Главное - анонимно!

Объявление было краткое: «Требуются женщины-модели. Возраст 20-45 лет, без физических дефектов. Фотогеничность и отсутствие комплексов приветствуются. Оплата достойная».

- Достойная – это сколько? – спросила Венера Валентиновна Ершова.

- Сорок тысяч за съёмочный день, - сказала девушка по имени Милана.

Ершова покрутила головой. Сорок тысяч за день – заоблачная сумма!

- Я так понимаю, это съёмка в порнографии? Тогда извините, я ошиблась дверью.

- Никакой порнографии, – ответила Милана. – Кстати, фигура у вас колоритная, бюст и бёдра объёмные… вы бы нам подошли.

Венера самодовольно оглядела себя – спелые бока, юбка в обтяжку, пузатые икры залиты в сверкающий нейлон колготок. Ей тридцать семь. Да, толстовата, но не лишена шарма и сексуальной привлекательности. Зелёные близорукие глаза, медные волосы, крупный рот и почти ни одной морщинки.

- Если не порнография, то за что можно платить женщине со стороны сорок тысяч в день?

- Бондаж. Бондажные клипы, – сказала Милана обыденно, словно это объясняло всё. – Без секса, без половых актов. Лицо модели на экране заштриховано или закрыто латексной маской. Анонимность сто процентов.

Венера Валентиновна не знала, что такое бондаж. Слово было жёсткое, шершавое, с каким-то металлическим оттенком.

- Объясните по-русски – что это? Меня будут бить? Заставят плясать на столе голой или справлять перед камерой нужду?

- Нет, - сказала Милана. – Я вас просто свяжу.

- И?...

- Всё. Свяжу, отсниму ролик. Потом развяжу и заплачу сорок тысяч.

- Кто при этом будет присутствовать? Я не хочу сидеть связанной при незнакомых людях.

- Связывать и снимать буду я, без свидетелей и посредников. Сама буду делать бондаж, снимать на камеру и производить расчёт.

Венера Валентиновна трёт виски, облизывая пересохшие губы. Посидеть связанной перед камерой – звучит не так уж страшно. А денег обещают много.

- Но я же не актриса… Роль в мои годы уже не выучить. Я даже в школьных спектаклях не играла!

- Актёрских данных не нужно. В нашей продукции ценится только естественность. Что вы будете делать, если вас скрутят по рукам и ногам?

Венера снова смотрит на своё упитанное, туго обтянутое тело, представляя, как в него впиваются верёвки и ремни. Она видела в фильмах связанных и пленённых девушек, но никогда не задумывалась, что они при этом чувствуют. Тесноту? Возбуждение? Психоз? Блестящие коленки, вывернутые локти, задравшаяся юбка, злое лицо, полный рот слюны. Немного отталкивающе и в то же время любопытно. Да и деньги очень бы пригодились.

- Не знаю. Сердиться буду. Вырываться, дёргаться. Искать выхода…

- Вот и славно. Пять с плюсом! Этим и занимайтесь.

- А текста у связанной много? – спрашивает Ершова. – Надо зубрить слова, что-то говорить, ругаться матом, кричать? «Палачи! Сволочи! Отпустите, вы от меня ничего не добьётесь! »?

- Не понадобится произносить ни слова! – Милана ослепительно улыбается. – Вы будете свирепеть, извиваться и молчать, поскольку во рту у вас будет кляп.

- К-какой кляп?

- Пластиковый. Или силиконовый. Или кожаный трензель. У нас их много, на все вкусы.

Венера вопросительно вытягивает губы в трубочку, словно туда уже вставлен пластиковый или силиконовый кляп. Интересно, на что он похож? Это больно или нет – сидеть с кляпом во рту?

- Озадачили вы меня, - признаётся она, покусывая помадные губы. – Долго мне придётся пыхтеть связанной? Весь день, с утра до вечера?

- Зачем так много? Одного-двух часов достаточно. Хронометраж ролика колеблется от десяти минут до получаса, но запас съёмки мы делаем больше. При монтаже выстригаем лишние эпизоды, оставляем наиболее удачные, атмосферные моменты и ракурсы, где модель выражает чувства, эмоции, динамику.

