Без названия

Писатель вырастает из читателя.   Автор читал много, но обычно не находил  в книгах того, что искал, а искал он в литературе наиболее полного и вместе с тем увлекательного отражения жизни. Дамские романы -  откровенно скучны,   детективы и триллеры грешат однобокостью, от эротических творений несет  пошлятиной, литературу классическую, наоборот, отличает бесполое изложение отношений между мужчинами и женщинами.   Автор попробовал соединить прежде несоединимое, так родился жанр авантер – сокращенное от авантюрно-эротический.  

«Пиратская рапсодия» - один из цикла написанных автором романов в новом жанре авантер.   Здесь предлагается начало романа. Будет ли опубликовано продолжение,   а равно и другие произведения в жанре авантер – зависит от читательского интереса посетителей «Проза. ру».

МИХАИЛ ЛИСИН

ПИРАТСКАЯ  РАПСОДИЯ

авантер роман

Душещипательная, и в то же время захватывающая история о том, как три юные очаровательные девы - шестнадцати, пятнадцати и четырнадцати лет от роду, разного происхождения – графская дочь, простолюдинка и рабыня, разного цвета кожи – белая, кватеронка и мулатка, и разного вероисповедания – католичка, протестантка и язычница,   стечением ужасных обстоятельств были вырваны из привычного круга жизни, встретили мужчину своей мечты и все вместе  подверглись  суровым, хотя и не всегда неприятным   испытаниям, не раз и не два оказывались в смертельной опасности, и даже прощались с жизнью - во время захвата принадлежавшего французской короне острова Корнуэль подданными короля всех Испаний, в плену у пиратов на борту фрегата «Ле дьяболо», в морских волнах при встрече с зубастыми акулами, изнывая от жажды в безветрие на утлом суденышке посреди пустынного моря, в вихре страшного тайфуна, одна волна которого в щепки разбивала огромные галеоны, на острове, населенном племенем дикарей-людоедов, решались на поступки, отнюдь не совместимые с нормами общепринятой морали, не единожды меняли сложившиеся представления о том, что допустимо, и о том, что – нет, с увлекательным прологом, бурными перипетиями и счастливым концом.

ПРОЛОГ,

в котором дева по имени Изабель, приемная дочь графа де Лефевр, и ее служанка Таша, дочь белого каторжника-протестанта и чернокожей дикарки, вывезенной с Берега Слоновой Кости в трюме корабля, принадлежавшего работорговцам, и проданной на плантацию маиса за пригоршню крузейро, волею судеб оказываются лишены привычного образа жизни и встречают мужчин, один из которых, авантюрист благородного происхождения, станет их ангелом-хранителем, а другой, настоящее исчадие преисподней, по причине алчности ввергнет несчастных в пучину страшных испытаний, бед и страстей.

ххх

Благородная Изабель стояла на берегу  в  глубоком  раздумье. Июльское солнце в этот полуденный час жарило немилосердно. И, хотя легкий бриз игриво поднимал ее роскошные белокурые  волосы, а ступни ласкали прохладой набегавшие волны,   сил выносить эту жару у девушки уже не было.   Но обнажаться  в  присутствии рабыни... Юная графиня де   Лефевр  была воспитана в иных правилах.

Обычно она,   как и подобает воспитанной девице,   купалась в  расшитой бисером рубашке из тонкого холста. Но теперь на ней было только порядком истрепавшееся за три дня  скитаний по джунглям и успевшее протереться до дыр  батистовое платье,   а под ним - панталоны всего на несколько сантиметров ниже  колен  и  коротенькая  кружевная  рубашонка.   Лишь эти  вещи  были на ней в тот ужасный вечер,   когда им с Ташей пришлось в панике убегать с виллы Голубая Орхидея.

Изабель с  содроганием вновь и вновь вспоминала события того ужасного понедельника:   нападение на  виллу  пьяных  испанских солдат, короткий,   но кровавый бой, гибель отца и брата, бегство в джунгли.   Все эти дни они прятались и  от  рыскавших  по захваченному острову испанцев,   и от разбежавшихся с плантации разом одичавших рабов, и от кровожадных диких зверей.

