Настаха

НАСТАХА

Предисловие. Идея написать данный рассказ пришла ко мне под впечатлением от романа Алексея Чапыгина “Разин Степан” 1927 г. В Части 2 “На Волгу” в параграфах (наверно это именно параграфы, слишком уж коротенькие они для глав) 10 и 11 (страницы назвать не могу, поскольку читал этот роман только онлайн в электронной версии) фигурирует крепостная девушка по имени Настя, или, как её ещё там называют – дворовая девка Настаха. Автором подробно описана сцена порки этой девушки её хозяевами – воеводой и его супругой. Пороли они её розгами на лавке по голой попе. Несмотря на то, что роман является классикой советской литературы, в описании сцены порки девушки явно прослеживается эротический подтекст. Так, воевода, несмотря на возражения супруги: “Негоже тебе на девичий зад глядеть”, всё-таки настаивает на своём присутствии при наказании девушки, во время самой порки, он, не иначе как возбудившись от вида полосуемого розгой голого девичьего зада и от криков несчастной и опять же, игнорируя возражения супруги, вдруг начинает зажигать все лучины в комнате, явно для того, чтобы лучше лицезреть сиё действо и, наконец, не выдержав возбуждения, он уговаривает супругу позволить завершить порку ему, причём сечёт девушку гораздо больнее неё: “А-ай!”, “О-о-о!” – завыла битая и “К двадцати ударам девка не кричала. Воевода приказал вынести её во двор и полить водой”, запоров её в итоге до потери сознания (вряд ли с двадцати ударов, при том, что розгу у супруги он перехватил на четырнадцатом, скорее всего, при обозначенном изначально наказании в 20 розог, он начал порку заново). Две другие дворовые девушки, которых воеводша отправила за Настей, во время порки стоят рядом с лавкой и считают удары. Автором отмечается красота девушки: “Настя – приземистая, полногрудая девушка”. Отмечается также попытка ухаживания за девушкой со стороны кабацкого ярыги (помощника хозяина кабака), вплоть до обещаний спасти её от последующих порок, если она ответит ему взаимностью.

К сожалению, больше, на протяжении романа, эта девушка не встречается, а мне так хотелось узнать её дальнейшую судьбу и побольше о ней самой, узнать, пороли ли её ещё, удалось ли ей вырваться из крепостного рабства и покинуть проклятую холопью избу, увенчались ли успехом ухаживания за ней кабацкого ярыги и т. д. Да и сама девушка Настя, признаюсь честно, запала мне в сердце. И вот, под влиянием этих обстоятельств, я и решил написать данный рассказ, в котором попробовал раскрыть личность девушки Насти и её дальнейшую судьбу. Я не знаю, полностью ли вымышленный она Алексеем Чапыгиным персонаж или же есть у неё реальный прототип, но этот свой рассказ, я посвящаю ей – прекрасной девушке Насте, несмотря на своё крепостное состояние не утратившей своей женственности, обаяния и сексуальности. Итак...

Настя постепенно осваивалась на новом месте и с новым для неё статусом холопки или, как их ещё называли – дворовой девки. По большому счёту, для неё мало что изменилось, ведь она итак от рождения была крепостной, только раньше она жила в своей деревне, с родителями и просто работала по хозяйству, чтобы вовремя выплатить оброк, иногда воевода, бывший для них всех и барином, забирал её отца и других мужчин в деревне для каких-то срочных работ, а в остальном, они жили своей жизнью, то теперь, она становилась уже личной рабыней воеводы, живя в его имении, в большой и шумной, вечно набитой людьми холопьей избе среди прочей дворовой челяди. Настя горько скучала по родителям, по своим подружкам. Несмотря на своё крепостное состояние, там она всё же чувствовала себя девушкой – за ней ухаживали, ей делали комплименты. Парни, смотревшие на неё с вожделением, брались выполнять за неё тяжёлую работу. Стоило ей только распустив волосы неспешно пройти по тропинке или траве, шаловливо улыбаясь, покачивая бёдрами и медленно сгибая в коленях босые ноги, как любой парень был у её ног. Особенно её забавляло, когда искупавшись (а перед купанием немного походив голышом взад-вперёд по берегу, делая разминочные движения, что, разумеется, делалось намеренно), она обнаруживала ближайшие к озеру кусты забрызганными мужским семенем.