Сравнение с моделью звучит приятно. Полная Венера оглядывается на входную дверь. Ниже пояса под юбкой увлажняются колготки. Женщина непроизвольно делает движение, будто хочет сбежать от изящной Миланы, от бондажей, кляпов и видеокамер…

Сбежать можно, насильно Ершову никто не держит. Но сорок тысяч в день! Это больше, чем её месячная зарплата.

- Вас посещали когда-нибудь сексуальные фантазии? – спрашивает Милана. – Что-нибудь нестандартное? О чём вы думаете, чтобы возбудиться?

Венера Ершова не любит обсуждать интимные вещи с малознакомыми людьми, но сейчас её вдруг прорывает перед режиссёршей.

- Бывало всякое… - Венера потупляется, расправляя складки на блузке. – Вы ведь никому не скажете? Когда-то мне нравилось фантазировать, будто я сижу в кресле с раздвинутыми ногами, в короткой юбке, а перед креслом навзничь лежит красивый голый мужчина…

- Отлично! Превосходно!

- Обуви на мне нет, только колготки. Чёрные сверкающие колготки. Я сижу, поставив ноги на мужчину. Одна моя ступня – на его лице, другая – на возбуждённом члене. Я чувствую пятками его возбуждённую плоть, его губы и щетину на лице…

- Мне нравится, Венера! Вы близки мне по духу! Что делает ваш обнажённый раб?

- Ничего. Лежит, прижатый моими ногами, и трётся о мои ступни лицом и пахом. Жадно смотрит с пола мне между ляжек, где под юбкой виднеются трусики… Он мечтает их потрогать, поцеловать, вылизать языком. Мечтает встать и трахнуть меня, но дотянуться не может.

- Почему не может? Ваш мужчина связан?

- Нет. Просто я запретила ему дотрагиваться до меня и он не смеет ослушаться.

- Да! Трансцендентально!

- Он покорно лежит, поедая меня глазами, трётся о мои пятки ртом и членом, - Венера заливается краской. – А я смеюсь, теку, ласкаю себя под юбочкой… Такая вот чушь. Кажется, я вам лишнего наболтала.

- Ничего подобного, сценарий просто супер! – Милана изображает аплодисменты. – Знаете, Венерочка… думаю, со временем мы сможем обыграть с вами эту фантазию на сто процентов! Конечно, если решим вопрос о сотрудничестве.

- Нет, нет! – машет рукой испуганная Ершова. – Я пошутила! Давайте не сейчас?

- Никто не говорит про «сейчас», - успокаивает режиссёр. – Сперва вы поработаете сольно. Одна. В кадре только диван, кляп, верёвки и вы. Ну как?

- А одежда? – лепечет Венера. – Какие костюмы нужны для этого… фильма?

- Для начинающих – повседневные, - говорит Милана. – В чём привыкли ходить – в том и будете позировать. Блузка, лифчик, юбка. Чулки или колготки. Возможны сапоги или туфли. Ролик будет называться как-нибудь незатейливо… ну, например…

Девушка-режиссёр на секунду задумывается.

- Допустим, «Домохозяйка в беде! ». Или «Сочная рыжеволоска в прочном бондаже». Или просто «Верёвочный плен на розовом диване». Иногда наши модели снимаются в купальнике, кожаной сбруе или халатике медсестры – это зависит от заказа. Обнажённой вас снимать точно не будут, если вы сама не захотите.

- Голой – нет! Даже за сорок тысяч.

- Голые получают по семьдесят.

Услышав сумму, ошалевшая Ершова икает и давится. Привстав, девушка перегибается через стойку – оглядывает капроновые икры Венеры Валентиновны, глыбообразный бюст. Профессионально оценивает макияж, длину юбки, фасон блузки…

- Вы практически готовы к съёмке, Венерочка. Приподнимите юбку, если вам нетрудно?

Попав под деловое обаяние Миланы, полная и спелая Ершова беспрекословно тащит подол вверх по округлым бёдрам. Монументальные литые ноги, подсвеченные капроном, мерцают, словно высеченные из тёмного камня с вкраплением кварца. Чёрные эластичные трусики гладко обтягивают задницу, похожую на две половинки луны.

