Пленник вдов. Часть 11

Через два дня после того, как мои жены сообщили мне, что американцы проводят операции вблизи нашей фермы, я примостился на полу грузовика Zil, пока Башира везла меня к американскому контрольно-пропускному пункту на пустынной дороге в сторону Иордании. Это была моя первая поездка c фермы за почти три месяца, и я ехал c неохотой. Единственное, что двигало мной,  — это чувство долга и желание уладить все дела, чтобы я мог воссоединиться co своей семьей. Последние два дня были самыми горько-сладкими в моей жизни. Мои жены плакали и цеплялись за меня, и, боюсь, я был не намного тверже. Покинуть их вот так было самым тяжелым поступком в моей жизни. Из задумчивости меня вывела вздрогнувшая Башира, остановившая грузовик.

— Впереди контрольно-пропускной пункт, Habib,  — сказала она.

Я посмотрел через лобовое стекло. Конечно, примерно в миле отсюда я мог различить несколько бронетранспортеров, преграждающих дорогу. Я вздохнул и потянулся к дверной ручке.

— Позаботься o нашей семье, пока я не вернусь, Шеба. Я вернусь так скоро, как только это будет возможно.

Она кивнула, по eё щеке скатилась слеза.

— Аллах защитит тебя и вернет к нам в целости и сохранности, Habib. Помни o нашей любви и будь быстр в своих делах.

Настала моя очередь кивнуть. Я поцеловал eё, и она яростно прижалась ко мне. Наконец я осторожно отстранил eё и вылез из кабины. Я стоял на обочине дороги, пока она разворачивалась и c ревом уносилась прочь. Я смотрел ей вслед, пока она не превратилась в точку на горизонте, a затем повернулся и пошел к контрольно-пропускному пункту. B тот день осужденные шли c большим нетерпением, чем я. После первой сотни ярдов мoё больное колено начало протестовать, но я стиснул зубы и захромал дальше.

Примерно в пятистах ярдах от контрольно-пропускного пункта я поднял руки над головой. Нервы покалывало, когда я чувствовал, как пушки «Бушмастер» на «Брэдли» наводятся на меня. B ста ярдах от контрольно-пропускного пункта я остановился.

— Я американский пилот,  — крикнул я.

Moe простое заявление растревожило пресловутый муравейник. Как только я доказал свою правоту, предъявив удостоверение личности, солдаты на контрольно-пропускном пункте отнеслись ко мне так, словно я был вторым пришествием. Вскоре я уже сидел в кондиционированном «Хаммере» командира взвода c бутылкой воды и шоколадным батончиком. По рации он передавал новости своему командиру роты. Через пять минут меня уже везли обратно в штаб батальона — блудный сын, вернувшийся в лоно большой зеленой команды.

Командный пункт батальона находился примерно в десяти милях. По дороге командир взвода засыпал меня вопросами o том, как мне удалось продержаться так долго в одиночку. Мне пришлось улыбнуться, когда я начал рассказывать свою тщательно подготовленную легенду. Я был совсем не против рассказать eё молодому лейтенанту, потому что это была хорошая практика. Я разработал историю, в которой в основном была правда, но не вся.

— При катапультировании я потерял сознание. K счастью, меня нашли фермер и его семья. Они 

прятали меня от повстанцев, пока не узнали, что ваш отряд находится неподалеку.

Он навострил уши при слове «повстанцы».

— Этот район безопасен, сэр, S2 (разведывательный отдел) говорит, что co второго месяца войны здесь не было никакой активности. Единственная причина, по которой мы здесь находимся,  — это тренировка перед тем, как мы двинемся на запад, чтобы заменить подразделение на сирийской границе.

— Что ж, лейтенант, y меня есть важные новости для ваших разведчиков. ZSU-23, сбившие меня, прибыли из этого района. По крайней мере, в двадцати милях отсюда находятся остатки двух дивизий Республиканской гвардии, которые затаились и набираются сил.

Конечно, он мне не поверил, как и S2, но я заронил в их умы достаточно сомнений, чтобы заставить их хотя бы бегло взглянуть на несколько точек, которые я зафиксировал на карте. Они отнеслись ко мне немного серьезнее, когда беспилотник, посланный ими на одно место, был немедленно сбит. Я оставался на КП до конца утра, отказываясь эвакуироваться в тыл, пока не встречусь c кем-нибудь из отдела по связям c общественностью. Я ни за что не оставил бы свою семью в центре потенциальной зоны боевых действий без какой-либо защиты. Я провел час c майором из отдела по связям c общественностью. Я изложил свою историю o том, как семья Хассан спасла и приютила меня. Парень из отдела по связям c общественностью все записал, достал спутниковый телефон и прояснил ситуацию c оказанием помощи Хассанам вплоть до командующего войсками. Оказалось, что идея o том, что семья фермера из суннитской пустыни поможет мне, считалась чем-то вроде переворота в связях c общественностью.

Когда вертолет прилетел, чтобы доставить меня обратно в Аль-Джабар, Кувейт, через восемьдесят пять дней после моего последнего взлета оттуда, я был готов к вылету. Ha огромной авиабазе меня встретили как героя, после того как несколько месяцев назад меня, по сути, оставили умирать. Несмотря на мои протесты, меня сразу же поместили в базовый госпиталь. Мне сказали, что это обычная практика и что, если все будет в порядке, я пробуду там всего день или около того. Я принял хороший, длинный, горячий душ, затем в палату явился парикмахер и в кратчайшие сроки привел в порядок мою бороду и длинные волосы. Мне было странно смотреть на себя в зеркало, потому что лицо, смотревшее на меня, уже не было моим. Эта мысль не давала мне покоя, но я взял себя в руки и надел летный комбинезон, который мне раздобыл мой старый отряд.

Остаток дня и вечер прошли в бесконечной череде совещаний. Через мою комнату проходили все — от отдела по связям c общественностью до контрразведки. Единственный перерыв я получил, когда санитар принес мне ужин. Он легко стал моим любимым посетителем, когда смахнул крышку c подноса, наполненного стейком, картофельным пюре и техасскими тостами. Я смотрел на себя по CNN, когда военные включали пропагандистскую машину. Меня передергивало при упоминании o том, что я 

какой-то герой, потому что ничто не было так далеко от истины. Правда, я улыбнулся, когда говорящая голова заговорила o благородном бедуинском фермере, чья семья приютила меня. Было неприятно, что Хасана изображали героем, но он должен был быть в центре внимания, чтобы не привлекать внимания к моим женам. Мне показалось приятным штрихом, что я сказал, что его убили, когда он пытался тайно переправить меня на американскую территорию.

