замедляю видео. Вижу, как она подходит к ванной, кладет эту рубашку, а потом спокойно выходит, как будто ничего не произошло.

Горло сжимает. Мышцы на шее натягиваются, как струны.

Я хватаю телефон и набираю номер.

— Найдите ее, — мой голос тихий, но каждый звук режет, как лезвие. — Быстро. Узнайте, кто ее подослал. И… накажите. Жестко.

На том конце короткое:

— Понял, босс.

Я кидаю телефон на колени и смотрю в окно. Ночь. Тишина. Но внутри у меня все клокочет, как раскаленный металл.

Через час

— Босс, — звонок разрывает эту ебаную тишину. Я поднимаю трубку, голос на другом конце звучит неуверенно. — Она пропала.

Мгновение молчания.

— Что значит "пропала"? — мои зубы стискиваются так, что челюсть начинает болеть.

— Она покинула дом сразу после того, как… э-э… подложила рубашку. Мы проверили. Ее следы теряются в городе.

Моя рука сжимает телефон так сильно, что кажется, я сейчас раздавлю его к чертям.

— Найдите ее, — говорю я медленно, с расстановкой. — Переверните этот гребаный город. Переверните все. Но найдите ее. И доставьте ко мне.

— Понял.

Я заканчиваю звонок и кладу телефон. Поднимаюсь с кресла, прохаживаюсь взад-вперед по коридору. Меня трясет. Каждый мускул в теле напряжен. Эта сучка где-то там, и я найду ее. Узнаю, кто ее подослал. И те, кто это сделал, заплатят. Все до единого.

Но сейчас я не могу отвлечься. Не могу вырваться из этой гребаной больницы, потому что за этой дверью — она.

Она жива. Она моя. И я никому ее не отдам. Даже смерти!

Я сижу за столом в своем кабинете, смотрю на телефон, на экране мелькают уведомления. Новости, которых я ждал, приходят одна за другой. Горничная все еще на свободе. Ее ищут. А еще…осознание. Лохматый мертв!

Его нет, потому что я отдал этот приказ. Потому что я решил, что он виновен. Потому что я был ослеплен яростью.

Эти слова стучат в голове, но я не двигаюсь. Смотрю в экран, на фотографию, которая пришла от одного из моих людей. Жена Михаила. Молодая, совсем девчонка. И двое детей. Мелкие, смешные. Глаза у них такие светлые, такие чистые, будто этот гребаный мир их еще не успел сломать.

В груди будто что-то сжалось.

"Что ты наделал, мразь?"

Меня всего трясет, но внешне я спокоен. Я всегда спокоен. Только внутри все разрывается на части.

Я хватаю телефон и звоню.

— Организуйте похороны, — мой голос глухой, но каждое слово — как гвоздь. — На дорогом кладбище. На самом лучшем.

На том конце молчание. Потом осторожное:

— Босс… Сколько выделить?

Я сжимаю переносицу, зажмуриваю глаза, чтобы не сорваться.

— Столько, чтобы они больше никогда ни в чем не нуждались. Ни дня, ни минуты. Все ясно?

— Да, босс.

Я кладу трубку и смотрю в окно. Там город. Обычный город, который живет своей жизнью. Люди ходят, машины едут, светят фонари. Но внутри меня все замерло.

Михаил мертв. Его семья осталась без него. И все это на моей совести. Я, сука, ненавижу себя. За приказ. За то, что я позволил ревности меня ослепить. За то, что теперь это гложет меня изнутри.

Но больше всего я ненавижу ее. За то, что она сделала со мной. Это ее ненависть ко мне стала спусковым крючком, который уничтожил все….Ненавижу и до смерти люблю! Да! Я ее люблю как одержимый!

Я захожу в палату. Здесь тихо, только гул мониторов и мягкий звук капельницы.

Она лежит на кровати. Лицо белое, будто выточенное из мрамора. Губы сухие, потрескавшиеся. Ее руки, замотанные в бинты, кажутся еще более хрупкими, чем раньше.

Я подхожу ближе, медленно, как будто боюсь. Боюсь, что она разобьется, если я сделаю резкое движение. Сажусь рядом. Смотрю на нее.

Я не знаю, зачем я здесь. Не знаю, что мне ей сказать. Просто сижу, смотрю, пытаюсь дышать.

Ее рука лежит рядом, безжизненная, неподвижная. Я медленно беру ее в свою ладонь. Ее пальцы холодные, как лед. Такие тонкие. Ее кожа такая мягкая, такая уязвимая. Я наклоняюсь, касаюсь губами ее пальцев. Шепчу:

— Прости. Я накосячил...

Слова срываются, как осколки. Они вырваны из меня. Это не извинение. Это не просьба о прощении. Это просто констатация факта. Я все испортил. Я.

И вдруг она двигается. Ее веки дрожат, глаза медленно открываются.

Я смотрю на нее, и вижу в ее взгляде… ужас.

Она смотрит на меня так, как будто я — монстр. Как будто я — зверь, который сейчас бросится на нее. Ее глаза наполняются страхом, таким глубоким, что он будто вонзается мне прямо в грудь.

Она дергает руку, пытается вырваться. Но она слабая, слишком слабая, чтобы что-то сделать.

Это движение бьет сильнее любого удара.

— Не бойся… — вырывается у меня.

Но она боится. Я вижу это. Ее взгляд говорит мне все.

Она боится меня.

И это разрывает меня на части.

Ее взгляд прожигает меня до костей. Ее шепот — как острый нож, который вонзается прямо в грудь.

— Уйди, — выдыхает она, будто бросает яд. — Ты чудовище.

Я смотрю на нее и понимаю, что она говорит это серьезно. Она верит в это. Каждое ее слово, каждое движение говорит:

я ненавижу тебя.

Я тихо улыбаюсь, но внутри эта улыбка разрывает меня.

— Да, — говорю я спокойно. Голос будто исходит из какого-то глубокого, холодного места внутри меня. — Я чудовище. Только попробуй еще раз это сделать.

Моя челюсть сжимается, кулаки дрожат. Ее слабость, ее бледное лицо, замотанные бинтами руки — все это горит перед глазами, как проклятое напоминание о том, что я чуть не потерял ее.

Она хрипло смеется. Зло. Усталость смешивается с яростью в ее голосе.

— Что? — шипит она. — Убьешь меня, если я еще раз так сделаю?

Я не отвечаю сразу. В голове звенит ее смех, ее слова, ее гребаная бравада. Она думает, что я блефую? Думает, что может разговаривать со мной так? Как будто я брехливый пес?

Мое лицо становится каменным. Я прищуриваюсь, и каждое слово, которое я произношу, звучит как приговор:

— Нет. Не тебя. Например, твою подружку Ксению. Или, скажем, однокурсницу Таню. Или ее бабушку. Вместе с собакой. Или котом. Кто у нее там есть — я разберусь. Выбирай, кто пойдет за тобой. Потому что, если ты сделаешь это еще раз, ты отправишься в ад не одна.

Ее лицо меняется на глазах. Еще мгновение назад в ее глазах была злость, горечь, но теперь там только страх. Настоящий, животный страх. Она замолкает, губы начинают дрожать. Ее слабое тело отшатывается от меня, насколько это вообще возможно.

Она шепчет:

— Ты… Ты реально чудовище.

Я наклоняюсь ближе. Моя тень закрывает ее лицо, мой голос звучит тихо, как шепот, но в нем слышна такая угроза, что даже воздух вокруг становится тяжелым.

— Да. Я чудовище. Но ты умрешь только тогда, когда я решу. А не тогда, когда захочешь ты.

Секунды тянутся, как вечность. Я вижу, как ее взгляд падает вниз, как ее плечи слабеют. Она не может выдержать моего взгляда. Она знает, что я говорю правду.

Я медленно выпрямляюсь, смотрю на нее сверху вниз. Ее слабость, ее страх, ее ненависть — все это мое. Все это держит меня на плаву, потому что я знаю, что она еще здесь. Она еще моя. И я не позволю ей уйти, даже если придется держать ее на этой чертовой земле силой.

Глава 28

Она лежит в комнате, бледная, тихая, как тень самой себя. Каждый раз, когда я захожу туда, что-то в груди сжимается. Неприятно. Гребаное ощущение, как будто меня кто-то сдавил изнутри и не отпускает.

Я захожу молча, как всегда. В руках лекарства, таблетки. Пакет от врача, в который они каждый раз кладут всё с расписанными дозировками, но я и без них знаю, что ей нужно. Сам проверил. Несколько раз.

— Пей. — Мой голос звучит ровно, без эмоций. Просто приказ.

Она не смотрит на меня. Смотрит в стену, делает вид, что меня нет. Её пальцы дрожат, но она всё равно берёт стакан с водой и эти таблетки. Глотает быстро, как будто хочет поскорее от этого избавиться.

— Всё? — шепчет она, глядя в стену. Голос слабый, почти безжизненный.

— Нет, — отвечаю коротко, бросая взгляд на её тарелку. — Ешь.

На тумбочке рядом с кроватью стоит недоеденный обед. Суп остыл, кусок хлеба остался нетронутым. Я бы ей красной икры принес, шашлыков, устриц…Блядь, да, все что она захочет…Но она даже домашний суп, сваренный шикарным поваром не захотела.

— Я не хочу.

— Не спрашивал, — парирую я. Поднимаю тарелку, ставлю перед ней. — Либо ешь, либо я тебе сам в рот положу.

Она вздыхает, берёт ложку. Ест. Медленно, через силу. Мне хочется треснуть её этой чёртовой тарелкой по голове, чтобы перестала упрямиться. Но вместо этого я молча смотрю, как она делает один глоток, потом другой.

Когда я вижу, что она почти закончила, разворачиваюсь и выхожу. Никаких слов. Никаких лишних взглядов. Только холодный контроль.

Но внутри что-то продолжает сжимать меня.

Я нашёл лучших. Вывернул этот чёртов город наизнанку, чтобы найти тех, кто сможет её поставить на ноги. Психиатры, психологи, неврологи, иммунологи, гематологи (потому что у нее херовые анализы и гемоглобин в жопе). Они звонят, рассказывают о её прогрессе, что ей нужно, что нельзя. И я всё слушаю. Каждое слово. Хотя при этом сам себе повторяю:

Ты просто следишь за порядком. Ты делаешь это, чтобы всё работало, как надо.

Чтобы она жила. Мать ее! Папаша даже не приехал. Старый, конченый хмырь. Надо ему яйца оторвать.

Я проверяю всё. Таблетки, витамины, расписания. Ставлю их на место, словно это детали какой-то грёбаной машины, которая не имеет права ломаться.

