Жестокое сердце мажора. Тематика: Жестокий секс с вибратором

Глава 1. Этот шот был лишним

— Ты чертовски пьяна, — бросаю обвинение своему отражению в зеркале, неуверенно тыча в него пальцем.

Затем цепляюсь за прохладную раковину и опускаю голову, чувствуя неприятное головокружение.

Дерьмо. Мне хреново.

Шумно выпустив из груди воздух, прислоняюсь к стене и ударяюсь затылком о кафель.

Я выпила всего две маргариты с моей лучшей подругой… а ну и еще один шот у барной стойки, которым меня угостил какой-то красавчик…

Черт, почему здесь так жарко?

Телефон вибрирует в сумочке, я на ощупь нахожу его и подношу к лицу.

Перед глазами все расплывается, и я зажмуриваюсь.

А потом мне приходится прищуриться, чтобы поймать плавающие на экране буквы.

Алиса:

Ты где?

Я хочу написать ей, что мне нехорошо, но телефон выпадает из рук.

Да, твою ж ма-а-ать… Если он еще и разбился…

Я хнычу, беспомощно глядя вниз, на гаджет, но опуститься за ним не рискую.

Что-то мне подсказывает: подняться я уже не смогу.

Но кто я такая, чтобы бороться с гравитацией?

Спустившись по стеночке, тянусь за телефоном, но, конечно, что-то идет не так и я падаю на четвереньки.

— Вот же черт, — ворчу себе под нос и снова тянусь за телефоном, когда перед моими глазами появляется пара черных кед.

— Действительно черт, милая. Я планировал увидеть тебя на коленях при других обстоятельствах.

Этот голос, он такой глубокий… такой чувственный… твою мать, это что-то невероятное, и мне хочется потянуться к источнику этого звука.

Но… я не успеваю посмотреть на него.

Сильные руки сжимают мои предплечья, и в следующее мгновение я оказываюсь в вертикальном положении.

Воу…

Перед глазами — чертова карусель из твердых выпирающих мышц, которые не очень-то скрывает черная футболка.

Я вытягиваю руки, чтобы остановить вращение картинки… но прикосновение такое приятное… черт, меня будто пронзают микроимпульсы, которые проникают в самую чувственную часть… Боже, обязательно быть таким сексуальным?

— Сочту за комплимент, карамелька.

Ч-что? Я сказала это вслух?

Я прикрываю глаза и проглатываю стон разочарования.

А когда поднимаю взгляд выше, меня встречают жгучие карие глаза.

Они смотрят так пристально, затягивают в чернильную глубину темного золота, что у меня мурашки по коже.

Этот парень кажется мне смутно знакомым.

Минутку.

Это ведь тот самый высокомерный говнюк!

Он же капитан и лучший нападающий прошлого сезона хоккейного клуба «Адмирал». А также самая скандальная звезда КХЛ и любимец СМИ. За его плечами не одна серия плей-офф по разбиванию женских сердец. Господи, откуда в моей голове все это дерьмо?

Мне стоит держаться от него подальше, но то, с какой ухмылкой он пялится на меня… провоцирует во мне что-то другое… какую-то странную энергию под кожей и даже глубже.

Боже, по-моему, я не в себе. Но это так приятно…

— Что ты делаешь, милая?

— Не знаю… — шепчу я и тянусь к его красивым губам, чтобы попробовать их на вкус, но неведомая сила тянет вниз, что-то туманит мои глаза… А потом темнота обволакивает меня целиком…

Черт, кажется я вляпалась...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2. Чертова футболка.

Я просыпаюсь от жуткой жажды, которая дерет пересохшее горло.

Медленно разлепляю веки и облизываю обветрившиеся губы.

Смотрю прямо перед собой и не сразу соображаю, что вижу свое отражение в потолке. Он почему-то зеркальный…

Так. Стоп.

Поворачиваю голову, но тут же зажмуриваюсь, потому что в лобной части будто металлические шарики катаются и стучат изнутри по вискам, как долбаный маятник.

Туда-сюда, туда-сюда, бум, бум!

А потом до меня доходит, что я, черт возьми, не знаю, где нахожусь, и в груди образуется чудовищная воронка.

Она начинает закручиваться сильнее, когда я снова смотрю на свое распластавшееся тело в отражении и обращаю внимание на два момента.

Во-первых, я лежу на огромной пафосной кровати с белыми простынями. А во-вторых, на мне футболка. Мужская. И нет, это, черт возьми, не просто футболка, это футболка с эмблемой хоккейного клуба «Адмирал»!

Ой, нет, нет, нет и еще раз нет… умоляю, господи, только не это.

Я судорожно ощупываю себя, чтобы успокоиться хотя бы наличием нижнего белья… но его абсолютно точно нет.

Я совершенно голая под этой чертовой футболкой.

Твою мать.

Отчаянно хлопаю ладонями себя по лицу и задерживаю дыхание, пока легкие не начинают гореть.

А потом истерично трясу руками и ногами, ненавидя себя за то, что согласилась пойти в этот долбаный клуб.

Последнее, что я помню, это свою подругу, с которой мы отмечали ее последние беззаботные деньки под девичьей фамилией, потому что через месяц она станет глубоко замужней женщиной!

Потом — немножко бара, а дальше — все как в тумане.

Но в этом тумане кое-что было.

Твердое мускулистое тело, обжигающие карие глаза и губы… которые я, кажется, пыталась поцеловать.

Рычу немного обреченно и несколько раз стучу кулаками по простыням.

Зачем? Зачем я это сделала?!

Рывком откинув одеяло, решительно сажусь на краю кровати, но тут же жалею о резких движениях и успокаивающе поглаживаю виски пальцами.

Взгляд упирается в тумбочку, и - о чудо! - я вижу на ней стакан воды и шипучую таблетку рядом с ним.

Святой Эдвард Каллен!

Я, не раздумывая, поглощаю прохладную воду залпом.

Не останавливаюсь, пока мое пересохшее горло не приходит в норму, а после небрежно возвращаю стакан на тумбочку.

Облизнув губы, я морщусь.

Фу. Соленые.

Но к черту, я бы выпила хоть целую бутылку ессентуков, если бы это помогло мне избавиться от похмелья. Хотя бы немного.

Боясь пошевелиться, чтобы желудок не вывернуло наизнанку, я сижу несколько долгих минут и позволяю минералке прижиться.

Кто-то прочищает горло преднамеренно громко, и тогда все внутри угрожающе сжимается.

Мне требуется большой глоток воздуха, прежде чем я нахожу в себе силы обернуться с гулким сердцебиением в груди и встретиться с надменным взглядом Глеба Самсонова. Капитана команды, футболка которого красуется на мне.

— Ты…

Дыхание переходит на ускоренный режим, пока мой взгляд блуждает по сидящей фигуре.

Глеб в одних джинсах, низко приспущенных. Футболки на нем нет. Только мускулы, несколько татуировок и крест на груди. Его волосы торчат в беспорядке, лицо не выдает эмоций, но взгляд, которым он смотрит на меня и мое тело в его футболке… Господи, этот взгляд меня бесит!

Сжав кулаки, я вскакиваю с кровати и сердито топаю к нему, а остановившись, бросаю прямо в лицо горячее обвинение:

— Как ты мог?!

Он лениво раскидывает руки.

— Что именно, милая?

Моя грудь вздымается от возмущения.

— Ты… ты воспользовался мной!

_______________

Сегодня действует последняя скидка на подписку истории про друга Смайла - Илая Багирова ;)

На днях книга завершится и цена поднимется, выгоднее чем сейчас - не будет!

Смайл там тоже мелькает)))))

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3. Ковбой хренов!

— Воспользовался?! — он кладет руку себе на пресс, запрокидывает голову, и комната оглашается глубоким смехом. И ему не обязательно быть таким сексуальным в этот момент. — Нет, — Глеб стирает ухмылку с губ большим пальцем, возвращая свой чертовски притягательный взгляд ко мне. — Не думаю, что это так, Карамелька. Я предпочитаю трахать девушек в сознании. И не под наркотой.

Мои глаза от возмущения становятся больше.

— Что? Я не… Я не употребляю наркоту, придурок!

Он вскидывает бровь, как и полагается плохишам.

— Не принимаешь, да? — он царапает нижнюю губу белоснежными зубами. — Ну тогда тебе следует быть внимательней, принимая шоты от незнакомцев. Разве тебе мама не рассказывала об элементарных правилах безопасности для девочек?

— Очевидно, нет, раз я оказалась без трусов в квартире одного высокомерного засранца! — огрызаюсь, резко реагируя на его укус за мое больное место.

Он морщится от брошенных в него слов, а я хотела бы усилить его гримасу, впившись ногтями так глубоко ему в кожу, чтобы он задохнулся от боли.

— Ты грубая.

— А ты козел, который пользуется слабыми девочками!

Вот он сидит, прожигая меня своим недовольным взглядом, а вот — возвышается надо мной и толкает назад.

Не сумев удержаться на ногах, я с визгом заваливаюсь обратно на кровать.

Все происходит настолько быстро, что головокружение сбивает меня с толку.

Но я мгновенно прихожу в себя, ощутив на себе тяжесть.

Распахиваю глаза и, опустив взгляд, лицезрю Самсонова, который сидит на мне сверху, расставив колени по бокам от моего живота. Ковбой хренов!

Мое горло дергается, и я с вызовом вздергиваю подбородок.

— Слезь с меня, извращенец!

Но вместо этого он склоняется к моему лицу, упершись руками в постель по обе стороны от моей головы.

— Я хочу кое-что прояснить.

Я пыхчу через нос, крепко стиснув зубы.

Он наклоняется еще ближе. Так близко, что его горячее дыхание покалывает на губах.

— Ты действительно думаешь, что мне нужно подкарауливать пьяных девиц в туалете, чтобы затащить их в постель?

Я не могу сосредоточиться на его вопросе, потому что эти долбаные губы — все, о чем я могу думать.

Их близость вызывает странные эмоции, и я отворачиваюсь, позволяя своему дыханию стать громче.

Тяжело сглатываю, собираюсь с силами и пытаюсь скинуть этого мудака с себя, но делаю только хуже, соприкасаясь своей грудью с его. Сотня разрядов пронзает меня, и я резко втягиваю носом воздух.

— Хорошая попытка, — его ухмылка обжигает мою щеку. — Отвечаю на свой вопрос: мне достаточно отправить сообщение в чат, чтобы одна из кисок согласилась составить мне компанию на вечер. А может, и не одна. Они, знаешь ли, очень отзывчивые, когда дело касается моего члена.

— Фу, заткнись!

Я упираюсь ладонями в его охренительно твердую грудь и давлю на нее, требуя пространства.

— Пожалуйста, слезь…

— Уверена? Твои красные щеки говорят о возбуждении, — он касается языком моей скулы, и я издаю писк, вжимаясь в матрас, пытаясь с ним на хрен слиться! — Вчера ты была откровенней в своих желаниях, но, как я и сказал, я не связываюсь с неадекватными.

Он назвал меня неадекватной?!

— А сегодня ты можешь поблагодарить меня за хорошее поведение и раздвинуть свои сладкие ножки, — мурлычет козлина прямо в ухо и прикусывает мочку, подключая мое тело к электрической сети иррационального удовольствия.

— Еще слово, — я впиваюсь ногтями ему в грудь, — и я двину коленом по твоей палочке от чупа-чупса!

И тут я снова слышу его низкий соблазняющий смех. Но на Самсонова не смотрю. Не буду. Пошел он на хрен.

— Палочке от чупа-чупса? — его дыхание снова близко, а потом он прижимается к моему животу, и я чувствую то, что заставляет мое тело оцепенеть, а губы раскрыться от удивления.

Опять этот чертов смех.

— Так я и думал. Твоя киска еще не встречала достойных предложений.

С этими слова он скатывается с меня и заваливается рядом на спину.

Я же вскакиваю на ноги и раздраженно натягиваю его футболку.

— Моя киска, — произношу с отвращением, — не твое дело!

Он лениво подпирает голову рукой, глядя на меня так, будто это его забавляет.

— А могло бы быть моим. — Подмигивает. — Рекомендую попробовать. Недовольных не было.

Я изображаю улыбку, вкладывая в нее побольше яда.

— Спасибо, но я как-нибудь обойдусь. Где моя одежда?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4. Утилизированное платье.

— Ты про свое платье, которое выглядело как диско-шар и едва прикрывало твою маленькую задницу?

— Я про платье, на которое я потратила свои последние деньги, кретин!

И которое я планирую вернуть!

— В любом случае его уже нет, — легкомысленный тон прилетает ударом по голове.

Я застываю с раскрытым ртом.

— Т-то есть его нет?

Глеб небрежно жестикулирует, закидывает руки за голову и заваливается на спину.

— То и есть. Я его выкинул.

Мой мозг заторможен, поэтому я не сразу обращаю внимание на брошенные слова и зачем-то смотрю в потолок, лицезря распластавшееся на кровати тело.

Он ловит мой взгляд в зеркальном потолке и подмигивает, обхватывая свой стояк поверх джинсов…

Меня будто хлыстом стегают, и я вздрагиваю, переводя взгляд на реального Глеба.

Но поздно: жар уже ощутимо ползет к моему лицу.

Растерянно облизываю губы.

— Ты его… что?

Глеб поворачивает ко мне голову, его темные глаза удушающе скользят по моей шее, прежде чем подняться выше.

— Выкинул, — повторяет легкомысленно. — Тебя вчера выворачивало наизнанку, милая. Так что, после того как я снял с тебя все тряпки, они отправились в утилизацию.

Мои глаза, наверное, становятся размером с шайбу.

Мне даже не моргнуть.

И я не знаю, отчего у меня такая реакция: оттого, что он выкинул платье за двадцать тысяч рублей вместе с биркой, разрушив мой великолепный план, или оттого, что видел меня в неподобающем виде: в рвоте, а потом — абсолютно голой…

Мое дыхание становится громким и учащенным. В такт сердцебиению, которое от стыда превышает все нормальные пределы.

— Ты… ты… — прерывисто шепчу и делаю вдох, испытывая ненависть к себе за то, что со мной сейчас происходит. И за реакцию своего тела.

Это все он!

Его взгляд, голос, близость и действия.

— Кто тебя просил выкидывать мои вещи? — выпаливаю, не найдя более лучшего решения, чем нападение. — Ты хоть знаешь, сколько оно стоило?!

Он рывком садится на край кровати и взъерошивает волосы.

— Честно говоря, мне все равно. Я не собирался хранить испачканные рвотой вещи в своем доме.

Боже. Мне стыдно. Мне определенно стыдно.

Я обхватываю голову руками и начинаю мельтешить по комнате.

От бессилия мне хочется проклинать его последними словами, но глубоко в душе я понимаю, насколько это глупо.

Все, что касается вчерашнего вечера, ГЛУПО!

Но… двадцать тысяч… Господи, я планировала вернуть это долбаное платье. А что теперь?

Глеб все это время молча наблюдает за мной. Я чувствую его взгляд, от которого зудит под кожей.

Мне нужно в душ.

Мне нужно домой.

Я останавливаюсь и тру ладонями лицо.

— Платье нет смысла доставать из помойки, да? — произношу тихо и наконец поднимаю взгляд на Глеба.

— Нет. Но я могу одолжить тебе свою одежду. Достаточно будет твоего «спасибо», ну или можешь отблагодарить меня иначе. Думаю, я заслужил, — он многозначительно скалится, откидываясь на локти. — У меня не проходит стояк с того самого момента, как я увидел твои соски.

Какого хрена?!

В мгновение ока я наполняюсь таким жаром, что готова сжечь его одним только взглядом. И я благодарна ему за это. Ненавидеть куда проще, чем испытывать угрызения совести и чувство вины перед этим засранцем.

— Забудь! Потому что это больше не повторится!

Он ухмыляется.

— Я бы не был настолько категоричным.

Я обреченно рычу сквозь зубы и, топнув ногой, пускаюсь… а черт знает куда. Но останавливаюсь в дверях и делаю медленный успокаивающий вдох.

— Где здесь ванная?

— Прямо и направо.

Буркнув: «Спасибо», выхожу из спальни и, следуя указанному направлению, вскоре оказываюсь в просторной ванной, которая в корне отличается от светлой спальни.

Кругом черная плитка, цветом будто сливающаяся в одно целое со столешницей и раковиной. Черт, глаза можно выколоть, пока нащупаешь кран. Но, к счастью, я нахожу, где включается белая подсветка, встроенная в потолок, пол и стены.

А когда встречаюсь со своим отражением поближе, сдавленно выдыхаю.

То, что я вижу, страшно даже в огороде поставить вместо пугала.

Тушь размазалась под припухшими глазами. Ресницы неряшливо слиплись. Губы выглядят так, будто я всю ночь ползла по пустыне Сахара в поисках воды, а волосы… проще налысо постричься, чем распутать весь этот треш.

Я склоняюсь над раковиной и стону от разочарования.

Господи, и как у него еще встал на меня?..

Хотя складывается ощущение, что у этого извращенца эрекция — явление круглосуточное.

Разозлившись, открываю кран и начинаю остервенело плескать в лицо холодной водой.

Затем я беру его зубную пасту и, выдавив на палец, наспех чищу зубы, а уже после, как могу, руками привожу волосы в порядок и, окинув себя еще раз оценивающим взглядом, выхожу из ванной.

Возвращаюсь в спальню, но Глеба там не нахожу. Плетусь дальше по коридору, стараясь не оценивать интерьер его квартиры, который стоит дороже, чем все мои органы на черном рынке. И в итоге застаю его на кухне.

Он стоит спиной ко мне и, судя по звукам и движениям рук, что-то нарезает.

Я открываю рот, но сказать ничего не успеваю.

— Садись. Сейчас я сделаю тебе одну вещь, и от похмелья не останется и следа, — говорит он, не глядя на меня, а потом включает блендер, и я хватаюсь за виски из-за бесячего громкого звука. Черт. Будто у меня в мозгах сверлят.

Такое ощущение, что этого парня прислал ко мне сам дьявол. А мне еще надо как-то продержаться рядом с ним в роли свидетельницы на свадьбе подруги.

Кое-как я забираюсь на барный стул и устало подпираю голову рукой, наблюдая, как органично Глеб смотрится за готовкой. И как двигаются его мышцы… нет. Бред какой-то.

Ничего в этом такого нет.

Он обычный парень!

Ну почти…

Ловким движением Глеб переливает жидкость не очень приятного цвета в стакан и ставит передо мной.

Я морщу нос.

— Что это?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Пей и не выделывайся.

Я верчу стакан, скептически изучая его содержимое. Вскидываю на Глеба страдальческий взгляд.

— А можно просто воды?

— Нет. А теперь пей и не испытывай мое терпение. У меня тренировка через час. По пути подброшу тебя.

Я вскидываю руки и, поморщившись, заявляю:

— Ты такой бодрый, аж бесишь!

— Ничего, я не в обиде, — ухмыляется говнюк. — Сам знаю, что такое похмелье и как шалят нервишки.

Я хнычу и прячу лицо в ладонях.

— Ты невыносим, — ворчу я и сквозь пальцы вижу, как Самсонов опирается на руки и рывком запрыгивает на столешницу.

Господи, он идеален. На этой стильной кухне. Со своей растрепанной шевелюрой, в одних джинсах и с босыми ногами.

Качаю головой. Какая же я идиотка…

— У нас точно ничего не было? — бубню, не отрывая ладоней от лица.

— Поверь, если бы было, ты бы страдала не только от похмелья.

Я не могу сдержаться: хлопаю ладонью по столу и закатываю глаза.

— Твое самолюбие очень токсично. Надеюсь, мой телефон ты не выкинул?

Глава 5. Поспорим?

Спустя десять минут, после того как я облачилась в его спортивный костюм и свои туфли, мы наконец выезжаем из элитного района Москвы.

Будучи в квартире с окнами, полностью закрытыми жалюзи, я и понятия не имела, что провела ночь в одной из башен Москва-Сити. Позже, в скоростном лифте, где у меня заложило уши, я начала чувствовать подвох.

Разумеется, такая снобистская задница не могла иметь жилье в обычном спальном районе.

А сейчас, сидя в его зеленом спорткаре, в салоне, который пропитан запахом благородной дорогой кожи, я стараюсь шибко не обольщаться, потому что завтра меня ждет классический плацкарт с ароматами разносортной еды, сырого постельного белья, носков и узкими проходами, где вечно толпятся люди.

Моя реальность сильно отличается от той, в которой прекрасно существует Самсонов.

И она всегда будет пролегать между нами непреодолимой пропастью.

Телефон Самсонова, установленный на приборной панели, пиликает от кучи уведомлений.

И я почти успешно не смотрю на его экран, зная наверняка, что ничего хорошего там не увижу.

Но все же в какой-то момент взгляд цепляется за сообщение от какой-то Юли. И могу сказать вам, что она довольно-таки настырная дама… а погодите… Нет. Там просто еще какая-то Маша шлет ему аудиофайлы.

Ой, все! Его личная жизнь меня не касается!

Раздраженно отгоняю от себя удушающие мысли об этом бабнике и устремляю взгляд в окно.

Единственное, что меня с ним связывает, — свадьба моей лучшей подруги и его лучшего друга.

Через месяц нужно всего лишь пережить с ним один день. А потом я вычеркну Глеба Самсонова из своей жизни.

Все просто. Думаю, я справлюсь.

***

Квартира Илая и Алисы находится в районе Нового Арбата, прямо напротив огромного книжного магазина.

Я обещаю себе зайти туда завтра, пока Самсонов паркует тачку в небольшом кармане.

Мечтая выбраться на улицу, дергаю ручку, но она не поддается. Пробую еще раз — та же картина.

Прочистив горло, я решаю включить дурочку:

— В твоей пафосной машине не работает дверь.

— Она заработает, когда ты повернешься и поцелуешь меня.

Я запрокидываю голову, набираю полные легкие воздуха и, шумно выдохнув, поворачиваюсь к Самсонову, встречаясь с его нахальным взглядом.

— А чего еще желает ваше величество? — натягиваю ядовитую улыбочку.

— Поцеловать тебя в немного другие губы, — он опускает глаза на мои бедра, пошло облизывая уголок рта, но быстро возвращается к моему лицу.

Я даже не хочу знать, как выгляжу сейчас.

Это было неожиданно… горячо.

На мгновение я теряюсь от его наглости, но быстро беру себя в руки.

— Вот именно поэтому я никогда не поцелую те… Ай! — взвизгиваю, оттого что он дергает меня за прядь волос. — Что ты… Ай! — снова дергает, но на этот раз не отпускает, а тянет за локон к себе, и мне приходится поддаться.

Глеб близко, я чувствую его мятное дыхание на своих губах и машинально ерзаю на сиденье, чтобы избавиться от напряжения, скопившегося тяжестью внизу живота.

Он определенно знает, что делает, и меня бесит, что я ведусь! Дрожь пробегает по позвоночнику. И это от Глеба тоже не ускользает. Иначе почему его губы кривятся в довольной ухмылке?

— На что поспорим?

— Ч-что?

— На что поспорим, что в следующую нашу встречу ты будешь умолять меня о поцелуе?

Хотелось бы мне сказать, что следующей встречи не будет, но, к сожалению, это не так. Но я все равно пытаюсь укусить его:

— Я не спорю с придурками.

— Ты просто никогда не целовалась с ними, Карамелька, — воркует он опасно низким голосом, который делает со мной странные вещи. — Поверь мне, придурки в этом лучшие.

Глеб подается вперед, опираясь на подлокотник, и его лицо оказывается в нескольких миллиметрах от моего.

Черт.

Я хочу отстраниться, но он по-прежнему держит мой локон на своем пальце. Крепко.

— Ну так как насчет того, чтобы не тратить время и поцеловать меня сейчас?

Мурашки расползаются по коже, когда он проводит большим пальцем под моей нижней губой.

Но потом я напоминаю себе, что, возможно, эти пальцы побывали в ужасающем количестве вагин, и шлепаю его по руке.

— Прости, но я не занимаюсь благотворительностью. Я предпочитаю целовать нормальных парней.

Небольшая улыбка появляется на его губах.

— Это то, в чем ты себя убеждаешь, да?

Пожимаю плечами.

— Прости, что не соответствую стереотипу девушек, которые падки на твой член.

Мое сердце подпрыгивает от внезапной волны жара в груди.

Упс. Я это сказала.

— Забавно слушать твою ложь, когда при упоминании о моем члене у тебя слюнки текут.

Он мягко щелкает меня по подбородку, и мое предательское дыхание переходит на короткие вдохи.

— Ну все, хватит… я же сказала, что не буду тебя целовать, — упираюсь ладонями в грудь Самсонова и отталкиваю его, наверняка выглядя жалкой пациенткой кардиологического отделения.

Но придурок даже не пытается сдвинуться с места.

Его длинные пальцы медленно потирают прядь моих волос, вынуждая мой пульс зашкаливать где-то в горле.

И когда я открываю рот, чтобы съязвить, выходит не очень убедительно. Точнее, вообще не выходит, потому что я сосредотачиваюсь на том, как он снимает локон со своего пальца и с нежностью заправляет мне за ухо.

— А это мы еще посмотрим.

Подмигнув, Глеб возвращается на свое место.

Я же вжимаюсь в спинку сиденья, стараясь не задохнуться искрящимся вокруг напряжением.

На приборной панели опять тренькает его телефон. И я ничего не могу с собой поделать, когда смотрю на экран и вижу очередное женское имя.

— Не трать свое время, — киваю на смартфон. — Юля, Катя и Маша с удовольствием предоставят тебе все свои губы.

Улыбка на лице Глеба становится шире.

— Твоя ревность лучше поцелуя, милая.

У меня отвисает челюсть: как мастерски он перевернул все в свою пользу!

В считанные секунды жар приливает к щекам, и я поддаюсь горячей эмоции, не соображая, что сама приближаю лицо к Глебу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Может, ты не в курсе, но весь мир не вращается вокруг тебя, Самсонов. По-крайней мере, мой — нет! — тычу пальцем в его крепкую грудь. — Так что ты последний парень, к которому я бы испытала такое глубокое чувство, как ревность.

Находясь с ним нос к носу, дергаю ручку и, когда она поддается, распахиваю дверь и выбираюсь на улицу.

Но не успеваю и шага сделать, как в спину прилетает:

— Запомни каждое свое слово, Карамелька, — впервые это дурацкое прозвище звучит так угрожающе.

Оборачиваюсь и встречаюсь с ухмыляющимся придурком, который выглядывает в пассажирское окно.

— Не переживай, — наигранно улыбаюсь. — У меня отличная память.

Он кивает, проводя пальцами по губам.

— Отлично.

Последнее Глеб произносит без малейшего намека на какую-либо эмоцию, а потом возвращается за руль и под свист шин срывается с места.

Оставляя меня на обочине дороги с неприятным предчувствием пиздеца…

Глава 6. Не тот тип.

Очередное сообщение на экране мобильного привлекает мое внимание.

Свайпаю вверх и, пока стою на красном, пролистываю скопившиеся уведомления и открываю последнее.

Юля - клуб:

…

Ну так что? Не хочешь продолжить то, что вчера ты не довел до конца?

Я сейчас одна.

Далее — прикрепленное фото, на котором ее стройная загорелая фигура лежит на кровати, так соблазнительно вытянувшись, что в кадр попадает полукружие приплюснутой груди, на которую опирается Юля, выпячивая сочную голую задницу.

Ах ты ж…

Царапаю нижнюю губу зубами, чувствуя, как член наливается жаром, и мне приходится его поправить.

Такие девушки, как Юля, прекрасно знают, что и как сказать, какие подобрать слова, знают, что не выносят мужчины, а от чего они без ума.

Они знают, чего нужно коснуться рукой, губами или, вот как сейчас, умудряются возбудить на расстоянии одной фоткой.

Им не нужно подсказывать. Они все знают сами.

Минимум проблем —максимум удовольствия.

Сигналы машин сзади вынуждают меня оторваться от телефона.

Но оно и к лучшему.

Не хватало еще приехать на тренировку со стояком, учитывая, что он меня мучает рекордное время.

Со вчерашнего, блядь, вечера.

А все потому, что я не смог позвать Юлю к себе домой из-за одной маленькой задницы, которая стала моей самой большой и единственной проблемой с вечера и до утра.

С момента, когда я увидел ее в этом чертовом платье, сверкающем ярче гребаного диско-шара.

Было сложно не заметить ее.

Поэтому, когда Лену начал обхаживать один местный мудак, любитель накачивать девушек и по-скотски использовать их в туалете, как биологический мусор, я был вынужден помешать его планам, потому что эта рыжая бестия — лучшая подруга будущей жены моего друга.

Я просто взял на себя роль хорошего полицейского.

Вообще, изначально в планах было доставить ее домой к Багирову вместе с Алисой, но, когда Лену начало выворачивать прямо в моей машине, планы резко изменились.

Моя квартира была ближе, и я пожертвовал своим чертовым уединением, лишь бы она не заблевала мою приборную панель еще больше.

Алиса попросила меня присмотреть за ней, потому что в такси в таком состоянии Лене тоже было противопоказано ехать.

Зато она прекрасно чувствовала себя в моей ванной, после того как я избавил ее от тряпок и затащил в теплый душ, мучая свой стояк каждый раз, когда ее торчащие сиськи терлись об меня.

Так что вместо горячего секса с Юлей у меня был квест «помой и уложи неадекватную подружку друзей в постель».

На самом деле я рассчитывал на утренний реванш, но меня трахнули словесно и очень жестко. Совсем не так, как я хотел.

Усмехаюсь собственным мыслям, выпячивая языком нижнюю губу.

Впервые я встретил эту бестию на товарищеском благотворительном матче, который проходил в Питере.

Не знаю, как она получила билеты, которые я достал для своего кореша и его девушки, но вместо них в вип-ложе я увидел какого-то тюбика, а рядом —анимешную фантазию с двумя хвостиками и большими глазами.

А ее ярко-розовые губы и кислотно-желтый свитшот всю игру вынуждали мои глаза нервно дергаться.

Она не особо подходила под типаж Юли, то есть тех, кого я обычно трахаю, и это должно было заставить меня сразу задуматься, но мой приятель явно был не против раздвинуть ее мягкие влажные губки. А я хотел узнать, смогут ли ее глаза стать еще больше, когда она примет его в себя.

Но-о-о… Лена относится к совершенно другому типу девушек.

Прежде чем они дадут то, чего ты хочешь, они отымеют твой мозг вдоль и поперек. Возможно, не один раз.

БЧто ж. Если она хочет поиграть, я хороший игрок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 7. Кодекс подружек.

Дверь передо мной открывается, и я с порога тычу пальцем в свою подругу, прежде чем она успевает открыть рот.

— Ни. Слова!

Алиса, вскинув ладони, отходит в сторону, пропуская меня вперед.

Я прохожу в ее квартиру, демонстрируя свой «лухари лук»— спортивный костюм от знаменитого бабника и мои лодочки на десяти сантиметровых каблуках, которые я так яростно скидываю, будто ненавижу их всем своим существом.

На самом деле они ни при чем. И я просто обожаю эти туфли. Просто сорвалась на них из-за одного придурка.

— Классный прикид, — хихикает подруга, чем зарабатывает мой гневный взгляд.

— Ну и что это было? — психую, но тут же прикрываю рот ладонью, состроив мучительную гримасу: — Прости. Царевич спит, да?

Алиса улыбается, качая головой.

— Нет, он с папкой на прогулке.

Отлично. Значит, могу себе не отказывать в эмоциях.

— Ну и что это было? Какого хрена я оказалась у этого кобелины? Нет, — предупреждающе выставляю указательный палец, — я понимаю, что сама нафеячила, но как же кодекс подруг? Разве ты не должна была оберегать меня от таких засранцев, как Самсонов?

Алиса пытается подкупить меня своей милой улыбочкой.

— Может, чаю?

— Может, ты для начала объяснишь мне, что вчера произошло, потому что я ни черта не помню?!

Алиса убегает на кухню, но я следую за ней, требуя ответа.

Я знаю, сама виновата, но как она могла, блин, оставить меня у этого… бабника?!

— Ты вчера сильно увлеклась общением с незнакомцами у барной стойки, сказала, что в легкую разведешь их на парочку коктейлей, — начинает Алиса и щелкает кнопку на чайнике. — Потом я отвлеклась на телефон, а когда снова подняла взгляд — возле бара тебя уже не было. Я, конечно, сразу пошла тебя искать, но Глеб оказался первее, и спасибо ему за это. Если бы с тобой что-нибудь случилось, я бы себе этого не простила! — она говорит с искренним сочувствием, прижимая ладонь к груди.

Я долго втягиваю в себя воздух и задерживаю его в легких, пока их не начинает распирать.

Алиса все это время пристально смотрит на меня и на то, как я пытаюсь поймать свой дзен и перестать быть засранкой, которая после туфель решила сорваться на подруге.

— Он видел меня голой, — выдаю я железобетонно, и у Алисы отвисает челюсть. — И отмывал меня от рвоты. Супер, да? — натягиваю неестественную улыбочку. — Господи, я так никогда еще не позорилась, — хнычу и, закрыв лицо ладонями, падаю за стол. — Зачем… зачем ты меня оставила…

Секунда пожалейки — и я грозно бью ладонями по столу.

— Как это вообще произошло?

Алиса вскидывает брови и вытягивает губы трубочкой, отводя взгляд в сторону.

— Самойлова, блин, говори уже!

— Я пошла на твои поиски и увидела, как Глеб выносит тебя на руках из туалета. Он был на машине, предложил подвезти нас. И, конечно же, я согласилась, я бы одна с тобой не справилась.

Поджав губы, слушаю этот «чудесный» рассказ.

— Но потом тебя начало тошнить… прямо на приборную панель.

Я втягиваю носом воздух и прикрываю глаза. Черт. Ну блин. Нет. Нет. Не-е-ет.

— В общем, до нашей квартиры было дольше ехать, и мы решили, что тебе лучше переночевать у Глеба. — Я приоткрываю глаз, и Алиса спешит добавить: — Но я попросила его держать дистанцию!

— Класс, — тяну недовольным голосом.

— Он ведь держал?

Я сотрясаю руками воздух.

— Не знаю! Я проснулась в его чертовой футболке без намека на нижнее белье!

Алиса виновато закусывает губу.

— Но он утверждает, что ничего не было, — выдыхаю, сбавляя обороты. — И, судя по вашим рассказам, ему и правда было не до секса. Как, в принципе, и мне.

— Ну вот видишь. В итоге все ведь хорошо? Ты здесь, целая и невредимая.

Ага, разве что мне сегодня с утра предложили отблагодарить перепихоном и потерлись об меня членом, а так — да. Все хорошо. Просто шикарно.

Но подруга не виновата в том, что не предугадала похабных мыслей этого извращенца.

В конце концов, я до сих пор ей не призналась, что та пошлая фотка была от Глеба. Как и другие, которые он шлет мне вместо открыток с добрым утром.

Алиса подходит ко мне и обнимает, даже немного душит.

— Ну не злись. С кем не бывает.

— Много с кем, — ворчу.

— Ты все равно очаровашка. Хоть и ворчишь.

Она чмокает меня в щеку и идет к закипевшему чайнику.

— Ты в курсе, что у него зеркальные потолки?

Алиса оглядывается через плечо и хихикает.

— Нет, я не была у него дома. Тебе с бергамотом или мятой?

Качаю головой, совершенно не слушая подругу.

— Это же надо быть такой эгоцентричной самовлюбленной задницей, чтобы сделать зеркала даже на потолке!

Образ того, как он дрочит, наблюдая за собой через отражение наверху, как капли семени окропляют его пресс и руку, врывается в мое сознание, прежде чем я успеваю остановить свою дебильную фантазию. Нет, нет, нет… Скорее всего ему не нужна рука для самоудовлетворения, потому что у него есть целый список жаждущих его компании девиц. Возможно, Самсонова возбуждает, когда на нем скачет какая-нибудь сисястая моделька, а он смотрит на это в зеркало…

Так, стоп!

Я не буду об этом думать.

Обреченно вздохнув, подпираю голову рукой.

— А еще этот козел выкинул мое платье.

Алиса резко поворачивается ко мне с открытым ртом. Она, очевидно, в шоке.

Я поджимаю нижнюю губу и досадно киваю.

— Но самое обидное, что я не могу на него злиться за это, потому что, — жестикулирую обреченно, — сама виновата. А если посмотреть на ситуацию шире, то он еще и рыцарь в сияющих доспехах. Нет, местами, конечно, со ржавчиной, но как итог: он мой спаситель. И чертов кобель, — я со стоном бьюсь лбом об стол. — Кажется, я его ненавижу. Может, вы подумаете над заменой одного из свидетелей?

Передо мной опускается чашка.

— Я думаю, все гораздо проще.

Я вскидываю голову, глядя на Алису сквозь свисающие на лицо волосы.

— Он тебе нравится.

И тогда я снова бьюсь лбом об стол, сомневаясь, подруга ли она мне? Как может нравиться эта снобистская высокомерная задница? Или… может?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8. Где моя боевая подруга?

Я выхожу из автобуса навстречу ветру и противной мороси.

Торопливо запахиваю кожанку посильнее и складываю руки на груди, потому что у меня сломалась собачка на молнии.

Конец августа, но в воздухе уже витает запах осени, и холодно. И мне немного грустно, потому что я люблю тепло, лето и минимум одежды. А погода будто назло решила преждевременно открыть свой холодильник.

Нахохлившись, иду к дому, обходя лужи и грязь. Ну, по крайней мере, я стараюсь, пока навстречу мне не вылетает велосипедист и я, испугавшись, не отскакиваю прямо в слякоть. Да твою ж мать!

Сжимаю кулаки и рычу сквозь стиснутые зубы. Вот еще одна причина, почему я не люблю осень: все мои милые розовые кроссовочки превращаются в забрызганных монстров с налипшей грязью и листьями! С моими цветовыми предпочтениями этот сезон — сущий ад.

Помимо того, что я порядком задолбалась на ночной смене в клубе, сейчас мое настроение окончательно сходит на нет.

Я ускоряю шаг, мечтая скорее оказаться дома, забраться в теплую ванну и забыть обо всем хотя бы на пару часов.

Телефон вибрирует в кармане, и я, на ходу вытащив его, читаю сообщение от моей единственной подруги:

«Ты не думала приехать на пару дней пораньше?»

Ах, да. Свадьба уже на следующей неделе. Я со своим графиком могу пропустить все на свете.

Сбавив шаг, набираю ответ:

«Если бы я была содержанкой какого-нибудь папика, думаю, могла бы».

Он мгновенно прочитан, наверху начинают бегать три точки и тут же приходит еще одно сообщение от Алисы:

«Ты обещала взять отпуск».

Обещала, и мне его почти дали, пока я не накосячила с обслуживанием одного ВИП-столика. Если честно, меня уже тошнит от людей, которые из-за денег чувствуют себя господами всего на свете.

«Я попыталась, но Горгона, как обычно, все испортила. Ты ведь помнишь, как она меня любит?»

На сообщении едва появляется отметка «прочитано», как мой телефон звонит.

— Ты не думала уволиться и переехать к нам в Москву?

Я закатываю глаза и хочу намекнуть ей, что у меня нет такого же Багирова, как у нее, который весь мир бросит к моим ногам. Но, конечно же, не делаю этого, потому что искренне рада, что у этих ребят все сложилось. Они заслужили.

— Ага, — бурчу, — и как ты себе это представляешь? Я в Питере-то еле-еле концы с концами свожу.

— Ну не так уж питерские цены отличаются от московских, ты так-то живешь не в самом бедном районе.

— Живу — громко сказано, Алис. Снимаю. Разумнее было бы переехать в более подходящий для меня район…

— Или в Москву к более подходящим для тебя людям!

— Ха-ха, — невесело говорю и открываю дверь в парадную.

— Ну серьезно. Подумай об этом! Это ведь реально, и я готова помочь тебе с поиском работы, а насчет жилья — разберемся, первое время поживешь у нас. Мы бы не отказались от нянечки.

Я качаю головой и бьюсь лбом о стену, остановившись на лестнице. Хочется рассмеяться от воодушевленности подруги, но сил после смены нет. Да и все это звучит только хорошо, а на деле — куча проблем. И я не хочу становиться для них обузой. Но говорю я совсем другое, пытаясь казаться веселой:

— Ну нет. Слушать ваши оргии я не собираюсь.

Алиса смеется.

— Просто подумай об этом, ладно?

— Не знаю, как подумать, но помечтаю точно!

— Надеюсь, мне не придется только мечтать о свидетельнице на свадьбе? Как ты теперь приедешь? — разочарованно хнычет подруга. — Я думала, если ты приедешь пораньше, то мы сможем сходить на открытие чемпионата по хоккею. Мне одной там будет скучно. А Илай тащит меня с собой. Ты не можешь меня бросить!

Я открываю рот и зависаю, задумавшись над ответом.

Она зовет меня на просто хоккейную игру или на игру, где я увижу одного придурка, которого не заметить будет невозможно?

Однажды я уже повелась на это.

К тому же он, скорее всего, забыл меня, а вот я этим похвастать, увы, не могу.

Так что видеть этого высокомерного засранца, осиянного лучами славы в толпе фанаток, все равно что махать красной тряпкой перед быком. Но я не ревную! Нет! Меня… меня просто бесит, что я вообще думаю о нем, когда не должна этого делать от слова совсем.

— Ле-е-ен, ты тут?

— Эм-м… — тру пальцами лоб, прикрывая глаза. — А кто играет?

Будто я знаю другие команды, кроме одной.

— «Адмирал» с «Барсом».

Ну конечно.

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Да ладно тебе, Лен. Вам все равно придется увидеться. Не будешь же ты его избегать на нашей свадьбе?

— Нет, да? — я натягиваю улыбку, которую подруга не видит.

— Нет! Любова, не выводи меня. Что с тобой вообще такое? Где моя боевая подруга? Ау? Что ты с ней сделала, самозванка!

Боевая… после того случая в клубе я больше не хочу себя считать ни боевой, ни отчаянной, потому что мой дурной характер приводит меня к глупостям, о которых я потом жалею… ну или в кровать в пафосной башне Москва-сити…

— Ладно, я что-нибудь придумаю. Насчет свадьбы так точно, я не могу пропустить этот день, — слабо улыбаюсь, ковыряя пальцем обшарпанную стену.

В трубке раздается радостный визг.

— Я тебя обожаю. И не только на свадьбу, жду к первому числу и уже беру билет на тебя! Спасибо, что согласилась, — тараторит Алиса и быстро скидывает, прежде чем я успеваю отказаться от последнего.

Игра. Матч. Крики и свист фанатов. Верзилы, носящиеся по льду за шайбой как умалишенные. Обворожительная улыбка. Которую он дарит мне, каждый раз проезжая мимо.

А ведь раньше я не любила хоккей. Не смотрела ни одного матча и, вообще, считала этот вид спорта самым скучным.

Ключевое слово — считала.

Когда у меня в руках появились билеты на хоккейный матч, мнение изменилось.

Один чертов матч. Одна грешная ухмылка. И один взгляд. А потом я начинаю следить за шестьдесят шестым номером больше, чем за другими игроками на арене.

Я совру, если скажу, что не думала этот месяц о высокомерном говнюке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Возможно, потому, что он предпочел забыть обо мне и перестал слать фотки своего соблазнительного тела и его частей. Но у меня собралась хорошая коллекция, так что я просматриваю их серыми скучными вечерами. Пока хозяин этих фото кувыркается с другой на белых простынях и любуется ею в своем дурацком зеркальном потолке.

Глава 9. Малышка.

Трибуны, заполненные до отказа, оживляются, когда на домашний лед выкатывает команда «Адмирала».

Болельщики с атрибутикой вскакивают со своих мест, скандируя кричалки. Игроки приветствуют их, рассекая по льду и поднимая клюшки над головой, прежде чем приступают к разминке.

И я совру, если скажу, что мой пульс не увеличивается от вида двух цифр: шесть и шесть, еще одна — и получилась бы самая настоящая метка дьявола… по-моему, символично.

Иначе какого черта, несмотря на все мои установки не искать этот долбаный номер, взгляд цепляется за внушительную фигуру Самсонова?

Мы сидим прямо за скамейкой запасных игроков, то есть очень близко, чтобы я могла хотя бы попытаться оправдаться плохой видимостью с верхних рядов.

Хотя с чего я так парюсь? Глеб все равно не заметит моих взглядов. Судя по всему, он уже вообще забыл обо мне. Или ему просто стало неинтересно, раз он понял, что в мои трусики ему путь закрыт. По крайней мере, я себя в этом убеждаю, чтобы его отсутствие в моей жизни не было таким… заметным.

Легкий толчок в плечо возвращает в реальность.

Я вздыхаю и перевожу взгляд на подругу, которая сидит в обнимку с Багировым, лениво потягивающим пиво прямо из бутылки, горлышко которой он небрежно держит между татуированными пальцами. Я бы тоже не отказалась. Жаль, оно безалкогольное. Мне бы сейчас не помешало что-нибудь покрепче.

Алиса заглядывает мне в глаза, наклонив голову.

— Ты чего такая хмурая?

Вздыхаю немного скучающе.

— Пока что я не вижу ничего веселого, — развожу руками, делая вид, что не пялилась все это время на одного сексуального игрока.

Алиса недовольно поджимает губы.

— Я призываю вернуть мою подругу обратно, — она щелкает меня по носу, и улыбка сама по себе растягивает мои губы. — Ну вот, другое дело.

Я переключаю внимание на лед, замечая, как парни во время разминки немного дурачатся, ну один так точно.

В то же время боковым зрением вижу, как Алиса выбирается из объятий своей Пантеры и пододвигается ко мне, чтобы взять меня под руку.

Она непринужденно кладет голову мне на плечо, и несколько долгих минут мы просто смотрим на игроков, которые заканчивают разминку. А потом раздается грохот, и мы с Алисой вздрагиваем, прежде чем мой испуганный взгляд встречается со взглядом Самсонова, который только что на полном ходу врезался в защитный прозрачный барьер.

Опершись на большие руки, в одной из которых клюшка, он поднимает шлем себе на лоб и скалится, вызывая у меня желание треснуть его по лбу или хотя бы крикнуть, какой же он идиот, но каким-то чудом я сдерживаюсь. И зря…

— Ты сделала эти хвостики для меня, Карамелька? — кричит он так громко, что мои щеки мгновенно пробирает жаром.

Его забавляет моя реакция, и он улыбается еще шире, демонстрируя долбаные ямочки на щеках. Красивые. И вызывающие. Под стать своему хозяину. А потом, подмигнув мне, Самсонов опускает шлем и как ни в чем не бывало возвращается к команде.

Ну и какого хрена? Что это было и как понимать?

Неважно.

В любом случае, это не имеет никакого значения.

— Думаю, ты ему нравишься, — хихикает Алиса, чем зарабатывает мой гневный взгляд.

— Думаю, он идиот, у которого голова работает только ниже пояса.

Илай прыскает со смеху и прижимает тыльную сторону ладони ко рту, чтобы не расплескать пиво.

Но часть все равно попадает Алисе на штаны, и она, бубня себе под нос, начинает быстро оттирать их.

Шум вокруг постепенно стихает, комментатор начинает представлять команды, и я отвлекаюсь от влюбленной парочки, которая уже вовсю целуется.

Покачав головой, складываю руки на груди, устраиваюсь поудобней и концентрируюсь на игре.

Шестьдесят шестой номер стоит перед точкой вбрасывания, прямо напротив своего соперника. А в следующую секунду арбитр бросает шайбу на лед, и одним движением клюшки Самсонов завладевает шайбой и делает передачу партнеру по команде.

По трибунам прокатывается ободряющая волна криков, и игра закручивается в считанные секунды.

Лезвия коньков рассекают лед, клюшки лупят по шайбе, задавая ей нужное направление, толпа скандирует имя любимой команды, а я чувствую, как по мне разливается неподдельный адреналин.

И несмотря на то, насколько меня бесит шестьдесят шестой номер, когда он забивает первую шайбу в ворота противника, я подскакиваю вместе со всеми болельщиками.

Безраздельная радость взрывается в моей груди и разлетается конфетти.

Эмоции хлещут через край. Как у хоккеистов, так и болельщиков, и у меня тоже… И такие эмоции никогда не прочувствовать по телевизору. Это возможно только здесь. В атмосфере, частью которой ты невольно становишься…

Игроки ободряюще хлопают Самсонова по плечам, пока тот движется в нашу сторону, чтобы опять прилипнуть к защитному барьеру, стуча по нему кулаком в перчатке.

И от каждого этого громкого звука, мое сердце подпрыгивает в груди.

— Я забил этот гол для тебя, малышка!

Малышка?

Я даже с сомнением оборачиваюсь назад, чтобы убедиться, кому он посвятил это пошлое прозвище, но, наткнувшись взглядом на милую старушку, которая смотрит на большую фигуру Самсонова так, будто ей снова восемнадцать, закатываю глаза и отворачиваюсь, возвращая свой взгляд к уже пустому бортику.

— Илай после игры собирается в паб с ребятами «Адмирала», — раздается возле моего уха голос подруги, и я в нерешительности смотрю на нее, догадываясь, к чему она клонит. — С Кирюшей сегодня нянечка, и если ты составишь мне компанию, я бы тоже могла сходить на пару часиков.

______

Вчера завершилась история Илая Багирова и Алисы, тех самых у кого Глеб и Лена будут свидетелями на свадьбе, а сегодня у меня появилась возможность поставить на эту книгу отличную скидку, не упустите шанс ????

Если кому-то интересны визуалы вэлком в тг канал: Маша Демина

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 10. Блондинка.

Мы выходим со стадиона практически последними, потому что долго ждали Багирова, который до сих пор еще где-то шляется, а нам, в итоге, прислал сообщение с указанием, чтобы мы шли к машине: мол, догонит нас.

Но я только рада. Находиться там — лишняя возможность встретиться лицом к лицу с Самсоновым. А еще одна стычка с ним была бы для меня чревата неловкими последствиями. Я и без того мигаю как красный сигнал «SOS».

Не факт, конечно, что он ищет встречи со мной, уверена, ему сейчас в принципе не до этого, но то, что происходило во время игры, абсолютно точно сбило меня с толку.

Зачем? Для чего? Какую цель он преследует?

То не пишет мне целый месяц, то заставляет краснеть перед тысячной публикой из-за его чертовски пристального внимания.

Но мне не стоит тратить время, чтобы понять этого парня. Все равно не выйдет.

Я не знаю, в какую игру он играет, но знаю, что не хочу становиться ее частью.

— Ты так и не ответила мне… блин… — голос запыхавшейся подруги догоняет меня, но шагу я не сбавляю. — Лена, да не беги ты так!

— Я устала и хочу домой, — бурчу. Но это неправда. И Алиса об этом догадывается, потому и не отстает.

— Ой, да брось! Ты всегда за любой кипиш! На пару часиков, ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — Алиса не унимается, продолжая давить на жалость. — Ты скоро уедешь, и я погрязну в семейной жизни, ну не лишай меня радости, пока ты здесь.

— Поехали со мной домой.

— Дома я бываю каждый день, а развлечься с подругой хочется за пределами скучной квартиры.

Я делаю вид, что мне неинтересно.

— Нет, Алис… извини, но нет.

— Это из-за Самсонова?! Обещаю, он не подойдет к нам и на метр! Давай просто сядем за другой столик? В другом зале?

Твердо качаю головой.

— Я не думаю, что это хорошая идея, — иду к машине Багирова по полупустой парковке, нервно жестикулируя на ходу. — Я имею в виду — вообще. — Резко разворачиваюсь. — В принципе. Мне идти туда — большая ошибка.

— Послушай, ну правда… ты ведь не будешь его избегать вечно?! К тому же сегодня он был очень милым с тобой.

Я не сдерживаюсь и смеюсь, потирая пальцами переносицу.

— Это смешно. Нет, правда, Алис. Я даже не буду придавать этому значения. Как только я уеду, он станет посвящать голы любой другой девчонке.

— Он, конечно, такой, определенно любит внимание девушек, но в нем есть и другая сторона. Уверена, ты это тоже видишь. Они все такие деловые, а когда встречают свою…

— Алис, не сравнивай. Твой Багиров — феномен, вот честно! Да и вообще, не понимаю, почему мы свернули в сторону отношений? Отношения и Самсонов — это как плюс и минус у батарейки, то есть не совместимы от слова совсем!

— Ну, может, раньше они ему и были не нужны, но то, как он смотрит на тебя, Лен, только слепой не заметит.

— Он смотрит так на каждую юбку, которую хочет затащить…

Телефон пиликает в ее сумочке, и Алиса поднимает указательный палец.

— Подожди минутку, это, наверное, няня… — Она быстро достает телефон, переворачивает и читает имя абонента. — Да, точно. Я сейчас… — Принимает вызов. — Да, Катерина, что-то случилось? Ой, извините, Илай не позвонил вам? Мы задержимся на пару часиков. Ага, да, ну где-то через часик можно будет…

Но когда я вижу две знакомые фигуры, спускающиеся по лестнице, голос подруги становится белым шумом.

Багиров с Самсоновым о чем-то разговаривают, но к ним внезапно слетается группа девушек, и Пантера, вынужденный отступить от «звезды», разворачивается и бодро идет в нашу сторону. Самсонов же попадает в свою стихию, обнимаясь и фотографируясь с любимыми фанатками.

С одной из них он делает селфи, а я смотрю, как эта девица наглаживает его большой бицепс и что-то говорит на ухо. Что-то, что вызывает у него ту самую улыбку, от которой мое сердцебиение слетает с катушек.

Один маленький нюанс: сейчас он посвящает эту улыбку другой. И мне стоит напомнить себе: этот бабник дарит ее всем подряд, как чертова шлюшка. Но больше всего меня бесит, что я злюсь, заметив его руку у нее на пояснице.

А потом наши взгляды встречаются. Он прищуривается и внимательно осматривает меня с головы до ног. И снова возвращается к моим глазам.

Вот же на хер! Его, кажется, ничего не смущает, да?

Самсонов ухмыляется, будто подслушав мои мысли, и… подмигивает мне. Он действительно подмигивает мне, пока об него трется какая-то девка?

— … Я пыталась ее уговорить, но она хочет домой, — до меня доносится часть хныканья подруги, которая жалуется на меня своему будущему мужу.

— Эй, Твихард, не будь занудой и составь компанию моей девочке, — окликает меня кошачья задница.

Он в долгу не остался и тоже придумал мне прозвище. Но я не поворачиваю голову, просто потому что не могу перестать смотреть, как Самсонов продолжает ослеплять своей улыбкой девушек, которые вот-вот снимут с себя трусики и будут трясти ими перед его лицом вместо пипидастров.

Когда выходит часть команды Самсонова и присоединяется к его цветнику, бо́льшая часть девушек переключается на других игроков. Но та чертова блондинка остается висеть на нем, будто прилипла.

