Рабские радости Часть 1

Ты сегодня в черном длинном балахоне и я понимаю, что мы снова играем в твою любимую игру «Инквизиция», где мне отведена роль грешника и твоей жертвы. Сегодня придется терпеть боль и унижения, чтобы ты мог удовлетворить свою жажду власти и насилия. Ты убираешь ширму, и я покорно встаю к стене, позволяя застегнуть на запястьях и щиколотках наручи, вмонтированные в нее. Помню, как ворчали соседи, когда ты сверлил…

И вот я распят – ненавижу эту беспомощную позу, когда абсолютно доступен и не дееспособен. Позу, через несколько часов в которой, я плачу от боли. А тебе нравится. Ты усмехаешься и, гладя меня по волосам, говоришь:

- Хороший мальчик.

Ты подходишь к стеллажу, где несколько книг по Теме теряются среди всевозможных ее атрибутов, назначение многих из которых непонятно человеку непосвященному, каким и я был когда-то. Сколько уже ты владеешь мной? Год, три, пять… не помню. Да это и не важно, ведь наш контракт бессрочен и служение тебе - мое предназначение в этом мире.

Ты перебираешь девайсы, берешь в руки, очевидно воскрешая в памяти воспоминания о моментах, когда применял их к своему рабу. Кладешь на место. Своего рода пытка, потому что каждый раз мое существо сжимается, как от боли, которую несет каждая из этих вещей.

А когда вновь поворачиваешься ко мне, передо мной предстает не мой возлюбленный Господин, а суровый и искушенный инквизитор. Он не приказывает мне открыть рот, а, впившись пальцами, разжимает челюсти, чтобы вставить кляп - акт трогательной заботы о покое соседей – и фиксирует его ремнем – забота о моей безопасности.

- Знаешь ли ты, грязный пес, в чем обвиняешься? – грозно спрашивает он, любуясь своей работой.

Наступая каждый раз на одни и те же грабли, пытаюсь ответить и слегка давлюсь помещенным в рот объемом. Ты терпеливо ждешь, когда я отойду и сделаю короткий кивок.

- Ты делал это когда-нибудь?

Храню молчание, давая тебе повод применить допрос с пристрастием.

- Отвечай, когда тебя спрашивают!

Ты подносишь свечу, пламя которой тянется к сжавшемуся от этого прикосновения соску, и скоро его начинает конкретно припекать. Я кричу, а ты ухмыляешься, удовлетворенный задушенным мычанием, прорывающимся сквозь кляп. Как я его ненавижу, как и искусственные предметы, что ты суешь в меня. Да, вот типа этого анального расширителя, что ты вводишь в неразработанный проход. Это больно, знаешь? Конечно, знаешь. Ты прижимаешься, чтобы почувствовать, как напрягается мое тело, ловишь губами на шее вибрацию очередного крика и шепчешь на ухо:

- Хочешь сказать, что для тебя это ново?

Одновременно, твоя рука начинает накачивать объем, не давая этому напряжению ослабнуть.

- Повторяю вопрос: Ты делал это, когда-нибудь?

Качаю головой, пытаясь притерпеться к не самым приятным ощущениям.

- В самом деле? – по-прежнему хриплым шепотом, который и один, без ничего, способен пробудить во мне желание, - Тогда почему твоя плоть встает от прикосновения мужчины..?

И правда встает, от умелой твоей ласки, уже изучившего все мои эрогенные зоны. Мое затрудненное дыхание пытается участиться и воздуха начинает не хватать сильнее, ты замечаешь это и милостиво вынимаешь кляп, чтобы позволить грешнику ответить на вопрос, подразумевающий пространный ответ. И надрачивая член, не позволяя забыть причину и суть вопроса.

-Я… приучил ее…

Ты злорадно ухмыляешься, ведь моя уступка – твое право ужесточить воздействие, и, вдруг прервав процесс, надеваешь утягивающее кольцо, срывая с моих уст стон.

