Конкурент отца. Он меня хочет (Как меня ебали)

Глава 1

Алена

Я протискивалась сквозь плотную толпу танцующих, чувствуя себя как селёдка в ночном гламурном аквариуме. Только вместо прохладной водички меня окружали горячие, потные тела и запахи, от которых хотелось зажать нос и гордо уйти в закат.

«Отдых», — фыркнула я про себя.

Да, технически я на побережье. Да, с подругами. Да, мы «отрываемся». Только вот я, видимо, проморгала момент, когда «отдых» стал означать «плавно терять рассудок под кислотный ремикс на Despacito».

Музыка долбила так, что мои поджилки буквально дрожали. Будто диджей решил лично вытрясти из меня душу басами. Запах алкоголя витал в воздухе сладковатым перегаром, а вишенкой на этом аромате были дешёвые духи — кто-то явно вылил на себя полфлакона, думая, что это их пропуск в высшую лигу обольщения.

Я закатила глаза и фыркнула, проталкиваясь локтями дальше. Ну и ночка!

Мысленно я всё ещё держалась за образ с шезлонгом, морским бризом и коктейлем с зонтиком. Увы, реальность щедро кидалась в меня не зонтиками, а толпой людей, светомузыкой и… неожиданной философской тоской.

А ведь я сейчас мечтала о трёх вещах: коктейле (хоть каком-нибудь, лишь бы холодном), диване (мягком, как облако) и минутке тишины, чтобы перестать притворяться, что мне весело. Потому что, если честно, мне было… ну такое.

– Номер пять, номер пять, – бубнила я себе под нос, лавируя между дверями и щурясь в полумраке.

Свет мигал, как будто электрик решил устроить дискотеку в аду. Интерьер тоже был... скажем так, вызывающий: зеркала, неон и какая-то дьявольская смесь барочной лепнины с дешевым техно.

Естественно, в лучших традициях моей блистательной везучести, я бодро толкнула не ту дверь. Ну а как иначе? Это же я…

Дверь скрипнула, и я влетела внутрь с таким видом, будто собиралась объявить: «Всем привет, я ваша звезда вечера!»

Ожидала увидеть диван, маргариту на столе, своих подруг, которые визжат и хохочут, как будто кто-то шепчет им анекдоты прямо в ухо. А получила… логово.

Нет, диван все-таки был. Правда, стоял он в углу. Тёмный, кожаный, словно вырезанный из фильма о мафии, обещающий что-то запретное и опасно-притягательное. Я невольно сглотнула.

Стол тоже имелся в наличии. Но на нем царил полнейший хаос: бумаги, бутылки, пепельница и пара стаканов — будто это был алтарь в честь похмелья.

Воздух тут был тяжёлым, как атмосфера на исповеди, только вместо свечей пахло виски, сигаретами и чем-то… мужским.

Адреналином? Тестостероном? Да кто разберет!

Этот запах защекотал ноздри, пробежал мурашками по спине, и я поймала себя на мысли, что он будит во мне что-то тёмное, любопытное, чего я сама в себе не ожидала.

А посреди всей этой мрачной картины стоял он.

Мужчина. Не просто крупный — мощный. Как будто вся комната сузилась до его фигуры. Широкие плечи, массивная грудь — от него будто шёл жар. Черная рубашка была расстёгнута сверху, достаточно, чтобы взгляд сам скользнул вниз, цепляясь за полоску кожи и татуировки.

Чёрные, резкие, с острыми линиями — не вычурные, а как будто вырезанные. Они не украшали, а предупреждали. Что-то в них было агрессивное, и это цепляло.

Я поймала себя на том, что просто уставилась. Разглядывала, будто надеялась понять, что за человек мог набить такое себе на грудь. Хотя, честно говоря, мне было всё равно. Хотелось прикоснуться. Узнать, как это — почувствовать их под пальцами.

Мужчине явно было за сорок. Но возраст не сбивал — наоборот, в нём была уверенность. Он стоял, как человек, который точно знает, чего хочет. А главное — знает, как это взять.

И глаза… Тёмные. Тяжёлые. Он смотрел на меня так, как никто до этого. Не изучающе — оценивающе. Как будто прикидывал, кто я такая, и что со мной можно делать. И в этом взгляде не было ни грамма удивления или недоумения. Только прямой, плотный интерес. Сдержанный, но такой явный, что внутри что-то потеплело — и сжалось одновременно.

Мужчина не улыбался. Просто стоял. И этого было достаточно, чтобы моё тело выдало себя с головой — дыхание сбилось, грудь заныла будто ей стало тесно в лифчике, и я невольно сжала пальцы в кулак, чтобы не потянуться к нему.

Так смотрят, когда уже все решили. Осталось только подойти.

Мужчина медленно склонил голову, не отрывая взгляда, и я почувствовала, как по шее пробежал жар — не от духоты, а от того, как эти глаза прошлись по мне, будто ощупывая каждый изгиб.

Мой внутренний голос завопил: «Алёнка, ты влипла!»

Но я тут же мысленно ответила: «Ну уж нет, я не из тех, кто теряется! Улыбочку, грудь вперёд, и давай выкручиваться!»

Губы сами растянулись в моей фирменной ухмылке — той, что всегда спасала меня в передрягах.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2

Баград

Сигара тлела в пепельнице, но вкус давно стал кислым, как моё терпение, пропитанное этим сраным днём. На столе стояла запотевшая бутылка виски — единственный свидетель того, как я ещё не сорвался к хуям.

Минут десять назад я выгнал партнёров из своей випки, оставив контракты на миллионы, которые буквально воняли грязными деньгами и вылизанными формулировками.

Нервы натянуты, как струны, в висках долбило, будто кто-то лупил молотком по башке изнутри, а внизу живота горело — мне нужна была баба. Не для болтовни, не для коктейлей, не для этих сраных деловых улыбок. Просто чтобы потрахаться. Грубо. Жёстко. Так чтобы через час не вспомнить её имени, а тело всё ещё пахло её духами.

Я мог щёлкнуть пальцами — и любая модель, любая эскортница в радиусе пяти километров уже бы облизывала губы перед входом. Но сегодня охрана тупила. Или специально выёживались. Не важно. Я был на грани, и если бы кто-то сунулся — разнёс бы тут всё нахуй.

И тут хлопнула дверь.

Я поднял голову — резко, как зверь, почуявший движение. В проёме стояла девица. Мелкая, дерзкая. Платье — если это можно было назвать платьем — еле прикрывало задницу. Ноги загорелые, длинные, будто созданы, чтобы их раздвигать.

Волосы — чёрт возьми, как будто она только что выбралась из чьей-то постели. Растрепанная. Глаза — большие, светлые, с наглой искрой, в которой читалась насмешка. И эта улыбка — как вызов. Не просит, не стесняется, не играет в покорную. Она знала, что её хотят. И кайфовала от этого.

Эскортница, сто пудов. Но не из тех пластмассовых кукол, что приходят с наигранным "ой, какой вы крутой" и дешёвыми ужимками. В этой было что-то живое, дикое, как у бродячей кошки — голодной, готовой вцепиться в глотку, если погладишь против шерсти.

От одного взгляда на неё жар поднялся из живота к груди, дыхание стало тяжёлым, как после трёх раундов в спарринге. В штанах шевельнулся член — не просто желание, а голод, грубый, животный, от которого хочется схватить её за волосы, бросить на стол и трахать, пока она не кончит.

– Ты кто, мать твою, такая? – прорычал я, и голос мой грохнул, как раскат грома, заглушая этот долбаный бит, от которого уже тошнило.

Девица замерла на месте, но не сжалась в комок, как эти перепуганные курицы, что пищат и прячут глаза, стоит мне рявкнуть. Нет, эта выпрямилась, грудь вперёд, подбородок вздёрнут, будто не просто в морду мне собралась заехать, а ещё и плюнуть сверху для комплекта. И это меня завело ещё больше, до дрожи в пальцах.

– Я... эээ, – начала она, но я даже слушать эту херню не стал, мне было пох, что она там мямлит.

– Ясно. Чё застыла тогда, кукла? – я шагнул к ней, чувствуя, как горло пересохло от дикой похоти, что уже лезла из всех щелей. От неё пахло чем-то лёгким, цветочным. И я уже видел, как зарываюсь носом в её шею, вдыхаю этот запах, пока мои руки рвут эту тряпку, что она называет платьем. – Заходи, раз пришла, или ты из тех, что сначала ломаются, а потом сосут за пару тысяч?

Она моргнула — не часто, не испуганно, а медленно, по-женски, будто вальяжная кошка, размышляющая, вцепиться тебе в лицо или дать себя погладить. А потом улыбнулась. Губы приподнялись мягко, будто она сейчас скажет что-то милое, но в глазах блеснула искра. Та самая. От которой у мужика внутри всё сжимается от желания.

– Минет? – переспросила она, и голос её стал мягким, как шёлк, но с такой загадочностью и тайным подтекстом, что я чуть не кончил от одного звука. – С радостью, милый. Снимай штаны быстрее, а то я вся горю…

Чёрт возьми, да она играет со мной, как с голодным псом, которому кинули кость. Не как девочка, которой велели. Не как эскорт, уставший за ночь. А как хищница. Хитрая, горячая, знающая себе цену.

Я оскалился, чувствуя, как внизу живота всё сжимается и плюхнулся на диван, раскинув ноги так, что ширинка чуть не треснула. Виски в башке гудело, но мне было насрать — я хотел ее, хотел прямо сейчас.

– Ну давай, покажи, на что способна, – прорычал я, хлопнув себя по колену. – И не вздумай тянуть, я ждать не люблю. Бери в рот и вперёд.

Она шагнула ближе, покачивая бёдрами так, что этот её платье — кусок ткани, мать его — задралось ещё выше, показывая полоску кожи над бедром, от которой у меня слюна во рту собралась.

Девица наклонилась и оказалась близко. Слишком близко. Я видел, как колышется её грудь, как вспыхивает азарт в глазах. Она провела пальцем по моей груди — лёгким, наглым движением, и я зарычал, чувствуя, как вены на шее вздулись. Схватил её за хрупкое запястье своей ладонью, сжал. Кожа у нее горячая, мягкая, как бархат, с бешено бьющимся пульсом у меня под пальцами.

– Быстрее, блять, – буркнул я, стиснув зубы. В голосе дрожала не злость — нет, нетерпение. Уже рисовал в голове картину: как она стоит на коленях…

– О-о-о, какой шустрый, – пропела она, вывернувшись из моей хватки с такой ловкостью, что я на секунду опешил, как пацан, которого обвели вокруг пальца. – Подожди секунду, надо подготовиться, милый.

Я откинулся назад, расслабился, глядя, как она тянется к столу и хватает бутылку виски. Думал, сейчас глотнёт, как все эти тёлки, чтобы смелости набраться перед тем, как встать на колени. Но эта дрянь вдруг берёт и выливает мне всё на башку!

Холодная жидкость хлынула по лицу, по шее, залила рубашку, пропитала воротник, стекла за шиворот, и я заревел, как зверь, которому всадили нож в брюхо. Виски жгло глаза, воняло, как дешёвый самогон, и я вскочил, сжимая кулаки.

Замер. На секунду. Просто чтобы понять — что, блядь, сейчас произошло.

У нее же глаза горели чистым бешенством вперемешку с азартом. Улыбалась. Широко. Так улыбается стерва, когда знает, что перешла грань.

– Ты чё, мать твою, творишь?! – рявкнул я.

Эта сучка даже не вздрогнула. Швырнула пустую бутылку обратно на стол — небрежно, демонстративно. Не попала ровно, и бутылка покатилась, с глухим стуком опрокинулась на бок. Бульк — и остатки виски разлились прямо на бумаги.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Контракты, мать их, на миллионы, вылизанные юристами до последнего нуля, теперь превращались в мокрую кашу.

– Ой, прости, рука дрогнула! – пропела она, хлопая ресницами, и отступила к двери, покачивая задницей, будто дразня меня ещё сильнее. – Это, наверное, от волнения, ты ж такой... горячий, прям огонь.

Горячий. Да я сейчас сгорю, сука.

Я шагнул к ней — тяжело, угрожающе, кулаки уже были сжаты до боли, ногти врезались в ладони. Весь мокрый, насквозь, рубашка прилипла к спине. Сердце колотилось, как бешеное. Я смотрел на неё, как на добычу.

Она метнулась к выходу — лёгкая, быстрая, и, зараза, уверенная. Не как жертва — как воровка, что уходит с твоей душой в кармане.

– Спасибо за вечер, волчара! – крикнула, смеясь, и кинула через плечо: – Пришли мне счёт за химчистку!

Дверь хлопнула, отозвалась в висках, как выстрел.

А я остался стоять — мокрый, злой, выведенный из себя до предела, с испорченными контрактами и дымящимся стояком.

Заорал, срывая горло, так, что стены задрожали:

– Найдите эту суку! – обращаясь к охране, к воздуху, ко всем чертям, – Я её сначала выебу, а потом убью!

Голос сорвался, сел в один миг. Боль в гортани резанула, но было похуй. Я уже не человек — я зверь. Эта мелкая дрянь оставила меня не просто злым — возбуждённым, как никогда.

Кровь кипела в жилах, в ушах звенело, как после трёх раундов на ринге.

Я пнул стол — со всего маха, с яростью. Он сдвинулся, затрещал, чуть не развалился, бутылки снесло на пол.

Она уделала меня. Меня, Баграда, который держит полгорода за яйца, подписывает сделки с такими акулами, что другим и не снилось, и раздавит любого, кто посмеет встать на пути!

Виски стекало по шее, холодное, липкое. Бумаги размякли. А я стоял… стоял и всё ещё чувствовал её запах. Её дерзость. Этот взгляд — насмешливый, вызывающий, сладкий, как яд на языке.

Найду её — и ей пиздец. Выверну весь этот сраный город наизнанку, но найду.

Глава 3

Алена

Я вылетела из той випки, как будто за мной гнался черт на байке. Сердце колотилось где-то в горле, стучало в висках, отбивало тревогу в рёбрах, а ноги сами несли меня сквозь толпу. Я не бежала — летела. Как чемпионка по спринту, только без кубка, без медали, с одним вопросом в голове: какого хрена я вообще туда полезла?

Музыка долбила в уши — этот дурацкий клубный бит, от которого мозги плавятся, но я слышала только его рёв за спиной — хриплый, звериный, будто не человек, а волчара выл в полнолуние:

– Найдите эту суку! Я её сначала выебу, а потом убью!

Боже, он ведь реально это крикнул. Не шёпотом. Не в ухо. Он проревел это на весь зал, как безумный альфа-самец, которому поцарапали машину — только вместо машины была его больная мужская гордость. И вот скажите мне, за что?!

Меня передёрнуло. Этот тон — он не шутил. Ни капли. Он был из тех, кто действительно сделает. Причём начнёт не с самого приятного. Я всерьёз не хотела проверять, что из этого списка он выполнит первым — или, хуже, в каком порядке.

У выхода я буквально протиснулась между телами и вывалилась на улицу. Остановилась, тяжело дыша, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Платье задралось в процессе спринта, я поспешно его дёрнула вниз, почти со злостью — как будто оно было виновато в том, что я сейчас похожа на участницу реалити-шоу «Выжить в аду».

Я злилась. По-настоящему. Злилась на этого здорового мужика, с глазами, которые сверлили меня, как рентген, жадно, грязно, будто он уже мысленно разложил меня на том столе.

Чёрт, он был огромный. И страшный. И почему-то до дрожи сексуальный — да, я это признаю. Грубый, дикий, как буря, как волк перед прыжком. Но эта химия — она из разряда тех, которые не спасают, а губят. И нет, спасибо, я не из тех дур, которые путают страх с влечением.

Когда он схватил меня за руку, у меня внутри всё сжалось. От страха — в первую очередь. Но и от ужасающей притягательности этого незнакомца. А потом накатила злость. Такая яростная, чистая, кипящая.

Он что, серьёзно думал, что может ТАК разговаривать со мной? Что я проглочу это, опущу глаза и поблагодарю за внимание?!

Я достала телефон, пальцы дрожали — то ли от адреналина, то ли от паники, что он вот-вот вылетит из клуба, как торпеда, и продолжит свой трешовый перфоманс уже на улице. Открыла чат с девчонками, быстро накатала:

«Сорри, не приду, экстренно сваливаю. Объясню позже.»

Ленка, ясное дело, сейчас начнёт засыпать вопросами, но я не в том состоянии, чтобы рассказывать, как меня чуть не затащили в порнохоррор с финалом в стиле «убийство членом». Это, блин, не просто вечер пошёл не по плану. Это вечер пошёл по… одному месту.

У входа поймала такси — какой-то потрёпанный седан с вмятиной на двери, — плюхнулась на заднее сиденье и выдохнула так, будто только что вынырнула из-под воды.

Клуб остался позади, исчез за поворотом, как чёрная дыра, в которую меня едва не затянуло. Водитель что-то буркнул про погоду — типичная вежливость, но мне было плевать. Я кивнула, уставилась в окно и в сотый раз прокрутила в голове этот позорный, дикий, абсурдный момент.

– Ну и влипла же ты, Аленка, – пробормотала я, усмехнувшись криво. – Зато будет что рассказать внукам. Если, конечно, доживу.

Но больше всего меня бесило не то, что я испугалась. А то, как он вообще со мной разговаривал. С тем самым тоном, который ты услышишь только от человека, уверенного, что ты — вещь. Объект. Тело.

«Бери в рот и вперёд».

Серьёзно, мужик?! Что я ему, девка на час? Шлюха? Сервис для удовлетворения его извращенных фантазий? С каким женщинами он вообще до этого общался?!

Так и чесались руки влепить ему по наглой морде, но я сдержалась. Как героиня, мать его. Не потому что боялась — хотя, да, боялась — а потому что знала: если полезу в открытую, он не остановится.

И вылить ему виски на голову — это был мой акт мести. Маленький, жалкий, но чёртовски достойный, на мой взгляд. Пусть теперь думает, что я не только шлюха, но ещё и психопатка с поганым чувством юмора. Отличный штрих в его бредовом восприятии женщин.

И пусть теперь подавится своим бешенством. Пусть сгорит от злости. Но, чёрт побери, лишь бы он меня больше никогда не нашёл. Потому что, если он меня все же найдет… ну, тогда я точно влипну по-крупному.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4

Прошла неделя, и я уже почти стёрла из памяти тот безумный эпизод в клубе. Ну, окатила я какого-то гориллоподобного мужика виски, оставила его мокрым, матерящимся и, судя по всему, готовым разнести полгорода, чтобы меня найти — подумаешь, мелочь! Ну, с кем не бывает, да? У каждого есть история, которую лучше не пересказывать на семейных ужинах. Особенно, если ты не хочешь, чтобы бабушка начала читать молитвы прямо за столом.

А он пусть себе орёт где-нибудь в своём пафосном пентхаусе или на криминальной вилле с золотыми унитазами и охраной по периметру. Я-то дальше пошла жить. Мир, как бы это ни льстило его эго, не крутится вокруг альфа-самцов с лапищами, как у бурого медведя, и голосом, от которого у людей срабатывает инстинкт «беги или умри».

По крайней мере, я себя в этом убедила, хотя пару раз ночью просыпалась в поту, представляя, как этот волчара хватает меня за горло. Но это мелочи, нервы, ничего серьёзного.

Тем более, реальность так завертелась, что времени вспоминать про «волчару» уже не было. Всё внимание пожирала свадьба. И не просто какая-нибудь там! А свадьба моей лучшей подруги Кати… и моего отца. Да, мой психолог до сих пор захлёбывается от восторга, если что.

Три года назад Катя, с которой мы делили всё — от сплетен до туши для ресниц, — влюбилась в моего отца. Я тогда ничего не знала — ни про их тайные встречи, ни про жаркие ночи, ни про то, что она сбежала, беременная его ребёнком, оставив меня в неведении.

Они злились друг на друга, как два упрямых барана, хотя стоило просто поговорить. Когда правда всплыла, я чуть не разнесла свой гостиничный номер от обиды. Мы с Катей тогда поругались и перестали общаться.

Как пережить, что твоя подруга врала тебе в лицо, а отец оказался ловеласом?

Но время лечит, и вот теперь она становилась моей мачехой. Официально. Странно? Ещё бы. Но я была рада — они оба заслужили хоть каплю счастья после всей этой карусели из слёз и примирений.

День свадьбы был как картинка из журнала: белые шатры раскинулись на берегу моря, цветочные арки из роз и пионов вились над дорожками, пахло солнцем и шампанским, которое официанты разносили на серебряных подносах.

Катя в длинном кружевном платье, что струилось по её фигуре, выглядела так, что я чуть не разревелась — я, которая обычно была крепче бетона.

Папа, в тёмно-сером костюме с галстуком цвета стали, был непривычно расслабленным и даже улыбнулся пару раз — для него это мировой рекорд, учитывая, что он обычно хмурится, как будто мир ему должен миллион.

Я стояла в своём платье подружки невесты — сливовом, без лямок, с открытыми плечами и вырезом, который подчёркивал грудь ровно настолько, чтобы не выглядеть вульгарно, но заставить мужиков оглядываться. Волосы я выпрямила, не став заморачиваться с прической. Улыбалась, как дура, поднимала бокалы за «любовь и взаимопонимание» — и тут всё пошло наперекосяк.

Сквозь одну из цветочных арок, с корзиной роз в руках — явно не по своей воле, судя по кислой мине, будто он проглотил лимон целиком, — вошёл он. Тот самый мужик из клуба.

Здоровый, как шкаф, в дорогущем темном костюме и с щетиной, делавшей его похожим на бандита из девяностых.

За ним шагали два громилы в чёрных пиджаках — охрана или его стая, не иначе, с рожами, будто их только что выпустили из клетки.

Моё сердце пропустило удар, замерло, а потом забилось так, будто решило пробить мне рёбра.

– О, нет, только не это, – вырвалось у меня шёпотом, и в следующую секунду я уже ныряла под ближайший стол, чуть не расплескав шампанское по полу.

Край скатерти упал за мной, как занавес, прикрывая меня, словно плащ-невидимка. Я сидела на корточках, прижав колени к груди, и пыталась не задыхаться от волнения, ужаса и — что хуже всего — какого-то странного восторга.

Дышать старалась тише, хотя лёгкие горели, как после пробежки. Этот волчара — здесь? На свадьбе Кати и папы? Да что он вообще забыл на нашем празднике?

Я осторожно приподняла краешек скатерти, выглянула одним глазом и тут же пожалела: он стоял посреди зала, и цепким взглядом сканировал толпу, как хищник, который чует добычу. Его глаза — тёмные, горящие, с этой дикой искрой — пробежались по гостям, и я готова была поклясться на всех своих туфлях, что он ищет меня. Меня, Алену Соколинскую, которая неделю назад оставила его мокрым и орущим.

– Чёрт, чёрт, чёрт, – шептала я, ползком пробираясь к следующему столу.

Надо было бежать в туалет, и срочно. Желательно с дверью из стали. И, может, со священником. Там хоть можно запереться, а вот эту скатерть, он мог бы задрать одним рывком.

Я рванула мелкими перебежками, прячась за спинами гостей — тётя Нина в своём розовом платье-парашюте чуть не задела меня локтем, а дядя Саша чуть не наступил мне на ногу.

Один раз я едва не врезалась в официанта с подносом — худого парня, который таращился на меня, как на привидение.

