Искушение дьявола

Номер в гостинице придорожного отеля.

Раздаётся стук в дверь.

Находившийся в номере его постоялец – молодой мужчина двадцати восьми, идёт открывать.

На пороге стоит молоденькая девушка в короткой юбке в складку и белой рубашке, через которую проглядывает обнажённая грудь с торчащими от возбуждения сосками. Она мила и очаровательна; с прямыми чертами лица, полными губками, высокими скулами; тёмные, вьющиеся на концах волосы притягивают, восхищают, дурманят. Это шаловливая нимфетка по прозвищу Скромняшка.

– О, Андрэ... Сколько лет сколько зим... Засранец ты этакий, где ты пропадал так долго? А я тут

вот скучаю... Не знаю чем заняться даже…

– Прошу! – ответил он, отступая в сторону.

Впорхнув в комнату, девушка грациозно развернулась и приложилась сладкими губками к его губам; не дав ему опомниться, она обхватила ручками его шею, продолжая отдавать свой страстный поцелуй. Её нежный язычок блуждал у него во рту, а сладкая слюна, как хмельной напиток дурманила разум. Работая язычком, она опустила руку вниз, и её горячая ладонь «обожгла» ему ширинку.

– Уф… ну, присосалась, – оторвавшись от неё, произнёс он. – Хватит, а то твоя страсть задушит меня, а эти тонкие пальчики доведут до эякуляции.

– Эя… что? – не поняла девушка.

– Эякуляция – выделение семенной жидкости из мочеиспускательного канала у мужчин при половом сношении или заменяющих его формах половой активности, – пояснил он. – Эякуляции обычно предшествует эрекция полового члена, представляя собой сложный рефлекторный акт…

– Рррррр, – прорычала девушка, выставив розовые ноготки. – Никогда не говори со мной таким деловым тоном, дружочек, и не произноси этих дурацких слов, терпеть не могу умников, – облизнув кончиком языка губки, Скромняшка подмигнула и добавила: – Пойдём в кроватку?

Крутанувшись на каблучках, она приподняла юбку, предоставив на его обозрение узенькие белые трусики и очаровательную попку: покрутив ею, девчонка одним движением руки сбросила юбку, приподняла рубашку, завязала её узелком на талии, и прыгнула на кровать; уткнувшись щекой в подушку, выставила попку и с придыханием пропела:

– Фак ми, комендаторэ!

– Бьен тэсоро, аспетта, – произнёс он по-итальянски, и «нырнул» на соблазнительницу, придавив её хрупкое тело.

– Лучше сними штаны, – посоветовала девушка, – а то кончишь, как в прошлый раз.

– Когда это? – он тёрся ширинкой о её упругий задок, как кролик тыкался носом в волосы, тяжело дышал и рычал – это был зверь, загнанный в ловушку её красотой и сексуальностью.

– В твоей эротической хрени про визит графа Д. к Веронике К., – говорила она, чувствуя «его» попкой. – Там твой граф кончил в штаны. Бедная девушка… Какие же вы мужики сволочи.

– Заткнись, тварь! – крикнул он, схватил её за волосы и ткнул щекой в подушку. – Ещё слово, и я приговорю тебя к… – он запнулся, не зная, что бы добавить – «момент» был близок.

Разорвав на ней трусики, он навалился на неё всей тяжестью своего тела; девушка визжала, брыкалась, вертела попкой, делая вид, что пытается вырваться, чем ещё сильнее возбуждала лежавшего на ней зверя.

– Тварь, я сейчас потеку, мерзкое отродье… – прохрипел он, и, уже хотел было «исполнить свою угрозу», когда услышал как окно, что находилось сбоку от них, распахнулось, и на подоконнике появилась… фигура в чёрном облачении.

Оба повернули головы в ту сторону.

Оба с интересом наблюдали, как фигура в чёрном, оглядывала их своим не менее чёрным взглядом. Это была старая женщина – её тонкие, сморщенные, как и лицо, губы, расплылись в ухмылке, а трость, что она держала в руке, облачённой в чёрную перчатку без пальцев, метнулась в их сторону. На ней так же была широкополая шляпа. Чем-то она напоминала старуху Шапокляк.

– Фрау Марта! – воскликнул он, улыбаясь ей как старой знакомой. – Какими судьбами? Вечно ты не вовремя…

– Если у кого случится излияние семени, то он должен омыть водою всё тело своё, и нечист будет до вечера. И всякая одежда, и всякая кожа, на которую попадёт семя, должна быть вымыта водою, и нечиста будет до вечера. Если мужчина ляжет с женщиной и будет у него излияние семени, то они должны омыться водою, и нечисты будут до вечера… – тыкая в них своей клюкой-тростью, произнесла женщина нравоучительным тоном.

– Что-что она сказала? – спросила Скромняшка с глупым выражением на своей проказливой мордочке. Сейчас она была ещё более мила и обворожительна.

– Это дорогая моя, есть – фрау Марта, – пояснил он многозначительно, скатываясь с молодой любовницы. – Вездесущая старушка, знающая толк в… – он снова запнулся, дабы понял в этот момент: там, где ящерица, значит, где-то рядом притаилась – змея.