- Когда ты сделал это впервые?

Смущаюсь и молчу, отводя взгляд.

Так хочется сказать, как сильно я хочу тебя, но молчу, потому что не должен. Потому что испорчу игру, а ты этого не любишь. Я не успеваю ответить, потому что кляп снова помещается во рту, который предпочел бы принять кое-что другое…

Когда в твоей руке оказывается стек, и следует первый удар, пришедшийся по ребрам, все мысли вылетают из головы, остается только твое лицо, за выражением которого я слежу, чтобы успеть подготовиться к следующему удару, звуки шлепков и боль. Мое молчание бесит тебя и в ход идет гибкая основа стека. Я дергаюсь в путах и задушено кричу. Ты удовлетворен? Обессилено повисаю, на моей коже проступают следы, многие из которых завтра станут синяками, которые ты заботливо будешь обрабатывать.

Крепкая рука собирает в кулак мои влажные волосы, поднимая голову:

- Итак?

Рот снова свободен и, переведя дыхание, я шепчу:

- В четырнадцать…

Ты, наконец, вынимаешь из меня орудие пытки, но я не надеюсь, что мои страдания подходят к концу, ведь грешник еще не признался в сношениях с дьяволом…

- А другим мужчинам ты делал приятно? Возможно губами, - губы самого инквизитора кривит усмешка.

Какое искушение…. Знаю, что буду наказан за дерзость, но не попытаться не могу:

- Если на то будет ваша воля, вы станете первым!

Удар по лицу, наотмашь, зажигает в глазах искры.

- Что ты позволяешь себе, грязный пес?!

Смутно чувствую, как стекает по подбородку кровь, которую ты медленно слизываешь языком, добравшись до рта, скользнувшим в него. Поцелуй, что дарит инквизитор строптивому грешнику, просто варварский и от него дико ноют губы, но зато приятно отдается внизу живота.

Ты снова наполняешь меня, на этот раз имитацией огромного члена. У человека, я видел такой размер лишь однажды, когда ты приказал ублажить нужного гостя, да и то, я ощутил его только горлом. Теперь понимаю, как мне повезло, что ты не отдал верного раба ему поразвлечься. Я шиплю, пока он входит в меня, сантиметр за сантиметром – ты делаешь это так медленно… Боишься порвать? Нет, растягиваешь удовольствие: видеть муку на моем лице, слышать глухие стоны, ощущать телом, ибо прижался ко мне, напряжение и болезненную дрожь.

Чувствую, как внутреннюю поверхность бедра щекочет стекающая капля и, мысленно, я благодарю своего Господина за расширитель, предварительно растянувший мышцы…

- Да… делал..! – срывается с моих уст признание, когда мышцы заключают игрушку в объятья.

Инквизитор ухмыляется, он ни минуты не сомневался в виновности жертвы. Теперь, остается только дожать.

- И куда он кончил: в рот или туда, - твоя рука скользит мне между ног, задевая основание игрушки, и кровавая дорожка подновляется новыми каплями, - перед этим поимев твое грязное тело?

Невольно вскрикиваю и получаю по губам.

- Отвечай, скот!

Признаться сейчас, значит подписать себе приговор, как в рамках игры, так и вне их. Так что грешник лишь упрямо сжимает разбитые губы.

- Какой же ты не сговорчивый…

Ты выбираешь плеть с семью хвостами, и раб невольно прикрывает глаза, так хорошо знакомый с ней. Заметив сей инстинктивный жест, тратишь минуту, чтобы вставить ему кляп. Ты бьешь в пол силы, но пах и внутренняя сторона бедер слишком чувствительная зона и я кричу, невольно пытаясь вырваться из пут, натирая до красноты запястья и щиколотки – радуясь, что ты подарил мне кожаные наручи и поножи. На втором бедре так же образуется кровавая дорожка.

Вынув кляп, ты слизываешь со щек раба слезы и шепчешь:

- Итак?