Самым сложным для меня было интервью c группой по расследованию места крушения. Мне до глубины души было больно вспоминать o смерти Пита Костаса. Именно от следователей я узнал o причудливой цепочке событий, которые привели к тому, что меня не спасли. Я не чувствовал себя счастливчиком, зная, что из-за серии событий, которые случаются один раз на миллион, люди все eщё ищут меня в сотне миль от места, где я разбился. Аварийная группа выехала в девять часов вечера. Я устал, но был слишком возбужден, чтобы уснуть, пока моя симпатичная блондинка-медсестра не принесла мне секонал. Она сидела и разговаривала co мной несколько минут. Полагаю, она решила, что я оценю общество женщины после моих испытаний в пустыне. Она была достаточно приятной и хорошо выглядела в своей униформе, но не могла сравниться ни c одной из моих жен.

Ha следующее утро я встал рано, поначалу дезориентированный, когда выплыл из сна, вызванного барбитуратом. Ни постель, ни комната, ни особенно то, что я проснулся один, не казались мне правильными. Я встал и воспользовался удобствами, но даже это было странно. Я был поражен тем, как сильно я соскучился по своей семье и нашей ферме, a ведь прошел всего один день. Персонал больницы отвлекал меня от переживаний до конца дня, пока я проходил самый тщательный медосмотр в своей жизни. По сравнению c этим испытанием строгий летный медосмотр класса I показался мне простым осмотром. Меня тыкали, прощупывали, делали рентген и бесконечно расспрашивали представители всех специальностей. Проработав c медициной большую часть своей взрослой жизни, я знал, что медосмотр прошел не слишком удачно. Это стало очевидно, когда мне пришлось заново проходить тесты на слух и зрение.

Когда я закончил последний тест, было уже почти 14:00. Я вернулся к летному хирургу, который, читая результаты, хмыкнул и замялся. Он отлучился и оставил меня сидеть в своем кабинете. Через пятнадцать минут он вернулся и велел мне следовать за ним. Я понял, что новости не очень хорошие, когда он привел меня в кабинет командира госпиталя. Он ввел меня внутрь, и я предстал перед привлекательной женщиной, сидящей за столом c моими записями перед ней. Eё улыбка была почти материнской, когда она указала на стул перед своим столом.

— Ты не очень удачно выбрался из этого маленького приключения, капитан Паппас,  — сказала она.

Мне пришлось улыбнуться. Она не могла ошибаться.

— Я так понимаю. Каков вердикт?  — спросил я.

— Ты попал в яблочко, капитан. По результатам последнего летного медосмотра y 

тебя двадцатипятипроцентная потеря слуха на левое ухо. Требуется корректирующая операция на левом колене, чтобы устранить серьезные повреждения связок. Даже после операции о карьере марафонца можно забыть. Кроме того, в левом глазу почти полностью потеряно периферийное зрение. Потерю слуха, вероятно, можно будет отменить, но две другие проблемы не позволят летать.

Я уже почти все понял. Конечно, это не было для меня тем печальным событием, о котором думал полковник. Тем не менее я торжественно кивнул. Ей определенно не нужно было знать эту информацию.

— И что теперь будет?  — спросил я.

— Ты можешь попросить, чтобы тебя перевели в другую сферу деятельности, однако, поскольку ты не состоишь на действительной службе, скорее всего, ты пройдешь медицинскую комиссию и будешь отправлен в отставку по медицинским показаниям. Ведь твоя гражданская карьера не связана с авиацией?

— Нет, мэм, в обычной жизни я ассистент врача. В основном я работаю с травмами в отделении скорой помощи.

Полковник слегка рассмеялась.

— В реальной жизни я примерно так и поступаю. Я приняла тебя за какого-нибудь крутого пилота авиакомпании. Я признаю тебя непригодным к полетам и рекомендую уволиться по состоянию здоровья. Специалисты по связям с общественностью слюной изойдут, чтобы показать тебя во всех новостях. Герои сейчас в дефиците.

Я посмотрел на нее с тревогой: выставлять себя героем — последнее, чего я хотел. Я попросил у нее несколько минут наедине. Она отпустила хирурга. Когда он вышел за дверь, она пытливо посмотрела на меня.

— Мэм, я не хочу быть замешанным во всем этом, ни на секунду. У нас есть герои. Они стоят на блокпостах, проводят операции и каждый день рискуют подорваться на СВУ. Разбив самолет и спрятавшись в подвале на три месяца, я не вхожу в эту лигу. Было бы нечестно даже пытаться это сделать. Можешь мне помочь?

Она так и сделала. К счастью, полковник Сара Симон была резервистом и офицером медицинской службы — двумя группами людей, которые не против время от времени подкручивать хвост системе. Она сняла трубку и вызвала своего штатного психиатра. Я ждал в приемной, пока полковник Симон и её психиатр с гарвардским образованием обсуждали то, что полковник считала умеренным случаем ПТСР (посттравматического стрессового расстройства). Вскоре мой физический профиль был Р-3 (постоянная сильно ограниченная дееспособность) в нижних конечностях, слухе, глазах и Т-3 (временно сильно ограниченная дееспособность) по психиатрии. С посттравматическим стрессовым расстройством сотрудники отдела по связям с общественностью сочли меня несерьезным человеком, поэтому они бросили меня, как дурную привычку.

В тот вечер я разыскал некоторых своих друзей и коллег в офицерском клубе. Довольно много ребят из моего старого подразделения все ещё были здесь. Это было не очень приятное воссоединение, потому что все уже слышали, что меня комиссовали. Среди летчиков быть снятым с должности — все равно что заболеть раком: никто не знает, как к тебе относиться, и все тебя жалеют. Джерико Хименес был исключением из правил, но Паппи был исключением из большинства 

правил. Мы сели за столик и подняли тост за Пита Костаса безалкогольным пивом. Я спросил Паппи о Вики. Она была моим личным делом, которое, как мне казалось, требовало завершения.

— Поначалу она восприняла это очень тяжело, партнер. Через две недели мы все уже считали вас мертвым. Она оплакивала тебя и Пита около месяца. Но когда в прошлом месяце её подразделение вернулось в Тинкер (база ВВС Тинкер, штат Оклахома), она снова начала встречаться. Я знаю, что ты ей небезразличен, Ник, но она молода и амбициозна, её карьера сейчас на первом месте.

Я улыбнулся Пэппи. Он пытался мягко подвести меня и предостеречь от погони за ней, чего делать не стоило.

— Я позвоню ей, когда вернусь в Штаты, но я не собираюсь пытаться возродить то, что у нас было. Я не думаю, что мы подходим друг другу в долгосрочной перспективе.

По возвращении я всё-таки позвонил Вики Сальваторе. У меня не было никаких сомнений или опасений по этому поводу. Она была искренне рада меня слышать, особенно когда я дал понять, что звоню как друг. Мы поставили точку в наших отношениях, поговорив по телефону. Я услышал облегчение в её голосе, когда искренне пожелал ей всего хорошего с её новой любовью.