– Извините, спасаю жизнь, – пробормотала я, увернувшись, и продолжила свой путь к спасению.

Он всё ещё стоял там, этот зверь в костюме, и я видела, как его челюсть напряглась, как будто он вот-вот зарычит. Рука сжала корзину так, что лепестки посыпались на пол, и я представила, как он хватает меня этими лапищами — грубыми, сильными, с венами, что выпирали под кожей, как тросы. Как прижимает к себе, жарко дышит в шею, и…

СТОП.

Чёрт, Алена, что с тобой не так? Он тебя чуть не прибил. Он тебя оскорбил. Принял за шлюху. Это не «сильно влюбился и не знает, как признаться» — это угроза.

Но от одной мысли о его руках у меня по спине побежали мурашки, а внизу живота что-то сжалось, как будто я хотела узнать, что будет, если он меня поймает. Нормальные девчонки бегут от таких, как от чумы, а у меня, похоже, вместо инстинкта самосохранения — чёртово любопытство и что-то тёплое, чему я не хочу давать названия.

И всё же… я помнила, как остро пах его парфюм — терпкий, горьковатый, мужской до безумия. В нём было что-то дикое. Опасное. Но… притягательное.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Чур меня, чур!

Ну конечно, он не забыл меня — кто забудет девку, которая вылила тебе виски на башку и сбежала, оставив тебя мокрым беситься перед всей своей охраной?

А я, наивная идиотка, надеялась, что он утопил свой гнев в бутылке, нашёл себе бабу на ночь и вычеркнул меня из памяти.

Ох, Аленка, ты влипла по уши. Если он меня найдёт, его угроза превратится из пьяного рыка в чёткий план на вечер, и что-то мне подсказывало, что свадьба Кати и папы — не место выяснять, начнёт он с первого пункта или сразу перейдёт ко второму.

Глава 5

Баград

Я сидел в своём кабинете, злой, как чёрт, и неудовлетворённый, будто меня неделю держали на цепи без жратвы и баб, а потом ещё и пнули под рёбра.

На столе передо мной валялся пустой стакан, рядом пепельница, заваленная окурками. В воздухе висела тяжёлая вонь табака, пропитавшая всё — шторы, кожу кресла, мои прокуренные лёгкие.

За окном темнело, дождь хлестал по стёклам, но свет я не включал — мне хватало багрового огня, что полыхал внутри и перед глазами, сжигая всё, что ещё оставалось от моего терпения.

В башке, как заезженная пластинка на старом проигрывателе, крутился один образ — эта мелкая дрянь, что облила меня виски в том сраном клубе и оставила мокрым и возбужденным.

Неделя прошла, а я до сих пор не мог выкинуть ее образ из головы, будто она вцепилась когтями мне в кожу и не отпускала. Её запах — лёгкий, цветочный, с тёплой ноткой, как дорогой крем. Эти наглые глаза — серые или какие там, я не разглядел в том полумраке, — смотрели на меня, как на мусор под ногами. И эти бёдра — мать их, эти бёдра под платьем, упругие, загорелые, я хотел раздвинуть их прямо там, на том вонючем кожаном диване.

Имя её я не знал, и это жгло меня сильнее, чем сигаретный дым в горле. Она была навязчивой фантазией, что дразнила меня каждую ночь, пока я ворочался на простынях, с сжатыми до боли кулаками, и представлял, как нахожу её. Как прижимаю к стене, рву это её платье к чёртовой матери, впиваюсь в ее губы — грубо, жёстко, пока она не начнёт стонать мне в рот…

Эта мелкая дрянь посмела меня унизить. Того, кто выгрыз своё из грязи — из портовых складов, где в девяностые грузил ящики с левой водкой, из драк, где мне ломали рёбра, а я вставал и бил в ответ, из ночей, когда спал с ножом под подушкой. А она, эта девка с бутылкой, уделала меня за пять секунд и свалила, оставив меня мокрым и орущим перед всей охраной, как какого-то лоха. И я хотел её наказать. Вернуть себе то, что она у меня украла — моё достоинство, мой покой, мою чёртову голову.

Охрана рыскала по всему побережью — от Сочи до Геленджика, перетряхивала клубы, вытрясала мозги из барменов, вышибал, каждого урода, кто мог её видеть. Я дал им неделю — найти эту суку или вылететь к чёрту с моей службы с пинком под зад.

Каждый день Серый заходил с пустыми руками, и я орал на него так, что стекла звенели, а он только морщился, как побитая собака. Ноль. Ни следа, ни имени, ни зацепки. Она словно растворилась в солёном воздухе, как дым от моей сигареты. Но я не из тех, кто сдаётся.

Дверь скрипнула, и я резко вскинул голову, сжав кулаки так, что костяшки хрустнули и побелели. В кабинет вошла Лариса, моя помощница — худая, как швабра после голодовки, в строгой юбке до колен и с этими её очками, что вечно сползали на кончик носа. Не в моём вкусе — слишком костлявая, слишком правильная, как училка из средней школы, но мозги у неё варили, как швейцарские часы, и за это я ей платил больше, чем она стоила. Она стояла у стола, уставившись в свой планшет, и даже не подняла глаз, когда заговорила.

– Баград Рустамович, – начала она своим ровным, почти механическим голосом, – напоминаю, через неделю у Романа Андреевича Соколинского свадьба. Вас пригласили. Надо бы ответить, он уже звонил дважды, спрашивал, будете ли. Подарок тоже надо выбрать, а то…

– Нахрен мне это не упёрлось, – перебил я, рыкнув так, что она вздрогнула и чуть не выронила свой чёртов планшет на пол. – Какая, мать его, свадьба? Пусть этот мудак сам себе цветочки нюхает и бабу свою трахает на здоровье. Пошли букет побольше да бабок отсыпь, я туда не поеду.

Я откинулся в кресле, оно скрипнуло подо мной, а пальцы сжали подлокотники так, будто это было чьё-то горло — желательно Соколинского, этого вылизанного хрена, которого я хотел придушить с первого же дня, как он тут нарисовался. Этот козел — с его отелями, яхтами и этой поганой ухмылкой, от которой у меня кулаки чесались, — вполз в мой город, как таракан на кухню, и теперь лез мне поперёк дороги, как будто тут его ждали с красной дорожкой.

Терпеть его не мог. Этот выскочка, нарисовался с вагоном бабок и связями, купил участок у порта и принялся строить свой первый отель прямо под моим носом. Я двадцать лет держу этот город в кулаке — начинал с мелких поставок через порт, потом выкупил склады, наладил грузы из Турции, выбивал каждый контракт зубами, пока местные крысы грызлись за объедки. А он, этот лощёный ублюдок, думает, что может вот так ввалиться сюда и забрать кусок моего пирога?

Чего, спрашивается, он вообще сюда приперся? Сидел бы в своём городе — пил бы коктейли на своих яхтах, трахал бы своих баб и не лез в мой город, который я выстроил с нуля. Но нет, мало ему купленного отеля, он пошел дальше, начал копать под мои контракты — слухи пошли, что он подмазал кого-то в мэрии, чтобы перехватить поставки на стройки, которые я контролирую.

А в прошлом месяце до меня дошло, что он разевает пасть на мои склады — те самые, что я выкупил пять лет назад за бесценок, когда они стояли пустые после банкротства какого-то лоха, и превратил в золотую жилу. Он думал, что может сунуть свои поганые лапы в мой бизнес, размахивая бабками и своей белозубой улыбкой, и я просто отойду в сторону? Да я его скорее в море утоплю с камнем на шее, чем отдам хоть ржавый гвоздь из того, что мне принадлежит.

И вот теперь этот гад ещё и на свадьбу меня позвал — прислал приглашение на какой-то глянцевой хрени с золотыми буквами, будто я офисный хлыщ. Думал, что если поманит меня шампанским и своей сраной церемонией, я побегу к нему с поклоном, как пёс за костью, виляя хвостом? Да пошёл он в жопу со своими приглашениями, со своими цветочками и тостами за любовь.

Я чуть не сплюнул прямо на пол, вспоминая, как Лариса зачитывала мне эту чушь про «честь присутствия» — у меня своих дел по горло, и половина из них связана с тем, чтобы этот выскочка убрался из моего города, пока я ему башку не проломил. Найти эту девку, что облила меня виски, преподать ей урок, а заодно и Соколинскому показать, что он зря сюда полез, — вот что у меня в голове, а не его белые шатры и пьяные танцы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лариса кивнула, привычная к моим вспышкам, пробормотала что-то вроде «хорошо» и повернулась к двери, но тут та с треском распахнулась, чуть не слетев с петель. В кабинет ввалился Серый — моя правая рука, здоровый, как бык на стероидах, с рожей, будто его топором рубили в пьяной драке, и глазами, что блестели, как фары в ночи. От него воняло бензином, пивом и потом, куртка была мятая, как будто он спал в ней неделю, но я знал этот взгляд — он принёс что-то стоящее.

– Нашли, – радостно выпалил он.

Глава 6

Я оскалился, чувствуя, как внутри всё вспыхнуло — злость, предвкушение, похоть, как будто кто-то плеснул бензина в костёр. Наконец-то, мать её. Семь дней поисков, семь дней пустоты, когда я орал на охрану, швырял стаканы об стену. А теперь она у меня в руках — или почти в руках, и от этой мысли кровь в жилах зашипела, как масло на раскалённой сковороде.

– Ее профиль в соцсетях, – пробасил Серый.

Подался вперёд, вырвал планшет из его рук, и впился глазами в экран, как голодный волк в свежую добычу. Фото — она, точно она, ни тени сомнения.

Первое, что попалось на глаза, — она в купальнике, чёрт меня дери, таком, что он еле держится на её сиськах, обтягивая их так, что я видел каждый изгиб, каждую ложбинку, будто она стояла передо мной голая один на один, а не на каком-то сраном пляже. Вода стекала по её телу, капли блестели на загорелой коже, как бриллианты на солнце, и я уже представлял, как слизываю их языком.

Пирсинг в пупке сверкнул, как вызов — мелкая железка, дешёвая побрякушка, а цепляла так, что я аж зарычал, низко, гортанно, будто зверь, которого дразнят красной тряпкой перед мордой. Ещё одно фото — в коротком платье, таком, что задралось бы до ушей от одного шага.

Желание ударило в башку, как молния в сухое дерево, жаркое, резкое, и тут же вспыхнула ревность — едкая, как кислота, что разъедает железо.

Кто, мать его, ещё пялится на эти фотки? Сколько уродов уже облизали её глазами, сидя в своих вонючих норах, дроча на неё, пока я тут сижу с пустыми руками, как последний лох? Я представил их, и меня затрясло от злости, от мысли, что кто-то ещё смеет на неё смотреть.

Она моя — моя, и точка, — и я никому её не отдам, даже если придётся вбить ей это в голову. Прокрутил ниже, и тут меня как током долбануло — фамилия. Соколинская. Алена Соколинская.

– Да ладно, – буркнул я, не веря в такую удачу, и голос мой сорвался на хрип. – Это что, дочь Соколинского?

Серый кивнул, стоя у стола, как пёс, что притащил кость хозяину, и выжидающе уставился на меня своими глазами.

Я полез проверять, с каким-то диким, почти мальчишеским предвкушением, как пацан, что нашёл спрятанный эротический журнал в отцовском гараже. Листал её профиль на этом чёртовом планшете, как одержимый, — фотки с пляжа, подписи про «лето и свободу», дурацкие смайлики, ссылки на подружек, и всё сходилось, как пазл, от которого у меня кровь в жилах закипела. Эта мелкая дрянь — дочка моего конкурента.

Откинулся на спинку кресла, и оно вновь скрипнуло подо мной, а ухмылка растянула губы — злая, хищная, с привкусом мести, от которой зубы сверкнули в полумраке кабинета, как у волка перед броском. В голове уже крутился план — грязный, горячий, от которого у меня в штанах всё напряглось, а ладони вспотели.

Я представлял её на этой свадьбе — в каком-нибудь платьишке, что обтягивает её, как вторая кожа, с этими глазами, что бросают мне вызов, даже когда она боится. Я найду её там, среди всех этих цветочков, белых шатров и шампанского, прижму к стенке, пока её папаша будет тосты поднимать за свою новую бабу, и покажу ей, что бывает с теми, кто так дерзко себя ведёт со мной.

– Лариса, – рявкнул я, и голос мой прогремел, как выстрел из обреза, эхом отскакивая от стен кабинета. Она вздрогнула, её тощая фигура замерла, очки блеснули в тусклом свете лампы, и я заметил, как она сглотнула, будто почуяла, что сейчас начнётся буря. – Я иду на эту свадьбу. Готовь костюм и охрану. Два человека, не больше — не хочу пугать гостей раньше времени. Все свободны.

Помощница моргнула ещё раз, её губы дрогнули, но она промолчала — знала, что спорить со мной, когда я в таком настроении, всё равно что лезть под грузовик на полном ходу. Серый тоже кивнул, буркнул что-то вроде «понял» и потопал за ней.

Дверь щёлкнула за ними, и я закрыл глаза, чувствуя, как ухмылка становится шире, почти до ушей, а жар растекается по венам, от шеи до паха. Скоро она будет моя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 7

Алена

Я влетела в туалет, как будто за мной гнался не просто мужик, а целый отряд спецназа с собаками и гранатами. Дверь хлопнула за спиной, я прижалась к ней всем телом, будто могла остановить этим натиск судьбы. Сердце бухало где-то в районе горла, сбивая дыхание, руки дрожали, как будто я только что переплыла океан… в платье и на каблуках.

Ну всё, Аленка. Доигралась.

Этот волчара — он здесь. На свадьбе. Да он, чёрт побери, как будто специально ждал момента, когда я стану максимально уязвимой — в платье, с бокалом, на шпильках и с торжественной улыбкой. Конечно, он пришёл не для того, чтобы поднять тост за папу и Катю.

Я чуть приоткрыла дверь и увидела его: он стоял посреди зала, корзина роз в руках выглядела так нелепо, будто ему её всучили под угрозой расстрела. А взгляд — о боже, этот взгляд. Прожигающий, цепкий, будто сканер в аэропорту, только настроенный конкретно на одну цель. И я готова была поклясться на всех своих туфлях, что это именно я.

– Охренеть... это что, теперь мой персональный кошмар в костюме? – пробормотала я, оглядывая туалет.

Белый кафель, большие зеркала, запах розового мыла и лака для волос — обычный женский оплот приличия. Сегодня он превратился в мою личную крепость. Форт Алена. И именно здесь я собиралась защищаться от мужика, который неделю назад пообещал меня сначала... ну, вы поняли… а потом прикончить. В таком порядке. С выражением лица, которое не оставляло сомнений: он не шутил.

Рванула к кабинке. Каблуки предательски застучали по плитке, как будто объявили тревогу. Эхо било по нервам. Пришлось их скинуть — туфли в охапку, сама босиком, как Золушка после бала. Благо, пол был чистый, а то бы я ещё и на инфекцию какую-нибудь нарвалась, и это был бы идеальный финал моей истории.

Залезла в дальнюю кабинку, закрыла дверь на задвижку и плюхнулась на крышку унитаза, поджав ноги, как партизан в засаде.

– Великолепно, Алена, – шептала я себе, – ты теперь официально женщина, которая прячется в сортире от мужчины, которого довела до бешенства. Может, ещё и речь с унитаза толкнёшь? «Дорогие Катя и папа, желаю вам счастья, а себе — дожить до торта».

Снаружи доносился звон бокалов, смех, какой-то тост про «любовь до гроба». Иронично. Очень. Особенно учитывая, что я потенциально могла стать пользователем гроба этим вечером.

Я сидела, сжавшись в комочек, и прислушивалась, как спецагент: не скрипнёт ли дверь? Не прозвучит ли этот голос — хриплый, звериный, слишком опасный, чтобы быть просто сексуальным? Или наоборот — слишком сексуальный, чтобы быть просто опасным?

Остановись.

Но воображение — сволочь. Оно уже рисовало его руку, сильную, с венами под кожей, сжимающую дверную ручку. Его силуэт в дверях. Его взгляд, в котором всё сразу — и ярость, и азарт, и… этот дикий, тлеющий интерес. Я вспомнила, как он схватил меня в тот вечер, как пах его парфюм, как дерзко он говорил — будто мир принадлежал ему, и я была просто вещью, которую он хотел заполучить.

И всё равно внутри что-то предательски дрогнуло. Не от страха. А от чего-то другого. Теплого. Опасного.

– Чёрт, да что со мной не так?.. – выдохнула я, чуть не уронив туфли. Те самые, которыми собиралась отбиваться, если что.

Я выудила телефон из сумочки — спасибо, хоть не забыла её во время операции по спасению собственной задницы. Открыла чат с девчонками и быстро накатала:

«СОС, сижу в туалете. Тут тот мужик из клуба, кажется, хочет меня убить. Или не убить. Помогите. Или хоронить будете.»

Отправила и тут же пожалела — Ленка сейчас начнёт ржать, а помочь она мне вряд ли чем-то сможет.

И вот тогда дверь туалета скрипнула.

Я замерла, дыхание застряло в горле, как пробка в бутылке. О, нет, он меня нашёл. Этот волчара пробрался сюда, и сейчас я стану героиней триллера с рейтингом 18+.

Я вжалась в стенку кабинки, сжала туфли как боевое оружие. Сидела, не дыша. Только мысли скакали в голове, как испуганные воробьи.

Если он выломает дверь — что я буду делать? Кричать? Бить шпилькой в глаз? Или просто... замру и позволю ему приблизиться?

И вот это — самое пугающее. Не то, что он найдёт. А то, что я не уверена, хочу ли, чтобы он не нашёл.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8

– Алена? Ты тут? – донеслось из-за двери, и я едва не рухнула с унитаза. Это была не хриплая угроза, а знакомый, слегка обеспокоенный голос Кати.

Я выдохнула так громко, что, наверное, половину зала услышала, и приоткрыла дверь кабинки, высунув голову. Катя стояла посреди туалета в своём белом платье, с фатой, чуть сбившейся набок, и смотрела на меня, как на сбежавшую из психушки.

– Ты чего сидишь тут, как мышь в норе? – спросила она, уперев руки в бёдра. – Я тебя полчаса ищу! Все гости уже спрашивают, где подружка невесты! Я чуть не послала охрану прочёсывать округу.

– Катюш, я не выйду, – прошипела я, вылезая из кабинки, но всё ещё держась за дверь, как за бронещит. – Там в зале мужик, здоровый, как танк, с корзиной роз. Пока он там, я тут. Принеси мне тортик и шампанского… бутылки две, ладно? Я пережду.

Она моргнула, её брови поползли вверх, и я поняла, что сейчас начнётся.

– Какой ещё мужик? – нахмурилась она.

– Ладно, только без паники, – подняла руки, как будто сдаюсь, и выложила всю правду в стиле «краткий пересказ катастрофы»: – Неделю назад я случайно зашла не в ту випку в клубе. Облила виски какого-то психопата, который, к слову, похож на передвижной рояль с лицом бандита из криминальных драм. Он решил, что я — эскортница, начал рычать, что сначала меня… ну, ты поняла… потом убьёт. А теперь он тут. На твоей свадьбе. С цветами. И, кажется, хочет закончить начатое. Так что я сижу здесь и планирую дожить до утра.

Катя пару секунд просто смотрела на меня, как будто пыталась понять: я реально это сказала или её глючит от свадебного шампанского.

– Ты серьёзно? – выдохнула она пораженно. – Ты облила мужика виски, и теперь прячешься, как шпион? Господи, Алена…

– Да, серьёзно! – я ткнула пальцем в сторону двери. – Он там. С охраной. И смотрит на всех, будто выбирает, кого порезать, а кого трахнуть. И я подозреваю, что в списке я значусь под обоими пунктами. Так что, будь лапочкой, принеси мне еды, шампанского и разведданные. А потом можно будет меня эвакуировать через окно.

– Может, вызвать полицию? – она нахмурилась. – Вдруг он реально опасен?

– И что я им скажу? Он мне еще реально ничего не сделал. У них нет тела — нет дела.

– Ну, тогда давай скажем Роме. Он же твой папа, и, между прочим, это он его, скорее всего, пригласил.

– О, да, гениально. Как раз хотела подойти к отцу и сказать: «Пап, привет, тут у нас один мужчина, который угрожал меня выебать и убить, просто я его немного взбесила. Поговоришь с ним по-мужски?» Нет, Катя. Спасибо. Разберусь сама, по-тихому.

Катя вздохнула. В её глазах промелькнула тревога, но на смену ей пришло... любопытство.

– Ладно, – буркнула она, поправляя фату. – Сиди. Сейчас пойду гляну, что за зверь тебя так напугал. Только не запирайся.

– Договорились, – усмехнулась я, возвращаясь на унитаз, как на трон. – И не забудь про тортик. Я, знаешь ли, стресс заедаю.

Она покачала головой, как мама, уставшая от своих непутёвых детей, и вышла, а я осталась. Фата за ней поплыла, как шлейф драматичной героини, а я осталась в тишине. Ну ладно, почти в тишине — где-то за стенкой кто-то ржал над очередной шуткой ведущего, а я сидела в кабинке, обняв туфли, как самых верных союзников.

– Ну что, девочки, – шепнула я шпилькам, – если что, вы у меня — оружие ближнего боя.

Я тихонько хихикнула, то ли от нервов, то ли от осознания абсурдности происходящего. Вот она я — взрослая женщина, прячусь в туалете на свадьбе, как школьница, спалившая лаборантскую. Но зато теперь у меня есть козырь: Катя в деле. Она — как разведчик в фате. Может, отвлечёт волчару, а я в это время тихонечко шмыгну через чёрный ход.

План, конечно, хромает, как гусь в тапках, но это лучше, чем сидеть и ждать, пока он выломает дверь с криком: «Сюрприз, детка!»

Я глубоко вдохнула, выдохнула и мысленно составила инструкцию по выживанию:

Не паниковать.

Не выходить.

Не влюбляться.

(Последний пункт под сомнением, но я старалась.)

Теперь оставалось одно — ждать Катиных новостей. Или спасения. Или… начала второго акта этого сумасшедшего спектакля.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9

Катя ушла, оставив за собой шлейф духов и ощущение, что я вот-вот останусь не только без союзника, но и без прикрытия.

Сначала я честно пыталась сохранять спокойствие — считала плитки на полу. Двадцать три, если что. Потом начала грызть ногти, хотя маникюр был свежий, а цвет — розовый, как жвачка для девочек из пятого класса. Мысленно поклялась: никогда больше не доверять мастеру, которая говорит «это очень нежный оттенок». Да, нежный. Как мой психоз прямо сейчас.

Но время тянулось, как резина. Пять минут, десять, пятнадцать. А Кати всё не было. Ни тортика, ни разведданных, ни сигнала «всё чисто, можно вылезать».

Что, если он поймал её?

Я уже представляла, как этот волчара схватил её за фату, утащил в какой-нибудь угол и сейчас пытает, выбивая из неё моё местоположение.

– Чёрт, Аленка, ты её подставила, – прошипела я, обгрызая последний уцелевший ноготь. – Она сейчас, может, орёт: «Я не знаю, где эта идиотка!», а он ее не слушает.

Я уже представляла заголовки: «Невеста похищена на свадьбе из-за подруги». Да, вот это будет семейное фотоальбомное золото.

Накрутив себя до состояния, в котором я могла бы сама вызвать скорую и психолога, я приняла решение: всё, хватит рефлексировать. Пора действовать.

