Вот так поворот. Часть 7

Прошло три месяца нашей новой жизни. Казалось, каждый нашел свою роль и был доволен ею. Раз в неделю мы собирались все вместе — если это можно было назвать оргией. Скорее, это превратилось в привычный ритуал, где правила диктовали они, а мы с Виктором Сергеевичем лишь покорно следовали им.

Но сегодня всё было иначе.

У Лениной подруги намечалась свадьба, и она с Мариной Сергеевной отправились на девичник в загородный дом, планируя остаться там на ночь. Впервые за долгое время у меня появился шанс почувствовать себя свободным.

Я решил отметить это в баре со старым приятелем.

Виски лился рекой, но опьянение наступало не столько от алкоголя, сколько от забытого ощущения — я мог делать что хочу. Никаких правил. Никакого контроля.

Глубоко за полночь я вернулся домой, едва попадая ключом в замочную скважину. Квартира была тихой, пустой — как мне казалось.

Неуверенной походкой я проследовал в нашу спальню — то самое «семейное гнездышко», как я её называл.

И замер.

Марина Сергеевна сидела перед зеркалом в своём шелковом халате, распустив волосы по плечам. В воздухе витал её знакомый аромат — тот самый, от которого у меня всегда сжималось горло.

Она делала макияж, будто не замечая меня. Хотя не заметить было трудно — я ввалился в комнату, как слон в посудной лавке.

Кровь ударила в голову, а внизу предательски заныло.

"Что она здесь делает?"

Сегодня не было назначено наших «игрищ». Лена уехала. Виктора Сергеевича тоже не было дома.

И всё же она сидела здесь, будто ждала.

Я не думал. Не анализировал. Просто шагнул вперёд, на ходу сбрасывая штаны.

— Марина Сергеевна... — мои руки сами потянулись к ней.

Я схватил её сзади за грудь, прижался к шее, ощущая под губами её кожу.

Она не оттолкнула.

Не приказала остановиться.

Лишь медленно повернула голову, и в зеркале я увидел её глаза — холодные, оценивающие

Лишь медленно повернула голову, и в зеркале я увидел её глаза — холодные, оценивающие. Подведённые стрелки, густые ресницы, алые губы, безупречный макияж...

Но это была не Марина Сергеевна.

Передо мной сидел Виктор Сергеевич.

Я отпрянул, как от удара током.

— Что за...

— Нравится? — его голос звучал неестественно мягко, почти женственно, хотя басовитые нотки ещё проскальзывали. — Марина учила меня гримироваться. Говорит, получается почти как у неё.

Мой взгляд скользнул по его... нет, теперь уже скорее её... образу:

— Шёлковый халат, точная копия тёщиного

— Накладные ногти с лаком

— Даже поза — эта томная грация

— Вы... зачем... — я сглотнул ком в горле.

Ответ меня одновременно шокировал и странным образом успокоил:

— Я выхожу замуж, —сказал Виктор Сергеевич, поправляя кружевную ленту на своем... теперь уже *её*... запястье. — Да-да, ты не ослышался. Я встретил свою любовь. И ухожу от вас.

Воздух вырвался из моих легких, словно после удара в солнечное сплетение.

Что.

Что, простите?

Я ошарашенно уставился на его... её... лицо — на эти тщательно нарисованные стрелки, алые губы, которые теперь дрожали не от привычной презрительной усмешки, а от... *счастья?*

— Ты... шутишь?— выдавил я.

Он... она рассмеялась — звонко, по-женски, закинув голову назад.

— Разве похоже?— Провела рукой по своему новому образу: шелковый халат, накладные ресницы, даже грудь, искусно подчеркнутая кружевным бельем. — Я наконец поняла, кто я. И *он*... —Глаза Виктора... *Виктории?*.. внезапно наполнились теплом, которого я никогда раньше не видел.

— Он принял меня настоящую. Без игр. Без цепей. Просто... любовь.

Я почувствовал, как что-то щелкнуло в моей голове.

Он... она... уходит?

Добровольно?

Без манипуляций?

— А... Марина Сергеевна? — спросил я, не понимая, почему мой голос звучит так хрипло.

Тень пробежала по его... её лицу.

— Марина никогда не любила меня, —тихо ответила она. — Только владела. А я... —Внезапная улыбка, искренняя, без привычной ядовитости. — Я хочу любить.

За спиной раздался шум — Лена стояла в дверях, бледная, с широко раскрытыми глазами.

— Пап... ты... серьезно?

Виктор (Виктория?) повернулся к дочери, и в его... *её*... взгляде внезапно появилась нежность.

— Впервые в жизни, дочка.

Тишина.

Потом...

— Блять! —Лена резко схватилась за дверной косяк. — Значит, ВСЁ ЭТО — ваши дурацкие ролевые игры, ваши "уроки", этот ебучий цирк — было просто потому, что вы оба НЕ ТЕМ ЧЕЛОВЕКОМ БЫЛИ?!

Я впервые увидел, как "Марина" теряет дар речи.

А потом...

А потом мы все трое неожиданно рассмеялись.