Но когда я возвращаюсь к себе в кабинет, меня снова накрывает.

Я не могу думать. Не могу сосредоточиться. Мысленно я всё ещё там, в её комнате. Вижу её лицо — бледное, глаза потухшие. Эти руки, обмотанные бинтами.

Чувствую, как внутри начинает закипать злость.

На кого? На неё? На себя?

Хуй знает.

Я просыпаюсь среди ночи. Тишина в доме давит, и я не могу уснуть. Просто лежу, глядя в потолок, а внутри крутится только одно:

Она дышит? Она там вообще ещё?

Сажусь на кровати, провожу рукой по лицу. Внутри всё выворачивает. Ебаная привычка. Я никогда ни за кем так не следил.

Выхожу в коридор, двигаюсь бесшумно. Захожу к ней в комнату.

Она спит. Её лицо спокойное, но кажется, что оно слишком бледное даже для сна. Дыхание едва заметное.

Я подхожу ближе, останавливаюсь у кровати. Стою, смотрю. Внутри что-то давит. Гребаная тяжесть, которая не проходит.

Она такая маленькая. Хрупкая. Не та, что бросала мне в лицо колкости и пыталась вырваться из моего контроля. Теперь она совсем другая. И это меня бесит.

Наклоняюсь ближе, чтобы убедиться, что она дышит. Её грудь тихо поднимается, опускается.

— Хватит, блядь, играть с моими нервами, — шепчу я, хотя знаю, что она не слышит.

Выхожу так же тихо, как зашёл.

Но сон ко мне больше не приходит.

***

Снежана

Я хотела уйти. Просто уйти. Исчезнуть из этого проклятого мира, где я — никто. Где я ничего не решаю, где каждое моё движение, каждый вдох будто принадлежит не мне, а ему.

Эта мысль поселилась у меня в голове в тот момент, когда я поняла, что никогда не смогу сбежать. Он всегда найдёт меня. Всегда. Лютый — это не просто человек. Это клетка. Тяжёлая, холодная, из которой нет выхода. И моя сестра на которой он теперь женат…Это медленная агония. Ревность, боль, ненависть. Отец, которому насрать на меня. Я никому не нужна. Нет никого, кто бы любил меня по-настоящему. Зачем я тогда здесь? Зачем я есть?

Я пыталась жить, пыталась дышать, пыталась убедить себя, что всё это временно. Что он рано или поздно потеряет интерес, отпустит меня, переключится на что-то другое. Но дни проходили, а ничего не менялось. Он был всегда рядом. Я стала для него игрушкой. Или пленницей.

А я не хотела быть никем.

Каждый день он смотрел на меня так, будто я — его собственность. Будто я должна быть благодарна за то, что он позволил мне жить. Но эта жизнь была невыносима. Это была не жизнь. Это был ад.

И я решила закончить всё.

Я не помню, что было потом. Помню только холод воды, кровь, которая смешивалась с ней, и бесконечную тишину. В тот момент я почти почувствовала облегчение. Но оно было недолгим. Он вытащил меня.

Его руки — сильные, грубые, — держали меня так, будто я могла снова сорваться и утонуть, как только он ослабит хватку. Его голос был где-то рядом, но я не слышала слов. Я была в другом месте.

А потом я очнулась здесь. В этой комнате. На кровати, укутанная одеялами и бинтами.

Он не оставляет меня ни на минуту. Даже если его нет, я чувствую его присутствие. Здесь дежурит какая-то женщина. Пожилая, хмурая, безразличная. Она приносит еду, проверяет, как я дышу, поправляет одеяло. Но я знаю, что её прислал он.

И он тоже приходит.

Каждый день. Каждый чёртов день. Без стука. Просто заходит, как будто это его право. Садится на стул рядом с кроватью или стоит в углу, наблюдает за мной. Иногда приносит лекарства, ставит их передо мной и просто смотрит, как я пью. Я ненавижу эти моменты больше всего.

— Ешь, — говорит он.

Я молчу. Молчу, потому что не хочу говорить. Но даже тишина меня не спасает. Если я не подчиняюсь, он не уходит. Стоит рядом, давит своим присутствием, пока я не сдаюсь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И я сдаюсь. Каждый раз. Потому что спорить с ним — бесполезно.

Я помню его взгляд в тот день, когда он швырнул мне в лицо рубашку. Помню ярость, которая горела в его глазах. Это была не просто злость — это была настоящая угроза.

И потом он сказал…

“Ты умрёшь только тогда, когда я решу.”

Эти слова до сих пор звучат у меня в голове. Они грызут меня, разъедают изнутри. Я вижу его лицо перед собой каждый раз, когда закрываю глаза.

Я боюсь его. Я боюсь его силы, его ярости, его способности уничтожать.

Но хуже всего то, что я боюсь себя.

Каждый раз, когда он приближается, я чувствую это. Его присутствие, его энергия наполняют комнату, будто тяжёлый воздух, который невозможно игнорировать. Его голос, низкий, хриплый, заставляет мою кожу покрываться мурашками.

Ненавижу, что его сила тянет меня к нему. Ненавижу, что мои руки дрожат не только от страха, но и от чего-то другого. Ненавижу, что при его приближении я чувствую не только ужас, но и какое-то жуткое, противное притяжение.

Я пытаюсь заглушить это в себе. Кричу на себя мысленно, что он монстр. Что я ненавижу его. Что я ненавижу всё, что он сделал со мной.

Но моё тело меня предаёт.

Когда он наклоняется ближе, чтобы проверить, как я дышу, его тёплое дыхание обжигает мою кожу. Когда его пальцы мимоходом касаются моего плеча или запястья, я чувствую жар.

Каждую ночь, лёжа в этой проклятой постели, я думаю об одном: что мне делать? Как жить дальше? Я пыталась уйти, но он вернул меня. Я пыталась сопротивляться, но он сломал меня.

Единственное, что у меня осталось, — это ненависть. Ненависть к нему. К себе. Ко всему этому дому, который стал моей тюрьмой.

И всё равно, когда он заходит в комнату, когда его взгляд цепляет мой, я чувствую, как внутри что-то дрожит. Что-то противное. Живое. И я не знаю, что с этим делать.

Лютый

Я не знаю, что со мной.

Эта тишина в доме, её слабое дыхание за дверью, её лицо, белое, как лист бумаги, — всё это не выходит из моей головы. И это меня бесит. До дрожи. До такой степени, что хочется разнести всё вокруг, только чтобы вырвать это чувство из себя.

Я смотрю на неё — каждый раз, когда захожу в эту грёбаную комнату, — и меня разрывает на части. Я хочу её. Хочу до боли. Хочу овладеть ею, подчинить, сделать своей. Так, чтобы она больше никогда не пыталась сопротивляться. Чтобы даже мысль о том, чтобы уйти, не появлялась в её голове.

Она моя.

И это не обсуждается.

Но проблема в том, что это не просто желание. Что-то другое ворочается внутри меня всякий раз, когда я вижу её. Когда её глаза смотрят на меня с ненавистью. Когда её тело, такое хрупкое, кажется, вот-вот сломается.

Что-то тянет меня к ней. Что-то заставляет меня вставать среди ночи и идти к её двери, чтобы убедиться, что она там, что она жива.

И я нихрена не могу с этим сделать.

Сейчас я стою в своём кабинете. На столе бумаги, телефон, всё это хер знает что. Ничего не имеет значения. Я пытаюсь сосредоточиться, но не могу. Перед глазами только она. Её взгляд. Её руки, замотанные в бинты.

Что это за грёбаное чувство? Ревность? Я ревную её даже к воздуху, который она вдыхает. Страх? Страх, что она снова попытается уйти. Что я не успею в следующий раз.

Чёрт.

Я со злостью смахиваю всё со стола. Бумаги разлетаются по полу, телефон глухо падает. Кулаки сжаты, я не могу дышать.

Я, мать его, Лютый. Я контролирую всё. Всех. Никто не смеет сомневаться в моей силе. Но она… Она делает меня слабым.

И я не могу этого терпеть.

Каждый раз, когда мы говорим, это заканчивается ссорой. Она смотрит на меня так, будто хочет испепелить. Её слова, её жесты, даже её дыхание — всё это как вызов.

Сегодня она смотрела на меня с холодной злостью, когда я зашёл.

— Ты проверяешь меня? — её голос, хоть и слабый, звучал, как пощёчина.

Я не ответил сразу. Просто поставил тарелку с едой на её тумбочку и повернулся к ней.

— Ешь, — сказал я.

Она откинулась на подушку, её глаза сузились.

— Зачем? Чтобы ты убедился, что я подчиняюсь? Чтобы ты ещё раз почувствовал, что всё под твоим контролем?

Я шагнул ближе.

— Ты ешь, потому что я так сказал.

Она усмехнулась. Эта усмешка — горькая, полная презрения — ударила по мне сильнее, чем я ожидал.

— Ты ничего не контролируешь, Лютый, — шепнула она. — Ничего. Ты просто не хочешь это признать.

Я наклонился ближе, так, что её лицо оказалось совсем рядом.

— Ты ошибаешься, — сказал я тихо, сдержанно. Но даже я услышал, как в моих словах сквозит что-то другое. Что-то, что выдаёт меня.

Она почувствовала это. Я видел это в её глазах. Она видела мою злость. Видела желание. Видела, что под этой маской контроля я трещу по швам.

Каждая наша встреча становится этой чёртовой игрой. Кто первый сорвётся. Кто первый покажет слабость.

Я пытаюсь держать себя в руках, быть холодным, быть тем, кем я всегда был. Но она давит на меня, выводит из себя. Она говорит, что я ничего не контролирую, но на самом деле это она ломает мой контроль.

- Что ты можешь со мной сделать? Убить? Так время еще не пришло? Трахнуть? Так ты это уже делал не раз! Запереть? Так ты меня уже запер! Ты угрожаешь мне просто жизнью других людей…потому что ты слаб!

Я выхожу из её комнаты каждый раз, чувствуя, как внутри меня что-то закипает. Хочется разнести всё вокруг. Хочется вернуться к ней и доказать, что она не права.

Хочется заставить её замолчать.

И в то же время… хочется, чтобы она продолжала. Я с ней чувствую себя живым.

Эта ненависть, это напряжение между нами — это всё, что держит меня на плаву. Потому что, пока она ненавидит меня, и она жива. Пока она смотрит на меня с этим огнём в глазах, я знаю, что она не сдаётся.

И я не могу потерять это.

Я не могу потерять её.

