Госпожа. Исповедь (. Жена госпожа часть 2, "Знакомство")

Ну что же, дорогие читатели, продолжим? Я буду писать так, как помню — или, точнее, как мне кажется, что помню. Вы ведь понимаете, память — штука ненадёжная, она выхватывает куски, а остальное додумывает сама. Многое я сейчас воскрешаю заново, может, даже приукрашиваю, но не судите строго. Пишу, как думаю, как чувствую — честно, насколько могу. Эта встреча в кафе — она была, но в голове она теперь живёт так, будто я сама её режиссёр. И всё же каждое слово — это я, моя правда, какой бы она ни была.

Май стоял тёплый, воздух пах цветами, но я всё равно оделась строго, как представляла Госпожу: чёрная блузка с высоким воротом, облегающая, ни намёка на слабость; юбка-карандаш до колен, с разрезом сзади; туфли на шпильке, острые, как мои мысли. Волосы собрала в тугой пучок — ни одной лишней пряди. Сижу за столиком у окна, нервы натянуты, внутри всё горит, но лицо моё спокойно, будто я здесь по делам.

Она входит — Люда. Худенькая, в скромном платье, светлом, чуть выцветшем, с короткими рукавами и подолом чуть выше колен. Очки в тонкой оправе сползают на нос, волосы светлые, чуть растрёпанные ветром. Щёки уже красные, будто она бежала или боялась опоздать. Здоровается. Садится напротив, на самый краешек стула, руки теребят край платья, взгляд в стол. Я смотрю на неё и чувствую, как во мне просыпается что-то тёмное — она такая чистая, такая моя.

— Ты выполнила приказ? Покажи, — говорю я тихо, но твёрдо, сердце колотится, хоть снаружи я спокойна. Она замирает, щёки алеют, очки чуть сползают, пока она смотрит в стол.

— Здесь? — шепчет она, голос дрожит, глаза бегают по сторонам — в кафе тихо, но люди есть, официант мелькает где-то у стойки.

— Да, — киваю я, и она сглатывает. Руки нерешительно тянутся под стол, скрытые краем скатерти, пальцы комкают юбку, подол ползёт вверх — медленно, украдкой. Я наклоняюсь чуть ближе, чтобы видеть: голый лобок, бледный, гладкий, без волос, как чистый холст. Бёдра сжаты, но не до конца — щель между ними выдаёт её наготу, её подчинение. Она вся напряжена, юбка дрожит в руках, готовая упасть обратно при любом шорохе. Меня это бьёт — её страх, её открытость, я чувствую жар в груди, но держу лицо.

— Рассказывай, что чувствовала, пока шла, — приказываю, голос мой низкий, почти шёпот. Она говорит, запинаясь, слова рвутся:

— Стыд давил... каждый шаг — как будто голая перед всеми... ветер дул под юбку, холодный, прямо туда, где ничего нет... ноги дрожали, я думала — вдруг кто-то догадается, увидит, что я без... что я такая. — Голос её срывается, она кусает губу, очки блестят от света лампы. Каждое слово — как нитка, что тянет меня к ней, я чувствую её унижение, и это меня заводит сильнее, чем я готова признать.

— Сосала хоть раз? Давала в зад? Лизала у женщин? — спрашиваю я, голос спокойный, но твёрдый, внутри всё горит. Она вздрагивает, будто от удара, губы приоткрываются, но тут же сжимаются, дыхание сбивается.

— Ничего, — шепчет она, голос тонкий, дрожащий, почти ломается. — Целовалась пару раз... в школе, в восьмом классе, с мальчиком на танцах... чуть-чуть, едва коснулись губами. — Она замолкает, щёки вспыхивают, пальцы замирают на коленях, будто не знают, куда деться. Я смотрю на неё — чистая, нетронутая, и это будит во мне что-то тёмное, жадное.

— Почему ты здесь, такая целка невинная? Понимаешь, что я с тобой сделаю? — говорю я, и слова выходят тяжёло, но ровно. Она поднимает глаза, в них страх и покорность.

— Понимаю, — выдыхает она тихо, и это "понимаю" отдаётся во мне эхом.