Я прикрываю глаза и делаю медленный глубокий вдох, только сейчас осознавая, насколько во мне все кипит. Наверное, с ней усилий прилагать не придется, чтобы получить лакомый кусок пирога. О, господи…

— Ладно! — сотрясаю руками воздух. — Я поеду, но мне придется напиться! —

выпаливаю я на одном дыхании и первая забираюсь во внедорожник Багирова, пытаясь сглотнуть пульсацию в горле.

Мое сердцебиение сошло с ума и бьется везде, где только можно.

Хотелось бы мне, чтобы не Самсонов был причиной моего раздрая… Но достаточно посмотреть на него сквозь тонированное стекло и увидеть, как он улыбался этой блондинке, которая выхватывает телефон из его рук и начинает порхать пальцами по экрану.

У меня скручивает живот, и я заставляю себя отвернуться.

Взгляд натыкается на переплетенные руки будущих молодоженов, и я снова чувствую себя третьей лишней.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В принципе, ничего нового.

Это мое привычное состояние по жизни.

Везде.

Будь то моя семья, парни или моя лучшая подруга. С недавнего времени, разумеется, но это единственный случай, который я принимаю и не испытываю дискомфорта от неловкости.

Я не знаю, зачем согласилась поехать. Правда. И, возможно, я пожалею. Скорее всего. Нет. Абсолютно точно.

Но пошло все на хрен! Я хочу напиться.

Глава 11. Пиво.

До бара добираемся за тридцать минут.

И мы приезжаем раньше команды «Адмирала».

Как и обещала, Алиса тянет меня к столику на двоих, отправив своего парня нам за выпивкой.

Спустя двадцать минут Илай ставит перед нами две большие кружки пива и мощную доску с гамбургерами, соусами и картошкой фри.

Глаза Алисы вспыхивают восторженными огоньками при виде вредной жареной еды.

Она хлопает в ладоши, пританцовывая от радости на месте, а потом тянется к Пантере, чтобы поцеловать его в губы.

К сожалению, это не короткий поцелуй, а очень даже длинный и сопровождаемый влажными причмокиваниями.

Эти двое когда-нибудь насытятся друг другом?

Я делаю вид, что ничего не замечаю, двумя руками тянусь за кружкой пива и делаю пять больших глотков, зажмуриваясь от прохладной горечи хмеля.

— Эй… Твихард, — усмехается Багиров и показывает пальцем на свою верхнюю губу. —У тебя усы.

Я недовольно вытягиваю губы, не разделяя веселье Илая, и вытираю пенку средним пальцем.

Ухмылка Багирова становится шире.

— Ну хватит вам! — Алиса машет между нами руками. — Кот, у Лены сегодня нет настроения, дай нам немного поболтать о девчачьем.

Багиров вскидывает ладони и театрально пятится, прежде чем разворачивается и в развалку удаляется к барной стойке.

Но я не успеваю перевести дыхание: на входе появляются первые игроки «Адмирала».

На их щеках с обеих сторон красные линии, такие же, как на форме, и почти на каждом висит по девушке с таким же боевым раскрасом на лицах.

В считанные секунды их становится слишком много, как минимум раза в три больше, чем есть на самом деле.

Бар заполняется мужским басом, женский смехом и цокотом каблуков.

Но того, от которого мое сердцебиение обычно учащается, я не вижу. Только и облегчения не испытываю.

Он появится, вопрос времени.

Если, конечно, не решит уединиться с той блондиночкой, что, наверное, как раз в его стиле.

— Господи, ты такая напряженная, — стонет разочарованно подруга и кидает себе в рот ломтик картошки фри. — Ты даже не слышала меня, да?

Я вздыхаю и прячусь за кружкой пива.

— Прости, — бубню себе под нос и облизываю губы, избавляясь от пивной пены. — Мне, наверное, не стоило соглашаться. Сегодня из меня компаньон так себе. Настроение и правда не очень.

Алиса кладет свою руку поверх моей и чуть сжимает.

— Просто забудь о нем, ладно? — мягко произносит она, прекрасно зная, что я понимаю, о ком речь. — Давай проведем время с пользой. Завтра мы идем выбирать платье. Я присмотрела парочку магазинов, — она достает телефон и подсаживается поближе, показывая наш завтрашний маршрут.

Я пытаюсь не терять нить нашего разговора, но то и дело мыслями возвращаюсь к Самсонову. Меня это невероятно раздражает. Особенно то, что я продолжаю гадать, почему его до сих пор нет, пока компания из его команды, Багирова и девиц уже во всю что-то бурно обсуждает, следя за каким-то матчем по телевизору.

— Ну вот, — Алиса вздыхает и подпирает голову рукой, обиженно выпячивая губу. — Ты опять меня не слушаешь.

Я трясу головой. Господи, я ужасная подруга, да?

— Нет-нет, я слушаю, — даже поворачиваюсь к ней для убедительности. — Но ты же знаешь, я согласна на любой кипиш! Куда скажешь, туда и пойдем.

Я тянусь за кружкой пива и допиваю залпом остаток. Мне нужно расслабиться хоть немного. И пиво отлично подходит для этой роли.

Алиса между тем и глотка не сделала, уплетая картошку фри, пока та горячая и хрустящая.

А потом она прищуривается и тычет в меня очередным ломтиком.

— Мне кажется, или ты что-то не договариваешь?!

Я хотела бы спрятаться за кружкой пива, но она уже пустая, поэтому я хватаю горсть картошки и неэстетично запихиваю себе в рот.

— Пойду схожу за добавкой, — бубню, вылезая из-за стола. Алиса провожает меня скептическим взглядом, но я делаю вид, что не замечаю ее внезапных подозрений.

Не хочу признаваться в том, что уже больше не имеет значения ни для меня, ни для Самсонова.

Возможно, мне стыдно сказать ей, что я была лишь игрушкой, которая наскучила самому популярному парню. Или не наскучила, судя по его сегодняшнему вниманию. Господи, я отказываюсь понимать его. И каждый раз отказываюсь, но все равно предпринимаю попытки.

Облокотившись на барную стойку, зову бармена и заказываю себе еще одну порцию нефильтрованного. Передо мной очередь, и бармен дает знак, чтобы я подождала.

Оке-е-ей.

Окидываю скучающим взглядом бар со спортивным инвентарем, бочками пива и множеством фотографий на темных деревянных стенах.

Играет музыка, и я отбиваю ритм пальцами по толстому дереву столешницы, слегка пританцовывая, чтобы отвлечься.

А потом вздрагиваю от громкого хлопка, и крик застревает в горле: сердце перестает биться, пока заторможенный мозг пытается понять причину внезапного звука.

Но она довольно проста: сильные руки по обе стороны от меня на барной стойке. О-о-о… кажется, я знаю, кому они принадлежат. И мое участившееся сердцебиение подтверждает догадку.

Самсонов придвигается ближе, и по телу разливается предательское тепло.

Я смотрю на крепкие мускулистые руки, замечая на них знакомые татуировки. Но я еще никогда не была настолько рядом с ними и немного зависаю на бабочке. Не специально, ей-богу! Пока горячий шепот у самого уха не закручивает вихрь мурашек на коже:

— Привет, Карамелька.

Я сжимаю пальцы в кулаки и прикрываю глаза, позволяя себе немного насладиться его горячим дыханием на шее и ароматом, который обволакивает меня, как это могли бы сделать его большие руки.

Мне бы напомнить себе, какой он козел, но вместо этого я медленно поворачиваю голову и оказываюсь в опасной близости от жгучих горящих глаз, что у меня перехватывает дыхание.

У Самсонова реакция другая — на его лице расплывается победоносная, высокомерная и сексуальная улыбка, которую мне внезапно хочется стереть ладонью, но вместо этого я отпихиваю от себя этого бабника и вздергиваю подбородок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Надеюсь, это придаст мне больше уверенности в его глазах. Потому что внутри я сейчас такая жалкая, что сама бы себя закидала тухлыми помидорами.

За то, что позволила ему применить к себе все эти уловочки.

Поэтому, когда я говорю и мой голос не дрожит, я невероятно горжусь собой:

— Не трать свое драгоценное время. У тебя есть куча доступных вариантов.

Самсонов облизывает свою однобокую ухмылку, выглядя преступно соблазнительным.

— Подождите, что это? — он наклоняется и нарочно шумно вдыхает воздух возле моего уха. — Так пахнет ревность.

И тут меня остужает ментальная оплеуха.

— Нефильтрованное, — сообщает мне бармен, и я теряю интерес к этому высокомерному индюку.

Кладу наличку, пытаясь игнорировать навязчивое присутствие Самсонова позади себя. Его ладони снова ложатся рядом с моими руками на барной стойке, и я съеживаюсь, когда горячее дыхание касается моей частично обнажений ключицы.

— Просто признай это, — бормочет он в миллиметре от моей кожи. — Я не тороплю тебя, но не затягивай мое ожидание.

Я закатываю глаза и, развернувшись, с размаху выплескиваю в него пиво из своего бокала.

Мне жаль тратить свою порцию, но это того стоит!

Искрящееся наслаждение от того, как пенное врезается ему в лицо и водопадом стекает на большую грудь, настолько сильное, что страх за последствия практически не осязаем.

Поэтому я иду дальше и тычу в его влажную футболку указательным пальцем.

— А так пахнет придурок, жизнь которого сосредоточена вокруг собственного члена.

По-хорошему мои пятки должны бы уже сверкать. Это было бы мудрым решением. Но я стою, как ослепленная лань, сжимая в руках пустой бокал.

Вдох. Выдох.

Что он сделает? Ударит меня? Я его опозорила?

Вокруг нас слышатся сочувствующие посвисты и перешептывания с насмешками. Кто-то из его команды воет на весь зал от восторга. А кто-то достает телефон, чтобы заснять нашу историю…

Медленно Глеб проводит ладонью по влажному лицу и стряхивает остатки пива на пол.

А затем, не глядя на меня, одним небрежным движением стягивает с себя футболку, убивая мое дыхание прямо в горле.

Кубики, мышцы… татуировки. Немного, но достаточно, чтобы я с позором залипла на них с раскрытым ртом.

Но я тут же прихожу в себя, когда Глеб делает шаг и буквально прижимает меня к барной стойке.

Все происходит слишком быстро для моего заторможенного мозга.

Поэтому я не успеваю предугадать и следующее его действие.

Медленно, пугающе медленно, он забирает бокал из моих рук и ставит его на столешницу. Я, не отрываясь, смотрю на него, тщетно пытаясь нормально вдохнуть.

— Лев, девушка расплескала все свое пиво, наполни ее бокал и запиши на мой счет, — произносит Самсонов достаточно громко, не отрывая от меня своих темных глаз, после чего улыбается мне чужой улыбкой и просто уходит, заставляя смотреть на его мускулистую широкую спину.

Глаза той самой блондинки загораются, как бенгальские огни, когда он заваливается за их столик полуголым.

Багиров смотрит на меня и качает головой, будто знает больше. А я хватаю стакан пива и пускаюсь прочь от публики, прячусь за своим столиком.

Он укромный. Рядом почти никого, кроме моей подруги, которая не понимает, почему у меня одышка.

Ощущение, что мне нечем дышать, слишком реальное…

Но знаете что? Я бы повторила все еще раз.

_______

Кому интересны визуалы, можно посмотреть в моем тг канале: Маша Демина. Молодежные истории о любви.

Глава 12. Незнакомец.

Губы Самсонова практически касались моей кожи.

Но только практически.

И все же… это ощущалось лучше, чем я фантазировала о его дыхании на моей коже.

Черт, кажется, я действительно влипла.

Проклятое сердце бьется в груди как раздражающий бешеный моторчик.

Он был так близко. Эти мышцы… Боже…

А этот гребаный аромат?

Легкий свежий флер, как морской бриз, и капелька цитруса.

Хоть купайся в нем!

Он до сих пор не может выветриться из моих легких, сколько бы я ни пыталась избавиться от него частым дыханием.

И кажется, он до сих пор окутывает мой мозг туманом, который сбивает с толку.

Карлайл Каллен, помоги мне!

А этот его низкий сексуальный голос с хрипотцой?! Игривые ухмылки? Взгляд, волнующий неподдельным желанием?!

Он где-то курсы проходил? Где? Я сожгу это место.

— Лена-а-а, — тянет Алиса и щелкает пальцами у меня перед лицом. — Я призываю тебя вернуться и объяснить мне уже, в конце концов, что за чертовщина с тобой творится! От кого ты убегала?

«От придурочного дружка твоего жениха», — хочется мне сказать, но нет.

К нам и без того слишком много излишнего внимания. Которое переоценивает то, что есть на самом деле.

И я даже рада, что с нашего столика не видно барную стойку.

Уверена, если бы Алиса наблюдала за моей жалкой реакцией, ей бы не потребовались мои объяснения.

Я вздыхаю, облокачиваюсь на стол и обхватываю голову руками, глядя прямо перед собой.

— Ни от кого.

— Да ну?

— Угу, — бурчу себе под нос и тянусь за кружкой пива, но Алиса шлепает меня по руке и отодвигает подальше единственное средство, которое могло бы помочь мне хоть немного успокоиться.

— Я видела. Самсонов пришел. Из-за него, да, ты вернулась с одышкой как у астматика?

Я закатываю глаза и тянусь за пивом, но снова получаю шлепок по руке.

— Знаешь, что самое обидное?! — Алиса возмущенно тычет в меня пальцем. — То, что я знаю не от подруги про ее шуры-муры с одним хоккеистом! Стоит отдать должное — ты крепкий орешек, Любова! Но я была терпелива. Надеялась, что расскажешь мне сама про свои любовные дела, или твой «кодекс подружки» действует избирательно?

А я-то была уверена, что парни не такое трепло, как представительницы «слабого» пола. Ну-ну.

— И когда это началось? — не унимается подруга. — Нет, правда. Я хочу знать, что между вами и как это вообще случилось?

Я приглаживаю волосы, набирая полные легкие воздуха.

— На том самом матче в Питере, — признаюсь я и вижу, как глаза Алисы становятся больше. — Когда ты пригласила меня на хоккей, а в итоге заболела и, чтобы билет не пропал зря, мне пришлось искать…

— Охренеть… можно, — ошарашенно произносит она. — Ты столько времени от меня скрывала?!

Я отрываю ладони от стола.

— Алис, это не было чем-то… о чем стоило бы говорить. Между нами. Абсолютно. Ничего не было. Кроме глупых переписок… — добавляю вполголоса.

Алиса недовольно поджимает губы.

— Глупых переписок.

— Ну да! Он нашел мою страничку в соцсетях и начал слать свои похабные сообщения.

— Настолько похабные и непотребные, что ты даже не заблокировала своего настойчивого преследователя?

Я опускаю взгляд.

— Ну не то чтобы… мне было просто скучно.

Алиса шумно вздыхает и начинает тарабанить пальцами по столу, пока я снова не смотрю на нее из-под ресниц.

— То фото, которое я увидела в комнате бабы Люси, это был…

— Да, — резко выдыхаю я, чувствуя, как краснеют мои щеки. Как и в тот раз, когда из моих рук выпал телефон и подруга увидела фото парня ниже пояса, который обхватил свой стояк поверх боксеров.

Я ненавижу вспоминать эту позорную ситуацию.

Алиса хмурится, пыхтит через нос.

— Ты коза, Любова.

Я виновато пожимаю плечами.

— Прости. Но между нами и правда ничего нет. Это недоразумение, которое, кстати, уже прекратилось. Все. Он больше мне не пишет.

Я хочу ляпнуть еще про блондинку, но вовремя прикусываю язык.

Алиса скептически прищуривается.

— Ты опять мне врешь! — Она хлопает по столу и придвигается ближе, чтобы прошипеть: — Он как минимум тебя бесит и как максимум тебе нравится. И это две крайности одного явления. Так что прекрати нести всю эту чушь!

Я качаю головой.

— Ладно. Не буду.

Алиса театрально вскидывает ладони вверх.

— Спасибо, господи! Моя подруга перестанет быть засранкой!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну хватит тебе, — ворчу я и, отпихнув подругу, беру свою кружку пива и поднимаю ее. — Давай лучше уже повеселимся и на немного забудем о парнях?

Алиса надувает губы. Выжидает с минуту. И когда моя рука с целой кружкой пива начинает уже дрожать от усталости, она поднимает свою и чокается со мной, слегка расплескивая мое пиво.

Но это не мешает мне выпить залпом четверть содержимого, в отличие от Алисы, которая более сдержанна.

И следующие полчаса она постоянно поглядывает на телефон, пока я заканчиваю со своей порцией и берусь за ее, потому что молодая мамочка переживает, что не сможет ночью встать к ребенку.

В какой-то момент мне хочется спросить у нее, что ей известно и от кого, но я пресекаю этот глупый порыв. Иначе буду противоречить самой себе.

Однако алкоголь все же немного развязывает мой язык, но я обещаю себе пожалеть об этом завтра.

— Глеб хотел переспать со мной.

Алиса делает вид, что удивляется, но выглядит не очень убедительно.

— Когда я осталась у него после твоего девичника, наутро этот козел очень отчетливо дал мне понять, что не отказался бы от перепихона в качестве благодарности.

Алиса хихикает.

— Это в его духе. Когда я впервые увидела Смайла, на его плече висела девица. А моему Багирову он порекомендовал найти горячую киску вместо меня, — она морщится от этих слов.

— Вау. Это познавательно, — я поджимаю губы.

Алиса забирает у меня кружку пива и делает небольшой глоток. Облизывает губы.

— Но знаешь что? Он может быть милым. И хоть ты с этим вряд ли согласишься, но я все равно придерживаюсь грубого древнего высказывания: каждой твари по паре.

— О да! — вскидываю ладони. — Но, пожалуй, я откажусь от этой роли. Перевоспитывать бабника, знаешь ли, неблагодарная работа.

— Тебе всего лишь нужно включить женскую хитрость.

— Алис, он играет со мной. И как бы он мне ни симпатизировал, нет. Я не играю в его игры. Для этого у него есть много кандидатур. С одной из них он, кстати, и приперся сюда.

Алиса отводит взгляд, сдерживая улыбку.

— Ну что?! — спрашиваю, догадываясь, что она ответит.

— Не хочу нарываться, но ты, кажется, ревнуешь.

Подруга поглядывает на меня, ожидая реакции.

— Думаю, ты влипла. И отрицать это глупо, — Алиса выставляет указательный палец, предотвращая мое возмущение, — хотя бы передо мной. Лен, я не враг тебе. И я всегда на твоей стороне.

Я вздыхаю. Поражение. Гейм овер.

— Если ты хоть слово скажешь своей Пантере!..

Алиса тут же оживляется.

— Нет, нет, нет! Ни слова! Мы с ним по разные стороны баррикад!

Я ухмыляюсь подруге.

— Ладно! Я пойду еще за порцией, тебе взять?

— Не, я пока позвоню няне.

Мы одновременно встаем из-за стола. Только выбираем разные направления.

Алиса — в туалет, я — к барной стойке.

И мне хочется дать себе подзатыльник, когда я кошусь в сторону столика Самсонова, перед которым извиваются две девки, одна — та самая блондинка.

Они хихикают, ловя мужские взгляды, но на этом я прекращаю свои наблюдения.

Во-первых, потому что завожусь в считанные секунды.

Пальцы начинает сводить от желания вцепиться в искусственные лохмы, выбеленные порошком.

А во-вторых, не хочу, чтобы наши взгляды пересеклись с Самсоновым.

Уверена, на моем лице все написано.

Я даже чувствую, как горят мои уши от того, как меня все бесит.

Врезаюсь в барную стойку и хлопаю по ней ладонями, привлекая внимание бармена.

— Эй, красавчик, повтори мне нефильтрованного!

Рядом со мной вырастает высокая широкоплечая фигура, и мне приходится вскинуть голову.

— Не против компании?

Парень одаривает меня однобокой ухмылкой, подцепляя пальцами один из моих хвостиков.

Я прищуриваюсь.

— В зависимости от того, за кого ты болеешь. Если ты фанат «Адмирала», тебе к другому столику, — я кивком указываю на двух девок с красными полосами на щеках.

Улыбка незнакомца становится шире.

— А ты, значит, не фанат «Адмирала»?

— Я?! — фыркаю. — Ни за что!

Парень приподнимает уголок рта.

— Интересно…

Он облокачивается на стойку возле меня.

— И что тут интересного?

— Да так. Просто люблю девушек, у которых хорошее чувство прекрасного.

Смущенная улыбка давит на щеки, но алкоголь в крови придает смелости.

— Сочту за комплимент. Меня, кстати, Лена зовут, — я протягиваю руку, незнакомец смотрит на нее, прежде чем его большая ладонь поглощает мою.

— Салахов. Нападающий «Барсов». Не хочешь присоединиться к нашему столику?

Он кивает в сторону, а я открываю рот, переваривая услышанное. Ого…

Глава 13. Ревнует?!

— Эм… А имя у тебя есть, Салахов?

Его зеленые глаза игриво сверкают.

— Для такой красавицы все что угодно. — Он берет мою руку и, склонившись, оставляет короткий поцелуй на костяшках пальцев. — Рамиль.

Ох…

Почувствовав себя немного неловко, прячу руку за спину.

— Слушаю вас! — внезапное появление бармена отвлекает моего галантного спутника.

— Одну секунду, красавица, — он подмигивает мне и переключает внимание на свой заказ.

Но от меня не ускользает тот факт, что Салахов невзначай сокращает между нами дистанцию.

Вытянув губы, сдерживаю улыбку и отворачиваюсь, чтобы дать себе немного времени, но встречаюсь с разъяренным лицом Самсонова, который сидит в компании товарищей по команде.

Вообще-то они все смотрят в мою сторону. Но только Глеб не отводит взгляда, когда я ловлю его за нахальным подглядыванием.

Жгучие прищуренные глаза прикованы ко мне, а челюсть нервно дергается.

Святой Эдвард Каллен! Мне кажется, или кое-кто ревнует?!

Нет, нет, нет… Бред. С чего бы ему это делать?

Мозг говорит мне не проверять эту глупую версию, но какой к черту мозг? Я навеселе. Рядом со мной — симпатичный парень, который не скупится на комплименты, а за всем наблюдает высокомерный мудак, терроризирующий меня весь вечер своей чертовой блондинкой.

На фиг.

Посылаю Самсонову улыбку а-ля «Смотри, что ты упустил!» и поворачиваюсь к Салахову.

— Ну вот что, Рамиль, — касаюсь пальцем его крепкого плеча. Господи, не знала, что я умею флиртовать. Улыбаюсь, склонив голову набок. — Насчет столика и компании не знаю. Но угостить пивом меня и мою подругу можешь.

Он вскидывает брови, а потом на его губах появляется белозубая улыбка.

— Тогда, может, вы с подругой присоединитесь к нам? Мы будем не против разбавить нашу мужскую компанию двумя симпатяшками.

Из меня вырывается такой нелепый смех, что я прикрываю рот ладонью.

Салахов непонимающе прищуривается.

— Я сказал что-то смешное?

— Прости, — бубню и медленно убираю руку от губ. — Просто я сомневаюсь, что это удачное предложение. Моя подруга глубоко замужняя мадам.

Салахов кивает, медленно царапая уголок рта зубами.

— А что насчет тебя? — стреляет взглядом. — Или ты тоже глубоко замужняя?

— Я нет…

— У нее аллергия на кошек, — раздается поверх моей головы низкий голос Самсонова, и я вздрагиваю, хватаясь за грудь. — Так что держи свои лапы при себе.

Что?! Что он несет?

Я морщусь, готовая выцарапать глаза этому говнюку.

Но когда поворачиваюсь, поднимаю взгляд и вижу напряженное лицо Самсонова, все мои проклятья застревают в горле.

Что-то опасное вспыхивает в его темных глазах. И какого-то черта заставляет меня заткнуться. Или это срабатывает инстинкт самосохранения. О! Кстати, на нем уже чья-то футболка.

Салахов гортанно хмыкает.

— Мне так не показалось. По-моему, она не имеет ничего против кошек. Правда, красавица?

А? Это он мне? У меня так стучит пульс в ушах, что я немного торможу.

Медленно поворачиваюсь обратно и перевожу взгляд на Салахова: он выглядит гораздо расслабленнее человека, который прямо сейчас обжигает мне спину своим присутствием.

— Тебе придется найти другой вариант, — как ни в чем не бывало выдает Самсонов. Но в его голосе нет и намека на просьбу.

Салахов выпячивает нижнюю губу языком и вопросительно смотрит на меня.

— Ты его знаешь? — кивает на Самсонова.

Мое сердце бьется в горле, и мне требуется пара секунд, чтобы мой голос прозвучал уверенно.

— Не… Ай! — я взвизгиваю оттого, что Самсонов дернул меня за хвостик. И сделал это не то чтобы нежно.

Я в мгновение ока от этого завожусь. Бешусь ужасно.

Разворачиваюсь так резко, что хвостики взлетают в воздух и кого-то задевают, но мне сейчас все равно.

— Ты совсем охренел?!

Красивые губы Самсонова кривятся в полуулыбке.

— Тебя жизнь ничему не учит, да?

Я раздраженно взмахиваю руками у него перед лицом.

— Вот только не надо притворяться, что переживаешь! Какое тебе вообще до меня дело?

Самсонов с наигранной досадой поджимает нижнюю губу, будто его оскорбили мои слова. Какой же гад. Какой же он… Или… Так, стоп!

— О боже! Подождите-подождите. — Я комкаю его футболку и, встав на носочки, демонстративно провожу носом по его шее. Самсонов тут же напрягается от моей близости. Хотя я не уверена, что он был расслаблен до этого, но это неважно. Важно кое-что другое. — Ну точно! — с издевательской улыбочкой хлопаю ладонью по его твердой груди. — Вот теперь я знаю, как пахнет ревность!

Уголок его рта подергивается в странной ухмылке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Вернись за столик к Алисе и не создавай мне проблем.

Вау…

А он любитель покомандовать, да?

Я тычу в него пальцем. Сильно.

— А ты ничего не перепутал? Кто ты такой, чтобы указывать мне? Я тебе не та блондиночка, понял? И на цырлах скакать перед тобой не собираюсь! Так что отвали! — еще раз тычу. — Я не нуждаюсь в твоих советах и буду делать все, что…

Но следующие слова превращаются в испуганный визг, потому что в считанные секунды я уже барахтаюсь, будучи бесцеремонно вскинутой на плечо одного придурка…

______

Девчули, сегодня классная скидка на Багировых Илая и Алису ????

- тык сюда, горячие ребята)))))

Глава 14. Бедная попка.

Еще несколько секунд я шокированно хватаю ртом воздух, а потом бью неандертальца, несущего меня на плече, по крепкой заднице, выкрикивая с надрывом:

— Самсонов! — Дезориентировано болтаю руками в воздухе, пытаясь хоть за что-то зацепиться. — Господи, меня сейчас вырвет… — прерывисто и едва слышно бормочу, пока подпрыгиваю на его чертовом мускулистом плече.

Моему животу кажется, что оно как минимум из гранита.

— Глеб, я не шучу! Сейчас же поставь меня! — Упираюсь в его спину и пытаюсь подняться, но взвизгиваю от смачного шлепка по заднице, еще один — и я падаю обратно.

Жжение на ягодице сбивает меня с толку, потому что одновременно с ним в животе вспыхивает сноп искр, сначала болезненно, а потом щекотно.

Что за дурацкая реакция? Мне не может нравится такое! Глупости!

Вот только тепло, разливающееся под кожей, говорит об обратном. Но я списываю все на пиво. Однозначно это оно.

Я с трудом дышу. Особенно когда боль рассыпается еще большим удовольствием, вынуждая самую чувствительную точку сжаться, а потом запульсировать. Медленно. Мучительно медленно.

Что за фигня?! Я не фанатка Кристиана Грея, и тем более мне не может это нра…

Глеб резко пинает дверь, пугая этим движением, и заносит меня куда-то. Я пытаюсь посмотреть по сторонам, но волосы загораживают обзор. Но я кое-что слышу…

— Эй, какого хрена… Еб твою… Смайл, ты, блядь, как всегда. А ничего, что я здесь еще не закончил? Не мог дотерпеть до дома?!

Какого… мать его… Он притащил меня в мужской туалет?!

— Заткнись, Сокол, — едва ли не рычит Самсонов, наконец останавливаясь.

Я тут же начинаю болтать ногами и ерзать на его плече, но этим лишь зарабатываю еще один шлепок. И на этот раз он такой сильный, что выбивает из груди весь воздух.

— Уф-ф-ф, хорош, хорош, — усмехается такой же козел, как и тот, от которого пылает моя задница. — Могу я остаться и посмотреть на это представление?

— Вообще-то я здесь, кретины…

Пыхчу и дергаюсь, но моя пылкая речь, так и не начавшись, снова заканчивается визгом из-за грубого шлепка.

— Прекрати это делать! — сдавленно выдыхаю, сжимая бедра, чтобы смягчить приход. Жаль, что не помогает.

— Лучше помолчи, женщина, твоя задница нуждается в воспитательной порке. — Глеб сжимает распаленное место, и я зажмуриваюсь от ощущений, хлынувших волной к моей сердцевине. Господи, боже…

Кто-то отпускает смешок.

— Я смотрю, кому-то капитально невтерпеж.

— Вали, давай.

— Нет-нет-нет, не уходи, пожалуйста, — тараторю, пытаясь поднять голову, но, когда она внизу, это, прямо скажем, не очень удобно. От бессилия бью Самсонова по пояснице и рычу сквозь зубы: — Ты не можешь оставить меня с этим извращенцем!

— Прости, малышка, но я не привык спорить со своим капитаном.

Дверь открывается, и, на секунду приподняв голову, я успеваю заметить лишь удаляющуюся спину.

— Идиот! — кричу я отчаянно и перехожу на хныканье: — Вы оба иди…

Но мои слова вновь обрываются, потому что меня резко ставят на ноги, которые отказываются держать мое тело, как это делали его сильные руки.

Мне даже приходится схватиться за стену, чтобы не шлепнуться на пол.

Черт возьми… потираю пострадавшую ягодицу.

Задница будто в огне.

В прямом смысле этого слова, блин.

Рассеянными движениями убираю с лица растрепавшиеся хвостики и замираю, когда слышу щелчок дверного замка.

Боже… он серьезно?!

Внутри все цепенеет от неуместного предвкушения.

Кажется, я не до конца осознаю ситуацию, но это интригует еще больше.

Отчасти из-за алкоголя, а отчасти из-за глупой абсурдной симпатии к парню с замашками пещерного человека.

Делая вид, что меня это не интересует, я приспускаю штаны и поворачиваюсь задницей к зеркалам, чтобы оценить ущерб. Вот же хрен собачий… Вся ягодица в отпечатках его ладони.

— Ты видишь, что ты натворил, придурок?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

14.1 Розовые стринги.

Бросаю на него гневный взгляд, но этот трахнутый на голову мудак неотрывно смотрит на часть моей попки, которую я оголила, совершенно не отдавая себе в этом отчета.

Глеб тяжело сглатывает. Проводит ладонью по подбородку и будто в неверии бубнит себе под нос:

— Ярко-розовые стринги. Ну конечно. — Он давится смешком и качает головой.

— Не нравится — не смотри!

Психую и, быстро натянув штаны, срываюсь с места.

Но уйти не выходит, потому что Самсонов преграждает мне путь. Нет. Если быть точнее, он крадется ко мне.

Наступает, а я отступаю.

Пока мои бедра не вжимаются в столешницу так сильно, что след от его шлепков оживает. Ох, черт…

Я опираюсь на ладони, пытаясь отклониться назад, но это не помогает, потому что Самсонов кладет свои руки рядом с моими и нависает надо мной.

Глупое, чертовски глупое сердце отбивает чечетку в груди. Хотелось бы мне, чтобы причина была не в этом долбанном хоккеисте, но дело в том, что он меня действительно привлекает, хотя и не должен!

— А что, если мне нравится? — его теплое дыхание лижет мои губы, а я понимаю, что потеряла нить разговора. Господи, я такая тупица, да?

Глеб проводит большим пальцем по полоске обнаженной кожи между поясом карго и задравшимся топом. И этого достаточно, чтобы я потекла, как это делает каждая его фанатка. Его губы щекочут мой висок.

— Так нравится, что я хочу сорвать эти чертовы стринги зубами и съесть. Как минимум я мог бы начать с них.

Ох… как минимум? А если как максимум?

Сердце начинает барахлить, стуча невпопад и очень слабо. Или оно просто переезжает в другое место. Куда-то в район между моих бедер. Иначе что это так пульсирует там?

Я настолько остро ощущаю пульсацию, что мне приходится сжать бедра, прикрыть глаза и испустить трепетный вздох.

Самсонов касается моей ключицы, которая оголена из-за открытого декольте топа, ведет по ней костяшками пальцев и сотни горячих мурашек вспыхивают на коже.

Может, мне опять что-то подсыпали? Или какого черта я мигаю как новогодняя гирлянда от малейшего прикосновения этого придурка?

— Ты бы позволила ему поцеловать себя?

Ох… точно. Мы возвращаемся в исходную точку, но почему-то сейчас мне не хочется кричать на него.

Я бы не отказалась покричать на нем… Зажмуриваюсь от этой абсурдной мысли.

Боже… сколько я выпила? Всего ведь пару кружек. Но его близость, кажется, все приумножила до критичных пределов.

Большая ладонь обхватывает мое бедро и сжимает его. Чувственно. Пробирая меня до фееричных ощущений. Одурманивая. Потому что я уже жажду, когда он снова сделает это.

— Отвечай, Карамелька, — с жаром шепчет он и снова бороздит пальцами мое бедро, доводя до предела.

— Не знаю… — прерывисто выдыхаю. — Может быть.

— Может быть, да?

Его рот так близко к моему, что он поглощает каждый нервный мой вздох.

— Ну… он симпатичный…

Самсонов грубее вдавливает в меня пальцы, и я издаю дрожащий всхлип.

— Симпатичный, — эхом повторяет он.

Я угукаю, теряя суть происходящего. Остается только Глеб. Его горячее дыхание. Крепкое тело. И сильные руки.

— Не останавливайся. Дай мне больше поводов сломать ему челюсть. Или пальцы, которыми он прикасался к твоим хвостикам.

Я вся дрожу, понимая, что он действительно ревновал.

— Они тебе нравятся? — шепчу, опуская взгляд на его красивый рот.

И я слышу, как дыхание Глеба тяжелеет. Он медленно облизывает губы и обнимает ладонью мою шею, прижимаясь ртом к моему уху.

— Я не могу перестать фантазировать, как наматываю их на свой кулак и жестко трахаю тебя сзади. Я мечтаю об этом с того самого дня, когда впервые тебя увидел.

Ох…

У меня замирает сердце.

— Я ответил на твой вопрос?

— Да…

— Еще вопросы? Или я могу уже наконец поцеловать тебя?

Качаю головой, не способная мыслить в принципе.

Но язык все равно шевелится и собирает буквы в слова:

— Ты… Хочешь… поцеловать меня?

Но договорить не выходит. Потому что его горячий рот обрушивается на мои губы. И я только сейчас понимаю, насколько сильно я влипла…

____

Ждем главу от Смайла?)

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 15. Принц Чарминг

Лена слегка толкает меня, требуя пространства, и я поддаюсь.

— Что ты… делаешь? — шепчет она, оторвавшись от губ и вцепившись в футболку на моей груди.

Я по-прежнему сжимаю тонкую шею Лены. И она, блядь, идеально ощущается в ладони. Я чувствую, как она сглатывает. Ее большие глаза мечутся по моему лицу. Дыхание вырывается короткими толчками. Но она определенно точно хочет того, что я делаю.

Я тоже хочу этого.

Моя грудь вздымается. Сердце долбит так, что в ушах стоит бешеный стук.

— Мне остановиться? — выходит хрипло и низко.

Черта с два я это сделаю.

Тело горит от возбуждения и жажды дотянуться до ее пухлых губ и попробовать их еще раз.

Лена моргает. Открывает рот, но, так ничего не сказав, закрывает его и облизывается.

— Отлично. Потому что я не планировал этого делать, — сообщаю я, чуть сдавливая ее горло, отчего губы Лены приоткрываются со вздохом.

Блядь. Я однозначно не закончил. Не насытился. Потому что несколько секунд назад мой мир искрил, как чертов фейерверк. И я хочу еще. Больше, чем еще.

Я впиваюсь в ее губы так, как это нужно мне. Грубо. Царапая зубами. Всасывая в себя и облизывая их, как… гребаную карамель. Блядь. Чистый кайф. Это не должно так захватывать дух. Но оно не то что захватывает, а разрывает все к чертовой матери.

Лена всхлипывает, сильнее стискивает мою футболку, притягивает к себе, умоляя о большем, и я даю ей больше: проникаю в ее рот языком, сталкиваясь с ее стоном.

Перемещаю руки на ее затылок, сжимаю ладонью, толкая к себе, и получаю еще один дрожащий стон. А потом делаю то, о чем, блядь, мечтал с того самого момента, как увидел эти анимешные хвостики.

Наматываю их на кулаки и с силой оттягиваю голову Лены назад, нависая над ней и проникая языком еще глубже.

Стон вырывается из моей груди. Тяжелый и вибрирующий между нашими поцелуями. Твою мать. Я делаю это снова, погружая нас в глубокий мокрый поцелуй, и меня захлестывает какое-то нереальное ощущение.

Крышу сносит к херам собачьим.

Искра, огонь, страсть.

Но есть что-то еще.

То, что кружит голову похлеще хмельного, когда я проглатываю каждый ее стон.

И чтобы это ни было, ничего хорошего в этом нет.

Но сейчас я плюю на все свои инстинкты, которые, как бешеные звери, сорвались с цепи и грызут друг другу глотки: одни — требуя зайти дальше, другие — пытаясь предупредить. Донести до моего затуманенного возбуждением мозга, что это ошибка, так хорошо быть не должно. Что я теряю контроль. С каждой гребаной секундой превращаю этот поцелуй в нечто большее.

Ее руки поднимаются выше. Скользят по моей шее, царапают затылок, и я чувствую, как подрагивающие пальцы путаются в моей шевелюре.

Это какой-то пиздец.

Когда она сжимает волосы и тянет, член дергается в штанах, напоминая о болезненной потребности оказаться в ней.

И я бы мог стянуть с нее эти чертовы брюки и снова увидеть маленькую красную попку, затем сорвать эти глупые розовые стринги и наполнить ее удовольствием, которое было бы у нас одно на двоих.

Но мысли стопорятся, когда Лена отрывается от моих губ и, задыхаясь, притягивает меня за волосы так, что мы прижимаемся лбами.

Наши лица так близко, мы как два боксера на ринге, нас трясет, и никто не готов отпустить и отступить. Никто из нас не готов первым вырваться из этого пламени. А кое-кто раздувает огонь сильнее, открывая свои милый ротик:

— Я тоже мечтала зарыться пальцами в твою шевелюру, — шепчет она с дрожью в голосе. — С того самого момента, когда ты снял шлем и встряхнул ими, как долбаный принц Чарминг.

Блядь. Я запрокидываю голову и ржу. Сука. Принц Чарминг.

Только эта девушка могла в такой момент сравнить меня с персонажем из мультика!

Моя грудь сотрясается, и я испускаю досадный стон. Опускаю голову и снова смотрю на Лену. Ее лицо пылает всеми оттенками красного, взгляд бегает по моим губам, которые горят. Растягиваю их в широкой улыбке, облизываю и вижу, как мерцают ее серые глаза, когда она наблюдает за движением моего языка.

— Ну тогда мы квиты? — хриплю я, тяжело сглатывая.

Хотя мой вопрос звучит абсурдно, учитывая ноющий стояк, которым я прижимаюсь к ее животу, и большие глаза Лены становятся, блядь, еще больше. Ее рот приоткрывается, и она быстро моргает.

Вот эта ее новая сторона, невинная и горячая, определенно что-то делает со мной. Непривычно видеть ее ротик не пытающимся меня укусить, а выпрашивающим еще один поцелуй.

Мы все еще не отпускаем друг друга. Лена трогает мои волосы, я наслаждаюсь тем, как ее медные пряди впиваются в мои кулаки. Честно говоря, это ахуенно. Они не ярко-рыжие. Они как темная медь. Многогранные. Переливаются, смешивая сразу несколько оттенков.

— Ты красишь волосы или это твой натуральный цвет?

Вопрос срывается с губ непроизвольно. Пиздец. Я облажался. И ее улыбка, и следующий за ней смех, подтверждают это.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Подтверждаю и я.

Я идиот.

Лена перестает смеяться, закусывает нижнюю губу, но продолжает улыбаться.

— Ты хочешь поговорить об этом сейчас? — ее брови удивленно взлетают. — Извини, но твоя клюшка, уткнувшаяся в мой живот, сбивает меня с толку.

Я давлюсь удушливым смешком.

Черт. А она умеет быстро перевоплощаться, да?

А затем происходит то, что сбивает с толку МЕНЯ. По чесноку? До Лены это не удавалось ни одной девушке.

Но прямо сейчас, когда Лена стискивает мои волосы до жжения кожи головы и тянет к себе, чтобы накрыть мои губы своими, — она, блядь, сбивает меня с толку уже во второй раз за последние несколько минут.

Глава 16. Игра началась.

Ее язык медленно и нежно проникает мне в рот и скользит по моему, заставляя каждое нервное окончание заискрить, как при замыкании, которое начинается в моей груди, пока эта зараза дразнит меня.

Моя уверенность возвращается ко мне и, дернув ее за хвостики, я разрываю поцелуй, а в следующую секунду сам поглощаю ее удивленный вздох. И пространство вокруг снова наэлектризовывается от наших тел.

Горячее дыхание переплетается на языках. Влажные звуки поцелуев оглушают в тишине, разжигают желание еще сильнее. Лена пытается успевать за моим ртом, обрушившимся на ее, забирающим короткие вдохи. Трется о мою грудь своей. Издает стоны, которые горячими волнами проникают под кожу и ползут в пах.

Да, блядь…

Я толкаюсь вперед, прижимаясь к ней страдающим стояком, чтобы получить хоть какое-то соприкосновение.

Лена в ответ льнет ко мне, приподнимает бедра и пропускает между ними мое колено, прежде чем я понимаю, что происходит…

Ох… твою ж…

Она начинает медленно двигаться на нем, отчаянно нуждаясь в трении. И тогда я слышу ее первый серьезный стон и чувствую дрожь, которая охватывает все ее тело и переходит ко мне через поцелуй.

Я отрываюсь от ее губ только чтобы посмотреть, как она двигается на моем колене. Охренеть. Чтоб ее…

— Блядь, ты только глянь на себя, — я высвобождаю ее хвостики и кладу руки на тонкую талию.

Сжимаю и заставляю выгнуться со стоном назад.

Но ее киска снова стремится к так необходимому ей трению.

Вверх-вниз. Вверх-вниз.

Она поднимается вверх по моему бедру, практически задевает головку моего рыдающего от несправедливости члена и спускается вниз. И так снова и снова.

Да ну на хер.

Ее упругая грудь вздымается, а облегающий топ ни черта не скрывает маленькие пики сосков. Я знаю, как они выглядят. Но я, блядь, понятия не имею, какие они на вкус.

И мне кажется хорошей идеей попробовать их здесь и сейчас, пока Лена объезжает мое колено, рассыпая вокруг трепетные дрожащие вздохи.

Я наклоняю голову и обхватываю один прямо поверх топа.

Лена вздрагивает и дергает меня за волосы с шокированным аханьем. Но она может пойти к черту, если думает, что будет решать, кто и сколько получит удовольствия. И какого.

Поэтому мне плевать, что моя голова каждый раз дергается от ее судорожных попыток вырвать мне волосы. Это распыляет еще сильнее. Я втягиваю в рот тугой сосок и с жадностью прикусываю его, слыша сверху стоны, граничащие с мольбой.

А потом она дергает меня за волосы с такой силой, что я с шипением выпускаю сосок и снова набрасываюсь на ее губы, несмотря на то, что она и так задыхается.

Я даю ей воздуха каждый раз, когда проникают языком в рот и скольжу по небу. И она принимает. Двигается быстрее и жмется ко мне грудью. Черт. Мать вашу. Она определенно дикая штучка в постели, и теперь я еще больше хочу затащить ее туда…

Громкий стук в дверь пытается прервать нас. Я рычу, с влажными звуками пожирая ее губы. Но по двери снова барабанят, и я чувствую, как Лена напрягается и отпихивает меня.

Ее дыхание рваное. На грани. Губы распухли от поцелуев и часто хватают воздух, пока ее взгляд панически мечется между моим лицом и дверью, по которой колотят на этот раз сильнее.

— Не обращай внимания, — выдыхаю сквозь стиснутые зубы и снова утягиваю нас в глубокий поцелуй. Перемещаю руки на ее бедра и сжимаю, напоминая, что она не закончила. И когда я чувствую ее движения в ритме, который я задаю, в моей груди зарождается животное рычание.

— Э-э, Ромео, выходи давай, дать поссать! — кричит с той стороны Астахов, вратарь нашей команды, и снова бьет в дверь. Ублюдок.

Отрываюсь от мягких губ Лены и сталкиваюсь с ней лбом.

— Не останавливайся, — хрипло шепчу, опуская взгляд туда, где она двигается на мне.

— Твою мать, — тяжело дыша, наблюдаю, как ее киска через штаны трется о мою ногу. — Ты собираешься кончить, милая?

Она судорожно всхлипывает и зажмуривается.

— Я… я… не знаю…

Ты определенно знаешь.

— Господи…

Дыхание Лены становится прерывистым, она закрывает лицо ладонями, но черта с два.

Я хватаю ее запястья и отвожу руки в стороны. Лена ускоряется на моем бедре, ее грудь подпрыгивает, а брови становятся выразительным домиком, умоляя меня не делать этого.

— Даже не думай от меня прятаться. И желательно вместо господа произносить мою фамилию, когда…

— Заткнись, — едва слышно шепчет она и зажмуривается. — Черт… я… О, боже, Самсонов… — ее рот открывается в безмолвном крике и, скомкав на моей груди футболку, она дергает и притягивает меня к себе, чтобы вцепиться в плечо зубами и заглушить свой крик, прорвавшийся наружу, когда оргазм накрывает ее волной судорог.

Еба…

Я прикрываю глаза, запрокидываю руки за голову и сжимаю волосы в кулаке, наслаждаясь тем, как она кусает мое плечо, дрожит и тянет за футболку, будто пытается вырвать мою душу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В дверь снова тарабанят. Но я распахиваю глаза и мысленно шлю их на хуй.

— Смайл, блядь! Выходи, ты заебал!

Я еще даже на полшишки, черт возьми, не сделал этого.

— Ты не один…

— Я сейчас обмочу дверь!

Стискиваю челюсти, обещая запомнить каждого, кто рискнул прервать меня.

Я опускаю взгляд на притихшую Лену. Она лежит головой на моем плече, смотрит в сторону и пытается выровнять дыхание, будто, блядь, мы закончили. Хер там. Я не выйду отсюда с синими яйцами и членом, с которого вот-вот закапает сперма.

Поэтому я снова наматываю ее хвостики и дергаю так, чтобы она посмотрела на меня своими блестящими, будто она под кайфом, глазами. Блядь. Сколько в ней всего интересного.

— Мы не закончили, — твердо произношу я и кричу придуркам за дверью: — Пошли на хер! Сходите на улицу.

Она хихикает, прикрывая улыбку пальцами, но потом я поднимаю ногу выше, прижимая бедро к ее чувствительной точке, и губки Лены превращаются в букву «О».

— Я серьезно, Карамелька, мы не закончили.

Она закусывает нижнюю губу, совершая сексуальное движение на моем бедре. И это вызывает в ней непроизвольные судороги угасающего оргазма.

Черт. Мечтаю, чтобы она сделала то же самое на моем лице.

— Ты хочешь продолжить, пока твои товарищи по команде будут стоять за дверью?

Она кивает в сторону, облизывая свои губы, будто они ее любимая сладость. Детка, я могу тебе дать куда большую вкусняшку с удобной держалкой.

— Мне плевать, кто там за дверью, — твердо говорю я и тянусь, чтобы ее поцеловать, но зараза надавливает ладонями на мою грудь и просит отстраниться.

Снова дразнит. Вот что за бестия! То невинная, как кролик, то хитрющая, как лиса, которая одним только взглядом обжигает меня не хуже раскаленных углей.

Она пьяна. Возбуждена и нервничает, как бы ни пыталась скрыть.

Хочу разобрать ее на детальки и посмотреть, что там бурлит внутри нее.

Но еще больше я хочу, чтобы мы закончили начатое. Вот только очередную попытку поглотить эти мягкие соблазнительные губы, Лена предотвращает, толкая меня сильнее.

Это неожиданно, и я, теряя равновесие, отступаю назад.

Секундная заминка, но она стоит упущенной возможности, потому что Лена быстро завязывает на животе концы рубашки, скрывая мокрое пятно на ее топе и, опередив мою попытку удержать ее, кидается к двери и распахивает.

— Ох, — она шумно вздыхает, натыкаясь на моих парней, — как вас много, мальчики. Кстати, там, кажется, вашему капитану нужна помощь.

Я протягиваю руку, чтобы схватить ее за хвостик, но она успевает ускользнуть. И моя рука, сжавшись в кулак, врезается в стену.

Тяжело дыша, наблюдаю, как она протискивается между парнями и, обернувшись, шлет воздушный поцелуй моему члену.

Охереть можно, меня только что отымела девчонка.

Парни проходят в туалет, со смешками похлопывают меня по плечу, но я шлю их на хер и, откинув от себя очередное ободряющее похлопывание, выхожу через черный выход на улицу.

К черту.

Достаю свою заначку в стене и вставляю в зубы сигарету. Я курю, только когда в моей крови алкоголь. Сегодня я еще не сделал ни глотка.

Щелчок зажигалкой. Кончик сигареты вспыхивает оранжевым, и я делаю первую горькую затяжку.

Но, к сожалению, она не избавляет меня от болезненного напряжения в паху.

Запрокинув голову, выдыхаю тонкую струйку дыма.

Еще одна затяжка — и вокруг все начинает немного плыть.

Тяжело сглатываю, выдыхая дым через нос.

Один-ноль, Карамелька, в твою пользу. Но это пока.

Прежде чем начинать со мной игру, тебе следовало узнать, что я не проигрываю.

Глава 17. Похмелье

Сегодня отвратительный день.

Хотя он абсолютно точно не должен быть таким, потому что сегодня мы с самого утра отправились в поход по свадебным салонам в поисках платья для Алисы.

И я ждала этого дня не меньше ее. Вот только не могла предвидеть одну маленькую проблемку в виде мигрени после незапланированного вчера веселья.

А еще у меня гудят ноги, дикий сушняк и желание как можно скорее вернуться домой, чтобы завалиться в постель, но мы зашли уже в пятый по счету салон и Алиса примеряет третье платье подряд.

А я? Я чувствую себя ужасной подругой. Вместо того чтобы радоваться, бегать с горой платьев и осыпать невесту комплиментами, я страдаю от похмелья и испытываю дикую ненависть к штанам, которые на мне, потому что другие подверглись варварской расправе Царевича, а с собой я взяла только двое, ну и платье на свадьбу подруги. А вишенка на торте — моя уникальная способность прокручивать в тысячный раз и до мельчайших подробностей то, что случилось в гребаном туалете с гребаным Самсоновым!

Как я вообще докатилась до санитарных обжиманий? И почему вчера мне было абсолютно наплевать, что я, как идиотка, гналась за ощущениями и азартом почувствовать то, что за все это время мне не подарил ни один вибратор, хотя я даже этих самых штанов не сняла!

Феномен какой-то.

Этот оргазм стал целым открытием для меня. Возможно, потому, что, помимо фантастического трения самой моей нуждающейся частью, были еще его сильные руки и жаркие губы…

Черт, да такое ощущение, что долбаный Самсонов был повсюду. На каждом миллиметре кожи и под ней.

Вот только после того, как волшебство оргазма растаяло, словно снежинка на моей ладони, я на немного пришла в себя и сообразила, что вообще произошло. Где. И с кем.

Я играла в опасную игру и, если бы не парни за дверью туалета, боюсь, проиграла бы, оставшись зарубкой на его ремне: «Трахнутая в толчке». Полученной почти без усилий и весьма предсказуемой. Но если я и стану зарубкой, то это будет в его гребаной постели и с дурацким зеркальным потолком над ней.

Господи, я что, только что собственноручно уложила себя в кровать этого мудака?

Думаю, я еще не совсем в себе. И мне нужно с этим что-то сделать в ближайшее время. Потому что всего через несколько дней я увижу его снова. Но к черту. На этот раз я буду осторожней. И уж точно не стану для него легкой добычей.

Занавеска гардеробной резко распахивается, и все мои мысли разлетаются в стороны…

— Ну как?

Алиса крутится перед зеркалом в сказочно красивом платье А-силуэта. И это лучшее за весь сегодняшний день.

Дух захватывает — насколько красивое!

Без корсета, на бретельках, с открытыми плечами и свободными рукавами, с изящным вырезом на спине и V-образным декольте, красиво подчеркивающим ее небольшую грудь… И в довершение великолепия — небольшой воздушный шлейф.

Я даже ненадолго забываю о головной боли. Потому что сейчас передо мной настоящий ангел, смотрящий через отражение в зеркале глазами полными слез. И я разделяю ее эмоции, смахивая непрошенные капли с ресниц. Нежнейшее платье, невероятно подходящее моей девочке.

— Шикарно! Оно просто шикарно сидит на вашей фигурке! — восклицает консультант, который все это время был за ширмой раздевалки, а теперь поправляет Алисе шлейф. — Рустик с греческим вайбом. На вас оно смотрится гораздо эффектней, чем на бездушном манекене.

Алиса щелкает пальцами перед моим лицом.

— Земля вызывает Лену. Прием!

— Прости, прости… платье потрясающее… — тру лицо ладонями, — я просто что-то совсем… не в форме.

Опускаю руки и зажимаю их между коленей, поднимая виноватый взгляд на подругу.

— Ты сердишься на меня?

— Ну конечно же нет! Я уже измучила тебя! Особенно после вчерашнего!

После вчерашнего. Я, кстати, не совсем полную версию рассказала Алисе. Но рада, что мы уехали практически сразу же, как я вышла из туалета с раскрасневшимися щеками.

Думаю, это было самым мудрым завершением вчерашнего вечера.

Но знаете что? Я бы повторила все еще раз, чтобы увидеть выражение лица Самсонова, когда его обламывают.

Догадываюсь, что это очень редкое явление, судя по тому, что я увидела вчера, послав воздушный поцелуй ниже пояса.