Я зашёл к ней случайно. Не собирался заходить. Просто открыл дверь, чтобы проверить, всё ли в порядке, чтобы убедиться, что она там. И вдруг остановился на месте, как вкопанный.

Она сидела на кровати, склонив голову, с бинтами в руках. Её руки… Чёрт, эти руки.

Бледные. Тонкие. Как ветки, которые могут сломаться от одного неловкого движения. А кожа — то что я там вижу сводит с ума. Я смотрел и меня словно разворотило.

Я замер. Внутри что-то оборвалось. Сжалось. Клокочущий гнев, который всегда поднимался во мне, когда дело касалось её, на этот раз смешался с болью.

Болью.

Я не знал, что с этим делать.

Она не заметила меня сразу. Её пальцы осторожно, почти трепетно разматывали старый бинт, и я видел, как она с трудом двигает ими. Потом её взгляд поднялся, и наши глаза встретились.

Я не мог сказать ничего. Не мог даже пошевелиться. Грудь жгло от того, что я вижу. Её лицо побелело. Её глаза расширились.

— Выйди, — выдохнула она тихо, но твёрдо.

Я молчал. Моё сердце гудело в ушах, кровь стучала в висках. Всё внутри меня кричало:

"Это я виноват. Это я её довёл. Это мои руки её сломали."

Я развернулся и вышел. Резко. Захлопнул за собой дверь так, что стена задрожала.

Внутри всё кипело. Меня трясло.

Образ её рук, этих истерзанных, тонких, бледных рук, стоял перед глазами. Каждая линия на её коже — это был крик. Каждая линия — это было "помоги".

И я не мог этого вынести. Я не помогал я толкал с обрыва.

Я делал вид, что всё под контролем. Принёс лекарства, вызвал врачей. Следил за тем, чтобы она ела, чтобы она дышала. Но внутри меня разрывало.

А потом она взорвалась.

Это было внезапно. Я вошёл к ней, чтобы проверить, как она себя чувствует. Как всегда. Как делаю это каждый день. А она вдруг подняла глаза, и в них полыхнула адская злость.

— Хватит, — сказала она. Её голос был тихим, но в нём была сталь.

Я остановился, поднял бровь.

— Хватит что?

— Хватит изображать из себя заботливого. Ты делаешь это не ради меня. Ты делаешь это только ради себя. Чертов проклятый эгоист!

Её слова ударили, как плеть. Я замер.

— Что ты сказала? — мой голос был низким, тихим, но внутри всё уже закипало.

— Это не забота, — продолжала она, не отводя взгляда. — Это контроль. Ты просто хочешь, чтобы я была здесь. Под твоим присмотром.

— Я слежу за тобой, потому что ты принадлежишь мне, — отрезал я. — Это не обсуждается.

Она усмехнулась, горько, с издёвкой.

— Ты думаешь, что весь этот контроль сделает меня твоей? — её голос зазвенел и у меня словно уши заложило, словно каждый нерв оголился. — Ты можешь контролировать моё тело, но не мою душу.

Эти слова были последней каплей.

Моя злость накатила, как шторм. Её вызов, её слова, её ненависть — всё это горело между нами, словно огонь.

Я сделал шаг к ней. Потом ещё один. Сокращая расстояние между нами до миллиметров. Она не отступила, но я видел, как её дыхание сбилось. Её взгляд метался, но она не дала себе показать страх.

— Повтори, — тихо сказал я.

— Ты ничего не контролируешь, Лютый, — её голос дрогнул, но она не отводила глаз.

Я сжал её запястье. Её кожа под моей рукой была горячей, но её тело дрожало.

Она вскрикнула от боли.

— Пусти, — прошипела она, но её голос сорвался.

Её слёзы появились внезапно. Они побежали по щекам, как россыпи жемчуга. Я видел, как она пытается скрыть это, но у неё не получается.

Рывком я притянул её к себе. Её голова ударилась о мою грудь. Я прижал её так, что она не могла вырваться, но при этом старался не причинить ей ещё больше боли.

— Успокойся, — прошептал я. Мой голос был хриплым, тихим, но в нём было столько напряжения, что я сам его не узнавал. — С тобой больше ничего не случится. Я не позволю.

Она дёрнулась, пытаясь вырваться, но я держал её крепче. Её сердце колотилось, как загнанное. Она пыталась сопротивляться, но её тело слабело с каждой секундой.

Я чувствовал её слёзы на своей рубашке. Её горячее дыхание. Её дрожь.

— Я не позволю, — повторил я. Едва слышно. Словно это было обещание. Или проклятие.

_________________________

Приглашаю в свою шоковую, нереально остросюжетную и откровенную новинку "Коллектор".

"Он никогда не принимает слово "нет". Аслан Багратов всегда получал своё. Хладнокровный, безжалостный и опасный, он был мужчиной, который ломает тех, кто встаёт у него на пути. Но что, если его цель — не долг, а женщина, которая сражается за свою свободу? Вера думала, что сможет справиться. Что можно просто выплатить долг и забыть о нём. Но она ошиблась. Он хотел не её деньги. Он хотел её. Теперь её жизнь превратилась в тёмную игру. Его ревность убивает. Его прикосновения обжигают. Его любовь разрушает. Она убегает, но хочет, чтобы он её нашёл. Он преследует, но знает, что она всегда вернётся. Их связь — это зависимость, где нет победителей, только два человека, сломанных друг другом. "Коллектор" — это история о страхе, страсти и темноте, которая поглощает. История о том, что любовь может быть болезненной, опасной, но чертовски сладкой.

Глава 29

Милана сидела в огромной гостиной, где всё — от мебели до мелочей — кричало о роскоши. Белоснежный диван, который она заказывала из Италии для их нового дома, стоил как хорошая квартира в центре, но сейчас казался ей ненавистно холодным. Просторная комната с панорамными окнами, видом на город и идеальным порядком раздражала её до трясущихся пальцев.

Она крутила в руках бокал с вином, хотя давно не чувствовала его вкуса. Алый напиток медленно стекал по стенкам, и в голове Миланы крутились мысли, которые она никак не могла остановить.

Он даже не пришёл.

Её собственная брачная ночь. Её грёбаная свадьба, на которой она должна была сиять, стать королевой, получить всё, что хотела. Но вместо этого она осталась одна в этом доме, в этом проклятом пустом доме, который внезапно стал для неё клеткой. А он — Лютый, её муж — в первую же ночь после их свадьбы отправился… куда?

Милана знала, куда.

Он поехал к этой дряни. К её сестре.

Снежана. Чёртова Снежана. Даже имя её вызывало у Миланы желание сжать зубы до хруста. Эта слабая, милая, вечная жертва. Та, кого она ненавидела с самого детства.

Она должна была сдохнуть.

Эта мысль била в голову, как барабан. Милана ещё тогда, в тот вечер, когда услышала, что Снежана пыталась себя убить, думала, что всё наконец решилось. Что этой проблемы больше нет. Что она, Милана, осталась единственной женщиной в жизни Лютого.

Но нет. Она жива.

Снежана выжила, и с тех пор всё пошло не так. Лютый почти не смотрел на Милану. Его взгляд был холодным, он был с ней рядом только тогда, когда это нужно было для видимости. Он никогда не говорил, куда уходит. Никогда не говорил, почему его не было ночью.

Но Милана знала.

Он хочет её.

Это сводило с ума.

Она тоже хотела его. Его холодность, его сила, его эта невероятная недосягаемость будоражили её. Он был для неё, как запретный плод. Она хотела растопить этот лёд, хотела, чтобы он принадлежал ей. Она готова была многое простить, но не это.

Он тратил

все свое свободное время

на Снежану.

Он буквально жил у нее в больнице.

Эта дрянь, которая всегда была слабее её, всегда стояла в стороне, всегда пряталась за чужими спинами, каким-то образом стала для Лютого важной. Милана видела это в его глазах. Она не могла ошибиться.

— Сука, — прошептала она, сжимая бокал так, что её костяшки побелели.

Она ненавидела Снежану. Ненавидела её за то, что она просто существует. За то, что она всё ещё жива. За то, что отбирает у неё то, что по праву принадлежит ей.

Но Милана любила себя больше.

И она решила: это не может продолжаться. Если Лютый не способен сделать выбор, она сделает его за него. Единственный способ вернуть контроль — это уничтожить эту слабость. Уничтожить Снежану.

Когда эта дрянь исчезнет, всё изменится. Тогда Лютый вернётся. Тогда он станет таким, каким она его хочет видеть. Она будет рядом с ним не как удобная жена, а как королева.

Она поднялась с дивана, медленно отпила вино, едва сдерживая рвущуюся наружу ярость.

— Хорошо, — произнесла она вслух, смотря на своё отражение в зеркале. Её лицо было идеальным, без единой эмоции, только глаза горели, как угли. — Ты поигралась, Снежана. Теперь моя очередь.

Милана знала, что делать. Она уже выбрала, с кем говорить. Человек, который был готов уничтожить Лютого, поможет ей с этой дрянью. Она не хочет убивать Лютого, но если кто-то избавит её от Снежаны, это ослабит его. Это заставит его страдать. Это заставит его обратиться к ней.

Она закончила свой бокал, не чувствуя вкуса вина. Снежана больше не будет стоять между ней и её будущим.

Милана знала, что у Лютого есть враги. Их всегда было много. Он был слишком сильным, слишком влиятельным, слишком безжалостным, чтобы не нажить себе тех, кто мечтает его уничтожить. Это была цена его власти, и Милана видела, как он привык жить с этим. Лютый не боялся врагов — он их презирал.

Но она знала, что в этом его слабость. Когда ты считаешь себя неуязвимым, кто-то всегда найдёт способ ударить.

Среди всех этих людей, которые ненавидели её мужа, был один, кто выделялся. Антон Егоров — мафиози, которого Лютый в своё время унизил так, что тот лишился всего. Деньги, власть, авторитет — всё это в один момент было растоптано Лютым, когда тот выбросил Егорова из одной из крупнейших схем, где тому принадлежала значительная доля. Егоров пытался сопротивляться, угрожать, но Лютый задавил его так, что тот стал посмешищем для всего города.

Милана знала эту историю. Егоров остался в живых, но его положение рухнуло. Это был не человек, а бомба замедленного действия. Он ждал своего часа, чтобы отомстить.

И Милана решила, что пришло время дать ему шанс.

Она сидела перед ноутбуком, в одной из закрытых чатов искала нужных людей. Её пальцы быстро набирали сообщения. Посредник, человек из её прошлого, наконец ответил.

—

"Егоров может встретиться, но он не доверяет тебе."