Здесь же, всё было иначе. Здесь на неё тоже смотрели как на объект вожделения, но только с чисто животной, потребительской точки зрения. Заглянуть под подол, подсмотреть во время переодевания, задержать взгляд на босых ногах стремились все обитавшие в холопьей избе мужчины, но ни комплиментов, ни ухаживаний не было ни от кого из них. Настя, Настенька, Настюша – так её называли в родной деревне, здесь же она стала дворовой девкой Настахой. И уж тем более, никто не собирался делать ей скидки как девушке при выполнении тяжёлых работ. Не было также речи и о том, чтобы как-то поухаживать за ней, угостить её чем-нибудь сладким или даже обычной едой поделиться, помочь донести коромысло с наполненными водой вёдрами. Но ещё хуже ситуация обстояла в отношениях с женской частью обитателей холопьей избы. Злоба, зависть, злословие, клеветничество, доносительство были их визитными карточками. Женщины в возрасте были злобными стервами, давно утратившими красоту и обиженными на весь окружающий мир. Молоденькие же девушки были, хотя и весьма симпатичными, но при этом унылыми, подавленными, озлобленными и смотрели на всех волчицами. Пытаться подружиться с ними было бесполезно и даже опасно.

А ещё, в отношении дворовых людей, включая, естественно, и девушек (и даже прежде всего, девушек), практиковались телесные наказания, за провинности их жестоко пороли, а конкретно девушек секли розгами на деревянной скамье, голыми и привязанными. И именно порки Настя боялась больше всего, как, собственно и остальные обитавшие в доме девушки, только если тех пороли регулярно, то ей такая воспитательная процедура предстояла впервые, а в том, что это обязательно случится, Настя нисколько не сомневалась, другие девушки уже нашептали ей, что воевода и воеводша не признают несечёных девушек, считая, что без регулярной порки те погрязнут во грехе. И больше всего, дворовые девушки боялись попасть под розгу воеводе, который, в отличие от воеводши, превращал порку девушек в своеобразный садистский ритуал. И хотя, считавшие в слух удары и подающие ему свежие розги девушки и замечали выпиравший у него в штанах бугорок, но надо отдать ему должное, воевода никогда девок не насильничал, а порке отводил сугубо воспитательную функцию и даже обязательное его требование к наказываемым девушкам раздеваться до гола было призвано усилить наказание последних при помощи стыда. Хотя, конечно же, природу обмануть было невозможно даже такому убеждённому пуританину, как воевода, о чём свидетельствовал и упомянутый выше выпирающий из штанов бугорок в процессе порки, и, если порола воеводша, буквальное пожирание глазами полосуемого розгой девичьего зада и тот факт, что когда порку осуществляла воеводша, он зажигал все лучины в избе, явно для того, чтобы лучше созерцать воспитательный процесс, при том, что после того, как воеводша заканчивала пороть несчастную, он, под разными предлогами добивался одобрения супруги на добавку и продолжал порку сам.

Несмотря на строгую, пуританскую позицию самого воеводы и его супруги, дворовые девушки, всё же, не были полностью защищены от сексуальных домогательств. Мужчины и парни, обитавшие в холопьей избе, помимо того, что не стесняясь рассматривали их, подглядывали во время переодевания, задерживали взгляды на босых ногах, также норовили при каждом удобном случае заглянуть под подол, шлёпнуть, ущипнуть (находя это забавным, особенно, если девушка была недавно выпорота, причиняя несчастной резкую боль и гогоча дебильным смехом) и просто прикоснуться, а ввиду своего низкого интеллектуального развития делали это всё нагло и грубо. Предпринимались ими и открытые попытки домогательств, нередко заканчивавшиеся изнасилованием девушек. Последние же, вместо хоть малейшей солидарности предпринимали постоянные попытки подставить, оклеветать, вложить господам подругу по несчастью, высшей же радостью для них было подвести другую девушку под порку.

