Ампула любви или Рассказы о любви

Я люблю Марту абсолютной любовью –  то есть почти как себя. Я никогда её не критикую, не ругаю, всегда  и во всём считаю её мнение гениальным и очень правильным, её поступки – единственно верными в данном определённом контексте, а её внешность нахожу восхитительно красивой и крайне сексуальной. Со временем я стал даже, одновременно ненавидя, как-то снисходительно по-отцовски любить её любовников. Я понимаю, что та  душевная боль, которую она мне уже причинила, и ещё причинит, не позволит мне разлюбить её никогда. Так  холодно, внешне,   перенесённые  мною страдания и потрясения, которые она заставила меня пережить,   накрепко приковали меня к этому так беззащитно наивному в своей жестокости существу.   Она истрепала, высосала, выпросила, а потом выбросила мои последние резервы способности кого-то любить, как  уличный хулиган вырывает из трясущихся, потемневших, морщинистых  рук старого пьянчуги-бедняка прохудившийся кошелёк с последними жалкими грошиками, на которые он хотел купить бутылку коньяка и греться им свою последнюю зиму. Я тоже хотел сохранить  остатки былой страстной влюбчивости, чтобы не остаться трезвым на старости лет, слишком уж это леденило душу старого пропойцы. Но бог, как всегда располагает.   Она стала последней, кого я  мог искренне чувствовать, хотел понять не потревожив, сделать счастливой, но не менять.   Теперь я никогда этого больше не испытываю, я просто помню те ощущения  и  люблю Марту. Она стала  ожившим воспоминании о трудном счастье,   последней уцелевшей бабочкой моей, некогда богатой  коллекции, которую она же и уничтожила. Вот что сделала она с моей душой.

Она тоже меня любит. Наша трепетная взаимность в  сострадающем и незыблемом  уважении  к  своей  же  порочности и неприкаянности, наше осторожное  понимание друг друга позволяет нам видеться не очень часто. Мы не женаты, но теоретически живём вместе. Практически же, мы живём почти раздельные, параллельные  жизни. Несколько раз в неделю мы встречаемся дома, порой  пересекаемся где-нибудь  в ресторанах, клубах, у общих знакомых, и  в первом и во втором случае это почти случайность. Она потакает и даже порой выступает союзницей в  моей агонизирующей  страсти на склоне лет  напиться жизнью в одном из лучших её проявлений – женщинах. Она покупает меня обещанием вечной молодости и красоты рядом, потому что моя вечность – это каких-нибудь 10-15 лет, а за это время моя малышка станет только ещё красивее, немного опытнее, опасней, притягательней. Каждый раз,   когда мы видимся, она такая разная, она удивлена чем-то новым для себя, и таким далёким и понятным для меня. Она такая красавица, и очень умная девочка. Порой она меня удивляет и даже пугает своими внезапно прерывающими нашу обычно лёгкую шутливую беседу рассуждениями совсем взрослого мудрого человека. Как  в её  голову приходят то такие мысли? В её возрасте некоторые девушки думают исключительно о своём новом бой-френде и о сложившейся или не сложившейся  очередной любви.  

Ужин втроём.

В среду  мы решили устроить весьма условный семейный ужин.    Марта выбрала свой любимый новый ресторан, как по мне слишком тесный и с плохим кондиционированием.   Вот уже пол года она таскает меня в этот прокуренный, вечно битком набитый людьми подвальный островок богемной жизни разноликого города.

Демократичные цены на алкоголь в этом заведении к полуночи  превращают его в качающийся пьяный корабль, а смех и звуки голосов сливаются в шум волн. Там всегда очень отчетливо видны случайные посетители, они всегда   тошнотворно банально одеты вне зависимости от стоимости вещей,   и постоянно озираются, пытаясь найти себе подобных.

Мы протиснулись к своему столику, Марта по-кошачьему грациозно и мягко опустилась на кожаный диванчик, подкурила сигарету и, затушив спичку,   бросила на нас весёлый взгляд, выражающий  одновременно вопрос и признательность, мол,   мне здесь нравиться, а вы как? Я утверждающе улыбнулся ей, и она  лениво потянулась,   чтобы зацепить официанта,   мучительно демонстрируя  невероятно красивую  линию спины и  талии в своём тоненьком обтягивающем свитерке. Поборов желание немедленно дотронуться до неё, я вспомнил про даму, нужно было уже начинать уделять ей поражающее галантностью внимание… 

