Не цель и даже не средство Часть 1

Парадоксально, но факт: самое лучшее Тематическое у меня состоялось с самым что ни на есть ванильным партнером.

Настолько ванильным, что он мог бы даже надеть на голову венок с бело-золотистыми цветочками и рекламировать по ТВ гель для душа с ароматом этих самых цветочков, причем успешно.

Однако, как это часто бывает, наличие ванильных недостатков (или достоинств?) познается не сразу, но по прошествии времени; и вроде оставаться дальше с человеком, не принимающим твои увлечения, сложно, и оставить его - еще сложнее, особенно, когда тебе 18 едва исполнилось, он у тебя первый, вместе вы уже три года, и... и, что делать, когда без боли жить дальше - невыносимо?

- Мда, - произносит он в некотором остолбенении, разглядывая картинки со сценами порки, любовно собранные мной, - ты хочешь сказать, что тебе это нравится?

- Это лишь малая часть того, что мне нравится. Я просто не хочу тебя пугать.

- Я все равно не понимаю. Не понимаю. То есть тебе нравится, когда тебя унижают или называют сукой?

- Хах?? Ты о чем?

- Этот... Этот БДСМ. Там бьют и унижают девушек. Жесткий секс, наручники, каменный пол, пытки, прижигания?

- Емкая характеристика, - хохочу я, - приблизительно, конечно, так, но ты же понимаешь, это лишь внешняя сторона монеты, аверс, но есть и реверс?

- И что же на реверсе? - он развязывает шарф на моей шее, пропускает его сквозь пальцы, обвязывает на них - темнеют смуглые костяшки сквозь петли белого шелка.

- В идеале - обоюдоострая ответственность и забота. Нижняя ублажает Верхнего, Верхний заботится о нижней, вместе они составляют тандем, внушающий тематическому сообществу уважение и обеспечивающий его( тандему) участникам удовлетворение испошленных желаний.

- Исполненных, ты хотела сказать? Да, вот так, запрокинь-ка голову.

- Ооох, это оговорка...- шарф затягивается теперь уже на моем горле, все сильнее и сильнее.

Он ласково тем временем поглаживает мою грудь через вырез полурасстегнутой рубашки .

- По Фрейду, разумеется.

- Знаешь, как называется то, что ты делаешь?

- Тебе не надоело подводить теоретическую базу под все, что ты видишь?

- Ммм....

- Значит - да?

Что вы знаете о сочетании жестокости и нежности, мягкости и твердости, добра и зла, теоретики?

Терниях в звездах, розах на снегу, песчаной бури в стакане воды, баобабах на нескольких квадратных метрах, войны в душе, мира между врагами, затмения в разуме, просветления в период безумия?

Вы ничего не знаете.

Я тоже ничего не знаю. У меня перед лицом жесткий ковролин, на шее удавка, в ушах звенящий от напряжения, срывающийся голос -

- Проси!

- Пожалуйста...

На коже лопаются пузырьки воздуха, вскипевшего от эмоциональных флюидов; по оголенной мякоти раскрытой плоти скользит его язык - меня пьют шампанским победителей, гертрудовским вином, королевским чистым спиртом имени кота Бегемота, до последней капли, слизывая дорожки на стенках 'кубка', задыхаясь от жажды и алчности.

Теоретическая база куннилингуса. Параграф первый, он же единственный: покажите ей, что вы в восторге от ваших же действий.

Я ничего уже не знаю, кроме еще одного:

- Пожалуйста...

Ответного:

- Проси....

Скользят отсветы фонарей по темном полу, застревают в шелке его волос...

- Если ты пойдешь к кому-то из этих, - он с отвращением показывает сигаретой в сторону ноутбука, на так и не закрытую вкладку БДСМ-портала, - я тебя точно придушу. Нет, сначала трахну, потом придушу.

- А вдруг ...

- Нет, тебе не понравится.

Замечу, впрочем, что в дальнейшем обещания он своего не выполнил, - пусть и догадываясь о моих эскападах с Верхними, и даже будучи посвященным в детали этих эскапад.

Жалость ли ко мне, 'ненормальной' и одинокой оттого, или любовь - беспечная, бескорыстная, и эгоцентричная, какой она только и бывает у юношей, сделали свое дело; но никаких препятствий к моему внедрению в тематическое сообщество он не чинил.

Я же тем временем писала на досках объявлений, едва обретшим свободу зверьком боязливо принюхивалась к новым знакомым, отсекала лишних людей, с увлеченностью крота копалась в психологии движущих тематиками сил, все больше сужала круги поиска...

Круги, тем не менее, расплывались по воде - хлюпали брошенные моей слабой рукой пробные камешки.

---

- Строго говоря, березовые прутья еще стОит в соленой воде вымочить, а кончики пожевать для пущей мягкости.

- Березу? Из лесопарковой, насквозь загаженной химическими испарениями, зоны Москвы?

- Мда. Вот так и сталкиваешься с реалиями жизни, пытаясь применить теорию на практике...

