Лекарство от одиночества ч.7

Прошёл месяц с той пьяной ночи, когда мы втроём — я, Артём и Людмила — кувыркались под моим чутким руководством. Жизнь текла спокойно: я хлопотала по дому, Артём приходил с работы, мы пили чай и любили друг друга то на даче, то в спальне. Но в пятницу вечером раздался звонок. Я взяла трубку — голос Людмилы дрожал, хоть она и пыталась казаться бодрой.

— Нина… я… уезжаю… — сказала она, кашлянув. — К сыну… в Чехию…

— Как… уезжаешь? — переспросила я, садясь на стул, сердце сжалось. — Когда?

— Через неделю… — ответила она. — Ему… помощь нужна… с внуками… а тут… квартиру продам… всё… конец…

Я молчала, чувствуя, как глаза щиплет. Мы дружили сорок лет — вместе пили, смеялись, плакали, когда мужья уходили или умирали. Она была частью моей жизни, а теперь её не будет рядом.

— Люда… — выдохнула я, пьяно моргая, хотя ещё не пила. — Ты… серьёзно?

— Серьёзно… — буркнула она, и голос дрогнул. — Нина… мне… тяжело… но… перед отъездом… хочу… с тобой… и Артёмом… ещё раз… напоследок…

— Ещё раз? — заморгала я, краснея.

— Да… — хихикнула она, пьяно кашлянув. — Секс… с ним… но… как я хочу… ты… разрешишь?

Я положила трубку, глядя в пол. Артём вошёл с кухни, держа чайник, и заметил моё лицо.

— Нина… ты… чего? — спросил он, ставя чайник на стол.

— Люда… уезжает… — буркнула я, вытирая глаза. — В Чехию… к сыну… насовсем…

— Уезжает? — переспросил он, садясь рядом. — И… ты… грустишь?

— Грущу… — кивнула я. — Она… подруга… сорок лет… а теперь… просит… с тобой… секс… напоследок… как она хочет…

Он замялся, глаза заблестели от волнения, но он взял мою руку:

— Нина… я… согласен… если ты… не против… ты… как?

— Не знаю… — выдохнула я, пьяно щурясь. — Она… уезжает… подруга… хочу… ей… прощание… дать… но… я… слежу…

— Слежишь… — улыбнулся он, целуя мне лоб. — Тогда… давай… для неё… и… для нас…

Через два дня Людмила пришла — с бутылкой водки, в старом пальто, глаза красные, но пьяно блестели. Я обняла её, чувствуя, как она дрожит.

— Нина… — выдохнула она, сжимая меня. — Ты… лучшая… подруга… я… буду… скучать…

— И я… — буркнула я, отводя взгляд. — Садись… выпьем…

Мы выпили по две рюмки, и она пьяно хихикнула:

— Нина… я… хочу… с Артёмом… напоследок… но… как я скажу… ты… разрешишь?

— Разрешу… — кивнула я, пьяно краснея. — Говори… как…

— Хочу… — начала она, пьяно жмурясь, — чтоб… он… меня… ртом… там… и… в попу… потом… как в молодости… ты… смотри… но… не мешай…

Я кашлянула, глядя на Артёма. Он кивнул, пьяно улыбаясь:

— Нина… если ты… хочешь… я… сделаю… для неё…

— Делай… — буркнула я, пьяно щурясь. — Но… я… тут… слежу…

Мы прошли в спальню — узкая кровать, старое одеяло, флакон масла на комоде. Людмила сбросила пальто, кофту, брюки, бельё, обнажая тело — худощавое, бледное, с пятнами возраста. Грудь маленькая, почти плоская, соски тёмные, сморщенные, живот мягкий, с морщинами, бёдра узкие, ягодицы круглые, крепкие, с ямочками на коже. Волосы на лобке редкие, седые, ноги тонкие, с венами. Она легла на спину, раздвинув ноги, её вагина блестела от возбуждения, грудь дрожала, глаза горели.