А вдруг он ушёл? Может, ему надоело рыскать среди тёток в блёстках, шампанского и пирожных. Я осторожно приоткрыла дверцу кабинки, высунула нос, как сурок весной, и убедившись, что в туалете никого нет, босиком прокралась в зал.

На полпути вспомнила про шпильки. Обула. С выражением лица «умру красиво, но на каблуках». Спряталась за опорой шатра и осторожно осмотрелась.

Свет стал мягче, интимнее. Музыка сменилась на что-то медленное, с намёком на романтику и женскую слезу. И тут я их увидела.

Катю и папу.

Она — в своём сказочном белом платье, сияющая, живая, такая влюблённая, что казалось — даже воздух вокруг неё переливается. Он — в костюме, который, возможно, стоил, как малолитражка, и впервые за долгое время не выглядел, как усталый генерал на совещании. Они танцевали, плавно, красиво, будто репетировали невесть сколько. Катя смеялась, папа что-то шептал ей на ухо, и я замерла.

Меня накрыло тёплой волной. Такой, от которой вдруг щиплет в носу и хочется одновременно плакать и обниматься. Не от страха. От счастья. Настоящего, простого. Такого, которое редко, но метко.

Музыка стихла — зал взорвался аплодисментами. А Катя с папой так и остались стоять, обнявшись, покачиваясь в такт, будто весь мир вокруг них исчез.

Я улыбнулась, как дура. Почти забыла, что пряталась, как мышь в ловушке. Почти...

Но тут, совсем близко, за моей спиной раздался хриплый, низкий голос:

– Потанцуем?

Мир дернулся, остановился, затаил дыхание вместе со мной.

Я застыла. Вся. Не только от неожиданности — от того, как это прозвучало. Голос был обволакивающим, горячим, с лёгкой усмешкой, как прикосновение кончиками пальцев по обнажённой ключице. Узнала бы его в любой точке мира. Даже в аду. Особенно в аду.

Всё внутри сжалось, в частности в том самом месте, которое я категорически пыталась игнорировать весь этот вечер. Сердце нырнуло в пятки, потом прыгнуло вверх и где-то в горле зависло, не решаясь биться громче.

Он стоял… слишком близко. Настолько, что между нами не поместился бы и воздух. Я чувствовала его дыхание. Как оно скользит по моему затылку, словно он не просто предложил, а уже взял.

Запах — кожа, табак, что-то терпкое, пряное, чертовски опасное и... возбуждающее. Именно так должен пахнуть человек, от которого стоит держаться подальше, но к которому тянет с силой, способной разорвать на части.

Я даже не обернулась — не могла.

Внутри уже пульсировало, как перед чем-то большим. Не танцем. Ох, точно не танцем.

А этот чёртов, хриплый голос, которым он мог бы зачитывать приговор… или приглашение в постель.

Секунда — и я знала: второй акт начался. И на этот раз, возможно, без антракта.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 10

Я не успела даже пикнуть, не то что рвануть в сторону, как мощная рука легла мне на талию и резко развернула, будто я была тряпичной куклой в лапах медведя. Это был он — волчара. Здоровый, как чёртова скала, в костюме, который едва справлялся с его массивными плечами. С глазами, что горели в полумраке шатра, как угли в ночи — тёмные, глубокие, с искрами, от которых у меня дыхание сбилось. Словно он хотел не просто потанцевать, а разорвать меня прямо на этом танцполе, сжечь, уничтожить, подчинить себе до последнего вздоха.

Не спрашивая разрешения, он потащил меня в центр зала, и в следующий миг я оказалась прижатой к его груди ближе, чем планировала, чем вообще могла представить в самых откровенных фантазиях. Его рука, большая, горячая, сильная, почти до боли вцепилась в мою талию, словно он боялся, что я исчезну, если хоть на миг ослабит хватку. И мне нечем было дышать — не только от страха, но и от близости, слишком резкой и внезапной, чтобы успеть сообразить, как мне с ней бороться.

От него исходил жар — дикий, обжигающий, первобытный. Я вдыхала его запах — табак, дорогой виски и терпкая, тёмная, опасная нота мужского возбуждения. Голова пошла кругом, сердце бешено забилось, а ноги внезапно стали слабыми и непослушными. Мне казалось, ещё мгновение — и я попросту растворюсь в нём.

Он вёл меня в танце медленно, уверенно, безжалостно, навязывая свой ритм и своё желание. Я чувствовала, как его широкая грудь тяжело вздымается от напряжения и страсти, словно он еле сдерживает себя, чтобы не сорваться прямо здесь, перед всеми. Его рука, не спрашивая моего разрешения, медленно и властно скользнула чуть ниже, пальцы крепко впились в ткань платья, почти приподнимая меня на цыпочки. От этого касания по позвоночнику побежали огненные мурашки, а в животе закрутился тугой, болезненно-сладкий узел.

Его другая рука легла мне на лопатки, притягивая ещё теснее, и я почувствовала, как его грудь трётся о мою, как его бедро — твёрдое, как камень, — вжимается в моё, пока он вёл меня в этом медленном, почти мучительном ритме. Я слышала его дыхание — низкое, с лёгким рыком на выдохе, и от этого звука у меня внутри всё переворачивалось, как будто он уже раздевал меня взглядом, сдирал это платье, пока я не останусь голой перед ним, уязвимой.

Дрожала в его объятиях — от страха, от ярости, от непривычной слабости и от желания, такого необъяснимого и сильного, что оно сбивало с толку. Его губы опустились ближе к моему уху, дыхание опалило шею, и я едва не застонала от того, как моё тело предательски отозвалось на это прикосновение. Между нами словно пробежал ток, опасный и притягательный, от которого было почти невозможно сбежать.

– Может, забудем тот неприятный инцидент? – выдавила я, стараясь говорить дерзко и уверенно, но голос предательски дрогнул. – Вы ошиблись. Я ошиблась. С кем не бывает?

Он ухмыльнулся — медленно, почти лениво, и наклонился ещё ближе. Его губы оказались в миллиметре от моей шеи, и я почувствовала, как жар его дыхания прокатился по коже, словно медленно плавящийся лёд, заставляя меня едва слышно вздохнуть:

– Я знал, что найду тебя, мелкая. И просто разговором ты не отделаешься.

Его слова проникали глубоко, отзывались жаром где-то внизу живота, будили во мне то, что я пыталась отчаянно подавить. И именно тогда я поняла — я не просто влипла. Я была в ловушке. Его ловушке. Этот танец был не просто движением под музыку, это была его игра — игра сильного, уверенного, властного мужчины, который не отпустит меня, пока не получит всё, что захочет.

– Всё же оплатить химчистку? Моральную компенсацию? Извиниться публично? – перечисляла я судорожно, пытаясь унять бешеный ритм сердца.

Он тихо, гортанно рассмеялся, и его рука, скользнув чуть ниже талии, заставила меня плотнее прижаться к нему.

– Не-е-ет, – протянул он с издевательской мягкостью, глядя на меня так, будто уже мысленно раздел, и не раз. Его взгляд скользнул по моим губам, шее, ниже — и снова вернулся к глазам, наполненный обещанием, от которого хотелось провалиться сквозь землю.

– Ой, а мне… мне в туалет надо… – ляпнула я, теряя остатки самообладания.

– Тебе не хватило там почти часа? – усмехнулся он, и его пальцы чуть крепче сжали моё бедро. Я мгновенно покраснела до корней волос. Он знал. Он прекрасно знал, где я была и почему пряталась, и от осознания этого становилось не только стыдно, но и жарко. Нестерпимо жарко.

– Может, – голос его стал низким, почти интимным, а губы коснулись мочки уха, – я лично провожу тебя туда и прослежу, чтобы ты больше не сбежала?

Меня пробрала дрожь, ноги окончательно ослабли, и я поняла, что пора срочно что-то делать. Судорожно сглотнула и решила спасать себя самым надёжным женским методом — переходом в нападение через чувство вины.

Набрав воздуха, я резко отстранилась от него, насколько позволяли его руки, и подняла глаза, наполненные таким праведным возмущением, что сама себе поверила бы. Губы мои задрожали, взгляд увлажнился, и в голосе зазвенели слёзы:

– Знаете что? Это не я должна извиняться! Это вы… вы вели себя отвратительно! – всхлипнула я, слегка завибрировав нижней губой для убедительности.

Его брови удивлённо взлетели вверх. Видимо, он ожидал чего угодно — кроме женских слёз и обвинительного тона.

– Что? – пророкотал он в замешательстве. – Ты вообще о чём?

– Да обо всём! – я махнула рукой и выдала на одном дыхании: – Вы унизили меня! Оскорбили! Маты говорили! Нормальный мужчина никогда бы не сказал такого женщине, даже если бы она облила его виски три раза подряд! «Бери в рот и вперёд»… Вы хоть слышите себя? Как после такого вообще можно говорить о том, что виновата я?

Я всхлипнула сильнее, мысленно аплодируя своей драматической игре. Он замер и посмотрел на меня так, словно перед ним внезапно материализовалась инопланетянка:

– Послушай, мелкая, я…

– Нет уж, послушайте вы! – перебила я, поднимая палец, как строгая учительница. – Вас в детстве не учили уважать женщин? У вас мать есть, сестра, дочь, бабушка, в конце концов? Представьте, что кто-то говорил бы с ними так же! А вы потом удивляетесь, почему женщины вас избегают и прячутся в туалетах?!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я накручивала сама себя, уже не понимая, играю я или действительно злюсь на этого волчару за его хамство. Но реакция была бесценной: его лицо сменило несколько оттенков — от удивления до раздражения, а глаза опасно сузились.

– Ты серьёзно решила мне сейчас лекцию прочитать? – процедил он, не веря своим ушам. – Мне?

– А почему нет? Вам явно никто никогда не объяснял простые правила общения! Вы думаете, раз здоровый и страшный, то вам всё позволено? Нет уж! – я поджала губы и упрямо посмотрела в его глаза, чувствуя азарт победы. – Между прочим, это вы должны извиняться передо мной, а не я перед вами! И вообще, как вам не стыдно являться сюда и снова меня пугать? Что это за манера такая — сначала напугать, потом хватать, а потом ещё и претензии предъявлять?

Он явно растерялся, что удивило даже меня. Его обычно властное лицо впервые выглядело озадаченным.

А я ещё раз демонстративно всхлипнула.

Судя по его лицу, сейчас он хотел меня одновременно и придушить, и поцеловать — настолько сильно я его бесила и одновременно интриговала. Но главное — мой план сработал. Я уже не была беззащитной жертвой. Теперь он стоял передо мной, сбитый с толку и даже немного виноватый.

Шах и мат, волчара. Теперь посмотрим, кто кого.

Глава 11

Я уже открыла рот, чтобы добавить ещё пару колкостей в свою тираду — типа «и вообще, учись держать себя в руках, пещерный человек», — когда музыка вдруг затихла, и чьи-то уверенные, быстрые шаги прервали наш странный танец.

Торопливо обернулась, всё ещё ощущая его пальцы на своём бедре, горячие, как угли, и замерла, как олень в свете фар. К нам шли папа и Катя. Он с хмурым лицом, как будто только что подписал убыточный контракт, она с волнением в глазах, которое я знала лучше, чем кто-либо.

Этот волчара выпрямился, его ладонь неохотно соскользнула с моей талии, но осталась на пояснице, как намёк, что он ещё не закончил. Воздух как-то резко сгустился, стал тяжёлый, липкий, как перед грозой, когда молния вот-вот шарахнет.

– Баград Рустамович, – произнёс папа ровно, но с той стальной ноткой, которую я слышала, только когда он говорил с людьми, которых терпеть не мог.

Баград Рустамович? Серьёзно? Так вот как зовут этого шкафа с щетиной! Спасибо, пап, теперь хоть знаю, кого проклинать в своих кошмарах.

Тем временем, отец протянул ему руку, и Баград пожал её. Крепко, слишком крепко. Я видела, как их костяшки побелели, словно они пытались раздавить друг друга под видом вежливости. Напряжение между ними было таким, что я почти слышала, как оно трещит, как электрический разряд. Они явно не друзья — это было видно по тому, как папа сжал губы в тонкую линию, а Баград оскалился в своей хищной ухмылке, будто готовился вцепиться ему в горло, но решил пока потерпеть.

Воспользовавшись моментом, Катя шагнула ко мне, мягко и незаметно коснувшись моего локтя. И выразительно посмотрела, мол, «Ален, ты цела? Он тебя не съел?»

Я кивнула, еле заметно, но сердце всё ещё колотилось где-то в горле, а щёки пылали, как будто меня застукали за чем-то неприличным. Ну, в общем-то, так и было — этот зверь лапал меня на глазах у всех, а я стояла, как дура, и не знала, то ли бежать, то ли… ну, неважно.

Папа бросил взгляд на меня, потом на Баграда — точнее, на его лапищу, что всё ещё маячила у моей талии, как будто он прикидывал, не оставить ли её там навсегда, — и его брови сдвинулись так, что я подумала, сейчас он начнёт читать лекцию про «уважение к моей дочери». Глаза у него потемнели, но он сдержался — как всегда, ради приличий и чтобы не портить Кате свадьбу.

Вот это выдержка, я бы уже орала, как сирена.

– Рад видеть вас на нашей свадьбе, – сказал папа, и это прозвучало так формально, что я чуть не фыркнула в голос. Ой, да ладно, пап, ты выглядишь так, будто предпочёл бы видеть его в гробу, а не тут. – Не ожидал, что вы найдёте время.

– Да как же пропустить такое событие, Роман Андреевич? – ответил Баград, и его голос сочился издёвкой, тонко замаскированной под вежливость, как дешёвый одеколон под дорогой парфюм. – Поздравляю вас с молодой женой. Вы красивая пара.

Он кивнул Кате, но в его взгляде не было ни капли тепла — только холодный расчёт, как будто он прикидывал, как использовать это против папы. Подруга улыбнулась — натянуто, нервно, — и пробормотала что-то вроде «спасибо», но её глаза снова метнулись ко мне, и я поняла, что она чувствует то же, что и я: этот мужик — не просто гость, а ходячая угроза.

– Ну что ж, спасибо за приглашение, – сказал Баград, наконец убирая руку с моей талии, и я чуть не выдохнула с облегчением.

Но его пальцы задержались на мгновение дольше, чем нужно — медленно, почти лениво скользнули по моей спине и бедру, едва касаясь ткани платья. Как будто рисовали невидимую линию на моей коже. В этом прикосновении было всё: обещание, предупреждение, притяжение. У меня перехватило дыхание, мурашки побежали по всему телу, а сердце сделало кульбит.

– Поздравляю ещё раз, но мне пора. Дела, – добавил он, и его взгляд на прощание был не просто пронзительным — он раздевал, подчинял, оставлял след.

Завороженно смотрела, как он уходит — широкая спина, походка, как у хозяина мира, за ним тенью поплелись два громилы в чёрных пиджаках, — и только когда он скрылся за шатром, я наконец выдохнула, чувствуя, как ноги дрожат, а в груди разливается облегчение.

До свидания, Баград Рустамович, надеюсь, твои дела — это билет в один конец на другой конец света!

Он ушёл. Ушёл!

Я не верила своему счастью, чуть не подпрыгнула, как ребёнок, и тут же схватила бокал шампанского с ближайшего подноса, опрокинув его в себя одним глотком. Плевать на всё — я выжила, и теперь можно веселиться. Музыка снова заиграла, я потащила Катю танцевать, смеялась, кружилась, наслаждаясь свободой, и даже папины хмурые взгляды не могли мне испортить этот кайф.

Свадьба пролетела как в тумане — тосты, смех, танцы, пока гости не начали разъезжаться. Папа подошёл ко мне, когда я стояла у выхода, всё ещё с улыбкой до ушей, и положил руку мне на плечо.

– Ален, тебя Севва домой отвезёт, – сказал он устало, кивнув на своего охранника, с лицом, как у бульдога после драки, который уже ждал у чёрного BMW. – Мы с Катей ещё задержимся, разберёмся с организаторами.

– Окей, пап, – ответила легко и направилась к машине, поправляя платье.

Вышла на улицу, вдохнула прохладный морской воздух, чувствуя, как он остужает раскалённые щёки, и вдруг замерла, как будто мне в спину выстрелили. Рядом с тротуаром, прямо у выхода, тормознул Rolls-Royce — чёрный, блестящий, как пантера в ночи, с затемнёнными стёклами, от которых у меня волосы на затылке встали дыбом. Задняя дверь медленно открылась, и оттуда донёсся знакомый до дрожи голос.

– Садись, – сказал Баград, и его силуэт проступил в полумраке салона, как тень зверя, что притаился в ночи. Низкий, хриплый голос, с этой проклятой бархатной ноткой прокатился по мне, как горячая волна, от которой кожа на затылке покрылась мурашками, а дыхание сбилось, будто я только что пробежала стометровку в туфлях на каблуках.

Я отступила на шаг, сердце заколотилось так, что я слышала его стук в ушах, и попыталась отшутиться, хотя голос дрожал, выдавая, что я опять влипла, и на этот раз, кажется, без шансов на побег.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Ой, да я пешком дойду, тут недалеко, свежий воздух полезен, знаете ли… Особенно после встречи с вами, Баград Рустамович, или как там вас величать, мистер «Я-Хозяин-Вселенной», – выпалила я, стараясь спрятать волнение за сарказмом, но получился какой-то жалкий писк, как будто я котёнок.

Он наклонился вперёд, и свет от уличного фонаря упал на его лицо — резкие скулы, щетина, что темнела на челюсти, и эти глаза, тёмные, горящие, как угли, с этой искрой, что обещала мне всё — угрозу, наслаждение, пропасть, в которую я могу свалиться, если не буду осторожна.

Его взгляд прошёлся по мне — медленно, жадно, от моих ног, вверх по бёдрам, к груди, что вздымалась слишком быстро под тонкой тканью, и остановился на моих губах, задержавшись там так долго, что я почувствовала, как они пересохли, как будто он уже коснулся их своими — грубыми, горячими.

Ухмылка мелькнула на его губах. Теперь мягче, почти примирительно, но от этого мне легче не стало, а наоборот — жар ударил в щёки, разлился по шее, спустился ниже... Он смотрел на меня так, будто уже знал, как я выгляжу без этого платья, как дрожу под его руками, и от этой мысли у меня внизу живота все скрутило в тугой узел от легкого возбуждения.

– Не обижу, – добавил Баград, и его голос стал тише, глубже, обволакивающим, как шёпот хищника перед прыжком, как будто он звал меня не просто в машину, а куда-то дальше, туда, где нет пути назад. – Садись, Алёна. Нам есть о чём поговорить.

Глава 12

Я стояла, как вкопанная, глядя на открытую дверь Rolls-Royce, и чувствовала, как внутри меня всё переворачивается, как будто я на американских горках, где-то между «беги, дура» и «а что, если остаться?».

С одной стороны, мне было страшно — до дрожи в коленях, до холодного пота на спине, потому что этот Баград Рустамович смотрел на меня, как волк на зайца, и я знала: он не из тех, кто отпускает добычу, пока не перегрызёт ей горло. Его голос, его глаза, его проклятая ухмылка — всё кричало, что он так просто не отстанет, что я могу сколько угодно шутить и бегать, но он найдёт меня снова, хоть на свадьбе, хоть посреди ночи у моего дома.

А с другой стороны… чёрт возьми, от этого взгляда, от этого шёпота, что звал меня в машину, у меня в животе что-то сжималось — горячее, предательское…

“Чёрт, Алена, ты что, совсем с катушек слетела? Это же не романтика, а билет в клетку к зверю! ” – орала я себе в голове, но ноги не двигались, а взгляд сам возвращался к нему. К этим широким плечам, к руке, которая лежала на спинке сиденья, пальцы сжаты в кулак, но расслаблены, как будто он ждал, чтобы я сама шагнула к нему, сама подставила шею под его хватку.

Я видела, как вены проступают под кожей на его запястье, как рукав пиджака натянулся на плече, и представила, как эти руки сжимают меня — не так, как на танцполе, а сильнее, ближе, жёстче, пока я не начну задыхаться от этого жара, что уже горел у меня внизу живота. Мои колени дрогнули, я сглотнула, чувствуя, как горло пересохло, и ненавидела себя за то, что хочу узнать, как далеко он зайдёт, хочу почувствовать, как его дыхание — горячее, чуть хриплое — скользнёт по моей шее, как его губы, с этой щетиной, что царапает кожу, сомкнутся на моём пульсе…

“Ну и что делать, Алёнка? Бежать к Севве и ныть папе, что какой-то Баград Рустамович меня пугает? Или плюнуть на всё и посмотреть, чем закончится эта игра? Перед смертью не надышишься, верно?”

Сжала кулаки, и вдруг решилась — чёрт с ним, если уж тонуть, то с музыкой.

Я обернулась к Севве, что стоял у BMW в десяти метрах, пялясь на нас с лицом, будто он только что проглотил лимон, и крикнула, стараясь, чтобы голос не дрожал, хотя он всё равно сорвался на писк:

– Севва, запомни номер этой машины! Если со мной что-то случится или я не вернусь домой, он во всём виноват, этот вот… Баград Рустамович! Понял?

Севва кивнул, его бульдожья морда чуть сморщилась, и он буркнул, как будто это было само собой разумеющимся:

– Понял, Алёна. Номер этой тачки я и так знаю, не первый раз вижу.

“О, ну спасибо, Севва, успокоил, теперь я точно знаю, что это не просто псих, а псих с репутацией!” – мелькнуло у меня, но отступать было поздно.

Я бросила последний взгляд на охранника, мысленно попрощалась с нормальной жизнью и шагнула к машине. Дверь захлопнулась за мной с мягким щелчком, и я оказалась в салоне — тёмном, пахнущем кожей, табаком и им. Он сидел близко — слишком близко, — его колено почти касалось моего, и я чувствовала жар, исходящий от него, как от раскалённой печки.

Машина тронулась плавно, как зверь, что крадётся за добычей, и я открыла рот, чтобы сказать что-то — хоть что-то, типа «ну и куда мы едем?» — но не успела.

Баград резко подался ко мне, его рука легла мне на талию, сжала так, что я ахнула, и в следующую секунду его губы накрыли мои — дико, жадно, страстно, как будто он сдерживался весь вечер и теперь сорвался с цепи. Его щетина царапала мне кожу, его язык ворвался в мой рот, горячий, с привкусом виски и чего-то терпкого, и я невольно застонала — не то мычание, не то протест, но, чёрт возьми, это было нереально возбуждающе. Его другая рука скользнула мне на шею, пальцы впились в волосы, притягивая меня ближе, и я чувствовала, как его грудь трётся о мою, как его дыхание — хриплое, тяжёлое — смешивается с моим. Это был не поцелуй, а нападение, и я тонула в нём, в этом жаре, в этом напоре, пока колени не задрожали, а внизу живота не разлилось что-то горячее и опасное.

Он отстранился так же резко, как начал, и я осталась сидеть, задыхаясь, с губами, что горели, как после ожога, и глазами, что таращились на него в шоке.

– Ты что… что это было, чёрт возьми?! – выдохнула я, пытаясь собрать остатки гордости, хотя голос охрип от возбуждения, а щёки пылали так, что я, наверное, светилась в темноте.

Баград откинулся на сиденье, глядя на меня с этой своей ухмылкой — довольной, хищной, как будто он только что выиграл раунд.

