Моника Глава 3

– Итак, – сказала Моника, – мы с тобой уже пришли к выводу, что настоящего реального рабства, такого, как было при подлинных рабовладельческих режимах, мы с тобой не сможем создать. Но мы можем попытаться создать такой его вариант, который можно было бы назвать… ну компромиссным что ли. Для этого нам придётся, как тебе, так и мне, произвести своеобразное раздвоение личности. Что я имею ввиду. На людях, на работе, в обществе, короче говоря, для всех других людей мы с тобой должны оставаться такой же респектабельной и уважаемой парой, какой являемся сейчас. И ни один человек не должен даже догадываться о том, что у нас с тобой происходит, когда мы остаёмся одни. Для этого нам придётся пойти на целый ряд компромиссов. Я должна исходить из того, что не могу распоряжаться тобой всецело только по своему усмотрению, поскольку у тебя есть обязательства перед другими людьми, у тебя есть твоя работа, и ты не можешь её игнорировать. Поэтому нам необходимо установить определённые границы моей власти над тобой. Нет, «границы» тут неудачный термин. Безусловно, границ как таковых не должно существовать. Иначе, что это за власть. Я имею ввиду не границы, а скорее формы проявления этой власти в зависимости от конкретной ситуации. Они будут зависеть от того, находимся ли мы с тобой наедине или на людях, находимся ли мы у себя дома или в номере гостиницы, где нам никто не сможет помешать, или на званом вечере, где присутствует масса народу. Ясно, что в последнем случае у меня будет меньше возможностей для такого проявления. И поэтому моё первейшее условие: уменьшение этих возможностей это целиком и полностью моё дело, тебя это не должно касаться. Для тебя я в любой ситуации, независимо от того, где мы с тобой находимся, кто нас в данный момент окружает – полновластная Госпожа, а ты мой преданный раб. Для меня важно, чтобы этот факт укоренился в твоём сознании. И у тебя не возникало иллюзии того, что если мы не находимся с тобой наедине, то эта моя власть исчезает или хотя бы уменьшается. И ты должен очень хорошо уяснить себе, что снижение проявлений моей власти над тобой в одной ситуации автоматически будет означать повышение её проявлений в другой. Как в физике – закон сохранения энергии: общая энергия всегда постоянна. Так и здесь. То, что я не смогу сделать при окружающих, я с лихвой компенсирую это, когда мы останемся вдвоём. И если ты позволишь себе хоть малейшее отклонение от установленных мною для тебя норм в этих ситуациях, я не буду стесняться в выборе средств наказаний, последующих за этим. Я заставлю тебя очень сильно пожалеть о свих проступках, на самом деле пожалеть, а не в игровом смысле. Ты хорошо это понял? Не власть моя уменьшается в неудобных для её проявления ситуациях, а степень её открытости для окружающих.

– Да, Моника, я понял, – ответил я. – Но ты можешь быть спокойна. Мне и в голову не придёт использовать какие-либо неудобные для тебя ситуации в таких целях.

Моника испытующе посмотрела на меня.

– Хочу тебе верить, – сказала она. – Теперь дальше. Речь теперь пойдёт о работе, причём, как ты сам понимаешь, главным образом твоей. Моя работа здесь особым препятствием, по счастью, служить не может (Моника работала аналитиком в одной финансовой структуре; режим её работы действительно позволял ей достаточно много времени уделять себе, при этом весьма неплохо зарабатывая). Я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что не имею никакого морального права вследствие лишь своих желаний причинять хотя бы малейший вред твоей работе. И, конечно же, не хочу и не собираюсь этого делать. Но… ты помнишь, какой я тебе привела недавно пример?

– Да, Моника.

– Какой?

– Ты сказала, что возможна ситуация, когда ты могла бы своим приказом заставить меня отказаться от своих обязательств по работе.

– Да. И теперь слушай особенно внимательно. Моё непременное условие состоит в том, чтобы я имела на это право. Я имею ввиду не то моральное общечеловеческое право, о котором я говорила только что. А то право, которое мне даёт власть над тобой, и которое действует в установленных между нами отношениях. И если я это право имею, то мой приказ тебе не ходить на работу, а делать то, что я тебе скажу, ты обязан выполнить. Самое большее, на что ты можешь рассчитывать в этой ситуации, это попросить у меня разрешения сказать несколько слов. И если ты такого разрешения не получишь, если я сказала тебе «Молчать! », ты обязан немедленно замолчать и исполнять мой приказ. Дальше. Допустим, я позволила тебе говорить. И ты меня информируешь о возможных последствиях того, что будешь исполнять мой приказ, а не свои обязательства на работе и вообще перед другими людьми. Так вот (Моника строго посмотрела на меня). Я оставляю за собой право и в этом случае не отменять свой приказ. И ты будешь обязан, слышишь, обязан его выполнить даже в том случае, если последствия этого будут крайне неприятными, пусть даже катастрофическими. В этом случае не эти последствия для тебя должны быть определяющими. Это целиком и полностью моё дело определять идти на них или нет. А твоя первейшая обязанность – мне повиноваться. Повиноваться безоговорочно, беспрекословно. Независимо от того, к чему это по твоему мнению может привести. Ну как? Готов ли ты на это?