У бедной Насти сложилось ощущение, что в холопью избу слили со всех окрестных деревень самых уродов, как мужского, так и женского пола и она никак не могла понять, как, а главное, за что она здесь оказалась. Она уже твёрдо решила для себя, что выберется отсюда во что бы то ни стало, только пока не знала, как именно. Бежать? Но куда? Домой в случае побега было не вернуться, там в первую очередь начали бы искать, а мир за пределами родной деревни, был для неё пугающим и неведомым.

Среди домогавшихся до девушек имбицилов особенно выделялся некий Ванька – кабацкий ярыга (помощник хозяина кабака), находящийся, благодаря своей должности, в более привилегированном положении в отношении других обитателей холопьей избы. Во-первых, он работал только в кабаке, а потому был избавлен от хозяйственных работ, питался от пуза, воевода его не трогал, чтобы не портить отношения со своим другом-кабачником, поскольку кабак находился в городе, то в отличии от остальных обитателей, он не прозябал в этой холопьей дыре, уходя в кабак рано утром и возвращаясь поздно вечером, а то и оставаясь там ночевать, ну и конечно же, он периодически приносил стащенные из кабака продукты, в частности, мужикам водки, девкам пряник и т. д., да и деньги у него тоже водились, поэтому, все старались дружить с ним.

Однако была у него ещё одна яркая особенность, у парня зашкаливало либидо, стояк был хроническим, не спадая даже во сне (поскольку и сны были соответствующего содержания), за что он и имел прозвище Ванька-встанька. И всё бы ничего, но ситуацию серьёзно омрачала одна деталь, его пенис нестерпимо вонял, вызывая порой даже у опытных кабацких шлюх рвоту, а о простых девушках и говорить нечего. Причину этого не понимал никто, даже уездный доктор развёл руками. Скорее всего, его наградила неведомой болезнью одна из работающих в кабаке жриц любви. Не помогало даже тщательное мытьё с мылом, через час-другой, пенис снова начинал нестерпимо вонять, а уже через полдня покрывался налётом смегмы и ещё какой-то вонючей слизи. Однако на этом болезнь и останавливалась, не переходя в дальнейшее осложнение, что также немало удивляло упомянутого выше доктора. И как назло, из всех видов секса его тянуло именно на оральный (лишь изредка практикуя анал, классику же он не признавал вовсе) причём в самой жёсткой его разновидности – иррумации (не нежный минет, а грубое трахание рта, глубокая глотка). Увидев любую девушку, он сразу становился одержимым мыслью, как бы погрубее оттрахать её в рот и как бы поглубже засунуть ей в глотку своё хозяйство. И если привычных ко всему кабацких шлюх за отдельную (причём немалую) плату ещё удавалось склонить на подобный кошмар, то с дворовыми девками была целая проблема, чтобы воплотить задуманное с ними, он прибегал не только к щедрым подаркам, но и к откровенному шантажу, в случае отказа, ябедничая воеводе или воеводше и обрекая этим несчастную на жестокую порку.

Естественно, новенькая Настя не могла не попасть в поле зрения больного (как физически, так и на голову) развратника, тем более, что она явно выделялась на фоне других дворовых девок красотой и обаянием. Девушка решила несмотря ни на что оставаться девушкой (хотя и не обязательно невинной, тут уж как придётся), во что бы то ни стало сохранить свою красоту и сексуальность. Как только не подкатывал к ней ярыга, даже вольную обещал выхлопотать у воеводы, но всё тщетно, всякий раз, Настя жёстко его отшивала. И вот, ярыге удалось насобирать на девушку компромат и подвести несчастную под порку...