Идиллическая картина! Опушка лесного массива Лосиного острова, робкое солнце, касающееся бледно-желтыми лучами верхушек елей, едко щекочущий ноздри запах свежей листвы и мокрой земли - сегодня снова обещали дождь; весна, молодость, .. розги.

Не помешало бы, конечно, добавить еще чуточку тургеневской пейзажной лирики, но мы сюда не за этим пришли.

Так что придется вам убрать на время мольберт, любезный читатель, и приготовить взамен перочинный ножик.

Тэкс, а сучки эти на прутьях мы сейчас разъясним... И вот здесь, посередине, поскоблить бы, угу...

Осыпается дождевыми каплями восторг с приготовленных прутьев, дрожим мы оба на прохладном майском ветру.

- Иди-ка сюда, - хлопает он себя по коленям, - ну, ближе, ближе. А теперь поднимай юбку и ложись.

Подправляет на мне сам сползшие чулки, спускает трусики до колен.

Стыдно?

Ни капельки.

Что есть стыд? Признак недоверия.

Что есть недоверие? Реакция на ложь.

Ложь не совместима с причинением и принятием боли. Не скроешь, не вывернешься.

- Хорошо, что твоя кожа моментально краснеет, - говорит он, вклиниваясь в мои перемежающиеся со стонами визги,- тебе определенно идет алый цвет, дорогая...

- О, - добавляет он еще через шлепков эдак 50 (тяжелая рука профессионального спортсмена сравняла эти 50 с обычными 100), - знаешь, как мы будем шифроваться, беседуя на людях? Спарклинг! Во-первых, звучит похоже, а во-вторых, ты же просто светишься от радости!

- Задница моя светится, могу заменить светофор при случае, - булькаю я в ответ, едва снова могу говорить, не плача.

- Неплохой бонус, а?

Теплый ливень внезапно выливается на головы, барабанит по курткам, забирается насмешливо в тихое убежище за грудой сваленных бревен, щекочет доступные части тела, затуманивает мысли.

На заметку: ставить фистинг обязательной частью программы даже в асексуальных сессиях.

- Нравится?

- Нр-а-а-авится.

Пришпиленной к стеклу бабочкой, свернувшейся кошкой на коленях, пальчиковой куклой насаживаюсь на властную руку, захлебываясь криками, заглатывая последние, ускользающие вдаль моменты оргазма - сладким ломтем, который точно укусишь, вот только мышцы напрячь, сейчас, ну, давай!

-Да-а-а....

Стряхивает меня на траву кулем перепутанных рук и ног, ложится сверху.

Перед моими глазами цепочка муравьев увлеченно куда-то тащит кусок березового прута, пусть хоть им пригодится.

Дождь идет еще очень-очень долго.

Мы до вершин блаженства - тоже.

Примириться со своей девиантностью - полбеды! Хотя и на это требуются время, желание и усилия.

Найти же тех, кто обладает схожими потребностями и мировоззрением - вот задача, выходящая за рамки простых и понятных.

До смешного наивно я полагала, что похожих на меня, едва совершеннолетних и четко осознающих свои именно тематические (господства и подчинения, боли и страдания, унижения и насилия, и все это приправленное искренним уважением и симпатией к партнеру) желания, более чем достаточно. В реальности же таковых оказалось ничтожно мало. Тема отчего-то представлялась им лишь декорацией, прологом, чилийским острым соусом, узорчатой виньеткой, бахромой из жесткой кожи на главной композиции, основном блюде и срезе ткани жизни, - сексе. Мне хотелось другого...

Заботы и покровительства? Не только.

Вдохновения и ярких впечатлений? И это лишь часть.

Буйства микса адреналина и эндорфина? Теплее.

На деле же - все сразу, можно без хлеба.

Мог ли ванильный партнер дать мне вышеперечисленное? Ну разве что очень стараясь...

Вот только насилие бы сделалось в таком случае обоюдным и единовременным.

И кто кого бы насиловал: он меня - вымученно и фальшиво, или я его - уже всерьез, заставляя следовать лишь моим желаниям и фантазиям, наплевав на естественность, на искренность, на один из главных столпов, поддерживающих Тему, - Добровольность, - вопрос.

Безусловно, риторический.

---

Первые ласточки надвигающегося шторма кружатся низко, зловеще, практически никак себя не обнаруживая и лишь изредка проявляясь чередой мелких недоразумений и скандалов, которые заканчиваются все до единого усталой отмашкой, будто назойливую муху отгоняешь, но та все жужжит и жужжит, до тех пор пока ловкий ласточкиный клюв не ухватит ее, ам, и не стало.

Крупная ссора, как оно и водится, вспыхивает с одного уголька нечаянно брошенной фразы, разгорается слишком быстро и неожиданно, чтобы они хоть как-то успели к ней приготовиться, защититься от злого, пожирающего пламени, гонящего их друг от друга все дальше и дальше и не дающего сблизиться вновь.