- Телесная фактура обалденная, трусики отличные, колготки целые. Ни затяжек, ни стрелок, ни дырок! – удовлетворённо констатирует Милана. – Меня всё устраивает. Попробуем? Буквально один дубль?

***

В комнате без окон, задрапированной светлыми портьерами, из мебели лишь диван и тумбочка с торшером. Диван выглядит новым, велюровая обивка приятна на ощупь. У Ершовой дома стоит почти такой же, только терракотовый, а не бледно-розовый.

- Одежда у тебя в тёмных тонах, - замечает Милана, вынимая клубки верёвок. – Поэтому светлый диван и светлые портьеры – самый оптимальный фон, для контрастности.

- Что мне делать? – Венера Валентиновна наблюдает, как режиссёрша разбирает верёвочную путаницу. – Мне жутковато и непривычно…

- Садись на диван и ничего не бойся, - Милана шепелявит, зажав конец верёвки в зубах. – Только погоди секунду, я свяжу тебе руки.

Милана легче Венеры раза в полтора, но подвижна как ртуть. Без особого труда она мгновенно опутывает корпулентную актрису верёвкой. Руки Венеры крепко стягиваются за спину, петли стискивают грудь и живот. Узлы пропущены под мышками, оплетают талию. Между лопаток Венере сооружают хитроумную растяжку, напоминающую паука: верёвки из центра лучами расходятся к плечам, кистям, локтям и шее.

Попытавшись пошевелиться, Ершова убеждается, что теперь может владеть лишь пальцами рук. Кисти пришпилены сзади выше пояса, будто подвешены в гамаке. Верёвочная сеть плотно удерживает каждый сустав. Упряжь впивается в грудь с такой силой, что сквозь блузку явственно проступают соски.

- А где тут камеры? – связанная Ершова озирается. – Ты сказала – будешь снимать?

- Камер здесь несколько, они направлены с разных позиций, но ты их не увидишь, - Милана продолжает спутывать и упаковывать новоявленную актрису. – Это сделано специально, чтобы пленница не смотрела в объектив. Готово. Садись!

Усадив грузную Ершову, Милана с тем же проворством связывает ей ноги в нескольких местах, будто перетягивает бечёвкой колбасу. Юбка Венеры задирается почти до паха. Милана одобрительно цокает языком.

- Если немного видно бельё – сцена выходит выразительнее и горячее. Наш зритель обожает подглядывать под женские юбки. Сейчас мы свяжем тебе коленки… Ещё один оборот через ляжки… и парочка узелков здесь.

Венере чудится, что она упакована в тугой рулон обоев. Верёвки сковывают все мышцы, лишают возможности двигаться, трут и возбуждают.

- А вырываться можно?

- Попытаться можно, - усмехается режиссёр Милана. – Но из моей вязки пока не смог вырваться ни один человек.

Не успевает Венера переварить эту информацию, как слышится команда:

- Теперь кляп! Открываем ротик… шире! Умничка.

В рот ошеломлённой Венеры втискивается упругая пластиковая груша. Она словно взрывает щёки изнутри. Груша распирает связанной пленнице челюсти и дёсны, вытесняет язык куда-то в горло, намертво прилипает к нёбу.

- Ы-ы-ы... – только и может произнести Ершова.

Снаружи кляп снабжён кожаными лепестками и застёжками. Два лепестка соединяются под подбородком жертвы, два заправляются за уши и застёгиваются на липучку. Следующим сюрпризом становится плотная маска из кожи с прорезью для носа и глаз. Милана плотно стягивает лицо самодеятельной актрисы мягким щитком и запирает лямки на затылке специальным замочком.

Стреноженная Венера дышит в нос, сверкая глазами из узкой кожаной амбразуры. Режиссёр не солгала: в такой экипировке связанную Ершову вряд ли кто узнает. Она превращена в грудастый, безрукий и безногий, туго упакованный свёрток из капрона, кожи и многочисленных верёвок, пропитанный продуктами женской физиологии.

- Почти всё, - говорит Милана. – Осталось выставить свет!