Раздался страшный, полный боли крик, от которого заложило уши.

О-о-о-о-о, садко как пошла с протяжечкой-то! – довольно заключил воевода. И снова высоко взмахнул рукой, со свистом опуская розгу на голую попу девушки, с последующим медленным протягом на себя. И ещё, и ещё...

Обезумевшая от дикой боли девушка ревела белугой, срывая голосовые связки и переходя местами на захлёбывающийся хрип, извивалась всем своим привязанным к лавке обнажённым телом, пытаясь, за невозможностью соскочить, хоть как-нибудь отвернуть голый и уже изрядно поротый зад от этой страшной, ранящей беззащитное тело розги, судорожно теребя связанными жёсткой верёвкой между собой и крепко притянутыми к лавке босыми ногами, но верёвки надёжно удерживали несчастную на скамье. Поскольку широкая деревянная скамья была грубой и неотёсанной, во время вызванных болью неконтролируемых резких и дёрганных движений в голое тело, прежде всего, в груди, живот и бёдра вонзались занозы, усиливая и без того невыносимые страдания девушки.

Когда воевода опускал розгу, на голой попе загоралась яркая красная полоса, а когда тянул на себя, то кривой, сучковатый, с почками и при этом гибкий, благодаря вымоченности в солёной воде прут, сдирал частички кожи на которой тут же появлялись капельки крови, а проникающая в образовавшиеся ранки соль причиняла наказываемой девушке дикую, нестерпимую боль. Впрочем, с другой стороны, соль же обеспечивала и дезинфекцию, препятствуя проникновения в рану инфекции. И если воеводша порола пучком, состоящим хотя и из нескольких, зато ровных и гладких прутьев, равномерно, стараясь охватить всю поверхность попы, причиняя тоже чувствительную боль и равномерно румяня голый зад, но всё же не нанося повреждений коже, то воевода, напротив, наметив несколько участков, старался попадать именно по ним, планомерно и целенаправленно раня, рассекая и сдирая кожу, что приводило к образованию на девичьей попе кровавых рубцов с воспалёнными краями, впоследствии долго не заживающих и причиняющих мучительную боль не только при попытке сесть, но и при каждом резком движении.

Стоявшие рядом со скамьёй застывшие от ужаса две девушки, переминаясь время от времени на босых ногах, с внутренним покорством и обречённостью во взгляде наблюдали как не по-человечески жестоко и невыносимо больно наказывают их провинившуюся подругу, послушно считая удары хором в слух и подавая распалившемуся воеводе после каждых десяти ударов свежую розгу и вспоминая, как каждая из них, в отличие от новенькой Насти, не раз уже проходила эту воспитательную процедуру и не сомневаясь, что не раз ещё пройдут её снова и снова и они, и Настаха.

Ладно, будет уже с неё, запорешь ведь девку. – недовольно пробурчала воеводша.

Ничего, лишняя розга девке босоногой только на пользу. – с удовлетворением резюмировал воевода, продолжая порку.

К концу порки, девушка дёргалась уже скорее импульсивно, нечеловеческий крик, от которого закладывало уши, превратился в сдавленный хрип с сипением. В конец обезумев от непрекращающейся дикой боли, она уже переставала воспринимать происходящее с ней...

Голая, выпоротая девушка лежала на животе на охапке сена в сарае. Некогда белоснежные ягодицы и верхняя часть бёдер превратились в одну большую рану – распухшую, тёмно-багровую, иссечённую, покрытую глубокими кровоточащими рубцами с воспалившимися краями. Голая попа девушки, на которую так заглядывались тайком парни (как, впрочем, и на всё её голое тело) когда она купалась, глотая слюни и орашая прилегающие к озеру кусты мужским семенем (которые потом девушка разглядывала с шаловливой улыбкой) представляла теперь собой безобразное, воспалённое, кровоточащее месиво. Остальное же тело девушки, некогда налитое –“кровь с молоком”, приобрело мертвенно-бледный оттенок, ведь все силы нежного девичьего организма уходили на борьбу с болью в попе. А ещё, было полное внутреннее опустошение, полное безразличие ко всему окружающему и даже к самой себе. Девушка была сломлена...