— Артём… — выдохнула она, пьяно хихикая, — давай… как я хочу…

Он разделся — худой, с тёмными волосками на груди, ягодицы крепкие, член твёрдый, подпрыгивал от волнения. Я села в кресло у кровати, пьяно щурясь, держа рюмку.

— Начинай… — сказала я, пьяно кивая.

Он опустился к ней, припал ртом к её вагине — горячей, влажной, с резким запахом возраста и страсти. Его язык лизал, губы сосали клитор, и она застонала, "о-ох… да…", её ягодицы напряглись, живот дрожал, маленькая грудь подпрыгивала.

— Нина… — простонала она, глядя на меня, — он… умеет… я… как девка… опять…

— Хорошо… — буркнула я, пьяно улыбаясь, чувствуя, как жар между ног растёт от их звуков.

Он ласкал её минут десять, она извивалась, шепча:

— Артём… глубже… да… вот так… я… балдею… Нина… ты… видишь… он… хорош…

— Вижу… — хихикнула я, пьяно кивая. — Давай… дальше… как… ты хочешь…

Он взял масло, капнул на пальцы, раздвинул ей ягодицы — круглые, тёплые, с лёгким пушком. Ввёл палец — медленно, она ахнула, "а-а… да…", и он тёрся внутри, растягивая её. Потом встал над ней, приставил член — горячий, с венами — к "другому колечку", и вошёл — нежно, но глубоко. Она вскрикнула, "о-ох… Артём…", её тело задрожало, грудь подпрыгивала, живот напрягся, ноги раздвинулись шире.

— Нина… — простонала она, пьяно жмурясь, — он… в попе… я… забыла… как это… он… горячий…

— Хорошо… — ответила я, пьяно глядя, как он движется, его ягодицы напрягаются, грудь блестит от пота.

Он брал её минут пятнадцать, она стонала громче, "а-а… да… глубже…", её руки мяли простыню, ягодицы сжимались, вагина текла от кайфа. Я пьяно хихикнула:

— Люда… тебе… нравится?

— Нравится… — выдохнула она, пьяно задыхаясь. — Нина… он… такой… дай… ему… кончить… во мне… напоследок…

— Давай… — кивнула я, пьяно щурясь. — Артём… кончай… в неё…

Он ускорил, выдохнув, "о-ох… Нина…", и кончил — сперма хлынула в её попу, горячая, густая, заполнила её, и она вскрикнула, "а-а-а…", задрожав в оргазме — тело содрогалось, ягодицы подпрыгивали, грудь дрожала, вагина текла. Он вышел, тяжело дыша, лёг рядом, потный, глаза блестели.

Но Людмила не остановилась. Она пьяно повернулась ко мне, её лицо раскраснелось, глаза блестели от благодарности.

— Нина… — выдохнула она, сползая с кровати и становясь на колени передо мной, — ты… дала мне… всё… позволь… я… тебе… спасибо скажу…

— Люда… — заморгала я, пьяно краснея, — ты… что… хочешь?

— Хочу… — хихикнула она, раздвигая мне ноги, — тебя… отблагодарить… сорок лет… дружили… а такого… не было…

Она задрала мой халат, обнажая бёдра — широкие, морщинистые, с мягкой кожей — и вагину, влажную, с седыми волосками. Её руки дрожали, но она припала ртом — горячим, шершавым, — лизала меня, сосала клитор, и я ахнула, "о-ох… Люда…". Моя грудь колыхалась, соски твёрдели под тканью, ягодицы сжимались от нового жара.

Артём смотрел, его дыхание участилось, член снова встал, подпрыгивая от вида нас двоих.

— Нина… — выдохнул он, пьяно улыбаясь, — вы… с ней… я… не могу… смотреть… хочу… её…

— Давай… — хихикнула я, пьяно жмурясь, чувствуя её язык. — Бери… её… но… не отвлекай…

Он встал, подошёл к Людмиле сзади, её ягодицы блестели, вагина текла. Он раздвинул ей ноги, вошёл в неё — вагинально, глубоко, и она застонала в мой клитор, "м-м… Артём…", не отрываясь от меня. Его ягодицы напрягались, грудь блестела, он двигался быстро, пьяно шепча:

— Нина… ты… с ней… я… не выдержал… она… горячая…

— Хорошо… — простонала я, пьяно задыхаясь, её язык доводил меня, его толчки ускоряли её рот.