– Хотел это сделать с первого момента, как увидел тебя, – сказал он низко, с хрипотцой, и его взгляд снова скользнул по моим губам, как будто он прикидывал, не повторить ли. – И да, можешь считать, что это мои извинения за поведение в клубе.

Я фыркнула, скрестив руки на груди, хотя внутри всё ещё дрожало от этого поцелуя, от его слов, от того, как он смотрел на меня, будто я уже была его.

– Хам, – бросила я, стараясь звучать возмущённо, но голос дрогнул, и я знала, что он это заметил.

Он только ухмыльнулся — эта его проклятая ухмылка, от которой у меня внутри всё переворачивалось, — и откинулся на сиденье, с интересом рассматривая меня.

Машина катилась плавно, как яхта по штилю, и я украдкой бросила взгляд в окно, пытаясь понять, куда он меня везёт. Городские огни мелькали всё реже, сменялись тёмными силуэтами деревьев и отблесками моря где-то вдали.

“О, отлично, Алёна, похоже, он везёт тебя в какой-нибудь подвал, а ты как дура, сидишь тут и краснеешь от его поцелуев”, – мелькнуло у меня, но я тут же одёрнула себя.

Нет, этот Rolls-Royce, кожаный салон, что пах его парфюмом, и этот его явно недешевый костюм, говорили о другом — он не какой-то мелкий бандюган, а человек с бабками и властью, такой, что может купить полгорода и не моргнуть. И всё же, эта власть чувствовалась не только в деньгах — в его взгляде, в каждом движении, в том, как он молчал сейчас, но я знала, что он держит всё под контролем, включая меня.

– Куда мы вообще едем? – спросила я наконец, стараясь звучать небрежно, хоть его рука, что лежала на спинке сиденья, почти касаясь моих волос, очень нервировала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Увидишь, – ответил он коротко.

Я закатила глаза, но промолчала, глядя, как дорога сворачивает к морю, к чему-то, что выглядело как частная территория — высокие ворота, что бесшумно открылись перед машиной, и длинная аллея с фонарями, что вели к небольшому стеклянному дому на скале.

Когда мы остановились, я невольно ахнула — передо мной раскинулся вид на море, тёмное, с серебристыми бликами от луны, а сам дом сверкал, как драгоценность, с панорамными окнами и террасой, где горели мягкие огни. Не могла не признать, что место было чертовски красивое.

Он вышел первым, обошёл машину с этой своей уверенной походкой, как будто весь мир — его территория, и открыл мне дверь, протянув руку. Я замешкалась, глядя на его широкую ладонь.

“О, давай, Алёна, вложи руку в лапу волка, что может пойти не так?” – фыркнула я про себя, но всё же подала ему свою, и когда он чуть сжал мои пальцы, по руке пробежал резкий, горячий ток, как будто он включил какой-то выключатель внутри меня.

Вылезла из машины, стараясь не споткнуться на этих дурацких каблуках, и он повёл меня к террасе — стол с бутылкой вина, два бокала, мягкий свет фонарей, вид на море, что блестело под луной.

– Хотел поговорить нормально, – сказал он, усаживаясь напротив и разливая вино с этой его спокойной уверенностью, без обычной издёвки в голосе, и я даже удивилась, что он умеет звучать почти по-человечески. – В клубе всё пошло не так. Ты мне… понравилась, Алёна. И я не собираюсь отступать.

Я взяла бокал, сделала глоток, чувствуя, как вино обжигает горло и чуть успокаивает нервы, и посмотрела на него, стараясь не выдать, как его слова — прямые, наглые, с этой хрипотцой — врезались мне в мозг.

– Понравилась? – переспросила я с сарказмом, приподняв бровь, хотя внутри всё сжалось от его взгляда, что снова прошёлся по мне — медленно, как будто он уже снимал с меня это платье и видел, как я краснею под ним. – Это что, теперь официально меня преследовать будешь? Прости, но я не из тех, кто падает в обморок от твоих бандитских замашек, знаешь ли.

Баград улыбнулся — не эта его хищная ухмылка, а что-то мягче, но всё равно с тенью опасности, и подвинулся ближе, так, что его колено под столом коснулось моего — твёрдое, горячее, и я невольно напряглась, чувствуя, как этот контакт отдаётся где-то в животе.

– Увидишь, – сказал он тихо, почти шёпотом, и его рука накрыла мою, лежащую на столе, — не сжал, а просто положил сверху, чуть надавив большим пальцем на запястье, туда, где бился пульс. Я вздрогнула, дыхание сбилось, и по телу разлился жар, как от глотка крепкого виски. Он наклонился ближе, и я уловила его запах, что-то терпкое и мужское, отчего у меня закружилась голова.

Глава 13

Горячие губы Баграда коснулись моей шеи, чуть ниже уха, мягко, но с таким намёком, что я тут же представила, как он прижимает меня к этому стеклянному столу, срывает платье одним рывком и…

Стоп, Алена, притормози. Это что, теперь официально фантазировать про него начинаем? Да что со мной не так?

Я сглотнула, чувствуя, как горло пересохло, а он неторопливо отстранился, скользнув губами по моей ключице, задержавшись там, где вырез платья оставлял кожу открытой.

Невольно прикусила губу, чтобы не выдать, как его тёплое, чуть хриплое дыхание обжигает меня, как будто он оставляет на мне метки, которые я потом буду разглядывать в зеркале с каким-то дурацким любопытством.

Его пальцы легли на моё предплечье, чуть сжали, не грубо, а так, чтобы я ощутила их силу, их тепло, и по спине побежали мурашки, горячие и предательские, от которых я невольно напряглась.

– Ты что творишь? – выдохнула я, стараясь звучать возмущённо, хотя голос срывался, выдавая, что его напор кружит мне голову, как шампанское на свадьбе. – Это что, теперь так приличные разговоры ведут? Ты вообще обнаглел, Баград Рустамович, или это у тебя стандартный набор — сначала лапать, а потом цветочки дарить?

– А тебе нравится, – ответил он с этой его проклятой уверенностью, и его рука опустилась с предплечья к талии, чуть сжав меня через платье, ровно настолько, чтобы я почувствовала его ладонь, горячую, как будто она прожигала ткань до кожи.

Его наглые губы снова опалили шею лёгким поцелуем. Это было почти невесомое касание, но я сжала кулаки, впивая ногти в ладони, чтобы не застонать, не выдать, как от этого у меня колени дрожат.

Он был старше — это бросалось в глаза: мелкие морщины вокруг глаз, эта тяжесть во взгляде, что бывает только у тех, кто прошёл через многое. Но, чёрт возьми, это не отталкивало, наоборот, притягивало, как магнит.

Баград не юнец, что пыхтит от восторга и не знает, куда руки деть, а матёрый, зрелый мужик, который точно знает, чего хочет, и берёт это без лишних слов. И я, дура, таяла от этого, хотя должна была бы уже бежать к папе жаловаться.

– Ты из-за клуба всё ещё злишься? – спросил он, откинувшись чуть назад, но не убирая руку с моей талии, и его голос был низким, с лёгкой насмешкой, как будто он знал, что я до сих пор прокручиваю ту ночь в голове.

– А ты как думаешь? – огрызнулась в ответ, прищурившись, и сделала глоток вина, чтобы скрыть, как его близость выбивает меня из колеи. – Я вообще-то случайно зашла не в ту випку, а ты сразу начал орать, как ненормальный: «бери в рот», «нагну», «сначала выебу, а потом убью»! Это что, твой способ знакомиться? Потому что, знаешь, я бы на твоём месте в следующий раз попробовала что-то вроде «привет, как тебя зовут», а не этот концерт для психов с угрозами.

Он тихо рассмеялся — гортанно, с этой хрипотцой, что отдавалась у меня в груди, и наклонился ближе, чтобы долить мне вина. Пальцы Баграда будто невзначай задели мои, когда он передавал бокал, и я почувствовала, как ток пробежал по руке, как будто он нарочно проверял, сколько я ещё выдержу.

– Ты слишком эффектно там появилась, – сказал он, глядя мне в глаза, и в его голосе было что-то тёмное, горячее, от чего у меня щёки вспыхнули. – Я вообще-то ждал не тебя. А ты ввалилась в этом платье... оно сидело так, что мне пришлось сделать пару глубоких вдохов, чтобы справить с физиологией. А потом ты ещё и вылила виски мне на голову. Остудить хотела? Получилось так себе. Я стоял, мокрый, злой — и, чёрт побери, хотел тебя вдвое сильнее.

– Прости уж, но у тебя на двери не висела табличка “Не влезай — убьёт”, – выдохнула я, пытаясь состроить дерзкую усмешку. Получилось не очень. Голос всё-таки предал — дрогнул, когда его рука легла мне на колено — не выше, а ровно там, где это ещё можно было назвать прилично.

Его большой палец чуть поглаживал кожу через платье, медленно, как будто он рисовал круги, и от этого у меня дыхание перехватывало, а внизу живота мышцы начало приятно потягивать.

Я вспомнила его в клубе — мокрую рубашку, что прилипла к груди, эти широкие плечи, этот взгляд, что прожигал меня насквозь, пока я улепётывала оттуда.

– Ты реально странный, раз тебе это понравилось, – бросила я, стараясь держаться, будто всё под контролем.

Хотя сердце уже било по рёбрам так, что, кажется, слышал даже он. Он ничего не ответил — просто улыбнулся этой своей медленной, ленивой улыбкой, как будто знал, что дальше будет. Его губы снова скользнули к моей шее, чуть задели кожу, едва касаясь, — и я перестала дышать на секунду.

Он двигался медленно, как будто смаковал мою реакцию, как будто ему нравилось, как я замираю. Лямка платья сползла с плеча сама собой — я даже не заметила, когда. И в том, как он провёл губами по открывшейся полоске кожи, было что-то настолько хищное, что у меня ноги невольно крепче сжались вместе.

– Может, и странный, – согласился Баград, голос стал ниже, почти шёпотом, как будто каждое слово скользило по коже.

Пальцы на моём колене чуть сжались — не сильно, но достаточно, чтобы я поняла: он проверял. Оттолкну ли. Я вздрогнула, и тело само подалось ближе — на секунду, прежде чем разум включился и закричал: «Алёна, ты вообще в своём уме? Он тебе не по зубам, останешься с разбитым сердцем!»

– Но ты не видела себя со стороны. Этих сладких манящих губ, этой дерзости в глазах. Ты сбежала, а у меня появилось лютое желание догнать тебя...

– Да-да, дальше я помню, – фыркнула я, пытаясь выглядеть безразличной, но уголки губ всё равно предательски дрогнули. Его наглость бесила, но было в этом что-то, от чего я не могла отмахнуться.

Дальше мы пили вино и говорили о погоде, о моих любимых местах на побережье, и это было почти нормально, почти по-человечески. Он шутил, я огрызалась, но каждый раз, когда он наклонялся ближе, чтобы подлить мне вина, его пальцы касались моих, или когда он поправлял прядь моих волос, проводя кончиками пальцев по шее, я терялась, краснела и злилась на себя за это.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Наконец Баград поднялся, кивнул на машину:

– Поехали, отвезу тебя домой.

Дорога обратно прошла в молчании, но его рука лежала на спинке сиденья, пальцы иногда перебирали мои волосы, задевая кожу за ухом, и я чувствовала, как от каждого касания по спине бегут мурашки, как его тепло пробирается ко мне, заставляя сердце колотиться быстрее. Он остановился у загородного дома папы, адрес своей съемной квартиры я не стала выдавать, и я уже открыла дверь, чтобы выскочить, сбежать от него или от себя, когда он заговорил:

– Я умею обращаться с женщинами, которые этого действительно стоят, Алёна, – сказал он, спокойно, но в голосе мелькнула хрипотца, от которой внутри что-то сжалось.

Не просил, не предлагал. Констатировал. Его взгляд — тёмный, цепкий — прошёлся по мне медленно, как ладонь по коже, остановился на губах. Долго. Так, будто он вспоминал, как они на вкус… и не просто хотел повторить — планировал.

– Поэтому, – добавил он, почти лениво, но с такой уверенностью, что в животе всё упало, – завтра ничего не планируй. Я покажу тебе, на что способен.

Замерла, глядя на него, на эту ухмылку, что снова мелькнула на его губах — мягкую, но с обещанием, от которого у меня пульс заколотился в висках, и не нашла, что ответить.

– Ну, посмотрим... рыцарь ты или всё-таки бандит с хорошим вкусом на машины, – сказала и выскользнула из салона, стараясь не показать, как дрожат пальцы.

Rolls медленно разворачивался, фары разрезали темноту, а его тяжёлый, цепкий взгляд всё ещё преследовал меня. И даже когда он исчез за поворотом, я стояла у ворот, с бешено колотящимся сердцем и мыслями, которые, чёрт возьми, даже себе боялась озвучить.

Глава 14

Я стояла перед зеркалом в ванной, смывая с лица остатки макияжа, который после свадьбы превратился в какой-то авангардный шедевр, и ворчала себе под нос, как старушка:

– Ну серьёзно, кто так приглашает на свидание?

Баград Рустамович, конечно, весь из себя матёрый мужик, с его взглядом, от которого у меня до сих пор мурашки, и руками, что, кажется, могут и шею свернуть, и… ну, неважно. Но где конкретика?

Ни времени, ни места, ни даже намёка, где он собирается меня искать! Он что, думает, я весь день буду торчать у ворот, как собачонка, которая ждёт хозяина с работы? Да он даже моего телефона не знает, гений криминального мира!

Это что, мне теперь гадать, в полдень он за мной явится или к ужину?

– Ну уж нет, дорогой, я не из тех, кто сидит и ждёт.

Из чистой вредности я решила, что завтра уйду на весь день, пускай помучается, если вообще найдёт меня. Пляж, солнце, море — вот мой план, а Баград со своим Rolls-Royce пусть катается кругами по городу и гадает, где я.

Я плюхнулась на кровать, чувствуя, как усталость от танцев и этого его «покажу тебе, каким могу быть» тянет меня в сон, но всё ещё прокручивала в голове его голос — хриплый, с этой проклятой ноткой, что обещала мне всё и ничего хорошего.

Он старше, это факт, но, чёрт возьми, в нём было что-то такое — не мальчишечья суета, а эта уверенность, от которой у меня колени дрожали, даже когда я злилась.

“Ладно, Алена, хватит мечтать о бандитах, спи давай

,

” — одёрнула я себя и вырубилась, едва коснувшись головой подушки.

Новый день начался с того, что я узнала: папа с Катей под утро улетели в своё свадебное путешествие. А я осталась в доме с бабушкой Кати, которая, хоть и милая, больше занята своими сериалами, и с их детьми — Стешей и Ильёй, двумя трёхлетними ураганами, которые могут устроить хаос быстрее, чем я успею выпить кофе.

Так что я, как ответственная старшая сестра, собрала детей, их миллион игрушек, крем от солнца, панамки и всё, что нужно для выживания на пляже, и вызвала Севву. Он, как всегда, буркнул что-то вроде «как скажешь, поехали», и мы погрузились в чёрный BMW.

Пляж был идеальным — солнце палило, море сверкало, а Стеша с Ильёй носились, как будто их подзарядили батарейками. Я строила с ними замки из песка, бегала за ними, когда они пытались поймать волну, и хохотала, когда Илья решил, что мой солнцезащитный крем — это мороженое, и попытался его лизнуть.

“Попробуй найди меня тут, Баград, среди лопаток и надувных кругов!” – мстительно хихикала в душе.

Мы плескались, ели арбуз, который Севва притащил из машины, и я даже забыла про вчерашний вечер — ну, почти забыла, потому что каждый раз, когда я закрывала глаза, его губы на моей шее всплывали в памяти, и я краснела, хорошо, что загар это скрывал.

К обеду я слегка сгорела, плечи покраснели, несмотря на крем, и вся была в песке, который хрустел даже в волосах, но настроение было на миллион. Дети устали, начали зевать, и я поняла, что пора домой.

Севва довёз нас обратно, помог вытащить сумки — две огромные, набитые мокрыми полотенцами, игрушками и остатками арбуза, — и я, чувствуя себя как выжатый лимон, поплелась к воротам, держа за руки Стешу и Илью, которые тянули меня в разные стороны.

И тут я замерла. У ворот стоял тот самый Rolls-Royce, черный, блестящий. Моё сердце, которое только что пело от пляжного кайфа, вдруг сделало кульбит и заколотилось, как будто я опять оказалась на том танцполе, прижатая к его груди. В душе что-то сжалось, не страх, а что-то потеплее, от чего я тут же себя одёрнула.

Я уже открыла рот, чтобы выдать что-нибудь язвительное, когда дверь машины распахнулась, и из неё вышел не Баград, а водитель, подтянутый мужик в чёрном костюме, с лицом, будто он всю жизнь тренировался не улыбаться.

– Алёна Романовна, – проговорил он слишком официально, отчего я чуть не хихикнула от абсурдности. – Баград Рустамович ждёт вас на ужин.

Я фыркнула, посмотрела на себя. Красные от загара плечи, песок в волосах, платье, что больше походило на мятую тряпку, и две пляжные сумки. Досада сразу же накатила волной.

Ну конечно, на ужин, прямо сейчас, когда я выгляжу, как будто меня только что выловили из моря!

Сощурила глаза, и во мне проснулась эта вредная, мстительная жилка, которая всегда вылезала, когда кто-то пытался меня прижать.

Ах, Баград хочет ужин? Что ж, посмотрим, как тебе понравится ужин с тремя гостями вместо одного.

Я повернулась к Севве, который уже тащил сумки к дому, и сунула ему в руки еще и свои с невинной улыбкой.

– Севва, разберись тут, мы ненадолго, – сказала я, игнорируя его хмурый взгляд, и наклонилась к Стеше и Илье, которые глазели на машину, как на космический корабль. – Ребята, хотите отправиться со мной в приключение? Будет много вкусняшек и пицца!

– Да! – хором завопили они, подпрыгивая, и я, не глядя на обалдевшее лицо водителя, что явно не подписывался на такой цирк, открыла заднюю дверь и помогла детям забраться в салон.

Их маленькие ножки в сандалиях болтались над кожаными сиденьями, а я плюхнулась рядом, стараясь не рассыпать песок на эту роскошь. Водитель кашлянул, но закрыл дверь и сел за руль, явно решив, что спорить со мной, себе дороже.

Всю дорогу я представляла лицо Баграда, его ухмылку, что дрогнет, когда я явлюсь не одна, а с двумя трёхлетними ураганами, которые, скорее всего, разольют его дорогущее вино на скатерть или начнут строить замок из столовых приборов.

Мысли о его взгляде, что вчера прожигал меня насквозь, о его губах на моей шее, что до сих пор горели в памяти — вспыхивали в голове, и я злилась на себя за это. Тряхнула головой, прогоняя картинки, где его руки снова сжимают мою талию, и сосредоточилась на детях, которые уже тыкали пальцами в кнопки на подлокотниках, пока я шипела: «Не трогайте, это не игрушка!»

Машина остановилась у чего-то, что выглядело, как вырезка из журнала про миллиардеров. Это был ресторан — нет, не ресторан, а какой-то дворец на скале, с панорамными окнами, что смотрели на море, где закат раскрашивал воду в золото и пурпур.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вокруг — пальмы, подсвеченные мягкими фонарями, мраморные ступени, что вели к террасе, где столы были накрыты белыми скатертями, а посуда сверкала так, будто стоила больше, чем моя машина.

Официанты в чёрных смокингах скользили бесшумно, как тени, а где-то вдали играл живой джаз — не навязчивый, а ровно такой, чтобы ты чувствовал себя в фильме про красивую жизнь.

Не могла не признать, что это место было чёртовски красивое, как будто он решил не просто поужинать, а показать мне, что он играет по-крупному.

Мы вышли из машины, и я придерживала Стешу и Илью, которые уже рвались к фонтану у входа, когда и появился Баград, в тёмно-синем костюме, что сидел на нём так, будто его шили прямо специально на него.

Тёмный, горящий взгляд, с этой проклятой искрой, лениво прошёлся по моему мятому платью, красным плечам, растрепанным волосам, и на секунду я почувствовала себя голой, как вчера на той террасе, когда он касался моей шеи. Но потом он посмотрел на детей, и его бровь чуть приподнялась.

– Чьи это дети? – усмехнулся он. В его голосе было больше любопытства, чем раздражения, а уголок губ дёрнулся, как будто он уже знал, что я сейчас выкину что-нибудь эдакое.

Я выпрямилась, задрала подбородок и выдала с самой наглой улыбкой, на какую была способна:

– Мои. А что, Баград Рустамович? Уже не так сильно я тебе нравлюсь?

Стеша в этот момент потянула меня за платье, требуя «пиццу», а Илья начал пинать камешек, но я не сводила глаз с него, ожидая, что он смутится или начнёт выкручиваться.

Но Баград только оскалился. Это была не ухмылка, а именно оскал, как у волка.

– Для меня это не проблема, – проговорил он низко, с этой хрипотцой, что пробирала до костей, и шагнул ближе, так, что я уловила лёгкий аромат его терпкого парфюма.

Его взгляд снова скользнул по мне, задержавшись на моих губах, и я почувствовала, как жар ударил в лицо, как будто он уже коснулся меня, как вчера, когда его пальцы оставляли следы на моей коже.

– Пойдём, мать-героиня. Ужин ждёт. Всех троих.

Глава 15

Признаться, когда он спокойно бросил: “Для меня это не проблема”, — что-то внутри меня дернулось. Не фраза меня задела даже, а как он это сказал: уверенно, будто вопрос уже решён.

Воздух между нами стал другим. Густым, вязким, как перед грозой. Ни один из нас не шевелился, но всё тело было в напряжении, будто на грани чего-то.

“Чёрт, Алёна, – промелькнуло в голове, – ты пыталась его подловить, а теперь сама влипла по уши.”

Но я подняла подбородок. Да, дыхание чуть сбилось. Да, в животе стянуло. Но я смотрела ему в глаза — дерзко, до конца. Он, возможно, взрослый, уверенный, с этим своим голосом, от которого вибрирует позвоночник, но у меня тоже есть достоинство и гордость.

– Ну что ж, веди, рыцарь, – сказала я с лёгкой насмешкой, поправляя платье, которое всё ещё пахло морем и кремом от солнца. – Посмотрим, как ты справишься с тремя гостями.

Он чуть прищурился, но вместо ответа кивнул куда-то в сторону, и я обернулась. К нам уже шёл официант, молодой парень, в чёрном смокинге, с такой выправкой, будто его тренировали для королевского двора. Баград бросил ему коротко, но четко:

– Детям отдельный стол. Пицца, сок, десерт самый большой. И чтобы кто-то присмотрел.

Официант кивнул, даже не моргнув, как будто подобные распоряжения были для него обычным делом, и мягко улыбнулся Стеше и Илье, которые тут же оживились при слове «пицца».

– Пойдёмте, ребята, у нас есть столик для настоящих пиратов, – проговорил он, и я с удивлением смотрела, как дети, обычно цепляющиеся за меня, как коалы, радостно потопали за ним, хихикая и обсуждая, будет ли там «пицца с глазами».

Я хотела что-то сказать, но Баград уже повернулся ко мне, протянув руку с этой его проклятой уверенностью, от которой у меня пульс подскочил.

– Теперь ты, шустрая моя, – произнес он низко, с лёгкой хрипотцой.