Настаха проснулась от резкого и ужасно вонючего запаха. С трудом приподняв голову и разлепив веки, она увидела уставившийся прямо на её распухшее от бесконечных рыданий лицо мужской член. Резко отпрянув, она легко узнала его обладателя, это был Ванька-встанька. Присев на корточки возле её лица, он буквально пожирал глазами её голое тело и особенно, израненную выпоротую попу, неспеша и с наслаждением онанируя. Увидев, что девушка очнулась Ванька радостно подскочил, придвинувшись к её лицу.

Ротик, ну открой же свой ротик – заверещал ярыга. Девушка презрительно поморщилась.

Ну что, получила, тварь?! То ли ещё будет, это ведь я только про одну твою провинность хозяевам рассказал, а их у тебя ещё ой сколько, а уж как я их преподнесу, как распишу... Эх, быть тебе вечно поротой, Настаха, задница не будет успевать заживать! Но даже не это самое страшное, будут скоро проезжать через нас торговцы турецкие и шепну я воеводе на ушко, что неплохо было бы тебя, негодницу такую, в рабство туркам продать и всё, сгинешь ты на чужбине, подстилкой басурманскою – заливисто тараторил мерзавец, упиваясь производимым на несчастную впечатлением.

Конечно, ярыга бессовестно врал, никаких турецких торговцев ни в городе, ни, тем более, в их деревне никогда не было и не предвидилось, так же как и косяков особых за Настей тоже не водилось, но девушка, уже была сломлена и поркой, и царящей вокруг атмосферой, и горьким ощущением безысходности своего положения, а последний аргумент про турецкое рабство окончательно добил её и теперь, девушка была не просто сломлена, девушка сдалась.

Что ты хочешь – едва разлепив губы пролепетала несчастная, хотя прекрасно знала ответ на свой вопрос.

Ротик, - опять, как полоумный, затараторил извращенец, - ротик свой открой немедленно, тварь, ну же!!!

Сломленная девушка покорно открыла рот, в который тут же ворвался пенис извращенца. Жуткая вонь пронзила сознание, но девушке было уже всё равно, лижбы скорее закончился этот кошмар. Девушка, по требованию извращенца, покорно слизала с его пениса смегму и слизь и проглотила всё это, после чего тот, схватив девушку за волосы начал трахал её в рот, резкими движениями нанизывая на свой стоявший колом вонючий пенис девичью голову, которая покорно принимала свою участь, даже не пытаясь сопротивляться. Чувствуя приближающуюся разрядку, ярыга вытащил пенис изо рта девушки и обильно обкончал ей лицо. Однако, этим он не ограничился, направив только что кончивший пенис на лицо и голову девушки и обильно помочившись. Настя, как человек, была уничтожена...

Ну, давай, Шарль, гость мой иноземный, будем – произнёс уже изрядно захмелевший воевода, поднимая бокал с медовухой.

Будем – произнёс на чистом русском языке французский дворянин, “чокаясь” с воеводой таким же, наполненным до краёв бокалом медовухи, но при этом сохраняя кристальную трезвость. Изначально пытавшийся набить цену, но теперь, находясь под влиянием алкоголя и под впечатлением от рассказов собеседника о его связях и возможностях, о жизни дворянства за границей, воевода готов был иноземному гостю “из самого Парижу” не продать, а подарить приглянувшуюся ему дворовую девку Настаху, к чему, собственно, аккуратно склонял его хитрый иностранец.

И что, в Москве, у самого царя-батюшки на приёме будешь? – с восторженным трепетом вопрошал воевода.

Ну да, у Его Величества – невозмутимо отвечал француз – у нас впереди тесное сотрудничество.