Милана усмехнулась. Она знала, что он не доверяет. В её положении доверие было слишком дорогой валютой. Она ответила коротко:

—

"Передай ему, что у меня есть то, что его заинтересует."

Милана уже давно готовилась к такому моменту. У неё были документы, которые она собирала с первых дней брака. Она знала, как двигался бизнес Лютого, где его схемы были чистыми, а где — совсем наоборот. У неё были имена его подставных компаний, номера оффшорных счетов, связи с чиновниками, которые Лютый всегда тщательно скрывал. Милана только с виду была глупая и беспомощная. Она хитрая, как и ее отец. И у нее есть свои люди везде. Люди отца, конечно, но преданные ей и хорошо проплаченные.

Она знала, что именно она предложит Егорову.

Ей не нужен был полный крах Лютого. Ей нужна была только маленькая трещина. Что-то, что ослабит его. Что-то, что заставит его потерять контроль, силы, холодную уверенность. А на самом деле кость Егорову, за которую он окажет ей услугу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И это что-то — Снежана.

Она перебирала документы, фотографии, сканы, отчёты. Каждая строчка, каждая бумага, что лежала перед ней, была оружием. Она выстроила план так, чтобы не навредить себе, но показать Егорову, что она готова действовать против своего мужа.

Милана понимала, что этот компромат станет её билетом в игру. Она отдаст только то, что покажет её серьёзность, но не позволит Егорову обрушить Лютого целиком. Она собиралась держать контроль до конца.

— Это не много, но и не мало, — прошептала она, разглядывая один из документов, где чёрным по белому были указаны сомнительные сделки Лютого.

Милана знала, что такая встреча — это риск. Егоров был опасным, но сейчас ей было плевать. Она уже слишком далеко зашла, чтобы останавливаться.

Она попросила посредника организовать всё на нейтральной территории. Егоров сам назначил место — дорогой ресторан, где охрана была его собственная. Милана понимала, что это проверка. Он хотел увидеть, как далеко она готова зайти.

Когда сообщение о месте встречи пришло, Милана почувствовала, как в груди зашевелилась смесь адреналина и страха.

Она стояла перед зеркалом, внимательно разглядывая своё отражение. Идеальная картинка. Её платье — глубокий оттенок бордо, строгий крой, который подчёркивал фигуру, но не переходил грань между элегантностью и откровенностью. Лёгкий разрез вдоль бедра, который открывался только при движении, и изящные золотые серьги, лёгким блеском дополняющие образ.

Она знала, что перед кем-то вроде Егорова нужно выглядеть безупречно. Не слишком вызывающе, чтобы он не подумал, что она отчаянно пытается его соблазнить. И не слишком скромно, чтобы не выглядеть слабой. Она должна была выглядеть так, будто полностью контролирует ситуацию.

Но она чувствовала, как внутри всё кипит.

Лютый. Снежана.

Каждая мысль возвращалась к ним.

Милана наклонилась к зеркалу, поправляя подводку под глазами. Она видела в отражении свой взгляд — холодный, тяжёлый, полный ненависти. Ненависти, которую она держала в себе слишком долго.

Она ненавидела Лютого за его равнодушие. За то, что он был с ней, но в то же время всегда был где-то далеко. За то, что он смотрел на неё, как на мебель, которая просто стоит рядом, потому что так удобнее. Он даже не удосужился прийти к ней в их первую брачную ночь.

Он ушёл к Снежане. И трахал ее…Сукин сын. Любит ее наверное.

Милана сжала в руках кисть для макияжа так сильно, что её пальцы побелели.

"Дрянь. Слабая, жалкая дрянь. Если бы ты сдохла тогда в ванной, всё было бы по-другому," — мелькнула мысль, и Милана ощутила вспышку злости.

Но нет, она не сдалась. Снежана была жива. И Лютый снова и снова возвращался к ней. Милана видела это. Она чувствовала. И она знала, что пока Снежана существует, у неё не будет шанса вернуть контроль.

Она понимала, что идёт на опасную игру. Егоров был тем ещё зверем, готовым разорвать любого, кто покажется слабым. Он не доверял людям. Особенно таким, как она. Жена Лютого. Кто поверит в её мотивы?

— Время действовать, — сказала она себе, выдохнула и подошла к двери.

Она любила себя больше, чем его. Любила себя больше, чем всё остальное. И она сделает всё, чтобы вернуть контроль.

Снежана исчезнет. А Лютый… Лютый вспомнит, кто его королева.

Она подняла подбородок, взяла папку под мышку и отправилась на встречу с мафиози, который станет её ключом к власти.

Ресторан «Монтана» был одним из тех мест, куда люди приходят не за ужином, а за переговорами. Дорогие скатерти, приглушённый свет, идеально сервированные столы. Весь зал будто шептал, что здесь нельзя быть слабым, нельзя проявить эмоций. Здесь решали вопросы. Большие, опасные вопросы.

Милана вошла внутрь, не торопясь, но её шаги звучали чётко, словно вызов. Каблуки отстукивали ритм по мраморному полу.

Она чувствовала, как всё внимание сотрудников заведения направлено на неё. Они, конечно, ничего не скажут, но она знала, что эти взгляды означают. Любопытство. Страх. И немного восхищения.

Её провели в самый дальний зал, скрытый от посторонних глаз, где за столом уже сидел он — Антон Егоров.

Он поднял голову, когда она вошла, и его холодный взгляд впился в неё. Это был взгляд человека, который видел слишком многое. Его лицо было жёстким, словно выточенным из камня, и ни одной эмоции на нём не отразилось. Он сидел, откинувшись на спинку стула, но даже в этой расслабленной позе было что-то угрожающее.

Его люди стояли неподалёку, не вмешиваясь, но готовые к любому развитию событий. Весь воздух в комнате был пропитан напряжением.

— Милана, — произнёс он, кивнув ей. — Или мне называть вас "жена Лютого"?

Она слегка улыбнулась.

— Просто Милана, — ответила она, садясь напротив. Её голос был ровным, спокойным, но внутри всё дрожало.

— Забавно, — протянул он, рассматривая её. — Жена Лютого. И всё-таки вы сидите здесь.

Милана выдержала его взгляд.

— Думаю, вы понимаете, почему я здесь, — сказала она, слегка наклонившись вперёд.

Он усмехнулся, но в его глазах не было и намёка на доброту.

— Пока не понимаю. Расскажите.

Она положила перед ним тонкую чёрную папку. Егоров медленно протянул руку, открыл её, мельком пробежался взглядом по документам. Контракты, схемы, связи Лютого с чиновниками, подставные компании. Всё, что он тщательно скрывал годами.

Антон поднял глаза, и в них мелькнул интерес.

— Это… впечатляет, — сказал он. — Но что мешает мне просто взять это и использовать? Зачем вы здесь?

Милана улыбнулась, скрестив руки на груди.

— Потому что это только часть. У меня есть гораздо больше, но я не глупа, чтобы выкладывать всё сразу.

Он кивнул, признавая её ход.

— Продолжайте.

— Эти документы дадут вам возможность подорвать положение Лютого, — продолжила она. — Уничтожить его репутацию. Ударить по его власти.

Антон прищурился.

— Вы хотите, чтобы я убрал вашего мужа?

— Нет, — ответила она быстро. Она не была глупа. — Мне не нужно его уничтожать. Я хочу, чтобы он ослаб. А для этого нужно убрать кое-что другое.

Егоров склонил голову, словно внимательно изучал её.

— И что это?

Милана наклонилась ближе, её голос стал тише, но жёстче.

— Его слабость. Его "любимая игрушка". Моя сестра. Снежана.

На мгновение Егоров замолчал. Затем откинулся на спинку стула, его рот скривился в лёгкой усмешке.

— Сестра, — повторил он, словно пробовал это слово на вкус. — Милана, я должен признать, вы удивляете.

Она выпрямилась, сохраняя холодное выражение лица.

— Уберите её. Я хочу, чтобы она исчезла. Навсегда.

— Навсегда, говорите? — Его тон был насмешливым, но глаза оставались холодными. — И что я получу взамен?

Она указала на папку.

— Доступ ко всему, что вы видите здесь. Плюс новые возможности, если вы будете играть по моим правилам.

Егоров задумчиво потер подбородок.

— И почему же вы решили, что я должен поверить вам? Вы жена Лютого. Если я ошибусь и это окажется ловушкой, я потеряю больше, чем вы думаете.

Милана сжала губы. Она знала, что это вопрос времени. Егоров не глуп, он не доверяет никому.

— Потому что мне это нужноцйы, — наконец ответила она, её голос стал чуть громче, почти резким. — Лютый унизил меня как женщину. Он женился на мне, но спит с моей сестрой. Всё, что я хочу, — вернуть контроль и мужа.

Антон изучал её несколько долгих секунд. Затем снова бросил взгляд на папку.

— Хорошо, — сказал он. — Но учтите, Милана. Если вы меня обманете…

— Я знаю, — перебила она его. — У меня будут большие неприятности.

Она встала, оставив папку на столе, и посмотрела на него сверху вниз.

— Но я вас не обману. У нас одна цель.

Она развернулась и ушла, не дожидаясь ответа.

Егоров сидел, глядя ей вслед, и тонкая усмешка мелькнула на его лице.

— Интересно, — пробормотал он. — Очень интересно. Чтож…Уничтожить значит уничтожить. Я подумаю как это сделать и свяжусь с вами.

Милана сидела в своём кабинете, перебирая документы, которые она собрала для Егорова. В папке был каждый шаг Снежаны — её маршруты по дому, время прогулок в саду, расписание прихода врачей. Даже список охранников, которые следили за её сестрой, оказался здесь, с полными именами и должностями.

Снежана была под охраной Лютого, как под стеклянным куполом, но даже этот купол имел слабые места. Милана знала их все. Она изучала сестру долгое время. Следила, как Лютый почти ежедневно заходил к ней, как его внимание, его хмурые взгляды и редкие жесты показывали, кто для него важен.

И это была не она.

Каждый раз, когда Милана наблюдала за ними, в ней вскипала ненависть. К Снежане — за её хрупкость, за то, что она вообще осталась жива после своей жалкой попытки уйти из жизни. И к Лютому — за то, что он выбрал именно её.

"Ты — просто слабая, жалкая кукла. Без меня ты бы вообще не существовала," — мелькало в голове Миланы, когда она записывала очередную деталь из жизни сестры.

Милана знала, что Лютый никогда бы не позволил Снежане выйти из этого дома. Он закрыл её в золотой клетке, но эта клетка станет её тюрьмой навсегда.

Она собрала все материалы и отправила их Егорову.