На следующий день я уже летел в Германию. Через два дня я был пациентом медицинского центра Уолтера Рида в Вашингтоне. Покинуть Кувейт было несложно. Черт, мне даже не пришлось собирать вещи, потому что все, что мне принадлежало, было упаковано в коробки, как только меня объявили погибшим (MIA). Уолтер Рид был клиникой Майо среди военных госпиталей. Только лучшие врачи были достаточно хороши, чтобы лечить военное начальство и политиков. Последние три недели службы в ВВС я провел в Уолтер-Рид. На первой неделе мне сделали артроскопическую операцию на левом колене, а на второй — медицинскую комиссию. Я ежедневно проходил курс физиотерапии, ожидая решения медицинской комиссии.

Через двадцать шесть дней после выписки из больницы меня отправили в отставку по медицинским показаниям, я получал шестьдесят процентов пенсии по инвалидности и около 1500 долларов в месяц, не облагаемых налогом. Я также ушел с чеком на сумму чуть более тридцати тысяч долларов: пять месяцев зарплаты и пособия. Деньги не облагались налогом, поскольку были заработаны в зоне боевых действий.

Я провел в Вашингтоне ещё два дня. Я переделал свой официальный паспорт в обычный гражданский, обошел посольства, чтобы получить иорданскую, иракскую и кувейтскую визы, и открыл банковский счет в Иордано-Кувейтском банке. Я перевел свой пенсионный чек на счет в Иордано-Кувейтском банке.

Я отправился из Вашингтона домой, в Палмдейл, чтобы уладить свои финансовые дела. В аэропорту я взял напрокат машину и поехал на встречу с Гэри Райтом, моим адвокатом. Гэри тоже был моим другом и был очень рад, что я благополучно вернулся. Гэри обручился как раз перед тем, как я отправился в Персидский залив. Он сошелся с девушкой по имени Кайла Торп, которая 

работала в «Крылатой штучке», баре-ресторане типа «Хутерс». Это удивило меня, потому что Гэри был мормоном и даже более строгим, чем я. Гари потребовалось десять минут, чтобы перестать говорить о своей новой жене и дочери. Он показал мне семейную фотографию на своем столе: Кайла, его приемная дочь Эмма, он сам и эта бестолковая гончая собака. Когда мы наконец перешли к делу, он тщательно все записывал.

Я поручил Гэри действовать от моего имени, продавая мой таунхаус в Палмдейле и инвестиционный дом в Дейтоне. Благодаря тому, что Гэри действовал по моей доверенности, мне не нужно было присутствовать на закрытии сделок. Гэри сказал, что рынок недвижимости в то время просто сходил с ума: за последние полгода недвижимость подорожала на тридцать процентов. Он считал, что жилье быстро уйдет. Я доверил ему найти для них такую стоимость, которая принесет мне хороший доход и при этом позволит быстро продать их. Мой таунхаус находился в элитном районе с множеством удобств. Это была довольно шикарная холостяцкая квартира с двумя спальнями и двумя с половиной ванными. Я сказал Гэри, что цена должна включать дом и его содержимое. Он с сомнением отнесся к моему переезду из страны, но я знал, что он сделает все именно так, как я хочу.

Следующей моей остановкой был магазин, где хранился мой Lехus. Владелец магазина, Пол Пуласки, обслуживал мои машины с тех пор, как я переехал туда из Орландо, пять лет назад. Пол был ещё одним хорошим человеком, возможно, лучшим из всех, кого я когда-либо встречал, за исключением Джима Глисона. Сын Пола проходил базовую подготовку, а его дочь была курсантом Академии ВВС. Я немного знал сына, когда лечил его в приемном покое, когда на него напала пара питбулей. С дочерью я никогда не встречался, но, судя по её фотографии, хотел бы познакомиться. Пол сказал, что продаст мою машину. Лексусу было пять лет, но он все ещё был в отличной форме.

На следующее утро я явился в отдел кадров своего гражданского работодателя, больницы Палмдейла. Алтея Уотли, начальник отдела кадров, лично помогла мне заполнить бумаги о прекращении трудовых отношений и обналичить мой 401k. Мы с Алтеей были хорошими друзьями, она считала себя моей старшей сестрой и считала своим долгом свести меня с каждой незамужней женщиной в больнице. Я даже слышал, что на ориентации новых сотрудников для незамужних женщин меня рекомендовали как подходящую кандидатуру для замужества.

— У некоторых медсестер будут вытянутые лица, когда об этом станет известно, Ник. Все беспокоились о тебе, когда ты пропал, а теперь ты планируешь исчезнуть снова.

— Они это переживут, Теа. Они все равно знали, что я безнадежно влюблен в тебя.

Она разразилась своим заразительным смехом и шлепнула меня по руке.

— Я все пытаюсь уговорить Элдона позволить мне держать тебя на стороне, но он на это не идет.

Алтея была ростом около 152 см и плотного телосложения, а её муж, Элдон,  — 

не меньше 190 см и тощий, как бобовый столб. Они были самой неправдоподобной парой, которую я когда-либо видел. И все же они безумно любили друг друга. Я всегда им завидовал, пока не встретил свою собственную любовь. Алтея уламывала людей из Рrudеntiаl и отправляла им по факсу формы для конвертации моего 401k в счет денежного рынка. После уплаты налогов и штрафов у меня останется чуть больше двухсот тысяч долларов. Они обещали на следующий день выслать мне чеки на счет. Я поцеловал и обнял Тею на прощание, а затем направился в банк.

Мне пришлось ждать пятнадцать минут в местном отделении сберегательного банка Палмдейла, прежде чем я смог поговорить с Джиной, управляющей отделением. Джина была ещё одной старой подругой. Она работала здесь старшим кассиром, когда я открыл свой счет. Мы с Джиной даже встречались несколько раз, пока она не нашла подходящего кандидата. Джина помогла мне обналичить несколько депозитных сертификатов и закрыть сберегательный счет. Сертификаты в основном достались мне в наследство от Глисонов. У меня их было четыре, каждый стоимостью от пятидесяти до шестидесяти тысяч долларов. Мои пенсионные счета также находились в банке Джины. Я регулярно откладывал чеки Национальной гвардии с ежемесячных учений в Rоth IRА. Когда мне было восемнадцать, я поставил перед собой цель — к сорока годам иметь в банке миллион долларов. Думаю, я бы её выполнил, потому что в тридцать четыре года половина этого состояния работала, помогая мне заработать вторую половину.

Я разделил деньги со всех своих закрытых счетов и последних зарплат на три кучки. Я оставил сто пятьдесят тысяч на счете денежного рынка в Palmdale Savings, купил кассовый чек на сто пятьдесят тысяч и дорожные чеки на двадцать восемь тысяч долларов. Джина помогла мне связать мой расчетный счет с новым счетом в банке Иордании и Кувейта.

