Сюрприз Афродиты

Часы пробили полночь. Я лежу на кровати, заложив за голову руки, и обдумываю сюжет новой новеллы. Самое лучшее время суток для сочинения – это ночь. В комнате темно, я специально не включаю свет – люблю, когда темно. Фонари на улице тусклым светом освещают двор, но, тем не менее, я замечаю, как в воздухе показалась тёмная фигура, которая всё приближалась и приближалась в сторону моих окон на третьем этаже пятиэтажного здания.

Я узнал эту фигуру – это была Варвара Сотникова, влетевшая на метле в форточку. Меня это нисколько не удивило – я знал её дикие шуточки и, привык к ним.

– Привет, Любимка! – произнесла владелица метлы, припарковав её в углу возле моей кровати, а сама кинулась к серванту, что находился напротив окна в правом углу, за кроватью, на которой я продолжал лежать, вслушиваясь в звуки у серванта, где колдовала моя ночная гостья.

– Чего молчишь, ягнёночек? – выпалила Варвара, постукивая ноготками по дверце.

А я, и правда, молчу, разглядывая её средство передвижения. Метла была последней модели, и очень дорогая: на палке, сделанной из чистого золота, красовалась надпись WitchMotors LTD; ворсинки на конце были ровные и так же, вылиты из золота; сверху брелок – мягкая игрушка-черепок.

«Хорошая вещь! Дорогая, должно быть» – подумал я, повернув голову. То, что я увидел, ввело меня в дикое отвращение: Варвара стояла, расставив ноги на ширине плеч, отчего её чёрное платье вышитое восточными узорами и затянутое на талии ремешком в виде змеи, натянулось, открыв её чудесные груди, с торчащими от возбуждения сосками, и… ела крысу. Держа её пальчиками за хвост, запрокинув голову, она вгрызалась в голову грызуна, хрустела хрящиками, наслаждаясь трапезой; густая кровь брызгала во все стороны. Я был рад, что ничего не ел, а только пил, иначе меня вырвало бы от этой картины, представшей перед моим взором.

– Крови хочешь? – пошутил я.

– А у тебя есть? – вскинув на меня голову, с диким воплем, произнесла моя адская подружка.

– Высший сорт! Возьми в холодильнике, – ответил я, отворачиваясь.

– Придурок. Кровь надо пить горячей, – ответила Варвара: чувствовалось, она знает в этом толк, как в поросятах – волк.

– Я стишок новый придумал – хочешь, почитаю? – предложил я, не поворачивая головы – что-то там моя Варюшка опять ест – любит она полакомиться заморскими деликатесами, даром что ли, что жена князя болотного Шинкина-Тычинкина ибн де Вайнорского. Он есть главный князь на болоте, ещё при татаро-монгольском нашествии держал марку, и до сих пор держит – как истинный владыка Ялынских болот и туркменских степей. Сам восточный купец Аль-Кабир поставляет ему вторсырьё – тела молоденьких рабынь, пришедшие в негодность от слишком частого потребления.

– Ты бы лучше вышел на улицу, да снял бы пару девственниц, милый! – пропела Варвара, мечтательно.

– Как? – не удержался я от удивления, мне даже показалось, что я ослышался. – Ты, что же, уже не ревнуешь любимого? Никак разлюбила?

– С чего ты взял?

– Про девственниц – это я правильно понял?

– Да не тебе девственниц, дубина, – всполошилась Варвара, – а мне.

– За каким, тебе девственницы? – не понял я. – Ориентацию, что ли сменила?

– Договоришься у меня, пидарок, – злоба так и лилась из моей любимки, как кровь из под лезвия гильотины. – Ванну надо принять. Чувствую, теряю молодость, а старухой не хочу слыть в округе, итак уже твои шлюшендры из агэнства разводят меня. Ну, суки, не долог их век на грешной земле! Это я тебе обещаю!

– Я верю! – отвечаю я, и снова поворачиваю голову, слыша какие-то чавкающие звуки.

О, мама, что я вижу: на этот раз Варвара сидит на полу по-турецки, в ногах лежит… вскрытый труп, а её нежные пальчики вытаскивают горячие кишки и отправляют  э т о  в окровавленный ротик; с разрывающим перепонки скрежетом, она раздвигает рёбра и… вытаскивает сердце; с аппетитом откусывая бьющийся в её кулачке кусочек, тщательно прожёвывает, и, смачно отрыгивает. О, да, такой сцене позавидовал бы, и Руджеро Деодато.

Я свешиваю голову с кровати, выблёвываю на ковёр всё, что выпил за прошедший вечер, а после, скатываюсь в эту лужу.