Признаюсь, я не сразу ответил. Слишком многое ставилось на карту. Слишком многое и не только для меня зависело от того, как будут складываться дела у меня на работе. И нередко требовалось моё экстренное вмешательство в те или иные проблемы. Но вместе с тем моё желание оказаться в полной и абсолютной власти Моники было настолько сильным, что я не мог ему противиться. И мне оставалось уповать лишь на то, что Моника не будет злоупотреблять этим правом и позволит мне исполнять свой общественный долг (забегая вперёд, должен сказать, что эта проблема действительно у нас в скором будущем возникла, и всё оказалось действительно не так просто).

Я размышлял, а Моника, казалось, забыла, о чём она только что говорила, и спокойно смотрела в окно, докуривая сигарету. Наконец я сказал.

– Да, Моника, я согласен на это.

– Мне не нравится слово «согласен», – вдруг резко ответила Моника, – можно подумать, что я тебя уговариваю. И я, кажется, другой вопрос тебе задала?

– Другой? – растерянно спросил я.

– Конечно. Ты уже забыл? Внимательно же ты слушаешь то, что я тебе говорю. Преданный раб называется.

Моника явно была рассержена. Я отчётливо представил себе, что если бы я уже сейчас был её рабом, мне бы не поздоровилось. Наказание было бы более, чем суровым. А наказывать Моника умела, в этом я не раз имел возможность убедиться. Но если бы я знал, насколько те наказания, которым она подвергала меня в наших сеансах, будут отличаться от тех, которые меня ожидали. Во всех отношениях, как физическом, так и психологическом.

– Да, Моника, прости меня. Ты спросила готов ли я к этому?

– Не правда ли это разные вещи «согласен» и «готов»? Мне нужно, чтобы ты предельно ясно это понял, прочувствовал до глубины души. Мне нужно, чтобы осознание всей степени отдачи в мои руки у тебя была настолько высокой, что мой приказ для тебя значил больше, чем все внешние факторы вместе взятые. Точнее всё остальное для тебя вообще не должно иметь никакого значения – только и исключительно мой приказ. И мне необходимо, чтобы для тебя это было не просто формальностью, условием нашего договора, а состоянием твоей души. Безусловно, я со своей стороны сделаю всё от меня зависящее, чтобы это состояние стало единственно возможным для тебя. И здесь не остановлюсь ни перед какими средствами. Поскольку я самореализоваться в таких отношениях с тобой могу лишь при этом условии. Это конечно не значит, что у меня не будет и множества других условий. Но это главное. А теперь я жду от тебя ответа на поставленный мною вопрос. И в зависимости от этого ответа мне станет ясно, продолжать нам дальше этот разговор или нет.

Какое-то время я сидел молча. Противоречивые чувства обуревали меня. Но потом во весь рост передо мной встало единственно возможное для меня решение. Я должен довериться Монике настолько, что безоговорочно признать за ней те права, о которых она говорила. А как же могло быть иначе? Не к этому ли я стремился столько лет? Что-то мне подсказывало, что Моника не заставит меня об этом пожалеть. Но даже если бы и заставила, всё равно сейчас уже для меня обратного пути нет. Поэтому я поднял голову, посмотрел Монике в глаза и твёрдо сказал.

– Да, Моника. Я готов к этому.

Я успел заметить чуть заметную улыбку, скользнувшую по губам Моники. Видимо именно такой мой ответ был для неё наиболее желаем. Тем не менее она ещё раз спросила:

– Ты хорошо понял всё, что я тебе сказала? Ты действительно к этому готов?

– Да, Моника. Я готов.

– Хочу надеяться, что это так. А теперь я хочу с тобой поговорить о проблеме детей. Не скрою, я действительно хотела бы иметь от тебя детей. И я надеюсь, что они у нас действительно будут. И тут ты совершенно прав, что тогда возникнет множество проблем. Дети не должны видеть такие отношения между отцом и матерью. И мы сделаем так, что они их не увидят. Но я бы не хотела, чтобы эта проблема возникла прямо сейчас. Поэтому, как бы мне ни хотелось иметь детей, и, я надеюсь, и тебе тоже, с ними придётся повременить. Сначала мы должны войти в необходимый для нас обоих стиль отношений, и на этом этапе дети, как бы желанны для нас обоих они ни были, могут этому помешать. Поэтому я иду на то, чтобы отложить рождение первенца на тот срок, который я сама определю. К этому ты готов?

– Да, Моника. Это действительно единственно возможное решение. И я готов к этому.

– Ну, хорошо, – с видимым облегчением сказала моя супруга, – пожалуй, это главное, что меня во всём этом беспокоило. Теперь мы можем перейти к обсуждению более частных проблем. И если мы придём к согласию и здесь, то составим и подпишем Договор. Но он мало будет напоминать те Договоры, которые мы подписывали перед сеансами. Но сейчас я хочу немного отдохнуть. Иди, свари кофе. Кстати и сам отойдёшь немного, вон красный какой.

И Моника легонько оттолкнула меня своей ногой.