Расположенный в самом сердце Карибского моря остров Корнуэль был настоящим раем на земле. Мягкий теплый климат, буйная тропическая природа,   плантации табака,   апельсинов и бананов,   а еще - справедливое правление губернатора его величества короля Франции, кстати, друга семьи де Лефевр... И неожиданно все это словно перевернулось в кривом зеркале: добродушные негры превратились в свирепых дикарей, изысканных французских аристократов сменили мужланы - испанцы, джунгли, еще недавно так манившие в увлекательные   прогулки,   кишели ядовитыми змеями,   а поглощение сочных, но недозрелых плодов манго и авокадо уже на второй день  скитаний  привело  Изабель к изнурительному расстройству желудка.    Поскольку эта  дура  Таша  не могла предложить своей госпоже для гигиенических целей ничего более "подходящего",   чем жесткие листья банана, нежная плоть благородной француженки час от часу страдала все больше.

Изабель мстительно подумала, что завтра, в субботу, когда на плантации по обыкновению наказывали нерадивых слуг, Таша получит за  это  дополнительную  пару  ударов розгой.   Благородный месье де Лефевр с детства приучил дочь собственноручно  воспитывать прислуживавших  ей рабынь,   и теперь Изабель не собиралась изменять этому правилу.   Вместо розг вполне  могли  сгодиться ветки шиповника.   Девушка представила, как Таша покорно встает на четвереньки, задирает подол платья, представила в своей руке усыпанную колючками ветку, и ей даже стало чуточку легче.

Но это будет завтра. А пока надо до субботы дожить.   К концу третьего дня  скитаний в джунглях Изабель вынуждена была признаться себе, что готова лучше сдаться на милость испанцам, чем погибнуть от  изнурительного  расстройства  желудка и мучений, причиняемых ее нежной плоти этими ужасными  банановыми  листьями. Однако  прежде  чем идти в город,   следовало смыть с себя пот и грязь,   а главное - чтобы облегчить мучения,   отмочить в море самую  исстрадавшуюся  часть тела.   Поэтому они с Ташей и оказались здесь, на берегу.

Оставалось лишь решить весьма деликатный для благородной девушки вопрос: как купаться? В рубашке и панталонах? Но это было позволительно разве что какой-нибудь торговке овощами.   К тому же белье настолько пропиталось потом, что его в любом случае следовало хорошенько  выбить  на  прибрежных  камнях  и  прополоскать. Голышом? И уподобиться обыкновенной рабыне?   Хотя что эта коричневая дура понимает в светских правилах приличия?  

Благородная Изабель взяла Ташу в служанки совсем недавно, и глупая девчонка - дочь белого каторжника и чернокожей рабыни с плантации -  еще совершенно не освоила свои обязанности. И тем более совсем ничего не знала о правилах этикета и о том, как следует вести себя в присутствии госпожи.   Пока француженка раздумывала, мулатка стянула с себя платье, бросила его на песок и выжидательно посмотрела на свою хозяйку. Поскольку рабыням носить нижнее белье не полагалось, она теперь стояла перед своей госпожой голышом.

Изабель от негодования потеряла дар речи. И потому, что Таша посмела раздеться без ее разрешения, и потому, что  когда госпожа продолжала мучиться от жары, рабыня  с наслаждением подставляла свое тело порывам неожиданно налетевшего со стороны моря прохладного бриза.  

“Нет. Завтра эта дрянь получит не пару, а две  дополнительных пары розог”, - решила Изабель, испепеляя мулатку презрительным взглядом.

ххх

Француженка, будучи истой католичкой, считала, что нагота - это грех, поскольку тело человеческое греховно.   А за грехи надо наказывать.