И что, и за мой род сможешь, если что, словечко замолвить?

Ну конечно, мы же друзья.

Ну, Шарль, ну каналья – восторженно восклицал воевода, уже едва ворочая языком.

Так что там с девушкой, mon cher ami (мой дорогой друг)?

Настаха чтоль? Да забирай, даррю! – широко взмахнув правой рукой, воскликнул заплетающимся языком воевода.

Только это, Шарль, ты уж не взыщи, но я тут повоспитывал её маленько, она в сарае сейчас лежит, в себя приходит.

Ничего, наука девушкам тоже нужна, умнее будет – вставая из-за стола и надевая шляпу резюмировал француз.

В-о-о-о-т – вскинув указательный палец вверх подтвердил воевода.

Ярыга с довольной улыбкой наслаждался созерцанием голой, выпоротой, обконченной и обосанной девушкой, яростно наяривая свой пенис, который снова обретал боевую форму, предвкушая новые истязания несчастной, как вдруг дверь в сарай распахнулась и внутрь вошёл статный, крепко сложенный, гладко выбритый, благоухающий парфюмом, богато одетый на европейский манер мужчина в широкополой шляпе с плюмажем и со шпагой на поясе. Ярыга застыл как вкопанный, потеряв дар речи.

Espèce de fils de pute puant (вонючий ублюдок) – воскликнул знатный господин, сопроводив своё восклицание мощной затрещиной. Ярыга рухнул на пол, как подкошенный, схватившись за распухающее ухо и протяжно воя.

Вставай, дрянь – даже не думая давать мерзавцу передышку, Шарль резким движением поднял того на ноги, схватив за горло и потянув вверх, так, что несчастный едва касался носками земли, отчаянно захлёбываясь.

А теперь, слушай меня внимательно, если тебе, конечно, всё ещё дорога твоя никчёмная жизнь. – спокойно продолжал дворянин – сейчас ты идёшь и затапливаешь для мадмуазель баню, находишь для неё чистое бельё, но сначала, ты встанешь на колени и попросишь у неё прощения – после чего, поставил ярыгу на землю.

Ну-у-у – заревел дворян, подкрепив свой крик увесистой оплеухой, от которой ярыга опять свалился как подкошенный, надрывно завывая. Обнажив шпагу, он прислонил острый клинок к шее поверженного, поднимая его и ставя на колени.

Я слушаю, а главное – она слушает – невозмутимым голосом произнёс дворянин.

На... Настенька.. Прости! – пролепетал сквозь слёзы ярыга.

Громче и искренней – не унимался дворянин. – От неё сейчас зависит, будешь ты жить или нет.

Последнее, резко подстегнуло ярыгу.

Настенька, не губи, голубушка, виноват я перед тобой, ну больной я человек, пощади, умоляю!!! – теперь уже ярыга был сломен, являя собой такое же жалкое зрелище, как за мгновение до этого Настя.

Ваше решение, мадмуазель? Как скажете, так и будет! – произнёс дворянин, сопроводив свои слова нажимом на кончик шпаги, который проткнул кожу на шее ярыги, высвободив наружу алую струйку крови и вырвав из груди поверженного мерзавца ещё более жалостливый стон.

Помилуйте его, господин, пусть живёт – едва разлепляя губы, пролепетала Настя.

Как скажете, мадмуазель, ваше желание для меня закон – сказал дворянин, убирая шпагу в ножны. – Что застыл, сволочь, бегом выполнять – обратился теперь к ярыге дворянин, дополняя свои слова пинком обутой в тяжёлый сапог ноги под зад. Ярыга, громко скуля, пополз к выходу.

Позвольте представиться, мадмуазель, Шарль Мортелье, маркиз д'Эвре – произнёс, сняв перед Настей шляпу и поклонившись дворянин.