Я замешкалась на секунду, но вложила ладонь в его. Он повёл меня к террасе, и я невольно затаила дыхание, когда мы поднялись по мраморным ступеням к столику у самого края, где море сверкало под закатным небом, а джаз, мягкий и ненавязчивый, вплетался в шум волн.

Стол был накрыт так, будто мы в какой-то сказке про Золушку: белая скатерть, хрустальные бокалы, что ловили свет свечей, и цветочный букет в центре, от которого я чуть не фыркнула: “Серьёзно, Баград, орхидеи?”

Но когда он отодвинул для меня стул, я почувствовала себя как-то странно — не как девчонка, что только что строила замки из песка, а как… ну, не знаю, как кто-то, за кем ухаживают по-настоящему. Села, стараясь не показать, что поражена, но он заметил, его губы дрогнули в лёгкой улыбке, и я тут же прищурилась.

– Что, всё-таки решил сыграть в джентльмена? – бросила с вызовом, скрестив руки, но голос выдал меня, дрогнув, когда он сел напротив, и свет свечей упал на его лицо — резкие скулы, глаза, что смотрели так, будто он уже знал, о чём я думаю.

Эта делало его не просто матёрым волком, а кем-то, кто мог быть обаятельным и даже… милым? Нет, Алёна, не ведись, это же тот же мужик, что орал в клубе про «нагну»!

– Иногда могу, – ответил Баград, и его улыбка стала шире, почти тёплой, что выбило меня из колеи ещё больше.

Официант принёс вино и Баград сам разлил его по бокалам, слегка наклонившись ко мне, так, что я затаила дыхание.

– За тебя, мелкая. И за то, что не боишься меня поддеть.

Я фыркнула, но чокнулась с ним, чувствуя, как вино обжигает горло, а его взгляд — кожу.

– Ну, кто-то же должен держать тебя в тонусе, – проговорила наигранно небрежно, но сердце колотилось, когда он подвинулся чуть ближе, поправляя мою салфетку — такой простой жест, но его пальцы задели мои, и я вздрогнула, как от тока.

Чёрт, Алена, это просто салфетка, а не предложение руки и сердца, успокойся!

Но он продолжал — ненавязчиво, но чертовски умело: то подал мне тарелку с чем-то, что выглядело как искусство (какой-то морепродукт в соусе), то спросил, не холодно ли мне, когда ветер с моря стал прохладнее, и, не дожидаясь ответа, снял свой пиджак и накинул мне на плечи. Пиджак был тёплым, тяжёлым, и я невольно вдохнула его аромат, чувствуя, как жар разлился в груди.

– Ты смотри, не перестарайся, а то правда влюблюсь, – пробормотала я, но голос был тише, чем я хотела, и он, конечно, заметил, потому что его глаза блеснули.

– Я, как минимум, рассчитываю на симпатию, – хрипло отозвался он, и его рука легла на мою — не сжал, а просто накрыл, чуть поглаживая большим пальцем по запястью, где бился пульс.

Я сглотнула, чувствуя, как от этого касания по телу разливается тепло. Он смотрел на меня с такой смесью уверенности и… нежности? — что я растерялась, не зная, как отбиваться от этого.

Словно почувствовав мое замешательство, Баград кивнул куда-то в сторону, и я обернулась — к детям подбежала девушка в ярком платье, с коробкой цветных мелков и бумагой, и через минуту Стеша с Ильёй уже рисовали что-то, хихикая, под её присмотром.

Я моргнула, поражённая — он не просто отмахнулся от них, а сделал так, чтобы им было весело.

– Ты… это что, заранее всё продумал? – спросила я, не скрывая удивления, и он только пожал плечами, но в его глазах мелькнула искра — не та, что пугала, а другая, тёплая, почти мальчишеская.

– Люблю, когда всё под контролем, – ответил он, и его рука снова нашла мою, чуть сжав пальцы, а потом он наклонился ближе, так, что я почувствовала его дыхание на своём виске. – Но с тобой, шилопопая, это не так просто.

Я поджала губы, но не отстранилась, чувствуя, как его близость — его тепло, его голос, его проклятая харизма — обволакивает меня, как море за окном.

Сейчас этот волчара ухаживал за мной так, будто я была не просто девчонкой, что облила его виски, а кем-то, ради кого он готов свернуть горы. И, чёрт возьми, я была поражена — не только его деньгами или этим местом, а тем, как он смотрел на меня, как будто я одна на всей этой террасе, на всём белом свете.

Сидела, утопая в тепле его пиджака, который всё ещё хранил его жар, и пыталась понять, как этот матёрый мужик, что вчера смотрел на меня, будто я его следующая цель, сегодня умудряется быть таким… притягательным?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его рука так и лежала на моей, большой палец чуть поглаживал запястье, и я чувствовала лёгкий ток от этого касания, как будто он знал, как зацепить меня без слов.

Алёна, ты же не из тех, кто теряет голову от свечек и хрусталя, правда?

Но он делал что-то с моим сердцем, и я, чёрт возьми, не могла притворяться, что мне это не нравится.

– Расскажи о себе, – попросил Баград, откинувшись на стуле, но не убирая руку. – А то я знаю только, что ты мастер портить мне шмотки и тусить с детьми, которые, как ты сказала, твои.

Я закатила глаза, но уголки губ всё равно поползли вверх — его подколы уже не злили, а… цепляли?

Ох, это что, я теперь официально влипла?

– Во-первых, они не мои, а Катины, – начала я, делая глоток вина, чтобы скрыть, как его близость пробирает до мурашек. – Я просто на подхвате, пока они с папой в свадебном путешествии. А во-вторых… я работаю в сфере маркетинга, в одной конторе, где половину времени объясняю клиентам, что их идеи — отстой, но так, чтобы они улыбались и платили. Ещё люблю танцевать — не как вчера с тобой, а в студии, где никто не лезет и не лапает. И, – я прищурилась, добавив с сарказмом, – я спец по убеганию от типов вроде тебя, которые думают, что они хозяева жизни.

Он хмыкнул — низко, с этой вибрацией, что отдавалась у меня в груди, как эхо, и я почувствовала, как тепло вина смешивается с жаром от его взгляда.

– Типов вроде меня, да? – переспросил Баград, и его голос стал чуть ниже. – А ты уверена, что собираешься продолжать убегать от меня? Правда, хочешь этого?

Я промолчала. Не потому, что не знала, что ответить, а потому, что каждое его слово ложилось, как давление на грудь — медленно, но уверенно, с этой его проклятой энергетикой, что не давала мне дышать.

Он не форсировал, не лез с напором, как молодые придурки, что думают, что всё решают громкие слова. Он просто сидел, говорил, смотрел — и этим брал. А я, как назло, не хотела, чтобы он останавливался.

Его глаза держали меня, как магнит, и я чувствовала, как моя броня трещит, как будто он знал, где надавить.

– Скажем так, – я подалась чуть вперёд, не отводя взгляда, – ты опасный. Не из тех, кто сразу бросается, но из тех, кто затягивает. А потом, когда ты уже по уши, он только ухмыляется и говорит: «Сама виновата».

На это Баград лишь усмехнулся.

– Ты придаёшь мне слишком много драматизма, – хрипло отозвался он, покачав головой. – Хотя мне нравится, что ты считаешь меня опасным. Это… возбуждает.

Я сбилась. Не внешне. Я всё ещё сидела, держа бокал, с этой своей ухмылкой, что должна была говорить «мне пофиг», — но внутри всё сдвинулось, как будто он нажал на кнопку, о которой я сама не знала.

Он не подыгрывал, не разводил романтику с цветочками и свечами. Он прямо сказал, что возбуждается, с таким спокойствием, будто говорил, что завтра дождь. И это било по мне — не грубостью, а этой его взрослой уверенностью, как будто он прошёл огонь и воду и теперь просто выбирал, с кем делить ночь.

Сглотнула, чувствуя, как пульс колотится в горле, и попыталась собрать остатки дерзости.

– Это… – выдохнула, когда он вдруг поднёс мою руку к своим губам, не отрывая взгляда, и его тёплое, едва ощутимое дыхание, коснулось моих пальцев. – Это у тебя всегда так? Или только со мной ты включаешь режим «съесть, но с прелюдией»?

Горячие губы прижались к кончикам моих пальцев, и я замерла, как будто время остановилось. Щетина царапнула кожу — не больно, но достаточно, чтобы я запомнила это ощущение, чтобы оно осталось где-то глубоко, где я хранила его касания.

А потом он чуть повернул мою руку и слегка прикусил кожу у основания большого пальца — не больно, а так, что я вздрогнула, и жар шарахнул по телу, как будто он знал, как включить меня одним движением.

Его глаза не отпускали мои. В этот момент я даже не подумала отпрянуть.

– Знаешь, в твоём голосе сейчас больше желания, чем протеста, – рассматривая меня внимательно, наклоняя голову, проговорил Баград. Еще эта его проклятая усмешка — спокойная, уверенная — говорила, что он раскусил меня, как орех. – Я не обещаю горы, Алёна. Я просто делаю. А если не делаю — значит, не нужно. Всё просто. Без шоу, без нытья, без «не готов».

– И без отношений? – выдохнула я, и голос дрогнул, как бы я ни старалась казаться крутой.

Чёрт, я ненавидела себя за то, что он слышал, как моё сердце колотится, за то, что я хотела услышать ответ, даже если боялась его.

Он чуть усмехнулся, скользнув большим пальцем по моей ладони — медленно, с нажимом, как будто рисовал что-то, что я не могла увидеть, но чувствовала каждой клеточкой.

– Отношения — это не проблема, – пожал Баград плечами. – Главное, с кем.

Я сглотнула, чувствуя, как всё тело напряглось, как струна, готовая лопнуть. Страх? Желание? Чёрт, наверное, и то, и другое.

Он стягивал с меня броню — не грубо, как те, кто лезет напролом, а терпеливо, уверенно, как будто знал, что я уже не убегу. И самое хреновое — я не хотела защищаться.

Хотела посмотреть, что будет, если сдаться, если дать ему не только тело, но и свое сердце.

Я слышала, как море за окном шумит, как свечи потрескивают, как его дыхание становится ближе, и понимала, что падаю — не просто в страсть, а в него, в этого мужика, который был всем, чего я боялась, и всем, чего я теперь хотела.

Музыка изменилась — будто по щелчку. Джаз растворился, вместо него — медленные скрипки, будто из старого фильма, глубокие, тёплые, от которых внутри всё сжималось.

Я обернулась, вырываясь из паутины его тёмного очарования, что он мастерски плел вокруг меня.

Струнный квартет в углу террасы, ага, конечно. Один из них кивнул Баграду, и он встал, подошёл ко мне — не суетился, двигался с этой его уверенностью, что заполняла всё вокруг. Протянул руку, глядя на меня так, как будто уже знал, что я не откажу.

– Потанцуем? – спросил он, и его голос был простым, без лишних понтов, но от этого только сильнее цеплял.

Я вложила ладонь в его и встала, стараясь держать спину прямо, хотя пиджак сползал с плеч, а кожа под ним горела от загара и его взгляда.

Ну, Алёна, раз уж влипла, то хоть покажи, как ты умеешь двигаться.

Баград притянул меня ближе, и я чувствовала всё: его силу, его тепло, его дыхание, что касалось моего виска, когда мы начали танец. Медленный, но не расслабленный, в нём было напряжение, плотное, как натянутая струна.

Его рука легла мне на талию, чуть ниже спины, и я ощутила давление его ладони через платье, как будто он оставлял на мне след. Вторая рука держала мою, направляя, и я расслабилась и растворилась в этом моменте.

Я почувствовала, как его подбородок слегка касается моей височной кости, как он чуть поворачивает лицо, и его дыхание скользит по моей коже. От этого дрожь прошлась по позвоночнику, а внутри всё сжалось — приятно, тягуче, как перед чем-то необратимым.

– Ты дрожишь, – прошептал он мне в ухо, почти не касаясь губами. Не вопрос, не издёвка. Просто факт.

– Это из-за тебя, – ответила я, едва дыша. Это была не шутка и не оправдание. Это была правда.

Он не ответил. Только чуть сильнее прижал к себе. Я уткнулась носом в его ключицу, почувствовала, как под тканью двигается мышца, как учащенно бьётся его пульс.

Всё внутри меня хотело остаться вот так, ещё чуть-чуть. И в то же время — сорваться, сделать шаг навстречу тому, от чего уже не отвертишься.

Он остановился. Музыка текла где-то рядом, как фоновое прикрытие для чего-то гораздо более настоящего. Его рука отпустила мою, но сразу поднялась — медленно, будто изучая. Коснулся щёки, провёл пальцем вдоль скулы, ниже, по шее — точно, но сдержанно, и от этого только сильнее горело внутри.

– Знаешь… – его голос был немного ниже обычного. Он не торопился. Просто смотрел на меня. – Мне с тобой не хочется спешить.

Я почти прошептала:

– Почему?

Баград провёл большим пальцем по моей нижней губе. Плавно, едва касаясь.

– Потому что тебя хочется покорить, а не просто взять.

И тогда он поцеловал. Не мягко. Не деликатно. А так, будто держался весь вечер, и вот наконец позволил себе сорваться. Но он не брал — он вовлекал.

Когда его язык коснулся моего, я вздрогнула. Потому что в этом движении было всё: желание, сила, терпение. Его пальцы на талии сжались чуть крепче, как будто тело само подстроилось под нарастающее напряжение. Я застонала — тихо, непроизвольно, и он ответил чуть более требовательным движением губ.

Баград провёл рукой по моим волосам, чуть сжал затылок, фиксируя, и снова поцеловал, глубже, медленнее, оставляя паузу между прикосновениями, будто хотел, чтобы я запомнила всё.

Меня захлестнуло. Я потеряла ощущение времени. Потеряла мысли. Осталось только чувство: вот он — здесь. Прямо сейчас. И я не хочу быть нигде, кроме как в его руках.

Я даже растерялась, когда он отстранился, тяжело дышала, сердце колотилось в горле. Его взгляд всё ещё был на моих губах, а пальцы не отпускали. Он держал меня, будто боялся, что я исчезну, если ослабит хватку.

Он выдохнул. Медленно. Глубоко.

А потом тихо, спокойно, не отпуская моего взгляда, проговорил:

– Ты думаешь, я просто с тобой играю? Нет, Алёна. Я просто выбрал тебя.

И всё. Больше ничего не нужно было. Эта фраза, его голос, тепло его ладони — всё вместе ударило куда-то под рёбра. Как удар током. Остаться равнодушной было невозможно. Я уже не играла. Я уже не делала вид.

Чёрт, если он так целуется — я даже не знаю, как теперь с ним спорить.

Мы продолжали двигаться, не спеша, и я поймала себя на том, что улыбаюсь — не дерзко, не на показ, а как-то глупо по-настоящему. Потому что этот вечер, этот мужчина, этот момент — были слишком живыми, слишком реальными.

Я положила ладонь ему на плечо, и он тут же ответил, чуть сильнее прижав меня к себе. Его тело было горячим, напряжённым под рубашкой, и я чувствовала каждое его движение, каждый вдох. Пальцы сами сжались, будто хотели запомнить его тактильно, навсегда.

Он заметил — конечно, заметил. Его глаза блеснули, как будто он снова что-то понял обо мне раньше, чем я сама.

Я тут же отвела взгляд. Щёки горели, как будто кто-то включил прожектор прямо мне в душу.

Ну всё, Алёна. Ты официально попала. Поздравляю.

Глава 16

Ужин пролетел незаметно — дети, довольные пиццей и мелками, уже зевали за своим столиком. А я сидела в его пиджаке, который с каждой минутой казался не просто одеждой, а чем-то личным. Я ловила себя на том, что начинаю замечать странные вещи: как у него пальцы держат бокал, как он чуть морщит лоб, когда читает детские каракули, как подливает мне вино и при этом будто невзначай касается моего запястья. И каждый раз — у меня сердце в пятки.

– Тёть Ален, я спать хочу, – пробормотала Стеша, уткнувшись носом в мою руку, и её тёплая щека была мягкой, как персик. Илья рядом тёр глаза кулачками, размазывая остатки соуса по лицу, и я рассмеялась, чувствуя, как напряжение вечера чуть отпускает.

– Пора домой, мелкие, – сказала я, погладив Стешу по голове, и посмотрела на Баграда, ожидая, что он просто кивнёт и уйдёт. Но он поднялся, бросив на стол пару купюр, и кивнул официанту, как будто это было само собой.

– Поехали.

Rolls-Royce стоял у входа, а официант зачем-то бережно складывал детские рисунки, как будто это были документы с госсовещания.

В машине было тихо, только шорох шин по асфальту и лёгкое посапывание детей, что дремали, прижавшись друг к другу, как два котёнка.

Я сидела рядом с Баградом, чувствуя, как его колено случайно — или нет? — касается моего через ткань платья. Его пальцы лежали на подлокотнике, в паре сантиметров от моих, и я ловила себя на том, что хочу, чтобы он их сжал, как в танце, но тут же одёргивала себя. Он молчал, только иногда бросал на меня короткие взгляды, но такие, что у меня в животе что-то переворачивалось.

Когда мы подъехали к дому папы, дети уже спали крепко. Я уже собралась их будить, но Баград вышел из машины, открыл заднюю дверь и, к моему шоку, взял Илью на руки — аккуратно, как будто делал это сто раз.

Это было… удивительно. Никакого пафоса, никакого «я не про детей». Просто — привычное, аккуратное движение, как будто он делал это тысячу раз. И я вдруг почувствовала, как где-то внутри меня что-то дрогнуло. Как будто я увидела его не на фоне свечей и скрипок, а в свете лампочки в прихожей. И от этого стало только хуже. Точнее — лучше…

Его водитель взял Стешу и такой живописной компанией мы прошествовали в детские. После того, как мы их уложили, я вышла проводить его. У ворот я повернулась к нему, стараясь держать лицо — лёгкая насмешка, чуть прищуренные глаза, как будто этот вечер не перевернул всё внутри меня.

– Ну, спасибо за вечер, рыцарь, – произнесла, добавив сарказма, чтобы он не подумал, что я растаяла. – Не ожидала, что ты умеешь быть… таким нормальным.

Он хмыкнул, и его губы дрогнули в этой его проклятой улыбке — не оскал, а что-то тёплое, от чего у меня сердце сжалось.

– Спокойной ночи, Алёна, – ответил он тихо и шагнул ближе.

Я уже подумала, что он снова меня поцелует, но он только коснулся пальцами моей щеки, легко, почти невесомо, и развернулся к машине.

А я стояла, как дура, пока Rolls-Royce не растворился в ночи, его красные огни мигнули в темноте, как прощание. Щёки горели, а в душе все бурлило. От его губ, от танца, от того, как он смотрел, будто я была единственной на этой чёртовой террасе, в этом городе, в его мире.

Поднявшись в свою комнату, наконец-то добралась до душа. Горячая вода смывала песок, загар, усталость, но не воспоминания. Завернулась в полотенце и тут пиликнул телефон. Схватила его, ожидая сообщение от Кати или папы, но это был Баград.

«Дети спят. Может, проведём время как взрослые?»

Я застыла, как идиотка. Полотенце держалось на честном слове, волосы липли к шее, а сердце уже где-то в районе ключиц пыталось вырваться наружу. Но сама собой расплылась на лице.

Его сообщение не было пошлым. Не банальным. Оно било точно в цель.

И он мне нравился — вот так, просто и честно, с этой его уверенностью, с этой хрипотцой в голосе, с тем, как он смотрел, будто я была не просто очередной девчонкой, а кем-то, ради кого он готов выкладываться. И, чёрт возьми, меня к нему тянуло — не как в клубе, где всё было на адреналине, а глубже, как будто я уже не могла притворяться, что мне всё равно.

Села на край кровати и уставилась в экран. Внутри всё сжалось в плотный комок: от желания, от страха, от того самого предчувствия, которое зовётся «ты попала». Я прикусила губу и, после пары секунд, напечатала:

«Только если взрослые игры не включают твои угрозы из клуба.»

Отправила. Выдохнула. Пошла расчесать волосы, отвлечься, дать себе пару минут на передышку.

Пилик. Ответ уже был.

«Выходи. Я не уезжал. Жду у дома.»

Сердце сделало кульбит. Он. Не. Уехал.

Он ждал.

Я подняла взгляд на себя в зеркало — розовая кожа после душа, глаза с потёками усталости, но с этим... блеском. С этим:

"ты хочешь пойти"

. Боже, я же не собиралась. Это же просто ужин. Просто флирт. Просто... Баград.

В голове запульсировала мысль:

не иди

. В теле пульсировала другая:

беги

.

И я рассмеялась — тихо, чтобы никого не разбудить, но искренне, потому что этот мужик снова меня уделал.

Скинула полотенце, вытерлась как попало. Быстро — слишком быстро — натянула чистое платье без лифчика (ну уж извините), сверху — тёплый кардиган. Без макияжа. Без туфель. Кеды — и пошла. Тихо. Как воровка.

У ворот он стоял, прислонившись к машине, в той же рубашке, что была на ужине, но теперь рукава закатаны, и свет фонаря падал на его рельефные предплечья. Он был, как чёртов памятник искушению.

В таком освещении, его лицо казалось чуть мягче, чем обычно, но в глазах всё ещё пылал огонь. Он ждал меня. Даже не писал повторно — просто знал, что выйду.

– Всё-таки вышла, – произнес, как констатацию. Без удивления, без победы.

Я скрестила руки на груди, будто могла этим спрятать то, что творится внутри.

– Это ещё ничего не значит, – бросила я, стараясь звучать непробиваемо.

Баград оторвался от машины, сделал шаг ближе — без угрозы, но с той самой уверенностью, от которой внутри что-то сжимается. Посмотрел прямо в глаза. Медленно, спокойно, без тени усмешки. Потом произнёс тихо, но так, что у меня мурашки пошли по позвоночнику:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Ошибаешься. Это меняет всё.

Глава 17

Я не знала, что ответить. В горле пересохло. Я только кивнула, почти незаметно.

Баград открыл передо мной дверь, словно всё уже решено.

Салон был тёплым, с этим фирменным запахом: кожа, что-то древесное, тонкая горечь табака. На переднем все также сиденье сидел водитель — мужчина в чёрном, нейтральный, как тень. Не поворачивался и не дышал громко.

Я устроилась на заднем сиденье, рядом с Баградом. Он сел позже, не спеша. Закрыл за собой дверь, и тишина в машине стала плотнее.

Его тепло, запах, уже притягивали меня, как магнит, и я не могла притворяться, что мне всё равно.

– Куда мы поедем? – спросила тихо, глядя в окно, стараясь лишний раз не пересекаться с ним взглядом.

– В одно место. Увидишь, – ответил он коротко.

Только уголок его губ дрогнул в этой его проклятой властной улыбке, но с лёгкой теплотой. Его глаза поймали мои, и свет от фонаря за окном сверкнул в них, как искра, что могла поджечь всё, что я держала под замком. Я видела, как его грудь поднимается ровно, но тяжело, как будто он тоже чувствовал это напряжение между нами.

– Может, перестанешь уже пожирать меня глазами? – выдохнула я, и попыталась улыбнуться, но внутри всё сжалось из-за его тяжёлого взгляда, что лез под кожу, как жар. Я хотела звучать дерзко, как обычно, но голос предал, выдав.

– Сразу после того, как ты перестанешь так себя вести и выглядеть, – тихо проговорил Баград. – Или это всё-таки для меня?