Взяв в руки пульт, режиссёрша набирает какие-то комбинации. Из углов комнаты на связанную пленницу устремляются процеженные фильтром лучи. Полные капроновые ноги Ершовой озаряются интенсивным блеском. Благодаря правильно поданному освещению они кажутся длиннее, округлее, соблазнительнее. Свет оттеняет складки на блузке, игриво обозначает выпуклые соски под лифчиком, подчёркивает тяжеловатую форму бёдер и придаёт коже мягкий естественный тон.

Задним числом Венера осознаёт, что целиком находится во власти этой хладнокровной девицы – до последней ниточки в мокрых трусиках, до последней родинки на теле, до последней капельки пота на щеке. Рот и нос сжаты маской, руки связаны, шея перетянута верёвочным хомутом. Завёрнутые за спину локти начинают неприятно неметь.

«Зачем я согласилась? – бешено кружится в голове. – Ведь это маньячка! А если сейчас она пустит в студию орду мужиков – меня изнасилуют и убьют без малейшего сопротивления? »

Однако Милана никого не впускает. Дотошно затянув все концы, она подмигивает Венере и говорит:

- Камера! Мотор! Поехали!

Ершова остаётся в комнате одна – безнадёжно скрученная, под наблюдением невидимых объективов. Сколько их натыкано в комнате? Два, три, десять? Действительно ли Милана работает одна? Или сейчас кто-то пристально смотрит, как она копошится в узде, и злорадно хихикает?

«Зря я на это согласилась, - Венера пытается выпихнуть кляп языком. – Интересно, сильно ли видно мои трусы? А сиськи наружу не выпадут? Ох, стрёмно-то как…»

Вынужденная беспомощность обостряет и усиливает женские рефлексы. С необычайной чёткостью Венера слышит каждую клеточку своего тела и испытывает смешанную гамму чувств – возбуждение, половую жажду, стыд, боль, неудобство от впившихся в плоть верёвок.

Неуклюже ворочаясь на розовом диване, пленница сквозь маску слышит свой густой запах – запах полной, обтянутой колготками женщины, белья, помады, сплющенных подмышек. Скрипичный звон возбуждённого паха и несвежего нейлона. В голову лезет неизвестно где вычитанное сравнение: «…она слышала запах собственных мучений, запах ожидания пыток, удовольствия и ярости... » Вот чушь!

В попытках вырваться Ершова валится набок – падает тяжело и грузно, будто судно, вынесенное на мель. Разгорячённый висок встречается с прохладной обивкой. Венера закидывает связанные ноги на диван, от этого движения юбка задирается окончательно, а блузка едет вниз, сползая с литого плеча, сбрызнутого веснушками.

На ум приходит запоздалая мысль: сколько актрис-мазохисток корчились на этом диване до Венеры, орошая его своим потом и косметикой? Сколько в него впитано тайных желаний, сколько парочек воплощали на нём свои необузданные фантазии? В душе возникает брезгливость. Хочется надеяться, что Милана хотя бы пылесосит ложе между съёмками связанных тёлок.

Начиная злиться, Венера Валентиновна ёрзает на левом боку в надежде одёрнуть подол. Зарывшись носом в боковую подушку, мычит и цедит в трусики волшебный нектар. Будь свободны руки – она бы в пять секунд привела одежду в порядок, но локти крепко скручены за спину и обвиты верёвкой, которую невозможно разорвать или снять.

Бёдра Венеры, залитые в сверкающие, гладкие колготки, поскрипывают как виниловая пластинка в проигрывателе. Пленница чувствует свои подрагивающие ягодицы, очерченные линией трусиков, и небывалое напряжение и сырость внутри. Трусики стянулись до размера молекулы. Они изводят и истязают женщину, но Ершова способна лишь бессвязно мычать и дёргать пятками. От могучего капронового зада Венеры исходит непередаваемый аромат раскалённых женских прелестей, тугой ткани и влажной упругой кожи.