– Ты чего, чувак, уже и до старух докатился, – Скромняшка произнося эти слова, надула губки, и уже собралась выпрыгнуть с кроватки, когда, направленный на неё костыль эксцентричной дамочки, пригвоздил её к месту, как удав кролика, перед заглотом.

– Молчи, несчастная, – прохрипела старушка. – Твой век недолог в полёте безмятежного круженья, и жизни беззаботной… Во лжи! – тут дама вытянула вперёд руку, направив в сторону девушки свой скрюченный пальц.

– Она сумасшедшая? – спросила девушка-«скромняшка», уставившись на молодого любовника с ясно читавшимися в глазах – недоумением и испугом.

– Есть немного! – ответил он, и быстро добавил, обращаясь к сидевшей на подоконнике: – С чем пожаловала, старушка? Если хочешь  э т о г о,   прости, но я сегодня чего-то не в форме, да и года твои уже не те, чтобы мечтать о…

– Не обольщайся, пидарок, меня твой писюн не соблазняет, – окрысилась старушка. – Я птица высокого полёта, и не опускаюсь до такой мелюзги, у которой на уме лишь низменные желания, и нет ничего возвышенного. Я упредить тебя пришла.

– Что она пришла сделать? – не поняла девушка.

– Твою маленькую задницу пришла спасти, шшшва…

– Ну-ну, фрау, не порть мне девчонку. Эти слова не для её нежных ушек, – перебил он. – Дело говори. Что ещё стряслось в их датском королевстве? И давай без экзальтаций.

– Ты повторяешь её слова, попугай, – напомнила фрау Марта.

– И чьи же ты слова повторяешь, засранец? – пропищала Скромняшка, снова надув губки, и изобразив грозное выражение на смазливой мордочке.

– Заткнись, дура, – осадил он свою лезшую не в свои дела подружку.

– А давай загоним эту паучиху в виртульную банку бесконечного размера и будем за ней наблюдать, ставить разные опыты… – не отступала Скромняшка, предвкушая эту забаву.

– Закрой пасть, падла, и готовь свою маленькую попку – в ближайшее время конюх Ея Сиятельства всласть поработает над ней! – «предсказала» сидевшая на подоконнике дальнейшую судьбу молодой нахалки. – И тебе засранец достанется от баранээээссы твоей.

– Слушай ты – старая ведьма, – выпалила Скромняшка, воинственно привстав с кровати, – летела бы ты обратно в ту дыру, из которой вылетела! Или я тебя сама туда засуну.    

– Заткнёшься ты, дура, – перебил он подругу, не скрывая своего беспокойства.

– Не, в натуре, чего она хочет? –  не унималась девушка.

– Ещё вякнешь, и я тебя порешу, падла! – вскочив  с кровати, он взмахнул рукой, чтобы хорошенько приложить дурёху, но, что-то остановило его, и он медленно опустил руку. – Что ты знаешь? – обратился он к фрау Марте, не скрывавшей наслаждения от этой душещипательной сцены, что предстала перед ней.

– Всё! – призналась старушка.

– А конкретнее?

– Ея Сиятельство баронесса Саврасава уже близко, друг мой! – с издёвкой пропела фрау, и добавила: – Готовь свою скромняшку, малец… Либо ты, либо – она…

– Чего она мелет? Не, дорогие мои, я в ваши игры не играю! Мне лень…

– Кто нас выдал? – вопрос обращался к фрау.

– А это милок, спроси у себя самого, – пожевав губами, ответила эксцентричная дамочка.

– Не понял.

– Сейчас поймёшь! Час близок. Ворота в новую жизнь открыты. Готовьтесь дети мои вступить в мир… мир… кхе-кхе… Забыла дальше. Эх, памяти уже никакой. Короче – готовь свою скромняшку, и всего делов! Чего тут неясного. Пойдёт в одно стойло с твоей Оленькой.

– О-ху-е-ть… Да вы, я вижу, совсем умом трёхнулись. Извращенцы, в натуре. Э нет, дружок, я так не согласна.

Девушка выпрыгнула с кроватки, скинула разорванные трусики, бросила их в фрау Марту, которая резко подалась в сторону, будто в неё бросили клубок змей, отчего было не свалилась за окно, но дьявольская сила, коей она была не в меру наделена, не позволила ей кончить жизнь так нелепо.

– Ну, что, скромница, готова сыграть роль для Ея Сиятельства? – усмехнулся он, схватив девушку за руку, после того, как та, надев юбку, так же ловко как и сняла её, направилась в сторону двери.

– О, Дан... кто из нас, и чьё Сиятельство-Величество – это ещё придётся уточнить! – пропела Скромняшка, резко выдернув свою ручку из его лапищи встав в позу воительницы: расставив ноги, одну руку уперев в бок, а второй усердно жестикулируя, при этом выражение её лица было таким надменным и вызывающим, что ей поверила не сходившая до сих пор с подоконника, фрау Марта. – Но, в общем и целом, я делаю лишь то, что умею! Если чего не могу, то уж увольте вашу

покорную слугу...