Подавив неуместную улыбку, прочищаю горло.

— Просто не нужно было никуда идти, и сегодня я была бы куда бодрее и вовлеченней по всем фронтам.

Алиса шуршит платьем, приближаясь ко мне и, подвинув наши сумочки, присаживается на диванчик рядом.

— Так плохо, да?

Морщу нос, измученно внимания обеспокоенному взгляду подруги.

— Может, у них пиво просроченное? — не особо уверенно предполагаю.

Алиса наклоняет голову и улыбается.

— Я думаю, проблема в количестве.

Я делаю жест рукой в попытке оправдаться.

— Да я вроде немного выпила…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ага, мое ты тоже в итоге за меня опустошила.

Обреченно вздыхаю.

— Ты права, мне стоит контролировать себя.

— Ага, слышала, женский алкоголизм не лечится, — хихикает подруга, тыча пальцем мне в бок, прежде чем отвлечься на телефон, заигравший в ее сумочке.

Я пытаюсь нацепить на лицо самую веселую улыбку, но шутку Алисы разделить не могу. Потому что знаю: это правда. Не лечится. И моя запойная мать тому наглядное подтверждение…

— Охренеть, — вздыхает Алиса, прикрывая рот рукой.

Хмурюсь.

— Что там?

Алиса качает головой, поднимая на меня большие глаза, в которых больше нет и намека на веселье.

Тогда я выхватываю телефон из ее рук, и мое сердцебиение ускоряется, как только до меня доходит смысл громкого заголовка статьи:

«ГОСТЕПРИИМНЫЙ «АДМИРАЛ» РЕШИЛ СВЕСТИ СЧЕТЫ ВНЕ АРЕНЫ».

Глаза судорожно бегают по строчкам, где описываются подробности масштабной драки двух хоккейных команд, а в особенности Самсонова, который разворошил половину бара и сломал два пальца тому самому Салахову.

В груди поднимается такой огонь, что жар ползет к горлу и начинает душить меня. Особенно когда я вижу на одном из кадров Самсонова в компании двух девиц, которых он ведет к такси.

Глава 18. Флагшток

Раздражающий сигнал настойчиво вторгается в мой сон.

Я хмурюсь, надеюсь, что он заглохнет, но звонок становится только громче. Потом все же рингтон стихает, но ненадолго. Музыка входящего вызова снова нарушает желанную тишину и отдается пульсацией в висках.

Выругавшись, подрываюсь встать, чтобы бросить чертов мобильник в стену, но острая боль в плече вынуждает откинуться на спину с непроизвольным шипением.

— Твою мать, — рычу сквозь стиснутые зубы, и новая порция боли пронзает нижнюю часть лица. — Что за…

Открываю рот и медленно двигаю челюстью, убеждаясь, что она не сломана, но болит — пиздец.

Телефон продолжает разрываться. Продолжает раздражать меня, потому что не получается его нащупать. Ни рядом. Ни на прикроватной тумбе.

Не могу понять, где он лежит, а когда сажусь, резко свешивая ноги с кровати, они в чем-то путаются, и я, потеряв равновесие, заваливаюсь на пол. Да, блядь…

Поджимаю ушибленную руку и переворачиваюсь на спину, выпуская из груди воздух.

Болезненный вздох позволяет мне почувствовать, что сердце пульсирует где-то в глотке.

Разозлившись, без помощи рук резкими движениями скидываю с голенищ джинсы, которые, видимо, вчера не до конца снял. Все настолько плохо? Ни черта не помню. На хера я так нажрался?

Моргаю, чтобы избавиться от мутной пелены перед глазами. Но не особо помогает. Шевелю рукой, сжимаю кулак и разжимаю его, прислушиваясь к боли в плече, но вроде терпимо. Вроде.

Я в полной прострации. И только мое отражение в зеркале на потолке помогает удостовериться, где я нахожусь. Я дома, и это уже неплохо, да?

Но мой неуместный оптимизм быстро гаснет, потому что в остальном ждет разочарование.

Ссадина под глазом и разбитая губа объясняют боль в челюсти. Так, стоп. Какого хера это дерьмо на моем лице? И какого хера… Я приподнимаюсь на локтях и направляю скептический и слегка растерянный взгляд на свой член, на котором болтается… неиспользованный презерватив как гребаный белый флаг.

Нет, теоретически он использован, но свою функцию не успел выполнить… Или как, черт возьми, это понимать?

Я протягиваю руку и снимаю резинку со своего утреннего стояка, чтобы убедиться в своих сомнениях. И убеждаюсь. Стерильно, мать вашу…

Скрипнув зубами, устало падаю назад и морщусь, неудачно приземлившись затылком об пол.

Но это немного встряхивает, и воспоминания о вчерашней ночи урывками начинают возвращаться.

Анимешные хвостики. Розовые мягкие губы. Большие серые глаза. Стоны и много влажных поцелуев. И не только… Неужели малышка все-таки поняла, что потеряла, и захотела продолжения?

Это же она приодела мой флагшток? Прикрываю глаза и недовольно мычу. Что-то не сходится. Я притащил ее домой? И она снова обломала меня? Иначе как все это объяснить?

Вариант, что младший отказался от своей работы не рассматривается. Тем более после того, что эта маленькая бестия устроила в туалете…

Раздражающее дилиньканье снова врывается в мою больную голову, и я со стоном сажусь, упираясь локтями в колени.

Мне требуется немного времени, чтобы прийти в себя.

Медленно смотрю по сторонам и нахожу вибрирующий мобильник на полу рядом с футболкой Астахова. Так, блядь. Вопросы к флагштоку с опущенным парусом начинают меня напрягать еще больше.

Я заставляю себя подняться и отправиться на поиски розовых стринг, да хоть какого-нибудь подтверждения, что со мной была девушка, а не Астахов. Не могли же мы так нажраться… Исключено, черт подери!

Я смеюсь. Но смех мой звучит натянуто.

По пути подхватываю мобильный с пола, затем выкидываю резинку и быстро просматриваю с десяток звонков и смс, начинающихся от групповых чатов и заканчивающихся пропущенным от отца. И не одним.

Блядь. А вот это вообще не хорошее начало дня.

Я туплю, глядя в телефон и размышляя над тем, чтобы перезвонить отцу, но не делаю этого, пролистывая дохерища пропущенных от пацанов.

Открываю командный чат и теряюсь в тысяче сообщений, которые судорожно пролистываю, цепляя обрывки фраз.

Астахов:

…нам пиздец.

Сокол:

Сука, уже даже в утренних новостях…

Хасанов:

Смайл, сукин сын, вот на хуя…

Захаров:

Адмундыч нас разъебет…

Астахов:

Он уже вызвал всех на ковер.

Сокол:

… он сломал ему два пальца…

Сыч:

Если он подаст заяву…

Юдин:

Кто-нибудь дозвонился до Смайла?

Якуб:

Это жесть… Адмундыч дозвонился до моего отца…

Запускаю руку в волосы и свайпаю вверх, пытаясь добраться до начала беседы, и тут натыкаюсь на ссылку со статьей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«ГОСТЕПРИИМНЫЙ «АДМИРАЛ» РЕШИЛ СВЕСТИ СЧЕТЫ ВНЕ АРЕНЫ».

Моя память возвращается до того, как я вижу первый снимок вчерашней драки.

Тяжело сглатываю. В пустой голове эхом раздается хруст пальцев и искаженное от боли лицо Салахова…

В дверь раздается звонок, и я вскидываю голову, чувствуя, как сердце долбит в горле.

Мозг заторможен.

Но каким-то образом я заставляю ноги двигаться к двери, открываю и, прежде чем понимаю, что на мне ни хера нет, встречаюсь с грозным взглядом отца…

_____

Девчата! Сегодня действует крутая скидка на историю Илая и Алисы, ссылочка на книгу:

Глава 19. Красные вспышки из прошлого

Быстрый прохладный душ не смывает плохое предчувствие, которое сжимает меня изнутри медвежьей лапой. Хочу избавиться от этого охренительного дискомфорта, потерев грудь кулаком, но становится только хуже.

И в ближайшее время лучше не будет.

Я понимаю это. Как и то, что ничего хорошего меня не ждет ни здесь, ни в кабинете тренера. Я облажался. И чем больше мой разум проясняется, тем отчетливее я понимаю, какую хрень натворил.

О чем я думал, когда ломал ему пальцы?

О долбаных хвостиках.

Раздраженно распахиваю шкаф, достаю одежду и, натянув боксеры, ныряю на ходу в футболку. На кухню захожу более-менее бодрячком, но угрюмая физиономия отца притупляет мое ложное облегчение после душа.

— Я не буду спрашивать, почему ты пропустил воскресный завтрак с матерью и проигнорировал от нее двадцать пять звонков, — ворчит он, пренебрежительно махнув на меня рукой. — Но я спрошу, какого хрена мне звонит твой тренер в бешенстве в семь утра и какого хрена я вижу своего бестолкового отпрыска по телевизору в пьяной драке?

— Я плохо помню вчерашний вечер, — бурчу я и прохожу мимо отца на свой страх и риск. Провоцирую его, знаю, но вот этот тон, который хлещет меня покруче хлыста… я ненавижу его. Как и ненавижу оправдываться.

Я захожу за кухонный островок и открываю холодильник, чтобы достать холодное молоко. Порка поркой, а сушняк никто не отменял.

Но не успеваю поднести бутылку ко рту, как отец оказывается рядом, выхватывает ее и швыряет в стену напротив.

— Не смей поворачиваться ко мне спиной, когда я с тобой говорю!

Стиснув зубы, я чувствую, как пульсируют челюсти. Мой взгляд опущен, а руки непроизвольно сжались в кулаки.

— Ты лучший нападающий, капитан своей команды, чем ты думаешь когда подставляешь всех? Чем, чтоб тебя, Глеб?! Ты начал драку, в которой участвовала бо́льшая часть твоих товарищей! Вы разнесли половину бара! Избили своих соперников как сраные гопники! Вы спортсмены или кто?! О чем ты думал, когда ломал пальцы тому парню?! Если тебе насрать на свою карьеру, то мне на свою — нет! Сколько раз я тебе говорил, как твои пьянки отражаются на моей работе? Сколько, мать твою?!

Я вскидываю на него прищуренные глаза. Меня передергивает, когда он доходит до той части, где дает понять мне, что переживает не за меня, а за то, что я могу его опозорить и навредить авторитету.

Мое дыхание становится тяжелым, и я сжимаю челюсти с такой силой, что коренные зубы начинают ныть.

— А ты себе не изменяешь, — произношу с неприкрытым презрением. — Я-то уж подумал, что ты приехал, потому что переживаешь за сына.

Лицо отца багровеет от злости, и он едва не брызжет слюной, когда орет:

— Не передергивай мои слова! Твое благополучие связано с моим, и этого не отнять! Но если тебе проще цепляться за то, что выгодно, валяй! Только когда тебя вышвырнут из команды, не приходи ко мне и не умоляй о помощи!

— Это было один раз!

Отец отмахивается.

— И десять раз, когда я успевал вмешаться, чтобы твою задницу не вышвырнули к чертовой матери еще до КХЛ! Напомнить, как мы с матерью намучались с тобой с подросткового возраста? Сколько дерьма ты натворил со своими дружками? И сколько мне потребовалось, чтобы выбить все это дерьмо из тебя и сделать человеком?! Все, что у тебя сейчас есть, это благодаря мне! Мне! Понял, щенок?!

Щенок.

Во мне что-то щелкает и перед глазами все затягивает красной пеленой.

Мне тринадцать. Я просыпаюсь и слышу стоны из комнаты родителей. Они не прекращаются. Я накрываю голову подушкой, но это не помогает. Тошнота подбирается к горлу. Я не могу понять, почему он это делает. Почему он приводит других женщин в наш дом, когда мама в больнице. Не знаю зачем, но я иду на женские стоны, толкаю дверь в спальню и вижу пыхтящего отца над другой женщиной. Она замечает меня и начинает истерить под ним. Отец оборачивается, прожигает разъяренным взглядом.

— Что ты вынюхиваешь, щенок, закрой дверь и не суй свой нос не в свое дело!

Я зажмуриваюсь, чтобы избавиться от красных вспышек из прошлого. Но это не помогает.

Гнев закипает в моих венах, прожигая каждый миллиметр плоти как чертова кислота.

— Не называй меня так, — цежу сквозь зубы, тяжело дыша.

— А как мне тебя называть? Щенок! Самый настоящий щенок! Неблагодарный и вечно прячущийся под юбкой своей матери!

Сильнее стискиваю кулаки.

— Не трогай ее.

Но отец лишь истерично смеется, принимаясь мельтешить передо мной.

— Нужно было трогать ее раньше, когда она жопу твою целовала, вместо того чтобы лупить ремнем! — ревет он. — А теперь что? Кого она вырастила? Придурка без мозгов, который ломает людям пальцы. Ты в курсе, что он может написать заявление? И что тогда? А если он неглупый парень, то он напишет, обязательно напишет! И все мои старания, и твои тоже, пойдут на хрен к чертовой матери! — отец сотрясает руками воздух и тянет их ко мне. — Придушил бы! Ей-богу, придушил бы! Всю душу мне вытрепал, засранец!

— Так придуши.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

19.1. Мудрая женщина

Отец скрежещет зубами и хватает меня за футболку, сжимает в кулаке с такой силой, что еще чуть-чуть — и ткань затрещит.

— Придушить, да? Поверь мне, это было бы проще всего! Избавить себя от всех проблем, которые у меня давно стоят поперек горла от твоих выходок! Но что насчет твоей матери? Думаешь, она обрадуется этому?

Он пронзает мои нервы своей злостью. Но я выдерживаю натиск, которым он дышит мне прямо в лицо.

— Я, видимо, что-то пропустил? — вскидываю бровь. — В какой момент тебя стало волновать благополучие мамы?

Отец распахивает глаза, они буквально наливаются кровью.

— Ах ты, сосунок… — отец гневно отпихивает меня, и я отступаю назад, чтобы удержать равновесие.

Мне кажется, он был в секунде от того, чтобы ударить. Я уже видел этот взгляд. И не один раз. Как правило, ничего хорошего он не сулит. Почему сейчас сдержался?

Я бы даже не удивился, если бы он опустился до привычных ему способов закрывать диалог, который ему не вывезти. Мой отец не святой, и вне объективов камер он далеко не тот, кем его представляет большая часть этого города. Для окружающих он приличный семьянин, уважаемый политик и мэр.

А для нас… все зависит от настроения. Возможно, у нас были бы отношения получше, пляши я под его дудку и не знай о его изменах матери.

Хуже всего, что знала о них и она.

Лишь однажды она позволила себе предъявить претензию, но ее повышенный тон был заглушен пощечиной, звук которой прямо сейчас звенит в моих ушах.

И я до сих пор презираю себя, что струсил тогда и не вступился за маму.

Да, в пятнадцать лет я его еще боялся. И почему-то мой страх отец путал с уважением, но со временем этот страх притупился.

Мое истинное отношение однажды показало себя. Подобно чертовой гидре — сколько бы раз он ни пытался отрубить ей голову, каждый раз вырастало в двое больше. А то и втрое. Но и с этим свыкаешься. Учишься жить и даже находиться за семейным столом, делая вид, что все… вполне сносно. Иногда отец даже искренне интересовался моими успехами, а я тем, как прошел его день. Но лишь иногда. На большее ни его, ни меня не хватало.

Сцепив зубы, я поправляю футболку, желая вырвать из головы все эти чертовы воспоминания.

Отец тоже переводит дыхание, нервно зачесывая редкую челку назад и одергивая рукава пиджака.

Затем бросает на меня еще один гневный хмурый взгляд. Глаза у него до сих пор красные. Ноздри раздуваются.

— Значит, так. Все, что тебя должно касаться, — это твое будущее, а оно следствие твоей карьеры. Включай голову, пока не поздно, Глеб. Однажды я плюну и прекращу попытки вставлять твои мозги на место. А что насчет наших с матерью отношений, они тебя не касаются, ясно?

Я усмехаюсь как-то глухо.

— Знаешь, что мне не ясно? — поджимаю нижнюю губу, склоняя голову набок. Тяжело сглатываю. — Почему она тебя простила. За что? — добавляю шепотом. — После всего… — крепче сжимаю губы, качая головой. — Почему?

Отец опускает взгляд, проглатывая сдавленный смешок. Проводит рукой по затылку и снова смотрит на меня.

— Потому что твоя мать — мудрая женщина. В отличие от тебя. Подумай об этом, Глеб.

Отец поправляет пиджак и идет на выход. Но я говорю ему в широкую спину:

— Моя мать склонна видеть в людях хорошее, а не то, что есть на самом деле. Если в этом заключается ее мудрость, то я предпочту быть глупцом.

Отец несколько долгих секунд стоит, смотря вбок. И я вижу, как вены на его виске набухают.

— Ты и есть глупец, — рычит он низко и уходит.

_______________

Немного серых будней Глеба ???? Надеюсь, разговор с тренером пройдет мягче.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 20. Похмелье не лучший компаньон для решения проблем.

Не знаю, сколько прошло времени после ухода отца.

Все как в тумане. Потому что, едва он вышел за дверь, я позволил всему, что кипело у меня внутри, вырваться наружу.

Горло до сих пор дерет от криков, а едва затянувшиеся костяшки вновь разбиты и горят огнем так, что онемели от того, с какой силой я бил ими о стену.

Сейчас во мне нет места для тревоги и паники, вместо этого, как лесной пожар, распространяется злость.

Злость на самого себя. Каким бы распиздяем я ни был, хоккей — это все, что у меня есть. И я буду последним кретином, если проебу свое место под солнцем из-за какой-то девчонки.

Мое дыхание тяжелое. Плечи вздымаются, пока я смотрю, как тонкая багровая струйка стекает по кулаку. Небрежно вытираю ее большим пальцем, размазывая кровь по коже.

Это не ревность. Я просто не люблю, когда трогают мое.

Мое? Черт возьми, что я несу вообще? Вокруг меня полно девушек, так какого хрена мне есть дело, кто трогает ее долбаные хвостики?

Экран телефона вспыхивает от входящего звонка. Астахов.

Втягиваю носом воздух и подношу трубку к уху:

— Бля, братан, ты где? Тренер лютует!

Злость и тяжесть ненужных воспоминаний давят на меня, поэтому я не сразу отвечаю. Тупо сижу в кресле и смотрю в никуда, задыхаясь от эмоций, которых я не хотел. Не хотел, мать вашу!

— Смайл! — рявкает шепотом Астахов.

Встряхнув головой, подаюсь вперед и сжимаю пальцами переносицу. Призываю себя сосредоточиться на голосе в трубке.

— Что? — выдыхаю устало.

— Какого… чувак? Ты что, не был в чате или ты, черт возьми, до сих спишь?! А ни хера, что нас тут тренер разматывает без главного зачинщика?

Я ничего не отвечаю. Стыдно ли мне, что я подвел своих товарищей по команде? Пиздец как.

— Короче, Самсонов, отсидеться не получится. Ты не имеешь права сливаться, после того как сам все это дерьмо затеял! — в его голосе слышится раздражение. — Тащи свою задницу сюда, потому что, если приедем мы, тебе это не понравится!

Звонок обрывается, и я остаюсь один на один с разгорающимся чувством вины. Я их подвел. И подвожу сейчас, прекрасно зная, что тренер будет душить их, пока не получит меня в качестве груши для битья.

Откинувшись на спинку кресла, тру лицо ладонями. Как же все бесит.

Похмелье не лучший компаньон для решения проблем.

Я снова и снова прокручиваю в памяти фрагменты вчерашнего вечера.

Каждый раз мне хочется вернуться в прошлое и придушить себя.

За что?

За все, черт возьми!

Особенно за это: вместо того, чтобы сосредоточиться на горячей блондиночке, я то и дело пялился на одно дразнящее рыжее пятно. Мелькающее передо мной, когда Лена бегала к бару. И то, как она старалась не смотреть в мою сторону… действовало на меня сильнее, чем мне бы хотелось.

Наверное, поэтому я сам, как придурок, ловил каждый взмах ее непослушных хвостиков. Или сверлил ее взглядом, пока она стояла у бара спиной ко мне и пританцовывала, виляя своей маленькой задницей, а позже позволила одному ублюдку прикоснуться к себе.

Салахов в принципе раздражает меня сам по себе. Но, если бы не рыжая, возможно, его пальцы остались бы целыми и меня не ждала бы череда последствий, которая висит теперь над моей головой как занесенный топор.

Твою мать.

Я не должен был этого делать. Боже мой, тем более из-за девушки.

Я уже вижу этот заголовок:

«Просрал карьеру из-за одной рыжей бестии. Самсонов, лучший нападающий «Адмирала», официально признан главным ослом этого сезона».

Я пытаюсь сглотнуть, но во рту чертовски сухо.

Давлю на глаза, пока не появляются танцующие белые точки, и заставляю себя подняться.

Через десять минут я уже сижу в такси, потому что с таким выхлопом за руль мне путь закрыт. Не хватало еще и права просрать.

Нет, я не просру ни права, ни свое место в команде.

Я любимчик тренера. Он поймет и простит.

Такси паркуется у подъездной дорожки клуба. Я вырываюсь на свежий воздух. В два шага достигаю главного входа и, игнорируя предательскую дрожь в ногах, направляюсь прямиком в кабинет тренера. Сегодня воскресенье. В клубе почти никого. Пустота и тишина, которая нарушается эхом баса Эдмундовича.

Уф…

Когда подхожу к двери, она распахивается и оттуда начинает вываливаться часть моей команды.

Сокол с подбитым глазом первым натыкается на меня. Фыркает и, покачав головой, проходит мимо. За ним Юдин, Якуб, Сыч поочередно хлопают меня по плечу и желают удачи.

— Мы пиздец влипли, — бросает Астахов, проходя мимо. — Ждем тебя на улице.

— Сегодня нам понадобится порция пива и спокойная обстановка, — бубнит выходящий Фил, на его лице тоже красуется след от вчерашней драки. — Если тренер тебя убьет, мы все поймем.

Тоже ободряюще хлопает по плечу и уходит за остальными.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Зашибись у него оптимизм.

Нервно сглотнув, стучу в дверь и, войдя в кабинет, натыкаюсь взглядом на сокрушающегося над столом тренера. Он опирается на руки, на меня даже не смотрит.

______

Сегодня и завтра действует скидка на огненную истории про друга Смайла - Илая Багирова и его ведьму Алису ????

Максимальная скидка!

Смайл там тоже мелькает)))))

20.1. Она того стоила?

— У меня нет сил повторять все, что я вещал сейчас команде. Считай, тебе повезло. Да и что толку перед вами распинаться? — небрежно отмахивается. — Идиоты — и есть идиоты.

Тренер проводит ладонью по лицу и устало заваливается в кресло. Его взгляд упирается в меня, и на лице появляется осуждающая ухмылка.

— Простите, тренер, — бубню себе под нос, — сегодня я не в форме.

— Ну почему же. Ты перевернул околохоккейный мир, Самсонов, с самого утра ваше ночное выступление обсуждают где только можно и нельзя.

Он щелкает по клавиатуре ноутбука.

— Ну вот, красота. Погляди. «

Это хулиганство, то есть грубое нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу»,

— читает он, по всей видимости, какую-то статью. — Полюбуйся.

Тренер молча разворачивает ко мне экран ноутбука. Я знаю, что пожалею об этом, но все равно делаю шаг и смотрю кричащий заголовок, а следом ублюдское описание подробностей. Которые местами преувеличены, разумеется.

«Насилие в спорте НЕДОПУСТИМО» — гласит одна из строк, что мгновенно выводит меня из себя.

Сжимаю челюсти и резко отстраняюсь от ноутбука.

— Но это было за пределами арены…

Александр Эдмундович поднимает палец.

— Вот именно, Самсонов. Драки в хоккее — это одно. Их могут не одобрять, но порой они неизбежны. Никуда не деться от стычек на льду. Я понимаю это как никто другой. Кулачный бой — часть хоккея, когда-то и я был молодым и горячим, сам не раз начинал конфликты. Но есть разница, Глеб, между дракой на льду и за его пределами. И я думал, тебе об этом известно.

— Александр Эдмундович…

— Я не договорил, — строго обрывает он меня. — К твоему сожалению, да и к моему, что уж тут скрывать, ты лучший нападающий «Адмирала», этого не отнять, но я вынужден отстранить тебя от участия в этом сезоне…

— Нет! — рявкаю я, чувствуя, как в груди образуется дыра. — Нет, тренер! Что за хрень! Вы не…

Я делаю шаг, но он одним только взглядом заставляет меня остановиться.

Проведя ладонью по волосам, сжимаю их на затылке с такой силой, что кожу головы жжет.

— Вы не можете меня отстранить. Я…

— Могу, парень, — перебивает меня басом. — И мне придется это сделать.

Фыркнув, начинаю нервно мельтешить по кабинету. Меня трясет. Сука. Всего трясет, и я с трудом сдерживаю эмоции.

Останавливаюсь и взмахиваю руками.

— Да как? Как вы можете меня отстранить на весь сезон?! Что за бред?

— Ты должен винить только себя! — тренер нарочито громко тычет пальцем в стол, а потом направляет его на меня: — Но подвел ты не только

себя

, Глеб. Возможно, даже хорошо, что я не добрался до тебя первым. Клянусь, придушил бы. —

Еще один.

— Ты хоть понимаешь, какой скандал вышел? И раздул его ты! А по шапке получил больше всех я! Что я должен был ответить вице-президенту? Что я настолько хреновый тренер, который не может объяснить своей команде элементарные вещи?!

— Да! Я знаю, я накосячил… знаю!

— Накосячил?! — он повышает тон. — Нам грозит штраф в размере трех миллионов рублей! А как тебе такое? А? Как тебе предупреждение о возможном исключении команды из состава участников чемпионата КХЛ? Ты как парням в глаза смотреть будешь?! Хотя они не лучше, такие же имбецилы с мышцами! Шли бы на бокс, там ваши отбитые мозги можно было бы оправдать!

Сердце выламывает ребра. Я трясу коленом как пациент неврологического отделения.

— Александр Эдмундович! Я виноват, знаю, блядь, пиздец как виноват, и я жалею о своем поступке, но все исправлю, обещаю! Я поговорю с вице-президентом… Я поеду в Питер и договорюсь о встрече с Салаховым… я… Черт возьми, я принесу извинения публично, оплачу моральный и физический ущерб…

— Ты сломал пальцы их лучшему нападающему и два ребра! Он как минимум на пару месяцев выпадает из спорта. Минимум! Твои извинения и деньги никому на хрен не нужны.

Я хлопаю ладонями по столу тренера.

— Да как не нужны-то?! Они же сами просили три ляма… я дам больше, я все отдам… — отшатываюсь от него. — Да кто я буду без хоккея?! Как… Это же вся… это вся моя жизнь!

Впиваюсь пальцами в волосы и сажусь на корточки. Пытаюсь отдышаться. Легкие горят. Башка гудит. Скалюсь, шипя сквозь зубы. Черт, черт, черт…

— Единственное условие, которое они выдвинули, если мы хотим избежать всех вышеперечисленных проблем и не разжигать этот конфликт дальше, — твоя дисквалификация.

Я сдавленно выдыхаю. Медленно поднимаюсь и, уперев руки в бока, запрокидываю голову.

— Ну конечно, блядь! Они только того и хотят, чтобы вы убрали лучшего!

Тренер бьет кулаком по столу и подрывается так, что кресло откатывается.

— А ты вложил им в руки эту возможность! Ты! — тычет в меня пальцем, краснея от крика. — И, кроме себя, тебе винить некого! Потому что я не буду жертвовать всей командой! Своей карьерой! Да под угрозой авторитет целого клуба! А устроил все это ты, Глеб, тебе и отвечать. — Тренер нервно проводит пятерней по волосам с проседью. Прочищает горло и добавляет спокойней: — Пора уже научиться брать ответственность за свои поступки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Вы совершаете ошибку…

Тренер мечет в меня гневный взгляд.

— Скажи спасибо, что я договорился о временной дисквалификации, потому что они были намерены лишить тебя лицензии профессионального хоккеиста. Поверь, я выбил лучшие условия.

— Лучшие, — давлюсь удушливым смешком.

В груди такое ощущение, будто там месиво из органов. Так давит все, что сдохнуть охота.

— Да, лучшие. Или ты предпочтешь, чтобы твою команду таскали в прокуратуру? Завели дело за хулиганство?! Давай! Вперед! Станем первым российским клубом, который за пьяный дебош понесет уголовное наказание, минимальный срок — сто часов общественных работ. Максимальный — лишение свободы на год! Выбирай!

Я тяжело сглатываю. Опускаю голову и прикрываю глаза. Бред. Какой же бред…

Втягиваю носом воздух и снова смотрю на Александра Эдмундовича.

— Дайте мне время. Я все исправлю.

Тренер опускается в кресло. Смотрит на меня с какой-то жалостью.

— Я больше не могу давать тебе поблажек, Глеб. Слишком много ты поставил на кон. Свободен.

Я с минуту стою, беспомощно сжимая и разжимая кулаки, пыхчу от бессилия, от невозможности что-либо изменить, а потом разворачиваюсь, распахиваю дверь, но замираю от вопроса, брошенного в спину:

— Надеюсь, она того стоила?

Я с трудом дышу, задавая себе тот же вопрос.

Стоила ли она моей карьеры? Конечно же, нет.

Глава 21. Рыжая, не беси!

— Так! — Алиса берет пульт и переключает канал. — Хватит на сегодня новостей. Тебе надо поесть.

Я устало вздыхаю и подпираю тяжелую голову рукой.

— Как скажешь, мамочка.

Беру вилку и, наколов на нее несколько долек огурцов из салата, отправляю себе в рот.

Но даже отсутствие фоновых новостей не помогает сосредоточиться на том, что говорит подруга, потому что не думать о Глебе… просто не получается. Это могло бы раздражать меня, но как-то я эмоционально выпотрошена за последние двадцать четыре часа.

Рука сама тянется к телефону. Сегодня Самсонов — главная тема обсуждений и по телевизору, и в соцсетях, ну и, конечно же, в моей голове. Так что я на автомате нахожу очередную статью о хулиганстве и ночном дебоше хоккейных команд.

Пожевывая нижнюю губу, читаю комментарии, от которых мороз по коже…

— Любова, блин! — Алиса отбирает у меня телефон. — Я с кем говорю? Прекрати себя накручивать! Глеб — взрослый мальчик, и его поступки не твоя зона ответственности!

Я вытягиваю губы трубочкой и двигаю ими из стороны в сторону, потупив взгляд в стол.

Разумеется, я согласна с Алисой, но в голову все равно закрадывается мысль, что, если бы я не хотела задеть Глеба в ответ, может быть, ничего бы такого не произошло. Некоторые статьи буквально намекают на это, упоминая цвет моих хвостиков, за которые Самсонов ломал пальцы лучшему нападающему «Барсов». Но обольщаться не позволяют комментарии его бешеных фанатов и фанаток, добавляя моему хреновому состоянию дополнительную тяжесть и тошноту. А потом я напоминаю себе о фото, где он уходит с одной из своих подружек, и иррациональное чувство вины заглушает другая эмоция, которую я не собираюсь озвучивать даже мысленно.

— Просто у меня нет настроения, — бубню и вздыхаю, — мне надо… надо лечь отдыхать, чтобы этот день поскорее закончился.

— Ну вот доедай и пойдем ложиться, завтра у нас опять ранний подъем.

Входная дверь хлопает, и мы обе, обернувшись, смотрим на приближающегося по коридору Пантеру. И, судя по всему, у него тоже денек не задался…

— Ты, — он тычет в меня пальцем, недобро прищурившись. — Одевайся!

Я вскидываю брови, ни черта не понимая.

— Эм-м, а куда?

— Во-первых, сбавь обороты, Илай Дамирович, твой сын спит, — Алиса вырастает между нами. — И где ты вообще был?

— Алис, давай потом, — Илай смягчается, отодвигая свою невесту в сторону, но, когда его взгляд снова встречается с моим, ни о какой мягкости и речи нет. — Собирайся.

— Она никуда не поедет! — Алиса снова отвлекает внимание Илая на себя. — Если ты не заметил, Лена ест.

— Нет, я не заметил. Потом поест. Собирайся, — снова рычит на меня.

— Эй! — Алиса тычет его в грудь пальцем. — В чем дело?

— Алис, не лезь!

Ох…

— Так, так, молодожены, — я поднимаюсь из-за стола и вскидываю ладони. — Давайте не будет накалять обстановку. Не хватало быть еще виноватой в вашей ссоре перед свадьбой.

— Нет! — Алиса бросает на меня грозный взгляд. — Ты не виновата в том, что Смайл перепил и надебоширил! Хватит уже!

— Я думаю иначе, — мрачно ворчит Багиров, возвышаясь над Алисой.

— Ты думаешь как сексист! — шипит на него подруга.

— Воу-воу-воу, ну все, хватит, я готова ехать, — тараторю, втискиваясь между ними.

— Не нужно, Лен, — Алиса берет меня за руку.

— Да все в порядке. Я не против посмотреть на его разукрашенную рожу, — натянуто улыбаюсь, сжимая руку подруги и заглядывая ей в глаза: мол, все нормально. Если честно, я вообще его видеть не хочу, но еще больше не хочу, чтобы эти двое ругались.

— Не беси, рыжая!

— Не смей срываться на нее! Это Смайл повел себя как придурок! — снова нападает Алиса, но Илай отвечает ей тем же.

— Твоя подружка спровоцировала его!

— Так! Я вам не мешаю?

— Не лезь! — одновременно огрызаются они, испепеляя друг друга пристальными взглядами.

Илай взбешен, Алиса тоже, и когда он вдруг собирается ее примирительно поцеловать, она резко отходит.

Багиров рычит и, подцепив за шкирку, разворачивает Алису к себе, а затем целует как самый настоящий варвар, заполучивший свою женщину.

В первые секунды она выпускает коготки, сопротивляется, стуча по его громоздким плечам своими маленькими кулачками, но слишком быстро ее злость угасает и подруга растекается, сжимая кофту Багирова в руках и притягивая его к себе. А я, почувствовав себя некомфортно, решаю удалиться, невнятно пробормотав:

— Если что, я на улице.

Хотя, по-моему, им сейчас на это наплевать…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 22. Два влюбленных идиота.

Стоит оказаться в замкнутом пространстве с Багировым, как мне внезапно хочется выпрыгнуть на полном ходу из машины.

Мы едем в давящей тишине, и это не облегчает моего нервозного состояния, наоборот, даже коленка начинает дергаться.

Может, мне не стоило идти на уступки во благо отношений будущих молодоженов?

Сомнения, как густой туман, пропитывают воздух и тяжестью проникают в легкие. Черт. Кажется, у меня мурашки по коже.

Я бросаю взгляд на магнитолу, закусываю нижнюю губу в раздумьях, но похозяйничать не рискую.

Насупившись, отворачиваюсь к окну. А спустя полчаса толкания в пробках, мое апатичное отношение к своему ближайшему будущему начинает по-настоящему беспокоить.

— Эм-м… Может, ты скажешь, куда мы едем?

Машина останавливается на красный. Я краем глаза смотрю на Багирова, который сосредоточенно пялится на дорогу, монотонно постукивая большим пальцем по рулю.

— Домой к Самсонову.

Батюшки, оно разговаривает!

Прочищаю горло, пытаясь унять взбунтовавшиеся нервы.

— Если мне не отшибло память, твой дружок живет в центре.

Багиров молчит. Но от этого мои шестеренки в голове начинают вращаться быстрее. Будто я невольно пытаюсь думать за двоих. И меня это начинает бесить. Очень.

— Серьезно, — вопросительно вскидываю руки, — в чем твоя проблема?

Он то ли хмыкает, то издает издевательский смешок. А может, и то и другое, резко трогаясь с места.

Я еще раз впустую сотрясаю руками воздух и, зло хлопнув ладонями себя по бедрам, падаю на спинку сиденья.

Оке-е-е-е-ей! Подождем.

В конце концов, когда-нибудь Багиров остановится, и я пойму, что к чему.

Надеюсь, он не везет меня в лес, чтобы закопать поглубже проблему своего дружка?

Ну нет, он же не оставит свою любимую невесту без свидетельницы? Хороший вопрос, учитывая, как он едва выносит мое присутствие в машине.

— Его дисквалифицировали, — гремит низкий голос в тишине.

Я немного заторможено поворачиваю голову и смотрю на напряженный профиль Багирова, пытаясь понять, правильно ли я поняла его.

— Дисквалифицировали? То есть…

— Да. Отправлен на скамейку запасных до лучших времен. И это чертовски хреново, рыжая. Сейчас Смайл в шаге от какой-нибудь охрененно опасной глупости. Он не отвечает ни на звонки, ни на сообщения. В квартире его тоже нет. Но я догадываюсь, где мы найдем эту задницу.

Мое сердце с перебоями колотится в груди. Потому что, если откинуть все наше личное с Самсоновым, как человек, лишившийся своей мечты, я понимаю, каково это — терять часть своей жизни. Часть, которой ты дышал.

Но опять же, причем здесь я? Зачем я ему?

— Знаешь, я все понимаю… но-о-о… не думаю, что везти меня к нему — хорошая идея…

— Если мы не вмешаемся, он уйдет в запой, — резко перебивает меня Багиров.

Мои глаза широко распахиваются. По многим причинам. Во-первых, он меня перебил, во-вторых, его тон… Какого черта? В-третьих, делая вывод из его интонации: типа в этом виновата я?

— Эм-м, ладно? А я-то для чего? Ты мог бы навестить его запой и без моего участия.

Я замолкаю, когда лицо Багирова искажается злобой.

— Не прикидывайся дурой! — он раздраженно прищуривается. — Это все из-за тебя.

Крепко сцепив зубы, я уговариваю себя сдержаться.

— Что именно?

Багиров небрежно машет рукой.

— Он ведет себя как придурок из-за тебя.

Уф-ф-ф. Ради Алисы, козел. Я буду терпеть ради нее.

— Странно, мне казалось, быть придурком — это его призвание, — пожав плечом, произношу равнодушно. Хотя внутри у меня сейчас черти с автоматами. Бесит!

Багиров бросает на меня грозный взгляд. Но слишком быстро теряет ко мне интерес и сосредотачивается на дороге.

— А я его предупреждал, что ты откусишь его член.

Воу… ого. Ничего себе!

Я немного теряюсь, поэтому торможу с ответом.

— К твоему сведению, я к его члену даже не притронулась.

Через штаны ведь не считается?

Багиров фыркает.

— Да ну. По-моему, ты прямо сейчас держишь его за яйца.

Ну это уже борщ!

— Так, давай прекратим упоминать его гениталии, если ты не хочешь, чтобы меня вырвало в твоей тачке.

Багиров бросает на меня неодобрительный взгляд, но все же закрывает тему, которая странно на меня действует, однако я отмахиваюсь от ненужных мыслей.

В перебранке я даже не заметила, как мы выехали из города и уже сворачиваем на какую-то поселковую дорогу.

— Послушай, — Багиров наконец сбавляет обороты, — у нас свадьба через три дня. И я хочу, чтобы мой единственный друг присутствовал на ней.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Вау! Классно! Поздравляю! Вопрос тот же: а я-то тут причем?

— Да при том, блядь! — снова взрывается он, и я вздрагиваю. — Нравишься ты ему, черт тебя подери, рыжая, залип он на тебе, если вы, два идиота, этого не видите, то я прекрасно вижу!

Я нервно сглатываю, сцепляю пальцы на коленях.

— Ему нравится каждая юбка, под которую можно залезть, — глухо произношу, отказываясь воспринимать слова Багирова всерьез.

— Но это не отменяет того, что твое появление в его жизни устроило сбой в его матрице. Я знаю его достаточно, чтобы понимать это. Никогда, никогда Смайл не зацикливался на одной девчонке.

Я не выдерживаю и истерично смеюсь.

— Господи, Багиров, прекрати лить мне в уши эту чушь! Посмотри новости и последние снимки со вчерашней ночи! Он уехал в компании очередной своей подружки! Единственное, на чем он зациклен, это на своем члене!

Я настолько выхожу из себя, что не замечаю, как перехожу на крик, развернувшись на сиденье лицом к жениху подруги.

Моя грудь вздымается, крылья носа раздуваются, а пальцы, сжатые в кулаки, подрагивают.

Багиров паркует машину и выдергивает ключи из зажигания. И, прежде чем выйти из машины, бросает на меня странный взгляд.

— Знаешь. Я ошибался. Вы два влюбленных идиота. И чем быстрее вы это поймете, тем меньше проблем будете создавать окружающим.

22.1. Отражение.

Я шокированно открываю рот, собираясь опровергнуть его возмутительные выводы, но он хлопает дверью и жестом велит мне следовать за ним.

И я спешу, но только лишь чтобы поспорить с его дурацким мнением.

Стоит мне выпрыгнуть на улицу, как я отвлекаюсь на громкую музыку, которая разносится на весь район. Кстати, мы подъехали к частному дому. Точнее, я бы сказала, к особняку с большими коваными воротами. Фу. Так пафосно.

— Началось, блядь, — ворчит Багиров, возвращая меня в реальность. — Идем. Он уже нажрался.

Еще секунду я стою на месте, сомневаясь в своей адекватности, но, когда Багиров останавливается возле ворот и открывает калитку, я какого-то черта иду к нему и позволяю пропустить себя вперед. Боже, а что, если это ловушка?

— Шевелись давай, — подталкивает меня нетерпеливый Багиров. И по пути к особняку меня все больше и больше одолевает неприятное чувство, будто я не в своей шкуре. Особенно когда мы заходим в не менее пафосный холл прямо навстречу орущей музыке.

Нет моего в ней отражения, есть только горечь поражения… (здесь и далее цитаты из песни "Отражение" группы "Король и Шут")

Сердце мое как трофей Горгоны…

Жалости нет, во мне простыл ее след…

Злоба меня лютая гложет…

Разум судьбу понять не может…

Против меня восстала сущность моя…

Глубокие басы вибрируют на моей коже и на вставших дыбом волосках от смысла слов, которые мне удается разобрать.

Поежившись, я ускоряю шаг, чтобы не отстать от Багирова. Не хватало еще заблудиться среди аристократичных стен, где даже винтажные плинтуса стоят дороже, чем моя жизнь.

Музыка становится громче.

Я пережил крах, разорение…

Кто принес в мою жизнь страдания…

Засмотревшись по сторонам, я случайно врезаюсь в спину Багирова.

Ахнув, отпрыгиваю в сторону, потирая ушибленный лоб, а потом застываю как вкопанная.

Потому что в огромной гостиной с камином и охренительной акустической системой прямо передо мной кружится, лениво пританцовывая, и орет, надрывая голос, Самсонов.

С полупустой бутылкой алкоголя, без футболки, с взъерошенной копной волос, в одних только потертых джинсах с расстегнутой на них пуговицей и так низко спущенных на бедра, что я вижу идеальный треугольник мышц внизу его крепкого торса.

Ох… У меня перехватывает дыхание и тупая тяжесть опускается в животе. А потом все резко сжимается, потому что Глеб внезапно оступается и, дернув головой, смотрит на нас, замирая с раскинутыми в стороны руками.

Ему требуется время, чтобы сфокусировать затуманенный взгляд и восстановить равновесие.

Я вижу, как его кадык дергается вверх-вниз, прежде чем замечаю на его красивом лице ссадину под глазом и разбитую губу.

Он криво усмехается, неуверенно подаваясь вперед. И то, как неприятно давит в груди при виде него, такого сломленного… так не должно быть. Не должно… мне ведь все равно. Я стискиваю толстовку на груди: там не может ни щемить, ни болеть.

Усмехнувшись и покачав головой, он опрокидывает в себя содержимое бутылки и, зажмурившись, снова начинает петь, приближаясь ко мне пугающе медленно, как чертов хищник, движениями которого я слишком заворожена, чтобы думать о своей безопасности.

Лихорадит душу, я обиды не прощаю.

Я разрушу план твой, обещаю.

Глеб тычет в меня бутылкой, наклоняясь из стороны в сторону, вживаясь в роль исполнителя.

Еще шаг — и он нависает надо мной, едва стоя на ногах, вынуждая мое сердце забиться под ребра.

Я открываю рот, чтобы вдохнуть, но его рука впивается мне в горло и лишает этой возможности. Я даже вскрикнуть не успеваю, оказавшись вплотную прижатой к нему.

Забив на то, что поет с запозданием, Самсонов повторяет мне слова прямо в губы.

Он так близко, что, невольно упираясь в его мышцы ладонями, я чувствую в его крепкой груди рокот, но желания оттолкнуть и в мыслях нет. Не могу. И я не хочу знать почему, черт возьми.

— Ты меня не знаешь, ты всего лишь отражение, — его горячее дыхание, мятное и тяжелое от алкоголя, заставляет меня напрячься. Но это не тот запах перегара, который тянется за мной с самого детства. Он не противен мне, или я просто окончательно потеряла голову от недостатка кислорода.

Самсонов, покачивается, удерживая меня за шею, наклоняет голову, а потом прижимает прохладное горлышко бутылки к моей щеке, и я вздрагиваю.

Его взгляд мрачнее ночи, губы приоткрыты, а пальцы на моей шее подрагивают, будто не могут решиться сжаться крепче. Но я даже не пытаюсь бороться за свою жизнь. Нет. Какого-то черта меня возбуждает, как он держит мою шею в плену и взгляд, который плавит мое лицо… Странный жар расползается под кожей. Сжимаю бедра, пока бутылка скользит горлышком к моим губам, обводит их контур… Глеб снова что-то хрипит, не сводя взгляд с моих губ.

— Средство есть… лишь одно. — А потом он внезапно отталкивает меня, но я успеваю прочитать по его губам: — Сгинь на дно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 23. Дэви Джонс

Я оступаюсь, никак не ожидав, что Самсонов оттолкнет меня как какую-то вещь.

Будто за секунду я стала ему противна.

И я задыхаюсь от потери его тепла на моей шее. Тепла, которое словно несло в себе угрозу, хотело задушить меня, пока я как зачарованная смотрела в глаза своему хищнику. И продолжаю смотреть.

Он сверлит меня взглядом, и все вокруг превращается в фоновый шум.

Глеб буквально прожигает, а я едва дышу, держась за шею, на которой лишь сильнее разгораются всполохи от его собственнического прикосновения.

Если я сейчас закрою глаза, то по-прежнему буду чувствовать его грубые пальцы, которые призрачным следом до сих пор ощущаются на моей чувствительной коже. Но я не позволяю себе об этом думать: отдергиваю руку от шеи, не желая показывать этому самовлюбленному засранцу, как он на меня влияет.

Внезапная тишина вырывает нас обоих из этого странного состояния, и Глеб вскидывает руки, поворачиваясь к Багирову, о котором мы совершенно забыли.

— Ну камон, братан! Врубай обратно!

— На сегодня хватит. Если ты, конечно, не добиваешься того, чтобы соседи вызвали ментов и твой вечер перестал быть томным.

Самсонов делает глоток из бутылки и, зажмурившись, рычит:

— Пусть попробуют.

— Смайл, блядь, тебя слышно на весь район!

— Это «КиШ», мать его. Их не слушают тихо. Это оскорбление, чтоб тебя, Багира! Вруби обратно!

Не дожидаясь действий Багирова, он в развалку сам идет к стереосистеме, но Багиров его останавливает, схватив за плечо.

Сжав сильнее, требует, чтобы Глеб посмотрел на него, но тот лишь щурится и грубо откидывает от себя руку товарища.

— Эй, чувак, что с тобой не так? — возмущается он, размахивая бутылкой в воздухе.

Но Багиров лишает его и этого, выхватив виски из рук Самсонова и едва ли не рыча на него:

— В этом, по-твоему, выход?!

Самсонов молчит.

— Хочешь обратно?! На дно?! Давно не был там?! — орет Багиров на друга, но тот не издает ни звука. Разве что пыхтит, вздымая широкие плечи. Это единственное, что выдает его эмоции.

А потом Багиров делает шаг и, схватив Глеба за затылок, сталкивает их лбами. Мое сердце замирает, а ногти болезненно впиваются в ладони.

— Мы что-нибудь придумаем, ясно?! — Я вижу, как татуированные пальцы Багирова сильнее сжимают затылок Самсонова. А от его тихих хриплых слов у меня волосы на загривке шевелятся. — Мы вернем тебя в команду, но для этого возьми себя в руки, черт возьми! Не топи себя, Смайл, ты же знаешь, как тяжело потом выбираться из всего этого дерьма…

Глеб резко отталкивает Багирова и неверной рукой машет в сторону выхода:

— Проваливайте на хуй!

Багиров отступает.

— Я уйду, но оставлю тебе компанию.

Самсонов, проследив за взглядом Багирова, пьяно таращится мне в глаза. Но не пошел бы он на хер?! Нет, не пошли бы они ОБА!

Самсонов давится смешком и снова обращается к другу.

— Ты, блядь, издеваешься?!

— Нет. Думаю, вам обоим есть о чем поговорить. Но не забывай, что эта рыжая, — Багиров тычет в меня бутылкой, — дорога моей невесте.

Самсонов запрокидывает голову и откровенно ржет, держась за свой крепкий пресс большой рукой с чернеющими татуировками.

— Ты гребаный Дэви Джонс, мать его!

— Я буду кем угодно, лишь бы не дать тебе утонуть, — произносит Багиров, не сводя с меня глаз. Будто я, блядь, что-то должна понять в его чертовом взгляде.

Мои зубы так сильно сжимаются, что болят коренные. Я уговариваю себя быть сдержаннее, но, когда Багиров теряет ко мне интерес и направляется на выход… я… я просто вспыхиваю от кончиков волос до пят.

Я тут же встаю у него на пути, истерично размахивая руками.

— Багиров! Какого хрена?! Ты не можешь меня здесь оставить!

Но он обходит меня, как раздражающую преграду.

— Вообще-то могу.

Я толкаю его в спину и ору:

— Ты в своем уме?!

Багиров останавливается, раздраженно проводит по шее рукой и поворачивается ко мне.

— Вполне. У меня дома нервная невеста и сын, так что остаться я не могу, поэтому останешься ты. В конце концов, ты приложила руку к этому заносу. Справедливо взять немного ответственности, не находишь?

Я в шоке бегаю глазами по злобному лицу Багирова и, господи, как же я хочу его расцарапать, но эта свадьба, черт возьми, эта свадьба портит все мои планы!

— Я нахожу тебя идиотом! Ты оставляешь девушку одну в какой-то глуши с пьяным парнем!

В этот момент нас прерывает громкий грубый звук и я, оторопев оборачиваюсь назад и вижу развалившегося на диване Самсонова.

— Он спит, — произносит капитан очевидность. — Тебе нужно просто приглядеть за ним. Об алкоголе в доме я позабочусь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я в шаге от того, чтобы истерично рассмеяться.

Прости, приглядеть?! За этим животным? С грудой расслабленных мышц и джинсами, так соблазнительно расстегнутыми…

Зажмуриваюсь.

Господи, по-моему, животное здесь я…

Глава 24. Шум воды

Из сна меня вырывает шум льющейся воды.

Секунду-другую я лежу нахмурив брови и пытаюсь прислушаться, а когда туман в сознании окончательноразвеивается, я распахиваю глаза и подскакиваю.

Сердце мгновенно ускоряется до ненормальных пределов. Во-первых, потому что там, где лежал в отключке Самсонов, пусто, а во-вторых, я действительно слышу шум воды.

Что за…

Поднимаюсь на ноги и быстро иду на звук, который с каждым шагом становится все отчетливее. Черт.

Нервно перекидываю спутавшиеся во сне волосы на одно плечо, не раздумывая толкаю дверь и оказываюсь в потемках ванной комнаты.

Судорожно бегая глазами по тускло освещенному настенными бра помещению, я натыкаюсь взглядом на ванну, стоящую у окна на вымощенном мозаикой подиуме-подложке.

И я не знаю, отчего мое сердце сжимается до крошечной молекулы.

Оттого, что из крана вовсю бежит вода, уже выплескиваясь через края ванной, или оттого, что с бортика свисает татуированная рука с тлеющей сигаретой и лишь слегка видна макушка с темной копной волос.

Жуткий навязчивый страх обступает меня со всех сторон.

Я чувствую, как отливает кровь от лица. Холодный пот выступает, делая кожу липкой. Грудь болезненно сжимается и блокирует кислороду доступ к легким.

Я открываю рот, но из горла вылетает надрывный тонкий звук, будто кто-то пинает меня в грудь и отшвыривает в прошлое. Туда, где я чувствовала себя беспомощной. Где я все еще та самая маленькая девочка, смотрящая на раздутое тело отца, утонувшего в ванной.

Я сильнее стискиваю дверную ручку, пока металл больно не впивается в кожу.

— Глеб…

Я должна была прокричать его имя, но отчего-то голос стал таким тихим, что даже я его не слышу, оглушенная расползающейся по коже ледяной паникой.

Слезы щиплют глаза.

Но я зажмуриваюсь и быстро смахиваю их свободной рукой.

Он не мог… Он не поступит со мной так же, как мой отец. Только не он.

Я злюсь на свою слабость. Злюсь на Самсонова. И злюсь на Багирова, который оставил меня со всем этим одну.

Злость буквально переполняет меня, ошпаривает грудь, и я распахиваю глаза.

— Глеб!!!

Я отпускаю ручку и срываюсь с места, но, поскользнувшись на мокром полу, падаю и несколько мгновений лежу, распластавшись на кафеле, который уже на пару сантиметров покрыт водой.

— Ай… блин… — всхлипываю, опуская голову и закусывая нижнюю губу.

Боль вспыхивает в коленке и ладонях, которые я успела выставить, но это не та боль, которая может остановить.

Зарычав сквозь зубы, встаю на ноги и осторожно, но быстро, цепляясь за перила, поднимаюсь по ступенькам к подиуму.

— Глеб! — я хочу схватить его за руку, но снова поскальзываюсь и хватаюсь ладонями за край ванной. Не слишком удачно врезавшись животом в каменный борт.

Тяжело дыша, я заторможенно поворачиваю голову и вижу лицо Глеба, частично погруженное в воду. До носа.

Ох…

Сердце панически бьется в горле, кровь стучит в висках с такой силой, будто готова вот-вот выплеснуться на пол, как чертова вода из ванной.

Я прерывисто дышу, часто открывая и закрывая рот, каким-то чудом догадавшись закрыть кран, а затем, дрожа всем телом, нависаю над Глебом.

Его кожа не раздулась, и он по-прежнему красив. Он же просто спит, да? Или прошло недостаточно времени, чтобы он изменился, как мой отец?

— Г-глеб? — слабо зову, не зная, что делать. — Глеб, пожалуйста, — шепчу я исказившимся голосом. Глаза по новой застилает пеленой слез.