Сердце дёрнулось, как будто споткнулось на ровном месте. Ну да, выглядела я, мягко сказать, не прям уж скромно, учитывая, что платье было тонким. Но это же не повод меня подначивать. Я вообще никуда ехать не собиралась!

– Хватит, – отрезала я, и голос был резче, чем я хотела. – Я ухожу. Сам катись… куда хочешь.

Я дёрнулась к двери, но он не позволил — его рука поймала моё запястье, не грубо, но решительно, как будто он знал, что я не уйду, но всё равно хотел это показать. Его пальцы были горячими и я замерла, чувствуя, как пульс колотится под его кожей, как будто он тоже не так спокоен, как кажется.

– Нет, так дело не пойдет, – усмехнулся он у самого моего уха, и от его дыхания по шее побежали мурашки, как будто он рисовал их пальцем. – Да и к тому же… Я тебя никуда не отпускал.

В это время водитель нажал на газ, и машина дернулась, срываясь с места. И плевать всем, что здесь был довольно крутой поворот. Я вцепилась в сиденье, как в последний утопающий в плот во время шторма, только чтобы не наклониться к Баграду, чтобы не оказаться еще ближе к нему.

Сумасшедший! Что он, что его водитель…

– А если я никуда не хочу с тобой ехать? – спросила я, выпрямляясь и стараясь не двигаться. – Что еще за повелительные нотки? Ты мне не хозяин, а я не твоя подчиненная.

Он чуть склонил голову.

– Ладно. Если не хочешь, то мы можем развернуть машину и отвезти тебя обратно, – честно ответил Барад.

– Так просто? – выдохнула я, чувствуя, как его рука всё ещё держит моё запястье, как его тепло просачивается через кожу, прямо в самое сердце.

Здесь точно был какой-то подвох.

– Да, – уверенно заявил этот наглец. – Но ты ведь не хочешь обратно.

А вот и он. Подвох.

Мне отчаянно хотелось поспорить с его утверждением, утереть нос ему, сделать хоть что-то, чтобы он подавился своим самодовольством, но… Я промолчала.

Вот ведь невыносимый мужчина! Нет, мои порывы души он прекрасно научился считывать, но это так бесило. Соглашаться с ним не хотелось вот прямо ни в чём.

Насупившись уставилась в окно, отворачиваясь от Баграда. Что я еще могла сделать? Не высовываться же из окна с криками «помогите». Да и, уверена, водитель явно позаботился о том, чтобы заблокировать кнопку на двери.

Ко всему прочему, от одной мысли, что я окажусь одна в своей комнате, на душе становилось неуютно. Демон искушения, блин!

Дорога заняла минут пятнадцать.

Когда автомобиль свернул с асфальта на гравий, я стала рассматривать окружающую обстановку. Впереди, в темноте, мелькали стеклянные конструкции — невысокие, как павильоны, но с мягким светом внутри. Оранжерея.

– Серьёзно? – я даже не поверила. – У тебя есть собственная оранжерея?

– У тебя есть дети и взрывной характер. У меня — оранжерея. Каждому своё, – спокойно ответил он. – Ночью здесь никого нет. Только ты и я.

Спасибо, успокоил.

Водитель вышел и услужливо открыл передо мной дверь. Я выбралась, и сразу почувствовала запах — влажный, свежий, насыщенный. Пахло чем-то цветущим, но не сладко, а насыщенно и плотно.

Баград обогнул машину и подошёл ко мне.

– Пойдём.

Его рука легла мне на поясницу — твёрдо, но не грубо, и я вздрогнула, ощутив тепло его пальцев через кардиган. И я покорно последовала за ним.

Но когда он распахнул стеклянную дверь, я ахнула, как дура, и замерла. Это был сад — нет, рай под стеклянным куполом, где орхидеи горели цветом, лианы струились с потолка, а воздух был как после дождя.

Фонари подсвечивали дорожки, журчал фонтан, а над головой были звёзды, такие яркие, что я невольно задрала голову, забыв, как дышать. В центре стоял столик на двоих, вино, фрукты, сыр, всё как в мечте, а где-то играла арфа. Тихо, но так мелодично, что задевала что-то в душе.

Я повернулась к Баграду, пытаясь собрать остатки дерзости, но его взгляд со смесью власти и чего-то мягкого, выбил меня из колеи.

– Я обычно сюда не привожу никого, – сказал он, шагнув ближе, и его теплое дыхание, коснулось моего виска. – Но с тобой всё не как «обычно».

Я фыркнула, но не отстранилась, чувствуя, как его слова цепляют что-то внутри, как будто он знал, что я уже не просто злюсь, а… хочу быть здесь, с ним.

Чёрт, кажется, точно влипла. Ну почему ему одного ужина было мало что ли? Какой бес меня дернул вообще выходить из дома?..

Его рука всё ещё лежала на моей пояснице, и он повёл меня дальше, к повороту, где открылся горячий бассейн — встроенный в сад, с паром, что поднимался над водой, подсвеченной голубыми огоньками. Вокруг соответствующий этому месту декор — мох, валуны, фонари с мягким освещением, а у края — шампанское в ведёрке, полотенца, даже с виду мягкие, как облака.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я замерла, чувствуя, как сердце колотится, как взгляд этого невозможного мужчины прожигает мне спину, и поняла, что он опять меня уделал.

– Ты… – начала я, но голос сорвался, и я прикусила губу, чтобы не выдать, как это место, как он сам впечатляют меня. – Это что, теперь купаться будем? Даже не подумаю, ясно? Предупреждать надо было, я бы хоть купальник взяла.

Он медленно оскалился, будто говоря мне всем своим видом, что купальник мне вообще больше никогда не понадобится. Остановился у бассейна и, не глядя, бросил через плечо:

– Разувайся, мелкая.

Я вскинула бровь.

– Это приказ?

Баград посмотрел на меня и медленно усмехнулся.

– Скорее, совет. Ты же не хочешь промочить свою обувь? Или собираешься всю ночь так простоять?

– Вообще-то я думала просто полюбоваться… – пробурчала я, но кеды всё-таки сняла, носки следом и кардиган в придачу, а следом села на край. Пар, идущий от воды, был таким манящим, будто пытался меня убедить: «Ну давай, расслабься уже».

Опустила ноги в горячую, почти обжигающую воду, от которой по телу разлилось тепло.

Баград, успевший тоже избавиться от своей обуви и закатать штанины, сел рядом, слишком близко, и его бедро прижалось к моему, а рука легла на камни, так, что его пальцы почти касались моих. Я сглотнула, чувствуя, как его тепло, его дыхание, его присутствие обволакивают меня, как пар над водой, и поняла, что не хочу, чтобы он отодвигался.

Он потянулся к ведёрку, вытащил бутылку, откупорил и молча налил два бокала. Один протянул мне.

– Спасибо, – сказала я, взяла бокал, и он нарочно коснулся моих пальцев. Не случайно. Он знал, что делает. В груди — как хлопок. Мелкий, но отчётливый.

– Ну, – проговорил Баград, не глядя. – Может, расскажешь наконец, чего ты так перепугалась? Мне казалось, ты смелее.

Я покосилась.

– С чего ты взял, что я испугана?

– Потому что у тебя голос меняется, когда ты пытаешься скрыть волнение.

Я уставилась в воду. Умный гад.

– Зато ты у нас весь как на ладони, да? Без тайн, без масок? Сад, бассейн, шампанское — прямо торжественное мероприятие, а не вечер. Ты ведь заранее это все спланировал?

Он сделал глоток и наклонился ближе. Его голос стал тише, почти у уха:

– А тебя это напрягает?

– Нет, но…

Я сглотнула, чувствуя, как его тёплая рука легла на мою, сжав пальцы так, что я не могла отстраниться, даже если бы хотела. И понимала, что влипаю — не просто в его игру, а в него самого, в этого матёрого мужика, который мог быть психом, боссом, рыцарем, и всё это сразу, и мне это нравилось, как бы я ни пыталась фыркать. Его уверенность, его тепло, его смех — всё это тянуло меня, как звёзды над этим бассейном, и я не знала, как остановиться.

– Осторожно, Баград, – выдохнула я. – Ещё чуть-чуть, и я… могу вылить тебе на голову шампанское. Или прошлый опыт в клубе тебя ничему не научил?

Он лишь улыбнулся.

– Делай, что хочешь, – сказал он, и его рука поднялась к моему лицу, пальцы коснулись подбородка, приподнимая его, так, что я не могла отвернуться. – Я сегодня добрый.

Ахнула, чувствуя, как его большой палец скользнул по моей нижней губе. Жар хлынул по телу, как вино, что мы пили на ужине. Внутри всё сгорало от желания, от того, как он смотрел, будто я была его — вся, без остатка.

Не успела моргнуть, а Баград наклонился ближе, так, что его горячее дыхание коснулось моих губ. И он поцеловал меня — не нежно, как на террасе, а жадно, с этим его напором, что говорил: «Ты моя, и я устал ждать».

Горячие губы накрыли мои, и я ответила, вцепившись пальцами в его рубашку, чувствуя, как его язык ворвался в мой рот, глубокий, почти дикий, выбивая воздух из лёгких.

Требовательные руки сжали мои бедра через тонкое платье. Выдохнула прямо в его губы, когда он рванул меня к себе, так, что мои ноги в воде задели его, а грудь прижалась к его груди, твёрдой, горячей.

Платье задралось, а его пальцы, скользили по моим бедрам, обжигая кожу, пуская по телу волну мурашек. Он целовал меня, как будто я была его воздухом, и я таяла, выгибаясь к нему, цепляясь за его плечи, пока его губы скользнули к моей шее, оставляя горячий след, от которого я задрожала, прикусив губу, чтобы не застонать.

– Подожди... – вырвалось у меня шёпотом, но слово потерялось где-то между нашими губами, превратившись в хриплый вздох.

Он не остановился — только глухо хмыкнул, и этот звук, низкий, с лёгкой хрипотцой, прокатился по моей спине жаром желания. Голову кружило от этого внезапного контраста: жадность его губ и нежность рук, уже задиравших подол моего платья.

Кожа под его ладонью вспыхнула. Он водил пальцами по животу медленно, будто запоминал изгибы, а я не могла сдержать мелкую дрожь — мурашки бежали вниз по животу, заставляя меня выгибаться ближе. Он ответил мгновенно, приподнял меня и усадил на себя. Я чувствовала его большой напряженный стояк через ткань, и мой стон смешался с его тяжёлым дыханием.

Баград отстранился на секунду, и я увидела его глаза с расширенными зрачками, скользящие по моему лицу, шее, груди. И я знала, что он видит всё: как бешено бьется жилка на моей шее, как учащенно вздымается грудь. Его челюсть резко напряглась, будто он мысленно считал до десяти, сдерживаясь.

– Хочу тебя… – припечатал он, и его рот снова накрыл мой, но теперь по-другому — медленно, с таким намеренным оттягиванием момента, что у меня свело мышцы внизу живота. Он знал, что делает. Знал, как его руки заставляют меня задерживать дыхание.

Баград медленно потянул вверх мое платье. Я подняла руки, чувствуя, как ткань скользит по коже, как его взгляд прожигает меня, пока платье падает на камни у бассейна, оставляя меня в одних кружевных черных трусиках. Взгляд его потемнел, и я услышала, как он выдохнул — резко, почти рычаще.

– Чёрт, Алена, – в его голосе было что-то новое — не просто голод, а что-то глубже, как будто я зацепила его так, что он сам не ожидал.

Взяв меня под бёдра, он поднялся с края бассейна, как будто я была невесомой. Я вцепилась в его плечи, чувствуя, как его мышцы напрягаются под рубашкой, как его тепло обволакивает меня, и он понёс меня к лестнице для спуска в бассейн, не отрывая взгляда от моих глаз.

Горячая вода практически обняла нас, и я задохнулась, когда его тело прижалось к моему, мокрое, твёрдое, слишком близкое, так, что я ощущала каждый его изгиб, каждый удар его пульса.

Он поцеловал меня снова — жадно, с этой его силой, что не просила, а брала, — и я ответила, впиваясь пальцами в его волосы, чувствуя, как его язык скользит по моему, как его губы крадут мой воздух.

Вода плескалась, обжигающая, но не настолько сильно, как его руки, что нашли мою талию, притягивая меня так, что я чувствовала его — всего, без преград, только кожу, воду, жар. Тёмный взгляд прошёлся по моей груди, по коже, что блестела от воды, по соскам, что уже напряглись от его близости и прохладного воздуха сада.

Крупные ладони Баграда накрыли мою грудь, сжали её, чуть сминая. Я застонала, выгнувшись к нему, вцепившись в его плечи. Жадные губы нашли мой сосок, и я ахнула, когда он втянул его в рот, медленно, почти мучительно, как будто я была сладостью, которую он хотел смаковать.

Язык закружил вокруг, перекатывая чувствительную вершинку. Я задрожала, чувствуя, как его зубы чуть оттянули её — не больно, а ровно настолько, чтобы я выгнулась сильнее, чтобы стон сорвался с губ, хриплый, почти чужой.

Он сжал мою грудь, сминая её в ладонях, и перешёл к другому соску, втягивая его глубже, посасывая с жадностью. Легкая щетина царапала кожу, оставляя горящие следы, и я чувствовала, как его тяжёлое и рваное дыхание обжигает меня, как его руки сжимают меня сильнее, как будто он боится, что я исчезну.

– Баград… – выдохнула я. Мой голос был слабым, пропитанным желанием, потому что всё, что я чувствовала, — это его губы, его язык, его руки, которые знали, как свести меня с ума.

Он отстранился на секунду, глядя на меня — глаза тёмные, почти дикие, но смотрящие на меня так, словно я стала центром его мира. Его большой палец скользнул по моему соску, ещё влажному от его губ. Я задохнулась, когда он чуть сжал его, вызывая новую волну дрожи. Прижала к нему, не в силах справиться с нахлынувшими эмоции, позабыв о своей подозрительно притихшей гордости и наплевав на стены, что сама пыталась выстроить между нами.

Его губы снова нашли мои, и я ответила — на этот раз не менее жадно, чем он. Как будто Баград был всем, чего я хотела. Хотя… наверное, сейчас так оно и было. Я понимала, что совершаю ошибку, поддаваясь напористой страсти этого мужчины. Он был опасен, чёрт возьми, искушающе опасен.

Однако, похоже, именно этим Баград меня и зацепил. И теперь я бы ни за что на свете не позволила ему остановиться.

Глава 18

Его губы терзали мою грудь — жадные, обжигающие, с той самой щетиной, что оставляла на коже алые дорожки, будто выжигая их на память. впиваясь пальцами в его плечи, пока вода — теплая, словно жидкий шёлк — обвивала нас, сливаясь с бешеным ритмом сердца, бьющегося в такт его имени, которое невольно слетало с моих уст:

– Баград…

Его язык выписывал на моём соске мучительные узоры, то втягивая его, то чуть оттягивая зубами — игра на грани боли, от которой у меня перехватывало дыхание. Его руки сминали мою грудь, а тяжелое и прерывистое дыхание опаляло кожу.

Чёрт, Баград, ты что, решил разорвать меня на части прямо здесь?

Но я не смела просить остановиться — я жаждала его, всей этой дикой власти, этого взгляда, который словно цепями сковывал меня, не оставляя шанса на бегство.

Его губы нашли мои снова, и поцелуй взорвался первобытной страстью — зубы задевали губы, языки сплетались в битве, словно мы сражались не за воздух, а за право владеть друг другом. Но я уже проиграла, растворившись в нём, в его звериной силе, в этом огне, что пожирал всё на своём пути.

Я вцепилась в его волосы, мокрые, жёсткие, и притянула его ближе, чувствуя, как его твёрдое, словно высеченное из камня, тело прижимает меня к борту бассейна, как его бёдра врезаются в мои, вызывая дрожь, что пробегала от живота до кончиков пальцев. Его руки скользнули ниже, сжимая мои бёдра с такой силой, что я вскрикнула, и в тот же миг его горячие пальцы нашли край моих трусиков, коснувшись кожи, пылавшей даже под водой.

– Алена… – выдохнул он в мои губы, и его голос был хриплым, почти сорванным, с этой рычащей ноткой, что внутри меня все сжалось.

Его глаза поймали мой взгляд, и мир сузился до этого мгновения, до его руки, что скользнула под ткань, найдя меня там, где я уже была влажной, не только от воды.

Его большой палец коснулся моего клитора — медленно, с издевательской нежностью, — и я застонала, впиваясь ногтями в его шею, когда он начал выводить круги, мягко, но с такой уверенностью, что сводило с ума. Каждое прикосновение было точным, дразнящим, и я выгнулась, чувствуя, как жар собирается внизу живота, как его палец нажимает чуть сильнее, пока я не задрожала, не в силах сдержать тихий стон, сорвавшийся с губ.

– Чёрт, ты… – начала я, но слова растворились в новом вздохе, когда он ввёл в меня два пальца — медленно, растягивая момент, и я ахнула, чувствуя, как он заполняет меня, как его пальцы — твёрдые, умелые — прокручиваются внутри, касаясь тех мест, от которых темнело в глазах.

Он двигал ими, раздвигая, исследуя, и я цеплялась за него, впиваясь ногтями в плечи, пока вода плескалась, вторя моим рваным вдохам.

Его взгляд не отпускал меня, и я видела, как он кайфует — не только от моего тела, но от моих стонов, от того, как я растворяюсь под его руками. Он ускорил ритм, трахая меня пальцами — размашисто, глубоко, — и я задыхалась, чувствуя, как жар накатывает, как моё тело сжимается вокруг него, как я падаю в эту пропасть, где нет ничего, кроме него.

– Баград… – вновь выдохнула я, и мой голос прозвучал слабо, пропитанным желанием, потому что я уже не могла думать, только чувствовать — его пальцы, его дыхание, его взгляд, что держал меня крепче, чем его руки. Он наклонился, захватил мои губы — жадно, с этим его напором, — и я ответила, кусая его в ответ, пока его рука не остановилась, давая мне секунду, чтобы перевести дыхание. Его пальцы вышли, и я ахнула, чувствуя пустоту, но его взгляд сказал мне, что это не конец.

– Хочу тебя, – прорычал он, и голос звучал низко, с той самой властной хрипотцой, от которой дрожали колени.

Его руки сорвали мои трусики под водой, и я задохнулась, когда он притянул меня так близко, что я ощутила его — твёрдого, пульсирующего, готового. Мои бёдра сами раздвинулись, принимая его.

Он вошёл — медленно, мучительно, сантиметр за сантиметром — и я застонала, громче, чем хотела, вцепившись в его волосы, чувствуя, как он растягивает меня, как его член — твёрдый, пульсирующий — заполняет всё. Его дыхание было тяжёлым, рваным, и я видела, как его глаза потемнели, челюсть напряглась, но он смотрел на меня, как будто на самую желанную женщину на земле.

– Чёрт, Алена, – выдохнул он, и его голос сорвался, когда он начал двигаться — глубоко, размашисто, с той силой, что не оставляла мне шанса сопротивляться.

Я обхватила его ногами, притягивая ближе, и он трахал меня, сжимая мои бёдра, его пальцы впивались в кожу, оставляя следы, что я буду чувствовать завтра. Вода плескалась, горячая, как его кожа, и я стонала, не в силах сдержаться, чувствуя, как он вбивается в меня, как жар нарастает, как моё тело сжимается вокруг него, готовое взорваться.

Его губы нашли мою шею, зубы чуть прикусили кожу, и я задрожала, когда его рука снова скользнула вниз, найдя мой клитор, кружа по нему в ритм с его толчками, и я закричала — тихо, хрипло, но достаточно, чтобы он рыкнул в ответ, словно мой голос был его наркотиком.

– Давай, мелкая, – произнёс он, и его голос был почти приказом, хриплым, сорванным, пока он двигался быстрее, глубже, и я чувствовала, как он теряет контроль, как его тело напрягается, как он наслаждается мной — моими стонами, моим телом, тем, как я сжимаю его внутри.

Я задыхалась, цепляясь за него, и огонь взорвался — яркий, ослепительный, — и я кончила, выгибаясь, дрожа в его руках, пока волны наслаждения били по мне, как вода вокруг нас. Мои стоны смешались с его рыком, и он вошёл ещё раз — глубоко, резко, — и я почувствовала, как он кончает, его тело содрогнулось, его пальцы впились в мои бёдра, что я ахнула, и его дыхание — горячее, прерывистое — слилось с моим.

Мы замерли, тяжело дыша, вода всё ещё плескалась, а звёзды над нами горели, как будто видели всё. Его лоб прижался к моему, и я чувствовала, как его сердце колотится, как его руки — всё ещё сильные, но теперь мягче — держат меня, как будто он не хочет отпускать.

Я понимала, что это не просто одноразовый секс. Во всяком случае, для меня. После такого… Я точно никогда не смогу его не то что забыть — отпустить. И если он окажется козлом, то… это будет очень больно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Это было… – начала я, но голос был слишком слабым, и я просто выдохнула, прижавшись к нему, чувствуя, как его тепло обволакивает меня. Словно мы были единым целым.

– Ну что, я больше не такой страшный? – вопросил он с легкой насмешкой. – Теперь-то ты точно от меня никуда не денешься.

Его голос был хриплым, но с этой тёплой ноткой, что говорила, что он тоже влип. И я улыбнулась, впервые не фыркнув, потому что, чёрт возьми, так оно и было.

Глава 19

Я буквально порхала, как какая-то дура из ромкомов, которых я всегда терпеть не могла. Но с Баградом иначе не получалось.

Каждое утро я просыпалась с улыбкой, чувствуя его терпкий и мускусный запах на подушке, на коже, в памяти, и понимала, что конкретно влипла. Да так, что уже не выбраться.

Он был везде — в моих мыслях, в моём сердце, в каждом дне, что я проживала, будто танцуя. Я влюблялась в него всё сильнее, с каждым его взглядом, с каждым словом, что он бросал с этой своей хрипотцой, с каждым касанием, что оставляло меня без воздуха.

Чёрт, и когда я стала такой?

Но останавливаться не хотела — Баград стал моим пожаром, и я горела, не жалея ни о чём.

Днём я жила своей жизнью — бегала на работу, где всё ещё учила клиентов, как не убивать их бренды идиотскими идеями, и возилась со Стешей и Ильёй, которые теперь считали меня главным экспертом по замкам из песка и пицце с «глазами».

Я хохотала, когда они тащили меня на пляж, строила с ними крепости, а в голове всё равно был Баград — его улыбка, его руки, его голос, что звал меня каждую ночь, как будто я была его личной звездой. И я шла — бежала, если честно, — потому что ночи с Баградом были чем-то большим, чем просто свидания.

Они были магией, которую он создавал, как будто знал, как свести меня с ума.

Каждый раз Баград придумывал что-то новое, и я, чёрт возьми, не могла предугадать, что будет дальше. Однажды он привёз меня на старый маяк, где под звёздами крутили чёрно-белый фильм, и мы пили вино, пока его пальцы скользили по моему запястью, обещая больше, чем кино. В другой раз — виноградник, где гирлянды светились, как светлячки, а он целовал меня у камина, пока я не забыла, как дышать. Потом была яхта — закат, море, его губы на моей шее, и я стонала, когда его руки находили меня под платьем, жадные, но такие умелые, что я растворялась в нём, как в волнах.

И, конечно, тот сад с горячим бассейном, где он брал меня, как будто я была всем, чего он хотел, и я отдавалась, не думая, только чувствуя — его тепло, его силу, его взгляд, что говорил, что я его.