Ставлю ультиматум, голос звучит холодно, хоть внутри всё рвётся:

— Остаёшься — и ты моя. Буду делать с тобой что захочу, твоего "нет" не будет, только мои желания. Или уходи, найди себе мальчика, целуйтесь на лавочках, выходи замуж, рожай детей, забудь меня. Выбирай. — Она молчит, дыхание частое, плечи чуть сутулятся, но потом шепчет:

— Останусь. — Я не верю. Страх холодит спину — за неё, за себя. Хочу её прогнать, спасти, но желание сильнее, оно держит меня, как в тисках.

— Завтра в семь у меня. Напишу адрес, — говорю я, и пальцы дрожат, пока пишу это в телефоне. Что я делаю?

Она ушла робко, шаги тихие, почти неслышные, перед дверью обернулась — взгляд кроткий, растерянный, как у щенка, которого оставили одного. Я сидела, допивая кофе, руки дрожали, чашка звякала о блюдце. Если бы курила — точно бы закурила, чёрт возьми, что я делаю? Неужели это правда? Неужели все мои фантазии, все эти тёмные грёзы воплотятся в этой невинной девочке? Не помню, как дошла домой — ноги сами несли, в голове пустота. Дома сразу же влезла в телефон, открыла те фото, те видео, что она присылала. Рука сама скользнула в трусы, я кончила — остро, жёстко, почти больно. И тут же накатила волна стыда.

— Надо отпустить её, — сказала я себе вслух, голос хрипел. — Напишу, чтобы убиралась, чтобы забыла меня, удалю анкету. — Но пальцы замерли над экраном. Не смогла. Желание было сильнее — оно держало меня за горло, не отпускало. Я сдалась.

Ночь прошла беспокойно — мне снился голый лобок Люды, её бёдра, её губы, её лицо — чистота и невинность, такая далёкая, но такая близкая. Воскресный день пролетел как в тумане: муж в командировке, я одна, какие-то домашние дела крутились вокруг, но я ничего не помню — ждала только вечера. Много раз порывалась всё бросить: написать ей, чтобы не приходила, удалить анкету. Даже открывала телефон, начинала диалог, но пальцы замирали над экраном. Не смогла. Выпила бокал вина — я вообще не пью, но тут выпила, а потом ещё один. Решила сама себе и сказала вслух:

— Это не я её нашла, она меня. Это она согласилась, это её желания. Я просто позволю ей их воплотить. Не буду её жалеть. Выжму из неё всё, использую так, как хочу — ни капли жалости, никакого милосердия. Только моя похоть.

Я приняла решение.

Решила встретить её во всеоружии — надела чёрный шёлковый халат прямо на голое тело, ткань холодила кожу, скользила по бёдрам. Вытащила из шкафа какие-то старые чулки с поясом — чёрные, кричащие, почти блядские, когда-то надевала их для мужа, давно, в другой жизни. Туфли на каблуках — высокие, неудобные, но сейчас это неважно. Попыталась повторить макияж из интернета: тёмные тени, яркая помада, рука дрожала, пока рисовала стрелки. Глянула в зеркало. А что, я весьма... Муж бы рот раскрыл, увидев меня такой. Но я жду не его.

Семь часов. Звонок в дверь. Дрожь пробирает до костей, стою перед закрытой дверью, знаю, что она там. Знаю, что сейчас всё начнётся. Жду минуту, не открываю — пальцы сжимают ручку, сердце колотится. Она звонит ещё раз, настойчиво. Глубоко вдыхаю, воздух тяжёлый, горячий. Ну всё, обратной дороги нет. Распахиваю дверь.

— Люда, — выдыхаю я. Она стоит, красная, в том же скромном платье, выцветшем, простом. Румянец теперь не сходит с её щёк, глаза расширяются. Халат чуть распахнулся — случайно или нет, не знаю, — и она видит: под шёлком ничего, только чулки обтягивают ноги, пояс врезается в кожу. Она смотрит, не отрываясь, и я чувствую, как её взгляд жжёт меня.

Пожалуй, дорогие читатели, я тут остановлюсь. Ну что, теперь вы довольны? Чуть больше откровенности, чем в прошлый раз? Но все еще недостаточно «горячо»? Обещаю, будет печь. Смотрите, не обожгитесь. Я вас предупредила.