Я раздраженно растираю их кулаками и, выдохнув, беру страх под контроль и просовываю руки Глебу под мышки.

С рычанием тащу его тяжелое тело вверх, пока внезапно оно не оказывает мне сопротивление, а через секунду я уже скручена сильными руками и опущена в воду рядом с ним.

Все становится как в вакууме. Даже не слышу собственного визга.

Я дезориентирована, пытаюсь схватить ртом в воздух, но кругом вода, а когда начинаю барахтаться в попытках подняться, меня обездвиживают все те же сильные руки, прижимая спиной к крепкой груди Самсонова.

— Тише, Карамелька, — хрипит он мне на ухо.

Жив! Конечно же, этот козлина жив!

Но это лишь распаляет меня еще больше, и я с новой силой начинаю вырываться.

— Отвали от меня, придурок!!! Я думала… думала… — я прям чувствую, как мое лицо краснеет, когда выпаливаю: — Я думала с тобой что-то случилось, идиот!

Его широкая ладонь перемещается мне на шею и предостерегающе сдавливает. Губы прижимаются к моему уху:

— Ты бы расстроилась?

— Пошел ты… — шиплю сквозь зубы. — Пошел ты в задницу, мудак! Отпусти!

Его теплое ментоловое дыхание с отголоском крепкого виски щекочет щеку.

— От тебя одни неприятности, — мрачно мурлычет он и облизывает край моей скулы. — Но какого-то черта я не могу отпустить тебя, рыжуля.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сотни мельчайших электрических импульсов расползаются по телу, а потом с такой же скоростью собираются внизу живота болезненной тяжестью.

Теперь мне становится немного сложнее злиться. И все же я напоминаю себе, какой Самсонов говнюк!

— Я вся мокрая, — шепчу я, пытаясь выровнять дыхание. — Дай мне вылезти…

Но мои слова обрываются вздохом, потому что Глеб начинает гладить ладонью мой живот, и тот отзывается подрагиванием на прикосновения.

— Ты слишком напряжена, — бормочет он, с легкостью расстегивая одной рукой пуговицу на моих джинсах, а второй по-прежнему удерживая меня за талию. — Позволь, я исправлю это.

Я собираюсь послать Самсонова куда подальше, но он уже проскальзывает рукой у меня между ног и слегка сжимает то самое место, где пульсирует самая нуждающаяся точка моего тела.

Глеб утыкается носом мне в висок и стонет, сильнее надавливая большим пальцем на чувствительный клитор поверх трусиков.

Зажмуриваюсь и всхлипываю.

Ощущений так много, что они пугают меня до чертиков, но в то же время делают невесомой, провоцируя тянуться за этими ощущениями, как глупого котенка за лаской.

Глеб укладывает мою голову себе на плечо и я приоткрываю затуманенные похотью глаза.

Мы смотрим друг на друга бесконечно долгую секунду, оба глубоко дышим, а потом он отодвигает мои трусики в сторону и обводит пальцем клитор, а я… я тихо стону, закусив губу.

— Ты охренительная, — хрипит он, не отрывая от меня своих темных глаз, а затем еще раз проводит по чувствительной точке, наблюдая, как меняется мое лицо. — Чертовски охренительная…

Глава 25. Не впечатляет

Я пытаюсь дышать правильно, но… это просто невозможно.

Мы буквально становимся одним целым. Большие руки впечатывают меня в разгоряченное тело, каждый выступ которого я чувствую даже сквозь одежду.

По его каменному рельефному торсу можно забираться как по скалам. Но сейчас я абсолютно неподвижна, околдована им. Единственное, что выдает меня, — это прерывистое дыхание и дрожь в теле, когда он задевает нервный комочек большим грубым пальцем.

Глеб совершенно серьезно изучает каждую дрогнувшую на лице мышцу, будто хочет запомнить все это и забрать себе. Никаких ухмылок. Смешков. Он сосредоточен и жаден в своих намерениях свести меня с ума.

Мои губы размыкаются от всполохов, тянущихся от самой сердцевины куда-то выше, разлетаясь мягкими волнами по всему телу.

Я хватаю ртом воздух, не в силах отвести от его сосредоточенного лица взгляд, задыхаясь еще больше от того, как он контролирует меня своими горящими карими глазами.

Дерзкая челка, ниспадающая на брови, придает ему еще более мрачный вид, и именно поэтому он так сильно владеет мной. Все в нем завораживает, притягивает, как магнит. Ощущение, что я полностью нахожусь в его власти, захватывает.

Я даже не придаю значения, когда он сдвигает меня немного в сторону, берет руку, вцепившуюся в его предплечье, и перемещает под воду, чтобы обхватить моей ладонью свой каменный…

О Господи!

Вздрагиваю и тут же отдергиваю руку, растопырив пальцы, будто мне это поможет, но нет… потому что Глеб снова накрывает мои костяшки своей пятерней и принудительно сжимает подрагивающие пальцы вокруг своей, мать его, клюшки.

Глухой смешок царапает мне висок.

— Тогда ты не была такой стесняшкой, — хрипит он возле моего уха и прикусывает мочку, выдыхая тихо: — Ты кое-что мне задолжала.

Мое сердце начинает скакать в груди, как попрыгунчик. Он доминирует и делает это так мастерски, что я с позором проглатываю все колкости, выдавая ему на блюдечке свои слабые стоны.

— Смелее, Карамелька, — подначивает он, кружа по моей чувствительной плоти умелыми пальцами, и сильнее сжимает мою ладонь вокруг члена. При этом сам же охреневает от этого прикосновения: его дыхание становится шумным и напрягаются выразительные челюсти, будто выточенные из гранита.

Прожигая меня взглядом самого дьявола, Глеб скользит моей ладонью вверх-вниз по бархатистой длине своего члена, и у меня перехватывает дыхание, когда он дергается в моих пальцах.

— Если бы я не знал тебя, подумал бы, что это твой первый опыт, — он щелкает по клитору, и из моей груди вырывается тихий всхлип. — Но я-то знаю, что это не так, Рыжуля. Так что не пытайся играть со мной в свои извращенные игры. Сегодня все по моим правилам.

— Пошел… в задницу… — выдыхаю сипло сквозь зубы и хватаюсь свободной рукой за бортик ванной в хрупкой надежде, что это поможет мне вернуть хотя бы кусочек своего самообладания.

— Сочту это за приглашение, — мурлычет Глеб с дьявольской ухмылкой, прежде чем я понимаю, что происходит.

Он, выскользнув из-под меня, ловко выпрыгивает из ванной, а я, шлепнувшись назад,ишокированно смотрю, как теперь он возвышается передо мной во всем своем великолепии.

И будем честны: его член незаконно привлекателен. И только потом я осознаю, насколько это должно быть неловко для меня. Но это чувство такое далекое и слабое, что я пропускаю эту мысль, чего не могу сделать с ощущением пустоты у себя между ног.

— Так понравилось, что не можешь поднять своих глаз выше? — усмехается он и протягивает мне руку.

Я ощетиниваюсь и бью по ладони, поднимаюсь самостоятельно, пока не нависаю над ним. Шлейф возбуждения немного остывает от его самолюбия, и в силу вступает мой острый язычок.

— Нет, я просто пыталась разглядеть, из-за чего столько шума.

Он насмешливо вскидывает бровь, ни разу не оскорбленный. Самоуверенный говнюк.

— Бросаешь мне вызов, бунтарка?

Я морщу нос, оценивая внушительную эрекцию, и мне требуются все силы, чтобы не раскрыть рот и не задышать, как дружелюбная собачка перед любимой вкусняшкой.

Втянув носом воздух, поднимаю взгляд и произношу как можно более скучающим тоном:

— Не впечатляет, — строю гримасу разочарования, радуясь тусклому освещению, потому что, судя по всему, я красная как помидор.

В ответ мне достается легкое хмыканье.

— Прости, но ты неубедительна, Карамелька.

Я хмурю брови, сбитая с толку его простодушием, но возразить не успеваю, потому что ванна уходит из-под ног: Глеб перебрасывает меня через плечо.

Сдавленно пыхчу, оттого что его мощное плечо упирается мне в живот.

Оклемавшись от резкой смены положения, я бью его кулаком по заднице.

— Что ты творишь! Кругом вода! Мы сейчас упадем!

И мы действительно теряем равновесие, но Глеб успевает схватиться за перила.

А затем он выпрямляется и, подкинув меня на плече, выходит из ванной как ни в чем не бывало.

— Спусти меня!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Конечно. Когда донесу тебя до кровати.

Глава 26. На вкус ты действительно как карамель.

Я с визгом приземляюсь на матрас и подпрыгиваю несколько раз на мягких пружинах, точно как и мое сердце, учащенно забившееся в горле.

Но не успеваю оправиться от этого, как Самсонов одним грубым движением срывает с меня мокрые джинсы, а затем так же быстро сдирает через голову мою толстовку, оставляя меня, задыхающуюся от его дерзости, в одних мокрых трусиках и топике.

Мне требуется минута, чтобы взять себя в руки и поставить этого мудака на место, но, когда я приподнимаюсь на локтях, взгляд снова падает на его внушительную эрекцию…

И да, это немного сбивает с толку, заставляя забыть, что на мне просвечивающее белье.

Глеб обхватывает свою длину и несколько раз проводит по ней кулаком. И у меня нет сил посмотреть ему в глаза. Я заворожена этим зрелищем.

Самсонов явно знает, что сейчас делает со мной, а вот я… я не представляю, во что ввязываюсь. Сердце обретает маленькие крышки, которые начинают так усердно работать, что становится трудно дышать.

Думаю, я не смогла бы отвести взгляд, даже если бы попыталась. Но я не пытаюсь. За что обещаю пожурить себя позже, а сейчас смотрю, как одной рукой — жилистой, с выступающими венами — он двигает по своему красивому ровному члену, а другой проводит по своему животу, длинными пальцами собирая капли воды и очерчивая выступающие кубики пресса. Господи боже, ну разве можно быть таким идеальным, будучи полностью голым и нагло удовлетворяющим себя на моих глазах?

— Сядь на край кровати, — хрипит он тяжелым голосом, наполненным похотью и доминированием. — Иди сюда, милая, — нетерпеливо требует следом, потому что я не двигаюсь с места. — Иначе я сам приду к тебе, и мы сделаем это не в самой удобной для тебя позе.

Мои глаза расширяются, а в груди на мгновение становится холодно.

— Ч-что… сделаем?

— Тебе нравится играть в труднодоступную девственницу? Ты знаешь, насколько это аморально, милая?

Самсонов сдавленно стонет, и я обращаю внимание на то, как крепко в этот момент он сжимает член.

— Видишь, что ты со мной делаешь, Карамелька? Перестань дразнить меня, я и так на грани. Иди, черт возьми, и сделай то, что твой ротик умеет лучше всего.

Пульс бьется под моей кожей как хаотично мечущийся свет лазера, который пытается найти выход из четырех зеркальных стен, но в итоге попадает прямо мне между ног.

Закусываю губы и сжимаю бедра, чтобы заглушить пульсирующую точку внизу.

Несмело я сдвигаюсь, немного подползаю на заднице ближе к краю кровати, но его вот эта длинная твердая клюшка вызывает у меня легкий страх: кажется, что быть так близко к ней небезопасно для здоровья.

Я как бы в принципе голые члены видела только в порнухе. Но признаться сейчас в этом Глебу Самсонову будет равносильно публичному унижению, а я не дам ему лишнего повода подтрунивать над собой.

К тому же я так сильно возбуждена, что, видимо, не до конца отдаю отчет своим действиям, когда сажусь на край кровати и спускаю ноги на пол.

Мои губы пересохли, и я облизываю их, глядя в глаза Глебу, как его верная собачка, которая просит похвалы от своего хозяина.

Его взгляд вспыхивает опасным собственническим блеском, а потом теплая ладонь накрывает мою щеку, и я прерывисто выдыхаю от этого нежного прикосновения.

— Открой рот, Карамелька, — его большой палец ласково очерчивает мои губы, — и прими меня как хорошая девочка.

Я открываю рот, но не потому, что он попросил своим сексуальным хриплым шепотом, а потому, что внезапно становится нечем дышать. Мои глаза мечутся между напряженным лицом Глеба и его каменным членом, но Самсонов принимает мою реакцию за приглашение и, переместив ладонь мне на затылок, придвигает ближе к себе.

Я успеваю последний раз сглотнуть, перед тем как Глеб погружает член мне в рот, и я начинаю давиться его длиной.

Запаниковав, хватаюсь руками за его бедра в попытке оттолкнуть, но потом слышу рокот над собой…

— Твою мать, блядь… ты бы знала, как я давно об этом мечтал.

Всего несколько глупых слов, сказанных с чувством, и я, вместо того чтобы все прекратить, пытаюсь вобрать его длину полностью, пока головка члена не задевает горло, провоцируя рвотный рефлекс.

Я резко отстраняюсь, но Глеб не позволяет полностью выпустить его стояк.

На глаза рефлекторно наворачиваются слезы, и лицо надо мной размывается, когда я смотрю на него.

Самсонов издает гортанный звук — боли или удовлетворения, после чего снова касается ладонью моего лица, второй удерживая затылок.

— Ты гребаная соблазнительница, — хрипит он и выходит из меня, но только чтобы снова проскользнуть мне в рот.

На этот раз я принимаю его уверенней. Глеб издает тяжелый низкий стон, который что-то делает с моим телом, будто звук оборачивается невидимой рукой, и она, пробравшись мне в трусики, касается длинными пальцами напряженного комочка нервов.

И тогда стон вырывается из меня, и теперь он что-то делает с Самсоновым, потому что тот издает рык, а затем становится неумолимо твердым в намерении как следует трахнуть мой рот.

Член вдруг выходит полностью и, не дав мне отдышаться, снова заполняет на всю длину. И то, каким властным становится этот парень, странно действует на меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Иначе почему я жадно пытаюсь облизать его член, пока тот снова и снова оказывается у меня во рту?

Пульсация между ног становится невыносимой. Но когда я собираюсь проскользнуть туда рукой, Глеб перехватывает ее и заводит мне за спину, погружаясь в меня так глубоко, что я теряюсь от ощущений. И слишком поздно сознаю, что он удерживает мои руки за спиной и по новой начинает трахать мой рот, свободной рукой поглаживая мои волосы.

Мне остается только сильнее сжимать бедра и принимать всю животную сторону Самсонова, которая не должна так действовать на меня, но действует. Еще секунда — и я заискрюсь как бенгальский огонь.

— Не вздумай кончить, милая.

Он выходит из меня с влажным хлопком и выпускает мои руки из захвата, оставляя на запястьях колючие браслеты от его пальцев. Я же распахиваю рот и пытаюсь надышаться, пока есть время.

— Пиздец, ты только посмотри на себя, — с каким-то маниакальным блеском в глазах произносит Глеб и обводит мои распухшие губы головкой члена.

Эти слова поглощают меня. Я слышу в них гораздо больше, чем есть на самом деле. Возможно, потому что мной так не восхищался еще ни один человек. И пускай это временный эффект от эйфории, в которой мы задыхаемся вместе... Пускай. Сейчас я хочу, чтобы он продолжал смотреть на меня так, будто я все, что ему нужно.

Я открываю рот и сама вбираю его член. Самсонов чуть сжимает пальцы в моих волосах, выпуская сиплое шипение сквозь зубы, а я, продолжая ласкать его, теперь смотрю исключительно в его глаза, отдавая ему в этот момент всю себя. Растворяясь во власти, которую он оказывает на мое тело.

Я ускоряю темп, испытывая горячую жажду увидеть, как изменится его лицо, когда он дойдет до той самой грани, и я сама довожу его до нее.

Самсонов сдавленно матерится, сжимает мои волосы в кулаке и с рычанием изливается мне в рот.

Первая реакция — все проглотить, ведь я никак не ожидала, что все произойдет вот так, но часть спермы вытекает наружу.

Увидев это, Самсонов сдавленно стонет, а его собственнический взгляд темнеет, словно небо перед штормом.

Глеб выходит, а я, не отрывая глаз от его красивого лица, открываю рот и просто дышу, прислушиваясь к его вкусу. Тогда он подцепляет каплю с моего подбородка и возвращает ее мне, размазывая по языку.

Я впиваюсь пальцами себе в колени, потому что этим прикосновением он будто пропустил через меня удар тока. И я никак не ожидаю, что сомкну губы вокруг его пальца и оближу все до последней капли.

Глеб давится смешком. Резко выдергивает палец и толкает меня на спину, тут же нависая надо мной.

— Черт, ты действительно дикарка в постели.

Я не успеваю ничего ответить, потому что вот — Глеб нависает надо мной, а вот — закидывает мои бедра к себе на шею и погружает лицо между моих ног.

Вот же на хер!

С трудом поднимаю голову, чтобы схватить его за волосы и оттолкнуть, но он уже сдвигает пальцем трусики и погружает в меня язык.

Я выгибаюсь, закрывая лицо ладонями.

Жар мгновенно расползается под кожей. Кусает и жжет. Теперь я задыхаюсь по другой причине. Каждое движение его языка распаляет меня, словно меня лижут всполохи пламени. Снова и снова, будто то, что он делает с моей бедной киской, смысл всей его жизни.

Стоны изливаются из меня горячими искрами, шипящими в плотном воздухе.

Глеб всасывает клитор, и моя спина отрывается от матраса.

— Глеб… — стону, не зная, как справиться с напирающими эмоциями. Но он еще грубее втягивает самую чувствительную точку в жар своего рта, а я с немым криком вцепляюсь в его густые волосы непослушными пальцами и распадаюсь под давлением его языка.

Глеб то ли стонет, то ли рычит и, не прекращая ласкать меня, протягивает руки к моей груди и сдавливает напряженные соски так, что я улетаю.

Я превращаюсь во что-то невесомое и эфемерное. Веки становятся тяжелыми. Глеб что-то говорит, кажется, он проклинает меня, бормочет про невезение, но я не могу разобрать, только чувствую, как его большие руки сгребают меня в охапку и прижимают к горячему телу.

— Ты самое настоящее проклятье, рыжая, — хрипит он с каким-то отчаянием, но слишком поздно, я уже растворяюсь в его объятьях. Едва улавливая… — И на вкус ты действительно как карамель.

***

Я слышу голоса. Приоткрываю один глаз, затем второй. Лежу так несколько минут, прислушиваясь к себе, и тут меня бьет осознанием по голове, где я и почему абсолютно голая лежу в чужой постели.

Твою-ю-ю ма-а-ать!

Сконфуженная пошлыми воспоминания, я рассеянными движениями выбираюсь из одеяла и завязываю спутанные волосы на макушке, осматривая комнату в поисках своих вещей.

А когда опускаю ноги и касаюсь чего-то холодного, тут же смотрю вниз. Ну пиздец. По-другому и быть не могло. Самсонову было явно не до того, чтобы развесить мокрые вещи на сушилке, потому что он был очень занят тем, чтобы зарыться лицом между моих ног. А я?

Святая Белла!

Я обхватываю вспыхнувшие щеки руками. От одного только воспоминания, что я делала с его клюшкой, а потом он вытворял своим ртом со мной, мне становится сложнее дышать и внизу живота мгновенно вырастает напряжение.

Похлопав себя по щекам, я набираю полные легкие воздуха и вскакиваю с кровати. По-хозяйски распахиваю встроенный в стену шкаф и выдергиваю из стопки вещей спортивки и футболку, свежий запах которой тут же врезается в нос и на мгновение лишает рассудка. Иначе почему я, как токсикоманка, хочу зарыться в нее с головой?

Отбросив подальше эту глупую мысль, влезаю в штаны и потуже затягиваю их на талии.

На самом деле я не горю желанием выходить из комнаты, потому что как минимум не готова встретиться с этим пошлым животным лицом к лицу.

Но шум, доносящийся из глубины дома, положительно влияет на мое любопытство.

Глава 27. Она должна существовать в диснеевском мультфильме

Я сижу на кухне, подперев больную голову рукой. Передо мной в стакане шипит аспирин, а вокруг носится мама и с причитанием убирает следы моего вчерашнего загула.

И причина этого загула прилетает как удар кувалдой по темечку.

В ушах гудит. Горло сводит, а желудок вот-вот вывернется наизнанку.

Дисквалификация.

Все. Конец. Нет больше капитана Самсонова. Все проебал. Проебал по своей же глупости.

Как же так, мать твою? Как же, сука, так?

Сжимаю волосы в кулаке, прижимаюсь лбом к ладони и мычу сквозь зубы.

Не думать. Не думать об этом, черт возьми. Но уже поздно: от осознания, пробивающегося сквозь тяжелое похмелье, в груди будто кислота собирается и разъедает самую настоящую дыру.

Настолько хуево, что меня даже не волнует присутствие родителей и рыжеволосой бестии, которая, надеюсь, проснется не раньше, чем мне удастся выставить предков за порог их же дома.

По-хорошему, ее бы в первую очередь выставить, но я не готов к лишним вопросам от мамы. Она же сделает из этого целое событие, если узнает, что здесь осталась ночевать девушка, которую она раньше никогда не видела.

Лязг бутылок — и я снова морщусь, слыша недовольное ворчание отца.

— Я же говорил: твой сын в порядке и не изменяет своим загульным традициям.

Вот оно — презрение отца. Лишний раз убеждаюсь в этом, когда поднимаю голову и смотрю в его глаза, злобно буравящие меня. Знает ли он о моем фиаско? Думаю, нет, иначе бы не упустил повода пнуть своего «лежачего» сына.

— Ох, Олег, не делай вид, что тебе все равно. Глеб, почему ты… Ох…

Нахмурившись, смотрю на маму, не понимая ее внезапной смены настроения, и наблюдаю, как ее лицо вытягивается от удивления.

– Олежа, ты тоже это видишь? — трепетно выдыхает мама и прикладывает ладонь к груди. Какого… Оборачиваюсь и упираюсь взглядом в переступающую с ноги на ногу Лену, какого-то хрена напялившую мою футболку.

Мое подавленное состояние меняется по мере того, как раздражение нагревает кровь, я быстро смотрю на мать, которая готова воспарить от счастья.

— Олежа… Девушка. Бог ты мой, твой сын не из-за похмелья про нас забыл! — Она стучит отца по плечу.

Но отец остается верен себе, небрежно изгибая губы в ухмылке и выплевывая равнодушно:

— Твой сын использует девушек как чайные пакетики. Что тебя так удивляет?

Мама отмахивается от него. Положив пакет с гремящими бутылками, она вытирает ладони о джинсы и спешит к Лене.

— Здравствуй, милая. Как тебя зовут?

Я поднимаюсь со стула, преграждая путь матери.

— Ее зовут «Она уже уходит».

Мама хмурит брови и хлопает меня по плечу, грозя указательным пальцем перед лицом.

— Как грубо, Глеб, разве я тебя так воспитывала?

— Здравствуйте, — раздается позади голосок стервы. — Меня Лена зовут.

Тебе больше подойдет Камикадзе.

— Мам, — бубню я, — вам лучше…

Но мать отталкивает меня и протягивает руку Лене, которая уже спустилась с лестницы. Она разве не должна прятаться в шкафу, как обычно это делают девчонки, панически боясь родителей парня?

— Здравствуй, милая. Я так рада…

— Мама. Это просто девушка, — раздраженно выпаливаю я.

Но родительница оборачивается с победной улыбочкой.

— Нет, это не просто девушка, мальчик мой. Это первая девушка, которую ты привел в наш дом.

И это, блядь, было ошибкой. Спасибо Багирову.

На самом деле здесь бывает много тусовок и много девушек, но справедливости ради замечу, что мать удивляется не зря — ни одна не ночевала в моей кровати.

— Ох, это чудесно, чудесно, — мама снова сжимает руку Лены и теперь бросает взгляд на отца. — Олежа, правда она красавица?

Отец с каменным лицом смотрит на мать, у которой нимб на голове скоро лопнет от счастья.

— Подожду в машине, — ворчит он и выходит из кухни.

— Не обращай внимания, милая, мужчины скупы на эмоции.

Сжав челюсти, убираю руки в карманы спортивок, чтобы не придушить рыжую сучку, которая очаровывает мою мать своей улыбочкой.

— Все в порядке, теперь я понимаю, в кого Глеб такой ворчун.

И, конечно же, моя мать заходится мелодичным смехом.

— Глебушка, она мне нравится, слов нет как нравится! — Мама обхватывает свои щеки ладонями. — Мои хорошие, у меня замечательная идея! Собирайся, девочка. Мы едем на завтрак все вместе! — радостно восклицает она, полагая свою глупую идею неимоверно блестящей. Ну пиздец.

— Нет, — строго отрезаю.

Мама поворачивает голову и строит суровую гримасу.

— Не спорь с матерью. — А потом подбегает и шлепает меня по животу. — Ты посмотри на него, еще вздумал матери грубить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я бросаю взгляд на Лену, и лучше бы я этого не делал, зная ее характер. Потому что она согласится, только чтобы утереть мне нос.

— Это было бы просто отлично, я еще ничего не ела.

Ты ела мой член, сучка.

— Но, к сожалению, мне нечего надеть, — она виновато сводит брови. — Понимаете, моя одежда еще не успела высохнуть.

— Ох, — мама разочарованно вздыхает, и я уже почти готов проводить ее к отцу, но рыжая зараза все усложняет.

— Но мы могли бы приготовить завтрак здесь…

Мама радостно хлопает ладонями по груди. Господи, она должна существовать в диснеевском мультфильме со своей эмоциональностью.

— Отличная идея, милая! Я в восторге, нужно только предупредить нашего папу.

Ага, а мне придушить одну занозу, которая сейчас смотрит как маленький нашкодивший дьявол.

— Предупреди, — цежу сквозь зубы, а сам шагаю к Лене и, схватив ее за руку, тащу за собой. — А нам нужно кое-что обсудить!

— Глеб, веди себя как джентльмен, где твои манеры? — долетает снизу мамино возмущение, но меня так кроет, что я уже не слышу, затаскивая хихикающую Лену в спальню и закрывая за нами дверь. Нет, блядь, захлопывая.

— Что за шоу ты устроила? — рычу я, оттесняя заразу к стене.

Лена пятиться и ей, блядь, очень весело, я смотрю.

— Не знаю, о чем ты, но, по-моему, все просто чудесно.

— А по-моему, это ни хуя не чудесно! Зачем ты вышла?

Лена пытается ускользнуть от меня, продолжая хихикать, но я хватаю ее за шкирку и, прижав к своей груди спиной, перехватываю за шею, чтобы прорычать на ухо:

— Не вздумай лезть к моей матери, Лена! — Я сильнее сжимаю ее горло и слышу этот тихий соблазнительный звук. Блядь.

Она поворачивает голову, не обращая внимания на мою хватку, а затем высовывает язык и облизывает мой подбородок.

— Если только к ее сыну… в трусы.

И она, мать вашу, реально просовывает руку в спортивки и сжимает мой уже твердеющий член.

Я рычу и резко достаю ее руку из своих штанов, а затем разворачиваю стервозину лицом к себе. Хватаю за загривок и, запрокинув ее голову, нависаю над раскрасневшимся лицом.

— Будет тебе, блядь, завтрак. А после я выебу из тебя все веселье, Карамелька.

Глава 28. Самые сложные женщины

По кухне разносится аромат жареного бекона и яиц. Мама гремит чашками и тарелками, пока раздает Лене рекомендации, как правильно заваривать чай, а рыжая сучка внимательно слушает ее, будто ей может быть интересна вся эта чушь.

Единственный плюс в сегодняшнем утре, что хотя бы отец проявил благоразумие и предпочел этой сумасшедшей компании съездить залить полный бак в тачку. Его я бы точно не вынес вдобавок к тому, что имею сейчас.

— Я уже и не надеялась, что сын удивит меня девушкой. Я же раньше их только на фото видела и то с не самыми пристойными подписями, — хихикает мама, накрывая на стол и бросая на меня блестящий от эмоций взгляд.

— Мам, хватит делать из этого целое событие, — ворчу я, качая головой.

В ответ она одаривает меня неловкой, виноватой улыбкой, понимая наконец, что действительно перебарщивает. Ну я надеюсь на это.

— Ну не ворчи, не ворчи, Глебушка, — она похлопывает меня по плечу и ставит перед носом тарелку с ароматной едой. — Я просто очень рада познакомиться с Леночкой, приятная молодая девушка.

Мама наклоняется ближе и шепчет вполголоса:

— Упустишь — будешь дураком.

— Мам, б… блин, тормози, — снова ворчу и, нахмурившись, отмахиваюсь от нее, не выдерживая происходящего пиздеца.

Почему женщины такие сложные? Из любой ситуации готовы раздуть проблему.

Мама, блядь, видит эту девушку впервые, и чего в ней такого нашла особенного, что уже почти поженила нас? Бред какой-то.

Лена садится справа от меня, и я вижу, как она сдерживает свою улыбочку. Не сомневаюсь: она вдоволь забавляется моим дымящим терпением.

— Леночка, не обращай внимания, Глеб иногда по утрам не в духе, по правде говоря, я думала, что именно поэтому с ним никто никогда не хотел встречаться.

Я мычу и закатываю глаза. Господи, скорее бы отец забрал ее! Сегодня мама невыносима.

— Все-все, молчу, — она садится напротив нас, манерно поправляя платье под столом.

— Вообще-то, я сам не хотел ни с кем встречаться, и ты знаешь, мам, как я отношусь к этому, не нужно передергивать, — поправляю деловым тоном, а потом мысленно отвешиваю себе леща. Не хотел. Надо было сказать «не хочу», а то моя драгоценная матушка и за это зацепится.

— Ну да, такой лакомый кусочек, наверное, хочет каждая, — фыркает со смешком стерва справа от меня, и я прищуриваюсь в ее сторону.

— Какие-то сомнения?

— Что вы, ваше величество! Какие могут быть сомнения?!

— Вот и я о том же. Ты бы помолчала. Тем более после вчерашнего.

Лена открывает рот, застигнутая врасплох откровенным намеком, и вмиг покрывается красными пятнами от шеи до ушей. И эта невинная реакция кривит мои губы в ухмылке.

— Единственный лакомый кусочек, который я отхватила вчера, — это твой перегар.

Лена ерзает на стуле и бросает извиняющийся взгляд на мою мать.

— Простите, Надежда Александровна. Глеб по утрам немного тормозит и иногда говорит всякую чушь, — сообщает стерва таким тоном, будто это не первое наше утро.

Мама прыскает со смеху, но тут же прикрывает рот ладонями, залившись румянцем от столь непривычной для нее вульгарности.

Я качаю головой, перемещая недовольный взгляд на Лену.

— Ты действительно начинаешь действовать мне на нервы, — предупреждаю с угрозой в голосе.

— Да? Прости, не заметила, — ехидничает зараза и нанизывает на вилку жирный слайс бекона, а затем запихивает в рот и, прожевав, призывно облизывает свои полные губы.

Я отвожу взгляд в свою тарелку. Сжимаю зубы и проглатываю поднявшийся стон, потому что у меня встает от одной только мысли, как этими самыми губами она вчера облизывала мой член. И смотрелись они в таком положении превосходно, мне понравилось.

Я набираю полную грудь воздуха и решаю промолчать, пообещав себе, что отыграюсь позже.

Мама сдвигает очки на нос и обводит нас заинтересованным взглядом. Блядь. Я совсем забыл о ее присутствии.

— Что?! — не выдерживаю я и вскидываю руки.

Мама вздыхает и ее брови взлетают.

— Ничего-ничего. Я просто подумала о том, что Лена —. подарок для твоего характера.

Она подарок для моего члена. Не более.

— Тебе сегодня лучше не думать, мам.

Мама недовольно поджимает губы, и я вижу на ее лице застывшее разочарование, мне не нравится быть его причиной. Но мама быстро избавляет меня от чувства вины…

— Я спущу тебе грубость, Глеб, но только потому, что понимаю: у тебя сейчас непростой период. Мы знаем с папой, нам позвонил тренер и сообщил о твоей дисквалификации. Только не нужно расклеиваться, сынок. И возвращение к пагубным привычкам тоже не выход. Хватит разбивать мое сердце. Возьми себя в руки и просто поговори с папой, — мама подмигивает мне и берется за приборы. — Я уверена, он в силах тебе помочь. Нужно только

нормально

попросить.

С минуту я буравлю ее взглядом, раздражаясь оттого, что она содрала с моей едва затянувшейся раны засохшую сукровицу, — это раз, а два — потому что мама сделала это в присутствии девушки. Она серьезно думает, что я буду обсуждать это сейчас?!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не заводись, — просит мама тихо, считывая меня, как рентгеновский аппарат. — Я ведь только добра желаю.

— Тогда прекрати говорить о том, что не касается никого, кроме меня. Это личное. И если я когда-нибудь захочу обсудить свою жизнь, я сообщу.

— Ладно-ладно. Как скажешь, я просто переживаю за тебя.

Я вижу заезжающую на участок машину и теряю последнюю унцию контроля.

— Папа приехал. Тебе пора.

Мама вскидывает брови и несколько секунд моргает, будто не верит своим ушам.

— Ты выгоняешь меня? — она проводит подрагивающими пальцами по горлу. — Я… я ведь даже не успела пообщаться с Леной.

Мама устремляет взгляд на нее, будто ищет поддержки, но я настаиваю на своем. К черту все эти сентиментальности.

— Ты знаешь, что отец не любит ждать. Не провоцируй его, мам.

Она кротко кивает и опускает глаза. Сидит так несколько долгих секунд, а потом быстро смахивает повисшую на ресницах слезу. Блядь. Я поднимаюсь со стула и иду к ней.

— Мам, черт, ну я…

Она начинает трясти головой и выставляет ладони, запрещая мне приближаться.

— Все… Все нормально. Я и правда лучше пойду.

— Надежда Александровна, а вы случайно не в сторону города? Я вспомнила, что у меня там неоконченное важное дело.

Лена напоминает о себе тонким голосом. Но что-то в нем изменилось. Появился холод и исчезло веселье. А у нее-то, блядь, что?!

Мама всхлипывает и переключает внимание на Лену.

— Туда, тебя подбросить?

— Было бы чудесно, — Лена отвечает моей матери с искренней улыбкой, абсолютно игнорируя меня. — Как раз и пообщались бы по дороге.

— Ох, Леночка, это так мило с твоей стороны.

Мама прижимает ладони к груди.

— Но мне, право, так неловко рушить ваши планы…

— Вы ничего не рушите, я в любом случае планировала уезжать.

— Она останется, — едва ли не рычу я и две самые сложные женщины на свете оборачиваются ко мне.

— Извини, но нет, Глеб. Оставаться у меня нет желания.

Лена встает из-за стола.

— Думаю, посуду ты уберешь сам, — она поджимает губы, глядя на меня так, будто я грязь из-под ее розовых кроссовок, но выражение лица смягчается, когда она снова обращается к моей матери: — Вы дадите мне минутку? Я только заберу свои вещи.

Мама неуверенно кивает, заметив мое закипающее бешенство.

— Она никуда не поедет. Можешь ее не ждать.

Я хочу отправиться следом за Леной, но стоящие слезы в глазах матери вьют из меня веревки, и я делаю шаг, чтобы заключить ее в объятия.

— Прости, — шепчу, уткнувшись ей в макушку подбородком. — Сегодня я повел себя как настоящий говнюк, но тебе правда лучше уехать. Дай мне немного времени, ладно?

Мама кивает на моей груди, а потом я слышу ее тихий всхлип.

— Ма-а-ам, ну прости ты меня. Я задница, не плачь, пожалуйста.

Беру ее за плечи и отстраняю от себя, заглядывая в заплаканное лицо.

Мама отворачивается, убирая от себя мои руки и начинает приводить себя в порядок.

— Все нормально, Глеб. Иди, иди к Лене. Она твоя гостья… а я не хочу вам мешать. Мне вообще не стоило приезжать… Сейчас я успокоюсь и пойду к твоему отцу.

Сомнения сдавливают грудь. Я не хочу, чтобы она в таком состоянии уезжала, но и тешить ее надежды о наших отношениях с Леной тоже не хочу. Да и зачем?

— Я могу проводить тебя?

— Нет, не выдумывай. Иди, Глеб, — уже строже добавляет она и, судорожно вздохнув, запрокидывает голову и похлопывает себя по уголкам глаз. — Я в порядке, — хрипло выдыхает, и я понимаю, что она врет.

Дерьмо. Я же знаю, какой тонкой душевной организации моя мама, вот какого хера?

Сжав волосы на затылке, я неуверенно разворачиваюсь и направляюсь на второй этаж, но на полпути меня останавливает тихий мамин голос:

— Она мне правда понравилась. Не упусти этот шанс, Глеб.

Я оборачиваюсь, стоя уже на лестнице.

— Ты видишь ее впервые, почему так твердишь об этом?

Мама выдерживает паузу.

— Потому что вижу, как ты смотришь на нее. Когда-то твой отец смотрел на меня так же. Когда он еще любил меня.

Глава 29. Дьявольская сущность

Мои твердые шаги отдаются в голове громким эхом, но этого недостаточно, чтобы заглушить звучащие в памяти мамины слова.

Когда-то твой отец смотрел на меня так же.

Когда он еще любил меня.

О чем она вообще? Как я смотрел на Лену? Что, блядь, за намек?! Уверен, я душил ее одним только взглядом!

Не более, черт возьми.

Качаю головой и раздраженно толкаю дверь в спальню, буквально натыкаясь на Лену, прижимающую к груди ворох своих вчерашних вещей.

И взгляд, которым она буравит меня из-под насупленных бровей, если бы мог, спалил бы дотла.

Лена пытается обойти меня, но я преграждаю ей путь, вновь зарабатывая гневный взгляд.

— Куда ты собралась?!

Она нахохливается, пыхтит через нос и отводит глаза, бубня себе под нос:

— Отойди.

Хочу взять ее за плечо, но она уворачивается, и я тут же закипаю.

— Че за херня, Лен? — развожу руки в сторону.

На меня она не смотрит. Дергает коленом. Еще немного — и ее волосы вспыхнут пламенем, как у диснеевского Аида.

— Просто дай мне уйти.

— Просто — не дам. Во-первых, я еще не трахнул тебя, а во-вторых, мои родители уехали без тебя.

— Ну значит, пойду пешком.

Снова порывается пройти мимо, но я предугадываю ее маневр, и Лена в ярости отшатывается назад, отпихивая от себя мои руки.

— Я сказала, что не останусь, какие у тебя проблемы?! — выпаливает она, сильнее сжимая мокрые вещи.

— Проблемы? — я чувствую, как раздражение обвивается вокруг моей шеи. — Ну я, блядь, не знаю. Может, ты мне скажешь, какие у

тебя

проблемы?

Я наклоняю голову вправо и влево, слышу хруст шеи.

Меня бесит внезапная смена настроения рыжей. И это одна из причин, почему я не хочу никаких гребаных отношений.

Вот этот, блядь, вынос мозга на хуй мне не сдался. Но сейчас я хочу сбросить напряжение, и она никуда, мать вашу, не уйдет.

— Проблема здесь одна, — оскаливается сучка, — ты. А теперь отвали!

Она пытается протиснуться и отпихнуть меня локтем, но я психую, выдергиваю ее мокрые шмотки, швыряю в сторону и поднимаю эту коротышку под мышки на уровень своего лица.

— А теперь объясни: в чем, черт возьми, дело?! Какая муха тебя укусила?

Лена царапает ногтями мои предплечья, тяжело дышит и одним взглядом укладывает на лопатки, будто, блядь, в этой девчонке живет демоническая сущность.

Мои глаза скользят по ее раскрасневшейся шее вниз и какого-то черта упираются во вздымающуюся грудь. И сука… я хочу зажмуриться, чтобы перевести дыхание, но горячая кровь уже хлынула в пах от вида сосков, просвечивающих сквозь прилипшую к ее сиськам МОЮ мокрую футболку.

Во всем виноваты ее гребаные невысушенные шмотки, которые она прижимала к себе, как обиженный котенок, блядь.

Мысли выбивает внезапный шлепок, моя голова дергается, а на щеке вспыхивает колючий след. Я медленно шевелю челюстью, перевожу взгляд и смотрю на разъяренного хомячка.

— И что это было?

— Сейчас еще получишь, придурок, если не поставишь меня на место!

И я, блядь, вам скажу так: она полна решимости выцарапать мне глаза, если это потребуется для достижения цели.

Я проглатываю рычание, вибрирующее в горле, и опускаю маленького психа на пол.

— Довольна? Может, теперь ты объяснишь, почему ты настолько злая сука?

Я получаю удар ее легкого кулачка в грудь.

— Ты серьезно такой тупой, что ничего не понял?!

___________

Девочки, в тг канале будет голосование по поводу объема и выхода новых глав в праздничные дни, присоединяетесь, ваше мнен к поможет мне выбрать более удобный формат.

Название канала: Маша Демина. Молодежные истории о любви.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

29.1. Я бомж в мире материнских чувств

В мою грудь прилетает второй удар, и в довесок к ее грубым словам этот удар ощутимее.

— В чем дело? Ты серьезно, Глеб? Ты повел себя как конченный урод!

Она толкает меня и напирает, будто, блядь, у нее есть против меня что-то побольше худенького тельца. И все же я отступаю от волн ее пылающего гнева.

Лена вскидывает руки и изо всех сил бьет еще, вынуждая меня поморщиться.

— Как ты мог быть таким грубым с ней?!

Ах вот оно что! Но мои мысли вновь разбегаются от очередного удара, и теперь мне приходится потереть свою грудь.

— Лена, блядь, следи…

— Заткнись! Заткнись, ясно? — она машет руками перед моим лицом. — Это тебе нужно было следить за тем, что ты говоришь! Ты причинил ей боль! Тупая гора мышц!

Она хочет влепить мне еще раз по лицу, но я уворачиваюсь.

— Тебе-то, блядь, какое дело? — выпаливаю я, тоже закипая от гнева. — Ты видишь эту женщину первый и последний раз, какая, на хуй, тебе разница, как я себя веду?!

Лена поджимает губы, ее подбородок дрожит, а глаза затуманивает блестящая влага.

Я думаю, что она вот-вот расплачется, и готов уже выпрыгнуть в окно, потому что не выдержу еще одну женскую истерику. Это же, мать вашу, настоящий ад.

Сделав глубокий тяжелый вдох, я примирительно выставляю ладони.

— Слушай, давай снизим градус…

Лена трясет головой, и одна слеза ускользает, но она злобно вытирает ее ладонью с щеки.

— Ты самый настоящий идиот, Глеб, — цедит она сквозь клацающие зубы. — Ты избалованный эгоистичный ублюдок! И ты не знаешь, — Лена хватает ртом воздух и добавляет сдавленно, с надрывом, — ты не знаешь, каким сокровищем разбрасываешься!

Она запускает руки в волосы, прикрывает веки и шумно втягивает носом воздух, а потом я слышу ее полный отчаяния голос…

— Ты дурак, Глеб… — Лена открывает глаза, и из них вырываются две крупные капли. Блядь. В груди змеей скручивается дискомфорт от того, какой слабой я ее вижу. Это непривычно. — Ты даже не представляешь… У тебя замечательная мама…

Лена разводит руки в стороны и подавляет истеричный смешок.

— Да… да о такой матери я могла бы только мечтать! А ты ведешь себя со своей как неблагодарная скотина! Ты не имел права так обращаться с ней! Не имел права выгонять ее! Она так… так любит тебя! Неужели ты не видишь этого? Да я бы… Я бы все отдала…

Ее большие глаза блестят от новых слез, и мне хочется, чтобы они исчезли.

— Я бы все отдала, чтобы моя мать так же смотрела на меня, замечала меня! Чтобы она заботилась обо мне, переживала и терпела все мои выходки, но у меня ничего такого нет и не будет! Я долбанный бомж в мире материнских чувств! Потому что моя мать — алкоголичка, которой абсолютно плевать на то, как живет ее дочь! Что она ест. Что чувствует. И где она вообще существует!

Лена пытается сдержать рвущиеся рыдания, прижав ладонь ко рту.

Зажмуривается и быстро-быстро дышит, пока я стою в полнейшем ахуе.

Она резко распахивает глаза и тычет в меня дрожащей рукой.

— Но ты не знаешь, о чем я говорю, потому что твоя мать — лучшая из матерей! А ты… ты, Самсонов, просто зажравшийся мудила! Ты разбрасываешься самым драгоценным, что вообще может быть! Она любит, любит тебя, а ты отталкиваешь ее и разбиваешь ей сердце! Как ты можешь быть… как ты…

Лена замахивается, чтобы ударить меня, и на этот раз я не уворачиваюсь, но вместо удара она прижимается лицом к моей груди и, сдавшись, начинает рыдать в голос.

Мое горло дергается от странного ощущения, руки безвольно висят вдоль тела, а Лена впивается ногтями мне в талию, мышцы сокращаются от острых уколов под кожу, но в остальном я стою неподвижно.

Горло дерет ком: ее слова в моей душе устроили целый Армагеддон, пока горячие слезы замерзают на моей груди.

А я только сейчас нахожу силы поднять руку и прижать рыдающую Лену ближе к себе. И только сейчас, обнимая эмоционально вымотанную девушку, чувствую, как мое сердце долбит о ребра.

Я подхватываю Лену на руки и выхожу с ней из спальни, спускаюсь на первый этаж. Мамы нет, как и машины отца во дворе, и я очень надеюсь, что она уехала раньше истерики Лены.

Не выпуская свернувшуюся калачиком на моих руках девушку, я сажусь на диван и тупо баюкаю ее, пока она истерика не начинает угасать.

— Ты хочешь поговорить об этом?

Она жалобно икает и качает головой, пряча лицо на моей шее.

— Не… не знаю…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 30. Дохлые тараканы

Я не хочу говорить.

Потому что и так рассказала слишком много личной информации, которая абсолютно точно не должна была попасть к этому мудаку.

Пускай он и сыграл роль долбаного спасательного круга.

Я знаю, что позже я пожалею обо всем, что вывалила ему. И этот самый спасательный круг утянет на дно или вовсе затянется вокруг шеи удавкой.

Я, должно быть, самая настоящая дура, раз преподнесла ему своих полудохлых тараканов на блюдечке. Но почему-то мне сейчас плевать на последствия.

Быть может, я нуждалась в этой встряске? И, возможно, этот человек самый идеальный кандидат, потому что он не будет меня жалеть и просто с особо извращенным удовольствием сожрет мое подношение?

Медленно трусь носом о его гладкую и вкусно пахнущую кожу, по необъяснимой причине нуждаясь в телесном контакте. По той же необъяснимой причине я чувствую себя слишком комфортно и защищенно в сильных руках этого засранца. Вместо того чтобы злиться на него.

Сейчас у меня нет на это сил. Я похожа на раскуроченную землю, которая только что пережила чудовищное цунами. А цунами всегда плевать на то, какие разрушения оно оставило после себя.

И только поэтому мне не должно быть комфортно рядом с Глебом.

Сейчас я как никогда уязвима среди обломков защитных стен, которые возводила достаточно долго, чтобы они могли сдержать все внутри меня.

Все мои глупые комплексы неполноценности и детские обиды, перебравшиеся во взрослую жизнь.

Но сегодня что-то пробило трещину. За ней появилась еще одна и еще. Они расползались стремительно, мелкой паутиной, а потом все рухнуло в одночасье от ударной волны, которая безжалостно опустошила меня.

Плотину прорвало.

Внутри осталась пугающая пустота.

Мое тело еще содрогается от утихающих рыданий, пока я зачарованно смотрю, как остатки слез скатываются по жилистой шее Самсонова вниз.

Шероховатая ладонь забирается под футболку и мягко сжимает талию.

Затаив дыхание, я ощущаю взбунтовавшийся ворох мурашек, которые обжигают каждый миллиметр моей кожи и вызывают дурацкие ощущения.

Но эти глупые ощущения тут же разлетаются на сотни осколков, когда большая ладонь сжимает мое левое бедро и вдавливает в Самсонова так, что правое встречает его полутвердую эрекцию.

Эсми Каллен всеблагая! Он сейчас серьезно?

— Перестань плакать, Карамелька, — его губы и теплое дыхание шевелят волосы на моей макушке. — Иначе я не смогу тебя трахнуть.

Шмыгнув носом, я отстраняюсь от его шеи и впиваюсь прищуренным взглядом в красивое высокомерное лицо.

— Ты омерзителен! — шиплю я сипло и отталкиваюсь от его груди, чтобы встать, но этот говнюк впивается пальцами одной руки в мои бедра, а второй — в талию, удерживая на месте.

— Так-то лучше, — ухмыляется засранец и наклоняет голову, чтобы темные пряди волос небрежно упали ему на лоб.

— Как ты можешь думать о сексе сейчас, после всего?

Он хрипло усмехается.

— Я предложил тебе поговорить, но ты отказалась.

Я едва не закатываю глаза.

— Мм, и ты не придумал ничего лучше, чем предложить в качестве утешения свой член?

Быстрыми движениями я вытираю влажные щеки.

— Почему бы и нет? Он проверено улучшает настроение.

Ну да. Ну да. Другого ответа и быть не могло.

— Что?

Я сдвигаю брови.

— Что?

— Ты фыркнула. У тебя какие-то сомнения?

Моя грудь несколько раз дергается от неровного вздоха.

Я облизываю распухшие и пересохшие от рыданий губы.

— Может, я тебя удивлю, но я вообще не думаю о твоем члене.

Какая наглая ложь. И, конечно же, этот мудак не верит ни единому слову.

Его глаза скептически сужаются.

— Да ну?

Я как можно равнодушней пожимаю плечами.

— Да.

Его ладонь, сжимающая талию, неспешно перемещается на затылок, и мое дыхание становится поверхностным.

Самсонов приближает мое лицо к своему, пока наши губы не оказываются в миллиметре друг от друга.

— Жаль, что я не могу похвастаться тем же. —

Господи!

— Потому что вкус твоей киски все еще танцует на моих губах.

Из меня вырывается вздох, и я сжимаю бедра, чтобы заглушить тупое чувство, ударившее вниз живота.

Он издевается надо мной?

Сердцебиение учащается от глупого предвкушения, и мне требуются все усилия, чтобы притвориться беспечной.

— Сочувствую тебе.

И снова эта самодовольная улыбка короля.

— Ты можешь делать это, пока я буду трахать тебя.

Мою грудь ошпаривают грязные слова, точно языки пламени на коже. И мне приходится защищаться от этих раздражающих ощущений.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты не будешь меня трахать, потому что я зла на тебя!

Мои ногти врезаются в кожу на его предплечье, но ему, похоже, все равно.

Глеб лениво дергает уголком губ, поглаживая большим пальцем мою шею.

— Ну я тоже зол на тебя, — он пожимает плечом. — Не понимаю, чем это мешает. Мы можем злиться друг на друга, пока будем трахаться.

Мое лицо искажается в гримасе.

— Ты ужасен, знаешь, да?

Самсонов вскидывает бровь, проводит пятерней по своим волосам. Взъерошивает их и снова возвращает свою теплую ладонь на мое бедро.

— Я ужасен лишь в том, что хорош собой, чрезвычайно богат и просто находка для женщин.

Я вздыхаю, качая головой.

— Скромность явно обошла тебя стороной.

Я похлопываю его по груди и намереваюсь встать, но Глеб усиливает хватку на моем затылке.

— Ты слишком много болтаешь, рыжуля. И прекрати уже пытаться сбежать от меня, — заканчивает он с намеком на угрозу.

— Спасибо, что вытерпел мою истерику с достоинством, но у меня нет настроения на секс. Позвони какой-нибудь своей подружке, я думаю, тебя выручит любая.

Мне хочется вырвать свой язык и выбросить его подальше, но сегодня я и так была достаточной размазней, чтобы забирать глупые слова обратно.

Глеб внимательно смотрит мне в глаза, и я надеюсь, он не видит меня насквозь. Его ладонь перемещается на мой подбородок, тяжелая хватка вызывает странный прилив в животе, и мне становится хуже, когда он ласково проводит большим пальцем по моей щеке.

— Хочешь, чтобы я позвонил другой?

Мое дыхание становится тяжелым. Я как можно крепче сжимаю зубы, чтобы изо рта не вырвалась еще какая-нибудь глупость.

— Мм? — Глеб проводит носом по моему виску, и его горячий шепот царапает кожу: — Хочешь, чтобы я ласкал и прижимал к себе другую?

__________________

Только сегодня выгодная цена на огненную парочку Багировых

Глава 31. Я ненавижу Багирова

Я едва могу сосредоточиться на его словах, да и вообще соображать, охваченная жаром дразнящей близости.

Но когда прикрываю глаза и представляю, что эти руки будут ласкать не мое тело, эти губы будут шептать грязные пошлости не мне, и на этих коленях будет сидеть та самая блондинка, чувство ревности захлестывает с головой, и я… ну я немного злюсь.

В первую очередь на себя, потому что, когда я цепляюсь за его шею, пересаживаюсь на колени лицом к лицу и заглядываю в возбужденные глаза Глеба, мне приходится признать свое поражение.

— Нет! Я не хочу этого!

Я пытаюсь выровнять дурацкое дыхание, находясь так близко, что мой нос касается кончика его, но это сложно, особенно учитывая, что теперь я сижу прямо на твердой выпуклости.

Кривая ухмылка двигает губы Самсонова в сторону, и мне хочется стереть это самодовольство хорошей пощечиной, но почему-то я этого не делаю.

Я чувствую, что должна попытаться еще раз выразить свой протест, чтобы спасти остатки своей гордости, которую я сама же и подставила под удар.

— Трахаться я с тобой не буду.

Это выходит немного не так, как я планировала, потому что из-за пульсации в клиторе от трения с его эрекцией, мой голос похож на жалобный писк.

Мы встречаемся взглядами, и я вижу коварство и безрассудство в его глазах, а потом по моим нервам расползаются маленькие жалящие искорки.

— Я не смогу тебя трахнуть, милая. Но не из-за твоей нелепой лжи, а потому что, к твоему сожалению, у меня нет презика.

Я краснею. Чувствую это по горящим ушам.

— Вау, — давлюсь смешком. — Спасибо за заботу, моя вагина не пережила бы весь твой послужной список.

Глеб запрокидывает голову и разражается глубоким низким смехом. Блядь. И внезапно мне становится наплевать на все, что я говорила ранее и… ну… мне вдруг хочется поцеловать его.

Я смотрю, как сокращаются его грудные мышцы, как дергается его кадык… Отсмеявшись, Глеб возвращает ко мне демонический взгляд и утягивает на самое дно своих глаз.

— Но я могу предложить тебе другой вариант.

— И какой же?

Нет! Черт возьми! Нет! Я не это должна была сказать, но Глеб уже облизывает губы, оценивающе оглядывая мое тело в своих обносках.

— Для начала нам надо избавиться от этого.

Я не успеваю понять, о чем он.