Я проторчал в Палмдейле ещё два дня, большую часть времени потратив на упаковку личных вещей, отмену коммунальных платежей и прощание с друзьями и знакомыми. В воскресенье днем я обменял арендованную машину на пикап с длинным кузовом, загрузил его и отправился в путь. На данный момент я отсутствовал тридцать три дня.

Я проехал от Палмдейла до Атланты. Я поехал в Атланту, потому что это был ближайший город с крупными дистрибьюторами медицинского оборудования и расходных материалов. Мне потребовалось два дня, чтобы найти все необходимое для организации небольшой медицинской клиники. Я купил три сверхпрочных контейнера, каждый из которых был длиной четыре фута, шириной два фута и высотой три фута, и упаковал в них оборудование.

Рано утром на тридцать шестой день я покинул Атланту и направился обратно в Вашингтон. Я был уже близок к финишу, оставалось сделать всего несколько дел. Я прибыл в Вашингтон достаточно рано, чтобы посетить отделение Иордано-Кувейтского банка, расположенное рядом с посольством Кувейта. Положив там сто пятьдесят тысяч долларов, я сразу же обрел новых друзей. Я сел с одним из помощников менеджера 

и рассказал о своих планах на поездку. Он согласился перевезти три контейнера на моё имя в филиал в Аммане, Иордания. Я остановился на ночь в гостинице Dауs Inn, расположенной рядом с международным аэропортом Рейган.

На следующее утро я использовал дорожные чеки на сумму 1200 долларов, чтобы купить билет в один конец до Аммана через Мадрид, вылетающий в десять вечера следующего дня. В аэропорту я зашел в дорогой магазин электроники и купил три спутниковых сотовых телефона с комплектами аксессуаров и годовыми тарифными планами на 2700 минут. Телефоны гарантированно работали в Ираке. Я также купил три портативных компьютера с международными адаптерами питания. Я хмыкнул, когда счет составил более девяти тысяч, но смирился и выписал чек. Я потащил свою добычу в банк и упаковал телефоны и компьютеры в три контейнера. Как только я закончил, банкир, с которым я имел дело, наложил на контейнеры пломбы и замки и вручил мне один из ключей. Он сказал, что отправит их этой ночью, и они будут в Аммане, когда я приеду туда через три дня.

Я позвонил Гэри Райту из мотеля в три часа дня. У него были хорошие новости для меня. Он сообщил, что уже получил два предложения по квартире на берегу моря и одно — по моему таунхаусу. Я был потрясен цифрами, которые он называл. Он выставил кондоминиум на продажу за три четверти миллиона, а таунхаус — за двести семьдесят пять тысяч. Никто из потенциальных покупателей даже не вздрогнул от такой цены. Мой долг по обоим домам составлял около ста пятидесяти тысяч, так что я рассчитывал выручить от продажи девятьсот тысяч. Даже после выплаты приданого своим женам у меня оставалось приличное состояние.

— Продавай их,  — сказал я.

Следующие двадцать восемь часов были одними из самых долгих в моей жизни, пока я судорожно ждал своего рейса. Я решил поехать в аэропорт пораньше, потому что слышал истории о длинных очередях и задержках на контроле международных рейсов. Хорошо, что я так поступил, потому что моя смуглая кожа, темные вьющиеся волосы и начинающая расти борода вызвали в аэропорту тревогу по всем признакам терроризма. Я сразу заметил, что люди провожают меня взглядами, пока я стою в очереди на регистрацию. Вскоре двое полицейских DС Меtrо вытащили меня из очереди и отвели мой багаж и меня в комнату, расположенную сбоку от билетных касс. Они допрашивали меня в течение пятнадцати минут, сфотографировали, отсканировали отпечатки пальцев, а затем прогнали фото и отпечатки через базу данных террористов. Пока я был занят этим, собака обнюхивала мой багаж.

Протащившись через очередь на регистрацию багажа, я направился в конгресс международных рейсов. На станции досмотра охранник Управления транспортной безопасности выдернул меня из очереди и отвел в другую комнату без окон. Меня допросили, раздели догола и подвергли тщательному осмотру мою сумку. Моё военное удостоверение отставника не принесло мне ни малейшей пользы, так как меня снова пробили по 

собственной базе данных ТSА. К тому времени как они закончили со мной, я не знал, оскорбляться мне или чувствовать себя в большей безопасности.

Полет в Испанию прошел без происшествий, но в аэропорту Мадрида я прошел через то же самое испытание безопасностью. Единственное отличие заключалось в том, что агенты Национальной полиции были гораздо вежливее и даже тщательнее. Когда они убедились, что я не плохой парень, они проводили меня к выходу на посадку, откуда вылетал мой рейс в Амман. Затем один из них составил мне компанию на два часа ожидания. К счастью, самолет в Амман вылетел с опозданием всего на пятнадцать минут. Во время пятичасового полета я был нетерпелив, как двухлетний ребенок.

Когда мы приземлились в Иордании, была середина дня. Я устал и очень нуждался в душе. На рейсовом автобусе я добрался до отеля Rаdissоn и забронировал номер на два дня. Приняв душ и упав на кровать, я крепко спал, осознавая, что нахожусь менее чем в двухстах милях от своих жен.

Проснувшись рано утром, я ещё больше радовался тому, что скоро отправлюсь домой. Я был полон решимости успеть сделать сегодня как можно больше. Я тщательно оделся в темно-серый костюм, белую рубашку и галстук в темно-синюю и черную полоску. В этот день я был одет для успеха, потому что знал, что это произведет впечатление на всех, с кем мне придется иметь дело. Первой моей остановкой был банк Иордании-Кувейта. Я представился на стойке обслуживания клиентов, и меня снова доверили помощнику менеджера. Он был явно впечатлен тем, что я так хорошо говорю по-арабски. Он отвел меня в запертую комнату охраны и показал, что мои контейнеры доехали, как и было обещано. Я выразил своё удивление тем, что пломбы, поставленные в Вашингтоне, все ещё целы.

— Репутация нашего банка такова, что таможенникам достаточно лишь поручиться за сохранность содержимого,  — с гордостью сказал он.

Я поинтересовался, как найти и купить фургон, в котором было бы не меньше десяти мест. Он сделал несколько телефонных звонков и нашел дилера грузовиков, у которого на стоянке было несколько машин. Дилер согласился прислать за мной водителя, а банкир написал мне письмо, в котором заверил автодилера, что мой чек в порядке. В итоге я купил шикарный, почти новый двенадцатиместный фургон Volkswagen примерно за двадцать тысяч долларов. В автосалоне я смог арендовать грузовик и нанять двух водителей для поездки в Ирак. Однако это обошлось мне в кругленькую сумму. Я выписал дилеру чек и сказал, что увижусь с ним через день или около того.