На следующий день она получила сообщение.

"Принято. Всё идёт по плану."

Милана читала эти слова, сидя в своём идеально обустроенном саду. Чашка кофе стояла рядом, но она не притронулась к ней. Её пальцы нервно касались экрана телефона. Всё начиналось. Колесо закрутилось.

Но вместе с этим пришло и что-то другое. Сомнение.

Что если Егоров не справится? Что если он решит сыграть против неё? Милана знала, что такие люди, как он, играют только на себя. Их не волнует, кто союзник, а кто враг. Если он почувствует, что Милана ослабла, он не упустит шанс её раздавить.

Она сделала глубокий вдох и сжала телефон в руке.

"Не вздумай сомневаться," — сказала она себе. — "Ты слишком далеко зашла. И слишком умна, чтобы проиграть."

***

Лютый вёл себя странно. Милана следила за ним издалека. Его движения, обычно уверенные, казались более резкими, как будто его что-то беспокоило.

Милана замечала это. Он никогда не шёл к ней. Никогда не спрашивал, как у неё дела. Её ночи давно были наполнены пустотой, а сейчас он просто проходил мимо, как будто её не существовало.

И эта холодность в нём разжигала в ней ненависть ещё сильнее.

"Скоро ты будешь страдать," — подумала она, наблюдая, как он выходит из дома. — "Когда её не станет, ты почувствуешь, как это терять то, что тебе важно. Ты будешь пустым, как я."

Но вместе с ненавистью приходила странная радость. Милана чувствовала, что у неё появился шанс разрушить его счастье. И этот шанс был у неё в руках.

***

Милана вернулась домой поздно вечером. Она знала, что Лютый будет дома. Когда она вошла в гостиную, он сидел за столом, рассматривая какие-то документы.

Она подошла медленно, позволив каблукам громко отстукивать по полу. Он поднял взгляд, и их глаза встретились.

— Опять допоздна? — спросил он равнодушно.

Милана слегка улыбнулась, но в её глазах было что-то ледяное.

— У тебя тоже работы много, верно? — она наклонилась ближе, проводя рукой по спинке его кресла.

Лютый только прищурился, но ничего не ответил.

Она играла свою роль. Она сидела напротив него, разговаривала, улыбалась, но её мысли были далеко.

"Ты думаешь, что всё под контролем, да?" — думала она, глядя на его лицо, такое сильное и непроницаемое. — "Но скоро ты поймёшь, что ты тоже слабый. Ты тоже можешь терять."

Но в глубине души Милана снова почувствовала ту боль, которую старалась подавить. Его равнодушие. Его холодность. Он смотрел на неё, как на часть мебели. Как на женщину, которую он выбрал по расчёту, а не по желанию.

Она сжала кулаки под столом, чтобы не выдать себя.

"Ты не будешь равнодушным, когда потеряешь её," — мысленно шептала она.

Но вместе с этим в её сердце поселился страх. Что если всё пойдёт не так? Что если она проиграет?

Милана быстро поднялась, холодно попрощалась с Лютым и вышла из комнаты.

Она знала, что теперь её план не остановить. Всё зависело от Егорова. Всё зависело от того, сработает ли её ход.

И Милана понимала: она играет с огнём.

Глава 30

Я сидела у окна, наблюдая, как холодный январский ветер бросает тонкие ветви деревьев из стороны в сторону. Морозные узоры стекла напоминали мне о той хрупкости, которую я больше не могла игнорировать. Хрупкость моей души. Моя жизнь здесь — в этом доме — была ловушкой, из которой, казалось, не было выхода. Даже тогда, когда я решилась сделать последний шаг, Лютый снова вмешался. Он спас меня… Или обрёк меня на новое мучение? Я не могла этого понять.

— Опять сидишь в одиночестве? — его голос, низкий, спокойный, вдруг вырвал меня из размышлений. Лютый стоял в дверях комнаты, опираясь плечом о косяк. На нём была простая рубашка, чуть расстёгнутая у ворота, и тёмные брюки, но даже так он выглядел властно, как всегда. Его взгляд был цепким, оценивающим. Он умел читать меня без слов, и от этого становилось не по себе.

— Тебе не всё равно? — резко бросила я, не поворачивая головы. Мои пальцы бессознательно впились в край пледа, лежащего на коленях. Я хотела, чтобы он ушёл, чтобы оставил меня в покое. Но он, конечно, не собирался этого делать. Лютый всегда получал то, что хотел.

— Если бы мне было всё равно, ты бы сейчас не сидела здесь, живая, — ответил он сухо. Его голос был тихим, но за этим спокойствием скрывалось что-то острое, как лезвие ножа.

Я сжала зубы, чувствуя, как внутри закипает гнев. Конечно, он это напомнит. Конечно, он снова скажет мне, что я обязана ему жизнью.

— Лучше бы ты меня тогда не спас, — прошептала я, не осознавая, что сказала это вслух. Но в ту же секунду я услышала, как он сделал шаг в мою сторону. Его тяжёлые шаги глухо звучали по деревянному полу, пока он не остановился прямо за моей спиной.

— Никогда больше не говори такого, Снежана, — его голос был ледяным, но я чувствовала, как за этим холодом скрывается что-то ещё. Боль? Гнев? Я не могла понять.

Я резко повернулась к нему, вскипевшая ярость вытолкнула меня из оцепенения.

— Почему? Потому что это заденет твоё самолюбие? Потому что ты считаешь, что можешь играть со мной, как с игрушкой? — мои слова звучали громко, почти крик. — Ты купил меня, Лютый. Ты заплатил за меня, как за вещь. Как ты можешь требовать от меня чего-то? Как ты можешь говорить, что я не имею права хотеть уйти?

Я видела, как его челюсть напряглась, как мышцы под кожей его лица дернулись, но он не отступил ни на шаг. Его взгляд впился в меня, стальной страшный, но в нём было нечто новое. Что-то, что менялось, когда он смотрел на меня так.

— Ты правда думаешь, что для меня это было так просто? — его голос был низким, хриплым, почти угрожающим, но не от гнева. В этом голосе звучала тяжесть, словно он хотел сказать что-то важное, но не знал, как.

Я молчала, не зная, что ответить. Его слова выбили меня из колеи.

— Я сделал это не ради себя, — продолжил он. — Я знал, что ты не выдержишь в том доме. Я видел, что они сделали с тобой. И я бы сделал это снова, даже если бы ты меня ненавидела до конца своей жизни.

Его слова ударили по мне сильнее, чем я ожидала. Я отвернулась, не желая, чтобы он увидел, как мои глаза наполняются слезами.

— Ты женат на моей сестре, Лютый, — произнесла я, голос дрогнул, но я пыталась держать себя в руках. — Ты думаешь, что можешь быть героем, но ты ничем не лучше моего отца. Ты запер меня здесь. Ты не оставил мне выбора.

На какое-то мгновение он замер. А затем я почувствовала, как его руки мягко, почти осторожно, опустились мне на плечи. Я замерла, но не отодвинулась.

— Я знаю, что я сделал, — сказал он тихо. — И, наверное, я должен был держаться от тебя подальше. Но я не могу.

Я резко обернулась, его руки всё ещё лежали на моих плечах. Наши взгляды встретились. В его глазах была смесь решительности и какой-то странной, необъяснимой боли.

— Я не хочу, чтобы ты ненавидела меня, Снежана, — сказал он. Его голос был почти шёпотом, но каждое слово было чётким.

— Доверять? Тебе? — горькая усмешка сорвалась с моих губ. — Ты женат на моей сестре. Ты купил меня. Как ты вообще можешь это говорить?

— Я знаю, что не заслуживаю твоего доверия, — ответил он, глядя мне прямо в глаза. — Но я постараюсь это изменить. Ты не обязана прощать меня. Но, чёрт возьми, я не отпущу тебя. Никогда.

Его слова прозвучали как клятва. Моя грудь тяжело вздымалась, сердце бешено стучало, а воздух в комнате словно стал густым. Я почувствовала, как он притянул меня чуть ближе, его руки крепче сжали мои плечи. Он был слишком близко, и этот запах, этот жар его тела, заставляли меня терять контроль.

Лютый всегда умел лишать меня воздуха — его взгляд, глубокий и тёмный, будто видел меня насквозь, точно знал всё, что я чувствую. Я ненавидела это. Ненавидела его за то, что он знал, как подступиться ко мне, как разрушить стены, которые я так отчаянно строила.

- Господи…ты же мне никто. Ты даже не пытаешься стать мне другом и не был им никогда!

— Друг? — произнёс он насмешливо, с этим своим низким, бархатистым голосом, который отдавался у меня внутри будто раскат грома. — Нет, Снежана, я никогда не был твоим другом. И никогда не буду.

Он шагнул ко мне, а я рефлекторно отступила назад. Но моя спина упёрлась в стену, и теперь мне было некуда деваться. Лютый смотрел на меня так, словно уже победил. Его рука поднялась, пальцы легко коснулись моего подбородка, а затем он наклонился и, не дав мне времени возразить, накрыл мои губы своими. Поцелуй был сильным, жадным, почти грубым. Я задохнулась, мои руки упёрлись ему в грудь, но сдвинуть его хотя бы на сантиметр было невозможно.

Его горячие ладони сжали мою талию, притянув меня ближе. Я чувствовала, как его твёрдое тело прижимается ко мне, лишая возможности дышать или думать. Сердце колотилось, мои пальцы дрожали. Я ненавидела себя за то, что отвечаю на его поцелуй. Ненавидела, что моё тело предаёт меня.

Когда мои руки скользнули к его рубашке, я попыталась расстегнуть первую пуговицу, но он резко перехватил мои запястья и насмешливо усмехнулся. Одним движением он разорвал рубашку, пуговицы разлетелись в стороны. Я резко втянула воздух, но не успела ничего сказать, потому что его рука уже скользнула к моей спине. Лёгкое прикосновение, короткое движение — и молния моего платья медленно поехала вниз. Ткань соскользнула с плеч и упала к ногам. Я задержала дыхание, пытаясь сдержать охватившую меня дрожь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его взгляд скользнул по моему телу, задержавшись на груди, и в следующий миг его губы уже касались моей шеи. Горячие, влажные, требовательные. Моё дыхание стало рваным. Когда он обхватил мои соски губами и слегка сжал их зубами, я почувствовала, как ноги подгибаются. Звук, похожий на стон, сорвался с моих губ, прежде чем я успела его сдержать. Мои пальцы сами собой схватили его за затылок, притягивая его ближе.