– Вот про слугу – это ты в самую точку попала! – вставила фрау Марта, немея от брошенного в её сторону испепеляющего взгляда «скромной проказницы».

– А между тем, – продолжала Скромняшка, – вот подумай хорошенько, кто готовиться для кого – я для роли, или роль для меня... Очевидно же что всё фатально предрешено. Если мне суждено быть

здесь и делать то, что я делаю, то какие либо роли ничто иное как продолжение моего Сознания, которое разлито вне времени и пространства...

– Охренеть, где ты понабралась этой дряни, детонька? – фрау Марта заметно побледнела – такого, даже её изощрённый на «философии» БДСМизма ум, не выдал бы, что она только что услышала.

– А теперь улови этот посыл, – не унималась скромница, – и ощути всю неизбывность красоты своего вопроса, для которого уже был готов ответ ещё до начала всех времён. Думаешь, я смогу быть актрисой?   О-ох... какого ты хорошего обо мне мнения. Но я слишком ленива для такого говна – запомни это! Я всего лишь просто стою…сижу…лежу на берегу Жизни и смотрю на реку Судьбы и жду когда по ней проплывёт труп моего врага! Актёрство это так нелепо – то не доигрывают, то переигрывают. А нужно просто быть самим собой – вот и вся истина, чувак. Учись этой, такой естественной, незамысловатой простоте раздольной широты мыслей, пока крупицы моих цветастых слов струятся по твоему само-созна-узнаванию…

– Бис! Аншлаг! Нет слов! – хлопая в ладоши, потешалась фрау Марта, в то время как любовник скромняшки застыл возле кровати напротив окна, не веря тому, что его, казалось бы глупая на вид подружка, была способно выдать  т а к о е.

– Чао-какао, ведьма, – прыснула девушка, послав фрау воздушный поцелуй. – Привет, карапузик! – эти слова были адресованы ему.

Девушка собралась было покинуть номер, когда за окном сверкнула молния, а через секунду помещение пронзил раскат грома, оглушивший троицу; заставив их похолодеть то ли от страха, то ли от неожиданности происходящего.

Дверь широко распахнулась, и перед ними предстала высокая молодая женщина в форме цвета хаки – военных штанах и футболке. Длинные отливающие синевой волосы были стянуты резинкой: весь её вид являл собой неповторимое величие и уверенность в себе; чёрные глаза, тонкий нос, алые с кривой ухмылкой губы, высокие скулы, длинная шея, на которой висели два алюминиевых жетона на золотой цепочке. На ногах красовались шнурованные ботинки на толстой подошве. Кроме того, за широким армейским ремнём зловеще выделялся Desert Eagle – блестевший холодным металлом смерти, и кинжал в кобуре с инкрустированной рукояткой.

– Онааа! – выдохнула фрау Марта, глядя на женщину с плохо скрываемой тревогой, застывшей на её морщинистой рожице, подведённой дешёвой косметикой.

– Заглохни тварь, и не высовывайся! – произнесла женщина-коммандос с металлическими нотками в голосе.

– Ой-ой, прынцэээса-сиааательство… – прошипела фрау Марта, состроив гримаску.

– Я сказала – заткнись! – что есть силы, прокричала стоявшая на пороге, сделав шаг вперёд и резко подняв руку. В этот миг, то ли – это была галлюцинация, а может, это произошло взаправду: из-под пальцев властительницы, как из лазера, вылетело пять огненных вспышек, направленных в сторону окна, но не достигших цели – фрау Марта, как будто ожидавшая  э т о г о – прыгнула на подоконник, взмахнула своей чёрной накидкой, и… вылетела в окно.

– Пиппееец, это что ещё за краля? – вытянув губки, прочирикала Скромняшка. – Дан, твоя подружка что ли? Охренеть… Тарминатар отдыхает…

Он не ответил. Внезапное появление нежданной гостьи застало его врасплох, выбив из головы все мысли. Опасно было находиться здесь в компании этой дурёхи в коротеньком облачении и с его торчащей ширинкой. Последнее, постепенно начало приобретать свои обычные размеры.

– Здравствуй, Вера… – только и мог произнести он, бледнея, чувствуя холодную испарину и покалывание в паху.

– У этого тарминатара ещё и имя есть? Круто! – потешалась девушка, сверля женщину насмешливым взглядом. Ей представлялось это не иначе как – игрой.

– Молчи, бля, – одёрнул он подружку, пустив в неё заряд молнии. Но – мысленно. Ибо такими фантастическими возможностями, как стоявшая на пороге номера женщина, не был наделён.

Женщина, которую он назвал – Вера, вошла в номер, огляделась, словно была опером, прибывшим на место преступления. Ничего не обнаружив, она остановила взгляд на молодом человеке – девушку, она как будто не заметила, или, намеренно игнорировала.

– Вера, прости, я тебе сейчас всё объясню… – залепетал он, выстраивая в голове все возможные комбинации,   ч т о  именно, он собирается объяснить, но, как на зло ничего не приходило в голову.

