Учительница aka Голая учительница

Она берет трубку. Звонит сестра. Голос звучит так, будто та расстроена, обеспокоена. Ну, с ней такое бывает. Хорошо хоть не истерика.

- Аня, - спрашивает, - что-то случилось?

- Нет, малышка, нет. Всё хорошо.

(Что хорошего может быть в жизни женщины, мужа которой убили бандиты? Правда, Володя и сам был такой... Вот дружки несут гроб, Марина с ужасом поглядывает на остановившееся, прежде красивое волевое лицо, которое теперь кажется совсем другим, чужим, незнакомым, жалким, застывшим в беспомощной гримасе. Да уж, сестричка…)

- Так а что тогда?

- Нужна помощь. Ты завтра в школу?

- Только с утра, два урока в восьмых классах. Да я бы и сбежала для тебя. Говори, что надумала?

- Можешь меня подменить? Два часа всего, с часу до трёх.

- Ну, могу. А чего столько эмоций в эфире?

- Да Наташка заболела. В больницу положили. И я не могу, не могу… Волнуюсь что-то. Не хочу завтра работать! Навещу её, а как мне потом туда идти?

(Работать? В первый раз слышу, что Аня работает. Да, но на что она живет? Хотя, после Володьки что-то осталось, конечно. Может, мать еще помогает. Что ж, хорошо, раз работает! По нынешним временам — удача. Два часа? Да запросто).

- Договорились. Давай координаты планеты.

- Ты, шутница, приезжай поскорей. Не телефонный разговор.

... Аня открывает дверь. На лице — полная сумятица. Ненакрашенная курица. Как в добрые советские времена. Не хватает умопомрачительных сине-зелёных колготок на грязну босу ногу. На кухне старшая подсовывает к чашке блюдце с бутербродами. Хлеб, масло, сервелат.

- Вы что, мадам, гуляете? Но почему в одиночестве? Где гусары?

- Да ешь, мамзель бледная. Комсомолка, спортсменка, учительница.

- И всё?

- Красавица моя ненаглядная!

- Хм. Девушку украшает скромность!

Аня теряется, руки, подсовывающие блюдце, начинают дрожать, говорит:

- Коньячку?

- С ума сошла, мать? С чего такие пиры со своими? Да что с тобою, рассказывай?!

Та начинает. Голос дрожит, и будто вот-вот остановится или сорвется:

- В общем, это Райка мне такое предложила.

- Райка? Такое? Гражданка, Вы можете быть со мной совершенно откровенны… Итак?

- Есть один хмырь. Приезжает из офиса домой на пару часов. Поесть, расслабиться, и, как он говорит, «отдохнуть душой». Потом уезжает. Моя задача — покормить (всё в холодильнике, только разогреть) и прибраться, немного совсем, скорее для виду. Убрать со стола, махнуть там-сям веником, помусолить тряпкой.

- И всё? Запросто! А с чего такие страсти-мордасти. Или не баба я? Думаешь, институтка какая?

- Да в том-то и дело, что баба. Родная моя. Не знаю, как сказать… В общем, всё это я делаю в голом виде, понимаешь? Голая!

Наступает тяжелое молчание. Марина со странным удивлением вглядывается в опущенное лицо сестры. Как будто это незнакомый для неё человек, или знакомый, но пришедший после долгого пути, длинной-длинной разлуки… Поначалу чуть сдуру не ляпнула: «Как мы до такого докатились? » Хорошо, что не ляпнула. Взрослая ведь, не девочка. Господи, стыд-то какой. А что, если?..

Стараясь не смотреть на сестру, спрашивает: «И он тебя потом это… трахает? »

- Нет, нет, что ты! Ни разу не случилось. И, надеюсь, не будет. Ему просто интересно смотреть на меня голую. Я с ним немного покручусь в этаком виде, а потом — свободна. Понимаешь, два часа всего, зато денег — куча!

- Так, значит, вдохновения набирается… Чтобы достойно, продуктивно закончить бизнес-день, - бормочет Марина. - Интересный фрукт.

- Философствуешь? Копаешься? И во мне — тоже? Литературная героиня, очаровательная молодая вдова с веером, мать-перемать, низко так пала?! А куда мне деваться было? Райка подбежала с разговором, я выслушала, она сразу же намекнула, мол, ты не одна на свете, найдутся-найдутся всякие, если что, по нынешним временам за такие… Ну, ты поняла… Да лишняя я сейчас, вообще лишняя! Вон были лишние люди в девятнадцатом веке. Как исстрадалась по ним русская литература, как мы, читая, заливались слезами: лишние люди, бл*дь! Не нашлось применения талантам! А теперь все мы — лишние! Им даже наш бесталанный труд за гроши — и тот не нужен! Как голодные ненужные щенки, - лишние! Господа, пришлите нам милосердного Герасима! Пусть возьмет меня и дочку, и — к пруду!

Марина, съежившись:

- Я тебя не осуждаю теперь за это. Просто, просто - не смогу подменить. Наверное, не смогу. Извини.

Аня мотает головой, прижимает ладони к вискам, хочет что-то высказать, выкрикнуть. Но, стукнув кулаком по столу, говорит бесцветным голосом:

- Нет, это ты меня извини, родная. Зря тебе позвонила. Хрен с ней, с такой работой, как-нибудь выживем. Выживем. Как-нибудь.

Марина, вздрогнув, поднимает голову, смотрит мутными глазами, говорит:

- А знаешь, я согласна. Тебе не надо туда... после больницы. Да и не пойдешь ты. Давай координаты логова. Как зовут принца?

- Неважно, как зовут того рабиновича, - бормочет Аня, - что это даст? Захочет — сам назовется. Адрес — вот — записала на бумажке.