— Ну, —сказал я, все еще давясь смехом, — учитывая, что я только что получил эрекцию на своего тестя в чулках... Думаю, мне есть о чем поговорить с психологом.

Лена фыркнула.

Виктор... Виктория улыбнулась.

А где-то за стеной хлопнула входная дверь.

— Девочки, я дома! —раздался голос настоящей Марины Сергеевны.

Мы замерли.

— Ох ебать, — прошептала Лена. — Вот это будет разговор...

Марина Сергеевна замерла на пороге, ее острый взгляд скользнул по нашей троице:

— Виктор в ее любимом халате

— Мои расстегнутые джинсы

— Лена, сжимающая виски пальцами

Тишина повисла густым сиропом.

"Так..." — ее голос был странно спокоен, — "Значит, это тот самый... молодой человек?"

Я почувствовал, как по спине побежали мурашки.

Виктор (или уже Вика?) сделал шаг вперед, но Марина лишь махнула рукой:

"Не надо объяснений. Я догадывалась."

Лена ахнула:

"Ты... знала?!"

"Знала, что он тайком красит ногти. Находила его дневник с обращениями к себе в женском роде." — Марина медленно сняла перчатки. — "Но чтобы вот так радикально..."

Ее смех прозвучал неожиданно легко.

"Что ж, Виктор... Вика... Поздравляю с каминг-аутом. Развод оформим цивилизованно."

Лена схватила меня за руку:

"А... мы-то тут при чем?"

Марина повернулась ко мне. В ее глазах вспыхнул знакомый хищный блеск.

"Андрюша, дорогой... Раз в семье освободилось место главного мужчины..."

Я почувствовал, как по телу разливается странное тепло. Страх? Возбуждение? Предвкушение?

"Мама!" — Лена встала между нами, но в ее голосе уже звучала не ярость, а... любопытство?

Марина мягко отстранила дочь:

"Не волнуйся, солнышко. Я просто научу твоего мужа тому, чему так и не смогла научить своего."

Ее пальцы скользнули по моему воротнику.

"Ты же хочешь быть хорошим мальчиком, да?"

Где-то в подсознании зазвенел тревожный звоночек. Но тело уже отвечало ей — предательски, неоспоримо.

Виктор (Вика?) одобрительно кивнул мне, собирая свои вещи в чемодан.

"Не бойся, — шепнула "она". — С ними... интересно."

Дверь за ним закрылась.

А Марина Сергеевна уже расстегивала мой ремень.

"Ну что, Андрюша... Начнем с азов?"

Ее пальцы скользнули по моему бедру, оставляя за собой горячий след. Я зажмурился, но это не помогло — перед глазами все равно стоял ее образ:

— Губы, подернутые влажным блеском

— Взгляд, от которого холодеет спина и предательски нагревается все остальное

— Тонкие брови, чуть приподнятые в вопросе

Лена замерла в двух шагах, ее дыхание участилось. Я видел, как ее пальцы непроизвольно сжали край простыни.

"Мам... может, не стоит..." — ее голос дрогнул.

Марина Сергеевна даже не повернула голову.

"Ты же сама говорила — он недостаточно послушен."

Ее ладонь легла мне на живот, заставляя кожу покрыться мурашками.

"Смотри и учись, дочка."

Я почувствовал, как ее ноготь — острый, как лезвие — провел от пупка вниз.

"Первый урок: мужчина должен бояться..." — пауза, "... но не тебя. Того, что ты можешь уйти."

Ее губы коснулись моего уха.

"Попробуешь убежать — найду. Влюбишься — разобью. Возненавидишь..."— язык облизнул мочку, "... будешь ненавидеть себя за то, что все еще хочешь."

Лена ахнула.

Я закрыл глаза.

А Марина Сергеевна уже расстегивала блузку.

Второй урок..."

Ее голос вдруг стал мягким, как шелк простыни под моей спиной. Пальцы, еще секунду назад властные, теперь едва касались кожи — легкие, как крылья мотылька.

"Посмотри на меня, Андрюша."

Я открыл глаза. Передо мной была уже не та Марина Сергеевна — жесткая, хищная. Ее улыбка стала теплее, а в глазах появилось что-то почти... материнское.

"Ты думал, власть — это только приказы и боль?"

Она медленно провела ладонью по моей щеке, и я невольно прижался к этому прикосновению.

"Настоящая магия — в том, чтобы тебя хотели слушаться."

Лена тихо подошла ближе, завороженная. Марина взяла ее руку и положила поверх моей груди — туда, где бешено стучало сердце.

"Чувствуешь? Он дрожит не от страха. Он ждет."

Ее губы коснулись моего виска — не поцелуй, а легкое дуновение.

"Будь сладким ядом в его крови. Медом на его губах. Пусть тонет в тебе с улыбкой."

Пальцы Лены нежно вплелись в мои.

"Покажи ему, дочка, как ты умеешь... баловать."

И когда Лена наклонилась, ее поцелуй был полон совсем новой нежности — той, что страшнее любой грубости. Потому что теперь я *знал*:

Это не клетка.

Это — шелковые путы.

И самое ужасное?

Мне уже не хотелось их разрывать.