– Объяснишь? И чего же ты мне объяснишь? – проговорила женщина, просунув пальцы под кожаный ремень. Девушка, как и её любовник, смотрели на неё с восхищением и, страхом, ясно читавшимся на их лицах, при этом Скромняшка ещё и пыталась выдавить из себя что-то наподобие ухмылки, таким образом, стараясь подавить смешок. Она вряд ли боялась её – просто подыгрывала ему – будучи замечательной актрисой, и, сказать по секрету – сама вызвалась «сыграть эту роль».

– Ну, как… в общем… – не в силах больше выговорить ни слова, он прервал себя, предоставив право слова – ей.

– Что «в общем? » – произнесла женщина спокойно, что его очень удивило: мысли забегали как тараканы воспаляя сознание и туманя разум, а холодная испарина, прошедшая по всему телу ввела в озноб; он то горел, как в лихорадке, то испытывал холод, словно находился на улице в лютую стужу, а женщина тем временем продолжала мерно оглядывать помещение, по-прежнему игнорируя стоявшую напротив девушку.

Повисла пауза – долгая, томительная.

– Ну, так что, так и будем стоять? – первой нарушила молчание Скромняшка, всё с той же ухмылкой глядя на женщину в военной форме. – Не на похоронах же. Ну, чувак, расслабься, чего мандражируешь? Видишь, твоя кралечка не против, что у её птенчика завелась подружка. Ты ведь не против? – последние слова предназначались женщине, принявшей их со стойкостью пуленепробиваемого броневика, какой, впрочем, она и казалась со стороны.

– Пфф, та мы ешо и глухонемые оказыца, – продолжала издеваться юная проказница. – У тебя, кстати, чувак выпить не бует? Бует? Нет? Офигеть, какие мы трусишки… О, зов, о чудный зов влечёт меня, и дух захватывает мой – кружится голова, и тремор как шальной трясёт меня… Я как

осенний лист дрожу перед могучей, неотвратимо на всех плывущей тучей грозовой, сводящей в полумрак забвений всё то, что было создано – в мгновенье обратиться в пыль перед очами дерзновенными… О ты, мой избранный герой не подведи искры в глазах моих высокого доверия к тебе, склонись предо мною, иль я сожру тебя, неистово, как богомол…

Вера медленно подняла глаза, и так же медленно перевела их на девушку, по достоинству оценив её стихотворный талант. Он же, лишь смущённо улыбнулся, ни на кого не глядя при этом. Ему было стыдно?

Ему было чертовски стыдно. И страшно. За ту, что стояла, расставив свои тоненькие ножки, заложив руки за спину, и с издевательской ухмылкой смотрела на Веру Петровну Саврасаву.

– Ты я гляжу – поэтесса? – с расстановкой произнесла Вера, глядя на девушку с такой же ухмылкой, но более – жёсткой.

– А если я тебе, слегка лишь намекну, что я учила саму Ахматову, Цветаеву стихи слагать! Поверишь ли ты мне? – вскинув головку, пропела девушка – издеваясь и ёрничая над Верой Петровной, чего, казалось, доставляло ей громадное удовольствие.

– Ну-ну… – хмыкнула Вера и снова перевела глаза на него. – Умная у тебя,   подружка.

– Да уж, не глупая! – произнесла девушка с вызовом, и добавила, причудливо взмахнув чёлкой: – В отличие от некоторых.

Вера, скосив глаза в сторону надменной девицы, улыбнулась. Казалось, спокойствие ей даётся с большим трудом; она словно сдерживает себя, чтобы не наброситься на тупую вертихвостку и не разорвать её в клочья. Всё помещение, как и обстановка – дышало этим спокойствием. Это ощущение передалось и ему – он чувствовал – это затишье перед бурей, которая, в любую минуту может разразиться, и смести всё и вся. И только она – эта юная, глупая «скромняшка», не понимала всей серьёзности положения.

Молодая женщина сделала несколько шагов по просторному, уютно обставленному помещению, где особо выделялась широкая кровать, стоявшая посреди комнаты; она покосилась на смятое покрывало, сбитую подушку; заметила что-то белое, лежавшее в углу, справа от окна – это были порванные трусики девушки. Ярость с невероятной силой накатывала на неё, как холодная волна – окутывая ледяным пожаром сознание, путая мысли.

– Давно ты здесь? – спросила Вера Петровна, обращаясь к нему, таким образом, отключая сознание от ненужных мыслей, и намеренно игнорируя девушку, словно её здесь и нет. Она представляла её как не одухотворённый предмет – куклу, игрушку, забытую предыдущим жильцом.

– Не знаю, когда Дан тут появился, а я, кралечка, недавно впорхнула в ваше гнёздышко! – проговорила девушка всё с тем же вызовом. – Он так славно помял меня! Если бы не та старая ворона, мы бы…

– Замолчи, дура, – осадил он, не к месту встрявшую подружку.

– Да, нет, пусть продолжает, раз начала! – Вера резко повернула голову в сторону молодой нахалки, сверкнув глазами.

Гнев обуял всех, кто находился в номере. Веру – гнев ревности; девушку – желание покрасоваться; его – страх расплаты за её вольности.