В семье де Лефевр не принято было обнажаться, и рабов воспитывали в таком же пуританском духе. Однако те с трудом воспринимали идеи христианства, при каждом удобном случае убегали на берег моря и устраивали там дикие оргии: раздевались донага, утыкивали  волосы индюшачьими перьями, а потом с дикими воплями  колотили в кастрюли и плясали вокруг костра.   Их ловили, сажали в колодки, но каждое полнолуние все повторялось сначала.   Преподобный отец  Писрейвер, настоятель корнуэльского собора,   на каждой проповеди убеждал католическую паству, что все эти негры - исчадие дьявола.   Изабель ему искренне верила.

Но теперь к негодованию юной графини примешивалось и любопытство. Изабель впервые в жизни видела другую девушку обнаженной. Мадемуазель де Лефевр едва исполнилось шестнадцать,   Таше было и того меньше, но в свои четырнадцать с небольшим она имела уже вполне сформировавшуюся  фигуру.   С округлыми бедрами, высокими острыми грудями, крутым пупком, с такими же курчавыми, как на голове, жгуче черными волосами в паху, стройными ножками - для рабыни она была непозволительно красива. И мордашка - с высокими скулами, вздернутым носиком, пухлыми губками и наивными, широко распахнутыми на белый свет глазами была вовсе недурна.

“Фи!” - почти сразу пристыдила себя Изабель, - разве рабыня, тем более темнокожая,   может быть красивее своей госпожи?”

Таша  сделала шаг к воде, но, словно споткнувшись о холодный взгляд француженки,   смутилась и, потупив глаза, покорно замерла.

“Нет,   она заслуживает не двух, а трех пар розог”, - решила Изабель.

Жара тем временем становилась совершенно невыносимой. Нежная кожа француженки, не ведавшая прежде пыток  ни  потом, ни грязью, зудела все сильнее.   К тому же сил уже не хватало выносить другое, более интимное мучение.  

“Эта дура все равно понятия не имеет о том, что такое стыд”, - пришла к выводу Изабель.

- Раздень меня! - приказала она мулатке.  

Таша принялась расшнуровывать платье. Затем помогла Изабель переступить через него, сняла с госпожи сорочку, панталоны, положила все это на песок  и, потупив глаза, покорно замерла. Оставшись обнаженной, Изабель сразу почувствовала себя легче. Мадемуазель де Лефевр была выше своей рабыни, еще стройнее, но ее главным достоинством, без сомнения,   были непропорционально большие, по сравнению, скажем, с тонкой талией и узкими плечами, пышные белые груди.  

Уже два года она почти ежедневно ловила на себе горящие взгляды мужчин. Даже, царствие ему небесное, брат Жан, который был значительно старше сестры,   был к ее прелестям - она чувствовала это - неравнодушен. При каждом удобном случае он как бы ненароком старался прикоснуться к  ее роскошным округлостям, а когда она споласкивалась перед сном в чане с водой, нередко  находил повод зайти в ее спальню. Смущаясь, как и положено воспитанному католику, картинно прикрывал глаза, но тайком старался получше рассмотреть ее девичьи достоинства через намокшую и ставшую почти прозрачной сорочку.  

ххх

Впрочем, как  недавно выяснила Изабель, неравнодушен был он и к  Таше. Всего две недели назад она совсем случайно застала их в гостиной. Мулатка, стоя на табурете, убирала щеткой с потолка паутину,   Жан находился рядом. Задрав рабыне подол, он, о стыд и ужас, тем временем целовал мерзавку в попу.    Увидев это безобразие, Изабель от неожиданности вскрикнула и, как и подобало благородной девушке, потеряла сознание. Когда француженка очнулась, брата в комнате уже не было. Сама она лежала на диване. Таша, стоя перед госпожой на коленях, рыдала и обмахивала ее веером.