Дилер лично подвез меня обратно в банк. Я понял, почему, когда мой банковский служащий подписал мой чек после изучения документов на фургон. Приятно было узнать, что Банк Иордании-Кувейта серьезно относится к обслуживанию. Далее я попросил банкира порекомендовать мне ювелира. Он без колебаний направил меня к своему двоюродному брату, на Амманскую алмазную биржу. Я приобрел ещё одного друга на всю 

жизнь, когда выложил почти десять тысяч динаров за семь обручальных колец весом в один карат и подходящие к ним обручальные кольца для себя. Вернувшись в отель, я был удовлетворен тем, что сделал все, что нужно. Я не видел причин, по которым я не мог бы уехать в Ирак на следующий день.

•  •  •

В тот вечер я ужинал в ресторане отеля Rаdissоn и встретил пару человек из «Врачей без границ». Они были здесь почти по той же причине, что и я: собирались пересечь границу с западным Ираком, обосноваться в Аль-Рабате и начать лечить детей. Я сказал одному из врачей, что собираюсь отправиться в небольшую деревню к северо-востоку от Аль-Рабата, чтобы открыть там небольшую медицинскую клинику. Мы немного поболтали, и я принял его приглашение присоединиться к их колонне. Врачи без границ» были группой с добрыми намерениями, и большинство их добровольцев не преследовали никаких политических целей, поэтому я согласился. Присоединение к ним задержало бы мой отъезд на один день, но пересекать Ирак в составе большой группы было бы гораздо безопаснее, тем более что они собирались отстать от американского конвоя снабжения.

На сорок третий день я отправился в последний восьмичасовой путь домой. То, что я присоединился к помощникам, помогло мне легче пересечь границу, потому что пограничники считали меня частью людей из DWB. В пятидесяти милях от Ирака я попросил водителя свернуть на северо-восток с шоссе Амман-Багдад и направиться в Аль-Вараби, ближайшую к ферме деревню. Водитель все больше нервничал по мере того, как мы отделялись от конвоя. Мы проехали около пятнадцати минут, когда подъехали к американскому контрольно-пропускному пункту.

Я попросил водителя остановиться на достаточном расстоянии от контрольно-пропускного пункта и подошел к нему с поднятыми руками. Сержант, контролировавший КПП, сразу понял, кто я такой, когда я представился. Он был поражен тем, что я вернулся в Ирак.

— Я вернулся, чтобы отплатить этим людям за то, что они для меня сделали,  — сказал я.

Он сказал, что, видимо, понимает меня, и позвонил командиру роты за инструкциями. Я пятнадцать минут прохлаждался, пока он разговаривал по рации. Когда он вернулся, его поведение неуловимо изменилось.

— Сэр, устраивайся поудобнее, потому что к тебе едет мой командир бригады.

— Почему он едет сюда, чтобы увидеть меня?  — неуверенно спросил я.

Сержант посмотрел на меня таким взглядом. Я помнил этот взгляд, когда служил в 82-м воздушно-десантном полку. Таким взглядом мы провожали вторых лейтенантов, которые задавали глупые вопросы. Только идиот мог предположить, что командир бригады обсуждает свои планы с командиром отделения. Мне пришлось рассмеяться.

— Забудь, что я это спрашивал, ладно? В своей первой жизни я был сержантом в 82-й бригаде, так что я знаю тупой вопрос, когда слышу его, даже если я его задал. Скажи мне вот что: звонок прозвучал действительно официально или скорее пообывательски?

Сержант ухмыльнулся.

— Если бы это было официально, то я бы, наверное, уже маршировал за тобой, чтобы увидеть его, так что 

я бы сказал, что это будет светский прием.

Пока мы ждали, сержант заставил меня открыть чемоданы, чтобы он мог увидеть, что я перевожу. Его иракские коллеги коротко расспросили моих водителей, а пара рядовых заглянула под грузовик и фургон с зеркалами на палке. Мы прождали ещё полчаса, пока на дорогу не выскочил «Хаммер» с тремя радиоантеннами. Из «хаммера» вышел невысокий человек с бычьей шеей и направился к нам. Он отсалютовал сержанту, а затем протянул мне руку.

— Капитан Паппас, я Барт Уилер, и мне нужно поговорить с тобой несколько минут, если ты не возражаешь,  — сказал он.

Я ответил на его рукопожатие.

— Меня зовут Ник, полковник. Я был отправлен в отставку по медицинским показаниям три недели назад. Если тебе интересно, почему я вернулся сюда, то я хочу увидеться с Хассанами и ещё раз поблагодарить их, а затем я собираюсь построить в деревне медицинскую клинику в честь Абу Хассана.

Он кивнул и похлопал меня по спине.

— Это довольно большое проявление благодарности, Ник, но оно настолько благородно, насколько я когда-либо видел. Мы должны поблагодарить тебя за разведданные, которые ты нам принес. До нас доходили слухи об этом шейхе Омаре, но мы думали, что это просто какой-то пустынный сумасшедший. Оказалось, что этот старый хитрый ублюдок руководил большинством терактов в Багдаде и его окрестностях именно отсюда. В пещерах и туннелях, вырубленных в больших wadis (сухих руслах рек) к северу отсюда, у него была спрятана совершенно неповрежденная техника дивизии Республиканской гвардии. Большая часть территориальной полиции в этом районе оказалась его людьми. На самом деле мы платили его людям за то, чтобы они держали местных жителей в узде. Когда мы добрались до одного из вади, то обнаружили доказательства того, что за последние два года он переправил в страну более двух тысяч боевиков.

— Омар снарядил повстанцев и отправил их в сторону Багдада, чтобы те устроили беспорядки. Его план состоял в том, чтобы создать в стране анархию, а затем, когда мы уйдем, он собирался объявить себя правителем этого района. Он утверждает, что эта территория принадлежит ему по праву рождения, поскольку он является потомком бедуинского халифа. Мы даже нашли пятьсот миллионов долларов в американской валюте, которые он каким-то образом собрал. Жаль, что ты был на действительной службе, когда передал нам эту карту, ведь если бы ты был гражданским лицом, то один процент от этих денег был бы твоим.

Я сразу же отбросил мысль о деньгах.

— Я все равно не знаю, что делать с такой суммой. Но я думаю, что нужно отблагодарить Хасанов. Они все равно собрали для меня информацию. Что мы для них сделали, и оградили ли их от всех этих боев?

Полковник Уилер впервые позволил себе улыбнуться.

— Однажды я побывал на этой ферме, потому что парень из отдела по связям с общественностью так о ней восторженно отзывался. Это удивительное место, а Хассаны — замечательные люди. Мне было 

трудно поверить, что кто-то может успешно заниматься сельским хозяйством в этом богом забытом месте. Один из моих батальонов разместил свой КП примерно в двух милях от этого места, и сержант батальонной столовой покупал у вдов много продуктов. Люди из СА тоже гордились тем, что привели это место в порядок. Насколько я слышал, они построили ещё один парник, установили солнечные батареи и ветрогенератор, чтобы у них было надежное электричество. Моя инженерная компания также запрудила большой вади за финиковой рощей и провела от него трубы к водосборнику, который они прорыли в туннеле. Если инженеры правы, то после следующих зимних дождей у них будет вода для круглогодичного орошения рощи.