Минут десять они работали — она лизала меня, он брал её, и я задрожала первая, вскрикнув, "а-а… Люда…", — оргазм накрыл, жаркий, пьяный, в семьдесят лет. Людмила стонала громче, "о-ох… Нина… он…", и он ускорил, выдохнув, "Нина…", кончил снова — сперма хлынула в её вагину, горячая, густая, и она задрожала в новом оргазме, ягодицы подпрыгивали, грудь дрожала.

Людмила отстранилась, её губы блестели, грудь поднималась, сперма текла по бёдрам.

— Нина… — выдохнула она, пьяно хихикая, — я… ожила… с вами… спасибо… подруга…

— И тебе… спасибо… — буркнула я, пьяно улыбаясь, поправляя халат. — Буду… скучать…

— И я… — кивнула она, обнимая меня, её тело тёплое, липкое.

Артём лёг рядом, потный, пьяно улыбаясь:

— Вы… обе… сумасшедшие… но… это… было… горячо…

Мы допили водку, Людмила ушла, крикнув:

— Чехия… ждёт… но… это… не забуду!

А я лежала с Артёмом, думая, что люблю его — и прощание с подругой вышло незабываемым.

После отъезда Людмилы в Чехию прошло три месяца. Я скучала по её хриплому смеху и пьяным выходкам, но с Артёмом мы нашли свой ритм. Утром я пекла ему пироги, днём он чинил что-то в квартире, а ночью мы кувыркались в спальне, хихикая над скрипом кровати. Всё было тихо, пока в среду не зазвонил телефон. Я взяла трубку — голос Светы, моей дочери, дрожал, будто она сдерживала слёзы.

— Мам… — выдохнула она. — Я… приеду… к тебе…

— Света? — переспросила я, нахмурившись. — Что… случилось?

— Авария… — кашлянула она. — Я… не хожу… ноги… отказали… мне… уход нужен…

— Не ходишь? — сердце ухнуло, я села на стул. — Когда… это?

— Два месяца… — ответила она, голос сломался. — Машина… в столб… позвоночник… врачи… сказали… может… восстановлюсь… но… пока… не могу… одна… примешь?

— Приму… — буркнула я, пьяно щурясь, хотя не пила. — Завтра?

— Да… — выдохнула она. — Прости… мам…

Я положила трубку, глядя в стену. Света — моя единственная, пятьдесят один год, жила в городе, работала в магазине, но муж бросил её пять лет назад, детей не оставил. Теперь вот — после аварии, на коляске, едет ко мне. Артём вошёл из коридора, неся сумку с продуктами, и заметил моё лицо.

— Нина… ты… чего? — спросил он, ставя сумку на стол.

— Света… — выдохнула я, теребя фартук. — Дочь моя… приезжает… завтра… после аварии… не ходит…

— Не ходит? — переспросил он, садясь рядом. — Это… серьёзно?

— Серьёзно… — буркнула я. — Позвоночник… ноги… отказали… уход нужен…

— Уход… — кивнул он, гладя мне руку. — Ну… примем… я… помогу… если что…

На следующий день Света приехала — такси высадило её у подъезда. Она сидела в коляске, полноватая, с короткой стрижкой, тёмные волосы торчали неровно, лицо бледное, под глазами синяки. На ней была старая куртка, руки лежали на коленях, неподвижные ноги укрыты пледом. Я вышла, обняла её, чувствуя, как она дрожит, и закатила коляску в квартиру. Артём шёл следом, неся её сумку.

Света подняла глаза и замерла, увидев его — молодого, лет тридцать, худого, но крепкого, с тёмными волосами и лёгкой щетиной. Её брови поползли вверх, губы дрогнули.

— Мам… — выдохнула она, кашлянув, — это… кто?