Каждую ночь он сводил меня с ума своими касаниями, хриплым шёпотом, когда он называл меня «мелкой», но смотрел, как на женщину, ради которой готов свернуть горы. Я тонула в нём, и мне это нравилось. Даже больше, чем я могла сказать.

Время пролетело, как сон, и я даже не заметила, как недели сложились в месяц. Я была так поглощена Баградом, работой, детьми, что не сразу поняла, что Катя и папа вернулись. Они ввалились в дом загорелые, с чемоданами и улыбками, будто Мальдивы подарили им новую жизнь. Я обняла их, хохоча, пока Стеша с Ильёй визжали, прыгая вокруг, и мы все собрались на веранде, где Катя, сияя, как лампочка, объявила новость.

– Мы ждём малыша, – сказала она, прижавшись к папе, и её глаза блестели, как море за окном.

Папа смотрел на неё, как на чудо, и я почувствовала, как внутри всё сжалось от радости — не той, что показываешь для приличия, а настоящей, тёплой, как будто они подарили мне ещё одну причину улыбаться.

– Серьёзно? – выдохнула я, бросаясь её обнимать. – Катя, ты теперь официально мать-героиня! А ты, пап, готов к новым подгузникам?

Он рассмеялся, потрепав меня по голове, как в детстве, и я была счастлива за них. Но потом пиликнул телефон, и я увидела его имя — Баград.

«Жду через полчаса, мелкая. Не опаздывай».

Моё сердце сделало кульбит, и я, извинившись, рванула в комнату, чувствуя, как кровь бурлит от предвкушения. Я надела платье — синее, с открытой спиной, что он любил, потому что его пальцы всегда находили мою кожу, — и начала собираться, напевая, как дура, которая влюбилась по уши.

Я спускалась по лестнице, когда услышала низкий, рокочущий звук мотора его машины и улыбнулась, представляя, как он стоит у Rolls-Royce, с этой своей улыбкой, что обещала мне ночь, полную огня.

Но когда я вышла на крыльцо, папа был там, у окна, и его взгляд, обычно тёплый, как кофе по утрам, стал холодным, как сталь. Он смотрел на машину Баграда, и его лицо изменилось. Скулы напряглись, глаза сузились, как будто он увидел не просто тачку, а что-то, что хотел раздавить.

– Алена, – сказал он, и его голос был жёстким, как никогда, таким, что я замерла, чувствуя, как улыбка сползает с лица. – Ты никуда с ним не поедешь.

Я моргнула, пытаясь понять, что происходит, но его тон резал, как нож, и я почувствовала, как внутри всё сжимается. Не от страха, а от какого-то тёмного предчувствия, что этот вечер, этот пожар, что горел между мной и Баградом, только что наткнулся на стену, которую я не видела.

– Пап, ты о чём? – спросила я, но голос дрогнул, и я посмотрела на машину, где Баград ждал, не зная, что всё только что изменилось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 20

Баград

Я сидел в машине у её дома, глядя, как свет горит в её окне, и чувствовал, как внутри всё горит — не от виски, что я глушил вчера, а от неё.

Алёна. Эта чертовка с дерзким языком и глазами, что цепляли меня, как крюк, с первого дня. Она была везде — в моей башке, в моих снах, в каждом проклятом вдохе. Я хотел её — не просто в постели, хотя, чёрт, её стоны в том бассейне до сих пор звучали у меня в ушах, как музыка, от которой хер успокоишься.

Нет, я хотел её всю — её смех, её колкости, её тепло, когда она прижималась ко мне, думая, что я не замечаю, как она тает. И это бесило. Потому что я, Баград, который всегда знал, чего хочет, и брал это, не задумываясь, теперь тонул в ней, как пацан, и не знал, как с этим жить.

Я никогда не думал о серьёзном — бабы приходили и уходили, как заказы в моём бизнесе, без следов, без драм. Но с ней всё было иначе. Она засела во мне, как пуля, и я не хотел её вытаскивать.

Впервые в жизни я поймал себя на том, что думаю о постоянных отношениях — о том, как Алёна могла бы быть рядом не только ночами, но и утром, с её дурацкими шутками и кофе, который она, небось, варит хреново.

Я представлял её в моём доме, в моей жизни, и это не пугало, а тянуло, как магнит. Чёрт, я даже хотел, чтобы она знала меня — не только того, кто арендует яхты и трахает её до дрожи, но и того, кто тащит за собой шрамы, о которых не говорит. И это было словно открытием. Настолько грандиозным, что я ненавидел себя за эту слабость, но не мог остановиться.

Однако был еще её отец. Роман. Этот сукин сын, который стоял у меня на пути годы, с его портом, его сделками, его ухмылкой, что я мечтал стереть. Я мог раздавить его — у меня были рычаги, связи, план, чёрт возьми, я почти чувствовал, как его бизнес трещит под моими ботинками. Но Алёна…

Она была его дочерью, и это всё меняло. Как давить на того, чья кровь течёт в той, что ты хочешь видеть рядом? Как ломать его, когда её глаза — эти проклятые глаза, что смотрят на тебя, как будто ты не просто псих с деньгами, — будут видеть тебя иначе?

Я ненавидел эту дилемму, ненавидел, что она делала меня мягче, чем я мог себе позволить. Но Алёна была нужна мне — не как трофей, не как игрушка, а как воздух, без которого я задыхался, и это безмерно злило, потому что я не знал, как это разрулить.

Я сидел в офисе, глядя на город через стеклянную стену, когда вошла Лера. Моя подруга ещё с универа, та, что знала меня, когда я был никем, и осталась, когда я стал кем-то. Она никогда не была женщиной для меня — ни искры, ни намёка. Просто человек, который не лезет в душу, но всегда рядом.

Лера плюхнулась в кресло, закинув ноги на стол, как будто это её контора, и ухмыльнулась.

– Ну что, Баград, как дела? – спросила она, теребя свою дурацкую серёжку в виде якоря. – Порт забрал? Или всё ещё воюешь с этим уродом?

Я хмыкнул, откинувшись в кресле, прекрасно понимая, что она имеет ввиду отца Алёны. Но внутри всё кипело. Не от её вопроса, а от того, что я сам не знал, как ответить.

– Не забрал, – сказал я, и мой голос был грубее, чем хотелось. – Возникли непредвиденные… сложности.

Она вскинула бровь, явно учуяв, что я не в настроении. Но Лера никогда не умела вовремя заткнуться.

– Сложности? – переспросила она, наклоняясь ближе. – Какие, Баград? Ты же всегда как танк — видишь цель, идёшь, ломаешь. Что за херня?

Я сжал челюсть, чувствуя, как её слова бьют по нервам, как будто она лезла туда, где мне и самому было погано.

Лицо Алёны всплыло перед глазами. Её губы, что улыбались, когда она поддевала меня, её тело, что выгибалось под моими руками, её голос, что звал меня даже во сне.

Я выдохнул, глядя на Леру, и сказал, как отрезал:

– Запал на его дочь.

Её глаза расширились, и она замерла, как будто я ей врезал. Лера умела держать лицо, но я видел, как её губы дрогнули, как она сглотнула, пытаясь скрыть шок.

– На дочь Соколинского? – переспросила она, и её голос был тише, но с этим её вечным сарказмом. – Ты серьёзно? На эту… пигалицу?

Я почувствовал, как кровь ударила в виски, как её слово — «пигалица» — резануло, как нож. Алёна не была пигалицей. Она была женщиной, что перевернула мою жизнь. И я ненавидел, что Лера так о ней говорит, даже не зная её.

– Следи за языком, – сказал я, и мой голос был холодным, как сталь, с этой хрипотцой, что появлялась, когда я был на грани. – Она не пигалица.

Лера фыркнула, откидываясь в кресле, но её глаза сузились. Я видел, что она злится — не на Алёну, а на меня, на то, что я не тот, кем она привыкла меня видеть.

– Ты серьёзно? – сказала она, и её голос стал резче. – Соколинский — урод, от которого надо избавиться, а ты тут растекаешься из-за его девчонки. Прижми его через неё, и всё! Дави, как ты умеешь. Или ты теперь в любовь играешь?

Я сжал кулак, чувствуя, как её слова бьют туда, где и так всё болело.

Любовь. Я ненавидел это слово, но оно уже крутилось в башке, когда я думал о ней — о её смехе, о её тепле, о том, как она смотрела на меня, будто я мог быть лучше, чем я есть. И я ненавидел Леру за то, что она лезла туда, в чеём я сам хреново разбирался.

– Заткнись, Лер, – сказал я, и мой голос был ледяным, с этой тяжестью, что заставляла людей замолкать. – Ты не знаешь, о чём говоришь.

Она встала, её лицо покраснело, и я видел, как её руки дрожат, как будто она хотела врезать мне, но знала, что не стоит.

– Хочешь узнать моё мнение? – бросила она, уже у двери. – Ты сам не знаешь, чего хочешь. Но не трынди потом, что я не предупреждала.

Дверь хлопнула, и я остался один, глядя на пустой стол, где ещё лежал контракт по порту — тот самый, что должен был раздавить Соколинского. Но вместо него я видел Алёну, её глаза, её губы, её тело, что было моим каждую ночь, и чувствовал, как внутри всё рвётся.

Она была нужна мне — больше, чем порт, больше, чем победа, больше, чем всё, что я строил годами. Но она была его дочерью, и это убивало меня, потому что я не знал, как выбрать между ней и войной, что была моей жизнью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Откинулся в кресле, закрыв глаза, и её голос снова звучал в моей голове, и я понимал, что влип, как никогда, и, чёрт возьми, не хотел выбираться.

Я гнал по трассе, сжимая руль так, что костяшки побелели. В груди колотило, как будто я не мужик, а пацан, которого лихорадит без дозы. Алёна была моей дозой, чёрт возьми, и без неё мне было хреново — не просто в башке, где она крутилась без остановки, а физически, как будто кто-то вырвал кусок из меня. Я хотел её — не просто видеть, а держать, целовать, знать, что она моя, потому что без неё я задыхался, и это бесило, но я уже не мог иначе.

Остановился у её дома, глядя на свет в окнах, и ждал, куря одну сигарету за другой, пока пепел падал на асфальт, как мои нервы. Алёна не выходила слишком долго, и я чувствовал, как внутри всё скручивает, как будто она могла просто взять и исчезнуть.

Чёрт, ну, и где ты?

Я уже собрался идти к двери, наплевав на всё, когда она появилась — на крыльце, в том синем платье, что я любил, с открытой спиной, где мои пальцы всегда находили её кожу. Но она была не одна. Рядом был Роман Соколинский — её отец, этот сукин сын, чья тень висела над нами, как нож. Его лицо было чуть красным, глаза горели яростью, и я понял, что дело дрянь, ещё до того, как он открыл рот.

Алёна выглядела растерянной. Её плечи опущены, глаза бегают, и я сжал кулаки, потому что видеть её такой, будто кто-то украл её огонь, было хуже, чем любой удар.

Соколинский шагнул вперёд, глядя на меня, как на грязь под ногами, и я вылез из машины, не отводя взгляда, готовый к чему угодно.

– Ты, мразь, – начал он, и его голос был хриплым от злости, как будто он сдерживал себя, чтобы не врезать мне. – Думаешь, я не знаю твоих игр? Решил нагадить мне через мою дочь? Использовать её, чтобы меня прижать? Похер тебе, да? Держись от неё подальше, Баград, или я тебя закопаю.

Я почувствовал, как кровь ударила в виски, как его слова резанули, потому что он не знал, не видел, что она для меня значит. Алёна стояла рядом, её глаза метались между нами, и я видел, как она сжимает кулаки, как будто хочет что-то сказать, но не может.

Я шагнул ближе, глядя прямо на Романа, и мой голос был холодным, с этой хрипотцой, что появлялась, когда я был на грани.

– Следи за языком, Соколинский, – сказал я, и каждое слово было как удар. – Ты понятия не имеешь, о чём говоришь. Алёна — не пешка в твоих или моих играх. Она — моя, и я не играю.

Он фыркнул. Но я видел, как его глаза сузились, как он ненавидел, что я не тушуюсь, что стою здесь, перед его дочерью, и не отступаю.

– Твоя? – рявкнул он, шагнув ко мне, так, что Алёна ахнула, встав между нами. – Ты не охуел ли? Это моя дочь. Думаешь, я поверю твоим сказкам? Ты ей мозги задурил, а она — дура, раз ведётся! Убирайся, Баград, пока я тебя не прикончил.

Чжал челюсть, чувствуя, как его слова бьют по нервам, но не по моим — по её.

Я посмотрел на Алёну, на её лицо — бледное, и взгляд с этим её упрямым огоньком, что я любил, и понял, что мне похер на Соколинского, на порт, на всё, кроме неё.

Я шагнул к ней, не отводя взгляда, и сказал — тихо, но так, чтобы она услышала каждое слово, чтобы оно дошло до её сердца:

– Алёна, ты мне нужна, – мой голос дрогнул, и я ненавидел себя за это, но продолжал. – Это не игра, не схема. Это серьёзно, чёрт возьми, и я не хочу без тебя. Тебе решать: я уезжаю, или ты идёшь со мной. Но знай, что я не вру.

Её глаза — эти проклятые глаза, что цепляли меня с первого дня — расширились, и я видел, как она сглатывает, как её губы дрожат, но потом она кивнула. Едва, но достаточно, чтобы я почувствовал, как груз с плеч падает. Она верила мне. Моя девочка.

Алёна шагнула ко мне, и я взял её за теплую, чуть дрожащую руку и притянул к себе, наплевав на Соколинского, что стоял, как статуя, с лицом, красным от злости.

– Алёна! – рявкнул он, но она обернулась, и её голос был тихим, но твёрдым, как никогда.

– Пап, я сама разберусь, – сказала она, и я почувствовал, как её пальцы сжали мои, как будто она держалась за меня, чтобы не упасть.

Роман открыл рот, но замолчал, и его полный ненависти взгляд прожёг мне спину, пока я вёл её к машине. Он был зол, но молчал, и я знал, что это не конец, но мне было похер — она была со мной, и это было всё, что имело значение.

Я открыл ей дверь, и когда она села, её глаза были влажными, но она пыталась держать лицо, моя упрямая девочка. Сел за руль, и как только мы отъехали, я остановился на обочине, не в силах держать себя в руках.

Я повернулся к ней, взял её лицо в ладони. Её щёки были горячими, как будто она горела изнутри. А следом — поцеловал её. Жадно, но не грубо, с этим моим огнём, что пылал только для неё. Её мягкие, чуть солёные от слёз губы ответили, и я почувствовал, как она дрожит, как прижимается ко мне, ища тепло.

– Ты расстроена, – проговорил я, отстранившись, глядя в её глаза, и мой голос был хриплым, но мягче, чем я привык. – Но, как я уже и сказал, ты моя женщина, Алёна. И я никогда тебя не обижу. Клянусь.

Она выдохнула, кивнув, и её рука легла на мою, сжимая пальцы, как будто она тоже боялась, что я исчезну. Я завёл мотор, чувствуя, как её близость — её тепло, её дыхание — возвращает меня к жизни, и знал, что, чёрт возьми, сделаю всё, чтобы она была рядом, даже если её отец захочет меня разорвать на куски.

Глава 21

Алёна

Я сидела в машине Баграда, всё ещё дрожа от того, что случилось у дома. От папиного злого голоса, от полного ярости взгляда, прожигающего мне спину, пока я уходила с любимым.

Пальцы сжимали подол платья, а сердце колотилось, как будто я пробежала марафон. Его грубая, но при этом тёплая рука лежала на моей, и это было единственным, что не давало сорваться в истерику.

Баград поцеловал меня на обочине, жадно, но с этой его неожиданной мягкостью, и сказал, что я его женщина, что он не обидит, и я верила ему. Так, как никогда никому, даже если внутри всё бурлило от страха и смятения.

С ним я теряла не голову — я теряла себя, и мне это нравилось, даже сейчас, когда всё пошло наперекосяк. Я была за ним, как за каменной стеной. И это дорого стоило.

Мы приехали к его огромному дому, который, несмотря на всю роскошь, выглядел так, будто его строили для жизни, а не для понтов. Внутри было уютно и пахло парфюмом Баграда, отчего напряжение чуть отпустило меня. Словно я была здесь не просто гостьей, а практически полноправной хозяйкой.

Баград повёл меня к камину и разлил по бокалам заранее подготовленное и открытое вино. А следом сел рядом, прямо у ног, на мягкий ковёр, протянув мне бокал. Я взяла, чувствуя, как его пальцы задели мои, как этот лёгкий ток пробежал по коже, и сглотнула, пытаясь собрать мысли.

– Я… – начала, глядя в огонь, потому что смотреть на Баграда было слишком — его глаза, всегда видели больше, чем я хотела показать. – Я не знаю, что теперь будет. Папа… он никогда так не злился. Из-за того, что я ушла с тобой, ничего толком ему не объяснив, он там, наверное, думает, что я предала его, – мой голос дрогнул, и я прикусила губу, ненавидя себя за эту слабость. – Но я тебе верю, Баград. Правда. Просто… это всё хреново.

Он молчал секунду, глядя на меня, и я чувствовала его внимательный взгляд, как будто он хотел запомнить каждую мою черту. Потом он поставил бокал на пол, и его ладонь накрыла моё колено, сжимая через платье. Даже это простое касание будило во мне пожар.

– Алён, – начал он, и его голос был низким, как будто ему самому было тяжело вести этот диалог, – Я не буду тебе врать. Твой отец — мой конкурент. У нас с ним не отношения, а… дерьмо. Порт, сделки, всё это — война, и я не ангел, ты это знаешь.

Баград замолчал, глядя на огонь, челюсть его напрягалась, будто ему было тошно это говорить.

– Но ты тут ни при чём. Мы сами разберемся в наших делах. Это проблемы только между мной и ним. И последнее, что я хотел бы, это тащить тебя в наши разборки.

Я сглотнула, чувствуя, как его слова бьют в сердце. Не потому, что они ранили, а потому, что он был честен, как будто впервые снял броню, которую носил всегда. Я смотрела на него — на его профиль, на морщины у глаз, что делали его не просто матёрым красавчиком, а настоящим мужчиной со своими жизненными проблемами и непростой истории, — и понимала, что он мне нужен. Не только в постели, не только как обеспеченный ухажер, но вот так, рядом. Обычно. По-человечески.

Однако страх всё равно грыз — за папу, за него, за то, что они могут навредить друг другу, а мне придется делать выбор...

– Я все равно переживаю, – проговорила я еле слышно. – За вас обоих. Я не хочу, чтобы кто-то из вас пострадал. Не хочу принимать чью-то сторону. Для меня вы оба важны...

Я замолчала, чувствуя, как слёзы жгут глаза, и отвернулась, потому что ненавидела себя за эту уязвимость, за то, что он видел меня такой.

Баград слегка придвинулся ко мне, и его рука легла на мой затылок, притягивая меня ближе, так, что я уткнулась лбом в его плечо, чувствуя, как его дыхание касается моего виска.

– Мелкая, – с теплом и еле слышно проговорил он. – Я не буду играть грязно. Обещаю. Мы с твоим отцом разберёмся, как мужики, — кто опытнее, на чьей стороне будет закон, тот и возьмёт верх. Но ты — моя, и я обещаю, что выбирать тебе не придется. Никогда.

Я выдохнула, его наполненные искренностью слова успокоили меня. Словно он отгораживал меня от всех проблем, избавлял от мук совести и сложности выбора. Принимал решение за меня, но именно в этот момент я не была против. Рядом со мной опытный любящий меня мужчина, который не даст в обиду и разрулит все по-взрослому.

И я верила ему. Всем сердцем. Да и не могла иначе. Баград уже стал моим мужчиной, а я его женщиной. И это было сильнее всех других обстоятельств. Сильнее, чем папина ярость, чем их война.

Я подняла голову, встретив его тёмный, бездонный, как ночь перед грозой взгляд, и в тот же миг его губы настигли мои. Не с той яростной жадностью, что рвёт на части, не с торопливым огнём наших прошлых поцелуев, а глубоко, властно, словно он вкладывал в этот миг всё, что не решался сказать. Его горячие губы двигались медленно, но с этой его силой, что всегда заставляла меня дрожать.

Я ответила — подалась вперед, вжимаясь в него, чувствуя, как его пальцы впиваются в мои волосы, как другая рука охватывает талию, притягивая так близко, что подол платья взметнулся вверх, а его жар пробивался сквозь ткань, обжигая кожу.

– Я люблю тебя, – сорвалось с моих уст, когда он отстранился, и щёки вспыхнули, но я не опустила взгляд. Пусть видит и знает: я тоже беру его, как он меня.

Он хмыкнул, и его глаза блеснули — не насмешкой, а чем-то тёплым, как будто я произнесла то, чего он так долго ждал.

– И я тебя, мелкая, – прорычал он, и его голос, хриплый, прошёлся по мне, заставляя сердце биться чаще. Я прижалась к нему, чувствуя, как жар от камина лижет наши тени, как вино горчит на губах, как его тепло стало моим единственным спасением. И я знала, что, чёрт возьми, я не отдам его никому, даже если весь мир будет против.

Его губы оторвались от моих, и я задохнулась, чувствуя, как его горячее, неровное дыхание скользит по коже, как его взгляд прожигает меня насквозь.

Я сидела у камина, всё ещё дрожа от его слов, от обещания, что он будет играть честно, от того, как он назвал меня своей. И это слово — «моя» — горело во мне ярче, чем пламя за спиной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Чёрт, я же не из тех, кто тонет в чувствах?

Но с Баградом я тонула. В его тепле, в его силе, в том, как он смотрел на меня — словно я была всем, что ему нужно. И я могла, не хотела сопротивляться.

– Пиздец. Ты даже не представляешь, насколько сильно, – повторил он, и его голос звучал хрипло, с этой рычащей ноткой, что пробирала до самых костей.

Его рука скользнула с талии к бедру, сжимая сквозь ткань, и я ахнула, когда он рванул меня к себе, усадив на колени. Его горячее и напряжённое тело прижалось ко мне, а отблески огня плясали на его скулах, на щетине, в глазах, что не отпускали меня.

Я задрожала, когда его пальцы нашли подол моего платья, задирая его выше, обнажая кожу, что пылала под его взглядом.

– Баград… – выдохнула я, но голос сорвался, когда он наклонился, и его шершавые и обжигающие губы прикоснулись к моей шее, оставляя влажный след, от которого по спине побежали мурашки. Его руки скользнули под платье, охватив бёдра, и я застонала, когда он сжал их, притягивая так, что я ощутила его твёрдый и готовый член даже сквозь ткань брюк.

Он хмыкнул — низко, с той вибрацией, что отдавалась в груди, — и внезапно перевернул меня, уложив на ковёр. Тело пламени лизало спину, а его тело нависло надо мной, как тень, в которую я готова была провалиться.

– Расслабься, – произнёс он, и в голосе звучал приказ, но с тёплой ноткой, от которой в животе ёкнуло. Его губы проследовали вниз — к ключицам, к вырезу платья, — и я вскрикнула, когда он стянул ткань, обнажив грудь, пока кружевной лифчик не соскользнул на ковёр.

Его взгляд — жадный, почти дикий — прошёлся по мне, и я задохнулась, когда его губы охватили мой сосок, втягивая, лаская языком, пока я не застонала, впиваясь пальцами в его волосы.