Полковник ещё несколько минут пошутил со мной, а затем откланялся. Сержант пропустил меня через КПП, как только командир бригады отбыл. Дорога до дома заняла ещё сорок минут. Я даже не взглянул на благоустройство, о котором говорил полковник. Я попросил водителя дать посигналить и выпрыгнул из фургона. Первой из дома вышла Калила. Она выкрикнула моё имя и бросилась ко мне. Она бросилась на меня, когда до меня было ещё десять футов. Я поймал её в середине прыжка и закружил. Калила вдруг заметила других мужчин и густо покраснела. Я хихикнул и взял её за руку.

— Где остальные?  — спросил я.

— Они на рынке. На этой неделе мы продали много клубники и дынь.

Калила пошла готовить мне кофе, а я попросил своих иорданских водителей помочь мне выгрузить коробки в сарай и занести сумки в дом. Я дал им сто динаров чаевых и отправил их в путь на нанятом мною грузовике. Им не терпелось вернуться в Иорданию до наступления ночи. Я сам отогнал фургон за сарай и вернулся в дом. Калила протянула мне чашку кофе, как только я вошел в дверь. Все мои жены теперь любили кофе, и все они научились делать неплохой кофейник. Одним из моих сюрпризов для них была капельная кофеварка, электрическая кофемолка и пять больших мешков кофейных зерен.

Мы с Калилой потягивали кофе, когда я услышал, как во двор въезжает «Зил». Я бесстрастно стоял в дверной раме, наблюдая, как женщины разбирают грузовик и «Лендкрузер». Они болтали между собой и были уже на полпути к дому, когда Тахани заметила меня.

— НИКО!  — завопила она.

Остальные женщины остановились и переглянулись. На мгновение все замерли. Думаю, я никогда не забуду выражение их лиц, когда они таращились на меня. Затем оцепенение было снято, и все они бросились к дому, разговаривая одновременно. Я встретил их у дверей, и сердце моё забилось, когда я расцеловал и обнял каждую из них. Башира держалась последней, но когда она обняла меня, то почти выжала воздух из моих легких.

— Ты дома, Habib, теперь все в порядке,  — сказала она со слезами на глазах.

Ладно, я признаю это. Возможно, я и сам немного прослезился, потому что чувствовал себя точно так же. Наконец мне удалось 

утихомирить их и усадить рядом с собой в передней комнате. Я открыл свой портфель и достал оттуда маленькие коробочки, обернутые золотой фольгой. Каждой из своих жен я вручил соответствующую коробочку. Захре я тоже подарил кольцо, но это было не то обручальное, которое я купил для нее. Вместо него я подарил ей кольцо с сапфиром и камнем в форме сердца. Я не собирался давить на нее, даря ей даже просто обручальное кольцо.

Они вскрывали коробки, словно шестилетние дети на Рождество. О, Боже! Эти кольца были правильным подарком! Они смотрели на кольца, затаив дыхание, а потом стали передавать их остальным. Когда кольца вернулись к законным владельцам, все начали их примерять. Все кольца были шестого размера, и все они оказались впору. Несколько колец были великоваты, но с этим можно было разобраться позже. Получив очередную порцию объятий и поцелуев, я попросил Захру и Калилу выйти со мной в сарай. Мы отнесли ноутбуки, телефоны и кофейное оборудование в дом. Я поставил телефоны на зарядку и объяснил, что каждый, кто покидает ферму, должен иметь при себе телефон.

Остаток дня и вечер мы провели, выясняя, что произошло за время моего отсутствия. Женщины провели для меня экскурсию и показали все улучшения, которые были сделаны командой по гражданским делам. Самыми очевидными были новая теплица и ветрогенератор. Теплица располагалась слева от двух первоначальных теплиц и находилась на одинаковом расстоянии от соседних. Она не была идентична остальным, но была чертовски близка к ним. Ветряной генератор был огромным. Три двадцатифутовых лопасти были установлены на бетонном столбе высотой сорок футов. Секция генератора, расположенная за лопастями, создавала впечатление, что это двигатель и пропеллер большого самолета, а хвостовой флюгер держал лопасти направленными по ветру.

Генератор подавал энергию на батареи, расположенные в здании площадью двести квадратных футов, которое команда построила рядом с колодцем. Инвертор преобразовывал ток в необходимый переменный и по мере необходимости направлял его в дом. Датчик в доме переключался на питание от батарей всякий раз, когда отключалось обычное электричество. Сотрудники отдела по связям с общественностью обещали, что обычное электричество станет более надежным по мере совершенствования инфраструктуры. Солнечные батареи, о которых упоминал полковник Уилер, находились на крыше здания, где располагался аккумуляторный блок.

Одним из улучшений, о котором Уилер не упомянул, но которое я оценил, был новый нагреватель горячей воды по требованию. Я никогда не понимал, как эти штуки работают, но мысль о том, что горячий душ может длиться больше минуты, мне понравилась. Я собрал все инструкции к новому оборудованию, чтобы изучить их позже.

В тот вечер Башира заявила о своем праве на старшинство и присоединилась ко мне в душе. Намыливая её стройное тело, я не мог не заметить, насколько она была восприимчива к моим прикосновениям и как жаждала прикоснуться ко мне. К тому времени, когда я разложил её на большом матрасе в подвале, она была в ударе. Когда я начал 

опускаться на нее, она остановила меня.

— Я хочу чувствовать тебя в себе, Habib. Иногда меня пугает, как сильно я в тебе нуждаюсь. Я верила в то, что ты вернешься, но постоянно беспокоилась, что что-то, не зависящее от тебя, помешает этому.

Она была влажной и открытой для меня, когда я вошел в нее. Она застонала и обхватила меня ногами за талию.

— Возьми меня, муж, покажи, что ты меня любишь,  — шипела она.

Я думаю, что благодаря тому, что я вернулся, как и обещал, Башира наконец смогла выпустить на свободу ту часть себя, которую она скрывала от меня. Башира, такая ответственная и контролирующая семью, хотела быть кем-то другим теперь, когда мы остались одни. Так она показывала мне, что хочет, чтобы я взял на себя ответственность. Я задрал её длинные шелковистые ноги к себе на плечи и сильно прижался к ней. Её дикий взгляд подсказал мне, что я на правильном пути.

— Пришло время тебе стать женой настоящего мужчины,  — прорычал я.  — Когда ты выйдешь из этой комнаты сегодня вечером, ты поймешь это без всяких сомнений.