— Артём… — буркнула я, пьяно кивая, хотя не пила. — Мой… человек… живём вместе…

— Вместе? — переспросила она, пьяно моргая, хоть не пила. — Он… молодой… сколько ему?

— Тридцать два… — ответила я, пьяно щурясь. — А что?

— Ничего… — буркнула она, но в голосе мелькнула зависть. — Просто… ты… с таким… а у меня… Сашка… сбежал… пять лет назад… бросил…

Она отвела взгляд, теребя плед, её круглое лицо покраснело. Артём улыбнулся, ставя сумку у дивана:

— Света… я… Артём… буду… помогать… если надо…

— Помогать… — выдохнула она, глядя на его сильные руки. — Ну… спасибо… мам… тебе… повезло… крепкий…

Я налила чай, села рядом, глядя на её лицо — полное, с морщинками, глаза усталые, но цепкие. Она протянула руку за чашкой, но пальцы дрожали, и я подала ей сама.

— Света… — начала я, пьяно щурясь, — давно… так?

— Два месяца… — ответила она, морщась. — После аварии… перелом… в спине… нервы… зажало… врачи… сказали… может… пройдёт… но… пока… коляска…

— Коляска… — буркнула я, гладя ей плечо. — Я… врач… бывший… знаю… уход… справимся…

Артём кивнул, садясь напротив:

— Нина… я… могу… поднимать… её… возить… если что…

— Спасибо… — выдохнула Света, глядя на него с лёгкой тенью зависти. — Мам… он… и правда… хороший…

Вечером я устроила её в спальне — Артём помог переложить её на кровать, она покраснела, когда он подхватил её под бёдра, но промолчала. Я укрыла её одеялом, дала обезболивающее, и она закрыла глаза. Мы с Артёмом вышли на кухню, пьяно хихикая от рюмки водки.

— Нина… — начал он, гладя мне руку, — она… надолго… тут?

— Не знаю… — ответила я, пьяно жмурясь. — Пока… не встанет… или… не легче… будем… ухаживать…

— Будем… — кивнул он, пьяно улыбаясь. — Она… удивилась… мне…

— Удивилась… — хихикнула я. — Завидно ей… муж… бросил… а у меня… ты…

Я замолчала, глядя на него — худого, крепкого, с тёплыми глазами.

— Артём… — начала я, пьяно щурясь, — переезжай… ко мне… насовсем… Света… тут… помощь нужна… вдвоём… легче…

— Насовсем? — переспросил он, глаза загорелись. — Нина… ты… серьёзно?

— Серьёзно… — буркнула я, пьяно кивая. — Квартира… большая… она… в коляске… ты… сильный… мне… тебя… рядом… хочется…

— Хочется… — улыбнулся он, целуя мне руку. — Перееду… завтра… вещи… привезу… буду… с вами…

Мы допили водку, и я потянула его в другую комнату — маленькую гостиную с диваном, где стоял старый телевизор. Дверь в спальню оставили приоткрытой, думая, что Света спит. Я пьяно хихикнула, стягивая халат, обнажая грудь — тяжёлую, с тёмными ореолами, и бёдра — широкие, морщинистые.

— Нина… — выдохнул он, пьяно улыбаясь, — ты… сейчас… с ней… рядом…

— Она… спит… — хихикнула я, пьяно толкая его на диван. — Давай… тихо…

Он стянул штаны, член твёрдый, подпрыгивал от нетерпения. Я села на него, раздвинув ноги, вагина текла, и он вошёл — глубоко, горячо. Я застонала, "о-ох… Артём…", двигаясь медленно, его руки мяли мне грудь, ягодицы напрягались. Диван скрипел, но мы думали, что тихо.

А Света не спала. Она лежала в спальне, глаза открыты, уши ловили каждый звук — мои стоны, его хриплый выдох, скрип дивана. Её лицо покраснело, сердце заколотилось, в груди защемило от зависти. "Маме… семьдесят… а она… с ним… таким… а я… одна… после Сашки…", — подумала она, и между ног стало мокро, жарко, несмотря на неподвижные ноги. Она сжала одеяло, пьяно дыша, хоть не пила, слушая нас минут десять, пока я не вскрикнула, "а-а…", а Артём не выдохнул, кончая в меня.

