Неспокойная ночь. Из книги Рассказы про первую брачную ночь

Вчерашний вечер начался, как обычно: мы легли спать, но сон, этот капризный гость, не спешил ко мне. Я ворочался, пытаясь найти удобное положение, но мысли, словно назойливые мухи, кружили в голове. И вдруг, из детской комнаты, вместо привычного размеренного посапывания, донесся смех. Сначала тихий, потом еще один, громче. Пришлось встать и отправиться туда, чтобы восстановить порядок. Дал пару воспитательных тумаков, лег рядом с сыном, надеясь, что он успокоится и заснет. Но и ему, бедняге, сон не шел: он громко дышал, вертелся, то затихая, то снова начиная шевелиться.

И тут, словно раскаленный нож, в тишину спящего городка нефтяников врезался ритмичный скрип соседской кровати. Я оживился, насторожился. Напрягать слух не пришлось — звуки были настолько явными, что создавали полный эффект присутствия. Кровать скрипела, а женщина стонала. Это продолжалось минуты две, а затем все стихло. И это все? Две минуты — вот предел возможностей соседа? Но даже этого хватило, чтобы я начал продумывать, как описать это ночное наблюдение. Однако через пару минут раздались шлепки. Четкие, ритмичные, сильные, словно отбивающие такт подошвы сапог марширующих солдат, которые, ускоряя шаг, переходили на бег. А над всем этим — пронзительные, животные восклицания, пробивающиеся через железобетонные перекрытия и стены прямо мне в уши.

Соседка стонала все сильнее, и в ее голосе появились нотки блеяния жертвенного агнца, в тот момент, когда нож рассекает его горло. Шлепки, похожие на удары отбойного молотка, учащались, стоны переходили в крики, и наконец это случилось!

Мучительный, ужасный крик

Ночное возмутил молчанье.

В нем было все: любовь, страданье,

Упрек с последнею мольбой

И безнадежное прощанье —

Прощанье с жизнью молодой.

Это был крик гиббона в тропическом лесу, оглушивший спящий город. Оргазмирующая женщина вырвала из ночи этот звук, и я, как завороженный, пытался понять, на что это похоже. Мозг лихорадочно работал, подбирая слова, вспоминая, откуда мне знаком этот звук. И вдруг — эврика! Родительский дом мой стоял в пятистах метрах от зоопарка, и каждую летнюю ночь я слышал рычание льва и крики гиббонов. Вот оно!

Как драматург, скажу вам, что это было окончание первого акта, за которым последовал второй, с не менее яркой кульминацией. А как зритель, вернее, слушатель, я лишь мысленно воскликнул: "Браво, сосед!"

Но в этой ночи было что-то большее, чем просто звуки. Была в них какая-то дикая, первобытная чувственность, которая, словно тень, проникла в мою комнату, в мои мысли. Я лежал, прислушиваясь к этим звукам, и чувствовал, как они будоражат мою кровь, как будто я сам стал участником этого ночного действа. И хотя я был лишь наблюдателем, эта ночь оставила во мне след, как будто я прикоснулся к чему-то запретному, тайному, что обычно скрыто за стенами домов и шторами окон.

А потом все стихло. Тишина, как после бури, окутала комнату. Я лежал, глядя в потолок, и думал о том, как странно устроена жизнь: в одном доме, за тонкими стенами, люди спят, мечтают, страдают, любят, а в другом — кто-то кричит от наслаждения, забывая обо всем на свете. И в этой мысли было что-то одновременно грустное и прекрасное.