Принесли первую, самую приятную, оправдывающую ожидания порцию виски. Потом мы заказали сразу по три порции каждому, чтобы не  дожидаться каждый раз официанта. Мне нравилась великолепная нейтральность и лёгкость нашего разговора, который  наша дама, однако, поддерживала с переменным успехом, вероятно  обдумывая различные гипотезы по поводу того, кем мне приходится Марта. Мы перешли к обсуждению прошедшего недавно у нас в городе кинофестиваля, и Марта вдруг спросила меня,   нужно ли кого-нибудь жалеть? Признаться как раз в том момент, я пытался вспомнить как зовут даму которую я пригласил поужинать с нами, с целью потом позавтракать у неё. Имя этой дамы  напрочь вылетело из мой головы,   так как я был едва знаком с ней, и звали её как-то слишком заурядно, да и выпили мы уже  прилично. Мне совершенно не хотелось переключаться на серьёзный лад, к тому же мне сейчас гораздо интереснее перекинуться парой отточенных фразочек с моими такими же выцветшими от жизни приятелями, нежели пускаться в длинные беседы, об уже давно не трогающих меня вещах, превращаясь в конечном итоге в некого мудрого наставника. При таких разговорах я сразу как-то отчётливо остро начинал ощущать зияющую бездну отделяющего нас времени. Я постарался быстро отшутиться, сказав «ты хочешь об этом поговорить? » - излюбленную фразу американских мелодрам, и  Марта, понимая моё не желание влезать сейчас в эти дебри, рассмеявшись, ответила «это не то что ты думаешь! »

Я почувствовал,   что моя дама насторожилась и сейчас начнёт капризно и глупо пытаться переключить внимание на себя, учуяв существование  другого плана, другой плоскости  сегодняшнего вечера. Дама (кстати я так и не вспомнил, как же её зовут) не была совсем уж глупой, всё таки её было уже за тридцать, но она была решительно проста и все её мысли тут же просвечивались на её лице или в её поведении. Она как-то подчёркнуто безразлично подняла свой стакан с виски,   бросив мечтательный взгляд  в далёкое никуда. На её уже не такой хрупкой, как у Марты руке, сверкнули красивые  кольца и браслет, поймав отражение стоявшей на нашем столике свечи. Она  заглянула в глубину стакана и  отпила довольно много такого необходимого ей в тот момент алкоголя. Мне стало немного противно и скучно от своей вездесущей проницательности. Я очередной раз почувствовал себя не человеком, но рентгеновским аппаратом.

Утро двоих.

Вначале я полюбил  только  её  новизну, относительно других моих женщин. Она появилось как раз в нужное время – вечер, когда хочется влюбиться на всю жизнь, как в последний раз, но только на одну ночь и только ради этой ночи.

Я сидел на краешке кровати и смотрел на спящую Марту. Она была потрясающе красивой.

Бедная моя девочка. Снова нашла себе недетское развлечение, запуталась как летучая мышь в кустах,   и терзаешься теперь, сама не понимая за что. Вот тебе уже и кажется что реальность сплелась с твоими книгами и мыслями, что многое меняется и происходит. И это многое по-настоящему важно для тебя, смущает и радует, и огорчает и болит. Я знал что Марта сейчас переживает новую любовь, в её жизни появился новый человек, она стала совсем мало есть и очень много пить. Я знал этого человека, мы делали несколько его выставок в нашей галерее, и он несомненно был талантлив. Но помимо многообещающего таланта он был ещё и  обладателем красивого лица и стройной фигуры, поэтому вокруг него вечно кружились в большом количестве совершенно разные женщины: от истощавших студенток до стареющих бизнес-леди. Теперь наверное он сделается ещё более известным и популярным.   Я бы хотел уберечь Марту от  предстоящих разочарований и пустоты, но знал, что единственное, что  я могу сделать -  уберечь себя от боли наблюдать всё это.   Зачем только ты связалась с этим художником? Впрочем, спрашивать сейчас зачем и поздно, и не нужно,   да и не у кого.    

Задуматься только, утро миллионов самых разных людей начинается совершенно одинаково – со звонка будильника. Мы никогда не просыпаемся по будильнику, не из стремления во всём отличаться, просто мы принадлежим к тем счастливым, относительно свободным людям, которые многие вещи делают когда хотят и как хотят.   Нам не нужно спешить в офис с утра, потому что мы занимаемся каждый своим творческим авантюризмом, мы слишком любим себя,   чтобы заставлять делать что-то противоречащее своему изменчивому настроению. Поэтому понятие «будильник» в нашей жизни отсутствует, впрочем,   как и понятие «мораль», наверное.

Я почувствовал резко подкативший к горлу комок, и не смог сдержать вырывавшееся наружу рыдание. Сознание снова  вбросило меня в реальность, разрушив минутный самообман на грани сумасшествия. Я обнял и прижал к себе моё любимое хрупкое холодное тело Марты, как будто мог поделиться с ней своей жизнью. Я умолял её вернуться, но она как всегда делала всё по-своему. Миллионы безвыходных, безнадёжных  «никогда» пронзительно резали всё во мне.

Не знаю, смогу ли когда-нибудь до конца поверить, что её больше нет. Я доживаю свою жизнь, скрывая от людей,   что для меня она по-прежнему существует. Я не виню того художника  в  том, что однажды вечером Марта наглоталась  снотворного, чтобы больше не проснуться. Я  знаю, что,   любя её больше всех на свете, я  привёл к этой трагедии проповедуя свободу.