В твоем голосе я различаю нетерпение, - хороший раб должен чувствовать своего Господина - да твоя твердая плоть, недвусмысленно упирается в исполосованный низ живота.

- Имел… - выдыхаю я, вновь исполненный желания от мысли, что ты хочешь меня не меньше, - Много раз…

На лице инквизитора удовлетворение.

- В каких позах?

Отпираться, больше не имеет смысла:

- Во всех…

И это правда. За то время, что принадлежу тебе, я выучил азбуку секса от азов и до последних извращений.

- Знаешь ли ты, что полагается за столь тяжкий грех?

- Сожжение.

Ты водишь горячей ладонью по груди, задевая опаленный сосок, но эта боль теряется в более сильной, той, что мешается с возбуждением, плавящим мое тело.

- Раскаиваешься ли ты искренне?

Преданно глядя на тебя, молча киваю.

- Тогда я возьму на душу грех, спасая твою, и оправдаю, даруя жизнь. Но… взамен, ты должен будешь сделать для меня кое-что…

- Все что прикажете, Господин.

Инквизитор расстегивает кандалы, позволяя несчастному упасть на колени, и скидывает балахон, оставаясь обнаженным. Улыбаюсь, склоняясь к твоему паху, и беру свою долгожданную награду в рот, делая глубокий минет. Но завершить начатое мне не позволено. Ты велишь встать и увлекаешь меня к кожаному матрасу, вытянувшись на котором, с улыбкой заявляешь:

- Ну, отрабатывай, пес. Да вымыть, потом, за собой не забудь.

- Да, мой Господин.

Стоя у тебя в ногах, освобождаюсь от безжалостной игрушки, чтобы заменить ее твоей горячей, бархатистой плотью. Когда я мягко опускаюсь на нее, ты подаешься бедрами вверх, делая проникновение глубже и резче, как ты любишь. Внемля приказу твоего тела, быстро двигаюсь, сжимаясь, чтобы сильно насадиться, и твои стоны лучшая музыка для раба, главная из обязанностей которого: доставлять Господину удовольствие.

Я не замечаю, когда ты снимаешь с меня кольцо, и мы кончаем вместе. Как тебе это удается? Не иначе, и Господин чувствует своего раба.

Пока ты приходишь в себя, в блаженной истоме, я тщательно вылизываю тебя, собрав до последней капельки кровь и сперму, а потом встаю на колени у матраса, дожидаясь, очередного распоряжения.

Ты переворачиваешься на бок и, подперев рукой голову, задумчиво изучаешь коленопреклоненного раба, смотрящего на тебя с обожанием.

- Ты ничего не хочешь мне сказать, раб?

Виновато краснею, но не опускаю глаз:

- Накажите жалкую тварь, Господин, ибо она провинилась, - прошу, чтобы с радостью принять любую кару.

Доволен. В очередной раз убеждаясь, что не зря удостоил раба великой чести – служить тебе.

- Перечисли свои провинности.

Хорошо обученный раб всегда знает, где виноват:

- Нарушил сценарий, украл мгновение удовольствия и испачкал кровью матрас.

- Правильно. Принеси сюда зажимы.

- Да, мой Господин.

Я прекрасно знаю, о каких именно зажимах идет речь, и быстро нахожу среди прочих предметов, вручая тебе на вытянутых ладонях. Ты зажимаешь соединенные цепочкой прищепки на моих сосках, сильно до крови, а третью, помещаешь на крайнюю плоть. И я стискиваю зубы, ибо не смею кричать, принимая наказание.

- Сниму утром, когда завтрак принесешь.

- Да, Господин.

Смиренно жду.

Ты улыбаешься, гладя ладонью по щеке, умиротворенный, скользя пальцем по губам:

- Пошли в постельку, а?

Послушно киваю, следуя за тобой, как будет всегда, пока я нужен тебе, чтобы заснуть счастливым в объятьях возлюбленного Господина.