— Ты дрожишь, — хрипло прошептал он, скользнув губами к моему уху. Его голос был низким, густым, пропитанным тем самым магнетизмом, который всегда заставлял меня терять контроль. — Это потому, что тебе нравится то, как я к тебе прикасаюсь.

Его слова заставили меня застыть. Я хотела возразить, но его руки уже нашли мои трусики. Одним уверенным движением он снял их, и я ахнула, почувствовав, как холодный воздух коснулся моего разгорячённого тела.

Лютый не дал мне опомниться. Его ладонь вновь скользнула к моей шее, обхватывая её крепко, но не больно, а пальцы другой руки мягко, но уверенно скользнули между моих ног.

— Ты такая мокрая, — сказал он, его голос был наполнен хищным удовольствием. Я не могла ответить, потому что в этот момент его пальцы нашли мой клитор и начали совершать медленные круговые движения. Тепло разливалось по всему телу, и я не могла сдержать стона, который вырвался из моего горла.

Мои бедра сами потянулись к его руке, требуя большего, но он тут же прекратил и посмотрел на меня.

— Смотри на меня, Снежана, — произнёс он, властно, но с какой-то странной мягкостью. — Я хочу видеть, как ты отзываешься на мои прикосновения.

Я открыла глаза и встретила его взгляд. Это был не просто мужчина — это был человек, который привык побеждать. И сейчас он побеждал меня. Каждый его жест, каждое движение его пальцев заставляло меня забывать обо всём, кроме него.

Я ненавидела себя за то, что не могу сопротивляться. Но с каждой секундой ненависть таяла, уступая место чему-то большему. И я уже не могла понять, кто из нас победил в этой игре.

Его пальцы продолжали двигаться уверенно и умело. Каждый круг, который он очерчивал на моём клиторе, заставлял моё тело предательски выгибаться навстречу ему. Я чувствовала, как жар охватывает меня изнутри, расползаясь по каждой клеточке моего тела. Мои руки невольно сжали его плечи, словно я пыталась найти точку опоры в этом вихре ощущений. Но опоры не было. Был только он.

— Ты так красиво дрожишь, Снежана, — хрипло произнёс он, его голос вибрировал где-то глубоко внутри меня. Я попыталась что-то сказать, но вместо слов из горла вырвался рваный стон. Он усмехнулся, довольный, и добавил: — Мне это нравится. И тебе тоже.

Он был прав, и это сводило меня с ума. Каждое его движение лишало меня способности сопротивляться, и я готова была орать…орать чтобы все это не кончалось…жалкая, дура жалкая. Но его взгляд, этот голодный, обжигающий взгляд, приковывал меня к месту. Даже если бы я попыталась убежать, я не смогла бы. Я была полностью в его власти.

Лютый переместился ниже, его губы скользнули по моей шее, а затем к ключицам. Тёплое дыхание обжигало кожу, когда он оставлял влажные, дразнящие поцелуи. Он двигался дальше, пока его губы не коснулись моей груди. Я резко втянула воздух, когда он снова обхватил губами сосок, слегка прикусив его. Это было слишком. Слишком интенсивно. Слишком неправильно. Моё тело выгнулось, требуя большего, даже несмотря на протестующий голос разума.

— Ты хочешь, чтобы я продолжил? — спросил он, подняв на меня глаза. Его голос звучал как рокот грозы, низкий и властный. Его рука продолжала изучать меня, пальцы осторожно проникали глубже, вдавливаясь в отверстие сначала первыми фалангами двух пальцев, вызывая новый поток стонов, которые я уже не могла контролировать.

Я отвернулась, закрыв глаза, но он тут же схватил меня за подбородок, заставляя снова посмотреть на него.

— Нет. Смотри на меня, — потребовал он. — Я хочу видеть, как ты сдаёшься мне.

С этими словами он резко потянул меня за бедра ближе к себе. Его движение было настолько уверенным и твёрдым, что я почувствовала, как моё тело полностью подчиняется его воле. Он был между моими ногами, и теперь я отчётливо ощущала его твёрдость, упирающуюся в меня и пальцы которые вошли глубже. Моё дыхание стало рваным, сердце стучало так сильно, что, казалось, сейчас вырвется из груди.

Его губы снова нашли мои, поцелуй был властным и жадным, словно он хотел забрать у меня остатки контроля. Пару толчков и я выгнулась, раздвигая ноги. Убрал руку, удерживая за бедро, второй расстегивая штаны и сдергивая их вниз.

И я уже не была уверена, что хочу сопротивляться. Его рука крепко сжала мою ногу. Когда я почувствовала его, горячего и твёрдого, его член уткнувшийся прямо в меня. Я выгнулась, подаваясь ему навстречу, несмотря на внутренний протест.

— Ты такая, — его голос оборвался, он закусил губу, будто не находя слов. Его пальцы крепче сжали мою талию, и я почувствовала, как он чуть сильнее прижимается ко мне. — ...Чёрт, такая идеальная.

Он медленно, почти дразняще, скользнул вдоль моего тела, позволяя мне прочувствовать каждый момент, каждую секунду ожидания. Я сжала его плечи, пытаясь хоть как-то удержаться в реальности, но она ускользала из-под ног. Всё, что оставалось, — это он. Лютый, мужчина, которого я ненавидела и... которому, как оказалось, не могла сопротивляться.

Когда он наконец вошёл в меня сильным толчком, я задохнулась, ощущая, как он разрывает это тонкое напряжение между ожиданием и реальностью. Это было слишком — слишком глубоко, слишком горячо, слишком правильно. Моё тело отозвалось мгновенно, спина выгнулась, а из груди вырвался протяжный стон. Лютый замер, его руки крепко удерживали меня за бёдра, словно он боялся, что я вырвусь. Но вырываться я не собиралась.

— Снежана, — хрипло произнёс он, глядя мне прямо в глаза. — Ты чувствуешь это? Чувствуешь меня…как я, блядь, хочу тебя, как меня раздирает от желания.

Я могла только кивнуть, потому что все слова застряли где-то в горле. Он начал двигаться, сначала медленно, но с каждым толчком набирая ритм. Толчки становились всё сильнее, глубже, жёстче. Я чувствовала, как его дыхание становится всё более прерывистым, а его хватка на моей талии только крепче. Он смотрел на меня, не отрываясь, и я видела в его глазах всё — силу, жажду, удовольствие и... что-то ещё. Что-то, от чего я не могла отвести взгляд.

С каждым движением моё тело отдавало ему всё больше. Я слышала наши звуки, которые наполняли комнату — его хриплое дыхание, мои стоны, которые я уже не пыталась сдерживать. Всё сливалось в одно целое, захватывая меня полностью, лишая разума.

Его движения становились всё быстрее, мощнее, заставляя меня терять ощущение реальности. Всё, что я чувствовала сейчас, — это его прикосновения, его жар, его дыхание, смешанное с моим. Каждое его движение казалось волной, накрывающей меня с головой, лишая воздуха и одновременно заставляя дышать чаще.

Я выгибалась навстречу ему, не в силах остановиться, мои руки блуждали по его спине, хватались за плечи, будто это могло дать мне хоть какую-то опору. Но я уже понимала — ничего не остановит этот момент, ничего не сможет вернуть контроль.

Лютый двигался сильнее, мощнее, с каждым толчком увлекая меня за собой, всё дальше и дальше к точке невозврата. Моя голова откинулась назад, и я почувствовала, как его губы снова коснулись моей шеи. Он дышал тяжело, будто ему самому не хватало воздуха, но его движения были чёткими, уверенными, словно он знал, что делает. Сильно, жестко, уверенно. Выдалбливая из меня оргазм.

— Снежана… — произнёс он моё имя, низким, хриплым голосом, и от одного этого звука моё тело напряглось. Я чувствовала, что приближаюсь к краю, за которым уже не будет ничего, кроме чистого, обжигающего наслаждения.

Моя грудь тяжело поднималась, дыхание стало таким рваным кажется сейчас задохнусь, а внутри всё сжалось в тугую пружину. Я знала, что ещё немного, и эта пружина сломается, выпуская всё напряжение, которое накапливалось во мне.

— Посмотри на меня, — произнёс он, и его голос будто пробился сквозь туман в моей голове. Я открыла глаза и встретила его взгляд. В нём было всё — желание, сила, жажда, но что-то в этом взгляде удерживало меня в реальности, привязывало к нему. Это был его способ показать, что я принадлежу ему здесь и сейчас.

И вдруг я почувствовала, как волна, жаркая и всеобъемлющая, захлестнула меня целиком. Моё тело выгнулось навстречу ему, воздух вырвался из лёгких громким рваным стоном, а пальцы судорожно сжали его плечи. Меня накрыло, ослепило, разодрало на куски. Я кончала так сильно, что болело внизу живота.

Он замер на секунду, а затем с силой притянул меня ближе, его движения стали хаотичными, но не менее мощными. Я слышала его дыхание, тяжёлое и хриплое, и видела, как его глаза закрываются, когда он тоже пересёк ту самую черту. Его тело напряглось, и он застонал низко, глухо, будто зверь, который наконец получил своё. Его руки сжали меня так крепко, что я почувствовала, как он буквально давит меня своей мощью.

Глава 31

Врач сидит передо мной. Нервно ёрзает на стуле, словно боится сказать что-то лишнее. Его руки сцеплены на коленях, он прокашливается, а я уже ощущаю, как начинает подниматься злость.

— Если что-то не так, говори сразу. Без ёбаных пауз.

Мой голос режет воздух, как лезвие. Он вздрагивает. Даже смешно. Эти люди, которые привыкли копаться в чужих телах, боятся сказать правду.

— Всё в порядке, — говорит он наконец, но в голосе слышится нотка осторожности. — Анализы хорошие, состояние стабильное. Но...

Он затягивает, и я сжимаю кулаки.

— Но что? — рявкаю я, нависая над ним.

Врач сглатывает и наконец выдыхает:

— Снежана беременна.

Эти слова падают, как бомба. На долю секунды я просто смотрю на него, не двигаясь. В ушах звенит.

Беременна.

Она. Беременна.

Снежана.

Моё дыхание сбивается, но я не позволяю себе показать это. Не перед ним.

— Ты уверен? — спрашиваю я, голос низкий, глухой.

Он кивает.

— Да. Анализы это подтверждают. Срок ещё маленький, но это точно.

Я отворачиваюсь, прохожу к окну. Вижу своё отражение в стекле: жёсткое лицо, прищуренные глаза. Но внутри всё иначе. Там... Там всё горит.

Мой ребёнок.