Мыча и кряхтя, Ершова сумбурно катается по дивану, трясёт связанными за спину руками. Чувствует сладковато-пряный вкус кляпа во рту, туго облегающие капроновые колготки и врезавшийся в плечи и подмышки лифчик. Ощущает маску, облепившую губы и щёки, щекочущие нос волосы и вздутые от похоти соски. Целую вечность женщина пытается наощупь распутать себе запястья. Яростно теребит узлы, ломает ногти, но всё бесполезно – узлы затягиваются только туже. Шансы вырваться из умелой бондажной вязки близки к нулю.

Нервно сглатывая, Ершова трётся лицом, мечтая содрать маску с прорезью-амбразурой, однако та намертво затянута на затылке. Помимо тесных трусиков добровольную рабыню беспокоят жёсткие лямки лифчика, которые грызут её под грудью и больно сплющивают соски. Ляжки ноют от горячих колготок, под капроном склизко и водянисто. Кажется, соки Венеры уже сами собой текут ручейками… или это бегут мурашки от занемевших мышц?

Размер колготок Ершовой - «четвёрка». Она носит их почти ежедневно, не испытывая никаких неудобств. По убеждению Венеры, нейлон – это элегантно, женственно и нежно. Скрывает возможные дефекты кожи и помогает частично сохранить тепло. Но в данный момент колготки превратились в её злейшего врага. Намертво прилипли к бёдрам, причиняют дискомфорт, везде жмут и бесят.

Не в силах освободиться, пленница кинематографа встряхивает головой, ощущая, как обильно плывут под маской тушь и помада. Шевелит пальцами связанных рук и ног. Природные женские смазки промочили юбку и мягкое сиденье дивана. Между ягодиц громко хлюпает. Ужасное положение! Ужасные, слишком тесные колготки-четвёрка!

Выдохшаяся Венера Ершова ощущает себя неподвижным товарным вагоном, который перегружен желанием, но сам себя разгрузить не может. Чмокает губами в кляп, в сотый раз ощупывая верёвки за спиной, свои запястья и лодыжки – но везде только каменные узлы, стяжки, нахлёсты, перемычки и ни единой лазейки для освобождения. Душный капрон скрипит на ляжках как вафельная крошка, доводя свою обладательницу до белого каления.

Трусики забились в Венеру сзади, вызывая постыдно-непристойные ощущения. Зудят восставшие соски, копчик, лоб и промежность. Пуская пузыри в кляп, Ершова стонет и вздыхает. Сейчас она отдохнёт и снова попробует развязать себе заломленные руки. И тогда вскочит, оправит одежду и сбежит из этого ада, никакие сорок тысяч её не удержат! Вот сейчас, сейчас…

Но тут её измученные половые губки, вымотанные ожиданием, смертельно сдавленные колготками, не выдерживают – раскрываются как цветочный бутон, взрываются и извергают в трусики водопад обжигающей интимной эссенции, липкой как строительная эмульсия.

Содрогаясь от оргазма, Венера надсадно воет. Она забыла о маске и верёвках, о сорока тысячах и вывернутых руках. Она вся ушла в ощущения внизу живота – цветные, яркие, болезненные и жаркие. И Ершовой безумно досадно, что она не в состоянии хоть чуточку помочь себе пальчиками…

Соски женщины торчат как пули. Венера представляет себя куском сливочно-капронового теста, упакованного крепко-накрепко, и больше ни о чём не может думать, кроме как дотянуться до своей промежности и догнаться по-настоящему! Вскипятить себя до вулканической температуры! Чтоб колготки плавились и дым из ушей шёл. Чтобы от неё можно было зажигать новые звёзды.

Накрашенные ресницы унизаны каплями пота, заливающего глаза. Лежащая женщина часто-часто моргает под маской. Стянутые щёки устали от кляпа и кожаной сбруи. Смотреть в комнате не на что – над Венерой только безликий белый потолок с завитушками декора. Вероятно, в этих завитушках тоже прячутся электронные глазки?

«Не могу! – неистовствует мычащая Ершова. – Я больше не могу терпеть эти верёвки и сырость! Эту маску, эту гадкую затычку во рту… Когда меня отпустят? Вот попала так попала».