Глеб толкает меня на диван и резким движением стягивает с меня штаны. Это выходит больновато, учитывая, что я их как следует затянула, но я почти не обращаю внимания на жалящие ощущения на коже, вновь оказавшись перед ним обнаженной с распростертыми ногами.

Глеб смотрит на мои губы — вовсе не те, что на лице, заставляя задыхаться от одного взгляда его опасно потемневших глаз.

С запозданием я свожу бедра вместе, но Глеб тут же хмурится, а его бицепс угрожающе напрягается, когда он по-хозяйски вставляет руку между моих ног и снова раздвигает их.

— Поздновато для стеснений, не находишь?

Я тяжело сглатываю и отвечаю сухо:

— Нет.

И мой следующий неровный вдох превращается в крик, потому что Глеб подхватывает меня под задницу и возвращает к себе на колени.

Теперь, находясь обнаженной в самом чувствительном месте, трение о грубую ткань его штанов вызывает в моем теле легкую дрожь.

Не отрывая от меня взгляда, полного недобрых намерений, Глеб просовывает между нами руку, и в следующее мгновение я опускаюсь на гладкую горячую штуковину, не сразу соображая, что эта штуковина — его твердый длинный член.

Я резко хватаюсь за широкие плечи.

Мой рот распахивается, и эта реакция вызывает у Глеба легкую ухмылку.

— Надеюсь, теперь ты будешь держать свой рот закрытым, когда речь будет идти о моем члене. За исключением, если вдруг захочешь пососать его.

Эхо от грязных грубых слов сталкивается с горячим ощущением от соприкосновения клитора с его плотью.

Я должна огрызнуться или хотя бы попытаться принизить самомнение Самсонова, но тяжело соображать, когда большие теплые ладони сжимают ягодицы и совершают поступательные движения моими бедрами, чтобы киска скользила по твердой длине.

Сердце замирает и забывает, что должно биться. А потом шлепок по заднице обрывает мой резкий вздох дрожащим оханьем.

— Давай, милая, я не буду делать всю работу за тебя.

След от его ладони расцветает жаром на коже и горячей волной опускается к моему клитору.

И даже если бы я не хотела ему уступать, мое тело этого хочет, и оно шлет мой затуманенный мозг к черту.

Крепче сжав плечи Глеба, я двигаю бедрами вверх-вниз, и, когда задеваю комочком нервов головку его члена, мы оба выгибаемся, хватка на моей заднице усиливается, и мы стонем.

Боже.

Я чуть подаюсь вперед, упираюсь ладонями в спинку дивана и начинаю уверенней скользить по его члену, чувствуя, как какое-то неконтролируемое чувство захватывает все внутри и требует еще и еще.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я вырабатываю свой темп — медленный, чтобы распробовать каждую нотку порочного удовольствия: пока я на самом горячем парне, о котором мечтает любая девушка, пока моя киска скользит по его эрекции без какой-либо преграды, пока мы задыхаемся нос к носу и ни на секунду не отрываем друг от друга взглядов, кроме мгновений, когда мои глаза закатываются от наслаждения, которое делает меня настолько влажной, что я чувствую эту влагу на внутренней поверхности своих бедер.

Я пытаюсь дышать размеренно, но воздух вокруг нас слишком быстро становится густым и горячим. Внизу живота начинает искрить, будто кто-то точит камень о камень, ощущения настолько яркие, что близки к насилию над собой — я не могу с ними справиться. Не могу заглушить или отсрочить приближающийся оргазм.

Кровь стучит в ушах, все тонет в каком-то вязком тумане, сквозь который я слышу приглушенное ворчание Глеба:

— Я чертов мазохист.

Его головка останавливается напротив моего входа, и это отрезвляет хоть ненамного. Потому что, если он сейчас войдет, то просто разорвет меня своей штуковиной для пыток.

Мы замедляемся и замираем в таком положении, его головка чуть надавливает на мои складки, а большие пальцы на заднице успокаивающе поглаживают кожу, будто Глеб раздумывает над тем, чтобы забыть об отсутствии презерватива, но потом грубо сжимает мои бедра и сдвигает мою киску к основанию члена, и теперь тот оказывается зажат между нашими животами.

Самсонов роняет сдавленный смешок и качает головой.

— Думаю, мой член без защиты не переживет твой послужной список, — возвращает он мне мои же слова, переделанные на свой лад, и капелька разочарования обжигает сердце.

Но Глеб отвлекает от этого, одним движением срывая с меня футболку и бесцеремонно набрасываясь ртом на грудь, будто пытается заглушить свой облом.

Я распахиваю рот в немом крике. Новые ощущения затягивают удавку на шее и лишают возможности нормально дышать.

— Блядь, эти сиськи — мое любимое лакомство, — бормочет он со стоном и подключает свой дерзкий язык.

Этого достаточно, чтобы его обидные слова растворились в жидкой лаве, которую он запускает во мне, агрессивно посасывая мои соски по очереди.

И с каждым жестким облизыванием ареолы, безумным покусыванием и посасыванием моей груди, словно он поклоняется ей, как какому-нибудь идолу, я начинаю снова приближаться к точке кипения.

Пальцы Самсонова утопают в моей коже — так сильно он сжимает мои бедра и двигает ими в нужном ритме, заставляя мой клитор пульсировать с каждым новым трением все больше и опасней, чем раньше.

Ощущения нарастают, сводя меня с ума… я так близка к тому, чтобы кончить, пока трусь об его член и пока он поедает мою грудь с гортанными стонами. Так близко…

Но потом я слышу хлопок дверью и знакомый голос, превращающий мое тело в камень.

— Смайл, тащи сюда свою задницу!

Багиров, господи, что он…

Я запрокидываю голову и проглатываю стон, оттого что Глеб прикусывает мой сосок с неодобрительным рычанием:

— Не останавливайся.

Сжав мои бедра, он возобновляет движение, в котором мы оба нуждаемся, но не когда,блядь, его друг переступил порог дома. И, судя по голосам, не один…

Черт, как я могу не остановиться? Он серьезно? Я же голая!

— Глеб, — умоляю я шепотом, но позволяю ему снова разжечь огонь внизу живота. — Нам нужно… Господи… Глеб… я… — я зажмуриваюсь и сдавленно выдыхаю, ощущая себя так близко к цели, что едва не взрываюсь.

— Блядь. Я ненавижу Багирова, — сдавленно шепчет Глеб и, оторвавшись от моих сисек, прижимается к моему лбу своим.

— Они приближаются, — я всхлипываю, и мое дыхание замирает, потому что я почти… Господи…

Я слышу низкое раздраженное рычание Глеба, прежде чем он рявкает во все горло:

— Если ты, блядь, сюда зайдешь, это будет последнее, что ты сделаешь, мудак!

Мне достаточно резкости в его голосе, чтобы выгнуться и задрожать от обрушившегося оргазма, сквозь который я слышу протяжное мучительное шипение, а затем чувствую, как живот окропляют горячие капли. И я не успеваю опомниться, как Глеб затыкает мне рот поцелуем, заставляя проглотить его низкий грубый стон.

Глава 32. Тасманский дьявол

— Да пусти ты меня! Он явно с ней что-то делает!

Как сквозь толщу воды я слышу взволнованный голос подруги и распахиваю тяжелые веки, а глаза тут же расширяются от испуга.

Осторожно поднимаю голову, застигнутая врасплох присутствием Алисы, но не нахожу в Глебе и намека на панику, которая распространяется у меня в груди.

Вместо этого вижу расслабленное выражением на лице Самсонова и прикрытые глаза. Будто моя подруга и не пытается сейчас прорваться сюда, как тасманский дьявол.

— Лена? Ты в порядке?!

— Скажи ей, — тихо произносит Глеб с ленивой ухмылкой на губах.

— Ч-что? — растерянно выдыхаю я.

— Скажи, что ты в полном порядке.

Я отталкиваюсь от его груди и уже собираюсь огрызнуться, но вздрагиваю от прикосновения пальцев, которыми он начинает размазывать по моему животу уже почти прозрачные капли.

— В следующий раз я хочу измазать своей спермой твою вредную задницу.

Не в силах дать ответ на такую пошлость я, как завороженная, слежу за его движениями на моем подрагивающем животе, заторможенно перевожу взгляд на такой же, как и его хозяин, блаженно расслабленный член, лежащий на подушке из твердых кубиков пресса. На головке еще виднеется белесая капля нашего грязного удовольствия.

И только после этого я соскакиваю с колен Глеба и, судорожно собрав валяющиеся вещи, натягиваю их, мысленно обещая себе, что смою его семя при первой же возможности.

Глеб все в той же ленивой манере упаковывают полутвердый член в штаны и раскидывает руки на спинке дивана, бросая на меня взгляд кота, обожравшегося сметаной. С этой его самоуверенной ухмылкой победителя, блистать которой не мешает даже бледнеющий синяк под глазом.

Я же чувствую себя шаровой молнией, которая вот-вот начнет отскакивать от стен в поисках выхода. Потому что мое блаженство от оргазма длилось ровно до того момента, как я поняла, кто нас решил прервать.

— Смайл, блядь! Мне сейчас выцарапают глаза!

— Какого черта ты на его стороне?! Пропусти меня! Илай! Там моя подруга!

Я в ужасе смотрю на Самсонова, тяжело сглатываю и не знаю, как лучше поступить, потому что я, мать вашу, растеряна, а мой клитор до сих пор пульсирует, напоминая о недавнем оргазме.

Встреча с подругой предполагает вопросы, к которым я абсолютно точно не готова, как и к тому, чтобы делиться с кем-либо подробностями сегодняшней ночи и дня. Даже с Алисой.

Но я все равно заставляю ноги сдвинуться с места и выхожу из гостиной в кухню.

Именно там гора по имени Багира удерживает своего маленького дьяволенка, который проклинает его за то, что он оставил меня здесь прошлым вечером.

— Лена, — выдыхает она ошарашено и прекращает бороться со своим женихом, затем высвобождает руки, бросает на Илая гневный взгляд и топает ко мне. В последнее время она слишком нервная, но я списываю это на предсвадебный мандраж. — Что с твоим лицом? Ты плакала?! Что он натворил? Клянусь тебе, я убью его, Любова! — она начинает осматривать меня, будто я хрупкая стеклянная фигурка. — Он сделал тебе больно? Что на тебе надето?

— Я… эм…

— Ему пиздец. — Алиса закрывает рот ладонью и поворачивается к Багирову. — Вот видишь, до чего ты меня довел? Я матерюсь как сапожник!

— Детка…

— Нет, Багиров! Не деткай мне! У нас завтра свадьба, я и так вся на нервах, потому что ничего не успеваю! А ты еще лишил меня подружки невесты на целый день! Да я всю ночь не спала, потому что ты оставил мою подругу у пьяного мудака! Я места себе не находила и не зря, ты посмотри на нее… что он с ней сделал?!

— Разве что довел до оргазма, — раздается за моей спиной бас Самсонова, и я отскакиваю в сторону. Прижимая ладонь к груди, где грохочет сердцебиение, замечаю его в проеме арки в одних спортивных штанах, низко сидящих на крепких бедрах, и то, как лениво он почесывает свой безупречный пресс. — Ты не сбилась со счета, Рыжуля?

Мое сердце сжимается до крошечных размеров.

Горло дергается.

Дыхание прерывается.

Выпучив глаза, я моргаю, пребывая в дичайшем шоке. Он сейчас серьезно вот так просто раскрыл все карты?

— О чем он говорит, Лен?

Я медленно перевожу взгляд на Алису, на лице которой столько же негодования, сколько и в моей голове.

— Нет, я понимала, что он нравится тебе, но…

Я пренебрежительно машу рукой.

— Спасибо за твою заботу, Алис. У меня все нормально, и Глеб не сделал ничего плохого. — Прочищаю горло. — Но, может, мы уже поедем?

Господи, жар мгновенно опаляет щеки. Я сейчас описаюсь от неловкости. Какого черта я веду себя как размазня?

Алиса приподнимает брови и окидывает меня скептическим взглядом.

— Эм-м, боюсь спросить, где твоя одежда?

Открываю рот, но не успеваю ничего ответить — снова басит Самсонов:

— Она в моей комнате. Мокрая. У кровати валяется.

Алиса хмурится. Ее взгляд мечется от меня к Самсонову и обратно. А потом она в недоумении вскидывает руки:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Какого черта между вами происходит?!

Потом мотает головой.

— Нет, я сейчас слишком взбешена для подобных разговоров, и нет времени, потому что нам нужно ехать выбирать букет невесты, — она смотрит на меня, — и для этого нужна моя единственная подруга! — Теперь она переключает внимание на Самсонова. — Но имей в виду: если ты обидишь мою девочку, я оторву все твои причиндалы и скормлю их голодным псам на улице!

Глеб изображает муку и прикладывает ладонь к паху в защитном жесте.

— Ты слишком груба к моим парням.

Алиса делает шаг к Глебу и вздергивает подбородок.

— Твои парни в твоих руках. Если ты так за них переживаешь, подумай несколько раз, прежде чем лезть к моей подруге. Иначе будь готов к последствиям, которые я тебе устрою!

Господи, Алиса действительно в бешенстве.

Но ее желание защитить меня вызывает теплое бурление в груди, и я хочу задушить ее в объятиях. Она должна быть награждена медалью лучшей подруги!

И, скажу вам, угрозы действуют на Самсонова, потому что он бросает беспомощный взгляд на Багирова, которого, по-моему, единственного забавляет вся эта ситуация.

Илай приближается к нам и притягивает Алису к себе.

— Детка, сбавь обороты. У Смайла и без твоих угроз дерьма по горло.

— Ну, знаешь ли, он сам источник своих проблем. Как видишь, ему проще бухать и прятаться от них. По-моему, тебе больше дела до его будущего, чем ему самому.

Алиса выбирается из объятий жениха и подходит, чтобы взять меня за руку и повести к выходу.

— Эй, это будет второй костюм, который ты у меня стащила!

Оглянувшись, бросаю на Глеба хмурый взгляд.

— Это второй раз, когда ты испортил мои вещи. Так что…

Я спотыкаюсь и падаю на подругу, которая начинает нервно смеяться, прижатая моим телом к стене. А потом смех становится горьким: я вижу, как у Алисы начинает дрожать подбородок.

— Эй, ну ты чего?

Я привлекаю ее к себе, и она прячет лицо на моем плече.

— Я не знаю, это все нервы… мне так страшно, — шепчет она. — И я так злюсь на Багирова из-за того, как он с тобой поступил.

Я глажу подругу по спине. На самом деле, вчера я и сама на него злилась, но сегодня почему-то не думаю об этом.

— Да перестань, все нормально. Слышишь? Нашла из-за чего расстраиваться.

— Нашла, — шепчет обиженно.

Я не могу сдержать улыбки, потому что это так мило! Правда. Наверное, кроме Алисы и нет никого, кто будет переживать за меня.

— Я ездил к твоему отцу, — улавливаю краем уха разговор парней, и от меня не ускользает, как меняется лицо Глеба.

Оно становится мрачнее тучи.

— На хуя?

— На хуя?! — Багиров раскидывает руки в стороны. — Я не хочу видеть, как мой друг херит свою жизнь.

— На хуя ты к нему ездил?! — громче басит Самсонов, и Алиса отрывается от моего плеча. Она шмыгает носом и устремляется к этим двоим, между которыми накаляется обстановка.

— Я попросил у него помощи. Чтобы он все исправил. Потому что его сын без хоккея загнется…

— Ах ты ж ублюдок! — Глеб в одно мгновение оказывается рядом с Илаем и яростно тычет в него пальцем. — Ты знаешь, что мне ни черта от него не нужно, и сделал все это за моей спиной?! Я сам, мать твою, решу свои проблемы!

Но Глеб не успевает поднять сжатый кулак. Алиса втискивается между ними и толкает его в грудь, ощетиниваясь как волчица:

— Не смей его трогать, Самсонов! Если на наших свадебных фотографиях у моего мужа будет хоть одна царапина, я разошлю во все СМИ, что ты подцепил сифилис!

Глеб морщится.

— Ты не сделаешь этого.

— Сделаю, еще как сделаю, если ты продолжишь быть такой неблагодарной задницей, ясно?

Твой

друг поговорил с

твоим

отцом ради

твоего

же благополучия, потому что знает: сраная гордыня задавит твои истинные желания. Так что рекомендую не разбрасываться людьми, которые искренне переживают за тебя и хотят только лучшего. И после нашей свадьбы ты соберешь силу воли, которая есть у каждого спортсмена, поедешь к отцу и начнешь расхлебывать кашу, которую сам заварил! Ясно?

Воцаряется тишина.

Багиров притягивает свою разъяренную женщину к себе и целует в макушку с гордым бормотанием: «Моя девочка».

Затем Алиса разворачивается, собственнически целует Илая в губы и отстраняется, глядя на него как гребаный командир:

— У тебя есть пять минут встряхнуть мозги другу и напомнить ему о нашей свадьбе. Мы с Леной будем в машине.

Багиров отдает честь своей женщине, и она, довольная собой, идет ко мне, чтобы утянуть наконец на улицу.

И, конечно же, мы сидим в машине дольше пяти минут. Алиса увлечена перепиской с фотографом. А я… я изредка кошусь на дом, надеясь увидеть, что происходит внутри.

Телефон в руках Алисы дилинькает, и она принимается читать какую-то статью в мессенджере.

— Лен, тут…

Под статьей есть видео. И с заднего сиденья отлично видно, что это за видео.

Темнота. Улица, освещенная фонарями и неоновой вывеской того самого паба. Толпа парней, среди которых Глеб с ссадиной под глазом и Салахов, у которого уже разбита губа.

Я вытягиваю шею, как жираф, чтобы лучше рассмотреть экран со своего места.

Алиса включает громкость, и я слышу знакомый голос:

— Испугался, что я трахну твою рыжую шлюшку?

Глеб подходит так близко, что их вздымающиеся груди соприкасаются.

— Закрой пасть, — грохочет Самсонов.

— Или что? — язвит Салахов. — Еще раз ударишь?

— Именно это я и сделаю.

— Эй чуваки, завязывайте…

— Пусть разберутся…

— Ты слишком напряжен, Самсонов, рыжая шлюха плохо отсосала тебе в туалете? Надеюсь, ты ничем не наградил ее славный ротик — не хочу трахать грязь…

Это последнее, что говорит Салахов, потому что Самсонов заглушает все посторонние звуки утробным ревом и глухим ударом, достаточно сильным, чтобы голова противника опрокинулась с брызгами крови…

Но Глеб на этом не останавливается, хватает Салахова за кофту и снова пускает в ход кулаки, только на этот раз соперник отвечает — и они, сцепившись, падают на землю, а я зажмуриваюсь и откидываюсь на спинку сиденья.

— Выключи…

Мое дыхание тяжелеет.

В груди остро колет.

Он сделал это из-за меня?!

Глава 33. Горько!

Я говорила, что в последние дни Алиса была нервная, но до сегодняшнего утра, на самом деле, я еще не знала значения слова «нервная».

Во-первых, она выперла Илая ночевать к Самсонову, весьма опрометчиво, зная, какой Глеб бабник и любитель вечеринок. Но, возможно, с этим умыслом она и отправила туда свою пантеру, чтобы тот проконтролировал свидетеля. На его счет Алиса особенно переживала, потому что слишком готовилась к этому дню и, даже отсутствие такого пиздюка, как Смайл, разбило бы ее сердечко.

Ну а во-вторых, она спала сегодня со мной, и я чувствовала себя подушкой, ее любимой подушкой, в которую она ревела, уже скучая по Багирову, пока не захрапела.

Утром лучше не стало. Алиса была в таком раздрае, что даже не смогла сварить кашу ребенку. Благо у Царевича была я, и он не остался без завтрака.

А чуть позже приехала наша общая спасительница баба Люся и, конечно же, Алиса разрыдалась прямо у нее на груди. А потом еще раз у зеркала, когда увидела свои отекшие глаза, за пятнадцать минут до прихода визажиста.

В ход пошли все эти чудо-масочки и массаж замороженными огурцами. И общими усилиями мы добились просто невероятной красоты.

Надо было зафоткать лицо Багирова, когда он увидел свою любимую Ведьму в обличье самого настоящего ангела: в белоснежном длинном платье, с пшеничными мягкими локонами и великолепным макияжем, так идеально подчеркивающим ее природную нежность, с большими голубыми глазами. Даже сквозь фату я видела стоящие в них слезы, которые не смогла сдержать даже я в момент благословения их бабой Люсей с иконой в руках.

Я плачу и сейчас, сидя в зоне для гостей и наблюдая с платком в руках, как моя малышка стоит в подвенечном платье, держа за руку своего мужчину, который будет оберегать их семью до конца.

— Илай и Алиса, обменявшись согласием, вы объявили о своем серьезном намерении быть вместе на протяжении долгих лет, которые подарила вам судьба, — торжественно произносит регистратор. — Обменяйтесь кольцами в знак своей любви, пусть они напоминают вам, что ваши чувства бесконечны.

И тут мы с бабой Люсей, держась за руки, одновременно подносим платки к глазам и промокаем слезы, когда под праздничную музыку с подушечкой с обручальными кольцами топает наш маленький Царевич в точно таком же смокинге, как у Илая, только мини-версии.

Илай присаживается на одно колено, и я удивляюсь, что не раздается треск разорванных швов от того, как на горе мышц натягивается пиджак.

Он улыбается сыну, целует его в макушку и забирает кольца, вновь вырастая над Алисой, которая с трудом сдерживает порыв разрыдаться, но мы с бабой Люсей делаем это за нее, чуть ли не в голос. И плевать мне на смешки сидящего сзади Самсонова. Я вообще сегодня настолько увлечена Алисой и Багировым, что практически не замечаю его на удивление тихого присутствия.

Думаю, столь приличное поведение — настоящий подарок для моей подруги в день ее свадьбы.

Царевич, сделав дело, бежит к любимой бабуле, тряся в воздухе подушечкой для колец и улыбаясь во весь рот.

Баба Люся лишает мою руку своей теплой ладони, помогая маленькому сорванцу забраться ей на колени.

— Объявляю вас мужем и женой! Можете поздравить друг друга.

И тут я вскакиваю с места и, хлопая в ладоши, кричу трижды:

— Горько! Горько! ГОРЬКО!

Багиров обхватывает большими татуированными ручищами миниатюрное лицо Алисы и срывает вздох с ее губ чувственным поцелуем.

Я бы даже сказала: слегка неприличным, но таким завораживающим, что я сама задерживаю дыхание, сложив руки на груди.

Настолько зачаровывают эти двое, что становится до жути тоскливо: хочется однажды и самой ощутить себя такой же нежной девочкой в руках сильного мужчины. Который будет вести, а ты будешь следовать за ним, не боясь провалиться под лед. Который не будет замечать никого, кроме меня. Для которого я стану целым миром.

— Сядь, Карамелька, — раздается возле моего уха хриплый шепот, и я, подпрыгнув от неожиданности, оглядываюсь и встречаюсь нос к носу с Самсоновым.

Он ухмыляется, и я запоздало чувствую, как его пальцы осторожно подцепляют юбку платья и чуть оттягивают вниз.

— Я не могу сосредоточиться ни на чем другом, кроме твоей задницы.

А потом он как ни в чем не бывало падает на свое место, и я делаю то же самое, только немного заторможенно из-за его наглости. Ему даже баба Люся и ребенок не помеха. Кошмар какой-то.

Я ерзаю на стуле и украдкой поглядываю на бабу Люсю, которая смотрит исключительно на нашу парочку. И у меня есть время унять жар на щеках.

После бракосочетания и небольшой семейной фотосессии Самсонов как свидетель берет на себя заботу отвезти бабу Люсю с Царевичем домой. А я с Алисой и Илаем еду на праздничном лимузине «Хаммер» на их сольную фотосессию в арт-пространстве, где буду хлопотать над ними, если вдруг понадобится что-то подправить, хотя такое вряд ли вообще возможно.

Они… они идеальные.

Еще и во всем этом неоновом свете, создающем впечатление визуальной сказки и мистического мира.

Но из-за эмоциональности Алисы мне постоянно приходится колдовать над ее макияжем.

Когда Самсонов возвращается, фотосессия уже подходит к концу, и мы вчетвером садимся в лимузин. Хлопок шампанского, и наши с Алиской визги — первое, что раздается в просторном салоне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Давайте! Давайте! Берите скорее. — Илай быстро вручает бокалы, а Самсонов ловко наполняет их игристым с волшебными пузырьками.

— За Багировых! — кричит он гортанно, и мы звонко чокаемся. Чувствуя потребность в небольшом опьянении, я сразу выпиваю шампанское до дна и прикрываю веки, позволяя напряжению от переживаний немного притихнуть.

Но открываю глаза, когда чувствую, что мой бокал снова тяжелеет.

— Твихард сегодня пьет за всех? — усмехается Багиров и делает небольшой глоток. Алиса прижимается к нему, отставляя недопитый бокал на специальную подставку.

— Имею полное право, — подмигиваю ему и отпиваю еще. — Я за последние двадцать четыре часа натерпелась.

Алиса хихикает.

— Ты лучшая, — она шлет мне воздушный поцелуй. — Но не переборщите, я не хочу, чтобы подружка невесты оставила меня раньше времени.

Я наигранно хмурю брови, поднимаю бокал и, следуя примеру подруги, отставляю его в сторону.

Шампанское уже сделало свое дело: я чувствую это приятное расслабление, раскатывающееся по телу, как маленькие пузырьки игристого, и устраиваюсь поудобнее, поправляя короткую юбку платья неоново-розового цвета.

Празднование состоится в загородном клубе. Туда нам ехать час, и весь этот час я пытаюсь игнорировать грязные взгляды Самсонова, когда он перестает делать вид, что меня нет.

Глава 34. Токсикоз и любимый чизбургер

Лимузин паркуется на территории коттеджа, который стоит на еловом берегу сказочного озера, вот только этот прекрасный живописный вид имеет свои недостатки.

Едва джентльмены помогают нам выбраться из машины, нас пронизывает наидичайший ветер, превращая наши с Алисой укладки в черти что — две версии прически «Я у мамы дурочка». Я молчу про холод, пробирающий до костей.

И если принцессу Алису поднимает на руки ее мрачный принц, то мои дрожащие ножки на шпильках, которые я уже ненавижу всей душой, должны справиться сами. А по мелкому гравию, знаете ли, это то еще удовольствие —равновесие порядком страдает еще и от сильных порывов долбанного ветра.

Визг застревает в горле, когда крепкая рука обвивает меня вокруг талии и разворачивает.

Волосы от нового порыва падают мне на лицо, и я неловко пытаюсь убрать их с глаз, чтобы встретиться с самым нахальным выражением лица Самсонова.

— Ты из-здеваешься, — рычу я под стук собственных зубов и отталкиваю его, чтобы продолжить свой тяжкий путь, но пальцы Глеба впиваются в талию, и на мгновение я забываю о холоде, потому что он, как чертов маг, заставляет огонь запылать в моих венах.

— Стой на месте, Креветка.

Креветка? И-и-и… как это понимать?

Я несколько раз моргаю, но не успеваю съязвить.

Отчасти потому, что наконец смотрю на Глеба, больше ни на что не отвлекаясь, и впервые вижу вот так, лицом к лицу, в официальном костюме, который этому подлецу просто пиздец как идет.

А эта чертова белая рубашка, небрежно расстегнутая на первые пуговицы и обтянувшая его мощную грудь и бицепсы, эта рубашка… она меня бесит! Какого черта он так хорошо смотрится в этом гребаном праздничном дресс-коде?!

На мои плечи, шурша дорогой тканью, опускается его огромный тяжелый пиджак, и даже разъяренный ветер не в силах унести от меня аромат головокружительного парфюма вперемешку с эксклюзивным запахом Самсонова. Короче… слишком много Самсонова. Слишком!

Громкий хлопок, нет… целый залп хлопков вынуждает меня подпрыгнуть и взвизгнуть, как долбаная морская свинка.

Я озираюсь по сторонам и, когда слышу целый хор улюлюканий, понимаю, что это встречают наших молодых. Подождите, но кто?

Все та же сильная рука прижимает меня к боку Самсонова, и он встряхивает меня за плечо.

— Не сикай, Рыжуля, у меня все под контролем.

А затем он подставляет свой крепкий бицепс и бросает с насмешкой:

— Держись, великомученица.

Нахмурив брови, я пронзаю его гневным взглядом, но от помощи не отказываюсь, впиваясь в предплечье обеими руками.

— Ты сегодня само благородство. Могу я поинтересоваться, какого черта ты назвал меня креветкой? — шиплю вполголоса и сильнее вонзаю в него ногти, потому что один каблук увязает в песке. — Блядь…

Самсонов хихикает низким басом.

— Ну со стороны ты, скрюченная от холода и ковыляющая на своих каблуках, выглядела в точности как креветка. Королевская, — добавляет он, будто это примечание смягчит мой гнев. — Вообще, я впервые вижу девушку, которая не может совладать со своими туфлями.

— Заткнись! — я бью кулаком ему в бок. — Тут песок! На твердой ровной поверхности я заставлю твой член дергаться от моей походки! — выплескиваю с жаром и наконец вступаю на деревянное крыльцо.

Почувствовав уверенность, отпускаю руку Самсонова и сбрасываю его пиджак, который он успевает поймать.

Откидываю волосы назад и с гордо поднятой головой дефилирую, виляя бедрами, как гребанная Кардашьян, к панорамной двери.

Но, прежде чем зайти внутрь, оборачиваюсь и бросаю на Глеба взгляд, приподняв бровь.

Самсонов и с места не сдвинулся.

Я жду, когда он перестанет вылизывать мои ноги глазами и сконцентрирует внимание на лице, но он вытирает уголок губ большим пальцем, затем поправляет выпуклость в штанах, совершенно не смущаясь моего присутствия, и только потом поднимает взгляд.

— Сегодня, когда буду трахать тебя, я хочу, чтобы твои ножки в этих самых каблуках были на моих плечах.

Ух-х-х… черт! Это обязательно должно так горячить мою кожу?! Реакция настолько молниеносная, что Глеб успевает заметить мои вспыхнувшие щеки и смутить еще раз своей кривой ухмылкой.

Дернув плечами, я вскидываю подбородок.

— Смотри, как бы эти самые каблуки не вонзились в твои посиневшие яйца, извращенец.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я распахиваю дверь и захожу внутрь, но практически сразу замираю, заметив за большим круглым столом наших молодоженов и человек пятнадцать пацанов, которые смеются и галдят без умолку, уплетая еду, будто не ели целую вечность.

Посмотрев в мою сторону, Багиров выдвигает стул и стремительно направляется ко мне. Ну я так думала, что ко мне, пока он не протягивает руку и не пожимает ладонь Самсонова.

— Спасибо за сюрприз, чувак, — искренне выдает Багиров и, притянув Глеба к себе, хлопает его по спине ручищей. — От души, братан.

Я, как недалекая, смотрю на этих обнимающихся гризли и прихожу в себя, только когда кто-то дергает меня за руку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Пошли со мной, — нервно просит Алиса вполголоса и куда-то утягивает. Видимо, сама еще не знает куда, потому что мы открываем три двери, прежде чем она затаскивает меня в туалет и поворачивает замок.

Прижавшись спиной к стене, она прикрывает глаза и делает несколько глубоких вдохов, а потом, не открывая, достает из декольте какую-то палочку и протягивает мне.

Нахмурившись, я смотрю на две красные полоски и чувствую себя еще тупее, чем во время созерцания обнимающихся гризли.

— Это… что?

Алиса открывает глаза и угрожающе прищуривается.

— Это гребаные неубиваемые сперматозоиды, Багирова. Я его придушу.

— Эм-м… это то, о чем я думаю?

— Господи, Любова, не тупи! Я беременна, тест сделала с утра, после того как меня вырвало от любимого чизбургера!

Глава 34. Бык-осеменитель

Беременна?! От изумления у меня отвисает челюсть.

— Ох-ре-неть, — тяну я, теперь складывая пазлы ее нервозности в одну картину. — И что Багиров думает по этому поводу?

Алиса прижимает ладонь ко лбу и смотрит на меня как на недалекую.

— О, мне бы очень хотелось услышать его мнение на этот счет.

Я чувствую, как мои брови ползут наверх.

— О боже, он не знает?! — шепчу я и вижу, с каким обреченным выражением лица Алиса прикрывает веки и бьется затылком о дверь.

— Нет, — выдыхает она расстроенно, и я вижу, что ее подбородок начинает дрожать.

— Так скажи ему!

Алиса открывает глаза, но смотрит куда-то в потолок.

— Не получается. Я уже пыталась… но… мне так страшно, что он не захочет второго… Я… Я не знаю, Лен…

У Алисы дергается горло и одновременно из уголка глаза соскальзывает слеза. Я чувствую, что вот-вот расплачусь вместе с ней. Но немного по другой причине. Потому что лично я не против маленькой Царевны. Господи, да я просто счастлива!

Я протягиваю руку, цепляю Алису и тащу к себе.

— Иди сюда, моя славная куколка Бабблз[1], — крепко обнимаю подругу, но она в ответ стискивает меня в разы сильнее, позволяя прочувствовать, как ее трясет. — Самойлова, ты давай завязывай плакать, у тебя скоро обезвоживание будет. А там внутри, вообще-то, созависимый от тебя сожитель. Я как бы хочу себе девочку, косички ей заплетать, платьица шить куклам и кричать на ее мамашку, когда маленькая проказница распотрошит мою косметичку. — Я сама себе улыбаюсь, представляя эту картину. — Ну ты прикинь, маленькая карапузиха, вымазанная помадой тетки Лены.

Алиса икает, хихикает и одновременно всхлипывает на моем плече.

— Откуда ты знаешь, может быть, будет мальчик? — Алиса прерывисто втягивает воздух, и я, продолжая держать ее за плечи, чуть отстраняюсь, чтобы заглянуть в заплаканные глаза.

— И что? Я буду рада еще одному маленькому Багирову, а потом на закате жизни я стану цеплять в их компании самых симпатичных молоденьких пареньков. Я слышала, некоторые двадцатилетки любят милфочек…

— Господи, Любова! — Алиса морщит нос, а потом, видимо, представив эту картину, начинает хохотать, и я вместе с ней.

— Ну вот, так-то лучше, — бормочу я и вновь начинаю приводить ее бедный настрадавшийся сегодня макияж, ну или то, что от него осталось, в порядок. — Почему ты боишься рассказать Багирову? — вполне серьезно спрашиваю, вытирая потекшую под ресницами тушь салфеткой.

Она пожимает плечами. Отводит взгляд в сторону.

— Не знаю. Он всегда говорил мне, что второй — только после того, как я отучусь и получу диплом. А тут… вон как все вышло…

— Ну знаешь ли, — я достаю из клатча пудру и подравниваю потекший от слез тон на коже. — Так-то он тоже несет ответственность за случившееся.

— Я и не думаю, что он откажется от ответственности, но услышать от него про аборт мне уж совсем не хочется.

Я отворачиваюсь, лезу в клатч за ватной палочкой и тайком закатываю глаза.

— А ты не рассматривала позитивный вариант? Ну… типа там, — задумавшись, жестикулирую ватной палочкой в воздухе, пытаясь представить радостного Багирова, — ну не знаю, как минимум он будет доволен твоей новостью и такой: «Юху-у-у-у, я буду батей во второй раз!», не? Нужно прям сразу в яму себя загонять?

Я упираю руку в бок, чувствуя себя училкой, которая отчитывает накосячившую ученицу. И Алиса со своим невинным взглядом, кстати, очень на нее походит.

— Ты не мне должна была пихать этот тест, а драгоценному своему. Ну правда, блин, Алис, вы теперь одно целое, какие секреты? Или ты собираешься сказать ему уже в роддоме? Ты сегодня узнала?

Она мнется, закусывает губу, хмурится.

— Ну вообще-то, несколько дней назад. Со всей этой подготовкой я забыла про цикл и все, что к нему прилагается. А сегодня просто убедилась наверняка.

— И в чем же ты убедилась? — раздается грубоватый голос Багирова, и мы одновременно оборачиваемся к двери, которую Багиров черт знает как открыл!

Он заходит в туалетную комнату, заполняя небольшое пространство своей массивной фигурой.

У Алисы сейчас глаз начнет дергаться — с таким ужасом она смотрит на своего мужа, когда он делает к ней широкий шаг и оказывается почти вплотную.

— Я… я… — она задерживает дыхание и растерянно смотрит на меня, мысленно умоляя спасти ее, но знаете что? Я, может быть, чересчур болтливая подружка, но в том, что эти двое сейчас обручены и ждут второго, есть и моя заслуга тоже. Потому что иногда нужно говорить словами через рот.

Однако на этот раз я просто выхватываю тест из дрожащих пальцев Алисы и впечатываю его в грудь Багирову.

Пантера хмыкает, перехватывая полоску и, не глядя, убирает в карман. Затем выпячивает языком нижнюю губу и раскидывает руки в сторону.

— Ну наконец-то, блядь, ты призналась!

И без того большие глаза Алисы увеличиваются, как у той самой Бабблз из мультика, и она даже оступается, но лапы Багирова вмиг сгребают ее трепещущее тельце в объятия. Алиса в шоке упирается ладонями в его грудь, и заикаясь спрашивает:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Т-ты… т-т-т-ты знал?

Багиров обхватывает лицо своей жены и собирается поцеловать ее, но она отшатывается.

— Багиров! Что за херня?! Ответь мне!

— Конечно, я, блядь, знал. Я последние две недели живу как на вулкане!

Алиса часто моргает, пытаясь подобрать слова, и наконец они вылетают острым обвинением:

— Ты сделал это нарочно?

Лицо Багирова мрачнеет, и он на шаг отступает назад, но его руки продолжают сжимать ее талию.

— Нет! За кого ты меня принимаешь, я бы предупредил тебя!

Алиса бьет его кулачком в грудь.

— За кого я тебя принимаю? За быка-осеменителя!

Муж снова притягивает к себе жену, и та, не ожидая этого, громко ахает, но этот вздох Багиров поглощает, набросившись на ее рот, в который следом предупреждающе выдыхает:

— Я не против осеменять тебя до самой старости, детка.

— Знаешь что? Ты не получишь НИ-ЧЕ-ГО до самой старости, если не будешь контролировать свои сперматозоиды!

Но Багиров с широченной улыбкой на губах затыкает свою жену поцелуем, на этот раз с такой потребностью поглотить весь кислород из ее легких, что мне становится жарко.

Немного обалдев от происходящего, я смотрю на Самсонова: он стоит в дверях со своими дурацкими широкими плечами и подмигивает мне с лукавой полуухмылкой на лице:

— Мне кажется, мы тут лишние.

Переминаясь на своих до нелепости высоких каблуках, я снова смотрю на Алису с Багировым, которые действительно увлеклись друг другом. Только это не мешает ей проворчать, чтобы я не двигалась с места. Но кто я такая, чтобы спорить с силой, обхватившей мой локоть?

В следующее мгновение одним плавным рывком меня вытаскивают в коридор.

Конечно же, я теряю равновесие на шпильках и врезаюсь в твердое тело Глеба, обхватывая его мышцы, будто это моя любимая подушка.

Вообще, я люблю мягкие подушки, а сейчас такое ощущение, что я уткнулась в деревянный подголовник.

Его руки поддерживают меня, целомудренно обхватив за талию, но есть нюанс… И он упирается в мой живот. Самсонов всегда ходит со стояком, да?

Медленно отстраняюсь от своей красивой, но извращенной опоры и отлепляю от себя его руки. Принимаюсь поправлять платье, которое слегка задралось.

— Так ты не против? — слышится запыхавшийся голос Алисы, и, стоя в скрюченной позе, я невольно вскидываю голову, чтобы прислушаться.

— Против? С чего мне быть против, дурочка моя…

— Я просто… просто растерялась… и не знала, как ты отреагируешь…

— Алис, на будущее: никогда не скрывай от меня того, что касается нашей семьи. Я люблю тебя, детка, и любую проблему мы будем решать вместе, это ясно?

Внезапно по моей заднице прилетает грубоватый шлепок, вынуждая выпрямиться с глухим оханьем, а потом Самсонов цепляет меня за локоть и впечатывает спиной в свою грудь, чтобы прорычать на ухо:

— Подслушивать нехорошо, особенно в такой позе, дорогуша. Я, блядь, не железный!

И я даже не успеваю съязвить, потому что этот козел утаскивает меня дальше по коридору черт знает куда.

____

[1] Бабблз (Пузырек) — одна из трех главных героинь американского мультсериала «Крутые девчонки», тоже много плачет из-за своей чувствительности (прим. авт.)

Глава 35. «Твою… мать… мне пиздец»

Я чувствую себя упрямой кобылой, которую тащат силком, и я действительно брыкаюсь на своих каблуках, как могу. И знаю, что выгляжу максимально нелепо, колотя Самсонова по руке. Только его это ничуть не волнует, будто он волочет не сопротивляющуюся девушку пятидесяти килограммов, а пустой пакет, дергающийся на ветру.

— Глеб! Ты совсем псих! Прекрати… отпусти!

Но этот мудак даже не думает прислушиваться к моим крикам, рывком затаскивая меня под широченную лестницу.

Мое сердце бешено колотится.

— Блядь! Самсонов!

Задыхаясь, я с трудом удерживаю равновесие, а встретившись с его убийственным, пожирающим мое тело взглядом, тут же срываюсь с места.

Делаю маневр в сторону, чтобы увернуться от его ручищи, но этот придурок успевает схватить меня за волосы…

— Какого хрена… — дыхание перехватывает от вспыхнувших на коже мурашек, — ты… — второй рукой он обнимает мое горло и притягивает к себе.

— Заткнись, Карамелька, — хрипло выдыхает Самсонов мне в губы. — Лучше, блядь, заткнись.

Он с грубой осторожностью толкает меня назад, и я мелкими шагами быстро-быстро пячусь, пока не врезаюсь спиной в стену.

Мои глаза распахиваются и инстинкты самосохранения делают все сами: я толкаю этого ненормального в грудь в надежде сохранить свое личное пространство. Жаль, что эта тупая гора мышц не двигается с места. А потом он опускается на одно колено и бросает на меня невозможно опасный взгляд.

— Будь умничкой.

Это все, что он говорит, прежде чем моя нога оказывается на его плече.

Мгновенно сердцебиение ухает в самый низ живота и теперь отдается там неуместной пульсацией. Потому что… какого хрена он делает?!

— Мне было интересно узнать… — воркует Самсонов, теперь сосредоточившись только на том, что находится на уровне его глаз.

— Что, блядь, тебе интересно? — психую и, упершись в его широкие плечи, рывком пытаюсь снять с него ногу, но этот мудак впивается пальцами в мне в бедро, удерживая на месте.

И они утопают достаточно глубоко в моей коже, чтобы боль слегка дезориентировала. Ну и кое-что еще…

— Мне было интересно, — повторяет он как ни в чем не бывало, подняв на меня мрачный взгляд, — придется ли порвать колготки, чтобы добраться до твоей киски, или ты, как хорошая девочка, надела для меня чулки.

Несмотря на мое невыгодное положение, я нахожу в себе силы огрызнуться:

— Ох, милый, я надела эти чулки для кого угодно, но только не для тебя!

На его самодовольном лице медленно расплывается улыбка.

— Пиздеж.

— Ч-что? Нет!

— Ты такая плохая врунья, — мурлычет он с очаровательной ухмылкой, но за этим очарованием скрывается самый настоящий ебарь-дьявол. — Но можешь продолжать в том же духе, пока я буду давать тебе кое-что нужное нам обоим.

Господи, как тяжело дышать, когда его губы шевелятся прямо напротив клитора! В миллиметре от него и одной никчемной преграды — моих трусиков. Наверное, поэтому я туго соображаю и ничего не отвечаю на его слова.

— В чем дело, Рыжуля? Куда подевался твой острый язычок?

Я быстро облизываю губы, которые нервно дергаются.

— А… эм… что ты сказал? А вообще… неважно… ты не мог бы…

Но мои слова прерываются придушенным ругательством, когда Глеб теряет интерес к моему лицу и уверенным движением отодвигает трусики в сторону.

«Твою… мать… мне пиздец», — это последняя связная мысль, потому что потом его прерывистое дыхание касается моих складок, и он проводит по киске языком. Одно малейшее касание — и внутри меня все вспыхивает. Буквально все. Даже перед глазами рассыпается сноп белых искр, когда я со стоном бьюсь затылком о стену.

Но Глеб повторяет движение и с гортанным рычанием втягивает в свой горячий рот мой отчаянно пульсирующий клитор.

— Блядь… — хнычу, не в силах побороть нарастающую дрожь в теле. И прямо сейчас я шлю все к черту и зарываюсь непослушными

пальцами в его густые волосы.

Глеб одобрительно рычит, с жадностью пожирая меня в прекрасной собственнической манере, и просовывает ладони под платье, чтобы сжать мою задницу и толкнуть ближе к себе.

Господи, он вообще дышит? Мне кажется, моя киска настолько сильно прижата к его лицу, что воздух не поступает к его легким.

Я не понимаю, почему волнуюсь об этом сейчас, у меня есть все, что необходимо: его язык — во мне, рот — на мне. И я получаю все это снова и снова, выгибаясь от переизбытка ощущений и вырывая из него глухой хриплый стон.

Возможно, он что-то там бормочет, что-то вроде «я мечтал об этом, как только увидел эти блядские каблуки», но это неточно. Да и к черту его разговоры! Я горячая и влажная, и разговор — это последнее, что мне сейчас от него нужно.

Ощущения настолько яркие, что я начинаю бредить и думать, что никогда ничего не хотела так сильно, как это.

«Я никогда ничего не хотела так сильно, как тебя сейчас».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Возможно, я говорю это вслух, потому что Глеб одобрительно мурчит у меня между ног и сильнее сжимает мою задницу.

Он создает дополнительное трение своим лицом, вдавливая меня в себя, и я забываю обо всем, роняя громкий стон, больше похожий на крик мольбы.

Но это делает Самсонова еще более свирепым, и он начинает сосать мой клитор с такой отчаянной жаждой, что мои колени подкашиваются и я тяну его за волосы, не понимая: хочу ли его оттолкнуть или, наоборот, прижать ближе. Хотя ближе уже некуда. Черт, черт, черт…

Внутри зарождается большой горячий шар. Он распирает меня странным ощущением, которое я не могу контролировать. Даже шум из коридора не в силах его ослабить.

— Закрой рот, — прилетает грубый приказ, а затем Глеб по новой набрасывается на меня и начинает маниакально кружить языком вокруг клитора, пока внутри не начинает ныть от потребности разрядки этого нарастающего неконтролируемого чувства.

С дрожащих губ срывается поток воздуха. Язык Глеба двигается быстро, подталкивая меня к самому краю, я распахиваю рот в беззвучном крике и падаю…

Я падаю так резко, что крик все же вырывается, но его что-то задерживает внутри, и только мгновение спустя я понимаю, что это ладонь Самсонова, каким-то образом дотянувшаяся до моего рта.

И вот он уже нависает надо мной, наблюдая уничтожающим взглядом за выражением лица, когда оргазм выбивает почву из-под моих ног. Но меня удерживает рука Глеба, большой палец которой ласкает клитор, пока я окончательно не обмякаю, а ноги не становятся совсем ватными.

Я слышу, как в коридоре звучит мое имя, это Алиса, но я, к сожалению, не могу ей ответить.

Не в то мгновение, когда к моему уху прижимаются губы Самсонова с горячим шепотом:

— Теперь иди к своей подруге и повеселись от души, милая.

Глава 36. Гроза

Багиров произносит речь, посвящая целую оду своей любимой жене и благодаря всех присутствующих за то, что они разделили этот день с ними.

Вся его команда по самбо аплодирует, кто-то из парней громко свистит, кто-то подбадривает: «Дамирович лучший!», я же смотрю исключительно на человека, который выглядит так, будто это я ему отсосала.

Он сидит напротив меня, расслабленно сложив большие руки на груди, и я несказанно рада, что этот круглый стол настолько большой, что Глеб не сможет их пустить вход.

Он ухмыляется уголком губ, словно читает мои мысли, а я как бы невзначай потираю переносицу средним пальцем.

Однако Самсонов бросает ответку: проводит большим пальцем по губам, и я краснею, вспоминая, что он делал со мной под лестницей.

Клянусь, это самый самоуверенный человек на земле!

Но я заставляю себя переключиться на моих сладких пирожочков и сделать то, что мне велели. Повеселиться.

Правда, беременность моей подруги означает, что я должна оторваться за нас двоих. И я отрываюсь, признаюсь честно, налегая на шампанское так, что завтра мне определенно будет плохо. Надеюсь, у них куплена аптечка от похмелья?

Но я обещаю себе подумать об этом завтра.

Сегодня я веселюсь, жаль, что в плане алкоголя компании у меня нет.

Парни, подопечные Багирова, еще не доросли. Алиса беременная. Багиров и Самсонов держат обет трезвости. Пожав плечами, я делаю глоток вкусненького шампанского и вскидываю руки с криком:

— Время настолок!

Мы играем в «Элиас», разбившись на две равные команды, во главе которых стоят Илай и Алиса.

Я, разумеется, в команде последней, с нами еще пять парней-самбистов. И знаете что? Мы разделываем команду жениха со счетом 15:5!

Дальше в ход идет «Шпион», а за ним «Твистер» — не самый удачный вариант для моего платья, но зато я умудряюсь всех победить, потому что… потому что парни — такие парни. Они сосредотачиваются не на том, чем нужно. Так что здесь не последнюю роль играет гендерная сила. Хотя, уверена, я бы проиграла, если бы столкнулась в этой игре с Самсоновым, однако ж на удивление он остался в наблюдателях.

И, скажу вам, его лицо не всегда сохраняло привычное ему высокомерное веселье.

Возможно, он пару раз увидел мои трусики.

Но мне было отлично, и парням-самбистам тоже. Мы даже потанцевали с Хорошевым и Луговым, они оказались такими милыми, застенчивыми лапочками, но вскоре за ними приехал лимузин: веселье подходило к концу, и нам с Самсоновым тоже нужно было убираться подобру-поздорову в гостиный домик, чтобы наши молодожены ни в чем себе не отказывали.

И прежде чем Самсонов вытаскивает меня на улицу, взяв на руки и закутав в свой пиджак, я кричу, чтобы Багировы трахались осторожнее, потому что они теперь не одни.

А потом откидываю голову и наслаждаюсь тем, что меня несут, ведь передвигаться на своих шпильках равносильно поездке в травмпункт.

— Боже… я напилась… — мои волосы путает ветер, а я расслабляюсь у Глеба на руках, не заботясь о своем задранном платье.

Самсонов подкидывает меня, нарочно встряхивая, и я взвизгиваю, а затем хлопаю ладонью по его груди.

— Дурак! Напугал!

Он заходит в гостиный домик и ставит меня на ноги. Полы с подогревом, и я едва не писаюсь от кайфа, потому что мои окорочка порядочно подзамерзли.

Пальцы ослабевают, и туфли выпадают из них, ударяясь с глухим стуком о пол.

— Вау… а здесь классно.

Гостевой дом одноэтажный, с кухней, совмещенной с гостиной, с двумя спальнями и залом, в центре которого стоит огромный бильярдный стол.

Закусив нижнюю губу, я подхожу к нему и провожу пальчиком по мягкой зеленой ткани, после чего разворачиваюсь и вскидываю бровь.

— Я, конечно, мечтала, чтобы ты трахнул меня в комнате с этими дурацкими зеркальными потолками, но бильярдный стол — тоже неплохой вариант.

Глеб ухмыляется, медленно приближаясь.

— Предложение трахнуть тебя на бильярдном столе говорит о том, что ты охрененно накидалась, милая.

Самсонов проскальзывает руками на мою талию.

Я безразлично пожимаю плечом.

— Ну и что с того?

Ладони Глеба перемещаются выше, сжимают ребра — и я выгибаюсь.

— С того, что я предпочитаю трахать девушек в сознании, а ты вот-вот вырубишься.

Я хмурюсь.

— Фу-у-у. Ты какой-то скучный, — я бью его кулаком в грудь. — Верни моего извращенца обратно!

Глеб усмехается и, приложив пальцы ко лбу, мягко толкает мою голову назад, и она откидывается, как болванчик.

— Вот об этом я и говорю.

Я так и зависаю, глядя в потолок, пока медленно не возвращаю голову в прежнее положение, но от этого у меня все немного плывет перед глазами.

На самом деле, я действительно чувствую усталость, но алкоголь развязывает мне язык, и я несу всякую чушь. Типа: могла бы я отсосать тебе в качестве благодарности?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Самсонов подхватывает меня на руки и опять куда-то несет, а через мгновение я опускаюсь на мягкий матрас.

Глубоко вздыхаю и смотрю на нависающего над собой Глеба.

— Ты сможешь отсосать мне утром, я не откажусь от приятного пробуждения.

Я морщу нос и с трудом отталкиваю его, переворачиваясь на бок.

— Подите вон, господин Самсонов. Я хочу спать.

Слышится короткий сдавленный смешок.

— Ты ходячая проблема, Рыжуля, — бросает он низким голосом и, кажется, направляется на выход.

— Но я

твоя

проблема, — бормочу невнятно и погружаюсь в темноту.

Мое недолгое спокойствие нарушает громкий раскат грома, и я подрываюсь на кровати.

Что… за… херня…

Вокруг темно. Дыхание сбивается, а когда комната озаряется яркой вспышкой молнии, я кричу и сваливаюсь на пол, запутавшись в одеяле.

Не помню, чтобы укрывалась, а потом замечаю на себе любимую пижаму с Эдвардом Калленом.

Тяжело дыша, пытаюсь вспомнить, как она на мне оказалась, но очередной раскат вызывает во мне панику, и я, вскочив на ноги, выбегаю из комнаты. Вспышка молнии — и я визжу, принимаясь тарабанить в дверь.

— Глеб! Ты здесь?! Глеб, открой!

Гром сотрясает коттедж — и я ору, а когда дверь открывается — врезаюсь в твердую грудь и впиваюсь в мускулистую спину ногтями, дрожа всем телом.

Глава 37. Обнажение перед страхами прошлого…

Мое сердце напоминает сейчас перепуганную птичку: оно трепещет как маленькие крышки колибри.

Я приоткрываю один глаз, но, когда стены комнаты освещает вспышка молнии, тут же зажмуриваю. Страх сгущает воздух, и я трусь лицом о вздымающуюся грудь Самсонова.

Я не одна. Ничего не случится. Под моей щекой пульсирует его сердце.

Я пытаюсь сосредоточиться на ритмичных ударах, но сильный раскат грома вновь все заглушает, и я задерживаю дыхание, прижимаясь к горячему телу Глеба еще ближе, хотя ближе уже некуда.