Не стесняйтесь своей наготы передо мной, мадмуазель, я врач – сказал он, нагнувшись над голой девушкой и вытерев ей лицо надушенным платком, который тут же выбросил в сено. После чего, достал баночку с ароматной, увлажняющей мазью, равномерно растирая её по выпоротому заду девушки.

Кто Вы? – спросила ошеломлённая Настя.

Твой новый друг – ответил таинственный незнакомец. – Твой хозяин воевода уступил тебя мне и сегодня же, ты покинешь это ужасное место.

Умоляю Вас, господин, позвольте мне вернуться домой, отпустите меня на волю! Мои родители небогаты, но мы сможем оплатить Вам Ваши расходы за моё освобождение.

Начнём с того, что ты уже свободна. Да-да, я не держу тебя, можешь возвращаться домой и денег мне от тебя не надо – изумление так и застыло на лице девушки.

Только подумай, что ты будешь делать дома в своём нынешнем состоянии – продолжал дворянин – Ни денег, ни перспектив, ты, по сути, так и останешься крепостной рабыней, а зная мерзавцев в этом имении, они точно не оставят тебя в покое.

Что же мне делать? – спросила, не перестающая удивляться Настя.

Поехали со мной, я следую в столицу вашей страны, там у тебя будет богатый дом, престижная работа, ты будешь ярко жить, красиво одеваться, со временем, заработаешь денег и вернёшься домой богатой, а главное, по-настоящему свободной и кстати, ты сможешь выкупить из неволи своих родителей, братьев и сестёр, если они у тебя есть – ну же, решайся! – напористо вещал обольстительный богатый иноземец – И да, я для тебя никакой не господин, я твой друг и называй меня по имени, просто Шарль. Аргумент о возможности выкупить из крепостного рабства своих родных сыграл решающее значение.

Я согласна. Спасибо Вам – ой, тебе, Шарль – сказала просиявшая и всё ещё не верящая во внезапно свалившееся на неё счастье девушка.

На пороге сарая показались две дворовые девушки, те самые, которые отводили её на порку, считали удары и подавали воеводе и воеводше свежие розги.

Милые девушки, - обратился к ним Шарль, - сейчас вам необходимо отвести вашу подругу в баню, отмыть её, только аккуратно, сами видите, как она изранена, затем одеть и привести в мою карету, её вы сразу увидите возле вашей бани. И всё это необходимо сделать качественно и, как говорят в вашей стране, - от души – закончил он свою речь, вложив в руки изумлённым девушкам пакет леденцов. Обрадованные, те подхватили Настю под руки и аккуратно повели её в баню.

А они тоже недурны собой – отметил про себя Шарль, провожая девушек оценивающим взглядом – ну да ладно, ими я займусь в следующий раз, а пока что надо довести до ума эту.

Шарль Мортелье, маркиз д'Эвре и вправду был настоящим французским дворянином и даже врачом по образованию, однако наряду с этим, он также являлся сексуальным извращенцем и разыскиваемым на Родине вербовщиком девушек, сутенёром и организатором закрытых борделей для богатых извращенцев. Чудом избежав ареста во Франции, успешно сбежав в последний момент, он теперь развернул свою деятельность в России, для чего весьма кстати пришлось начавшаяся при царе Алексее Михайловиче мода на всё европейское, практически неограниченные возможности для приезжих иностранцев, особенно, если те были дворянами и, наконец, серьёзно помогало осуществлять задуманное почти свободное владением русским языком, которым Шарль в совершенстве овладел во время службы в получивших широкое распространение при упомянутом выше государе обустроенных на европейский манер и во многом европейцами же и укомплектованных полках нового строя – солдатских, рейтарских и драгунских, что также давало преимущество Шарлю для пребывания в России, благодаря участию в проводимых политическим руководством страны военных кампаниях. В настоящее же время, он со своими подельниками обустраивал очередной закрытый бордель для богатых извращенцев в московских предместьях, заручившись нейтралитетом одних чиновников и поддержкой других.