– Кто она? – спросила Вера, как не странно спокойно, и даже посмотрела на неё, каким-то странным, безразличным взглядом.

– Я богиня из рая, прилетела из Дубая! Я его, как шейха озолочу, и никуда не отпущу! Ха-ха-ха! Ну, что – съела, кралечка!

Эти слова Скромняшка произнесла гордо вскинув головку, скривив губки в надменной ухмылке, уперев ручки в стройные бока и расставив ножки, как истинная повелительница – самоуверенная, не в меру наглая… глупая.

Эти слова возымели действие: Вера резко отвернула голову склонив её набок, подняла руку, сжала кулак, так, что побелели костяшки пальцев, сделала три шага в сторону самоуверенной нахалки и, резко разжав ладонь… наотмашь хлестнула девушку по щеке. Удар, в который Вера Петровна вложила всю свою ярость и отчаяние, прошёлся по помещению звонким эхо. Девушка упала на кровать, ткнувшись лицом в подушку. Молниеносным движением руки, Вера вытащила из-за пояса пистолет, бросила его на стол, вырвала из штанов ремень, и, как пантера, прыгнула на кровать; разорвав на негоднице юбку, отбросила её в угол комнаты, схватила упирающуюся девушку за волосы, бросила поперёк кровати, и что есть силы принялась хлестать по обнажённым ягодицам, при этом, наступив ей на ноги, и придерживая рукой затылок.

– Вера, прекрати… Не сходи с ума… – выкрикнул он, пытаясь перекричать глухой звук ремня, обжигающий нежные, кругленькие ягодицы, визг девушки – её угрозы и проклятия, и звериное рычание Веры Саврасавой.

– Стой где стоишь, сукин сын! – прокричала Вера, задержав ремень в воздухе, и бросив на него уничтожающий взгляд.

– Вера…

– Я научу эту глупую, уличную шваль уважать меня! – выкрикивала Вера, продолжая наносить на юный задок горячие удары. – Мерзкая тварь… дешёвка… набралась верхушек шлюшендра… Да нет, тварь, со мной этот номер не пройдёт! Ты узнаешь у меня, что такое порядок и дисциплина… Я научу тебя говорить, когда тебя спрашивают, и молчать – когда не спрашивают… Если не понимает голова, будем учить задницу! Я выбью из тебя, тварина всю эту глупость, которой ты набралась не имея должного воспитания… Воспитателя… Сука… Проститутка… Вот… Так… Получи…

Комната, и всё что в ней находилось, потонули в глухих ударах, нечеловеческом визге, переходившем в крик ужаса, что издавала лежавшая поперёк кровати жертва, и звериное рычание Веры. Стоявший возле стола – бледный и оглушённый, он, не в силах вытерпеть того, что открылось его взору – отвернулся, но визг, мольба, проклятия – всё вместе – оглушали его, заставляя испытать ужас ещё больший, чем та, которую «воспитывала» железная рука Веры Саврасавой по прозвищу Баронесса.

– Ты будешь меня слушаться, тварь? – зловещим голосом прокричала Вера, не останавливая действия кожаного змея, который работал с усердием истинного палача; удары наносились наотмашь, ровно, и чётко.

– Ты будешь меня слушаться? – повторила Вера сквозь зубы.

– Даааа… – выдохнула девушка сквозь слёзы, визг и крики. – О, Боже, хватит… Пожалуйста… Нет…

– Ты будешь меня слушаться, дрянь? – не отступала Вера Петровна, хотя и так было ясно, что её вопрос по любому имел бы положительный ответ. Но ей было мало – она хотела иметь гарантии того, что это действительно будет так – это не ложь, не игра. Девушка поняла, в чьей она власти, и за кем сила и справедливость – лежавшие на ней как печать на смертном приговоре, вынесенном королевским прокурором – преступнику.

– Ты будешь меня слушаться, мерзкое отродье? – не отступала Вера.

– Даааа… Пожалуйста… О, Боже… – визжала девушка.

Экзекуция длилась около десяти минут. Всё это время, он, покрываясь холодной испариной, молил Небеса, чтобы они сжалились над бедняжкой, вдавленной в кровать и испускающей нечеловеческие крики и мольбу о пощаде; Вера, как адская машина созданная для средневековой инквизиции, была непоколебима в своём дьявольском желании преподнести урок той, которая попыталась дерзнуть, и отнять у неё то, что по праву (как она считала) принадлежит ей. Более того: она желала проучить глупую девчонку, посмевшую бросить ей вызов, пусть даже, если с её стороны это было всего-навсего желание покрасоваться – Вера Петровна Саврасава, такое никому не позволяла, и не спускала. Она наказывала, и за более мелкие провинности, такие, как – брошенный в её сторону надменный взгляд какого-нибудь оболтуса, или… А впрочем, этого достаточно, чтобы обрисовать портрет этой не в меру властной и жестокой дамы.