— Лен? Мне скоро будет нечем дышать.

— Прости…

Я пытаюсь ослабить хватку, но гром снова грохочет, я зажмуриваюсь и отчаянно впиваюсь ногтями в твердую спину.

Самсонов дергается и болезненно шипит. А мне все равно: по мне сейчас волнами расходится леденящая тревога.

— Эй, поговори со мной!

Но я не хочу говорить. Я вообще не хотела, чтобы Глеб видел меня такой, но есть вещи, над которыми мы не властны.

И которые я предпочитаю никому не рассказывать.

Они до сих пор преследуют меня.

Я не хочу обнажаться перед своими страхами. Я предпочитаю бороться с ними сквозь стиснутые зубы, в одиночку.

Но сегодня я не одна, и я это ощутила, когда на интуитивном импульсе рванула к Самонову… будто дверь в его комнату — единственный свет в конце туннеля.

Вдох. Выдох.

Вдох. Выдох.

Ненавижу грозу. Она всегда заставляет меня чувствовать себя слабой, маленькой, беспомощной девочкой, которую закрыли одну дома.

Мама куда-то ушла, я сидела играла, когда прозвучал первый раскат грома и я подскочила от страха. Положив куклу, я неуверенно поднялась на ноги и подошла к окну, чтобы посмотреть: не идет ли мама домой, но, видимо, она не спешила. Небо было темное. Угрожающее и непроглядное. Страх прокатился по мне, и я вернулась к игре, стараясь отвлечься от неприятного ощущения…

Нерешительно взяв куклу, я попыталась сосредоточиться, но гром зарычал как огромное чудовище, а потом это чудовище украло свет…

Сердце подскочило к горлу, я бросилась к окну в надежде увидеть бегущую домой маму, но ее по-прежнему не было.

Раздался еще один рык грома, а затем меня ослепила яркая вспышка и я закричала…

Отшатнувшись назад, я упала и, тут же поднявшись, побежала к двери… Вернее, хотела это сделать, но в темноте споткнулась и снова шлепнулась. Где-то скрипнула половица, и я поползла в угол. Обняв колени, уткнулась в них лбом и сидела так, качаясь из стороны в сторону.

Темнота тянула ко мне руки, душила … мне казалось,что она и есть то огромное чудовище, от рыка которого сотрясался весь дом.

… Я плакала, все громче и громче звала маму, почти охрипла от крика, но ни свет, ни мама не возвращались. По щекам лились слезы, я захлебывалась рыданиями, я была одна во всем мире, а страх уже обдавал затылок ледяным дыханием, пробирался под одежду… Будто холодные когтистые пальцы чудища касались спины, вонзались в кожу и раздирали плоть до костей…

Я боялась, что мама бросила меня, как и папа. Боялась, что останусь одна насовсем. Но в какой-то момент стало все равно

—

паника высосала из меня все силы.

Я не могла двигаться, больше не могла закричать и даже дышать не могла, я думала, что умру в этой темноте…

— Но ты не умерла, — горячий, мягкий шепот прорывается в мой разум.

Требуется мгновение, чтобы открыть глаза и понять, где я и с кем.

Глеб сидит в кресле. Я — на его коленях, а его руки крепко держат меня.

В помещении все еще темно, за исключением включенного фонарика на его телефоне. Слабая вспышка света разливается по полу, и только потом я вижу, что теперь шторы на окнах задернуты.

Рычание грома прокатывается по крыше. Я задерживаю дыхание.

— Дыши, малышка, гроза уходит. Скоро все закончится.

Глеб обхватывает ладонью мой затылок, притягивает меня к своей шее и проводит рукой по моему бедру поверх шелковой пижамы. Он будто обволакивает своим большим теплым телом, и я с удовольствием растворяюсь в нем. Это успокаивает, и мне удается сделать нормальный вдох.

Какого-то черта слезы вырываются из глаз, будто плотина, которую сдерживала паника, наконец прорвалась.

Я не знаю, сколько проходит времени, но достаточно, чтобы гром теперь грохотал вдалеке. Теперь он не страшен — от него больше не трясутся ни стены дома, ни мое сердце.

Постепенно дыхание выравнивается, сердцебиение успокаивается, и я вытираю ладонями остатки слез с лица. Шмыгаю носом. Самое время вскочить и убежать, чтобы не встречаться с Глебом взглядом и не видеть в нем насмешки или осуждения моей трусости, но… он такой теплый, сильный и так хорошо пахнет. Не хочется никуда убегать. С ним я чувствую себя в безопасности. Поэтому оправдываю свою безвольность тем, что паническая атака высосала из меня все силы.

Может быть, я и должна держаться от этого высокомерного говнюка подальше, но, знаете, это сложно, когда он такой… хороший?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Расскажи мне, что случилось с твоим отцом?

Я тут же напрягаюсь всем телом, понимая, что, не осознавая того, наговорила лишнего.

Глеб подцепляет прядь моих волос и начинает играть с ней пальцами.

В любой другой момент я бы оттолкнула его и не стала рассказывать о том ужасном дне, но сейчас я слишком уязвима и очень зависима от его теплой близости и запаха его горячей кожи, который будто повсюду.

Сглотнув, кладу ладонь ему на грудь, чтобы не терять связь с реальностью, чтобы остаться здесь, с Глебом, и не возвращаться в обшарпанную ванную, где плавает раздутое тело отца…

Я не хочу переживать это заново. Именно поэтому я предпочитаю молчать о своих воспоминаниях. Но в сильных руках Самсонова мне не так страшно выпустить их.

— Он умер, — шепчу. — Утонул в ванной. Я не знаю всех подробностей, я нашла его уже вздутого, плавающего в воде. Я… Я не понимала, почему он не отзывается…

Царапаю нижнюю губу зубами.

— Подошла к нему и попыталась повернуть, и первое, что почувствовала, — холод кожи… а потом увидела его лицо…

Я судорожно выдыхаю и стискиваю челюсти, чтобы стереть картину из памяти.

— Он был ужасен… глаза открыты… лицо искажено отеками, а его к-кожа была бледно-синей и распухшей… Он был таким мрачным и пугающим… Чудовищным. Его хоронили в закрытом гробу. И я запомнила его именно таким, как в той ванной. Я смотрела фотографии, чтобы восстановить его облик, но мама очень страдала и однажды, напившись водки, сожгла все фотографии — все, что могло напомнить об отце…

Я медленно перевожу дыхание.

— Когда в тот день я увидела тебя в ванной и ты не откликался на свое имя… я… я так испугалась… я боялась, что увижу страшное холодное тело…

Глеб поводит плечами, будто представил эту картину сам, а потом крепче стискивает меня в объятиях.

— Мне жаль, — хрипло произносит он, и я вижу, как дергается его кадык.

Глава 38. Личная проблема Глеба Самсонова

Лена уснула сначала на моей груди, а теперь продолжает спать в моей кровати, пока я залипаю на ее лице, потеряв ход времени.

Облокотившись на колени и уткнувшись подбородком в сжатые кулаки, я, блядь, не могу отвести от нее взгляд. Это хуевый звоночек.

Обычно я поступаю с девушками иначе: трахаюсь, как животное, а после вырубаюсь, даже до душа не всегда доползаю. Так и отключаюсь — потный и охренительно удовлетворенный, по крайней мере, такой херней как сейчас — наблюдать за спящей девушкой — я уж точно не занимаюсь. И не собирался заниматься.

Что-то сломалось в моей системе? Черт его знает.

Но какого-то хера я отказался от соблазнительного предложения трахнуть ее на том бильярдном столе. Это дважды хуевый звоночек.

Я даже не хочу копаться в башке и искать логику в своем поступке. Лена была пьяна и на грани отключки. Это ли стало причиной моего отказа, или то, что вчера весь вечер в трезвом уме я следил за каждым движением ее вертлявой задницы и понимал: я почти на крючке? Или все же дело в просьбе жены моего друга: «Глеб, я очень тебя прошу: не обижай ее»?

Не обижать?

Я понимаю, о чем она, но мы с Леной вроде не маленькие и оба понимаем, что наша связь — просто игра. Или это очевидно только мне?

Короче, вся эта дичь грузила меня весь вечер. И оставшись с Карамелькой наедине, я ничего не хотел больше, чем наконец трахнуть эту рыжую дразнилку, но какого-то хера мольба Алисы каждый раз била меня в грудь невидимым молотом. А потом эта чертова гроза и перепуганная Рыжуля, вцепившаяся в меня, как в спасательный круг, которым мне без шуток пришлось стать.

После ее откровений до меня дошло осознание: за всей напускной стервозностью и яркой оболочкой скрывается маленькая сломленная девушка, которая вздрагивает от грохота грома и пытается найти во мне защиту от ярких вспышек молнии.

Девушка, которая слишком рано узнала, каким прогнившим может быть мир.

То, что она открылась мне в этом… блядь. Это все усложняет, а я не люблю сложности. Я могу их делать другим, но, когда их создают мне, на дух не переношу.

Только не в этом случае.

Что-то типа исключения из правил…

Горькая усмешка дергает уголок моих губ.

Да, блядь. Лена определенно стала исключением по многим параметрам. Это чертовски напрягает меня, ведь исключения невозможно контролировать.

Да что там, из-за нее я даже забыл о своих проблемах. Потому что она сама по себе — сплошная личная проблема Глеба Самсонова.

Которая сейчас сопит, раскинувшись на моей кровати, в своей до невозможного глупой пижаме.

Она ярко-оранжевая, цвет — вырви глаз, но, на самом деле, все гораздо хуже, ведь на ней принт персонажа из знаменитой вампирской саги.

Я никогда не понимал, почему у девушек срывает крышу от этого бледного кровососа. И уж точно никогда не думал, что на такую пижаму у меня когда-нибудь встанет. Но есть нюанс: эта пижама на особенной девушке.

Особенной…

Блядь, что я несу?

Однако стоит мне перевести взгляд на ее пухлые приоткрытые губы, к которым прилипла огненная прядь непослушных волос, как к паху мгновенно приливает жар.

Твою мать. Мне нужно потрахаться. Это воздержание до добра не доведет. Вообще, до этой сучки в моем лексиконе не существовало слова «воздержание».

Зажмуриваюсь, откинувшись на спинку кресла, вдавливаю основания ладоней в глаза и роняю хриплый стон.

— Приди в себя, чува-а-ак, — сипло тяну и отрываю руки от лица, резко поддаваясь вперед.

Телефон на прикроватной тумбе начинает вибрировать.

Нахмурившись, протягиваю руку и беру мобильный. На дисплее светится имя тренера. Морщина между бровей по ощущениям становится глубже. Смотрю на время. Начало девятого утра. Охренеть. От моих пиздостраданий не остается и следа, адреналин мгновенно бьет в голову, и меня начинает трясти от предвкушения. Какого хрена, черт возьми?

Я не говорил с ним с того самого дня, когда он отстранил меня от игр. А потом вспоминаю наш разговор с Багировым. Он ездил пообщаться с моим отцом. Выбесило ли это? Однозначно. Пиздец как! Но я так и не связался с ним, а он, как истинный хозяин положения, ждет, когда его недосыночек приползет с мольбой о помощи. Чертов мазохист всегда получал от этого удовольствие.

Тем не менее сейчас мне звонит тренер.

Нервно облизнув губы, потираю пальцем экран, прежде чем подношу телефон к уху.

— У меня хорошие новости, парень. Жду тебя у себя в кабинете. И никаких «но», Самсонов. Живо ко мне.

На этом разговор заканчивается, оставляя меня в еще большем недоумении. Я сижу неподвижно несколько секунд, а потом поднимаюсь и, бесшумно одевшись, подхожу к спящей Лене.

Нагнувшись, убираю с лица прядь волос, а потом какого-то хрена обвожу мягкий контур ее губ пальцем, но тут же отдергиваю руку, будто коснулся открытого огня.

К черту. Херня какая-то.

Потерев ладонью грудь, выхожу из комнаты и тихо закрываю дверь.

Надо прийти в себя. Как-то незаметно эта девчонка пробралась под кожу. Стоит нажать на паузу, пока ситуация не вышла из-под контроля. Возвращение на лед — вот на чем я должен сосредоточиться, а не на рыжих хвостиках.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 39. Вот и сказочке конец

Я просыпаюсь от жуткого тошнотворного похмелья. Меня отвратительно мутит, стоит открыть глаза, но даже это у меня получается сделать не сразу: веки кажутся тяжелыми и опухшими…

Черт, я что, плакала? Теперь понятно, почему так охренительно трещит черепушка.

Но я все же делаю над собой усилие и всматриваюсь в сумрак комнаты. Чувствую, как хмурятся брови. Еще ночь, что ли?

Лежу так несколько минут, прислушиваясь к себе, своим ощущениям, а потом вдруг понимаю, что кровать стоит иначе и комода этого не было. И дверь была в другой стороне…

Медленно поднимаюсь, опершись на руки, и осматриваю комнату целиком. Взгляд задерживается на задвинутых шторах, и тогда память возвращается ко мне.

Я с мучительным стоном падаю на подушку и запускаю пальцы в волосы.

Обрывки нечетких кадров мелькают перед глазами.

Вот я кверху задницей играю в твистер с парнями, потом темнота, а вот — уже на руках Самсонова, затем глажу бильярдный стол и… о боже, я ведь не предлагала ему трахнуть себя на нем?

Тру пальцами лоб. Дальше воспоминания расплываются, но, судя по тому, что на мне мой любимый Эдвард Каллен, эта ночь прошла скучно.

Не считая грозы и моей истерики.

И вот теперь я наконец понимаю, почему проснулась на другой кровати.

Надеюсь, я не наболтала ему ничего лишнего? Господи, ну вот почему я снова оказалась перед этим секси говнюком в идиотском положении?

Неудивительно, что он сбежал.

Сбежал. Именно это он и сделал, уверена.

Боже, о чем я только думала?!

И почему побежала к нему? К человеку, которому бы только потрахаться, а не выслушивать нытье подружки невесты.

Невеселый смех подкатывает к горлу. Ну надо же так облажаться. Он и трахнуть-то меня не захотел… А я вцепилась в него, как дура, со своей глупой фобией.

Просто пиздец какой-то…

Позор идет со мной рука об руку, если рядом Самсонов.

В доме тишина, и почему-то от этой тишины голова начинает болеть сильнее.

Поэтому я, превозмогая пульсацию в висках, поднимаюсь и иду приводить себя в порядок в ванную, которую нахожу не сразу.

А стоит мне подойти к зеркалу — тут же становится еще хуже.

Представьте Голлума в рыжем спутанном парике. Вот именно это я увидела и решила открыть дверцу шкафа над раковиной, чтобы спокойно умыться.

Но перед тем как отправиться в дом молодоженов, чтобы разобраться с похмельем бич-пакетом, я достаю «аптечку-антипохмелин» и накладываю на себя гидрогелевые патчи и маски. Не хватало еще, чтобы дикий кошара придумал мне новое прозвище.

Нетушки.

Спустя полчаса чувствую себя на одну десятую лучше, если слово «лучше» вообще уместно в моем состоянии.

Достав из чемодана теплые меховые тапочки, напяливаю их и прямо в пижаме выхожу на улицу. И, мать вашу, какого хрена так холодно?!

Под стук зубов, скрючившись, бегу в основной дом и с облегченным вздохом вваливаюсь в тепло. Но расслабиться не удается. Мне все еще холодно.

— Доброе утро, — звенит мелодичный голос Алисы, слишком жизнерадостный и громкий для моей раскалывающейся башки.

Я морщусь и даю подруге понять, что для меня оно недоброе.

Схватив из стопки плед, который приготовлен специально для лаундж-зоны на улице, заворачиваюсь в него. Знобит —жуть! Ненавижу похмелье. И ответить Алисе в тон не выходит, потому что меня перебивают.

— Утро могло быть добрее, — ворчит Багиров из комнаты, а потом собственной персоной является в гостиную в одних спортивках. Хотя зачем ему футболка, если на его коже столько татуировок, что складывается ощущение, будто это одежда. — Твихард, на будущее: если ты, блядь, бросаешь свою пищалку, ставь ее на беззвучный!

Алиса извиняюще кривится, получая поцелуй мужа в висок, при этом не отрывая взгляд от меня.

— Она звонит тебе все утро, — объясняет ворчание Багирова.

Она?

А потом до меня доходит. Мама.

Покосившись на свой мобильный, я прикидываю, готова ли сейчас к разговору, и ответ приходит моментально. Не готова.

Поэтому сначала я плетусь в кухню, которая отделена от гостиной кухонным островком, в хмуром молчании открываю холодильник и достаю оттуда свою минералку. Прямо с горла вливаю жизненно необходимую жидкость в пересохшее горло и со стоном, громко глотая, поглощаю воду, как бегемот у водопоя. К черту, все свои. Перед этими двумя я вообще могу выглядеть как душе угодно. А где шляется мистер Высокомерный-секси-зад — не моего ума дело.

— Охренеть можно, — бросает скупую насмешку Пантера, отодвигая меня в сторону, чтобы достать яйца.

Я с шумным вздохом отрываюсь от бутылки и издаю удовлетворенный стон. Жить буду.

— На тебя делать? — он вскидывает бровь, демонстрируя два яйца, а я отпихиваю его руку и, открыв шкафчик, достаю дошик.

— Вот завтрак богов после бурных ночек, — трясу коробкой сухих макарон, на что Багиров лишь закатывает глаза и принимается готовить свою отвратительно скучную еду спортсмена.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это скорее завтрак бомжей после запойной недели, — бросает он шпильку, и сучка попадает прямо в яблочко, вновь напоминая мне о матери. Спасибо, Багиров. Ты знаешь, как сделать меня счастливей.

Бросаю коробку и подхожу к столу в гостиной.

— Ты куда? — догоняет меня вопрос Алисы.

— Надо перезвонить ей, завари мне пока БОМЖА, — заканчиваю погромче в надежде, что этот аромат подпортит зожному говнюку настроение.

Закутавшись в плед сильнее, свайпаю по экрану, проваливаясь в десяток уведомлений о пропущенных.

Набираю полную грудь воздуха и медленно выдыхаю. Я справлюсь, да?

Нажимаю на мамин номер и подношу телефон к уху. Ветер треплет волосы, пока гудки на другом конце провода не обрываются…

— Алена! — гаркает прокуренный женский голос, и я смиренно прикрываю глаза. — Алена! Ты слышишь… — шум на заднем фоне прерывает ее. — Да еб твою мать… дай мне поговорить, — ругается, наверное, на своего очередного собутыльника. — Алена, слышишь меня?

— Да.

— А что так недовольно? Ты совсем мать забыла?!

Пьяная. Язык еле ворочается.

— Привет, мам, — сухо произношу я.

— Привет, мам, — передразнивает она. — Матери тут жрать не на что! А ты даже не звонишь, не интересуешься!

Я стискиваю телефон крепче.

А ты интересуешься?!

ТЫ интересуешься своей дочерью?!

— Я ведь посылала тебе деньги в конце августа, — проговариваю сквозь зубы, хотя я и так знаю, что мать уже все пропила. Или ее обчистили дружки, пока та валялась в коматозе.

Отвратительная горечь собирается в горле.

— Посылала она, а квартира сама себя оплатит?

Работай иди!

Крик так и рвется изнутри, но я проглатываю его как ком игл.

— Ты не платишь за квартиру, хватит уже врать.

— Да как ты…

— Смею! Смею, мама! Потому что я вкалываю ночами как проклятая, учусь заочно, сама себя содержу, кормлю, одеваю, обуваю…

— Да что ты говоришь?! А до того, как твоя наглая задница выросла и свалила из родительского дома, кто тебя кормил, кто одевал, обувал, а?

Это она про слипшиеся макароны, супы из картошки на рыбьих костях? Это она про обноски от соседского сына?

Господи, как же меня все это достало!

— Так что не вздумай мне тут ножками топать, доченька! Я тебе вырастила, а теперь возвращай должок матери…

Но внезапно верещание матери отдаляется, а потом в трубке появляется писклявый голос, в котором я узнаю соседку.

— Аленушка, ты не злись на маму, она не со зла, скучает просто по тебе, да и без денег жизнь не медок, — успокаивающе проговаривает тетя Лида. — Ты бы в гости, что ли, приехала, давно уж не видела мать тебя…

В гости? Туда? Никогда.

— Дай сюда, — вновь слышу противный голос пьяной матери. — Значит, слушай сюда, моя милая, денег пришлешь, если хочешь хоть что-то от этой квартиры получить, поняла?

Но я сбрасываю звонок и до боли сжимаю телефон. Меня всю трясет.

Не могу… не могу я…

Дышу так часто, что горло гореть начинает.

А потом бросаю телефон на лежак и срываюсь с места.

Бегу сквозь ветки и кусты, к воде. По камням и мху. Наплевав на свои любимые тапочки, потому что мне сейчас больно. Потому что хочу убежать, чтобы никто не увидел меня такой. И я бегу… Сквозь слезы и боль, распирающую грудь. Сквозь крик, прорывающийся через жжение в горле…

А потом останавливаюсь на краю пристани, хвастаюсь за столб, и ветер срывает с моих плеч плед, а мне наплевать.

Я ору во всю глотку. Ору, глотая слезы.

И не из-за матери алкоголички, а из-за того, что пришло время возвращаться из сказки в мою реальность…

Глава 40. Возвращение на лед

Тренировка — вот что мне было нужно. Возвращение на арену. Скорость, сопротивление, азарт, скольжение лезвиями коньков по льду и удар по шайбе. Все, чего я мог лишиться, и все, чего еще у меня нет в полной мере, потому что для официального возвращения к действующим игрокам команды я должен отправиться в Питер и лично извиниться перед кошачьим ублюдком.

Не удивлюсь, что это условие выдвинул мой отец: видимо, откуп его деньгами был не самым весомым аргументом закрыть глаза на скандал. Ладно, одних денег, допустим, было действительно недостаточно, но где есть деньги — есть власть, и у моего отца ее в избытке, а вместе с ней и связей, которые могли вытащить мою задницу из любой передряги.

Так что пока Эдмундович выпустил меня на лед только ради тренировки. Но и это уже что-то, и хотя бы здесь, на льду, я могу не думать о лишних вещах. Таких,например, как рыжие хвостики. Да вообще ни о чем.

Голова пустая, и именно этого мне не хватало все дни без хоккея. Вот она, свобода, которая дается мне только таким путем. Та самая свобода, когда я отпускаю себя и просто делаю то, что умею лучше всего. Не хватает только шума зрителей. Скандирования болельщиков. Залпов оваций, когда шальная шайба залетает в ворота.

Пиздец как не хватает.

Я приехал сегодня пораньше, и на льду со мной пока только Сокол и Астахов.

После разминки мы развиваем в себе чувство шайбы, мягко и медленно водя ее клюшкой вправо-влево. Увеличиваю скорость. Взгляд вперед. Я просто чувствую. Внимаю своим ощущениям, которых будто вечность уже не испытывал. Клюшка в правильном положении. Плечи расслаблены. Ноги согнуты. Спина выпрямлена. Шайба то на мыске, то на пятке или в центре крюка, которым вращаю, как бы накрывая ее, чтобы Астахов не выбил. Сучонок.

Потом переключаемся на отработку бросков, имитируя игровые ситуации. Мышцы горят, тело пульсирует адреналином. Заебись вообще.

После отработки техники передачи шайбы, парни разваливаются на льду у борта, а я еще делаю энергозатратную катку: объезжаю конусы на льду, совершаю ускорения с колен, резкие торможения и виражи с подсечками…

Вымотанный и довольный, растягиваюсь на льду, присоединяясь к Астахову и Соколу. Опершись локтем об лед, снимаю шлем и провожу перчаткой по мокрым волосам. Пот стекает по лицу, грудь ходуном ходит, но мне так охуенно.

Сокол скалится.

— Сдаешь позиции?

— Всего пара пропущенных тренировок, а ты уже как мокрая тряпка, — подхватывает Астахов, сидя у стены, а потом открывает рот и заливает в него воду.

Я лишь усмехаюсь, качая головой.

— Рад, что вы по мне скучали.

Повисает неловкая пауза. И парни сами прерывают ее.

— В общем, капитаном Эдмундович поставил Албанова.

Мои брови ползут вверх. С какого хрена Албанова-то? Он в прошлом сезоне накосячил, а в этом сидел на скамье запасных. Да тот же Астахов лучше бы подошел на роль капитана.

— А голосование?

Я забираю воду у Астахова и жадно пью.

— Не было никакого голосования. Все решили в тренерском штабе. Адмундыч был в таком бешенстве после твоей дисквалификации, что тупо поставил нас перед фактом.

Проглатываю воду, дергаю челюстью.

— И как? Доволен тренер работой капитана?

Бесит, блядь.

После моей дисквалификации я сам отстранился от парней. Не мог я… Тошно было… Да и стыдно, чего уж там. Залег на дно. А тут у них вон как. Жизнь кипит. Албанов — капитан. Или там тоже папаша за него подсуетился? Пиздец, блядь.

— Да мы сами не в восторге. Не клеится что-то у нас игра с таким капитаном. Понтов до хуя, а по факту ни хуя, — усмехается Сокол невесело. — Тренер пока наблюдает. Хмурый. Только орет на нас.

— Вчера мы попытались с ним поговорить, но он ислушать не стал. Мол, Албанов — тот, кто сможет привести нас в порядок и выжать от команды пользу, — Астахов скептически поджимает губы. — Как-то так.

— Да бред это! Албанов — самый настоящий придурок, который только разжигает конфликты на льду, — плюется Сокол и поднимается. — В жопу. А все из-за баб. Вечно от них одни проблемы.

Зажав перчатку зубами, рывком снимаю ее и выплевываю на лед. Ерошу ладонью волосы. И вот моя еще недавно пустая голова заполняется ненужным шумом из мыслей о ней.

Встряхнув башкой, агрессивно тру лицо. Не сейчас, блядь.

— М-да. Дела у нас, конечно, не айс, — протягиваю и рывком поднимаюсь на коньки. — Ладно, не ноем, пацаны. Завтра я в Питер, принесу извинения этой кошачьей принцесске, блядь, а там и за свое родное место капитана поборюсь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 41. С днем рождения меня!

Уже целый месяц, как я варюсь в режиме «День Сурка». Работа, дом, работа, дом. А иногда и с работы на работу. И так изо дня в день. Я взяла себе еще подработку в будни администратором в отеле. Во-первых, нужно погасить долг, который накопила моя непутевая мать, а во-вторых, так проще не думать о Самсонове.

За время, прошедшее с нашей последней встречи, я успела пережить весь спектр эмоций, начиная от злости и заканчивая глубокой тоской.

Да! Черт возьми, я скучаю по этой высокомерной заднице! Очень скучаю, но самое худшее из всех зол… Ох, кажется, я конкретно влюбилась в него.

Иначе я не могу объяснить, почему думаю о нем большую часть своего бодрствования. И все мои аргументы, что мне не нужен такой головняк, что мы с ним из разных миров, что в конечном счете он разобьет мне сердце и я знаю это наверняка, перестали работать неделю назад.

И то, что эта задница ни разу мне не написала и не позвонила, после того как сбежала под утро, говорит лишь о том, что Глеб Самсонов решил двигаться дальше без меня.

Хотя с чего я вообще взяла, будто он хотел двигаться со мной?

Наверное, мне просто показалось, что наши так называемые отношения немного продвинулись вперед в плане глубины, ведь я помогла пережить ему сложный период, не позволив спиться и утопиться, а он стал моим спасательным кругом, когда стены страха сомкнулись вокруг меня. Уверена, ничего подобного у него не было ни с одной из его фанаток. Смелое заявление, конечно, но со временем оно перестало звучать убедительно.

Я ненавижу себя за то, что вообще допустила эту глупую мысль, будто между нами могло что-то быть.

Ничего, кроме безумного грязного секса. И я была бы рада и ему, но что-то пошло не так. В какой момент? Я снова и снова пытаюсь это понять, но ни черта не выходит.

Я даже собиралась сделать шаг первой и позвонить или написать ему сама… но какого хрена?! Он сбежал от меня, словно гребаный трус.

Я слышала, как тем утром ему звонил Багиров. И я, идиотка, ждала, что сейчас Пантера положит трубку и объяснит мне поведение своего придурочного дружка, но ничего подобного. Багиров как ни в чем не бывало положил телефон и занялся поеданием яичницы. И этот сочувственный взгляд Алисы… господи, это было так жалко и ужасно.

Конечно, я сделала вид, что не заметила, как Самсонов свалил по-английски, и вообще не показала, что меня это задело, но, судя по тому, как Алиса, провожая меня на поезд, пыталась успокоить, объясняя, что у Самсонова непростой период, вышло не очень.

Да и я довольно-таки грубо отмахнулась от этой темы, которую мы до сих пор не поднимали с ней во время наших телефонных разговоров, а как мне хотелось, как же мне хотелось узнать хоть кусочек жизни этого козла! И я узнавала ее из всех соцсетей. Узнавала и ненавидела его. А потом и себя. За то, что даже не попыталась что-то исправить. А сейчас мне кажется, что исправлять-то уже и нечего.

Я отрицательно качаю головой.

Нет, я все сделала правильно. Позвонила я или написала бы, это бы выглядело, будто я навязываюсь, а такой, как Самсонов, не нуждается в липучке. И это подтверждается его молчанием и игнором.

Ах да, он вернулся на лед, и я рада за него. Правда. У Глеба вроде как все налаживается. Круто. Наверное… по крайней мере, на фото и видео он выглядит счастливым, жаль, что мне сложно разделить это светлое чувство.

Жаль, что его налаженная жизнь причиняет мне боль.

Жаль, что завидую всем девушкам, которых он обнимает и фоткается с ними.

Жаль, что ненавижу его за то, что он без меня счастлив.

И жаль, что я скучаю по человеку, который совершенно точно забыл обо мне…

Мои мысли прерывает тень сбоку.

— Лен, столик в пятой випке, отнеси, пожалуйста, заказ, — Катя вручает мне поднос с кофе. — Дай мне покурить пять минут, плиз.

Закатив глаза, перехватываю поднос и, обойдя коллегу, направляюсь на второй этаж.

А у самой больная фантазия рисует в голове, как я захожу в випку, а там — он. Приехал за мной, как и Багиров однажды за Алисой. Но толкнув бедром дверь, вижу перед собой папика с пузом и фитоняшкой на коленях, и все мои глупые мысли разбегаются от его липкого взгляда, которым этот козел мажет по моему телу, как по тарелке с деликатесом.

Быстро оставляю заказ и выскальзываю из випки, чувствуя желание помыть руки.

Антисептик тоже подходит. Пшикаю на ладони и бросаю флакон под барную стойку.

— Какие планы на завтра? — интересуется Рома, натирая бокалы.

Я кошусь на него и тут же перевожу взгляд на танцпол.

— Никаких, — отвечаю сухо. После того, как я узнала, что он наговорил Алисе, наши отношения с ним испортились, и хоть прошло уже прилично времени, подпускать его обратно к себе как-то не хочется. У него, видимо, другое мнение.

— Как это никаких? У тебя же днюха завтра, может, сходим куда?

— Да, Ром, у меня днюха, но я же сказала: отмечать не буду. Я на мели.

Улыбнувшись ему без особых стараний, хватаю тряпку и поднос и иду в зал проверить столики.

Его подкаты мне сейчас вообще не уперлись, и я, честно говоря, не могу понять: с чего он вдруг переключился на меня, после того как сгорал от любви к Алисе? Я еще, дура, помогала ему. Треплу этому.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Смена проходит отстойно. Наутро добравшись до квартиры, я первым делом хватаю аптечку, потому что мигрень жуткая. А уже потом без задних ног заваливаюсь спать и просыпаюсь под самый вечер.

Кстати, я ненавижу день своего рождения и рада, что проспала все звонки от Алисы и еще нескольких людей, которые обо мне помнят.

Приняв душ, заказываю себе пиццу и достаю из холодильника бутылку пива, заваливаюсь на диван и включаю своих любимых Калленов. Идеальный вечер.

Правда, он перестает быть идеальным, когда на телефон приходит уведомление от странички Самсонова. Да, я на него подписалась.

На фото он в компании своих парней из команды стоит на фоне стены знакомого мне паба.

За их столиком несколько девушек, и, хоть они никак не касаются Самсонова, все равно бесят.

Бросив телефон на кровать, вскакиваю и мельтешу по комнате, взъерошиваю волосы. Нет, это

он

меня бесит. Козлина. Не мог нормально сказать?! «Прости, Лен, но на этом наше приключение подошло к концу!» Что, блядь, сложного?!

Сученыш.

Топнув ногой и зарычав, дергаю ящик комода и вытаскиваю оттуда комплект белья. Ой, да по хуй вообще. Скидываю пижаму и влезаю в ажурное белье, которое я, кажется, купила, чтобы моим скучным слипам и разноцветным стрингам был пример для подражания. И заодно повод для зависти.

Я не знаю, что меня укусило, но я, блин, реально полна решимости как никогда.

Сегодня все выясню. И если он обидит меня… ну ему пиздец.

У него есть два варианта: проигнорить и сподвигнуть меня заиметь куклу вуду с его смазливой мордашкой.

Или подарить мне на день рождения… секс по телефону?!

Я делаю себяшку — чисто фото груди в кружевном красном лифе, плоского живота и верха таких же ажурных трусиков в цвет.

Смотрю, что получилось, и делаю еще кучу снимков. И только когда меня удовлетворяет результат, нахожу контакт «Великолепный Член» и отправляю ему селфи с подписью:

«С днем рождения меня! Юху!»

______________________

Всем привет, сегодня отличная скидка на читу Багировых, история Алисы и Илая, кто не читал - рекомендую:

— Чей это ребенок?

— Я уже отвечала на этот вопрос.

— Он не может быть моим! Я остановился…

— А ты все так хорошо помнишь?

Три года назад он выиграл спор на мою девственность и уничтожил все, что я когда-то к нему испытывала. По-крайней мере, я так думала. Пока у меня не родился сын с его глазами и ямочками на щеках.

Продолжить чтение:

Глава 42. Я уже, мать вашу, на крючке…

«Не знаю, что с тобой происходит, Самсонов, но сделай, пожалуйста, с этим дерьмом что-нибудь. Разберись, чего ты хочешь, и взбодрись. Иначе мне придется дать тебе отдохнуть, парень. Мне казалось, вернуться на лед было твоей целью».

Эти слова тренер мне сказал после первого периода, и они давили на меня на протяжении всего второго.

Я злился. Выходил из себя и в порыве эмоций налажал с поперечной передачей, ну и впоследствии нарушил не одно правило, недостаточно серьезное для полного исключения из игры, но весомое для попадания в штрафной бокс. Отлично, блядь.

Да что со мной, черт подери?!

Это все от недостатка секса в последний месяц моей жизни. А если точнее, его отсутствия, потому что какого-то хрена мой член бойкотирует свою работу.

В прямом, мать вашу, смысле в самый ответственный момент этот ублюдок буквально теряет сознание и отказывается выполнять то, что должен. Потому что одна рыжая Сейлор Мун задрала планку, которую какого-то хера не может преодолеть ни одна другая девушка.

Чтоб вы понимали, насколько все печально: не помогает даже горловой минет от самой сексуальной цыпочки. Я постоянно напряжен, взвинчен и зол как собака. Единственная разрядка, которая у меня выходит, — это гребаный кулак и воспоминания о том, какой на вкус была киска Рыжули.

Эта рыжая зараза украла мой покой и утащила его с собой в другой город. А я отказываюсь это признавать. И именно поэтому совершаю глупые поступки, чувствуя себя не самым уравновешенным персонажем, не только на льду.

Хотя и стараюсь делать вид, что ничего не изменилось и я все тот же Глеб Самсонов, который знает свое дело и способен привести свою команду к победе, а после отшляпидорить любую телочку по высшему разряду, в последнее время выходит прям хуевато. По всем фронтам.

Но в третьем периоде мне удается взять себя в руки и делать такие передачи, которые сносят чертову оборону противника и создают опасные моменты у его ворот, в них мы загоняем как минимум три шайбы подряд, а на последней минуте я забиваю ту, что приносит нам победу.

И вот мы в своем коронном месте отмечаем победу в компании темного нефильтрованного, кучи девушек и, конечно же, парней, которые хором галдят под впечатлением от сегодняшней игры.

— После первого периода я думал, нас разъебут как девочек, — усмехается в кружку Соболь, отчего пена разлетается по его лицу, но очаровательная спутница с удовольствием слизывает ее, заканчивая грязным публичным поцелуем.

Отлично, хоть кому-то сегодня перепадет.

— Ну если бы Смайл не взял себя в руки…

— Да, в последнее время, чувак, ты будто не в своей тарелке, — недовольно фыркает Астахов.

Провожу ладонью по лицу и вздыхаю от их нытья. Я сегодня что-то и от победы не особо кайфую.

— Я думаю, ему нужно просто расслабиться, — воркует возле моего уха Катя… или Кристина? Ай, черт ее знает! Я чувствую, как ее ладонь скользит по моей коленке и выше. — Может, поедем к тебе? — пальцы достигают паха и, не почувствовав отклика к своей ласке, она обиженно дует губки.

— Позже, Катюш, — подмигиваю ей и убираю цепкую ручку обратно себе на колено, возвращая внимание к разговору парней о третьем периоде.

Но тепло женской ладони исчезает, и моя соблазнительница встает из-за стола.

— Вообще-то я Кристина. —

Блядь!

— А если у тебя проблемы с эрекцией — предупреждай заранее, — ядовито выплевывает она и, поправив лиф топа на своих отличных буферах, пролезает мимо меня, нарочно выпячивая задницу. — Только время зря потеряла.

Парни улюлюкают этой курице, пока я чувствую себя в полнейшем замешательстве, вскидывая руки, чтобы максимально отстраниться и проигнорировать смешки в мою сторону.

Соболев прижимает кулак ко рту, но в итоге все равно прыскает со смеху.

— Прости, чувак, думаю, нам стоит сводить тебя к врачу.

— Отказ от секси-киски — тревожный звоночек, капитан.

— Да пошли вы, — усмехаюсь я невесело и тянусь за вибрирующим в кармане толстовки телефоном.

Вымученная улыбка застывает на моем лице, когда я вижу, от кого пришло сообщение, первым делом блокирую экран и убираю телефон обратно в карман, будто боюсь, что меня кто-то спалит.

Мгновенно мое сердцебиение учащается.

Невзначай тру пальцем нос и смотрю: не заметил ли кто моей маленькой контузии.

С этого момента вечер идет вообще по пизде, потому что все, о чем я могу думать, — это сообщение от девушки, которую, как оказалось, не очень-то легко выбросить из головы. И даже если я убеждал себя, что у меня получается, то сейчас понимаю — ни хера. Вообще ни хера.

Выскользнув из-за стола, иду в туалет и только там достаю телефон, как гребаный школьник, который боится оказаться застуканным за дрочкой.

Ох, блядь.

Дрочка становится актуальной, стоит открыть содержимое сообщения и увидеть фотографию Лены: закушенная нижняя губа, кружевной красный лифчик, плоский живот, по которому скользят ее длинные пальцы прямо под такие же кружевные трусики.

Прямо туда, где я мечтаю сейчас оказаться.

Я с досадой мычу и сжимаю сквозь джинсы мгновенно затвердевший член. Хочу послать его и вырвать к чертовой матери. Гребаный предатель.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Убрав от стояка руку, сжимаю телефон и застываю в нерешительности: хуй знает, что делать дальше. Если я поведусь, то месяц моих мучений будет напрасен, я уже, мать вашу, на крючке, но если не освобожу свои синие яйца сегодня… чья-то жизнь может оборваться. Серьезно, я уже не в себе.

Видимо, поэтому я печатаю какую-то чушь:

«Ты всем отправляешь такие фото?»

На экране появляются три маленькие точки, заставляя мое сердце отбивать ненормальный ритм, а потом приходит новое сообщение от Сейлор Мун:

«Зависит от настроения».

От мысли, что это или любое другое фото сейчас рассматривает какой-то ублюдок, мне хочется забраться на крышу и бить себя в грудь, как гребаный орангутанг, отвоевывающий себе самку.

Я тяжело вздыхаю и несколько раз провожу ладонью по подбородку. Опираюсь на раковину задницей и набираю… да черт знает, что я набираю. Все, о чем я могу думать, это фотография выше, которая манит меня, как голодного пса.

«И какое же у тебя оно сегодня?»

Сейлор Мун:

«Ужасное».

Хмурюсь.

«Почему?»

Снова три бегающие точки: они то пропадают, то снова появляются. И так несколько раз, пока телефон не вибрирует от нового сообщения.

Сейлор Мун:

«У тебя там член отсох? Не пойму. Или у тебя проблемы со зрением? Я тебе скинула фото, а ты решил поболтать?»

Ты — моя проблема!

Но печатаю я другое:

«С моим членом все в порядке, но спасибо, что спросила».

Сейлор Мун:

«Ты меня бесишь».

Ох, милая, это взаимно. Настолько, что у меня уже член болит.

Я делаю фото, обхватив ладонью свой стояк поверх джинсов, и отправляю с подписью:

«Ты меня тоже».

Я снова возвращаюсь к фотографии выше и только сейчас замечаю приписку:

«С днем рождения меня. Юху».

Блядь. Я знатный долбоеб. А потом в голову приходит шальная идея, и нижняя часть моего тела приветствует ее высунув язык и виляя хвостом, как одуревший пес.

Лена больше ничего не пишет, а я уже покидаю паб через черный выход и иду на парковку к тачке.

Мне нужна эта девушка прямо сейчас. Единственный подарок, который я могу подарить ей, — заставить ее закончить то, что она начала на фото.

Забью самый свой лучший «гол» ради нее, и тоже не останусь без приза: получу, наконец, эту гребаную золотую медаль.

Глава 43. Ужасные вебкамщики

Трель входящего звонка прерывает сцену Эдварда и Беллы в тот самый момент, когда вампир собирается бросить ее одну в чертовом лесу.

Не знаю, почему мне так нравится эта сцена, но именно благодаря ей я наконец смогла абстрагироваться от Самсонова, а входящий звонок, чтоб его, все портит.

Я не думаю, кто может звонить мне в такое время, просто хватаю мобильный и собираюсь сбросить вызов, но палец зависает над экраном, когда на нем высвечивается видеозвонок от Великолепного Члена.

Он звонит по видео?!

Твою мать! Какого хрена он это делает?

Я отбрасываю смартфон так быстро, будто в моих руках оказалось детонирующее устройство, я даже тру ладони о бедра, чтобы избавиться от ощущения, которое вызвало прилив холодного пота, а вместе с ним и мандраж.

В ужасе смотрю на экран телефона. И ничего не могу с ним сделать, черт возьми, я боюсь к нему прикоснуться.

Чувствую себя ужасно некомфортно. Во-первых, потому что игнорирую человека, а во-вторых, потому что не понимаю, почему я так себя чувствую из-за этого.

Игнор мое второе имя, да? Видимо, нет. Если это касается парня, который мне нравится. Господи, он мне нравится.

«Ну конечно же, он тебе нравится, тупица!»

Задыхаясь я смотрю на экран с отчаянной надеждой, что он погаснет.

Вызов обрывается, и я судорожно выдыхаю.

Но расслабиться не успеваю, потому что моментально приходит сообщение. От него же.

В.Ч.:

«Струсила?»

Я краснею, я прямо чувствую, как во мне вспыхивает жар. Мне приходится делать дыхательную гимнастику и одновременно обмахивать себя ладонями. О боже… зачем я вообще ему написала?

«Потому что ты следишь за его профилем как наивная влюбленная дура».

— Да блядь, — шиплю, с психом хватаю телефон и печатаю молниеносно:

«Еще чего. Размечтался».

Глеб отвечает не сразу, и я не хочу признаваться, что чувствую укол разочарования. Закусив нижнюю губу, жду, гадая, что сейчас творится в его голове и почему он решил позвонить мне по видеосвязи. Его вечеринка закончилась? Ой, да пофиг, мне завтра рано вставать, лучше лягу спать и обо всем забуду.

Я меняю свое мнение, когда телефон в руках вибрирует новым уведомлением.

В.Ч.:

«Значит, у тебя плохие манеры».

Я хмурюсь, немного сбитая с толку, а потом до меня доходит.

Я:

«У меня все прекрасно с манерами».

В.Ч.:

«Тогда ответь на звонок».

Я сжимаю телефон и рычу на него:

— Гребаный деспот! Тиран!

С грохотом бросаю телефон на стол и, вскочив на ноги, наспех поправляю волосы в зеркале. Взгляд цепляется за блеск, и рука сама тянется за ним, чтобы сделать акцент на моих губах.

Если этот козел так хочет помучить свои яйца, то пожалуйста. А чтобы помучить его еще сильнее, быстро накидываю кофту от пижамы и прыгаю в кресло, хватая телефон обеими руками.

Я знаю, что он сейчас позвонит, но все равно вздрагиваю, когда его имя вспыхивает на экране.

Божечки, спасите-помогите.

Я делаю несколько успокаивающих вдохов, но становится только хуже. К черту…

Принимаю вызов, и сердце замирает, когда на экране начинается соединение.

— Ну привет, именинница, — раздается из динамика глубокий голос Самсонова, пока изображение обретает четкость. И как только вижу его кривоватую улыбку, пальчики на ногах поджимаются сами по себе.

— Привет, — мои губы дергаются, рука взлетает к волосам, невзначай поправляя их. Как же это все неловко…

Смотрим друг на друга как два идиота. Глеб ерошит волосы, облизывает нижнюю губу и закусывает ее, будто чувствует то же смущение, что и я.

Самое ужасное, что помимо смущения я охренительно хорошо ощущаю, как у меня между ног все сжимается в предвкушении. Я такая слабачка, да?

Я ерзаю, усаживаясь поудобнее, перекидываю волосы на одно плечо и немного меняю ракурс, отчего на лице Самсонова появляется недовольная гримаса.

— Напомни мне подарить тебе нормальную пижаму.

Я закатываю глаза.

— У меня хорошая пижама.

— Возможно. Для подростка. Но я предпочел бы тот вариант, что ты кидала мне в сообщении. — Глеб хмурится, а потом вскидывает брови. — Только не говори, что ты развела меня фоткой из интернета.

А что, так можно было?

— Ну… — легкомысленно тяну я, — все возможно. Не проверишь — не узнаешь.

— Тогда мне придется раздеть тебя.

Я хихикаю, запрокидываю голову и выгибаюсь в кресле. Это вообще нормально: вместо того чтобы высказать ему, какой он козел, я флиртую с ним по веб-камере?

Не прекращая улыбаться, возвращаюсь в кадр.

— И как же ты собираешься это сделать? — прикусываю изнутри губу.

—

Ты

сделаешь это для меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я насмешливо вскидываю бровь. Такой самодовольный.

— Вообще-то, это у меня сегодня день рождения. А что касается плохих манер — ты так и не поздравил меня.

Самсонов задумчиво хмыкает, несколько раз проводит ладонью по подбородку. Глаза темные, с проблеском лукавства. Ну вот и как перед ним не растечься лужицей?

Ничего больше не сказав, Глеб одной рукой подцепляет ворот толстовки и небрежно стягивает ее через голову, затем перекладывает мобильник в другую ладонь, выдергивает руку из рукава и швыряет толстовку в сторону.

Боже… мое сердечко сейчас сойдет с ума.

Такое поздравление меня тоже устроит.

Я поджимаю под себя ноги, сильнее ерзаю от разгорающегося предвкушения, практически не моргая смотрю в экран, на котором мелькает потолок машины, пассажирское сиденье, затем Самсонов возвращается в камеру, самодовольно дергает подбородком и ухмыляется уголком губ.

— Твоя очередь.

А я-то думала, шоу будет для меня. Наигранно тяжело вздохнув, задумчиво стучу пальцем по подбородку.

— На тебе еще футболка. Уравняй наши позиции. Я буду почти топлес.

Я слышу приглушенный смешок: «Сучка».

Но Глеб выполняет мою просьбу и, стянув футболку, отправляет ее к толстовке.

Черт возьми. Ну вот какого… у него такое охренительное тело?

— Хочу коснуться тебя, — срывается с моих губ до того, как я понимаю, что это должно было остаться в моей голове.

Да ну блин…

Но я не успеваю оправдаться, потому что Глеб отвечает на полном серьезе:

— Скажи — где, и я сделаю это за тебя.

Твою. Мать. ТВОЮ МАТЬ! Почему он такой сексуальный?! Доминирующие замашки. Совершенно растрепанные волосы, дерзко спадающая на лоб челка, которая делает его глаза более опасными. Гладко выбритый мощный подбородок, по которому мне внезапно хочется провести языком. Эти чертовы губы, что могут быть одновременно мягкими и твердыми в своих намерениях, и плавно вздымающаяся мускулистая грудь, которая кажется еще шире и рельефней из-за тусклой подсветки в салоне.

— А лучше покажи на себе, — его грубоватый голос возвращает меня в реальность, напоминая, для чего мы здесь: — Ты, кажется, забыла уровнять наши позиции.

Блядь. Точно.

Втянув носом воздух, начинаю осторожно снимать верх от пижамного костюма. И когда я беру такой ракурс, что Глебу открывается отличный вид на мой провокационный лиф, я слышу грубое мужское мычание и вижу, как по-животному он облизывает свои губы и тут же стирает влажный след большим пальцем. Черт… мне приходится сжать бедра, чтобы притупить нарастающую болезненную тяжесть внизу живота.

— Ну и… с чего бы ты начала?

Мое дыхание застревает в горле.

Господи, мы действительно делаем это?!

Язык внезапно становится вялым, и мне не удается им пошевелить, поэтому я лишь касаюсь подрагивающими пальцами своей шеи, представляя, как это было бы — ощутить сейчас его мощное горло под ними и как дернется кадык, отзываясь на мою ласку.

Глеб подхватывает мое движение: обнимает широкой ладонью свое горло и так сжимает, что я вижу, как напрягаются его мышцы.

Я испускаю стон, чувствуя, как ластовица трусиков становится влажной, пока я двигаю бедрами в поисках дополнительного трения. И когда осознаю это, меня будто током прошибает: я откидываю телефон на стол и закрываю лицо ладонями.

Да что со мной…

— Эй, ты куда?

Я жмурюсь, закусываю губу и задыхаюсь жаром стыда. Мне и правда тяжело дышать. Поэтому голос звучит хрипло:

— Прости, я думаю… думаю, мне неловко. Плохая идея была…

— Нет-нет, милая, верни свою славную мордашку обратно и не смей оставлять меня одного после того, что ты со мной сделала.

Мне хочется засмеяться, он… он такой милый.

— Глеб… я не знаю, это все слишком… я таким никогда не занималась, — признаюсь как на духу.

Он немного нервно усмехается.

— Я согласен, и, может, это прозвучит немного странно, но я тоже не пробовал доставлять себе удовольствие таким образом.

Закусив губу, вымученно хмурю лоб и смотрю на телефон, который перевернулся экраном вниз. Но слова Глеба о том, что у него впервые… такой опыт… Черт, эта информация что-то делает со мной.

Ладони потеют и, глубоко дыша, я трясу ими в воздухе.

Это личное, и он им со мной поделился. Наверное, я должна оценить такой шаг? По крайней мере, мне хочется его поддержать, раз неловкость у нас одна на двоих.

И на немного это придает мне решительности, чтобы снова взять телефон и увидеть полураздетого Глеба.

Знаю, я вся красная, потому что мне жарко и я возбуждена. Несмотря на волнение, я вижу все свои эмоции в мини-окошке, где транслируется мое видео. Глеб тоже кажется смущенным. И его сдавленный смешок подтверждает это.

— На чем мы остановились? — он трет свою шею ладонью так, что она уже вся красная. Такой сильный… Но чем дальше наше молчание затягивается, тем тяжелее становятся ощущения. По крайней мере, мои.

— Ладно, — тихо выдыхаю. — Давай попробуем еще раз.

Он качает головой и по-мальчишески прикусывает уголок рта.

— Теперь моя очередь.

Я улыбаюсь и прижимаю ко лбу кулак, потом снова смотрю на него.

— Мы самые ужасные вэбкамщики.

Глеб смеется. По-настоящему, гортанно и громко. Мне нравится его смех.

— Ну как там говорят? Первый блин комом?

Я поджимаю губы.

— Угу.

— Тогда закрой глаза и слушай мой голос.

Может, не зря его капитаном выбрали, раз он так любить командовать.

Но, сдерживая улыбку, я прикрываю глаза.

— Нет, телефон держи так, чтобы я тебя видел.

Улыбаюсь шире.

— Как скажете, капитан.

Сказать по правде, с закрытыми глазами легче.

— Представь, что на твоих глазах повязка и у тебя нет права подглядывать.

— А если очень захочется?

— Придется спросить разрешения, маленькая негодница.

Он произносит это вкрадчивым горячим шепотом, и на мгновение мне кажется, что я действительно чувствую горячее дыхание над самым ухом.

Мурашки по коже.

— Ты думала обо мне?

Мои губы дергаются.

Я задумываюсь на мгновение, отвечать ли ему правду, но она сама срывается с моих губ:

— Постоянно.

Прямолинейный неоспоримый факт. Пусть теперь живет с ним.

Я не открываю глаз, хотя в сгустившейся тишине мне бы очень хотелось увидеть выражение его лица, но я продолжаю соблюдать установленное им правило. И эта правда подстегивает меня шагнуть вперед. Постесняюсь потом. Мне нужно почувствовать его хотя бы так…

— Я думала о твоих губах на моих, — с трудом сохраняя ровный голос, я начинаю водить по себе пальцами, зная, что он будет пожирать каждое движение на моем теле, — вспоминала, какой ты на вкус. А еще о том, как моя киска трется о твой член, — я ведусь сама на свою провокацию, сжимаю скользнувшую вниз руку бедрами и, не в силах усидеть на месте, трусь об нее, чтобы задеть чувствительный клитор. Ахаю. Под кожей расползается пульсация, заглушая все вокруг. Слышу свой голос будто через толщу воды: — Но больше всего мне нравится представлять, каково будет ощутить тебя глубоко внутри себя. М-м-м, — я сильнее прижимаюсь к зажатой между ног руке, закусываю губу и чувствую, как на лбу пролегает морщинка томительного страдания, когда я не могу сдержать тихий всхлип…

— Посмотри на меня, — командует Глеб, и мне хочется улыбнуться, но я выполняю приказ, как послушная кошечка.

Самсонов сейчас выглядит жадным зверем — неподвижный, смотрит прямо на меня, будто ненавидит расстояние между нами… Единственное движение, которое я замечаю, — происходит внизу экрана… Я распахиваю рот, мои глаза расширяются и воздух застревает в горле, когда я понимаю, что это его кулак медленно двигается вверх-вниз по длинному члену.

— Не смей отводить взгляд.