Содержащиеся в борделе девушки подвергались сексуальным извращениям, истязаниям и пыткам. Помимо содержания в самом борделе, их также сдавали в аренду богатым извращенцам с проживанием у последних, которые воплощали на девушках свои самые грязные и извращённые фантазии. При всём при этом положение этих девушек не было ни безнадёжным, ни обречённым. Шарль чётко следил за тем, чтобы девушек не увечили, платил им деньги, разумеется, сущие копейки, по сравнению с тем доходом, что они приносили, но учитывая из каких слоёв общества они происходили, им эти суммы казались астрономическими, также, он регулярно делал им различные подарки, давал выходные, девушек хорошо кормили, обеспечивали баней и косметикой, а со временем, когда девушки адаптировалась и смирялись со своей участью, он даже разрешал им самостоятельный выход в город. Но самым главным для самих девушек было то, что он их уважал, уважал как людей, как девушек, никогда не называл уничижительными эпитетами, как это делалось в других борделях, не проявлял по отношению к ним презрения, всегда видел в них не шлюх, а именно девушек в лучшем смысле этого слова.

Помимо этого, Шарль, будучи ещё и хорошим психологом, проводил с девушками, как коллективно со всеми, так и индивидуально с каждой разъяснительные беседы, в ходе которых планомерно убеждал и постепенно подводил их к мысли о том, что то, чем они занимаются, вполне нормально, ничего постыдного в этом нет, что это не они падшие, а общество тёмное, а им, девушкам, для того и даны красота и молодость, чтобы демонстрировать своё голое тело, радовать сексом мужчин и получать от этого удовольствие самим, что пока они молоды и красивы, надо жить легко, весело и раскрепощённо и как можно больше заниматься сексом, что нагота это не срам, а благодать и т. д. И благодаря этим беседам, девушки “перевоспитывались” по заданным Шарлем лекалам и начинали даже получать удовольствие от того, чем занимались.

И наконец, находящиеся у Шарля девушки не были и рабынями. Да, какое-то время их удерживали в борделе силой, но по мере того, как девушка принимала правила игры, а впоследствии и “перевоспитывалась”, она могла даже свободно выходить в город, а по наступлении определённого момента, определяемого Шарлем для каждой девушки индивидуально, он давал им возможность уехать домой, когда та пожелает и бывало такое, что если девушка не транжирила зарабатываемые деньги, а копила их, то могла вернуться домой состоятельной барышней, купить себе новый дом и даже выкупить из крепостного рабства своих родных и близких, а некоторые девушки, даже уезжали от Шарля на своих каретах. Тут конечно Шарлю существенно помогало происхождение этих девушек, будучи настоящими красавицами и прирождёнными моделями, они являлись крепостными от рождения, а значит, изначально были обречены на то, чтобы прозябать в нищете и безвестности, чтобы прятать свои красивые юные тела в длинных бесформенных сарафанах, а волосы – под платками, чтобы угробить свою молодость и красоту на тяжёлых хозяйственных работах и выглядеть в 25 лет так, в наше время выглядят в 50. Таким образом, обслуживая у Шарля богатых извращенцев, они, с одной стороны, проходили все круги ада, но с другой - девушки раскрывали свою красоту и индивидуальность, в перерывах между клиентами жили красиво и весело, радуясь своей красоте и юности и совершенствуя свои телесные формы и наконец, со временем, обретали вожделенную свободу, при том, что им изначально нечего было терять, кроме своих цепей и поэтому Шарль был для них истинным благодетелем.

За тебя, Настя, за твою новую, счастливую жизнь – произнёс Шарль, сидя в карете и поднимая бокал шампанского.

За тебя, мой новый друг и благодетель – восторженно ответила отмытая, приодетая и надушенная Настя, чокаясь бокалом шампанского с Шарлем.

Трогай – крикнул Шарль кучеру и тронувшаяся карета понесла Настю в новую, пусть и по своему нелёгкую, но всё же лучшую жизнь по сравнению с той, что у неё была до этого.