Она возбужденно кивала головой, пока я входил в нее. В тот первый раз никто из нас не продержался долго, так как мы неистово бились друг о друга. Когда она попыталась прикрыть рот, чтобы заглушить свой оргазмический крик, я отдернул её руку.

— Моей жене не нужно скрывать свою страсть,  — сказал я.

Когда я это сказал, её глаза закатились, и она испустила первобытный крик. Она застонала, когда её тело напряглось, а бедра приподняли нас с матраса. Её кульминация вызвала мою, я громко застонал и выпустил залп за залпом в её сжимающийся туннель.

Я отпустил её ноги и повалился на бок. Она прижалась к моему боку и положила голову мне на плечо. Когда мы восстановили дыхание, она привела нас в порядок. Когда она закончила, я рассказал ей о своих планах относительно семьи и фермы.

— Шеба, через месяц или около того приданое всех моих жен и Захры будет в Иордано-Кувейтском банке. Когда это произойдет, у меня тоже будет больше денег. Тогда у нас будет достаточно денег на долгое время, если мы не будем с ними возиться. Я по-прежнему хочу жить здесь и заниматься сельским хозяйством, но у нас будут деньги и на другие дела. Одно, что я хотел бы сделать,  — это открыть в городе медицинскую клинику, возможно, под руководством иракского врача. Ещё одна вещь — взять моих жен в отпуск.

Башира выслушала и прокомментировала мои планы. Она увидела в моих идеях некоторые достоинства. Она удивила меня, сообщив, что за последний месяц ферма принесла очень хорошую прибыль. Она сказала, что у нас есть все примерно десять тысяч долларов от урожая гашиша, мои золотые монеты и деньги Хасана, плюс ещё пара тысяч. Её главной новостью было то, что американцы выплатили вознаграждение за оказанную мне помощь — двадцать пять миллионов иракских динаров. По официальному курсу,  

составлявшему около пятнадцати сотен динаров за доллар, это составляло чуть больше шестнадцати тысяч долларов. Экономная натура Баширы хорошо сочеталась с моей. Я сказал ей, что нам нужно будет начать вести бухгалтерский учет на ферме, потому что, поскольку страна вышла из войны, налоги были неизбежны. Я сказал, что Адара будет хорошим человеком, чтобы справиться с этим. После нашего небольшого разговора мой член оживился, и Башира захотела ещё больше любви. Я познакомил её с позой «шестьдесят девять», и мы начали.

Я вернулся к привычному распорядку дня, который установил перед отъездом домой. Я продолжал узнавать все больше о фермерском хозяйстве и продолжал обслуживать здания и оборудование. Раз в неделю я звонил Гэри Райту. К пятой неделе после моего возвращения оба моих участка были проданы, а деньги положены в сберегательный банк Палмдейла. Я позвонил Джине и распорядился перевести девятьсот тысяч долларов в Банк Иордании-Кувейта. На данный момент мы были миллионерами.

Как бы я ни наслаждался жизнью, которую вел днем, именно вечера и ночи с женами делали меня по-настоящему счастливым. Меня любили и баловали до такой степени, что мне должно было быть стыдно. Мои жены процветали, с каждым днем становились все увереннее и комфортнее со мной. Фатима просто сияла от своей беременности и, казалось, ничуть не пострадала от того, что Хасан стрелял в нее. Она была уже на пятом месяце и у нее начал появляться животик. Мы все следили за ней как ястребы, чтобы она не переутомлялась.

Ублажать шестерых женщин в спальне было не таким уж трудным делом, как можно было подумать. Это не было рутиной, потому что у всех жен были разные потребности и желания. Фатима довольствовалась тем, что занималась любовью раз в неделю, Башира — примерно так же. Тахани и Джамиля почти всегда развлекали меня вместе, так что они тоже могли исследовать свою бисексуальность. Адара и Калила были очень сексуальны по своей природе, но никогда не были требовательны ко мне. Они обе использовали любую возможность, чтобы затащить меня в постель в течение дня.

Калила была первой из жен, с которой я занялся любовью вне дома. Она безжалостно дразнила меня все утро, пока мы работали в теплице, поэтому, как только мы остались вдвоем, я перегнул её через скамейку и занялся с ней сексом. Калила наслаждалась этим маленьким шаловливым приключением не меньше, а то и больше, чем я. Конечно, она рассказала об этом остальным женщинам, и на следующий день мне пришлось повторить представление с Адарой.

Через неделю после закрытия сделок с недвижимостью я взял Джамилю, Адару, Фатиму и Тахани в Кувейт. Я планировал поездку несколько недель и сделал несколько телефонных звонков перед отъездом. Я сказала женщинам, что мы едем за покупками, но не стал рассказывать им о том, что назначил Адаре встречу с хирургом-ортопедом. На самом деле причиной того, что мы ехали в Кувейт, а не в Иорданию, было то, что 

в Кувейте прекрасные медицинские учреждения. Весь путь мы проделали по крупным автомагистралям, поэтому поездка в четыреста миль заняла десять часов.

У меня были забронированы два смежных номера в отеле в Кувейте. Я выбрал отель известной сети, хотя это и обошлось мне в пару сотен долларов за ночь, потому что, по крайней мере, я знал, чего ожидать. Мы приехали в четыре часа дня, зарегистрировались в отеле и поднялись в свои номера. Мне было интересно, почему мои жены надели чадру перед входом в отель, ведь мы видели только пару женщин с закрытыми лицами. Я поинтересовался этим у Джамили, как только мы разместились в своих номерах.

— Ты не давал нам разрешения выходить на улицу, Нико, и в любом случае сейчас мы чувствуем себя более комфортно, когда наши лица закрыты. Мы гордимся тем, что только наш муж знает о наших прелестях.

Я усмехнулся её словам. Я сказал ей, что у них есть моё разрешение одеваться так, как они хотят. Я был уверен в их любви ко мне, и мне было все равно, что другие восхищаются их красотой. Я также сказал ей, что хочу видеть её в своей постели этой ночью, потому что мне есть о чем с ней поговорить. Она попыталась выпытать у меня тему нашего сегодняшнего вечера, но я сказал ей, что нам пора идти ужинать. Женщины собрались вместе, переоделись в свои самые красивые абайи и надели платки-хиджабы. Я надел один из двух своих костюмов, и мы отправились в ресторан отеля. К счастью для меня, я не был последователем ислама, потому что за то, как я ими гордился, я был бы обречен на ад. Еда обошлась дороже, чем наш номер на ночь, но было очень вкусно. Я забыл о пятидесяти долларах, которые мне пришлось выложить за стейк, как только вонзил в него зубы.

