фривольные заметки

Два подхода к женщине. Первый – женское тело источник наслаждения и самоутверждения, оно лишь инструмент. По сути, технологический подход, инструментальный. второй – поклонение женскому телу, обожествление. Женское – тайна, которая вечно недостижима, непознаваема до конца. Но в финале сходятся, женщине задирают юбку, ну и далее.

Парафраз по Бродскому. Она познавала мир не столько умом, и даже не через ощущения – слух, зрение, обоняние, а через другое отверстие, гораздо более низкое, и в прямом и в переносном смысле. Входящее в нее давало ей познание, как и входящие в нее.

От каждой любви остаётся любвёнок.   Вспоминая  любвят, беседует с ними, и это всё, что у него осталось.

Зашёл в воду по колени, вода была мягкая, тёплая, песок под пальцами ног размывался, словно истаивая, и ступни погружались в него. Пескарик щекотливо тыкался в пальцы. Плескавшаяся рядом девочка с мокрыми косичками, прилипшими к тонким плечам, улыбнулась ему так ясно и приветливо, как давнему другу. В улыбке было столько женского кокетства, что он невольно о лолиточности, как о женственности, проступающей через детскость. Искупавшись, он присел на песочек. Девочка, проходя, опять улыбнулась ему той же улыбкой, почему – то выделяя его изо всех.  

Делая вид, что не замечает её, сделал ещё несколько шагов, резко повернулся и в упор. Её взгляд уже узнающий, выделяющий, заинтересованный, ожидающий – ну же, давай! И без смущения открыто на него. Растерявшись от прямого призыва,   отвернулся. Словно на охоте, преследовал жертву, а она уже и не жертва, а жаждет твоего нападения, призывает тебя.

Слышал затаённое дыхание, сменявшееся всхлипывающим,   учащенным,   вздохи человека, делающего тяжкую работу,   шумный выдох пришедшего освобождения, полувзвизг, полувскрик. Уже понимал, что происходит за дверью.

Беспокойство, томление, грусть пришли позднее, а в тот момент, когда он  начал это, его скорее интересовала её реакция на его действия. Он ждал отпора. А через мгновение до дрожи, до спазмов потрясло волнение. В кончиках пальцев еще жило осязание упругого соска, которого он только что коснулся, надавил на него, как на кнопку. Его рука соскользнула с её плеч и провалилась вниз к мягким, нежно податливым холмикам по голой коже. Тёплой и гладкой. Волнение пробило дрожью. Она легонько увернулась, но не прежде, чем он успел потрогать то, что хотел, улыбнулась благодарно, словно приглашая в тайну, известную им двоим.

Он видел расстёгнутость кофточки, жаждал. Ушли в полутень, остановились, заговорили, ладно, - говорит она, теребя пуговички. Открывалось медленно. Сначала верх грудей, свисающих низко, истончённых в верхней части, потом уже вся, круто округлялась внизу. Отблески света, блики, бесцветные, как он уже знал, соски. Губами прошептал – Чудесно, но услышала, поняла, благодарная и торжествующая улыбка скользнула по лицу и уплыла. Запоздало охолонуло волнением.

Взбухает возносящая волна,   и пронзает острое желание войти целиком, слиться, раствориться в женском теле. Толкает, пытается войти как можно глубже, до боли в прижатом лобке, но его твёрдость, словно преграда, неподдающаяся ударам. Невозможность полного слияния, соединения в единое как фантомная боль. Её лоно пульсирует, сжимается, всасывает в себя.   Сладость излияния как компенсация  неполноты соединения.