***

Она пришла заранее. На свидания так не приходила. Что те свидания? Прошлый век, отстой. Вот теперь — романтика. Адреналинище. Слава Богу, дожили!

Он вышел из машины, зашел в подъезд. Переждав чуть, пошла по следу. Охотница, бл*дь, Диана. Диана-бл*дь. Доброй охоты, Багира.

Тот пока отпирает ключом дверь, а она повинно стучит каблучками, взбираясь туда, к нему. «Лучше бы вниз шла, в Преисподнюю. Ну, или в подвал. Но они в подвалах не живут нынче. Цивилизация».

В дверях, обернувшись, удивленно спрашивает:

- Девушка, Вы к кому?

- К Вам. Сестра… Сестра не смогла прийти. Ничего?

- Ничего, но она хотя бы предупредила. Позвонила.

- Хотела сделать Вам сюрприз, наверное. Не возражаете?

Внимательно и оценивающе оглядывая красивую молодую женщину, усмехнувшись:

- Пожалуй, нет. Но Вы в курсе обязанностей?

- Абсолютно в курсе. Только будьте снисходительны. Я — стажер.

- Тогда, наверное, полагается скидка…

(Скидка тебе… Шутишь, базарный циник).

Стараясь быть вежливой и поднимая глаза — только не будь дерзкой или, не дай Бог, грубой — держись проще:

- Это не мне решать, господин, это — к ней. Я просто рабочая лошадка.

(«Хороша лошадка, - думает, - ох, хороша. Получше сестры будет! Размечтался! ») И, деловым тоном:

- Проходите, барышня. Проходите, раздевайтесь. Вещи можете сложить вон на ту тумбочку. Мне, пардон, нужно заскочить… в одно место.

(Да заскакивай. В своё место. Легче раздеваться будет. Для осмотра. Халат не забудь, доктор).

Конечно, он не ожидал такую. Чтобы еще краше, чем та, сестра её. У той прелести слегка ребенком примяты, как сейчас выяснилось. Хотя родство, вот оно — налицо. Небольшая грудь с бледными, млечными, сильно оттопырившимися сосками, славянская кровь. Эти бледные здоровенные соски так невинно торчат вперёд и слегка в стороны. Так и хочется слегка провести ладонью, чтобы сосок, тихо вздрагивая, перескакивал от пальца к пальцу, как под гребнем. Как по струнам палец чтобы. У сестры грудь уже не та, не та. Соски не те. И не такие бледные, как почти молочные здесь. Цвет, форма, - вот она, в своей первозданности.

- Достаньте там в холодильнике внизу горчицу, пожалуйста!

Да, спина прекрасная. Тонкая, упругая, чистая. Изогнутость великолепная. Сильный прогиб от попы к талии, потом, как выпрямляющийся лук — прямее, прямее, и - совсем прямая. Он еще что-то специально говорит, и она поворачивает голову, чтобы лучше слышать, и он смотрит на её профиль. Да, хорошо рассмотреть женщину можно только в обнаженном виде. Даже мимика лица становится более прозрачной, понятной. Но она еще не привыкла быть с ним голой, как сестра, к сожалению. Смущается, отводит глаза.

Поначалу, раздевшись, Марина словно совсем потерялась. Голова кружилась. Стучало в висках. Ходила ходуном грудь. «Наверное, я конченная дура. Нет, ну а кто же еще? » Он вышел из сортира, оглядел работницу, как какой генерал солдата на плацу: «Как кокарда? Шинель? Бляшка начищена? А сапоги? Тааак… А строевым шагом? Ножку выше, выше ножку! » Заметил, что подбриваю там, внизу. Лучше бы не подбривала! «Напра-ву! Нале-ву! Крю-гом! » И она крутилась, конечно. Генерал производит осмотр, доебался до солдата, и у того только одно желание — произвести маневр, и, весело улыбаясь, отправиться восвояси. Ну, то есть, добежать до тумбочки и, наконец, одеться.

Но дальше генерал, произведя осмотр и убедившись, что боец маневр знает, раздобрелся:

– Пойдемте на кухню. Ах, какая Вы…

- Какая? - пробормотала, не подумав.

- Красивая в таком наряде.

(В наряде. То есть голая. Очччень остроумно. Сразил). Ей пока очень стыдно быть с ним, одетым, голою. Но закрываться, Боже упаси, Аня предупредила…

- Обнаженные женщины все действуют на мужчин… соответствующе.

- Не умничайте, обнаженная прелестница. Давайте-ка лучше пообедаем.

(Путь к сердцу мужчины лежит… Тьфу, эти прописные истины. Представляю, если бы Кассандра вещала, раздевшись. И так никто не слушал, а тогда бы только и смотрели на по, да на пи… Ссуккин сын).

Металась от холодильника к плите, разогревала, сервировала. Как хлопоты закончились, удивленно спросил:

- А себе?

- Себе? Хорошо, но я много не буду.

(Очень приятно посидеть с незнакомым мужчиной голой за трапезой. Просто мечта. Хотя бы не стал под столом заигрывать с моей промежностью своими пальцами ног. Такого не выдержу. Нет, не должен, вроде. Да что я как барышня какая изъясняюсь?! «Не должон! А там как Бог положить». Они же теперь нам баре?! И я, как какая дворовая девка, положим, должна его голышом, потому что именно так и положено, в баню препроводить и хорошенько пропарить. Только он парится одетым, а я его пропариваю раздетой... И, слегка переделав Пушкина:

Подобный ветреной Венере,

Презрев какой-либо наряд,

Должна слоняться по фатере,

Ведь барин любит маскарад).

Разлив в стаканы коньяк, и, сладострастно рассматривая её сквозь эту крепкую призму, хозяин «фатеры» предложил:

- За знакомство?!

(Вот где Анька к коньяку приучилась!)

(Неоконченное)