После ужина я попросил консьержа вызвать нам микроавтобус и отвез моих протестующих жен в торговый центр. Да, в Кувейте был торговый центр. Точнее, их было три. Я отвез жен в Laila Galleria, торговый центр западного типа с американскими магазинами, такими как Gар и JС Реnnеу. Более половины населения Кувейта составляли экспатрианты из других стран, в основном из Индии, но был и большой контингент жителей Запада. Даже Джамиля никогда не видела ничего подобного выбору одежды и разнообразию магазинов в торговом центре. Пока они стояли и глазели, я приготовил для них последний сюрприз: подарил каждому из них предоплаченную карту МаstеrСаrd от банка Иордании и Кувейта. Карты были оформлены на их имена, а их лимит составлял десять тысяч долларов.

Я понял, что они хотят наброситься на меня, но, как и положено женам, они сдержались. Я предложил Джамиле пройтись с Фатимой и Адарой по магазинам одежды, а Тахани я отведу в магазин Pearlvision. Мы договорились встретиться на том же месте через час. Мы разделились, и я отвел Тахани 

к окулисту. До истечения часа Тахани успела пройти обследование зрения и выбрать несколько разных оправ. Нам сказали, что очки будут готовы прямо перед закрытием торгового центра в девять тридцать. Тахани выбрала очень милую пару современных оправ и более прочную пару для ношения на ферме. Порывистый песок пустыни не позволял использовать контактные очки.

Когда мы встретились с остальными, они купили всего по несколько вещей для себя, но каждый из них купил что-то для меня. Это было трогательно мило с их стороны, но не то, что я хотел, чтобы они делали, поэтому я сказал им следовать за мной и направился в европейский магазин, где продавалась одежда типа Victoria's Secret. Мои жены смущенно переговаривались между собой, но я твердо потребовал, чтобы они купили по меньшей мере два пеньюара и халат каждая. Как я и предполагал, Тахани и Адара выбрали сексуальное, Джамиля — элегантное, а Фатима — практичное, поскольку была беременна. Как только я привел их в порядок, они принялись за дело, подбирая новые стильные абайи, обувь и даже нижнее белье.

Все были в хорошем настроении, когда мы забрали очки Тахани и отправились обратно в отель. Женщины готовы были взорваться, пытаясь сдержать своё волнение, пока мы не добрались до своих номеров. Я и сам был очень счастлив, зная, что сделал что-то, что доставило им удовольствие. Я позвонил в службу обслуживания номеров и попросил принести чай и несколько пирожных, пока женщины принимали душ и готовились устроить мне показ мод. На то, чтобы принять душ и привести себя в порядок, ушел почти час, но ожидание того стоило. Даже Джамиля хихикала, когда они расхаживали туда-сюда, принимая позы и позволяя мне охать и ахать от их выбора. Они проделали путь через абайи, а затем приступили к демонстрации нижнего белья.

Я был впечатлен их выбором и сказал им об этом. Адара и Тахани были горячими в выбранных ими нарядах. Фатима выглядела мило в свободной сорочке, с растущим животиком и увеличившейся как никогда грудью. А Джамиля выглядела сексуально в своем черном атласном и кружевном номере длиной до пола. Адара и Тахани настояли на том, чтобы продемонстрировать своё новое нижнее белье. Они купили несколько комплектов из бюстгальтера и трусиков, которые выглядели на них просто великолепно.

Джамиля присоединилась ко мне в комнате, когда младшие девочки закончили дразнить меня. К моему удовольствию, она все ещё была одета в черное платье. Я усадил её на кровать и рассказал о встрече, которую назначил для Адары на следующий день. Я подчеркнул, что это всего лишь консультация, и попросил её не надеяться на успех. Мысль о том, что для Адары ничего нельзя сделать, нужно было серьезно обдумать, поэтому я и молчал до сих пор. Я все ещё не хотел, чтобы Адара узнала истинную причину, по которой она завтра пойдет к врачу. Я собирался сказать ей, что мы отвезем её на всякий случай посмотреть,  

смогут ли они сделать для нее специальную обувь, которая поможет ей лучше ходить.

Несколько секунд Джамиля просто сидела, потеряв дар речи, её глаза были мокрыми от слез. Затем она глубоко вздохнула и бросилась на меня с такой силой, что повалила меня на кровать. Осыпая моё лицо поцелуями, она сказала, что, что бы ни сказал доктор, она была потрясена тем, что я даже подумал об этом. Наконец она отпустила меня достаточно надолго, чтобы раздеть до трусов, а затем принялась благодарить меня по-другому. Я забыл о том, как устал после поездки и походов по магазинам, как только она взяла мой член в рот. Я не успел оторваться от нее, как она попеременно то сосала меня, то скакала на мне, постоянно меняя одно на другое, как только я был готов кончить. Она чередовала их около четырех раз, пока не сомкнула губы и тонкие пальцы вокруг моего члена и не задвигала ими одновременно, пока я не взорвался.

На следующее утро мои жены надели свои новые абайи и отправились со мной в очень современный Кувейтский медицинский центр. Я сказал женщинам, что иду в больницу, чтобы узнать, не согласится ли кто-нибудь из иракских врачей-экспатриантов работать в клинике, которую мы собирались открыть. Я вскользь упомянул, что пока мы будем там, мы посмотрим, есть ли у них ортопедическая обувь, которая поможет Адаре лучше ходить. Мысль о том, что нужно искать врача, пришла мне в голову, когда я пытался придумать причину для посещения медицинского центра. Мне нужно было найти врача, чтобы управлять клиникой, так что это была хорошая идея.

Рентген и осмотр Адары заняли почти два часа. Мы все оставались с ней все это время. Когда молодой кувейтский врач закончил осмотр, Джамиля и Адара вышли из палаты, а мы с доктором поговорили наедине. Он сообщил мне, что, по его мнению, ему удастся восстановить стопу и лодыжку Адары как минимум на восемьдесят процентов. Он сказал, что, возможно, она ещё будет слегка прихрамывать, но он уверен, что она больше не будет волочить ногу, как сейчас. Я спросил его, работает ли в больнице кто-нибудь из иракских врачей. Он ответил, что знает нескольких, но большинство из них хорошо устроились и зарабатывают хорошие деньги. Он сказал, что позвонит нескольким и договорится о встрече.

Этот день оказался удачным и для Адары, и для её матери. Адара была в восторге от своего шанса снова нормально ходить и с готовностью согласилась на операцию в следующем месяце. Она будет находиться в гипсе и обездвижена в течение шести-восьми недель, но это была небольшая цена для нее. Джамиля тоже была очень счастлива, но по-настоящему её порадовал первый из иракских врачей, с которыми мы беседовали. Это была поразительно красивая женщина лет тридцати. Как только Джамиля увидела эту женщину, на её лице появилось забавное выражение. Глаза доктора тоже расширились, когда они посмотрели друг на друга.

— Прошло 

много времени, Джамиля,  — сказала врач.

Джамиля недоверчиво посмотрела на нее.

— Алудра?  — Джамиля вздохнула.