Мы затихли, пьяно хихикая, думая, что всё скрыли. А Света лежала, глядя в потолок, чувствуя, как зависть мешается с тоской и странным теплом внизу живота.

Прошла неделя с переезда Артёма. Квартира стала теснее, но уютнее — его гитара стояла в углу, куртка висела у двери, а на кухне пахло его кофе. Я привыкла к его рукам, которые утром обнимали меня, а ночью тянули к себе. Света молчала, глядя на нас из коляски, но её глаза блестели — то ли от боли, то ли от чего-то ещё.

Однажды вечером она выдохнула, теребя плед:

— Мам… я… грязная… хочу… в ванну…

— В ванну? — переспросила я, нахмурившись. — Ну… давай… попробуем…

— Одна… не смогу… — буркнула она, глядя в сторону. — Поможешь?

Я кивнула, но поняла, что одной мне не справиться — Света полноватая, в коляске, а у меня в 70 лет спина уже не та. Артём сидел на кухне, допивая чай.

— Артём… — позвала я, кивая, — помоги… её… до ванной… мне… тяжело…

Он встал, улыбнувшись:

— Конечно… Нина… сейчас…

Он подкатил коляску к ванной, потом подхватил Свету под руки и бёдра, легко подняв её. Она напряглась, когда его сильные руки обхватили её мягкое тело, но промолчала. Я открыла дверь, и он занёс её внутрь, поставив на край ванны.

— Спасибо… — буркнула Света, глядя в пол. — Мам… дальше… ты…

— Дальше… я… — ответила я, хмыкнув. — Артём… выйди… пока…

Он кивнул и ушёл, а я начала раздевать её. Стянула старую кофту, обнажая грудь — полную, но висящую, с тёмными сморщенными сосками, кожа в лёгких складках. Потом сняла штаны и бельё — живот мягкий, с морщинами, бёдра широкие, ягодицы уже не упругие, а рыхлые, с ямочками. Света отвернулась, сжав губы:

— Мам… неудобно… я… не в форме…

— Какая есть… — ответила я, пожав плечами. — Давай… в воду…

Я помогла ей пересесть в ванну, вода плеснула, и я начала мыть её — тёрла мочалкой спину, грудь, бёдра. Она закрыла глаза, расслабляясь, а я думала, как тяжело ей в 51 год — после аварии, без мужа, без надежды. Закончив, я вытерла её полотенцем, но поднять не смогла — руки задрожали.

— Артём! — крикнула я, кивая. — Иди… помоги…

Он вошёл, и Света замерла, прикрывая грудь руками. Я набросила на неё полотенце, но оно сползло, когда он подхватил её под бёдра и спину. Его глаза невольно скользнули вниз — на её тело, мокрое, немолодое, с висящей грудью, мягким животом и густым кустом тёмных волос между ног, чуть тронутых сединой. Света покраснела, выдохнув:

— Мам… он… видит… мне… стыдно…

— Лучше он… чем чужой… — ответила я, усмехнувшись. — Не нанимать же… кого-то… Артём… наш…

Он кивнул, молча подняв её, и перенёс на кровать в спальню. Её грудь колыхалась, ягодицы дрожали, полотенце едва держалось. Он уложил её, отвернулся и вышел. Света лежала, глядя в потолок, дыша глубже:

— Мам… он… смотрел… неловко…

— Ничего… — ответила я, укрывая её одеялом. — Он… добрый… не чужой… спи…

А в гостиной Артём сел на диван, выдохнув. В голове мелькнула мысль — тело Светы, немолодое, рыхлое, с этим тёмным кустом, почему-то его взволновало. Не как Нина — горячая, желанная, — а как что-то… живое, уязвимое. Он тряхнул головой, гоня мысли, и налил воды, чтобы отвлечься.