Венера Валентиновна плавает в луже собственного пота, как кусок бекона в растопленном жире. Шипит, фыркает, испускает каминный жар, попа у неё горит от впившихся колготочных швов. К пленнице кто-то подходит. Сквозь мутную пелену Ершова видит в прорезь свою работодательницу и повелительницу – режиссёра Милану.

Что с нею хотят сделать? По телу Венеры пробегает дрожь, она стонет уже вслух. Крепко прикусывает зубами мокрый и скользкий кляп, капрон на внутренней мякоти ляжек вкусно хрустит, добровольная рабыня непроизвольно дёргается в верёвочной обмотке.

- Всё классно, Венерочка! – полушёпотом говорит сияющая Милана. – Праздник экспрессии, шоу чувственности! Я остановила съёмку буквально на секунду. Небольшая смена кадра и экспозиции.

Венера ощущает, как чужие руки сжимают ей бёдра. Плотно натянутые колготки поют и звенят от натяжения. Накинув на талию актрисы петлю из шнура, Милана сплетает на животе подвижный узел и ловко просовывает хвостик этого лассо Венере между ног.

Окропляя изнанку маски пеной и брызгами, Ершова непроизвольно тянется бушующей промежностью за цепкими пальцами Миланы. Плевать на стыд, Венера мечтает, чтобы её трогали «там». Она чудовищно возбуждена. Венера ждёт, чтобы её схватили сквозь плавки, причиняя боль и счастье. Сжали в кулак, наконец-то выдавили из чресел весь клейко-сладкий сок, накопившийся за время плена!

Но Милана лишь продёргивает уздечку поверх трусиков, выводит сзади и со скрипом связывает Венере упругие нейлоновые ягодицы, не обращая внимания на жалобные стоны актрисы. Она словно не видит, что интимные места пленницы вздулись до отказа и грозят в клочья разорвать колготки!

Милана уходит. Кино продолжается. Венера связана не только по рукам и ногам, но и в паху. Она испытывает примерно то же, что испытывает большая горячая колбаска-гриль над жаровней. Зной. Теснота. Кипение крови в жилах. Лобок Венеры под наложенной верёвкой разбух от прилива крови и желания, и чем туже давит петля, тем яростнее он разбухает.

Пока рабыня лежит спокойно, терпеть можно. Колготки и трусы слегка амортизируют нажим тугой петли. Но стоит пошевелить тазом – уздечка впивается в лобковую кость, сплющивает интимные мягкие ткани, месит клитор, вызывая постыдное удовольствие.

«Значит, так у них принято? – Венера обиженно трясётся всей студенистой массой. – Верёвку во влагалище продели, поманили, подразнили и бросили? Ненавижу! Хватит! Отпустите меня! Да чтоб вы сдохли все! »

По-прежнему царит тишина. Невидимые камеры исправно пишут происходящее, им наплевать, что вопит про себя связанная истерзанная толстушка в растрёпанном туалете. Верёвочная пасть реагирует на каждое движение и даже на дыхание, когда Венера набирает воздуху в грудь – тут же впивается грубее и больнее. Колготки чавкают, не в силах впитать переизбыток влаги. Женщина почти перестаёт реагировать на боль, лихорадочное сексуальное желание перевешивает всё.

Стянутая дугой арестантка грузно ворочается на животе. Верёвка под задранной юбкой крепко сдавливает её интимное пространство. Капрон трещит, словно жарящийся попкорн. Вне себя Венера извивается, колышет грудью, блестит коленками. Скулит, когда стяжка между ног бороздит промежность сквозь трусики. Кряхтит и выгибается, пытаясь ослабить узы. Пот капает с носа, мятежные соски разрывают тонкий атласный лифчик…

Венера давно убедилась, что с бондажом ей не справиться, но скачет, рычит и изнемогает до тех пор, пока её не накрывает второй, более грандиозный оргазм от впивающейся в гениталии верёвки.

Организм так напряжён, что взрывается бешено и мощно. Толстушка Ершова корчится от революции ощущений, её сосуды и нервные окончания затоплены тоннами огня, сердце гудит корабельной рындой, пластиковый кляп хрустит на зубах, как рисовый шарик. Выброс гормонов швыряет измятую Венеру в пятое измерение – мокрую, дрожащую, обездвиженную, пропитавшую своим соком розовый диван. Ввысь! В никуда! Вдребезги!  