Наконец, «обучение ремнём» дало свои результаты: Вера, тяжело дыша, сверкая злобным взглядом и скрежеща зубами, нанесла по посиневшим ягодицам девушки последний удар, после чего, схватила её за волосы и… сбросила с кровати, как тряпичную куклу, в которую вдоволь наигралась. Девушка, стукнувшись о стену, замерла в углу комнаты; закрыв лицо руками, прижав колени к подбородку, бедняжка всхлипывала, с ужасом ожидая дальнейшей расправы, которая не заставила себя ждать; подбежав к ней, Вера, со словами: «Ты будешь меня слушаться, гадина? » – продолжала наносить удары – по голове, спине, ягодицам.

– Ты будешь меня слушаться, безмозглая тварь? Отвечай, сука! – гремела Вера Петровна стальным голосом.

– Да-а-а-а… – взвыла Скромняшка, извиваясь на ковре. – Пожалуйста… прошу вас, не надо…

– Вера, прекращай… – крикнул он, и собрался ещё что-то добавить, но брошенный в его сторону взгляд Дьявола пригвоздил его к стене, а язык налился свинцом.

– Митрофан! – крикнула Вера, обратив взгляд на дверь, и закончив свои издевательства над теперь уже покорной жертвой, что лежала у её ног вжавшись в пол, всхлипывая, пребывая в полубессознательном состоянии.

В коридоре послышались поспешные шаги. Дверь распахнулась, в номере появился высокий мужчина лет пятидесяти, с зачёсанными назад волосами, грубыми чертами лица покрытого глубокими оспинами. На нём красовалась красная рубаха, расстегнутая на груди, кожаные штаны, и чёрные, до блеска начищенные сапоги с торчавшей из голенища плетью. Руки были облачены в белые перчатки.

– Я здесь, Ваше Сиятельство! – пробасил вошедший, склонившись в подобострастном поклоне.

– Бери эту мразь, подмой её, и одень! – приказала Вера Петровна, указывая пальцем на девушку. – Потом тащи сюда! Живо!

– Бут исполнено, Ваш Сиятство! – пропел мужичонка. – В какой костюм прикажете одеть-с?

– В костюм служанки, дубина! – метнув в слугу уничтожающий взгляд, прохрипела Вера Саврасава.

– Бут исполнено, Ваш Сиятство! – повторил слуга Баронессы, метнулся в сторону девушки, поднял её – обмякшую в его холодных руках инквизитора, всхлипывающую и молящую о пощаде, вывел из номера, приговаривая на ходу: «Идём-идём, сердешная… Эва как ты хузяйку ношенскую осерчала… На задушке, чай, ни одного живого местечка не видать… Но-но, не ропайся, щась усё в ажуре бундет…»

Помещение вновь вернуло свои тишину и спокойствие; всхлипывания жертвы и тяжёлые шаги верного холопа слышались уже не так чётко, а вскоре и вовсе исчезли. Лишь сбитое на пол покрывало, тяжёлое дыхание женщины, его ледяная бледность и страх – напоминали о том,   ч т о  сейчас происходило в этом номере.

– Вера, остынь, не сходи с ума, – проговорил он, отступая к окну.

Женщина, как разъярённая тигрица, медленно шла в его сторону. Её движения были легки и грациозны; выражение лица приобрело какой-то игривый оттенок, губы были неподвижны, а рука, сжимавшая ремень расслабилась, снова став мягкой и женственной.

– Вера, послушай меня, – говорил он, вжавшись в край подоконника и уперев в него руки. – Тебе надо успокоиться, и…

– И? – произнесла она ласковым голосом, что его удивило и заставило испытать ещё больший страх. – Ты что-то мне хочешь сказать? – встав к нему вплотную, она… обняла его.

Он попытался отстраниться, но ему это не удалось – они, словно слились, став одним целым.

– Ты дрожишь? Ну-ну, успокойся, – ворковала Вера, гладя ладонью его вспотевший затылок и тычась губами в его губы – холодные, сухие.

– Прекрати, – попросил он, отвернув лицо. – К чему был весь этот цирк? Ты в своём уме? Что ты творишь…

– Прости любимый… Ты меня доводишь… Вот я и срываюсь, – Вера продолжала ласкаться и обнимать его, в то время как он искал возможность освободиться от её напора, но тщетно, а потому, немного успокоившись, отдался её ласке, как отдаётся девственница своему любовнику.

Какое-то время они стояли в объятиях друг друга, словно впервые ощущая этот миг близости, в котором он увидел что-то новое, ещё не испытанное им: он и хотел её, и в тоже время – боялся прикоснуться к ней. То, что произошло здесь, не позволяло ему расслабиться, и вновь ощутить её как женщину – нежную, хрупкую, ласковую.

Вера отбросила державший в руках ремень и, освободив руку, обняла его крепче. Наконец, и он, заметно успокоился, расслабился. Она молчала, и это ему придавало сил. Она уже не была ни грубой, ни чересчур ласковой. Она снова стала обычной женщиной, какой он её знал до сих пор. Оторвав ладони от подоконника, он неуверенно, как подросток, обнял её; его губы слились с её, он вновь испытал её нежность и ласку; страх владевший им – исчез. Теперь, прижавшись друг к другу, они страстно целовались; комнату заполнило их тяжёлое дыхание; он почувствовал тяжесть в паху, передавшуюся желанием овладеть ею – здесь и сейчас, как будто ничего не произошло. Как будто это был сон, игра, мираж.