— Не буду, — с придыханием шепчу, наблюдая, как головка скрывается в сильно сжатом, большом кулаке.

— А теперь засунь руку в трусики и почувствуй это вместе со мной.

Я прерывисто вздыхаю и несмело подрагивающими пальцами забираюсь под ажурную резинку, практически сразу окунаясь в теплую влагу.

— Ох, черт…

— Да, милая, ты чувствуешь это?

Я обвожу пальцем пульсирующий клитор.

— Д-да…

Кожа нагревается, плавится от мгновенного прилива горячего возбуждения.

— Не торопись, вспомни, как мой язык вылизывал твою киску…

Глеб прерывается на низкий стон удовольствия, исходящий из его горла.

— Я помню, как твой член заливал мое горло спермой.

О господи, я сказала это.

Глеб издает животный рык.

— Блядь, Рыжая, твой грязный ротик хочет моей смерти?

Я слабо улыбаюсь, не в силах засмеяться.

— Он хочет твой член.

— Ты… черт… — он сдавленно стонет и смеется одновременно. — Твою мать, Карамелька. Я близко.

Его дыхание становится тяжелым, сдавленным, рваным.

— Я… тоже…

Мое — превращается в жалкую попытку не задохнуться от нарастающего напряжения.

— Покажи сиськи. И смотри на меня, когда будешь кончать.

Я слышу, но не могу пошевелиться, кружа пальцем по клитору, я даже не поняла, в какой момент мои веки закрылись.

— Лена, блядь, я хочу видеть твои сиськи, — рычит Самсонов. — Я хочу кончить от вида твоих твердых сосков.

— Они тебе нравятся?

Короткий смешок.

— Я схожу по ним с ума. А теперь будь хорошей девочкой и покажи их.

Задыхаясь, я поочередно стягиваю чашечки, позволяя прохладе сжать мои соски.

— Ох, блядь, еб твою мать…

— Глеб… я… Боже…

Дыхание вырывается из меня отчаянным стоном, я откидываюсь на подлокотник и выгибаюсь, содрогаясь от разбивающихся о меня волнах оргазма. Он обрушивается с такой силой, что в глазах мутнеет.

— Глеб… — стону я, сползая с кресла, как подтаявшее масло. — Я…

— Блядь… Лена… что ты… с-с-сука…

Моя рука падает вместе с телефоном на пол, я с трудом поворачиваю затуманенную голову на грубый стон и вижу, как его вздымающуюся грудь окрапляют серебристые капли спермы…

Я прикрываю глаза, потому что эта порочная грязная картина вызывает еще один спазм возбуждения в животе.

Глеб то мычит, то пыхтит, а я утопаю в этих похотливых низких звуках. Они утаскивают меня в самые объятия его демонов.

Я так и лежу, дыхание все еще прерывистое и тяжелое, тело дрожит, а руки так обмякли, что нет сил поднять телефон. Я прикрываю глаза, наслаждаясь происходящим, чувствуя, что меня начинает клонить в сон, и слышу хриплый голос Глеба:

— С днем рождения, Карамелька.

Глава 44. Экипаж терпит крушение

— Чувак, соберись, черт возьми! — рычит проезжающий мимо Астахов. Злой, как и вся наша команда, и я в том числе. И в первую очередь на самого себя.

А все потому, что я увидел на трибуне рыжее пятно и отвлекся, упустив шайбу. Идиот. Это даже не могла быть Лена, потому что мы, блядь, в Казани, за тысячу сто девяносто восемь километров от Питера.

Нет, нет, нет, черт… Не думать о ней на хер. Уж точно я не должен думать о ней на льду. Игра — вот на чем я должен сосредоточиться, но как только я набираю ход, приближаясь к противнику, чтобы увести у него шайбу, меня вбивают в борт с такой силой, что я теряю гребаное равновесие.

Всего секундная заминка, но этого достаточно, чтобы неудачно рухнуть на лед и удариться затылком с такой силой, что я не знаю, что это хрустит — шлем или мой череп…

Зажмуриваюсь, на мгновение выпадая из реальности, под веками вспыхивают белые снопы искр, а на подкорке сознание улавливает негодующие крики болельщиков.

— Самсонов, мать твою, поднимай свою задницу! Дома полежишь! — орет тренер во всю глотку, и я скалюсь, с помощью кого-то поднимаясь на ноги.

Прошипев сквозь зубы, вскидываю руки, отказываясь от поддержки и медленно разминаю шею, пока на льду воцаряется хаос.

Парни сталкиваются лбами с противниками. Толкаются, орут на друг друга, судья пытается навести порядок, но Астахов с Сабуровым машут перед ним руками, тыча в лицо такому же разъяренному игроку команды соперников, а потом раздается свисток и все разъезжаются по сторонам.

— Ты как? — Сокол приобнимает меня за плечи, как бы подбадривая, пока мы всей командой скатываемся цепочкой к скамейкам.

— Нормально, — отмахиваюсь ворчливо и схожу со льда.

Парни подавлены, все молчат, кто-то смотрит в пол, сжимая бутылку с водой, кто-то переглядывается, а кто-то смотрит на меня, будто, блядь, все это дерьмо из-за меня. Отчасти так и есть. Но все хороши.

Все, вообще, началось с задержки рейса, мы уже на нервяке сошли с трапа. А дальше подлянка на подлянке: Сокол сцепился с Юдиным, прочитав в его телефоне переписку со своей бывшей, Титов наступил на эмблему команды, что предвещало неудачу, Астахов забыл сменные коньки, нарушив свой ритуал, а я… я думаю не о том, о чем нужно. А все потому, что гребаное чувство вины душит меня уже вторую неделю, с того момента, как я снова перестал отвечать Сейлор Мун. До этого я и не знал, что таковое у меня имеется.

Снимаю шлем, заваливаюсь на скамейку запасных. Меня быстро осматривают, вручают бутылку, из которой я сначала обливаю себе голову, а затем заливаю жидкость в рот.

Я не знаю, что происходит со мной. Чем больше я сопротивляюсь чувствам к рыжей бестии, тем больше в моей жизни все катится под откос.

Господи, блядь, что я несу? Ну какие, мать вашу, чувства?

Это был просто секс по телефону, мы развлеклись, и на этом все. Это ведь не было чем-то серьезным? Да, у нас есть влечение, химия и мы умеем повеселиться с Карамелькой, но продолжаем двигаться каждый сам по себе. Я не собираюсь давать ей надежду на отношения. Мы не можем быть вместе… по ряду причин. Или я что-то упустил?

Потому что мне начало казаться, будто Лена восприняла происходящее между нами за нечто большее, чем просто веселье. И именно поэтому я снова дистанцировался. Мне не нужна ответственность, я пока не готов к ней. А отношения подразумевают очень много обязанностей и ответственности. Это все усложнит, а мне, опять же, такого не нужно.

Делать из этого нечто серьезное не нужно никому из нас. Ничего хорошего в итоге не выйдет. Я даже пробовать не буду. Но с Леной вечно одни проблемы, и мои прежние установки с ней ни хрена не работают.

Блядь, зачем было тогда отвечать ей и вестись на ее сексуальное фото? Сексуальных девушек полно, что со мной не так? Почему мне понадобилась эта? Нет. Я брежу. Это факт.

Какого черта я вообще решил, что секс по телефону — это хорошая идея?! Прошло четыре недели, а может, и больше, но я не могу избавиться от кадров, которые будто выжжены под моими веками. Стройное извивающееся тело, раскрасневшееся лицо, приоткрытые губы и мое имя, облеченное в стоны...

Мне нужно просто забыть. Не делать из этого целое событие. Хотя это сложно, учитывая, что это был мой первый опыт удовлетворения онлайн.

В конце концов, после мотивирующей речи тренера, которую бы заебались запикивать цензурой, мы вышли на лед и сравняли счет. В итоге в ходе овертайма нам все же удалось отвоевать кровью и потом свою победу, и теперь мы, вымотанные, но удовлетворенные, сидим в лобби-баре отеля.

Рядом со мной роскошная брюнетка с шикарным телом, все при ней, наглаживает мое плечо и бицепс:

— Ну что? Покажешь свой номер? — она обольщает меня своей улыбочкой.

Если честно, у меня нет настроения, чтобы дать ей что она хочет, голова после игры все же начала трещать, а от пива пульсация в висках усилилась. — Ну же, малыш.

Малыш? Господи, надеюсь она не думает, что это соблазнительно?

Я смотрю на девушку, дающую явные намеки и сигналы на секс, она сверкает как гребанная посадочная полоса для самолета, но мой самолет разворачивает в сторону Санкт- Петербурга.

Это мгновенно злит, и я сжимаю челюсти, намереваясь доказать самому себе, что это я управляю этим самолетом, а не два рыжих хвостика.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Пошли, — киваю в сторону лифтов и поднимаюсь, утягивая ее за руку следом.

Машу пацанам, которые, конечно же, делают из этого шоу, улюлюкая и желая нам хорошего времяпрепровождения, а я ненавижу себя и не понимаю почему. Надеюсь, этих длинных ног и как минимум третьего размера груди будет достаточно, чтобы избавиться от мыслей, в которых я порядком подзаебался ездить по кругу, как на тошнотворном паровозике.

Двери лифта разъезжаются, и я шлепаю девушку, которую даже не запомнил, как зовут, по соблазнительному заду. С такими я и должен веселиться, потому что они не доставляют проблем, и я не думаю о них после окончания веселья, мы расходимся, блядь, как в море корабли.

В какой момент я сошел с протоптанной дорожки? И какого черта мне даже сейчас происходящее кажется неправильным? Правильно, черт возьми.

Все, что я сейчас делаю, правильно, и это поможет мне избавиться от того, что я априори не должен был чувствовать.

Мы выходим на моем этаже, я снова хватаю прилипающую ко мне красотку за руку и веду к нужной двери, но в самый последний момент останавливаюсь посреди коридора.

Отпускаю ее руку и взъерошиваю себе волосы.

— Эй. Ты в порядке? — обеспокоенно интересуется девица.

Я тяжело дышу, глядя в сторону.

— Нет, — шепчу, мотая головой.

Красотка подходит ко мне, закидывает руки на шею и принимается массировать мой ноющий затылок. Я поднимаю голову и прикрываю глаза, выпуская протяжный вздох.

Какого черта я делаю?

Теплое дыхание щекочет кожу, и я зажмуриваюсь, представляя совсем другую девушку. Ничего не могу поделать со своим тупым воображением.

Мягкие губы касаются горла и поцелуями следуют выше, прикусывают подбородок, одна рука соскальзывает на мою грудь и медленно скользит вниз, царапая уставшие мышцы острыми длинными ногтями. Слишком навязчиво, слишком пошло… Карамелька бы так не сделала. Она бы сделала нежно. У нее и ногтей нет таких.

Я тяжело сглатываю и, как бы ни уговаривал себя проникнуться ласками красивой незнакомки, ни черта не выходит. Внутри все напрягается от какого-то отторжения, и едва уловимое возбуждение, которое на мгновение посетило меня, тут же улетучивается. Мой экипаж терпит крушение, особенно когда ее ладонь сжимает пах и я опускаю взгляд, встречая ее разочарованную мордашку.

— Хочешь, я тебе отсосу?

НЕТ!

Я отрываю шаловливые пальчики от моего бедного боинга и отхожу на несколько шагов. Запускаю руку в волосы. Тяну их, в надежде призвать себя к здравому смыслу и позволить красотке отсосать мне, но при одной только мысли об этом, в груди все противится, орет, будто многоголовая гидра. И чем больше я силюсь срубить голов, тем быстрее появляются новые, которые смеются надо мной и над моим неудавшимся сексом.

— Тебе лучше уйти.

Ну вот… я произношу слова, которых никогда не было в моем лексиконе перед перепихоном, они должны звучать после!

Раздраженно дергаю челюстью и поворачиваюсь к ошалевшей девушке.

— Ты серьезно?

— Да.

— Но ты…

— Прости, мне не стоило этого делать.

— Я… я… я не знаю, что и сказать! — она разводит руками и хлопает себя по бедрам. — Ты облажался, чувак.

С этими словами красотка на охренительно высоких ногах уходит обратно к лифту. А я смотрю ей вслед, понимая, насколько я действительно облажался.

Глава 45. Сегодня я ставлю точку

Я хреново справляюсь. Вот правда. В последние две недели все идет наперекосяк, валится из рук.

На работе, дома, с квартирой, с мамой и… с Самсоновым. Просто все навалилось как снежный ком.

На прошлой смене в клубе я разбила дорогущую бутылку джина, дома прорвало трубу, и пришлось перекрыть весь стояк в доме, а сегодня мне позвонила мамина соседка и сообщила, что мама затопила соседей, не сильно, но косметический ремонт придется делать. Блеск! Мне ведь только этого и не хватало, да?

Не знаю, что я делаю не так, вот правда не знаю, почему в моей жизни все не как у людей. И почему этот козел игнорирует меня!

Верная своим вредным привычкам, я усаживаюсь в кресло, подбираю под себя ноги и начинаю шерстить все его соц сети, как одержимая, читать новые статьи и даже перечитываю старые, чтобы хоть что-то узнать из того, что происходит в его жизни. Не знаю… возможно, я надеюсь увидеть статью с заголовком:

«Самсонов попал в шторм, и его унесло на другой континент».

Или что корабль потерпел крушение, и Самсонова выбросило на необитаемый остров.

Самсонов провалился под лед.

Или вдруг Самсонова, первого в мире хоккеиста, решили отправить в космос.

Иначе я не могу объяснить, какого черта этот урод не отвечает мне уже две недели.

А потом я натыкаюсь на историю у одного чувака из его команды (кстати, да, я подписалась почти на всех, так проще отслеживать Самсонова, и не кидайте в меня камнями, я не контролирую то, что делаю), на которой я вижу то, что заставляет мое сердце сжаться и замереть в ужасе.

Хор мужских улюлюканий разрывает динамик, но весь шум становится белым фоном, когда я вижу причину этого шума.

Глеб и длинноногая брюнетка, которую он ведет в сторону лифта. И мигающую надпись на экране:

Капитану пора взбодриться.

И судя по тому, как он спешит скрыться в лифте, ему тоже очень хочется взбодриться с этой длинноногой богиней.

Было наивно с моей стороны думать, что между нами могло что-то получиться.

Точно так же, как и наивно было полагать, что я смогу стать равной им, чтобы заинтересовать такого парня как Самсонов.

И я никогда не увижу его зеркальный потолок, в котором хотела запечатлеть себя в экстазе, когда он придавливает меня своим телом…

Зажмуриваюсь и кусаю себя за язык, чтобы протрезветь. Стоп, стоп, стоп.

Не вздумай сравнивать себя с его очередным выбором на ночь! Ты не такая! Не такая! И ты достойна большего! Ты заслуживаешь любви и ласки! Ты заслуживаешь, чтобы быть единственным выбором, а не очередной!

И именно поэтому мне стоит быть благодарной за то, что он динамит меня уже две недели. Потому что это знак, что я должна прекратить все до того, как мне причинят боль.

Но ведь он уже причинил, и я прекрасно понимала, что такие, как Глеб Самсонов, не заинтересованы в отношениях, я и себя в этом убеждала, что все окей и меня это устраивает, но сейчас, когда из меня выжаты все силы, я понимаю, что слишком хрупкая для такого и мне стоит лучше оберегать себя.

Смахнув слезу со щеки, я захожу в нашу переписку и удаляю ее. Резко, быстро и безоговорочно, чтобы не дать себе время на раздумья. Чтобы не сохранить парочку его хорошеньких фото, которых нет на просторах интернета. А это означает, что я больше их не увижу.

Но это к лучшему.

Я устала ждать, когда он ответит мне взаимностью, как и устала презирать себя каждый раз, когда беру телефон в руки и, как жалкая фанатка, лайкаю его очередную фотку в соцсети или пишу ему очередную глупость, или просто скидываю ему какой-нибудь бред в надежде, что он отреагирует или хотя бы скинет смеющийся смайлик, но ничего не происходит.

Один раз я даже набралась смелости и позвонила ему, но у него был выключен телефон. Наверняка он получил смс-уведомление о том, что я пыталась, но опять же никак не отреагировал.

В глазах щиплет от нового приступа слез, когда я осознаю пугающую вещь… ведь это правда. Я влюбилась в этого подонка как полная дура. Влюбилась до одержимости.

Но сегодняшнее видео становится последней каплей моего унижения. И именно поэтому я для себя ставлю точку и отправляю его контакт в черный список. Везде. К черту безответные чувства. Переживу, и не с таким дерьмом сталкивалась. По крайней мере, мне придает решительности мое сердце, которое сейчас охвачено огнем.

Я убеждаю себя, что так будет лучше, и со временем мне станет легче. В конце концов, между нами ведь… ничего не было? Кроме глупых переписок, парочки оргазмов и секса по видеосвязи. Это ведь ничего не значит?

С чего я решила, что могу ему понравиться? Ему явно скучно с такой, как я. Да, наверное, просто я слишком скучная, и Глебу стало просто неинтересно. Конечно, ведь у него всегда под рукой парочка красоток модельной внешности с длинющими ногами, которые не носят нелепую одежду ярких цветов и вместо подростковой пижамы у них сексуальные кружева, и никаких дурацких хвостиков…

Но долгожданного облегчения не приходит. Наоборот. Я начинаю жалеть и думать, что, возможно, он захочет извиниться и все объяснить, но не сможет этого сделать, так как я его заблокировала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И сомнения не проходят, ни когда я для себя приняла решение вычеркнуть Самсонова из своей жизни, ни когда прошла неделя, которая подобно ломке выворачивала меня наизнанку.

Я как дура тянулась к телефону, чтобы разблокировать контакт в надежде, что он все же позвонит мне, и я хотела ему оставить этот шанс, но в самый последний момент останавливала себя. И мне стоило бы этим гордиться, но ничего, кроме опустошения и бессилия, я не испытывала.

Через две недели я заставила себя отписаться от него во всех соцсетях. А через три недели у меня появилось ложное ощущение, что все наконец-то прошло и я излечилась от безответных чувств. Но на четвертой неделе, когда я случайно наткнулась на хоккейный матч и увидела его улыбку, моя иллюзия лопнула.

Это точно кожа на костяшках пальцев, которая лопается, когда кулак врезается в стену. Вот примерно такие ощущения испытала я, когда сидела с зажатым в руке пультом и смотрела на самого красивого игрока с шестьдесят шестым номером.

Он забил победный гол, арена верещала в экстазе, пока он катился с поднятой вверх клюшкой, набирая ход, а после упал на колени и катился с раскинутыми в стороны руками.

Совершенно счастливый. Абсолютно беззаботный. Глеб Самсонов во всем своем великолепии.

А когда его лицо взяли крупным планом, я не выдержала и швырнула пульт в телевизор.

Теперь у меня нет телевизора. Жаль, что я не могла так просто избавиться от его образа в моей голове.

Господи, я не понимала, как такое возможно! Как он мог мне нравиться после того, что я пережила за последний месяц?!

Я ненавидела его, презирала и проклинала, но глубоко в душе понимала, что все еще желаю его внимания, как идиотка. Я не могу справиться с этим.

Наверное, поэтому я отдалилась и от Алисы в том числе. И это было ужасно. Как же мне хотелось все ей объяснить, но я не могла. Я боялась, что не выдержу всех своих чувств, которые мне пришлось бы вывалить.

Я трусиха, как бы позорно ни было это признавать, но так и есть.

Я так сильно боюсь произнести вслух все, что мучило меня эти недели, что предпочла отдалиться от самого близкого мне человека. Как идиотка искала поводы избегать звонков и старалась отвечать только по перепискам. Но Алиса слишком хорошо меня знает, и я понимала, на что подписываюсь. И я рада была каждому грозному сообщению от подруги, которые каким-то чудом придавали мне сил.

Стук в дверь вырывает меня из мыслей, и я неохотно плетусь к двери.

«Наверное, доставка», — проскальзывает в мыслях, но, когда я открываю дверь, мои глаза в шоке увеличиваются, ведь прямо сейчас на моем пороге стоит беременная подруга. И, она в ярости…

— Любова, ты совсем охренела?!

Да, она определенно в бешенстве.

————————

Дорогие девочки, простите меня за задержку главы! Но, к сожалению, так вышло, что я была в поездках, а слить главу я не хотела.

В качестве извинений хочу подарить промо на историю Алисы и Илая: Жестокая любовь мажора

apKbw0z9 (забрали)

Sl7uFHQC (забрали)

3aoJ3A-3 (забрали)

EfZhIaZ- (забрали)

C7jDVCum (забрали)

o8BO8Adz (забрали)

HzxGvd_c (забрали)

u1--9zQU (забрали)

Глава 46. Попрошайка

Алиса сидит напротив, тарабанит пальцами по столу рядом с остывающей чашкой чая.

— Любова Алена, — она нарочно использует мою нелюбимую форму имени. — Я требую пояснений: что с тобой, черт возьми, происходит?! Почему ты не разговариваешь со своей подругой и любимым Царевичем и почему заставляешь беременного человека преодолевать семьсот восемь километров, чтобы выяснить это?

Я облокачиваюсь на стол и закрываю лицо ладонями.

У меня нет сил смотреть подруге в глаза, после того как я нарочно ее избегала. И чем я лучше Самсонова?..

— Не испытывай мое терпение, Любова! Что с тобой творится?

Я соскальзываю ладонями на виски и выдыхаю. На Алису по-прежнему не смотрю.

— Я не знаю, что тебе сказать.

— Ну скажи хоть что-нибудь!

— Просто… просто так было нужно! — взмахиваю руками. Делаю вдох и поднимаю взгляд: — Мне требовалось немного пространства.

Алиса недовольно выгибает бровь и складывает на груди руки.

— Ну не обижайся! И не злись… Я правда нуждалась в затишье. Не хотела ни о чем говорить.

— О-о, прости, но тебе тем не менее придется мне все рассказать. Я, конечно, и так все понимаю, кроме одного: в какой момент сердечные дела стали для нас проблемой?

— Ладно. Окей. Хочешь поговорить, давай поговорим! Но ты навряд ли действительно поймешь меня, потому что ты никогда не была попрошайкой!

Алиса строит выразительную гримасу недоумения, удивленно разводя руками:

— Попрошайкой? О чем ты?

— О том, что у нас не взаимно с Самсоновым. Я навязываюсь ему. Пишу, шлю фото, делаю все, чтобы он обратил на меня внимание, а потом это ему надоедает, и он просто… просто находит себе очередную сексуальную брюнетку и забывает обо мне, — последнее выдыхаю с глубоким отчаянием и отворачиваюсь к окну. — И самое ужасное, что я понимала, как все это было глупо и жалко со стороны, но ничего поделать с собой не могла.

— Ле-е-ен, — тянет Алиса, и я чувствую, как она смягчается. — Такая ты у меня дурочка, думаешь, я бы стала тебя этим тыкать? Или что?

— Нет, — тут же выдаю. — Но ты бы жалела меня. А я этого не люблю. Да и неприятно как-то было признаваться, что я превратилась в жалкую сталкершу.

Алиса подается вперед и сжимает мою руку, вынуждая меня посмотреть на нее.

— В любом случае все гораздо проще пережить, когда рядом есть тот, кто выслушает и просто поддержит. Как может. Когда-то я задыхалась без поддержки, и даже не знаю, кого мне благодарить за то, что я встретила тебя.

Не могу сдержать улыбки.

— Я, конечно, за парнями не бегала и не мучилась от безответных чувств, но остаться одной, после того как «залетела» при не самых… хм… лучших обстоятельствах от парня, который разрушил все, во что я верила, тоже не шибко лайт.

Я трясу головой и шепчу одними губами:

— Знаю.

Воспоминания былого вызывают у меня сентиментальные слезы, и я прочищаю горло.

— То, что ты влюбилась в бабника, не делает тебя плохим человеком. Тут нечего стесняться.

— Я не этого стесняюсь, Алис, а того, что сама себя не уважаю, понимаешь? Я просто не понимаю… — Высвобождаю руку, встаю из-за стола и принимаюсь расхаживать взад-вперед. — Не понимаю, почему в моей жизни вечно все через жопу! Я даже не могу понравиться парню! Хотя о чем я! Это же не просто парень, а звезда! Плейбой хренов.

Останавливаюсь, запускаю руки в волосы и надуваю щеки.

— Лен, ты нравишься ему. И даже очень, просто этот идиот не знает, что с этим делать.

Я резко выдыхаю и впиваюсь взглядом в подругу.

— Ну тебе-то откуда знать?!

— Ну-у… откуда, — Алиса строит из себя дурочку, задумчиво постукивая пальцем по подбородку. — Наверное, оттуда, что я жена его лучшего друга и иногда слышу их разговоры. Ладно, порой и нарочно подслушиваю.

У меня отвисает челюсть.

— И он не спал с той брюнеткой с видео, которое завирусилось в интернете. Ну так, к сведению. Слышала собственными ушами, как его боинг свернул в сторону Санкт-Петербурга.

Боинг? Сначала до меня не доходит, а потом ка-а-ак доходит!

— Иди ты!..

— Ага, — она подцепляет чашку с чаем. — И ты добавила его в ЧС.

Алиса заговорщически улыбается и делает глоток.

— Эм… ну да. Потому что я думала, он… Так, погоди, допустим, он не спал с этой, значит, спал с другой. Этот козел меня динамит.

— Ага, а теперь вынюхивает, приедешь ли ты на Новый год к нам.

Я моргаю.

— В смысле?

— А вот трубки брать надо, и будешь в курсе, что мы компанией снимаем домик и тебя хотим позвать.

Алиса делает еще один глоток, пока я перевариваю вываленную на меня информацию.

— Ну так что?

Открываю рот и сдавленно выдыхаю, застигнутая врасплох.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ох, Алис… я сейчас не потяну поездку.

— А и тянуть нечего, мы на машине. Илай с Кирюшей у бабы Люси. Туда домчимся, а обратно решим. В конце концов, Новый год — время чудес.

Я закусываю нижнюю губу. Хочу ли я поехать? Конечно, хочу. Тем более после того, что я только что услышала от подруги. И даже скрывать не буду, самая главная причина моего желания — увидеть одного говнюка. Думаю, мне стоит поставить точку в старом году. А с чего начнется новый, пока еще не знаю…

Глава 47. Кам цу ми, май бэйби

Покусывая губы, стою перед огромным коттеджем, ощущая, как изнутри меня медленно опутывают щупальцы сомнения.

Через панорамное окно видно, сколько в доме народа, и мне становится не по себе. Там какой-то кипиш и, по правде говоря, я не думала, что будет настолько масштабно. Почему-то до этого момента у меня и мысли не было уточнить, что за компания соберется, а сейчас, пожалуй, уже поздновато.

Черт. Зачем я это сделала? Зачем приехала сюда? Кому и что хочу доказать? Нет, это определенно была плохая идея.

Я уже разворачиваюсь, чтобы вернуться в машину, но врезаюсь в грудь Багирова.

Шиплю и, пячусь назад, потирая лоб.

— Ты, блин, каменный?!

— Нам в другую сторону, Твихард.

— Я хочу вернуться домой. Мне тут не нравится.

— Ты еще даже не была внутри! — протестует Алиса, выходя из-за спины своего мужа.

А я не могу не умилиться ее обмундированию. На ней длинное меховое пальто, угги с теплыми носками поверх лосин, шапка и огромный шарф.

Она такая хорошенькая беременяшка.

Но не буду отвлекаться на лирику, мне нужно свалить отсюда.

— Ну знаешь, это что-то вроде интуиции. Думаю, мне будет лучше с бабой Люсей и Царевичем.

— Твоя интуиция — дерьмо, пошли в дом, не морозь моих малышек.

Алиса строит милую мордашку и невольно кладет руку на живот, который еще не видно, когда на ней верхняя одежда.

— Он уверен, что у нас будет девочка, — шепчет она, будто Багирова здесь нет.

— Может, мы уже зайдем? — ворчит он, одергивая овчинный ворот короткой дубленки.

— Может, вызовите мне такси, и я поеду на подмогу бабе Люсе? — натягиваю неестественную улыбку и умоляюще строю бровки.

— О, не беспокойся, — Алиса берет меня под руку. — Баба Люся справится с целой ротой Царевичей.

Обреченно вздохнув, плетусь по расчищенной от снега дорожке и с каждым шагом все больше и больше убеждаюсь в том, что совершаю ошибку.

Стук каблуков по деревянным ступеням отзывается гулким эхом в голове.

Багиров открывает дверь и по-джентльменски пропускает нас вперед, и я чувствую, что в моих легких заканчивается воздух. Особенно когда Багиров захлопывает дверь и на нас обращает внимание… очень много пар глаз.

И тут я узнаю весь мужской состав. Потому что это ребята из команды Самсонова со своими девчонками. За время своего сталкерства я даже выучила, кто есть кто из хоккеистов.

— О-о-о, Багировы подвалили. Кам цу ми, май бейба, — нараспев тянет Соколов и, сильно пожав руку Багирову, притягивает его к себе, чтобы похлопать по спине.

— Оу… — он отшатывается назад, демонстрируя свое нетрезвое состояние. — Что за мадмуазелька? Позвольте? — он берет мою руку и целует костяшки пальцев. — Соколов Тимур Александрович к вашим услугам, — воркует, замечает Алису и расплывается в улыбке. — А вот и моя булочка, иди ко мне, — Тимур протискивается мимо меня и заключает Алису в объятия, заставляя Багирова вмешаться и прочитать ему нотацию с напоминанием, что его жена беременна и он должен быть осторожен.

В общем-то, кое-как я снимаю ботильоны и верхнюю одежду, пока народ подходит поздороваться с Багировыми, которые, судя по всему, всех тут отлично знают, и постепенно отдаляюсь в сторону.

Нервно поправляю на себе ярко-зеленый пиджак, прикрывая обнаженный живот. До этого момента мне казалось хорошей идеей надеть топ в серебристых пайетках и такую же по стилю ассиметричную удлиненную юбку. Но сейчас, глядя на всех этих девушек модельной внешности, я чувствую себя жалким подражателем.

Возможно, это звучит ужасно, но, поверьте, так и есть. На кой-то черт я даже выпрямила волосы и сделала себе высокий конский хвост, изменив двум милым хвостикам. Короче, мне максимально некомфортно. Отличное начало, да?

Мне на ногу наступает какая-то курица, даже не пытается извиниться, и с болезненным шипением я отхожу в сторону. Сучка. Но лучше действительно держаться подальше от галдящего столпотворения.

Слишком кипишно внутри этой компании, и я предпочитаю находиться вне этого, наблюдая со стороны. И знаете что? Я не вижу среди них Самсонова.

— Фух, — выдыхает раскрасневшаяся Алиса, подойдя ко мне. — Мне уже жарко, — она теребит вязаную тунику. — А ты чего ушла? Пойдем, познакомлю с ребятами?

Я морщу нос.

— Мне здесь не нравится.

— Да брось. Или ты расстроилась, что не увидела Самсонова? — она подтрунивает по-доброму. — Не волнуйся, он скоро приедет, — подбадривает, приобнимая меня. — Парни сказали: он отъехал за кем-то.

— Это здесь ни при чем. Просто мне здесь не нравится, и все.

На самом деле сам дом офигенный, с просторным большим залом, в углу которого стоит огромная елка с красными бантами, бревенчатые стены украшены водопадом гирлянд, а посередине лежит ковер в рождественском стиле.

Несмотря на масштаб, здесь по-домашнему уютно, пахнет деревом, мандаринами и корицей. Но люди — чужие, вот из-за этого я не чувствую себя уютно.

Хотя постепенно я все же вливаюсь в компанию, знакомясь с коллегами Самсонова и их подружками. Но, как я и сказала, эти девушки и я… мы с разных планет. Но у меня есть Алиса, и мне достаточно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Багиров подает ей сок, а мне Тимур вручает бокал с шампанским. Я благодарю его улыбочкой, но что-то напиваться сегодня не хочется. Это не моя компания, и я бы предпочла сохранить трезвый рассудок.

Внезапно входная дверь распахивается, и в дом вваливается Самсонов в компании своего сокомандника Астахова и трех девиц, которые явно приехали с фотосессии в стиле «Олд Мани».

Роскошные, изысканные наряды, никаких броских цветов, идеально сидящие костюмы на модельных фигурах. Превосходство во всем. Они даже смеются как гребаные сирены.

Астахов, обнимая двоих, подходит к столу с ехидной ухмылочкой. Глеб застревает на входе, беседуя с одной из девушек, с которыми они приехали. Она пытается застегнуть цепочку на шее, но в итоге сдается и поворачивается спиной к Самсонову.

Я втягиваю носом воздух и задерживаю его в легких, пока те не начинают гореть. Выдыхаю.

Бесит. Особенно когда он осторожно перебрасывает волосы ей на одно плечо и ловким движением застегивает цепочку.

— Ну прямо само очарование, — ворчит рядом со мной Алиса. — Я бы придушила ее этой цепочкой.

Я бы тоже.

Мои пальцы крепче стискивают бокал: ненавижу бабочек, которые от одного присутствия этого подонка танцуют в животе чечетку! Даже когда он воркует с другой.

Сцепив зубы, делаю маленький глоток шампанского, а сама представляю, как разбиваю его о красивенькую голову этой куклы. Ужасно, да? Хотеть причинить боль из-за какого-то козла?

В конце концов Самсонов садится за стол, и все начинают болтать наперебой, перекрикивая друг друга, кто-то переговаривается между собой, кто-то смеется, а я делаю вид, что мне плевать на его присутствие, но кого я обманываю? Я ненавижу каждую девушку, с которой он обменивается словами или взглядами.

— Я не понимаю, какого черта он ведет себя как козел? — цедит сквозь зубы Алиса, и я, повернувшись к ней, замечаю отпечаток злости на ее лице. — Я ему сейчас устрою…

Она поднимается из-за стола, но я хватаю ее за руку и возвращаю на место.

— Не вздумай! Пусть делает, что хочет.

Алиса так злится, что я вижу, как раздуваются крылья ее носа, и это так забавно выглядит, что я невольно усмехаюсь.

— Что смешного? Я, блин, вытащила тебя из Питера, чтобы ты приехала и наблюдала вот за этим?! Он даже поздороваться не подошел! Идиот! И это говорят, что женщин нельзя понять! А этих придурков можно?

Я хихикаю, не в силах сдержаться. Она такая милая, когда злится.

— Да пофиг, Алис. Что тут, парней мало? — отшучиваюсь и чувствую, как Алиса своей злостью на Самсонова притупила мою. Если бы она знала, как я ее люблю за это.

— Вот именно! — она сжимает мое колено и придвигается, чтобы прошептать: — Повеселись-ка, родная. Мамочка дает добро!

Я запрокидываю голову и смеюсь от души.

А потом случайно замечаю лицо президента в телевизоре.

— Ой, а где звук?!

Соколов подхватывает меня и кричит громче.

— Ребят, дайте звук!

Но пока они находят пульт, из динамиков уже начинает греметь бой курантов, и за столом начинается хаос.

Все готовят бокалы, парни открывают с хлопками шампанское и быстро-быстро разливают по фужерам.

— Три… — хором.

— Четыре…

— Пять…

— Шесть! — выкрикиваю я, подхватывая волну за столом, и ловлю на себе взгляд Самсонова. Все остальное мгновенно превращается в белый шум, сквозь который я слышу отдаленное:

— С Новым годом!

— Ура-а-а!

— С новым счастьем, друзья!

Все бросаются обниматься, целоваться и поздравлять друг друга, а мы с Самсоновым не разрываем взгляды.

Черт возьми, ну почему он так великолепен в своей небрежности?

Взлохмаченные волосы, черная рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами, и эта однобокая ухмылка, которая разливает жидкий огонь по моим венам.

Поднесите спичку — и я вспыхну пламенем.

Но как только Глеб теряет ко мне интерес, я замерзаю и покрываюсь коркой льда, будто я не в теплом доме, а в самом сердце Арктики.

— Баба Люся звонит, я отойду! — кричит Алиса, но я не реагирую, погруженная в свои мысли.

Мне казалось, это мгновение длилось целую вечность, но как только Самсонов отвел взгляд, я почувствовала такую пустоту и смятение, будто этого вовсе не было. Тем более что больше он на меня не обращает внимания. И теперь я действительно сомневаюсь: «А смотрел ли он вообще на меня?»

Что ж, мне ничего не остается, кроме как делать вид, что я не замечаю безразличия этого мудака.

— Слушай, Любова, твои мечты материальны! — выдает Алиса, плюхаясь на стул рядом со мной. Я смотрю на нее в непонимании. — У бабы Люси давление скакнуло, веселье окончено. Поехали домой. К Царевичу!

Что? Сейчас?! Во мне мгновенно разгорается протест, и я выпаливаю как на духу:

— Я передумала.

Подруга хмурится.

— В смысле?

Пожимаю плечами, опуская и поднимая взгляд.

— Хочу остаться.

Алиса удивленно вскидывает брови.

— Но ты ведь здесь никого не знаешь… Как я тебя оставлю…

— Я взрослая девочка, Самойлова. Найду себе компанию.

Я не готова уезжать вот так. Нет уж. Сегодня я поставлю точку. И неважно, как я это сделаю и с кем.

Алиса скептически щурится.

— Ты уверена?

Нет.

— Абсолютно, — натягиваю улыбочку.

— Ну что? Поехали?

Багиров появляется из-за моей спины так внезапно, что я подпрыгиваю на месте и расплескиваю содержимое бокала.

— Черт, — шиплю и, взяв шампанское в сухую руку, стряхиваю капли с другой, затем смахиваю влагу с юбки.

— Осторожней, Твихард, — усмехается Илай, притягивая к себе Алису и заставляя ее подняться.

Я вскидываю голову и злобно прищуриваюсь в его сторону.

— Она хочет остаться, — жалуется Алиса.

— Это проблема?

М-да, нашла кому жаловаться.

— Как мы ее оставим, кроме Смайла она никого тут не знает, а этот идиот делает вид, что не замечает ее!

— Ну вот и разберутся. Не маленькие. Пошли, — он берет Алису за руку, но она тут же высвобождается и недовольно упирает руки в бока.

— Не будь говнюком, Багиров! Это я ее позвала и теперь несу ответственность…

— Алис, не заводись, — встреваю я, поднимаясь с места. — Я вынуждена согласиться с твоим мужем: разберусь, не маленькая.

Она смотрит на меня сердобольным взглядом, будто Герасим на Му-Му перед тем, как утопить.

— Все нормально, — обнимаю подругу и похлопываю по спине. — Если что — позвоню.

Алиса стискивает меня в объятиях.

— Ладно, надеюсь, я не пожалею, что пошла у вас на поводу, — разочарованно выдыхает она. — И не позволяй этому засранцу обижать тебя. Оторвись — пусть этот козел кусает локти.

— Именно это я и планирую сделать.

Алиса отстраняется от меня и улыбается.

— Я в тебя верю. Если что — звони обязательно!

Багиров закатывает глаза и оттаскивает от меня свою жену.

— Нормально себя веди, — бросает мне командным тоном, а я вынужденно улыбаюсь и показываю ему средний палец.

— Как скажешь, папочка.

Алиса взмахивает руками и выталкивает Багирова из-за стола, но на прощание поворачивается и шлет мне воздушный поцелуй, а потом жестом показывает, чтобы я не забыла ей позвонить.

______________

Девочки, простите, задержалась, возвращаюсь с большой продой и промокодом на историю Илая и Алисы: Hdm4a26S

Глава 48. Он не в моем вкусе

Мой веселый собеседник в лице Соколова приуныл и уткнулся в телефон по какой-то внезапной и непонятной мне причине, когда к нашей компании прибавилось еще два человека. Один из них абсолютно точно игрок их команды. Юдин, кажется? Ай, неважно.

Покачивая ногой в воздухе, вожу пальцем по кромке бокала, наблюдая за танцующими парнями и девушками в центре зала. Они не пытаются быть ни крутыми, ни сексуальными, а просто отрываются от души, выкрикивая слова популярной новогодней песни и подпрыгивая в такт ритмичной музыке.

Мне нравится смотреть на них, но еще я занята этим, чтобы не пересекаться взглядом с Самсоновым, который продолжает вести себя как полный мудила.

Хотя я и не вижу, как он любезно воркует с другими девушками, уверена, свое время Самсонов тратит именно так.

От этой мысли у меня в животе все скручивает жуткой ревностью. Ненавижу, как это тревожное чувство пробирает меня до костей, как бы я его не игнорировала!

— Привет, а ты чего скучаешь? — ко мне как ни в чем не бывало обращается женский голос.

Я резко поворачиваю голову и встречаюсь с брюнеткой, с огромными зелеными глазами, пухлыми губами с плутовской улыбочкой и роскошной укладкой а-ля «локоны в стиле диско».

— Привет, — немного растерянно пожимаю плечами, — просто что-то задумалась. — Я стараюсь улыбнуться максимально дружелюбно, надеясь, что она не заберется ко мне в голову и не считает вопрос, который мгновенно там возник: «Воздыхает ли она по Самсонову, или, может, она одна из его подружек по перепихону?» Прочищаю горло. — Так что нет, я не скучаю.

Брюнетка сдержанно улыбается, правильно понимая мое настроение.

— Ну ладно. Нет проблем. Я Кира. Если вдруг понадобится компания, дай мне знать, — она подмигивает и собирается подняться из-за стола, но я тут же меняю ее планы. И свои в том числе. Не спрашивайте почему…

— А я Лена. И я не против компании.

Ладно, сама отвечу. В конце концов, знакомство с Кирой —отличный повод выведать интересующую информацию.

Кира, довольная собой, усаживается рядом.

— Тогда предлагаю тост, — она привстает, чтобы протянуть руку и забрать бокал шампанского у Соколова. Я, моргая, удивленно вскидываю брови, но Кира лишь отмахивается, возвращаясь на свое место. — Ему все равно уже хватит.

Тогда Соколов, который все это время казался мне весельчаком и милым парнем, матерится себе под нос, произнося что-то вроде «Конченная, блядь, сука», и, вскочив на ноги, направляется на улицу.

Но я не беру в голову его поведение: он уже действительно изрядно надрался.

— А ты с кем-то или одна? — интересуется Кира.

— Я приехала с Багировыми, но они уехали, а я решила остаться. А ты?

Она складывает губы трубочкой и шевелит бровями.

— Ну… как сказать. Здесь мой бывший и мой будущий.

— Вау… это, — я облизываю и закусываю нижнюю губу, кивая. — Это интересно.

— Ага. Есть немного, но больше утомительно. К тому же это влияет на атмосферу в команде, а я бы не хотела быть причиной их раздора, достаточно с них Самсонова и Албанова.

Опачки.

Любимая фамилия проходится ножом по сердцу. Встрепенувшись, ерзаю на месте, подбирая слова, чтобы не показаться слишком заинтересованной.

— А что не так с Албановым и Самсоновым?

— Капитанство команды. После дисквалификации Самсонова капитаном назначили Албанова, там такой скандалище был, не знаю в курсе ли ты, ну, в общем, долгая история. И теперь Албанов для Самсонова как красная тряпка, ведь ему до сих не отвоевать свое лидерство обратно.

Я делаю маленький глоток шампанского, и мои мысли, как шипучие пузырьки, дурманят голову. Выискиваю взглядом Албанова. Ага, он развалился на диване и с кем-то разговаривает по видеосвязи, показывая собеседнику, где он и с кем. Но при этом его лицо будто выточено из камня. Он, вообще, в курсе, что сегодня праздник?

— А у него нет девушки? — вырывается из меня, прежде чем я успеваю обдумать вопрос.

— Нет. Хочешь познакомлю?

Конечно, он не в моем вкусе: слишком большой, хмурый, с грубыми, пускай и по непонятным мне причинам притягивающими чертами лица закоренелого кавказца. Ему бы в бои ММА, а не размахивать клюшкой на льду. Но тем не менее это отличный вариант, чтобы утереть нос Самсонову. И плевать мне, как это будет выглядеть со стороны. А иначе это что получается? Самсонову можно, а мне нет? С чего бы это?

— А давай! — нервно выпаливаю и вскакиваю из-за стола.

Кира смеется и встает следом, подхватывает меня под локоть.

Когда мы проходим мимо громыхающей колонки, моя новая знакомая наклоняется ко мне и повышает голос, стараясь перекричать музыку:

— На самом деле Рустам хороший парень, ну, по крайней мере, мне он нравится!

Я киваю, ощущая, как с каждым шагом у меня начинает сосать под ложечкой.

Кира отпускает меня и первая подходит к Албанову, привлекая его внимание, и — о боже! — он умеет улыбаться и даже убирает телефон, поднимаясь и заключая мою внезапную подругу в медвежьи объятия, после чего Кира поворачивается ко мне и, схватив за руку, подтаскивает меня ближе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Рустам, познакомься, это Лена, ты ей понравился, и она бы хотела с тобой поболтать.

О-ХРЕ-НЕТЬ.

Албанов подавляет ухмылку, а Кира отлипает от него и, чмокнув меня в щеку, удаляется.

И вот тогда мне кажется, что я вот-вот сгорю от стыда и неловкости, ведь господин Албанов даже не пытается помочь мне сгладить эту неловкую ситуацию. Зашибись, блин.

Прочистив горло, обхватываю рукой себя под грудью, а второй невзначай поправляю волосы.

В прошлый раз подобная выходка закончилась не очень, но ведь они не станут себя калечить, будучи игроками одной команды? Болеют за одно дело, и все такое. Господи, да и с чего я вообще решила, что Самсонову будет не все равно? Если честно, я разучилась его понимать… И не пошел бы он к черту? Это из-за него я творю всякую херню.

— А ты не очень-то говорливая, — поддевает меня Албанов,и я сдуваюсь. Не-а. Не могу.

— Ты мне не нравишься, — выпаливаю ему в лоб, и его брови на секунду выказывают удивление.

— Но твоя подружка вроде дала понять другое?

— Она мне не подружка. И да, ты не в моем вкусе, но если ты не против помочь мне побесить одного из гостей…

— Это Самсонова-то?

Глава 49. Пути назад нет

Я облажался. Охренеть как.

Знал, что она сегодня будет здесь, можно сказать, даже приложил к этому руку. Но при этом понятия не имею, что с этим делать.

Хотел ли я увидеть ее? Да. Пиздец как хотел! Невзирая на совершенную иррациональность этого желания! Словно в подтверждение ощутил, как в груди заискрило, точно в поломанном электрощитке, когда увидел Лену. И это невероятно разозлило меня. Я не нервничаю в присутствии девушек, но с этой… С этой все иначе.

Меня, блядь, лихорадит от рыжей. Эмоции только от нахождения с ней на общей территории бушуют во мне как надвигающийся шторм, который какого-то хера я предпочитаю игнорировать.

Я, мать вашу, реально не знаю, что это и как с этим совладать.

Поэтому я принял решение быть мудаком. Знакомая для меня тропа.

Решение это пришло само по себе, когда я поднялся на веранду и заметил Лену.

Панорамные окна дают хороший обзор, и меня не столько выбесил любезничавший с ней Сокол, сколько то, как она выглядит.

Откровенный наряд, ярко накрашенные губы и этот блядский конский хвост, который делает из нее совершенно другую девушку.

Мне это не нравится. Не нравится именно на ней.

Потому что я знаю, какая Лена на самом деле. Ей не идет вульгарность.

Но к сожалению это не убавляет возбуждения, от которого зудят ладони, ни когда я только увидел ее, ни сейчас, пока тайком наблюдаю за ней, как и большую часть вечера.

Меня разрывают противоречия: я хочу ее, уже бесполезно это отрицать, хочу

именно

ее, но в то же время во мне горит желание придушить, уничтожить источник, который какого-то черта имеет на меня такое влияние. Лишает контроля. Разума, черт подери. С этим нужно что-то делать. И выбора у меня, скажем, не так уж и много.

Я пробовал игнор, даже дважды, но итог был очевиден — ни хрена не помогло, навязчивая мысль трахнуть ее славную киску по полной программе не выходит из головы.

Так что остается лишь один вариант. Покончить с этим. Все. Другого не дано. Пути назад нет. Но проблема в том, что в глубине души я понимаю простую и раздражающую истину: я не хочу с ней быстро заканчивать. Мне хочется растягивать это мучительное притяжение, как гребаному мазохисту, потому что уверен: как только я ее трахну, на этом все и закончится. Я не создан для отношений. Любовь — ебаная ловушка.

Издав горький смешок, медленно царапаю зубами нижнюю губу, прожигая взглядом стройную фигурку Лены, лебезяшей перед одним ублюдком. Псевдокапитан, блядь, херов.

Несмотря на то, как меня сейчас бесит ее воркование с Албановым, я не могу избавиться от стояка, причиняющего мне дискомфорт при общении с другими девушками.

Но больше всего выводит то, что она намеренно игнорирует мое присутствие. И по идее, мне не в чем ее винить, ведь я заявился с другой и точно так же игнорирую присутствие Лены. Почему-то я решил, что это отличная идея. Но постепенно начинаю понимать, как охренительно я ошибся.

Я бы посмеялся от нелепости ситуации, но в ней нет ничего смешного. И в этом виноват только я. Сам же позволяю этой рыжей бестии проникать под кожу, прекрасно осознавая, что это ни к чему хорошему не приведет.

Так что секс — это минимальная расплата за мое ебанутое поведение. Секс, который — я знаю — проведет между нами черту. Просто потому, что я такой.

Даже признав, что эта девушка имеет на меня большее влияние, чем кто-либо, я понимаю, что стоит получить ее целиком и полностью, интерес рассеется, будто его никогда и не было.

И сегодня я разберусь с этим, прежде чем рыжая сучка снова разрушит мою жизнь, выведя меня на эмоции, которые абсолютно точно испортят весь сегодняшний вечер.

С другой стороны есть прекрасный повод отправить нашего недокапитана в травматологическое отделение. Не факт, что я не присоединюсь к нему, но меня это даже забавляет. Нет, нахуй. Я только вернулся в команду.

Поэтому я позволяю Лене танцевать на моих нервах, пока наблюдаю, как она кладет ладонь на плечо Албанова и, запрокинув голову, смеется. Довольно-таки звонко — я слышу ее смех даже через басы музыки. Сучка.

А потом Албанов делает то, что вызывает у меня перед глазами красную пелену.

Его рука тянется к рыжим волосам, и он наматывает ее ебаный хвост на кулак. Напряжение взрывается во мне, и я неестественно выпрямляюсь, окончательно отдаляясь от девушек, которые стали лишь белым шумом.

От срыва меня останавливает внезапная перемена в настроении Лены. Она мотает головой, упирается ладонями в грудь Албанова и отталкивает его от себя.

Он выглядит сбитым с толку, Лена — не менее растерянной, особенно когда нервно поправляет свой хвост, еще больше отстраняясь от Албанова, а потом срывается в сторону кухни.

И что, блядь, это было? Ответ приходит, когда Албанов целенаправленно находит меня взглядом и ухмыляется, прежде чем с легкостью переключиться на другую девушку.

Тонкие пальцы обхватывают мое предплечье, и я дергаю головой.

— Глеб, сма-а-а-айл, — тянет Света, направляя на нас фронтальную камеру телефона.

Света, которая должна была сегодня быть моим увлечением, корчит недовольную гримасу и, убрав телефон, смотрит на меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мое лицо остается неизменно мрачным.

— Эй, ты чего такой хмурый, бука?

Бука?!

Ничего не ответив, сбрасываю с себя ее руку, поднимаюсь на ноги и бездумно иду в сторону кухни, как пес по следам своей самки.

Быстро прохожу длинный коридор; музыка постепенно стихает по мере того, как я отдаляюсь. И когда я нахожу склонившуюся над столом Лену, я невероятно счастлив, что мы здесь абсолютно одни.

Выдохнув кипящие в груди эмоции, заставляю себя притвориться скучающим, подпирая косяк двери плечом.

— Устала от своего собеседника?

Лена тут же оборачивается, и я вижу, как увеличиваются ее глаза и приоткрываются пухлые губы. Блядь. Но растерянность длится недолго.

Будто напомнив себе, какой я еблан, в ее взгляде вспыхивает гнев, а лицо превращается в каменную маску.

— Удивительно, что ты заметил, — ядовито парирует она, дергая уголком ярких губ.

— Почему ты не уехала с Багировыми? — меняю тему.

Лена полностью разворачивается ко мне и, подперев бедрами столешницу, складывает на груди руки.

А я, естественно, блядь, облизываю взглядом бедро, виднеющееся в разрезе юбки, и обнаженный живот, который ее блядский топ отказывается прикрывать.

— Почему я должна с ними уезжать? — она напоминает о нашем разговоре надменным тоном, и я поднимаю глаза к ее красивому лицу. Ну конечно, блядь, оно красивое. — Тут столько свободных парней. Я думаю, могла бы выбрать себе одного для веселой ночки, — говорит это как ни в чем не бывало, легкомысленно проверяя маникюр.

Твою мать, да она сегодня хороша, ведет в сухую.

Пожалуй стоит ей напомнить, что я не проигрываю.

Отталкиваюсь от косяка и лениво приближаюсь, замечая, как дергается ее горло, когда Лена вскидывает на меня взгляд, а в следующую секунду моя рука уже сжимает ее шею. Мягко. С наслаждением.

Я упиваюсь ощущением того, как пульс отчаянно стучит под моей ладонью.

Не такая ты и равнодушная, Карамелька.

Я притягиваю Лену ближе к себе и склоняюсь над розовеющим лицом, сохраняя скудный зазор воздуха между нашими губами.

— И как? — хрипло выдыхаю, замечая секундное непонимание в больших глазах. — Нашла?

Ее горло содрогается в моей руке. Это лишь подливает бензина в огонь возбуждения.

— Есть парочка вариантов, — продолжает играть зараза, не слишком успешно демонстрируя свое безразличие ко мне.

— Парочка, да?

А потом я шлю все на хуй и впиваюсь в ее охуительные губы, наплевав, размажется ли ее помада.

Лена ошарашенно всхлипывает, но я пожираю ее всхлип вместе с помадой вкуса вишни.

Рычание вибрирует в моем горле, когда Лена стискивает рубашку у меня на груди и со всей яростью отвечает на поцелуй. Вот так, блядь, то что нужно…

Я высовываю язык, и она облизывает его, задыхаясь, прежде чем втянуть себе в рот.

Ахуеть. Дерзко. Влажно. Грязно. До мозга костей прошибает.

Лена выгибается, нарочно задевая мой болезненно стоящий член в брюках. Трется об него, кусает мои губы, ни на секунду не ослабляя хватку на рубашке.

Это не поцелуй, это откровенная война. Ни один из нас не готов уступать. Просто пиздец какой-то. Это не должно настолько вставлять. Но вставляет так, что я перестаю контролировать себя. Свободной рукой забираюсь под короткий топ и понимаю, что под ним нет лифчика.