Но он не остановился.

Его поцелуи спускались ниже, к животу, оставляя горящие следы, и я задрожала, когда его руки нашли мои трусики, стягивая их одним движением, как будто он не мог ждать.

Я ахнула, когда он раздвинул мои бёдра, и его тёплое и тяжёлое дыхание коснулось меня там, где я уже была влажной, готовой для него.

Его губы мягко, почти дразняще нашли меня, и я застонала, громче, чем хотела, когда его язык скользнул по клитору, медленно, с умелой точностью, что сводила с ума. Он лизал меня, кружил, то ускоряя, то замедляя, и я выгнулась, чувствуя, как его щетина царапает внутреннюю сторону бёдер, как его руки сжимают меня, не позволяя отстраниться.

Его язык был настойчивым, жадным, он втягивал клитор, чуть посасывая, и я задыхалась, цепляясь за ковёр, пока жар не накрыл с головой, пока стоны не превратились в хриплые крики.

Он не останавливался, лаская меня, как будто я была сладостью, которую он хотел смаковать.

– Баград… – простонала я, и он хмыкнул, с этой его вибрацией, что отозвалась во мне, как удар тока.

Его губы отстранились, и я ахнула, чувствуя пустоту, но он смотрел на меня так проникновенно, что я поняла, что он хочет больше, как и я.

Я потянулась к нему, дрожащими руками расстёгивая его рубашку, пока его грудь — твёрдая, в легких шрамах — не открылась моему взору. Мои руки спустились к его брюкам, и я ахнула, когда нашла его эрегированный член.

Баград рыкнул, когда я сжала его через ткань, чувствуя, как он напрягается под моими пальцами.

– Моя девочка, – выдохнул он, и я улыбнулась — дерзко, как он любил, — прежде чем наклониться, стягивая его брюки вниз.

Его член был передо мной — горячий, готовый, — и я облизнула губы, чувствуя, как его взгляд прожигает меня, как его дыхание становится тяжелее.

Я медленно и дразняще взяла его в рот, и Баград застонал, низко, хрипло, когда мой язык скользнул по головке, кружа, пробуя его вкус — солёный, терпкий. Я двигалась, то ускоряя, то замедляя, чувствуя, как его рука запуталась в моих волосах, сжимая, но не давя, как будто он хотел меня, но давал мне вести.

Его грубые и почти рычащие стоны наполняли меня жаром, и я брала его глубже, ощущая, как он напрягается, как его бёдра дрожат, как он кайфует от меня, от того, как я ласкаю его, как будто он был моим.

– Ты просто охренительно идеальна для меня, – выдохнул он, срывающимся голосом, рывком приподняв меня, прижимая к себе.

Его жадные губы нашли мои. Он перевернул меня снова, укладывая на ковёр, и я задохнулась, когда его тело нависло надо мной, его колено раздвинуло мои бёдра, и я почувствовала его член у входа.

Он вошёл в меня одним глубоким, почти грубым движением, и я закричала, вцепившись в его плечи, чувствуя, как он растягивает меня, как его член заполняет меня до предела.

Он двигался — дико, на грани, с этой его силой, что была почти звериной, — и я стонала, встречая каждый его толчок, обхватывая его ногами, чтобы он был глубже, ближе.

Его руки сжимали мои бёдра, впиваясь в кожу, оставляя следы, что я буду чувствовать завтра, и я выгнулась, чувствуя, как его размашистый и неудержимый ритм бьёт в меня, разливаясь волнами удовольствия, как мои стоны, что срывались с губ.

Он рычал — низко, хрипло, — и его губы нашли мою шею, зубы чуть прикусывали, пока его рука скользнула между нами, найдя мой клитор, кружа по нему в ритм с его толчками. Я задыхалась, чувствуя, как жар взрывается, как моё тело сжимается вокруг него, и закричала, когда оргазм накрыл меня, яркий, слепящий, как пламя в камине.

Баград вошёл ещё раз — глубоко, резко. И я почувствовала, как он кончает, его тело содрогнулось, его рык смешался с моими стонами, и его тепло разлилось во мне, как вино, что мы пили.

Мы замерли, тяжело дыша, его лоб прижался к моему, и я чувствовала, как его сердце колотится, как его руки — всё ещё твёрдые, но теперь мягче — обнимают меня, как будто он боялся, что я исчезну.

Прижалась к нему, чувствуя, как огонь греет нас, как его дыхание касается моей кожи, и теперь не только понимала, но и знала, что он мой. Не просто на эту ночь, а навсегда. И я, чёрт возьми, не отдам его никому, даже если весь мир рухнет.

Глава 22

Дни летели, как искры от камина, где мы с Баградом впервые говорили по душам.

Я была по-настоящему счастлива. Так, как не думала, что умею, будто кто-то включил свет в моей жизни, и этим светом был он.

Каждое утро я просыпалась в его объятиях, чувствуя, как его теплое дыхание касается моей шеи, как его сильные и такие родные руки обнимают меня, будто я его сокровище. Наши ночи были пожаром — его губы, его ритм, его шёпот, что называл меня «мелкой», но смотрел, как на женщину, ради которой он готов на всё.

Это было слишком похоже на сказку, что я даже на какое-то время могла представить себя принцессой, хотя всегда ненавидела, когда меня так кто-либо называл.

Но я умела быстро избавляться от иллюзий. Во всяком случае, это ведь действительно была не сказка — это была жизнь, настоящая, живая, и я влюблялась в Баграда каждый день, как будто он заново открывался мне.

Для удобства — и, честно, потому что он не хотел отпускать меня далеко — Баград снял нам квартиру в самом центре. Целый верхний этаж, с огромными окнами, выходящими на сверкающее в солнечных лучах море. Это было наше место — с белыми стенами, мягкими коврами, кухней, где я пыталась готовить, а он поддевал меня за пересоленный суп, и кроватью, где мы тонули друг в друге, пока звёзды горели за стеклом. До работы было пять минут пешком, и я хохотала, когда он говорил, что выбрал это место, чтобы я «не шлялась по пробкам», но я знала — он хотел, чтобы я была рядом, чтобы мы были вместе, и это грело меня сильнее, чем солнце над городом.

Папа не звонил. Его молчание воспринималось мной тяжело, и я иногда ловила себя на том, что смотрю на телефон, надеясь на его имя, но экран оставался пустым.

Катя, моя спасительница, была на связи — писала, звонила, присылала фотки Стеши и Ильи с их дурацкими рожицами из мороженого. Она понимала меня, как никто.

– Ему нужно время, Алён, – говорила она мягким голосом всякий раз, когда мы виделись. – Он остынет, примет твой выбор. Ты же знаешь, какой он упрямый. У вас это семейное.

Я кивала, улыбалась, но внутри всё сжималось. Я любила папу, но любила и Баграда, и это разрывало меня, как будто я держала два конца верёвки, что тянули в разные стороны.

Баград стал задумчивым. Мой мужчина был всё тем же, но я видела, как он хмурится, когда думает, что я не смотрю. Он был по уши в работе — звонки, встречи, бумаги, что он листал до полуночи, пока я засыпала с ноутбуком на коленях.

Иногда Баград задерживался, возвращался с усталыми глазами, но всё равно целовал меня, как будто я была его воздухом, и я таяла, чувствуя его тепло. Я догадывалась, что его проблемы были связаны с моим папой, но Баград молчал. Я хотела спросить, хотела влезть, но останавливала себя — он мой мужчина, я ему доверяю, и если он молчит, значит, так надо.

Пожалуй, для меня это стало тем ещё испытанием на доверие.

Так прошёл почти месяц — счастье, страсть, его смех, мои шутки, ночи, когда мы не могли оторваться друг от друга.

В пятницу я закончила работу пораньше и поехала в парк с Катей и детьми. Мы гуляли, хохотали, пока Стеша тащила меня к каруселям, а Илья требовал ещё одну сахарную вату.

Катя держала меня под руку, её живот уже выпирал, и я дразнила её, что она теперь «ходячий арбуз», а она фыркала, но улыбалась.

– Ты светишься, Алён, – сказала она, глядя на меня, как старшая сестра. – Отношения с ним тебе явно идут на пользу.

Я покраснела, бормоча что-то про «не трынди», но знала, что она права — рядом с Баградом я словно расправила крылья. Это буквально было лучшим, что со мной случалось.

После парка я зашла в супермаркет, решив устроить романтический ужин — стейк, вино, может, даже свечи, чтобы он расслабился после своих дел. Я бродила между полок, кидая в корзину оливки, сыр, багет, но что-то грызло меня изнутри.

Последние дни меня подташнивало — не сильно, но достаточно, чтобы заметить, — и месячные, что должны были прийти вчера, не пришли.

Я замерла у кассы, глядя на полку с тестами, и сердце сжалось — не от страха, а от какого-то странного волнения, как будто я уже знала ответ.

Чёрт, Алена, ты серьёзно?

Я кинула тест на ленту, почти не думая, и кассирша улыбнулась, как будто знала больше, чем я.

Дома было тихо. Баград ещё не вернулся, и я прошла в нашу ванную, сжимая коробку, как талисман. Я не боялась — правда, не боялась, потому что он был моим мужчиной, тем, с кем я хотела всё — семью, детей, жизнь. Он не раз говорил, что хочет ребёнка, что видит меня с малышом на руках, и я краснела, но внутри всё пело, потому что я хотела того же.

Я сделала тест, положила его на край раковины и ждала, глядя на море за окном, пока секунды тянулись, как вечность.

Две полоски.

Я ахнула, прижав руку к губам, и почувствовала, как слёзы жгут глаза. Не от тревоги, а от радости, такой огромной, что она не помещалась во мне.

Я была беременна. От него. От моего Баграда. И, чёрт возьми, я хотела кричать, смеяться, бежать к нему, чтобы он увидел это, чтобы он держал меня, как всегда.

Сидела на диване, глядя на тест с двумя полосками, и руки у меня дрожали, как будто я держала не пластиковую палочку, а саму нашу будущую жизнь. Сердце колотилось, и я не могла перестать улыбаться, даже если внутри всё бурлило — радость, волнение, лёгкий страх, что это слишком большое, слишком настоящее.

Я что, правда беременна?

Но я знала, что хочу этого — его, нашего малыша, нас, как семью, — и представляла, как Баград улыбнётся, как его глаза загорятся, когда я расскажу ему. Он не раз говорил, что хочет ребёнка, что видит меня с пузом, и я краснела, но внутри всё пело, потому что я хотела того же. Сегодня я скажу ему. Сегодня будет наш вечер.

Я встала, чувствуя, как дрожь в руках не уходит, и пошла готовиться. Хотела, чтобы всё было идеально — не просто ужин, а сюрприз, чтобы он запомнил этот день, как я запомнила его в том саду, у камина, на яхте.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Надела тщательно подобранное платье. Красное, с глубоким вырезом, что обтягивало талию, подчёркивая каждый изгиб, которое он любил, потому что его пальцы всегда находили мою кожу, как будто оно было для него сшито. Волосы я распустила, чтобы лёгкие волны падали на плечи, и даже накрасилась. Немного, но чтобы глаза горели, как он говорил, когда смотрел на меня слишком долго. На кухне уже пахло стейком, вином, что я открыла, чтобы подышало, и свечами, что я зажгла на столе, представляя, как он войдёт, увидит меня и поймёт всё без слов.

Я взяла телефон, чтобы написать ему, чувствуя, как сердце подпрыгивает от предвкушения.

«Жду тебя, мой. Будет сюрприз. Не задерживайся».

Я нажала отправить, улыбаясь, как дура, и начала накрывать стол — тарелки, бокалы, оливки, что он любил тырить с моей тарелки.

Но через пять минут я глянула на экран, и улыбка сползла — сообщение не доставлено.

Я нахмурилась, чувствуя, как лёгкий холодок пробегает по спине.

Ну, ладно, проблемы со связью, наверное, бывает.

Я написала ещё раз: «Баград, все хорошо? Ты где? Очень жду тебя дома».

Снова не доставлено.

Сглотнула, пытаясь убедить себя, что это ерунда, что он просто в офисе, где связь хреновая, но внутри уже что-то сжималось, как будто предчувствие, которого я не хотела.

Я начала звонить. Один гудок, два, а потом — «абонент недоступен». Я замерла, чувствуя, как телефон становится тяжёлым в руке, как будто он весил тонну. Ещё раз. «Недоступен». Сердце заколотилось быстрее, и я почувствовала, как паника — холодная, липкая — подбирается к горлу.

Чёрт, Баград, где ты?

Я ходила по квартире, от окна к столу, от стола к дивану, набирая его номер снова и снова, но каждый раз — тишина, эта проклятая запись, что резала меня, как нож. Я писала — «Позвони, пожалуйста», «Ты в порядке?», «Баград, ответь» — но сообщения висели, не доходя, и я чувствовала, как воздух становится густым, как будто я задыхаюсь.

– Да что за херня? – пробормотала я, и мой голос дрогнул, выдавая, как я боюсь.

Я вспомнила его задумчивый взгляд, его задержки, бумаги, что он листал до полуночи, и подумала о папе — об их войне, о том, что он не говорил, но я чувствовала.

Что, если что-то случилось? Что, если это связано с их бизнесом или с тем, что он держал в себе?

Прижала телефон к груди, глядя на море за окном, где огни города мигали, как будто смеялись надо мной, и паника накрыла с головой.

Он же не мог пропасть просто так. Это же Баград, мой мужчина, который просчитывает любое своё действие на несколько шагов вперед.

Но мысли крутились, как чёртово колесо: авария, проблемы, что-то хуже. Я ненавидела себя за эти страхи, за то, что не могла просто ждать, но не могла и остановиться.

Я ждала до рассвета, сидя у окна, с телефоном в руках, что уже разрядился до десяти процентов. Свечи догорели, стейк остыл, вино стояло нетронутым, а я смотрела на море, где утренние лучи солнца красили воду в розовый, и чувствовала, как слёзы жгут глаза.

Набрала последнее сообщение, пальцы дрожали, и буквы расплывались: «Баград, я беременна. Пожалуйста, будь в порядке».

Я нажала отправить, зная, что оно не дойдёт, и заблокировала экран, чувствуя, как что-то внутри ломается. Слёзы хлынули сами по себе, и я уткнулась лицом в колени, сжимая телефон, как будто он мог вернуть его ко мне.

Баград, где же ты? Я не могу без тебя.

Глава 23

Баград

Я сидел в своём кабинете, вцепившись в пустой стакан, как будто он мог дать мне ответы, которых у меня не было. Пальцы крутили его по столу, царапая полированное дерево, и этот глухой и монотонный звук только больше выводил из себя.

На улице лил дождь, барабанил по огромным стёклам, что выходили на город, и этот шум лез мне в башку, как рой ос, мешая думать. За окном — тьма, только фонари мигали через мутные потоки воды, и их свет падал на мой стол, на пепельницу, где тлела недокуреннаясигарета, воняя табаком и моим дерьмовым настроением. Запах смешивался с сыростью, что просачивалась снаружи, с этим проклятым холодом, который, казалось, лез мне под кожу.

Телефон лежал рядом, экран мигал — три пропущенных от Серого, но я не брал трубку. Не хотел. Чувствовал, что дело дрянь, ещё до того, как он ввалился сюда с новостями, от которых у меня внутри всё сжалось, как кулак перед дракой.

Дверь хлопнула так, что стеклянная ваза на полке звякнула, и Серый влетел — мокрый, как пёс, в своей потёртой кожанке, с которой капало прямо на паркет. Его волосы прилипли ко лбу, глаза были дикие, как у загнанного зверя, а дыхание — тяжёлое, рваное, будто он гнал через полгорода под этим чёртовым ливнем. Он даже не поздоровался, просто выпалил, задыхаясь:

– Шеф, это пиздец. Силовики копают под нас. ФСБ, мать их. Есть инфа от наших в конторе — они собрали на тебя папку толщиной с кирпич: отмывка, грузы через границу, налоги. Всё, что могли, и что не могли тоже. Завтра утром придут с обыском, а к вечеру тебя уже упакуют.

Я молчал, глядя на него, и чувствовал, как кровь стучит в висках, как будто кто-то бил молотом прямо в череп. Не первый раз мне грозили — бывало, что на меня накатывали, пытались прижать, но я всегда выкручивался: деньги, связи, пара звонков нужным людям, и всё устакачивалось.

Но сейчас было иначе. Слишком все прытко и под шумок у них продвигалось. Обычно такие дела шумят заранее, слухи ползут по городу, кто-то сливает за бабки, чтобы можно было успеть прикрыть жопу.

А тут — тишина, и это пугало больше, чем ордера. Это был нож в спину, и я даже не знал, кто в чьих руках была рукоятка.

– От кого инфа? – спросил я, и голос хрипел, будто горло сдавили наждачкой.

Я не отводил взгляда от Серого, но внутри всё кипело. Не от страха, а от ярости, что кто-то посмел подобраться так близко.

– От Лёхи из налоговой, – Серый вытер лицо рукавом, оставив грязный след на щеке, и шагнул ближе, чуть не споткнувшись о стул. – Он говорит, или ты сдаёшься и тянешь всех за собой, или валишь прямо сейчас. У тебя часов двенадцать, может, меньше. Они знают всё, Баград. Всё.

Я сжал стакан так, что он треснул в руке, и осколки впились в ладонь, как зубы. Кровь потекла, тёплая, липкая, но я даже не моргнул — боль была ерундой по сравнению с тем, что творилось в башке.

Силовики. Эти суки давно точили на меня зубы, с тех пор как я сказал их жирным рожам, что не буду лизать им зад за их «крышу». Отмывание денег через офшоры, грузы через порт — оружие, химия, что угодно, лишь бы бабки текли, — уклонение от налогов, подставные фирмы…

Да, всё было.

Я не святой, никогда не притворялся. Я выстроил эту империю с нуля, выгрыз её у таких же волков, как я, ломал кости, платил кровью, своей и чужой, и не собирался отдавать им ни копейки. Но теперь они решили меня дожать, и я знал, что просто так они не отстанут — не после того, как я плюнул им в лицо.

– Собирай людей, – начал я, но Серый перебил, и его голос был тише, как будто он боялся того, что скажет.

– Уже поздно. Они знают, где склады, где счета. Даже про вашу дев… даму сердца в курсе.

Я замер, как будто мне врезали под дых.

Эти мрази знают про Алёну.

В голове — взрыв, как будто кто-то поджёг всё, что я держал под контролем.

Я представил её — её смех, её дерзкие глаза, что поддевали меня, её тело, что выгибалось под моими руками в том бассейне, её голос, что звал меня даже во сне. Вчера она дурачилась, цепляла меня своими шуточками, и я, чёрт возьми, впервые за годы почувствовал себя не машиной для денег и крови, а живым, настоящим, как будто с ней я мог быть кем-то другим.

И теперь из-за меня она может оказаться в этом дерьме — в допросной, с их погаными руками, что будут шить ей соучастие, только потому что она спит в моей постели. Или хуже — они используют её, чтобы сломать меня, сделают её пешкой в их игре. Да я, блять… Я этого не вынесу.

– Что знают? – прорычал вопрос, вставая так резко, что кресло отлетело к стене, с грохотом врезавшись в шкаф.

Мой пропитанный гневом голос, наверняка, был ощутим. Серый отступил, будто я мог его размазать — и, чёрт возьми, я был близок к этому.

– Имя, адрес, где бывает, – он отвёл взгляд, теребя молнию на куртке, и я видел, как его пальцы дрожат. – Лёха сказал, они уже не первый день следят. За ней, за квартирой, за всем.

Я сжал кулаки, чувствуя, как кровь капает из ладони на паркет, как ярость — горячая, слепая — заливает меня, как бензин.

Алёна. Моя Алёна.

Всё, что я строил рушилось за одну ночь, как карточный домик, но я мог бы остаться, драться, как всегда. Подкупить судей, нанять адвокатов, сломать пару шей, найти крысу, что меня сдала. Я делал это раньше, выгрызал себе путь из дерьма, когда все ставили на меня крест. Но она…

Она не должна за это платить. Один день рядом со мной — и она уже мишень, с её улыбкой, с её огнём, что я не дам им затушить. Я видел, как они ломают людей — жён, детей, всех, кто попадается под руку, — и я не позволю им тронуть её, даже если ради этого придётся сдохнуть.

– Готовь машину, – бросил я Серому, вытирая кровь о штаны, и голос мой был холодным, как сталь, хотя внутри всё горело. – И найди мне документы. Чистые. Уезжаю сегодня.

Он кивнул, коротко, как солдат, и выскочил за дверь, оставив за собой лужу дождевой воды.

Я остался один, глядя в окно, где лило, как из ведра, или скорее адового котла, и город тонул в его ярости. Турция, ОАЭ, может, Латинская Америка — у меня были точки, запасные счета на подставных лицах, люди, что прикроют за бабки или по старой памяти. Я мог начать заново, нырнуть в тень, стать никем, пока не разберусь с этим дерьмом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но без Алёны.

Если я останусь или потащу её с собой, они доберутся до неё — сломают её жизнь, её смех, её дерзость, как ломают всё, к чему прикасаются их поганые лапы. А она не такая — она живая, моя девочка, с этими её глазами, что смеются надо мной, даже когда я рычу, с её шуточками, что я готов слушать вечно.

Я достал телефон, открыл её номер, и пальцы замерли над экраном. Последнее её сообщение было вчера — дурацкий смайлик с тортом, и я тогда ухмыльнулся, представляя, как она сидит в нашей квартире, в этом её платье, что я люблю снимать.

Хотел написать — что угодно, хоть слово, чтобы она знала, что я не просто мудак, что исчез. Но я не мог. Если напишу, она будет искать, цепляться, звонить, а я не хочу, чтобы она видела меня таким — беглецом, загнанным в угол, с кровью на руках и пустыми карманами. Пусть думает, что я её кинул, что она была очередной, пусть ненавидит — так ей будет проще.

Проще забыть и жить дальше.

Я стиснул зубы, чувствуя, как горло сдавило, как будто я тонул в этом сраном дожде, и стёр её номер. Телефон хрустнул, когда я разбил его об стол, экран треснул, как моё сердце, и я отвернулся, чтобы не видеть её имени, что всё ещё горело в моей башке.

Я бросил взгляд на кабинет — на стол, заваленный бумагами, на сейф, где лежали бабки и ствол, на фотку на полке, где я, молодой, с пацанами, ещё до всего этого дерьма. Всё, что я строил, всё, за что дрался, осталось здесь, но я ни о чем не жалел.

Кроме того неоспоримого факта, что не увижу Алёну завтра, не услышу её смех, не почувствую её тепл. И это резало меня, как нож, глубже, чем любой осколок.

Настоящий мужик не тянет за собой тех, кого любит, в пропасть. Я уйду, исчезну, как тень, растворюсь в этом чёртовом дожде, и она будет жить — язвить, злить кого-то другого, светить, как она умеет.

А я… Я найду этих сук, выжду, вернусь, когда смогу раздавить их всех, как тараканов. Но не сегодня. Сейчас я должен её отпустить.

Схватил сумку, кинул туда бабки, документы, что ещё не спалили, и пошёл к двери, не оглядываясь. Дождь ждал меня снаружи, холодный, как правда, что я оставлял её одну. Но я знал, что это ради неё — ради её жизни, ради её свободы.

Прости, мелкая. Я вернусь. Когда-нибудь.

ПРОДОЛЖЕНИЕ

Конец