– Я люблю тебя, Вера! – произнёс он, и впился в её губы, обхватив голову своими крепкими руками.

– И я люблю тебя, мой океан, мираж, блаженство… – говорила она с придыханием.

Ему показалось, она слегка подалась назад, как будто желая вырваться из его цепких объятий; он не придал этому значения, так как не в силах был отпустить её – она словно вросла в него. Желание обладать ею, затмило сознание и ослепило разум. В тот же миг, он почувствовал, как что-то острое пронзило его в правый бок – это Вера выхватила свой кинжал, и с размаху, насколько хватило сил, вонзила острие в его дышащую желанием плоть. Тугая, горячая боль охватила его: рукоятка прошла насквозь, воткнувшись в край подоконника, о который он опирался.

Издав глухой вопль, он резко дёрнулся в сторону.

– Ты чего, совсем рехнулся? – отирая щёку, произнесла Вера.

Видение, представшее перед ним, исчезло, вернув его в реальность. Посмотрев на свой бок, он быстро перевёл глаза на её кобуру, из которой, грозя холодным блеском, выступала рукоятка смертельного оружия.

– Прости, просто… мне … показалось, ты… вонзила в меня свой кинжал… – чувствуя слабость и головокружение, ответил он.

– Бедненький, ты такой впечатлительный у меня, – подойдя к нему, она погладила его по щеке и чмокнула в холодные губы. – Мужчине это не свойственно, дружок.

Он не ответил, едва сдерживая свой страх и гнев на ту, которая заставила его испытать все эти чувства одновременно.

– Ну-ну, успокойся, – продолжала увещевать Вера, поглаживая его по щеке тыльной стороной ладони. – Будешь знать впредь, как водить шлюх в наше любовное гнёздышко, кобель!

– Как ты… узнала? – спросил он, повернув голову в сторону окна.

– Что ты здесь с этой шлюхой? – уточнила она вопрос.

Не глядя на неё, он кивнул.

– А я дружочек твою почту вскрыла! – ответила она с вызовом в голосе.

– Почту? – переспросил он, по-прежнему глядя в окно.

– Не строй из себя невинную овечку, гопник провинциальный. Ты знаешь, о чём я говорю! Знаешь?

– Знаю.

– Переписочку твою почитала с этой шалавкой малолетней, – голос Веры, как чешуя хамелеона меняющего цвет – из спокойного, игривого – резко переходил в злобный, угрожающий, срывающийся на крик. – Ты явно решил: раз какая-то манда заинтересовалась в тебе, значит, на меня можно положить ***? Чмо обоссанное… Пидор… Был им и останешься… Голову поднял… Да без меня ты никто! Слышишь…

– Вера, кончай… Я люблю тебя! Только те… – он не закончил фразы – женщина перебила его – «перебила» – в прямом смысле.

– Меня… Конечно – меня, а кого же ещё! – выпалила Вера Петровна и ткнула его кулаком в живот.

Пошатнувшись, он осел на подоконнике. Так и застыл.

– Надо бы простыни сменить, – как ни в чём не бывало, проговорила эта ревнивая тигрица. – Твоя шалавка всю кровать обоссала. Теперь на всю жизнь запомнит мой гнев, и мою руку!

Тупея от нахлынувшей на него острой боли, и только что услышанных слов, он медленно перевёл взгляд на кровать, где расплывалось мокрое пятно, а после, услышал шаги, снова раздавшиеся в коридоре.

Вскоре, дверь номера приоткрылась, и в помещении вновь появился слуга Баронессы – Митрофан в сопровождении той самой Скромняшки – наглой, надменной, и до неприличия глупой девицы. Но сейчас, она была скромна и невинна. На ней было короткое чёрное платье без рукавов, белый передник и чепчик; на ногах розовые босоножки. Скрестив руки и поджав плечи, она стояла тупо глядя в пол; казалось, девушка испытывает стыд, будучи облачённой в такой нелепый наряд.

Если бы в этот момент кто-либо из присутствующих обратил взгляд на стоявшую посреди номера Веру, от его глаз не укрылось бы, как её лицо внезапно изменилось; тонкие губы скривила презрительная ухмылка, глаза налились кровью – это была не женщина – это был сам Дьявол.

Подойдя к стоявшему у двери Митрофану, она выхватила плеть, что торчала в голенище его сапога, и наотмашь ударила девушку по руке. Та, пошатнувшись, взвизгнула.

– На колени, мерзкое, презренное существо, – выпалила Вера, взмахнув хлыстом.

Девушка мгновенно выполнила приказ.

– Руки за спину, – прокричала Вера тем же повелительным тоном.

Девушка исполнила и это.

– А теперь, слушай меня внимательно, тварь! Отныне, ты моя служанка, и девка на побегушках!

– Вера, прекращай молоть чушь, – произнёс он, тяжело опускаясь на подоконник.