За ужином Жан вел себя как ни в чем ни бывало. Позднее, когда она, по обыкновению, перед сном сидела в чане с водой, брат пришел к ней в спальню и, стоя у окна, долго объяснял ей, что у мужчин бывают свои слабости, и относиться к этому следует спокойно. А когда Изабель спросила его о чувствах, тот, искоса поглядывая на проступавшие сквозь намокшую ткань девичьи достоинства сестры, ответил, что настоящие чувства возникают  только в среде благородного сословия, а по отношению к остальным у мужчин могут быть лишь низменные инстинкты, и пообещал ей, что покается в этом не столь уж серьезном грехе на ближайшей исповеди.   Изабель простила его.

Таша, тем не менее, в субботу получила две дополнительных пары ударов свежими, собственноручно замоченными француженкой розгами по тем самым греховным местам, которых касались губы старшего брата.

Изабель,   придерживая колыхавшиеся груди, вошла  в воду  и медленно, наслаждаясь долгожданной прохладой, поплыла. Услышав, что неподалеку плещется Таша,   остановилась, приказала рабыне вернуться на берег и заняться ее бельем.

Уже  через несколько минут француженка почувствовала себя лучше. Блаженствуя, она перевернулась на спину,   раскинула руки и смежила веки. Благородная Изабель неожиданно открыла для себя, что когда намокшая ткань не облепляет тело, купаться куда приятнее. “Ох уж эта участь благородных девушек”, - мысленно вздохнула она, представив, какой был бы скандал, увидь ее сейчас кто-нибудь из светских дам корнуэльского общества.   Целомудренная дева и не догадывалась: после того, что вытворяли все эти дни  в захваченном городе пьяные испанцы с ее подругами, те, будь они ненароком свидетелями ее купания,   вряд ли  стали  бы к ней столь требовательны в вопросах этикета.  

Таша тем временем выполоскала белье, разложила его на большом камне, собрала в полосе прибоя пучок водорослей и, вернувшись в воду, принялась  натирать им себя, стараясь избавиться от грязи и пота.       

Изабель, вновь решившая поплавать, презрительно усмехнулась. Только глупая мулатка могла додуматься использовать вместо мочалки прибрежный сор.    Но сразу почувствовала, как у нее с новой силой зачесались и руки, и груди, и особенно спина. А она даже не могла себе позволить  слегка провести по этим местам своими ноготками, Те, будучи едва ли не  самыми длинными на всем острове, могли обломаться.

“Будь проклята эта замарашка!” - негодуя от зависти, подумала благородная француженка и мысленно поклялась, что завтра Таша получит столько розог, на сколько хватит сил у ее госпожи.

Зуд становился все более нестерпимым. Чтобы избавиться от этих мук, благородная француженка, скрепя сердце, решила все же  снизойти  до способа, придуманного ее рабыней.

- Лентяйка! - возмущенно крикнула она, - прежде помоги своей госпоже!

Таша вышла на берег,   запаслась новым пучком и, подойдя к стоявшей по пояс в воде Изабель, принялась, то и дело смачивая водоросли, старательно натирать ей спину, потом, осторожнее - руки и шею.   До этого француженку всегда мыла старая  толстая няня. Ее руки были грубы.   Прикосновения  мулатки  оказались  куда более приятны.   Когда же Таша коснулась роскошных грудей своей госпожи, Изабель и вовсе закрыла от глаза от удовольствия. И чем ниже опускались руки рабыни, тем слаще разливался мед  внизу живота француженки. Когда же мулатка, выбросив на всякий случай водоросли, коснулась пальцами промежности благородной девы, та, закусив губу, стала даже тихо постанывать. Глупая Таша решила, что делает госпоже больно, и постаралась быть еще нежнее, но от этого стоны Изабель только усилились.

Неожиданно рабыня громко вскрикнула и отпрянула от госпожи. Изабель, жаждавшая продолжения, недовольно открыла глаза и… буквально остолбенела.

ххх

В каких-нибудь пяти ярдах от нее, на том самом валуне, где сушилось белье, и рядом с которым были оставлены их платья, сидел, скрестив ноги, незнакомец в белом, расшитом золотыми позументами камзоле и щегольской шляпе. И, о ужас, стыд и позор, внимательно разглядывал обнаженную француженку в подзорную трубу.