«Мама дорогая! – мысленно мечется в мозгу. – Господи… у меня даже с мужиками такого кайфа не было!… Никогда! »

***

…Венера отпивается травяным отваром в комнате рекреации. Она приняла душ и закутана в халат на голое тело, выданный Миланой. Мокрые трусы, лифчик и колготки выстираны на скорую руку и вывешены в ванной на сушилку для полотенец. Если верить часам, Ершова промучилась связанной всего пятьдесят пять минут, а ей почудилось – не меньше месяца.

Милана демонстрирует на экране свежую запись и расточает комплименты. Вытаращив глаза, Венера прячется от стыда за кружкой.

Неужели это она? В кадре на розовом диване возлежит толстомясая бабища в задранной юбке, опутанная верёвками. Излишек плоти складками круглится на боках. Обширная задница блестит как самолётный фюзеляж, как сугроб, обтянутый пикантными трусиками. Пленница громоздко ворочается, издавая сквозь маску похабные звуки.

«Ужас какой! – краснеет Ершова. – Срочно пора садиться на диету. Я воображала, что в свои тридцать семь смотрюсь конфеткой, а тут? Отвратительное зрелище! Жирные ляжки, хриплый голос, всклокоченные волосы… Икры – как бочонки. Веснушки на плечах. Трусы забились в задницу, шов на колготках перекосился. Абсолютно ничего сексуального! Вульгарщина и мрак! »

Камера наездом показывает сверкающие в глубине маски глаза, женскую промежность, стянутую двойной верёвкой. Внушительные айсберги ягодиц, связанные за спину запястья, полуобнажённый бюст. Венера с недовольством отмечает свой оплывший подбородок и бегущие меж грудей реки пота.

Безобразно! Утешает лишь то, что узнать её невозможно. Лица под латексным забралом не видно, свет падает неяркий… Мало ли в мире полнеющих женщин среднего роста с медными волосами и одышкой? Но Венера понимает, что эротический актёрский дебют провалился. Такой клип только стереть и выбросить!

Зато режиссёр Милана думает иначе.

- Подписчики будут в восторге, Венера! – завороженно говорит она. – Тысячи просмотров гарантированы. Фейерверк естественности, океан чувственности! Смотрю и ощущаю, как обильно ты пропотела в своей эластичной и тугой оболочке! Как ты плаваешь в остром маринаде из слюны, пота, слёз, природного любриканта и интимной влаги. Под слоем облегающего капрона это восхитительно перемешивается, создавая неповторимый букет...

Тронув Венеру за пышное колено, режиссёр доверительно добавляет:

- В качестве перчинки под занавес не хватает палача и плётки! Чтобы он всыпал тебе для полной готовности – отстегал на розовом диване по связанной, волнующе обтянутой попке. Думаю, если пороть тебя по звонкому капроновому заду, этот звук будет напоминать аплодисменты, переходящие в овацию.

Венера чуть не давится питьём. Милана успокаивающе гладит дебютантку по сдобному плечу.

- Не волнуйся, плётка будет в другой раз. Деньги я тебе переведу, давай номер. И договоримся насчёт следующей сессии?

Венера Ершова снова вглядывается в экран. Ближним планом сверкает её массивный зад – монументальный, литой, подсвеченный капроном, словно высеченный из тёмного камня с вкраплением кварца. Чёрные эластичные трусики гладко обтягивают его под колготками, кромки впиваются в периферию тела, а посередине выныривает верёвочная уздечка, глубоко прорезавшая пах…

Вспомнив недавние ощущения, Венера непроизвольно зажимает руку между ног, будто защищая детородные органы. Ощущение такое, что в трусики ей падают тёплые бильярдные шары. Низ живота стремительно тяжелеет от слабых толчков, кровь ударяет в лицо, в паху становится топко и горячо… не может быть! Она возбуждается от вида собственных мучений?

«А может, не так всё плохо? Милане виднее, – Венера нехотя убирает руку из промежности. – Словить два оргазма за сорок тысяч – вполне приемлемо. И главное – анонимно! ».