– Заткнись, продажное чмо… Тебя не спрашивают, – взмахнув плетью, прокричала Баронесса, пригвоздив его взглядом к месту, и снова обратила горящие ненавистью глаза на девушку: – Твоё имя – Парашка! Твоя обязанность – верно и преданно служить мне! Беспрекословно выполнять всё, что бы я ни потребовала! Для тебя я – Госпожа! Твоя Госпожа! Тебе понятно, тварь?

– Д-да… – не поднимая глаз, произнесла девушка.

– Что тебе понятно? А ну, повтори, мерзкое отродье… – прокричала Вера, снова приложив бедняжку плетью.

– Я… ваша… слу… жанка… – немея от ужаса, произнесла девушка, ожидая очередного удара.

– Не слышу! А ну, повтори, безмозглая тварь! – прокричала Вера, продолжая наносить удары: по спине, по рукам девушки – покорно сидевшей у её ног.

– Я ваша слу-жанка… – всхлипывая, повторила жертва.

– Тварь… тварь безмозглая… – бушевала Вера, хлестая бедняжку, рыча и скрежеща зубами. – Ты специально, сука… Тварина, шлюха подзаборная…

– Я ваша служанка, и девка на побегушках! Имя моё – Парашка… – теряя самообладание, словно хорошо выученный урок, повторил он. – Ну, же, неужели не запомнить? Повтори же это.

Вера, будто не слыша этих слов, продолжала бить девушку, онемевшую от страха, но, тем не менее, под сыпавшийся на неё град горячих ударов, выпалила:

– Я ваша служанка, и девка на побегушках… Имя моё – Парашка…

– Кто я? – зверея на глазах, вопрошала дьяволица.

– Параш… синьора… – плача, не понимая, что она говорит, девушка чуть ли не билась в истерике.

– Чтоооо? Мерзкое отродье…

– Я ваша служанка, и девка на побегушках! Имя моё – Парашка… – как заклинание выпалила «скромняшка».

– Кто я? – твердила своё Вера.

– Госпожа! Моя Госпожа! – «подсказал» он. – Повторяй же, идиотка…

– Госпожа… Моя Госпожа… – повторила девушка, и, наконец-то потеряла сознание.

Но и тогда, Вера не остановилась, продолжая стегать бесчувственное тело, вкладывая в это всю свою ненависть, злобу, отчаяние.

– Ваше Сиятельство, мне кажется она того… Отключилась, – подал голос верный раб баронессы – Митрофан, всё это время стоявший у двери и с наслаждением садиста наблюдавший эту премерзкую сцену. – Не помёрла бы, дурочка… С непривычки-то…

– Тащи её в моё поместье, – приказала Вера, складывая плеть. – Вечером я продолжу урок для этой твари. Шёлковой у меня станет!

Подняв исхлёстанную жертву, и, как тряпичную куклу взвалив её на плечи, душегуб Ея Сиятельства, с поклоном, и физиономией верного раба на лоснящейся мордочке, вышел вон, осторожно прикрыв дверь.

– Уф, умаялась, я, – произнесла Вера устало. – Есть чего выпить?

Он не ответил. Язык словно онемел, как и тело. Он лишь стоял, ожидая дальнейших действий со стороны обезумевшей властительницы его сердца и души. Вот, она подошла к встроенному в стену мини-бару, сняла с полки бутылку, наполнила бокал и… залпом осушила его. Налила ещё. Её действия были быстры и уверенны. Так, она не только наказывала своих верноподданных, но и, ублажала… себя.

– Покури… – предложила она, опуская пустой бокал на полированную поверхность стола.

– Что? – не понял он, не снимая с неё немого взгляда.

– Перед казнью, приговорённому положено выпить рюмочку вина, и выкурить сигарету, – произнесла она издевательским тоном, глядя на него с ухмылкой – как румяна, окрасившей её бледное лицо.

Послушно, словно управляемая чужой волей марионетка, он вытащил из кармана квадратную пачку, дрожащими руками вытянул сигарету, уронил, поднял, кое-как вставил фильтр в рот и, стал обстукивать карманы в поисках зажигалки.

С улыбкой лисицы, она подошла к столу, взяла пистолет, резко взмахнула им, направив холодное дуло в его сторону. Он так и застыл с сигаретой, прилипшей к сухим, подрагивавшим губам.

– Вера не дури… – выдавил он, дурея от ужаса, как недавно его случайная подруга, под плетью.

– Ты же знаешь, любимка – я не остаюсь в долгу! Любому дам прикурить! – с улыбкой растянувшей её пухленькие губки произнесла Вера и, медленно нажала на курок.

Приоткрыв рот, он зажмурился, ожидая… пули.

Казалось, прошла вечность, а он, так и стоял, по-прежнему… ощущая своё тело, и себя… в этом мире… Когда, спустя минуту, он разжал веки, посыпанные, как песком – усталостью и ужасом – из дула, всё ещё направленного на него – весело сверкало голубоватое пламя.

Сделав несколько шагов в направлении той, что сжимала зажигалку-пистолет, он прикурил, и вышел из номера.