Я должен был почувствовать злость. Или раздражение. Хуй знает, что я ожидал услышать. Но вместо этого... Радость. Она накрывает меня, как волна. Такая сильная, что дыхание перехватывает.

Ребёнок. От неё.

Я стискиваю зубы, смотрю в окно, чтобы врач не видел моё лицо. Мне не нужна жалкая улыбка, которая сейчас ползёт на губы.

— Ещё кое-что, — говорит он осторожно, но я уже чувствую, что это не отменит того, что я сейчас услышал.

— Говори.

— Она принимает антидепрессанты. Их нужно постепенно отменять или заменить на более лёгкие, чтобы не навредить ребёнку. Это важно. Нельзя бросать резко, но и продолжать в том же объёме — тоже риск.

Я киваю. Это уже детали. Это можно решить.

— Я возьму это под контроль, — говорит врач, вставая. Его голос становится увереннее, видимо, решив, что я в порядке.

Но я не отвечаю. Я всё ещё стою у окна, смотрю в отражение.

Какого хрена я так радуюсь?

Я не ожидал этого. Я не знал, что могу так... хотеть чего-то. Хотеть кого-то. Но это... Это мой ребёнок.

Её ребёнок.

Когда врач выходит, я остаюсь один. Комната кажется слишком тихой, но внутри у меня буря. Я чувствую, как мои руки дрожат.

Снежана беременна.

Я закрываю глаза и вижу её. Её лицо. Её хрупкое тело, её глаза, которые смотрят на меня с ненавистью. Но сейчас это уже не важно. В её теле растёт жизнь. Наш ребёнок.

Я не позволю ей что-то сделать. Не позволю ей уйти. Теперь она привязана ко мне больше, чем когда-либо.

Горькая усмешка появляется на моих губах.

— Ну что, птичка? — шепчу я в пустоту. — Теперь тебе придётся жить. Для него. Или для неё.

Впервые за долгое время я чувствую себя победителем.

Мальчик или девочка? С её глазами или моими? Чёрт, даже эта мысль вызывает что-то дикое внутри меня. Её глаза… Синие, глубокие, с этой чертовой колкостью, которая сводит меня с ума. Или, может быть, её улыбка? Редкая, но… когда она появляется — настоящая.

Я не могу перестать думать об этом. О ребёнке.

Нашем ребёнке.

Я никогда не думал, что это возможно. Что мне вообще придёт в голову такая мысль. Что я буду хотеть кого-то ещё так, как я хочу её.

Но это не просто "кто-то ещё". Это будет часть её. Часть меня. Что-то общее. Что-то наше.

Эти мысли сводят меня с ума. Я почти чувствую, как в груди разрастается тепло. Неудержимое. Как будто мне стало мало власти, денег, силы. Теперь я хочу больше.

Ребёнок. Мой ребёнок.

Я поднимаюсь из кабинета, не давая себе времени на раздумья. Ноги сами ведут меня в её сторону. Я должен ей сказать. Чёрт, я хочу видеть её лицо, когда она узнает.

Я захожу в её комнату. Не стучусь. Никогда не стучусь. Это мой дом. Мои правила.

Она сидит у окна, как обычно. Бледная, хрупкая, но всё равно упрямая. Она смотрит на меня через плечо, её глаза холодные, настороженные. Всегда так смотрит. Как будто я враг, который пришёл разрушить её мир.

Но сейчас мне плевать на это.

— У нас будет ребёнок, — говорю я, и мой голос звучит громче, чем я планировал.

Она замирает. Её пальцы сжимаются на подлокотнике кресла. Пауза. Секунда. И я жду, что она скажет.

— Что?.. — её голос звучит сдавленно. Она смотрит на меня так, будто я только что сказал, что убил её собственными руками.

— Ты беременна, — повторяю я, улыбаясь. Улыбаюсь, потому что это не просто слова. Это правда. Это реальность, которая сводит меня с ума. — У нас будет ребёнок.

Но вместо того чтобы увидеть радость, я вижу ужас. Настоящий, неподдельный ужас. Её лицо меняется, глаза расширяются, как у загнанного зверя.

— Нет, — шепчет она, качая головой.

Я делаю шаг к ней, но она вскакивает, отступает назад, как будто я хочу её ударить.

— Нет! — её голос срывается на крик. — Нет, ты врёшь!

— Снежана… — начинаю я, но её истерика нарастает.

— Я не хочу этого ребёнка! — кричит она, её голос дрожит, глаза блестят от слёз. — Никогда! Я не стану матерью для ребёнка тюремщика!

Эти слова бьют в лицо, как пощёчина. Я замолкаю, тяжело дышу, чувствуя, как внутри всё переворачивается.

— Что ты сказала? — мой голос падает до опасного шёпота, но она не останавливается.

— Я не хочу этого ребёнка! — снова кричит она, слёзы текут по её щекам, но она даже не пытается их вытереть. — Я не буду рожать, чтобы он жил в тюрьме, как я!

— Это не тюрьма, — рычу я.

— Это тюрьма! — она бросает эти слова в меня, как ножи. — Ты тюремщик, Лютый! Ты сломал меня, ты держишь меня здесь, как пленницу! И теперь ты хочешь, чтобы я родила ребёнка, чтобы он тоже жил в этом аду? Никогда!

Каждое её слово режет меня. Она говорит это с таким отчаянием, что у меня темнеет в глазах.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я делаю шаг к ней, но она пятится назад. Её лицо — перекошенное, полное ненависти.

— Хватит, — говорю я, срываясь.

— Ты можешь контролировать всё, но не меня! — кричит она. — Не моё тело! Не моего ребёнка!

Я стискиваю кулаки, так сильно, что пальцы врезаются в ладони. В голове вспыхивает мысль: ударь её. Прекрати этот бред. Заставь её замолчать.

Я поднимаю руку, но тут же опускаю её. Чёрт. Я не могу.

Она смотрит на меня, дышит тяжело, как после бега. Её глаза красные от слёз, но в них горит ненависть.

Я просто стою, не зная, что сказать. У меня столько ярости, что кажется, я сейчас взорвусь.

— Ты передумаешь, — выдыхаю я наконец. Голос глухой, полный сдерживаемой злости. — Ты передумаешь.

Она смотрит на меня так, будто готова плюнуть в лицо.

— Никогда, — шепчет она.

Я отворачиваюсь и выхожу из комнаты, хлопнув дверью так, что стёкла в рамах звенят.

Внутри всё горит. Гнев. Злость. И ещё что-то, чего я даже не хочу называть.

Но одно я знаю точно.

Я не позволю ей избавиться от этого ребёнка.

Я выхожу из комнаты, хлопая дверью так, что стены, кажется, задрожали. Мне плевать. Пусть рухнет весь этот грёбаный дом. Всё, что у меня в голове, — её слова.

“Я не хочу этого ребёнка!”

“Тюремщик!”

“Это тюрьма!”

Эти фразы будто въелись в мой череп. Каждое слово разрывает меня на части, как осколки стекла, которые невозможно вытянуть из-под кожи.

Я иду по коридору, кулаки сжаты так сильно, что костяшки белеют. Грудь сдавливает от злости, от её ненависти. Оттого, что я не могу контролировать её, как контролирую всё вокруг. Она моя. Но с каждым её словом я понимаю, что она делает всё, чтобы остаться недосягаемой.

Не хочешь ребёнка? Не хочешь моего ребёнка? Хочешь, чтобы я ещё и это у тебя вымаливал?!

Я захожу в свой кабинет, но не могу оставаться в этом доме. Воздух кажется густым, будто мне не хватает кислорода. Везде она. Её запах. Её голос. Её крик.

Тюремщик.

Слова эхом звучат в голове.

Я хватаю ключи и выхожу из дома. Машина стоит, как всегда, у входа. Охранник смотрит на меня, но я киваю, показывая, чтобы не трогали меня. Он понимает, что сейчас лучше не задавать вопросов.

Я завожу двигатель, и рев мотора становится единственным звуком, который способен перекрыть всё, что крутится у меня в голове. Машина рвётся вперёд, колёса визжат по асфальту. Я жму на газ, как будто от скорости можно убежать от мыслей.

Но мысли не отстают.

Она передумает. Она передумает, и она вырастит этого ребёнка. Моего ребёнка. Потому что я не позволю ей иначе. Я не позволю ей уничтожить то, что она даже не понимает.

***

Ангар стоит в стороне от трассы, скрытый в густых зарослях деревьев. Я выхожу из машины, мои ботинки глухо стучат по бетонному полу, когда я захожу внутрь.

Вокруг всё, как обычно: охранники, в руках у одного из них автомат, у другого — нож на поясе. Все смотрят на меня, но никто не пытается задерживать взгляд. Никто не здоровается. Они знают, кто я, и знают, что лучше не попадаться мне под горячую руку.

В центре помещения стоит мой партнёр. Егоров.

Он разворачивается, и я встречаю его холодный, пронизывающий взгляд. Он — тот человек, который не показывает эмоций. Лёд. Но этот лёд я могу растопить одним словом, если захочу.

— Ты опоздал, — говорит он, усмехаясь.

Я молча смотрю на него, бросаю взгляд на стоящие неподалёку ящики. Они запечатаны, но я знаю, что внутри.

Оружие. Много оружия. В этот раз — что-то новое. Взрывчатка. Сложные компоненты, которые не отслеживаются. И партию хотят использовать для кого-то крупного.

— Мы уже обсуждали всё, — говорю я, подходя ближе. — Я не собираюсь разжёвывать то, что и так ясно.

Егоров хмыкает, делает шаг ближе.

— Условия изменились, — говорит он, склонив голову. — Новые поставщики хотят больше. Гораздо больше.

Я смотрю на него. Молчу. Его глаза пытаются выцепить в моём лице хоть что-то. Но я держу паузу, чтобы он сам почувствовал давление.

— Ты же понимаешь, — наконец добавляет он. — Если ты не согласишься, то эта партия пойдёт к другому.

Я смеюсь. Холодно. Коротко. Это смех человека, который держит весь мир под своим контролем.

— Егоров, — говорю я, делая шаг вперёд, почти вплотную к нему. Мой голос звучит тихо, но в нём сквозит сталь. — Ты забыл, с кем разговариваешь.

Один из его людей напрягся. Я чувствую это, даже не глядя в его сторону.

— Ты можешь пойти к кому-то другому. Но ты знаешь, что это будет твоей последней сделкой. Потому что, если я узнаю, что ты работаешь за моей спиной, тебя больше не будет.

Егоров молчит, но в его глазах что-то меняется. Он знает, что я не шучу.

— Твои условия — это бред, — продолжаю я. — Ты получишь столько, сколько я скажу. И не больше.