И в таком виде она терлась возле Албанова?

Ярость вспыхивает с удвоенной силой — я щипаю твердый сосок и глотаю звонкий стон.

Твою ж мать.

Ощущения от внезапно вырвавшейся из нас страсти становятся невыносимыми, у меня в паху все горит огнем от потребности ощутить ее без раздражающей одежды.

Сжав тонкую шею сильнее, я отодвигаю от себя Лену, и огонь, который поглотил радужку ее глаз пылающей темнотой, вынуждает меня стиснуть зубы.

— Назови место, — выдыхаю с надрывом, не сводя взгляда с раскрасневшегося лица Карамельки.

Помада все же размазалась, но, черт подери, это вызывает новый спазм возбуждения в яйцах.

Лена судорожно сглатывает, прекрасно понимая, о чем я. Ее грудь вздымается от недостатка кислорода в легких. Но все же она выдыхает сдавленным шепотом:

— Твоя кровать.

____________

Девчули, кто еще не присоединился к моей огненной новинке? Я очень вас жду)

Стану твоей первой болью:

( <= ссылка тут, кликаем по надписи)

— Ты же обещал, что это только между нами…

— Тебе следовало знать, с кем ты связываешься.

О нем грезят все девчонки в универе. Но за красивой маской мажора скрывается самый отбитый подонок. Я наивно считала, что он поможет мне, и попросила его стать моим парнем, но для него мое тело оказалось лишь средством в достижении своей цели. Я стала обыкновенной пешкой в его игре, а он стал моей первой болью… Надеюсь, что эта боль не сломает меня.

Не забываем добавлять книгу в библиотеку, так вы не пропустите новых глав, а если у вас будет минутка поставить лайк истории и написать комментарий - автор будет безумно счастлив ‍❤️‍

???? Первая любовь.

???? Эмоционально. Страстно. Больно.

???? Молодая горячая кровь.

ЧИТАТЬ ПЕРВУЮ ГЛАВУ:

Глава 50. Как тебе такой ход, капитан?

Говорят, если тебе чего-то очень хочется,

надо попробовать.

Мы едем в странном молчании. Нервы звенят под кожей, как замороженные колокольчики. Глеб даже не смотрит в мою сторону, по радио не играет музыка. И я начинаю сомневаться в своем решении.

Его внезапная серьезность дезориентирует меня. Никаких колкостей. Никаких пошлостей. Шуточек. Ничего. Сплошное напряжение, растягивающееся между нами сотнями электрических паутин.

Онемение расползается по телу, я ерзаю на месте, пытаюсь отвлечься на мелькающие огни за окнами, но могу думать, лишь о том, что я в машине Самсонова и он везет меня в свою квартиру, чтобы наконец сделать то, чего мы оба хотим.

От этой мысли моя грудь словно расширяется, чтобы вобрать как можно больше воздуха. Интересно, он нервничает так же, как и я? Или для него это привычное дело?

Ну нет, я не собираюсь думать об этом сейчас. И не собираюсь иррационально ревновать. Он козел и редкостный мудак, но тем не менее Самсонов мне нравится. Очень нравится.

Я борюсь с желанием не разглядывать Глеба, но проигрываю и украдкой наблюдаю, как сосредоточенно он управляет машиной: челюсть неподвижна от напряжения, губы упрямо сомкнуты, а брови чуть сведены к переносице.

— Мы точно едем трахаться? — неожиданно для самой себя дерзко интересуюсь и тут же прикусываю язык. Поздновато.

Брови Глеба моментально взмывают вверх, а на скулах проступают желваки; он быстро поворачивает голову и окидывает меня горячим взглядом.

Я не выдерживаю и опять несу на нервяке какую-то чушь.

— Просто ты такой серьезный, будто хочешь отвезти меня в лес и расчленить.

Мрачный смешок — и его взгляд снова возвращается к пустынной дороге.

— Держу пари, ты действительно считаешь возможной такую вероятность.

Закусив губу, я отворачиваюсь к окну и выдыхаю. Меня ведь не могло возбудить подобное предположение? Или все дело в голосе, которым это сказал Самсонов? Господи, у меня скоро мозг потечет, если он не угомонит мои гормоны.

А потом я чувствую, как в разрез юбки пробирается горячая ладонь и сжимает мое бедро, и все глупые мысли враз улетучиваются из головы.

— Не волнуйся, меня не возбуждает некрофилия.

В горле что-то дергается, и я опускаю взгляд на руку, которая непоколебимо поглаживает мое бедро, с каждым разом пробираясь все выше и выше, пока нервный комочек не сжимается в моей промежности.

— И что же тебя возбуждает? — шепчу, безуспешно пытаясь отвлечься от жадных прикосновений на полоске моих чулок.

Пальцы ног поджимаются в ботильонах, и мне становится невыносимо жарко, когда Глеб поглаживает ажурную кромку, издает низкое рычание, граничащее с разочарованным шипением, а потом резко убирает руку и стискивает руль до побелевших костяшек.

— Заткнись, Карамелька, я не хочу кончить в штаны.

Воцаряется тишина, и я незаметно выдыхаю напряжение из груди, стыдливо ощущая, какими влажными стали мои трусики.

Потрескивающее в воздухе возбуждение пробирается под кожу, гудит в ушах и сковывает живот горячей тяжестью предвкушения.

Ну вот, хотела пошлости? Получай.

По крайней мере, химия, вскипевшая в венах, немного успокаивает: Глеб все так же хочет меня. Я могла бы подумать, что он нервничает, но только что убедилась в обратном.

И все же, несмотря на короткий флирт, Глеб остается на протяжении всего пути напряженным, задумчивым и молчаливым.

Спустя полчаса он наконец паркуется, и мое сердце начинает биться с такой силой, что в груди все мучительно горит. Я не жду поступка джентльмена, и сама выбираюсь из машины.

По спине разбегаются мурашки, но не от январского холода, а от ожидания неизбежного. Горячего. Пылающего под кожей.

Мы заходим в элитный дом, Глеб здоровается и поздравляет с Новым годом консьержа с охранником, я же замедляю шаг, внезапно чувствуя себя не в своей тарелке.

Глеб оглядывается и, догадавшись, что я в шаге от побега, возвращается, берет меня за руку и утягивает за собой в лифт.

Вместе с нами заходит еще один мужчина, и какая-то часть меня рада, что мы не одни. Но другая, та, что принадлежит какой-то шлюхе, требует, чтобы этот мужик исчез, и Глеб мог наброситься на меня прямо в этих стенах… Ведь то, как холодно мы держимся друг с другом, опять пускает в мою решимость корни сомнения.

Я закусываю нижнюю губу. Она чертовски болит: все, что я могу делать в этой коробке, — кусать ее, чтобы хоть немного унять мандраж. Не особо помогает.

Лифт движется, как назло, слишком медленно, ползет целую вечность. Этим мне всегда нравились первые этажи — никаких мучительных ожиданий.

Боковым зрением я вижу, как Глеб проводит большим пальцем по нижней губе и с силой закусывает ее, прежде чем податься в мою сторону и тихо прошипеть:

— Этот мудак живет выше меня. Так что прекрати, мать твою, меня дразнить.

Нервно сглатываю. Не совсем понимаю, о чем он, но и не успеваю понять: лифт наконец замирает, двери открываются, и Глеб рывком вытаскивает меня за собой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я едва не спотыкаюсь, с трудом поспевая за его быстрым шагом. Он со всеми такой галантный? Или только мне так повезло?

Самсонов открывает дверь — и вот мы в его огромной пафосной квартире с панорамными окнами.

«Он мог бы трахнуть меня у одного из них…»

— проскальзывает в голове шальная мысль и между ног мгновенно все сжимается от извращенного предвкушения.

Щелчок дверного замка вырывает меня из фантазии.

Поворачиваюсь и встречаюсь с Глебом взглядом. Он кажется таким напряженным, что заставляет меня почувствовать неловкость. Будто мы пришли в номер отеля, а не его квартиру.

Самонов нервничает, я отчетливо это вижу, но все равно старается оставаться совершенно непроницаемым внешне, и такое поведение еще больше сбивает меня с толку.

— Эм, — он прочищает горло, — в общем, чувствуй себя как дома.

Глеб взъерошивает волосы на затылке, скидывает с себя пальто, протягивает руку и выжидающе приподнимает бровь.

Я немного торможу и не сразу снимаю верхнюю одежду. Он резковато выхватывает ее у меня из рук и небрежно швыряет на тахту к своей.

— В спальне есть дверь в душевую, можешь сходить… если нужно, — он снова прочищает горло. — Я подойду через пару минут.

И скрывается за одной из других дверей.

Ну в его спальне я уже была, так что нахожу ее быстро.

Оглядываю знакомую комнату, огромную кровать и полюбившийся мне зеркальный потолок.

Хозяин немного неряшлив, судя по сбитым, неровно повешенным плотным шторам и раскиданным вещам. Но именно это и придает довольно скучному дизайну спальни жизни.

Я пользуюсь наводкой и иду в душевую, в зеркало стараюсь не смотреть, знаю, у меня такие зрачки, будто я под кайфом. Но весь мой кайф бродит где-то в этой квартире.

Находясь на взводе, я тоже расхаживаю по ванной комнате, размахивая ладонями возле своего лица. Черт… кажется, у меня голова кружится… Уф-ф… дыхательная гимнастика мне в помощь!

Соберись, соберись, соберись!

В полнейшем раздрае я случайно цепляюсь за свое отражение и распухшие губы, на которых практически не осталось помады.

Открываю сумочку и, достав нужные принадлежности, дрожащими руками подправляю макияж.

Не знаю, сколько времени я провела в душевой комнате, но, когда возвращаюсь в спальню, Глеба по-прежнему нет.

Нервничая, сажусь на край кровати и, стараясь придать себе уверенности, откидываюсь чуть назад и опираюсь на руки.

Кстати, я абсолютно трезвая. Так что иду на

этот

шаг осознанно. Ну или я просто слишком глупа, чтобы осознавать последствия.

Рассматриваю новые детали в спальне, которых раньше не замечала: стену со встроенной нишей с наградами за достижения, вероятно, в спорте, фоторамку с селфи — сын вместе с матерью, телевизор с игровой приставкой и двумя мешками-креслами.

А потом случайно упираюсь взглядом в Глеба, застывшего на пороге.

Давно он тут стоит? Переоделся… в домашнюю футболки и спортивки. Судя по влажным волосам, даже принял душ и теперь кажется еще более собранным.

Его взгляд мрачно скользит по мне, доходит до лица — и у меня перехватывает дыхание. Грудь вздымается в попытках надышаться.

Я не уверена, что совершаю правильный поступок, возможно, завтра я пожалею, возможно, уеду из этого города с разбитым сердцем, но не сделай я этого — меня ждет ровно то же самое. Так почему бы не рискнуть? Я ничего не теряю.

И еще я устала бороться со всем этим в своей голове.

Медленно Глеб приближается, пока не упирается в мои колени своими. Я вижу, как тяжело он дышит, но его внезапно холодная уверенность облизывает меня новыми сомнениями.

Я не привыкла к такому Глебу. И больше всего хотела бы сейчас забраться ему в мысли и узнать, о чем он думает. И почему кажется таким… чужим?

— Это такая прелюдия? — пытаюсь разрядить обстановку, но Глеб лишь дергает уголком губ как настоящий король серой морали, чертовски загадочный и неоднозначный, а затем без слов протягивает руку, но не к моему лицу, как я ожидаю, готовая замурчать и поластиться как кошка, а к волосам, чтобы одним уверенным движением стащить резинку и рассыпать локоны по плечам.

Он делает мне немного больно, и я раздраженно отпихиваю от себя его руку.

— Мне он не нравился.

— Фу, как грубо.

А сама с гулко бьющемся сердцем смотрю, как он натягивает на широкое запястье мою розовую резинку.

Как и полагается влюбленной идиотке, растекаюсь от этого незначительного жеста. Ненадолго.

— Это тряпье на тебе мне тоже не нравится.

Я начинаю заводиться. Резко встаю на ноги, вынуждая Глеба чуть отступить, и вскидываю голову.

— Ну извините, мистер ценитель моделек, что есть, то есть.

Смотрим друг на друга. Тяжело дышим. Испепеляем взглядами, а я не могу понять, почему он сейчас настолько мудак. Хочет, чтобы я ушла? Не дождется. Я не собираюсь отступать. И подтверждаю свою решимость действием, сбрасывая к ногам юбку и стягивая через голову топ, оставаясь перед ним в чулках и трусиках.

Как тебе такой ход, капитан?!

Глава 51. Лицезрею свое падение

Глеб скользит по моему телу обжигающим взглядом, задерживается на вздымающейся груди, и я слышу его низкий протяжный стон.

Стон отчаяния. Жажды и потребности.

Мурашки хаотично расползаются по моей коже и собираются на чувствительных вершинах. Соски ощутимо твердеют, и я сама издаю жалкий умоляющий звук, чтобы Глеб наконец что-нибудь сделал с ними… со мной.

Самсонов сокращает последние крупицы расстояния между нами, и его ладонь с мягкой жесткостью обхватывает мое горло, вынуждая меня откинуть голову.

— Ты не моделька, — грубо произносит он мне в губы. — Ты гребаная… — но не договаривает, со стоном отводя взгляд в сторону.

Я нервно сглатываю, и горло дергается под его рукой, а Глеб возвращает свое горячее внимание обратно ко мне:

— Это просто секс, — чеканит он, вглядываясь в мое лицо с жесткостью.

Это уточнение должно бы задеть меня, но я игнорирую его с выдержкой хладнокровной королевы, не замечающей шум вокруг нее.

— Да. Просто секс. На большее ты не годишься, — надменно выдыхаю ложь, в которую заставляю себя поверить, привстаю на носочки и сама целую Глеба.

Мне нравится, какой смелой я становлюсь рядом с ним. Нравится, что я открыта в своих желаниях. Нравится, что он позволяет мне это. И нравится, что он заставляет меня чувствовать себя особенной…

Во мне все закипает от незначительного контакта наших губ, и это пронизывающее чувство подстегивает двигаться дальше.

Высунуть язык. Облизнуть его нижнюю губу, переключиться на верхнюю. Прикусить, а потом оставить нежный поцелуй.

Глеб не торопит меня, и я начинаю действовать уверенней, облизывая уголок его рта, соскальзывая зубами на мощный подбородок, очерчивая край скулы языком. Я не знаю, что мною движет, но потребность съесть его сводит с ума.

Каждый контакт с его кожей наэлектризовывает тело. Коснись меня — и вокруг все вспыхнет. А он не касается, держит горло в крепкой хватке, точно чертов чародей, распускающий тонкую паутину молний. И только ему решать, когда в моем теле произойдет замыкание.

— Блядь, к черту, — рычит Глеб, и его губы с неумолимой силой впиваются в мои.

Это происходит с таким надрывом, что я всхлипываю и цепляюсь за него, боясь не выдержать ураганного натиска.

Подрагивающими пальцами сжимаю футболку на его напряженной груди, когда Глеб поглощает мой жалобный всхлип, как сумасшедший, дорвавшийся до своего фетиша. Завладевает моим дыханием и рассудком, безжалостно вылизывая мне рот с влажными, похотливыми звуками.

Все, что он делает сейчас со мной одним только поцелуем, заставляет отпустить себя и полностью поддаться его власти.

Поэтому, когда он толкает меня на кровать, я подчиняюсь.

Когда он опускается сверху, я покорно позволяю ему скользнуть между своих дрожащих ног.

Когда его жадный рот прижимается к моей шее, я выгибаюсь и подставляю ему всю себя.

Не отползаю и не пытаюсь убежать, хотя от напора Самсонова мне самое время запаниковать, но вместо этого, когда он возвращается к моему лицу, я сама ловлю его влажные губы.

— Властная штучка, — он усмехается мне в рот и тут же переходит в яростное наступление языком, утыкаясь в живот твердой выпуклостью.

У меня перехватывает дыхание, и Глеб, будто почувствовав это, отрывается от моих губ.

Прижимается своим лбом к моему. Оба тяжело дышим.

Его пальцы путаются в моих волосах, он опускает голову и горячим языком проводит по моему подрагивающему горлу, будто это его любимый леденец.

Моя грудь часто вздымается, чувствительные соски задевают грубую ткань футболки Самсонова, и удовольствие расходится волнами по коже.

Жар его дыхания чертит линию вниз, а потом холодная струйка воздуха царапает сосок, и я дергаюсь.

— Такие пиздатые сиськи, — глухо доносится сквозь гул возбуждения в ушах. — Ты не против?

Его вопрос заставляет меня приподнять голову и увидеть, как Самсонов втягивает мой сосок в рот, и я роняю сдавленный писк.

Мои глаза расширяются, а зубы впиваются в нижнюю губу, пока я смотрю, как Глеб, завладев маленькой ареолой, слегка сдавливает сосок зубами.

От этого контакта по коже разбегается вереница чувствительных мурашек, а я со стоном откидываюсь назад.

Я моргаю, а в следующую секунду встречаюсь со своим отражением на потолке.

И чтоб меня… мое тело, распростертое под Глебом, который неумолимо поглощает грудь с грубыми рычащими звуками… Это зрелище творит со мной странные вещи, приумножая ощущения, которые дарит жадный рот Самсонова и его загребущие руки.

Это настолько крышесносно, что мне приходится прикрыть глаза… Сумасшествие какое-то.

Я не отдаю себе отчета, когда запускаю пальцы в волосы Глеба и дергаю его голову на себя, желая притянуть ближе.

Мне нужно больше.

Нужно, чтобы скопившаяся внутри энергия, нашла выход через него.

Я чувствую, как его рот соскальзывает вбок, и взвизгиваю от того, с какой силой он кусает мою грудь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Идеальный размерчик, — ворчит Самсонов и снова кусает, будто пытается разом вобрать все полукружие.

Вспыхивает боль, но ее тут же смывает волна удовольствия.

Ощущения становятся такими яркими, что я неосознанно начинаю извиваться под Глебом в надежде на дополнительное трение.

Но он неумолим в решимости поглотить мою грудь, уже всю влажную от укусов и поцелуев.

Я снова набираюсь смелости посмотреть, как он поклоняется моим распаленным пикам, как сжимает округлости двумя руками и зарывается между ними носом, вдыхая в себя мой запах и посылая горячий циклон вниз живота.

Поймав мой взгляд, Глеб демонстративно высовывает язык и, не разрывая зрительного контакта, вылизывает мою грудь со всех сторон с влажным причмокиванием. Развратно и грязно, вынуждая меня задохнуться от этой кипящей страсти, граничащей с низменной пошлостью.

Он вновь властно обхватывает мое горло и толкает меня назад, одновременно прикусывая сосок. Я кричу и выгибаюсь, ощущая себя на пределе эмоций. Это все, что мне остается, потому что хватка на шее заставляет оставаться на месте. И она нужна мне, чтобы не упасть за грань неизвестности, которая с каждой секундой подступает все ближе.

Удерживая меня, Глеб не прекращает терзать мои соски, но я вдруг улавливаю движение его второй руки: она поглаживает мой подрагивающий живот и скользит ниже, под резинку уже постыдно влажных трусиков. Длинные пальцы касаются мокрых от возбуждения складок, и гортанный стон обжигает мою кожу, смешиваясь с моим, когда Глеб аккуратно сдавливает чувствительный бугорок.

Сотни электрических импульсов разбегаются по телу кусачими змейками.

Я задыхаюсь собственными стонами, распадаясь на атомы от всепоглощающих ощущений. Настолько горячих, будто они опаляют меня целиком.

— О, боже… — скулю я, закусывая губы, — Глеб… Пожалуйста…

Я раскрываю бедра, чтобы получить больше его пальцев, и чувствую хриплый смешок на коже.

— Не так быстро, Карамелька, — мрачно предупреждает Самсонов и убирает пальцы из моих трусиков.

От потери тепла у меня все болезненно сжимается и, несмотря на стискивающую горло руку, я приподнимаю голову и посылаю ему злобный взгляд.

— Верни…

Окончание фразы превращается в жалобный звук, когда он берет в рот блестящие от влаги пальцы и развратно слизывает с них мой вкус.

У меня не получается пережить это без потери воздуха в легких.

Продолжая удерживать меня за шею, Глеб нависает надо мной, и я порывисто втягиваю носом воздух.

— Открой рот, — грубо требует он, обводя влажными пальцами контур моих губ, а когда я этого не делаю, силой проталкивает их и, надавив на язык, требует подчиниться.

Его доминирование творит со мной ужасные вещи и повышает температуру тела до невозможных пределов.

Глеб мрачно хмыкает и медленно вынимает пальцы, продолжая надавливать на язык, заставляя его высунуться следом.

Я судорожно сглатываю, чувствуя тяжесть его ладони. Самсонов нависает надо мной, смотрит на меня, на мой будто умоляюще высунутый язык, и то, каким диким становится его взгляд, впрыскивает в кровь новую порцию похоти. Наверное, поэтому я не отворачиваюсь, когда он выпускает тонкую паутины слюны мне в рот.

Господи…

Меня словно током пронзает от происходящего, легкие работают на пределе, голова идет кругом, но я принимая каждую каплю его темной страсти.

Глеб приникает к моему рту, чтобы коротким движением языка мазнуть по небу, а потом отстраняется, продолжая нависать надо мной грозовой тучей.

— Глотай, — приказывает напряженным голосом.

Медленно спрятав язык, я сглатываю, комкая пальцами простынь под собой.

Почему мне так горячо от каждого его похотливого принуждения?

По жесткому лицу Глеба пробегает тень кривоватой ухмылки. Что-то мрачное мелькает во взгляде. А потом он отпускает мою шею и толчком выпрямляется, опускаясь на пятки у меня между ног.

Я вся дрожу под пристальным взглядом потемневшим глаз. Широкая грудь Самсонова тяжело вздымается. В напряженном молчании он закидывает руки за голову и небрежным движением стягивает футболку. И я мысленно облизываю его идеальное тело с небольшим количеством татуировок.

Машинально протягиваю руку и провожу пальцами по кубикам пресса.

Это незаконно быть таким идеальным.

Твердые мышцы подрагивают под моим прикосновением. Но я лишаюсь этого удовольствия, когда Глеб рывком встает, спускается на пол и без лишних телодвижений сбрасывает спортивки, вынуждая меня неслышно охнуть…

Не то чтобы я не видела его обнаженным… Я даже брала у него в рот… но сейчас все кажется в разы интимнее, а покачивающийся внушительный член заставляет мою сердцевину сжаться от одной только мысли, что сегодня, очень скоро, он окажется внутри меня.

Глеб наклоняется, чтобы что-то подобрать с пола, но мое внимание приковано к тяжелому органу, длинному и ровному, точно его создавали на заказ для эксклюзивных наслаждений… или пыток.

Будет ли мне больно?

Я не знаю.

Но даже возможность боли не пугает меня настолько, чтобы я отказалась.

Мельком замечаю пакетик фольги в руках Самсонова, который он разрывает зубами, как животное.

Мои глаза округляются, а потом я зажмуриваюсь и откидываюсь на кровать.

От волнения и предвкушения голова идет кругом, дыхание застревает в горле, а Глеб не спешит облегчить мои муки. И это терзает мои нервы еще хлеще… Я будто облита бензином, а он держит зажженную спичку. И от него зависит, вспыхну ли я и сгорю дотла или умру от холода.

Неизвестность кислотой разъедает терпение и, не открывая глаз, я шепчу:

— Все нормально?

Глеб глухо матерится себе под нос, я напрягаюсь еще сильнее и все же приоткрываю глаза, но приподнять голову не успеваю: матрас проседает под его тяжестью, а через мгновение Самсонов уже нависает надо мной, устраиваясь между ног и немного нервными движениями срывая мои трусики.

— Что-то не так, — взволнованно шепчу я, бегая глазами по напряженному лицу Глеба и отмечая, как дергается его кадык.

— Все так.

Что-то настораживает в его низком голосе, но, когда Глеб хватает меня за горло, все мысли бросаются в рассыпную. Не остается ни одной, когда его внушительная фигура накрывает мою. Каменная плоть касается внутренней части бедра, и я вздрагиваю. На жалкое мгновение мне кажется, что это смущает Глеба, но мы слишком поглощены бушующим пламенем.

Он целиком и полностью овладевает моим телом, разрушая меня грубым жаром.

Я открываю рот, но из него не вырывается ни звука…

Глеб шумно втягивает носом воздух, сильнее сдавливая мое горло, а потом входит одним грубым толчком.

Меня пронзает такая острая боль, что дыхание перехватывает, а глаза в ужасе распахиваются. Взгляд упирается в зеркало, и я, словно в кино, лицезрею свое падение…

Глеб выходит из меня с низким рычанием и, уткнувшись носом мне в щеку, входит новым толчком.

Мой рот распахивается в немом крике, потому что горло охвачено жжением, которое поднимается к носу и глазам.

— Блядь, Лена… так охуенно, — стонет Самсонов мне на ухо, даже не заметив, как беспощадно он порвал мою преграду. Но… я ведь этого и хотела? Я думала, что справлюсь… но, кажется, понятия не имела, что меня ждет…

От силы очередного толчка моя спина скользит по простыням, а хватка на шее старается удержать меня под грудой мышц.

Закусив губу до белых вспышек перед глазами, лихорадочно впиваюсь ногтями в массивные плечи. Напрягаюсь всем телом и жмусь к Глебу в поисках облегчения. Но он внезапно отстраняется, упираясь руками по обеим сторонам от моей головы.

Он пыхтит, находясь глубоко во мне, а я… я лишь хлопаю ресницами, не зная, как сделать следующий вдох.

— Ты в порядке? — сдавленно выдыхает он и, тряхнув головой, откидывает с лица длинную челку.

Я киваю, переводя взгляд на потолок, боясь смотреть ему в глаза.

Слышу тяжелое дыхание и чувствую, как мое тело будто отказывается от меня.

— Точно?

Глеб начинает выходить и тогда, поддавшись панике, я хватаю его за плечи и притягиваю обратно к себе.

— Нет-нет-нет, не останавливайся. Все… — судорожно лепечу сквозь ком в горле, — все хорошо… просто ты большой… а у меня давно не было…

Глеб смотрит на меня из-под челки, его грудь угрожающе вздымается, но в следующее мгновение он медленно опускается на локти возле моей головы и начинает плавно двигаться во мне, а я, переполненная ощущениями, снова пытаюсь притянуть его ближе, остро нуждаясь в нем, в его тепле… Но когда я тянусь поцеловать его, он не позволяет, снова хватает меня за шею и вдавливает в матрас.

У меня перехватывает дыхание от его резкости, но, в противовес грубости, движения остаются плавными, будто он не верит мне. И его буйные глаза подтверждают мои опасения. Но он не останавливается, а когда понимает, что я немного привыкаю к нему, толчки становятся интенсивнее. Глубже. Я почти чувствую его в своем животе, и это сводит с ума. Боль стирает границы адекватности, и я уже не осознаю, от чего дрожит мое тело.

А потом губы Глеба накрывают мои, и что-то во мне ломается. Он разрушает меня самым страшным способом, но я целую его в ответ, принимая грубые шлепки как должное.

Я тону в бездне ощущений, с которыми у меня нет сил справиться, и ненавижу соленую влагу, текущую по моим вискам. Глеб отрывается от моих губ со стоном и прижимается губами к моему уху с пугающим рычанием:

— Какого черта от тебя так крышу сносит…

Эмоции подкатывают к горлу, но я не позволяю им вырваться, вместо этого открываю глаза и смотрю в зеркальный потолок.

Я так хотела видеть этот момент в этом чертовом зеркале, но в итоге слезы туманят взгляд и все, что мне остается, — прикрыть веки и чувствовать его. Боль все еще таится на задворках сознания, а я ищу удовольствие, о котором рассказывают в любовных романах.

Глеб пыхтит мне на ухо, соскальзывая рукой вниз, просовывая ее между нашими телами, и когда пальцы касаются нервного комочка, я распахиваю рот…

Не переставая меня трахать, Самсонов пальцами кружит по клитору. Эти движения разжигают огонь, угрожающий сжечь меня, но я бросаюсь в него с головой.

Глеб рычит, вколачиваясь с все большей силой. Мое сердце бьется так быстро, что я разрываюсь между реальностью и новыми нереальными ощущениями. Они поглощают меня языками пламени каждый раз, когда Самсонов вбивается в меня.

Во мне происходит короткое замыкание, тело буквально выворачивает от чего-то распирающего и тяжелого в моем животе, а потом…

Я выгибаюсь, и через меня проходит такой разряд, что на мгновение в глазах темнеет. Этот оргазм не сравнится ни с чем в моей жизни. Он пугает своей разрушительностью. Он выжигает меня изнутри. Я схожу с ума от всего, что происходит во мне.

Я люблю… люблю тебя…

Цепляюсь за сильные плечи, царапаю их, ловя ритм, который подводит и самого Самсонова к краю и, выскользнув из меня, он гортанно стонет, уткнувшись лбом в мой живот.

Господи…

Я задыхаюсь, не понимая, сказала ли я это вслух… но вдруг все меняется.

Глеб окончательно отстраняется и садится.

Тяжело сглотнув, я с опаской смотрю на него, а он смотрит куда-то вниз. И с запозданием я понимаю, что его взгляд сосредоточен на собственной ладони.

Что-то пугающее сжимает мою грудь холодом. Глеб поднимает на меня ожесточенный взгляд, спрыгивает с кровати и уходит в ванную, оставив меня одну.

Я не знаю, как себя вести, осторожно присаживаюсь и зажмуриваюсь от неприятных ощущений.

Опускаю руку и дрожащими пальцами провожу у себя между ног, а когда поднимаю… вижу на них бледно-багровые разводы. Ужас останавливает дыхание. Конечно же, он все понял.

Вздрагиваю, когда к ногам прилетает что-то тяжелое. Бросаю взгляд в сторону. Это теплое полотенце.

Вдох, выдох, я знаю, Самсонов смотрит на меня, а я на него нет.

— Вытрись, — сухо приказывает он, открывает шкаф и, достав вещи, быстро скрывает свою наготу. Пользуясь тем, что он стоит ко мне спиной, вытираю себя, смущаясь еще больше, когда вижу эти же разводы на полотенце.

Глеб, уже в штанах, стоит, сунув руки в карманы, и тоже смотрит на них.

— Я постираю…

Его челюсти напряжены до выступающих желваков.

— Почему ты не сказала?

_______________

Девчули, сегодня действует большая скидка на историю Багировых:

Всего 118 руб.)

А еще на днях про них выйдет буктрейлер в моем тг канале от дорогой читательницы. Будем вам рады:

Название канала: Маша Демина. Молодежные истории о любви.

Глава 52. Жестокое сердце...

Мое дыхание замедлено страхом. Дрожащими пальцами комкаю влажное полотенце. Мне некомфортно сидеть в таком виде перед совершенно холодным Глебом. Он зол и даже не пытается этого скрыть, а я чувствую, как меня наполняет лихорадочное беспокойство. Его становится так много, что оно давит на все внутри.

Но я притворяюсь, что мне не страшно. Притворяюсь, что его реакция не ранит. Притворяюсь, что не хочу исчезнуть под его уничтожающим взглядом.

— Для тебя это было важно?

Пальцы до боли стискивают полотенце, выжимая из него капельку влаги.

— Важно.

Если бы можно было заморозить голосом, я бы застыла под коркой льда.

Я судорожно сглатываю, и мой голос звучит незнакомо:

— Ну… теперь ты типа в курсе, — уголки моих губ нервно дергаются, а на шее Самсонова зловеще вздувается вена.

— Да, теперь я, блядь, в курсе, — едко выплевывает он. — Только о таком предупреждают заранее, Лена. Мне такие сюрпризы на хуй были не нужны.

Я дергаюсь как от пощечины, хотя, пожалуй, лучше бы он ударил меня, чем вот так… Ему вообще знакомо понятие, что лежачих не добивают? А он делает именно это. И самым жестоким образом.

Когда я уязвима и обнажена перед ним во всех смыслах, заставляет меня почувствовать себя максимально грязной и униженной.

Но ведь это был просто секс? Какая ему разница? Каждый из нас получил что хотел. Тогда зачем он делает больно? Почему его сердце такое жестокое?

Слезы затуманивают зрение, и мне нужно хоть что-то сделать, чтобы заставить этих предательских сук оставаться там, где Самсонов их не увидит.

Поэтому, как бы неловко мне ни было, я заставляю себя подняться, наплевав на боль между ног. Для пущего унижения из меня ускользает еще капелька влаги, и я нервным движением хватаю полотенце и вытираю ее, заодно поправляя спущенный чулок.

И нет, во мне сейчас кипят не слезы печали, во мне бушует отчаянная ярость. Потому что я ждала чего угодно, но только не этого! Я и подумать не могла, что Глеб будет тыкать меня, как котенка в место преступления, и ненавижу себя за то, что позволяю этому придурку меня стыдить. Мне не стыдно! Это был мой выбор!

Меня трясет, я знаю, что Самсонов смотрит, как я, полуголая, натягивающую дрожащими руками трусы. Ну не могла же я подумать, что он окажется джентльменом и позволит мне переночевать в его кровати?

По тому, что я сейчас имею, складывается впечатление, что я вообще не думала!

Схватив юбку и топ, выпрямляюсь и откидываю с лица волосы.

— Ну извини, что я не скандирую об этом с плакатами на улице! — в сердцах рычу, посылая во взгляде всю свою ненависть, неловко натягивая под его колючим вниманием юбку. Мне уже плевать, как я выгляжу, поэтому, сжимая топ в кулаке, шагаю к Самсонову и тычу в него пальцем.

— Это был мой выбор, ясно?! — кричу я. — Мой выбор, говорить об этом или нет! Это мое тело! И я поступила как поступила, я знала на что иду!

Щека Глеба дергается, и он выпаливает:

— Зато я ни черта не знал! Я не знал, на что иду, Лена!

У меня перехватывает дыхание.

— Господи, какой же ты… — потрясаю руками в воздухе, мечтая что-нибудь ударить или разбить, но, боюсь, это влетит мне в копеечку. Поэтому я просто злыми движениями натягиваю на себя топ. — Ты просто идиот! — кричу с надрывом. — Я отдала тебе всю себя! Какая, к черту, разница: девственница я или нет?!

Глеб усмехается едко, с отчаянием дергает себя за челку, а потом рявкает:

— Большая! Она, блядь, огромная, Лена!

Тяжело дыша, запускаю пальцы в волосы и отворачиваюсь от него.

Глаза жжет, и я не хочу, чтобы он видел, как они увлажняются. Не хватало еще перед ним расплакаться… это будет последний гвоздь в крышку гроба моей полуживой гордости. Не повезло ей с хозяйкой, хватило же ума влюбиться в кучу тупого тестостерона!

Вздрагиваю от звука удара, за которым следует сдавленное ругательство Глеба.

— Послушай, я имел право знать, ясно?! — по голосу слышу, как его трясет. Начинаю задыхаться от этого сильнее. — Мне ответственность не нужна. Так что давай не будем усложнять. Это был просто секс, не надумывай себе что-то большее, Лен. Второго раза не будет. С тобой весело и все такое, но я не для отношений. А просто потрахаться с тобой не особо выходит!

Я знаю! Господи, я прекрасно это знаю, тупица! И я не прошу у тебя этого!

Хочется проорать это ему в лицо, но то, что он сейчас говорит… подливает бензина в огонь моего унижения.

Молчи. Молчи, глупая. И просто уйди.

Порывисто втянув носом воздух, я разворачиваюсь к Самсонову.

— Ответственность? — надломлено срывается с губ. — Вот чего ты боишься? А я тебе хоть слово сказала об отношениях? Господи, ты и правда идиот…

— Я не боюсь. Мне это просто не нужно, весь этот геморрой с чувствами и прочей херней мне не нужен, Лена! — Глеб стискивает кулаки до выступающих жил. — Не со мной ты должна была потратить свой первый раз! Я, блядь, не для этого! И если бы я знал, что ты целка, ничего бы не было!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Целка…» Он так небрежно выплюнул это слово, что на меня накатывает волна тошноты. Но я все равно цежу сквозь клацающие зубы:

— А по-моему, это ты что-то себе надумываешь! И позволь мне самой решать, с кем у меня должен быть первый раз! Это мое дело! Но если бы я знала, что ты такой трус, это

у меня

бы ничего с тобой не было, идиот! Я… я просто в шоке… Какой же ты все-таки кретин! Придурок! — запрокинув голову, тру лицо ладонями и раздраженно мычу. — Так… все, с меня хватит, — выдыхаю едва слышно и иду в коридор, с надрывом ворча себе под нос: — Девственности он испугался! Ну какой же придурок!

— Лен, стой…

Я хватаю пальто, судорожно надеваю ботильоны, но не успеваю открыть дверь, потому что Глеб хватает меня за локоть.

— Блядь, да подожди ты, я вызову такси…

Но я выдергиваю руку и с размаху отвешиваю ему охренительную пощечину.

— Иди ты в жопу со своим такси! Иди ты вообще в жопу, Самсонов!

С нажимом опускаю ручку и с шумным вздохом вылетаю в парадную.

Вызовет такси он… Я готова рассмеяться, если бы знала наверняка, что во время этого смеха не начну истерично рыдать.

По ворчанию сзади понимаю, что Глеб следует за мной. Но я марширую к лифту, не обращая на него внимания.

— Куда ты, блядь, собралась на ночь глядя?!

Его вопрос щекочет мой затылок, но я делаю вид, что мне не хочется придавать значения его близости. Не после того, что он наговорил мне. Перекинув на одно плечо волосы, дергаю коленом в ожидании лифта.

Глеб чертыхается.

— Вот об этом я и говорил! Это не просто секс, блядь! Это мозгоебство! Потому что ты уже в меня по уши…

Я разворачиваюсь и с рычанием отталкиваю его.

— Заткнись! И оставь меня в покое. Можешь вызвать себе ту, с кем у тебя не будет мозгоебства!

Лифт открывается, и я торопливо захожу, но Глеб делает шаг за мной и не дает двери закрыться.

— Лен, мозги не еби. Вернись в квартиру, я сам отвезу тебя.

Я подхожу к нему и, привстав на носочки, шиплю ему в губы:

— А может, это ты в меня по уши?!

Глеб хмурится, а я хлопаю его ладонью по твердой груди.

— Расслабься, чувак. Я освобождаю тебя от ответственности.

И выталкиваю его, но только потому, что он не сопротивляется.

Оба тяжело дышим, прожигаем друг друга взглядами, а когда дверь закрывается, я понимаю, что это конец… все. Пуф-ф-ф… Сдулись.

Я выбегаю в ледяную январскую ночь, дыхание перехватывает от резкого перепада температур. Но плевать. Я даже пальто не накидываю. Сжимаю его в руках до побеления костяшек, пальцев уже не чувствую. Но это все неважно.

Единственное, о чем я могу думать, это придурок, который остался на верхнем этаже небоскреба. А я хочу, чтобы он исчез. Прямо сейчас. Из моей головы, из моего сердца, из моих легких! Я хочу, чтобы он исчез и забрал с собой все, что когда-то мне нравилось в нем. Его аромат, прикосновения, улыбку, смех… Я хочу избавиться от всего этого.

Но даже холод не в силах справиться с тем, что сейчас происходит. Я горю. Я вся в огне. И больше всего на свете желаю, чтобы он горел в несколько раз сильнее. Но, боюсь, его ледяное сердце надежно спрятано толщей льда. В то время как мое вот-вот осыпется пеплом …

Горячая слеза срывается с ресниц и обжигает щеку.

И вроде бы все на своих местах. Как и должно быть. Униженная. Уязвимая. Никому не нужная. Вроде бы ничего нового…

Но я недостаточно глупа, чтобы замерзнуть, поэтому возвращаюсь в теплое зеркальное фойе, ловя на себе сочувствующие взгляды охранника и консьержа. Кто я для них? Шлюха, которую выставили? Или жертва? И сколько таких сбегающих в ночи девиц они видели? Или только мне так повезло?

С комом в горле бросаю взгляд на огромные настенные часы. Четыре утра, и мне некуда податься. У меня даже денег нет на такси, потому что я забыла сумку с наличкой в коттедже или, может, в машине этого идиота. После всего этого пиздеца даже не вспомнить. Но главное, что мобильник в кармане пальто, и я не в самом бедственном положении.

Не считая того, что мне придется кое-кого потревожить в столь поздний час. Выбора особо нет. Поэтому я набираю единственного человека, который приедет за мной в этом городе. Ну… я надеюсь на это.

— Да, — ворчит он на другом конце трубки.

— Пантера… прости…

— Твихард, твою мать, ты время видела?!

Видела.

— Мне просто… мне больше некому позвонить, Илай. Ты… ты не мог бы меня забрать?

Повисает тишина, по звукам шороха и сдавленному дыханию я понимаю, что он встает.

— Где ты?

***

Я стою на автобусной остановке. Ждать в холле я не хотела. Нужно было избавиться от неприятно глазеющего на меня персонала, который мог прекрасно понять причину бегства от знаменитого красавчика.

Но на самом деле я сбежала по совершенно другой причине.

Я не хотела, чтобы мое глупое сердце цеплялось за надежду, что Глеб вот-вот спустится за мной с мольбой о прощении и вернет в свою теплую кровать. Как только эта мысль закралась, я мысленно придушила себя за наивность и твердо решила, что ему придется поработать над моим прощением. Если оно ему, конечно, вообще нужно…

И вот я вдалеке от дома Самсонова, но легче мне не становится. Кусая на морозе распухшие от слез губы, чувствую, как точно так же что-то грызет мое сердце, будто там завелся маленький голодный червяк, пожирающий все, кроме униженности и уязвимости.

Тихие хлопья снега падают на землю под стать моим горячим слезам, но как только замечаю свет фар, я судорожно вытираю влагу с лица рукавом пальто. А потом вижу знакомую машину, которая намеренно сбрасывает скорость.

Машина останавливается передо мной, и я встречаюсь взглядом с Багировым. В этот момент мне стыдно, что я когда-то бухтела на него. Наверное, поэтому мои ноги никак не могут сдвинуться с места.

Багиров подается к пассажирской двери и распахивает ее.

— Садись давай.

Понуро опустив голову, подхожу к машине и забираюсь внутрь, чувствуя, как от тепла мое тело приветственно растекается на сиденье с подогревом, но боль внутри не позволяет расслабиться, сжимая меня в тисках.

К горлу подкатывают горячие слезы, но я сглатываю их, теребя пальцами рукав пальто, который испачкан тушью.

Машина продолжает стоять на месте. Я чувствую на себе взгляд Багирова и ощущаю, как во мне что-то надламывается.

— Лен?

Поджав губы, зажмуриваюсь и мотаю головой.

Нет, не называй меня так. Не жалей.

Я больше не могу сопротивляться, и из горла вырывается надорванный всхлип:

— Багиров… я такая дура…

Это все, что мне удается выдавить, а потом меня накрывает волной рыданий и я стыдливо утыкаюсь лицом в ладони.

___________

Девчоночки, через пару часов будет еще глава от лица Глеба! Не буду томить) Если можно только попрошу отсыпать звезд книге, просто нажав кнопочку "мне нравится". Я ведь так стараюсь для вас) Давайте порадуем друг друга)

Глава 53. Темнота

???? ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ:

Горечь дыма не перебивает горечь эмоций. Возможно, все дело в том, что я уже битый час сижу в кресле и смотрю на скомканные простыни, среди которых лежит полотенце со следами ее девственности. Оно будто насмехается надо мной.

С-с-сука.

Я комкаю тлеющую сигарету в кулаке, надеясь, что горящий пепел причинит боль, но ничего не чувствую.

После ухода Лены прошло уже больше трех часов, но эмоции во мне бушуют все сильнее, я даже не предполагал, что вообще на такое способен.

Чувствую, что могу взорваться в любую секунду. С того момента, когда послал все на хуй и спустился за ней, надеясь, что она не убежала в ночной мороз и греется в фойе. Но консьерж сообщил, что Лена ушла, сделав телефонный звонок.

Она даже не ждала, что я пущусь следом, как это сделала бы любая другая девушка. Она не ждала, а я, который должен был оставаться верен своим принципам, сорвался за ней.

Я не представлял, что ей скажу. Но хотя бы имел уверенность, что с ней ничего не случится. И опоздал.

Я вышел на улицу — ни следа. Предательский снег все скрыл, спрятал ее от меня. Номер Лены отозвался переадресацией.

Она ушла, и у меня не было права ее осуждать.

В груди все распирает от непонимания: как все исправить и хочу ли я исправлять? Или это очередная попытка снять с себя ответственность?

Ответственность…

Я горько усмехаюсь.

Блядь, я так сильно облажался.

Разве я не должен испытывать облегчение? Лена сама решила проблему расставания после секса, избавив нас обоих от неловкого момента. Ведь пока я был одержим идеей трахнуть ее, даже не думал, как намекну, что на этом все и ей нужно уйти.

Ни одна девушка не остается ночевать у меня дома. Разумеется, Лена исключение. Она с самого начала была исключением. И я не могу найти объяснения, почему упорно сопротивляюсь этому факту.

Наверное, потому что из-за нее я совершаю всякие глупости. Иногда очень плохие глупости. Да. Этот факт мне однозначно не нравится.

Еще больше мне не понравилось сообщение от друга в полпятого утра:

«Не знаю, что ты натворил, но я еще никогда не видел Лену такой».

Я провожу рукой по горлу, запрокидывая голову.

…никогда не видел ее такой.

Понимание, что ей сейчас плохо, вспарывает вены.

Напряжение давит со всех сторон.

…если бы я знала, что ты такой трус, это у меня бы ничего с тобой не было!

Испугался ли я?

Да, черт возьми. Я пиздец как испугался.

Во-первых, потому что увидел кровь. Ее всегда бывает так много? Или все дело в том, что я не был осторожен?

Во-вторых, потому что я всегда избегал девственниц. Всегда, черт возьми!

Ходят слухи, что девушки любят романтизировать свой первый раз, я не проверял их достоверность и не планировал этого делать.

Но опять же: с Леной все идет наперекосяк. Даже мои ебаные принципы.

Прошло еще шесть часов. Я так и не спал. Это, блядь, просто невозможно: как только я прикрываю веки, вижу ее глаза, наполненные влагой и яростью, под которой скрывается черная боль.

…а может, это ты в меня по уши?!

Я вынимаю из мятой пачки последнюю сигарету, прикуриваю и падаю на кровать. Ловлю свое отражение на потолке сквозь завесу дыма.

… я, конечно, мечтала, чтобы ты трахнул меня в комнате с этими дурацкими зеркальными потолками… но бильярдный стол тоже ничего.

Зажмуриваюсь, стискивая фильтр зубами до скрипа. Сука. Ярость вспыхивает во мне и, подорвавшись с кровати, я хватаю с тумбы пепельницу в виде черепа и с рычанием запускаю ее в потолок. Он, блядь, не будет напоминать мне о рыжеволосой девушке.

Звон стекла — и я едва успеваю увернуться от сыплющихся осколков. Если бы только причина была в этом несчастном зеркале…

***

Первое января. Четыре вечера. Паб постепенно заполняется людьми, которые выползают, как медведи из спячки, для опохмелки.

Я завидую их беззаботности. Я не пил вчера, но похмелье у меня похлеще, чем после месячного запоя. Если убрать всю мишуру, я и не вспомнил бы, что сегодня праздник.

— Смайл. Может, хотя бы посмотришь на меня?

Я ковыряю свежий ожог на ладони, потому что напротив меня сидит Багиров и мне не нравится, что сейчас он не мой друг.

Впрочем, и у него тоже есть на это право: он пришел Лене на помощь в четыре утра.

— Спасибо, что забрал ее.

— Не хочешь объяснить, что между вами произошло?

Я тяжело сглатываю, проводя ладонью по горлу. Поднимаю взгляд на безэмоциональное лицо Багирова.

— Она оказалась девственницей.

Его лицо остается таким же каменным, но я вижу, как дергается его правый глаз.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я надеюсь, ты не допустил моей ошибки?

Морщусь, вспоминая ночь, когда Багиров взял силой свою нынешнюю жену.

— Нет, блядь. Причем здесь вообще твоя ситуация с Алисой?! У нас все было обоюдно.

Илаю не нравится мой тон, вижу это по его сжатой челюсти.

— Прости, я на нервяке. Просто… все как-то понеслось по пизде, когда я понял, что стал ее первым. Это, блядь…слишком.

Ерошу ладонью волосы, шумно втягивая в легкие воздух.

— Она не сказала мне об этом, понимаешь?

Илай слегка хмурится.

— Ну, допустим, она бы сказала, и что? Не зашел бы дальше?

— Нет.

Багиров раздраженно отмахивается.

— Вот только пиздеть не надо.

Кадык дергается. Молчу. Потому что сейчас уже действительно не уверен в своей принципиальности. Смог бы я отказаться от нее? Придушенно усмехаюсь. Слабо верится.

— Ладно, окей! — вскидываю ладони. — Я не знаю. Не знаю! Потому что я просто в бешенстве, ясно?! Меня до сих пор выносит оттого, что она скрыла это от меня! Какого хера она это сделала? О таких вещах предупреждают, блядь! И они предполагают ответственность, а мне этого не нужно. Мне нужен обычный секс, который ничем не отягощается после. Так понятней?

Илай опускает взгляд, качает головой и снова смотрит на меня.

— Да вот как-то ни хуя не понятней, Смайл. Она что-то потребовала от тебя?

В том-то и проблема, что нет, а я облажался. Сцепив пальцы рук в замок до побелевших костяшек, увожу тему.

— Есть кое-что еще.

Багиров лениво отрывает ладонь от стола.

— Удивляй.

— Я не пользовался резинкой.

Господи, я реально кретин.

Багиров вскидывает бровь.

— То есть ты боишься обязательств, но трахаешься без презика?

Играю желваками на скулах.

— В процессе я… торопился и, — медленно, с нажимом облизываю нижнюю губу, — порвал его, у меня был второй, но с ним у меня тоже были проблемы, потому что руки, блядь, тряслись, — дергаю головой, невесело усмехаясь. — Короч, не смог его натянуть и трахнул ее без защиты.

— Смайл, ты долбоеб?

Я резко выдыхаю, вскидывая взгляд на друга, в надежде увидеть именно друга, а не чужака на стороне подруги своей жены.

— Нет, я вышел и кончил в руку, но тот факт, что она девственница что-то, блядь, делает с моими мозгами. А что, если она залетит?

— То есть если бы она не была девственницей, ты бы не парился, что обрюхатил ее?

Я облокачиваюсь на стол и хватаюсь за голову.

— Сплюнь! Конечно, парился бы! Но теперь вообще пиздец как парюсь.

Повисает напряженное молчание.

— Смайл, она тебе нравится.

Не вопрос. И какого-то черта это утверждение меня раздражает.

— Нет, блядь, не нужно сейчас выкручивать! Конечно, она симпатичная, возбуждает меня и все такое, но это не то «нравится», чтобы я задумался об отношениях! Я не готов ко всему этому дерьму! И тем более к детям! Я не ты!

Багиров хмыкает, опускает взгляд и дергает головой, а потом поднимается из-за стола и бросает на меня яростный взгляд. Если бы мог… спалил бы меня.

Блядь.

— Багира, я не это…

— Тебе пора остепениться, Смайл, и решить, чего ты действительно хочешь. И чтоб ты знал: в детях нет ничего ужасного. А если тебе хватило мозгов сунуть свой член, будь готов к последствиям. Тем более когда ты сделал это без защиты. Лена в курсе?

Я стискиваю челюсти.

— То есть ты устроил истерику из-за ее девственности, а сам трахнул девчонку после массы баб без презика и скрыл это? Ты дебил, Смайл.

Я тоже встаю, расправляя плечи. Какого хера он меня не поддерживает?

— О, давай только ты не будешь читать мне морали! У самого рыльце в пушку!

Илай угрожающе наклоняется ко мне.

— Но я не бегал от ответственности. И я костьми лег ради ее прощения. Так что закрой свой ебаный рот! — он тычет в меня пальцем. — За себя я всегда отвечу. А что насчет тебя?!

Тяжело дышу, кулаки стиснуты.

Багиров кривит губы, усмехается и, покачав головой, уходит.

Но я слышу, как он бросает мне через плечо:

— Она уедет через два часа. Самое время повзрослеть.

А я так и стою, глядя вслед скрывающейся за дверью спине друга. Мои плечи ходят ходуном, под кожей все кипит, а в груди распирает от его слов. И я не хочу признавать, что Багиров прав. Но он, сука, прав!

Внутри меня искрит злость. И в первую очередь на самого себя. Что мне теперь делать? С чего начать? И чего я, блядь,вообще хочу? Ни хуя не понимаю! Кроме того, что я должен успеть с ней поговорить.

Что-то внутри меня ломается от мысли, что Лена уедет. Меня корежит: я не хочу признавать, как это важно для меня. Но важно. Это, мать вашу, важно! И я знаю… в детях нет ничего плохого, но просто… просто я не готов. Я застрял в привычном, безопасном мире тусовок и кисок на раз, и меня это устраивало, и уж точно я никак не ждал в этом мире Лену.

Но проклятия не спрашивают, когда случаться, верно? И я сам к себе его притянул.

Одно фото. Два хвостика. Огромные глаза и анимешная фантазия. Этого было достаточно, чтобы я захотел ее в свою коллекцию, но тогда почему сейчас, когда я получил что хотел, я не удовлетворен? Нет! Я в бешенстве! Я дико зол и,кажется, сошел с ума! Иначе отчего готов послать на хуй все свои страхи и принципы и найти Лену, чтобы все исправить?..

Попробовать то ужасное слово на «О».

Остепениться.

Стиснув зубы, вырываюсь из паба на колючий мороз, на ходу накидываю пальто и просто иду хрен знает куда. Достав из кармана телефон, сжимаю его в кулаке и продолжаю идти, борясь с желанием позвонить Лене. Будто что-то изменилось. Ни хера не изменилось. Я по-прежнему в черном списке.

Отрываю телефон от уха и просто ору в динамик, заглушая пищащий автоответчик.

Сука! Я не в себе. И исправить это может только она.

Изо рта валит пар, горло горит, я стискиваю на затылке волосы и снова пускаюсь куда глаза глядят. На ходу набираю номер Багиры.

— Где она?

Он не успевает ответить.

Сигнал машин вынуждает поднять взгляд и увидеть красный свет светофора.

Твою… мать…

Сигнал становится громче, я поворачиваю голову, и меня ослепляют фары. А потом я получаю сильный глухой удар.

Хруст…

Темнота.

__________________

Мои дорогие девочки, безумно жду вас в продолжении непростой истории любви Лены и Глеба!

???? ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ:

(рабочая ссылка)

Жестокая нежность мажора. Невероятные эмоции ждут вас!

Конец