Отбросив в сторону обглоданный труп, монстр в цветастом платье встаёт на четвереньки, и, изрыгая из своих некогда сладких губок, кровь, меняется в лице; теперь это Волк-оборотень, смотрит на меня железным оскалом, горящими кровью глазами, и телом буйвола, покрытом грубой шерстью пепельного цвета. Я, так же медленно, поднимаюсь с пола, встаю в ту же позу; ладони и колени плотно упираются в мокрый от блевоты ковёр.

– Ты меня любишь? – прорычал оборотень, скрежеща острыми металлическими когтями по ковру, разрывая его.

– Угу, – только и мог выдавить я из себя это индюшачье мычание, стоя на четвереньках напротив монстра и глядя в его горящие огнём ненависти глаза; зверь словно гипнотизировал меня, как удав, кролика, перед тем как заглотить.

– Ты со мной будешь? – продолжал волк-оборотень, не меняя положения на ковре.

– Угу…

– Будешь сочинять стихи, и посвящать их только мне?

– Угу…

– И все героини твоих новелл будут носить только мою внешность и моё имя?

– Угу…

– И оставишь всех своих шлюх?

– Угу…   

– Никогда больше не посмотришь ни на одну бабу, кроме меня?

– Угу…

– Будешь заходить ко мне, и писать рецензии только мне, и никому больше?

– Угу…

– Забудешь Ольку?

– Угу…

– Станешь любящим и нежным со мной, перестанешь быть молчаливым гондурасом?

– Угу…

– Не станешь писать о сексе и забудешь, как выглядит этот чёртов страпон?

– Угу…

– И перестанешь называть себя навозным червём и голубым?

– Угу…

Я надеялся, что монстр не спросит: был ли у меня секс с пацаном, иначе, мне пришлось бы так же «угукнуть», ибо – это единственное, что я сейчас мог произнести. К счастью, этот интимный вопрос не был затронут.

– Перестанешь твердить, как обиженная девочка, что я убила в тебе писателя…

– Угу…

– … и наконец-то повзрослеешь, и станешь мужиком, а не чмошником?

– Угу…

– Перестанешь писать свои дешёвые пасквили, полоща моё имя?

– Угу…

– Забудешь раз и навсегда кто такие фрау Марта, Вероника Кисс, Чернышка, В…

– Угу… – выкрикнул я с неимоверным усердием, таким образом, перебив требовательного волчка.

– Выбросишь в чёрный список свою прынцессу, и никогда больше не зайдёшь к ней?

На этот раз я не успел «угукнуть»: дверь комнаты резко распахнулась, и на пороге показалась молоденькая девушка в белой пушистой шубке, тёмных леггинсах и замшевых полусапожках; длинные чёрные волосы были стянуты сзади резинкой; в обеих руках она сжимала… виолончель, держа её так, как держат автомат на взводе.

– Именем закона, и, чего-то там ещё, – прокричала девушка, нервничая и сбиваясь, – блин, я забыла… Вы… арес… тованы?

– Стоп! – послышался голос, прогремевший неожиданно, так, что все, кто находился в комнате – вздрогнули и застыли на месте.

Съёмочная группа, расслабленно вздохнула, а сидевший в режиссёрском кресле мужчина, пробежал глазами сценарий, что сжимал в руках, а после, прочитал:

– Прощайся с жизнью, дьявольское отродье…

– Тьфу, идиоты, – выругалась актриса, игравшая монстра, поднялась на ноги и, глядя с раздражением и злобой на девушку в шубке, добавила: – Дурочка ты глупая, статистка чёртова, что текст не могла выучить? А-а-а, уродка… Бля, сейчас сдохну от духоты…. Курить… Дайте сигарету, – последние слова обращались к режиссёру.

– Они на кухне, – ответил сидевший в кресле. – Ладно – перерыв.

Все, как по команде покинули комнату, кроме игравшего роль возлюбленного монстра-оборотня и девушки с виолончелью. Хныкая и топая ножкой, она сквозь полные слёз глаза с надеждой взирала на партнёра.

– Что, так плохо? – спросила она, роняя слёзки на пушистый полушубок.

– Ну что ты, прекрасно! – ответил актёр, подходя к ней и беря из её дрожащих ручек музыкальный инструмент.

Опустив виолончель на «изъеденный» бутафорский труп, что валялся у них под ногами, он обхватил девушку за талию, впившись губами в её нежный ротик.

– Тебе правда понравилось? – взвизгнула девушка, ткнувшись лбом ему в нос.

– Ты была просто восхитительна! – ответил он, положив горячую ладонь на её маленькую попку. – Какая ты сладенькая! Готовься, малышка, сегодня я займусь этой кругленькой попкой.

– Мур-мур, – пропела девушка, выгнув задок.

– Её маленькой попкой, ты займёшься в аду, чмошник! – услышали оба раздавшийся сбоку голос.

Оба резко повернулись на этот звук; в дверях стояла актриса, игравшая роль монстра; в руках она сжимала «Берету» 22-го калибра.

Раздался выстрел. И я проснулся.