- Перестань, прекрати, хватит! - кричит она усталым шепотом, принижая голос - они стоят в огромной пустой рекреации около библиотеки, где даже стук двери разносится мгновенно, приходится сдерживаться.

- Что с тобой такое-то?! - он тоже срывается в сухой до слез крик; давно утрамбованные на самую глубину подсознательного недовольство, сомнения, неуверенность бушуют внутри и рвутся наружу, - то тебе хочется, то не хочется, то ты в настроении, то... Ты никогда ничего не объясняешь нормально, как я могу тебя понять?

Визгливо звенит звонок - конец лекции и 'окна', вырывая у них мгновенно возможность наконец объясниться, получить вожделенный ответ, оставляя взамен пустоту недосказанности. Он чувствует, как едва готовые зацвести почки ярости покрываются изморозью тоски, и ветки всего дерева чувств становятся хрупкими, шаткими, то и гляди обломятся, и все, что имело для него значение, исчезнет вмиг.

Тоска и страх - две крупные составляющие их выстраданного счастья; он так и не смог от них избавиться с тех самых пор, когда она призналась ему в своих желаниях, когда он впервые попробовал сделать ей больно, попробовал эту боль на вкус - кровь, яблочно-кислая слюна, отчего-то сладкие слезы.

"Так плачут иконы" - вдруг подумал тогда он, глядя, как бежит по бело-розовой щеке мокрая дорожка, - "да, иконы...".

Ни он, ни она никогда не могла быть 'как все', ' как люди', слишком рано узнав, что такое смерть и страдания, в общей структуре всего мирового порядка; он - едва выжив, подростком, оказавшись абсолютно один, посреди моря; она - попав в автомобильную катастрофу. Беспрестанно выкарабкиваясь из своей 'ненормальности', а на деле - из слишком раннего взросления, неспособности ни приноровиться к разнице между биологическим и психологические возрастами, ни быть понятыми остальными детьми, они ухватились друг за друга сразу же по знакомстве, позволяя себе то, от чего в других обстоятельствах, с другим человеком спасались бы как могли, но сейчас им надо было спасаться - вместе - от всего мира.

К страху примешивалось упрямство, составляя огромный снежный ком, грозящий все смести на своем пути, если им кто-то помешает; пусть они и отличаются слегка от остальных, это не помешает им быть счастливыми, они будут наслаждаться жизнью и всеми ее подарками, так же и те самые остальные, никому не мешая и никого не третируя, в отличие от.

Но его все больше с течением времени беспокоит контраст между ее раздражением, выливающимся на него, когда он пробует обнять ее в 'неурочный'( а какой же тогда - 'урочный', правильный?) час, безразличием в прозрачных глазах, и - в противовес - до болезненности яростное желание - впивающиеся влажно до одури губы в поцелуе, вжимающееся тело - черточка к черточке, штрих к штриху; и, наконец, заставляющее уже его терять остатки разума движение, когда она почти повисала на его руках, прислоняясь спиной к стене, а он, вогнав до упора колено между ее ног, стремительно и задыхаясь, рвал с ее плеч одежду.

Вот и сейчас она снова превращается в ледяную статую, а он чувствует себя донельзя глупо, каким-то совсем уж Лелем-дурачком, тщетно пытающимся высвободить Снегурочку из-под гнета проклятия, но обнаруживающим раз за разом вместо привидевшейся во сне живой девушки, холодную глыбу.

- Не надо здесь, пожалуйста, - она слабо упирается ему в грудь ладонями, страдальчески морща складку на лбу. Вкус поцелуя отдает покорной обреченностью.

- Где тогда? - резко и сухо. Ему уже надоело все вокруг, черт возьми. Он до изнеможения голоден, куда там эти новомодным вампирам, яд крови ее слишком сладок, а хлеб плоти слишком сытен, чтобы так просто от него отказаться.

Сколько времени они не оставались вдвоем? Месяц, два? Сколько времени прошло с того момента, когда она, жалобно выгнув шею, покрытую синяками от его пальцев, металась под ним, сама поддаваясь навстречу, насаживаясь и скуля, когда он, едва-едва не выходил из нее, поддразнивая?

Она молчит в ответ, отталкивая его ладонями, и тогда он сбрасывает ее руки со своей груди, уже безо всяких эмоций.

- Где?

- Ты свободен... Сегодня?

Она отходит от него, поправляя на ходу сумку и торопясь на следующую пару.

- Да! - кричит он вслед, - Да! Тебя встретить? - приковывая к себе насмешливое внимание окружающих и внутренне радуясь своему наплевательству на них.

Она кивает и бежит сквозь толпу дальше.

Потом оборачивается у самой лестницы и, показывая растопыренную пятерню - в пять часов -, пропадает совсем.

Он долго, не понимающе, смотрит на пластиковый стаканчик, зажатый в руке, забрызганный рукав, - вроде бы пошли перед всем этим перекусить, - и опрокидывает в себя весь стакан до дна, остывая и успокаиваясь окончательно.