Он сжимает челюсть, но через несколько секунд кивает.

— Как скажешь, — бросает он, отступая.

Я поворачиваюсь к ящикам. Один из моих людей подходит ближе, проверяет их содержимое. Всё идёт, как нужно.

Глава 32

Я выхожу из ангара, и в голове снова всплывает её лицо. Снежана. Её глаза, горящие ненавистью. Её слова.

“Я не хочу этого ребёнка!”

Я стискиваю зубы, садясь в машину.

Чёрт. Чёрт, как же она умеет доводить меня.

Но она передумает. Я заставлю её передумать. Она даже не понимает, что это её спасение. Ребёнок. Наш ребёнок.

Я завожу двигатель, вдавливаю педаль газа и мчусь обратно, оставляя за собой клубы пыли.

Я знаю одно: я не позволю ей разрушить то, что она носит внутри.

Телефон зазвонил, когда я уже собирался сесть в машину. Я выдохнул, раздражённо посмотрев на экран. Охранник. Какого чёрта он звонит? Время позднее, встреча закончена, всё шло, как нужно. Я хотел домой. Хотел к ней. Хотел понять, что делать с этим всем.

— Да? — резко бросил я, прижимая телефон к уху.

Голос с другой стороны дрожал. Трясся так, что я едва различил слова.

— Босс… дом… — в трубке слышались шорохи и крики на фоне. — Пожар! Пожар в доме!

На секунду я застыл. Пожар? О чём он говорит? Мой дом?

— Что за херня?! — рявкнул я, вжимая телефон сильнее в ухо.

— Там… пламя… слишком быстро… Мы не успели…

— Кто там? — перебиваю, уже чувствуя, как внутри всё начинает сжиматься. Какой-то хищный холод пробежал по позвоночнику.

Тишина. Тяжёлое, прерывающееся дыхание.

— Босс… там Снежана. Она внутри.

Секунда. Одна единственная секунда. Всё вокруг застыло. Воздух встал. Я чувствую, как моя рука медленно опускается вместе с телефоном.

Потом внутри взрывается.

— Что, блядь, ты сказал?! — я почти рычу, снова прижимая телефон к уху.

— Мы… не можем добраться до неё… Пожарные… пламя слишком сильное…

Я не дослушал. Телефон вылетел из руки на пассажирское сиденье, а я сорвался с места. Машина ревёт, как бешеный зверь, когда я вдавливаю педаль газа до упора.

Снежана. Она там.

Гул мотора — это единственный звук, который заглушает хаос у меня в голове. Я лечу по трассе, машина мечется между другими, сигналю, срезаю повороты.

В голове только её лицо. Её голос.

“Я не хочу этого ребёнка!”

“Ты тюремщик!”

Её ненависть. Её крик. Её слёзы.

Я проклинаю себя. Проклинаю за то, что оставил её. За то, что уехал. Я должен был быть там. Я должен был убедить её, что всё будет иначе. Я должен был держать её рядом, а не бегать по встречам.

Почему я ушёл? Почему я позволил себе уйти?!

Я жму на газ сильнее. В груди всё сжимается от страха. Настоящего, липкого, панического страха. Того, которого я никогда не испытывал.

С ней не могло ничего случиться. Не могло. Не могло…

Глаза жгло от пота, от напряжения. Моё сердце колотится, как сумасшедшее.

— Держись, — шепчу я, не отрываясь от дороги. — Держись, слышишь, птичка? Я уже еду.

Только не уходи. Только дождись меня.

В голове мелькают картины. Она в кресле у окна, её тонкие пальцы, её бледная кожа. Её взгляд, полный ненависти, и в то же время такой уязвимый.

Сука, Снежана, ты не смеешь уйти. Ты не имеешь права.

Горло сжимается. Я даже не замечаю, как начинаю дышать всё быстрее, почти задыхаясь.

Впереди я вижу дым. Огромный, чёрный столб, поднимающийся в небо. Я понимаю, что это дом. Мой дом.

Я ещё сильнее вдавливаю педаль газа. Машина почти подпрыгивает на неровностях дороги.

Я успею. Я должен успеть.

Когда я подъезжаю ближе, сердце останавливается. Всё в огне. Пламя яркое, неистовое, языки огня лижут стены, взмывают в небо, будто хотят сжечь его до самого основания.

Там стоят пожарные, люди бегают, кричат, но я не слышу ничего. Только гул крови в ушах.

Я вылетаю из машины, бегу к дому.

— Она там! — кричу я. — Снежана там!

Ко мне подбегает один из охранников. Лицо его в саже, он что-то говорит, но я не слышу.

— Уйди с дороги! — ору я, пытаясь прорваться к дому.

Пожарные и охранники хватают меня за руки, удерживают. Я вырываюсь, почти ломаю руку одному из них, но их слишком много.

— Отпустите меня, ублюдки! — я рвусь вперёд, но меня держат крепко.

Мой взгляд бегает по толпе. Среди спасённых я ищу её лицо. Её тёмные волосы, её хрупкую фигуру. Но её нет.

— Где она?! — кричу я, обращаясь ко всем сразу. — Где Снежана?!

Один из пожарных подходит ко мне, пытаясь объяснить.

— Мы не можем войти, — говорит он, его голос тяжёлый. — Дом может обрушиться.

Я смотрю на него, не веря. Не понимая.

— Вытащите её! — рычу я. — Там моя женщина! Вытащите её!

Но он качает головой.

Я на коленях. Грязный, сломленный, в каком-то ебаном вакууме. Мир вокруг меня существует, но он словно размытый, чужой. Всё, что я вижу — это огонь. Чёртов огонь, который всё ещё пожирает дом.

Пламя взрывается, как живое, яркое, безжалостное. Оно гудит, ревёт, будто издевается надо мной, как гигантское чудовище, которое пришло уничтожить всё, что я хотел до адской боли.

Пожарные бегают вокруг, кричат, отдают приказы, но я ничего не слышу. Гул в ушах. Кровь долбит в висках. Единственное, что я понимаю — это то, что она там. Она. Снежана.

Чёртова женщина. Почему ты там?! Почему ты не выбралась?!

Один из охранников пытается мне что-то сказать. Я поднимаю голову, его губы двигаются, но слова не доходят. Я только вижу его испуганное лицо и понимаю, что он врёт. Он боится сказать мне правду.

И тогда я слышу. Крики. Чьи-то. Чёрт знает, откуда они берутся. Люди выносят тела. Кто-то командует, кто-то орёт на пожарных, чтобы они двигались быстрее, но все знают — дом умирает. Стены трещат, балки падают, как кости ломаются одна за другой.

Я вскакиваю на ноги, но меня снова хватают за руки.

— Отпусти, мразь! — рычу я, но меня держат. Один из пожарных орёт мне, что туда нельзя. Я слышу это, но не верю.

— Там ещё люди! Она там! — кричу я, ломая голос.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но они не отпускают.

Снежана. Она внутри.

И тут я вижу.

Люди выносят тела. Обгоревшие, до черноты. Их накрывают белыми простынями, но на одном из трупов простыня соскальзывает. Клочок светлых волос. Её волосы.

Меня будто ударили по лицу. Мой мозг не сразу понимает, но внутри что-то разрывается.

— Нет... — вырывается у меня шёпотом.

Моё сердце грохочет так, что я чувствую его в горле.

— Нет!!! — ору я, как бешеный, вырываясь из рук охранников.

Меня снова хватают, но я бью одного, другого. Бью с такой силой, что моя рука рассекает его лицо, и кровь летит брызгами. Я бью их, пока мои собственные костяшки не начинают трещать, пока кровь не стекает по моим пальцам.

— Сука!!! — я ору, как зверь, захлёбываясь воздухом. — Вытащите её! Найдите её! Она жива!!!

Меня удерживают, но я продолжаю драться. Грудь разрывается от крика, глаза горят, по лицу текут слёзы, которых я не замечаю.

Сука, Снежана! Не смей! Не смей оставлять меня!

Дом рушится. Балка с грохотом падает, огонь взлетает ещё выше, будто поглощает остатки.

И я знаю. Всё. Это всё.

Я падаю на землю, лицо в грязь, в пыль. Всё перед глазами чёрное, красное, оранжевое. Мои кулаки бьют по земле, пока руки не начинают ныть от боли.

— Снежана! — кричу я, разрывая голос.

Крик выходит из меня, как нечто живое, как нечто звериное. Это не просто боль. Это раздирающая, необъяснимая пустота, которая жрёт меня изнутри.

Она не может быть мертва. Она не может. Это невозможно.

Но внутри меня что-то шепчет: она ушла. Она ушла, оставив меня в этом грёбаном огне, который я сам разжёг. Она забрала мое счастье, моего ребенка…Блядь…я даже не успел побыть счастливым. Мне не положено…Мне только боль…смерть…Бляяяяядь!

— Сука… сука… — шепчу я, не зная, кого проклинаю. Её? Себя? Всех?

По щеке скатывается горячая слеза, сливается с грязью.

Я не могу её потерять. Не могу.

КОНЕЦ 1 КНИГИ

22.01.2025

ПРИГЛАШАЮ ВО ВТОРУЮ ЧАСТЬ

ЖДУ ВАС В МОЕЙ НОВОЙ ИСТОРИИ!

НОВЫЙ РОМАН ОТ МЕНЯ

О ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ, О БОЛИ, ОБ ИЗМЕНЕ!

Тебе за 40? Тебя предавали?

Ты знаешь, что это такое, когда по душе прошлись грязными ботинками?

Тебе сюда! Мы начнем сначала!

РАЗВОД. В 45 НАЧНУ СНАЧАЛА

Развод. Шок. Память, стертая на пятнадцать лет назад.

Она проснулась и подумала, что ей тридцать. Что её муж — всё тот же любимый мужчина. Что у них всё хорошо.

Но ему уже давно не до неё.

У него — другая.

А она — словно гостья в собственной жизни.

Светлана — успешный дизайнер, мать троих детей. Женщина, привыкшая держать всё под контролем.

Но одна авария стирает её память. И она думает, что всё ещё любит Вадима.

А он... соглашается притвориться мужем.

Из жалости? Или потому что чувства никуда не делись?

Станет ли ложь правдой? Вернётся ли любовь, если ты не помнишь, как тебя предали?

И сможет ли он снова удержать женщину, которую уже потерял однажды?

История для тех, кто знает, что жизнь не заканчивается в сорок. Она только начинается. С болью. С выбором. С настоящими эмоциями.

Читайте. Проживайте. Помните: каждая из нас может всё начать заново.

Конец