Опомнившись,   наконец, Изабель испуганно вскрикнула еще громче, чем Таша, и  опустилась по шейку в воду, для верности прикрыв груди руками. Рабыня последовала примеру госпожи. Благородная дева была бесповоротно опозорена. Наверное, ей следовало бы немедленно, прямо на глазах у этого  щеголя покончить жизнь самоубийством. Чтобы хоть как-то заставить его устыдиться своего  вызывающе неджентльменского поведения. Однако под рукой ничего подходящего, чтобы лишить себя жизни, не было. Утопиться? Но на мелководье и это бы не получилось.  

Прошла, наверное, минута, прежде чем Изабель стала приходить в себя. Незнакомец продолжал сидеть в той же позе, не отрывая от глаз подзорной трубы.   Буря мыслей пронеслась в смятенном сознании юной  дамы. Кто этот изысканный господин? Испанец? Англичанин? Француз? Дворянского ли он рода? Если - да, а судя по платью, тонким чертам лица и осанке - это именно так, то почему ведет себя в присутствии девушки благородного происхождения  столь невоспитанно?   Впрочем, откуда ему знать - кто она?

- Месье, - набралась, наконец, смелости Изабель, - если вы - дворянин, а я смею надеяться, что это именно так, то вы не соблаговолили бы  перестать вести себя по отношению ко мне столь. . . неподобающим человеку благородного происхождения образом, и дали бы мне возможность выйти из воды!

Отставив трубу в сторону, незнакомец изумленно, словно только сейчас заметив  присутствие Изабель,   посмотрел на нее и, сняв шляпу, деликатно прикрыл ей глаза.

- Мадемуазель, - на чистейшем французском ответил он, - я искренне сожалею, что  причинил Вам неудобства деликатного свойства. Но смею уверить Вас, что получилось это совершенно случайно, и приношу Вам свои глубочайшие извинения.

- Сударь, Вы издеваетесь надо мной! - немного осмелела юная де Лефевр.

- Уверяю Вас, сударыня,   Вы - заблуждаетесь, - рассеянно ответил незнакомец, одевая шляпу и вновь поднося к  лицу подзорную трубу.     

- Я требую, чтобы Вы, сударь, немедленно покинули это место! - возмутилась благородная де Лефевр, иначе...

- Что, милая дама, осмелюсь поинтересоваться, иначе?

- О Вашем вызывающе неприличном поведении я сегодня же расскажу губернатору его величества короля Франции!

- Сомневаюсь в этом, сударыня. И,   в свою очередь, прошу Вас потерпеть мое присутствие еще с минуту, - не отрывая подзорной трубы от лица, - спокойно ответил незнакомец.

И почти сразу добавил:

- Не смею, разумеется, что-либо советовать, моя госпожа, но если Вы соблаговолите хоть на мгновение повернуть голову, то Вам многое станет ясно.

Незнакомец не успел договорить. Его прервал отчаянный визг юных купальщиц. Изабель и Таша к своему ужасу заметили, наконец, что в бухту входит корабль, на флагштоке которого  развевается черный флаг с черепом и перекрещенными костями. Пираты! Их нападение даже в  сравнение не могло идти со вторжением испанцев. Каких-никаких, но все же, христиан. На взятых на абордаж судах и в захваченных прибрежных городах морские разбойники не только занимались грабежом, но еще и  вытворяли такое, о чем приличные девушки не смели даже перешептываться на  балах. Мужчины же при одном упоминании о пиратах сжимали рукоятки своих шпаг столь крепко, что белели костяшки пальцев.

Корабль между тем бросил якорь - до берега донесся скрип ржавой цепи, и с его борта начали спускать большую шлюпку. Охваченные смятением купальщицы стремглав выскочили из воды и, как были в чем мать родила - Таша лишь подхватила с песка платья - бросились в сторону спасительных джунглей.                

Незнакомец, усмехнувшись, глянул им вслед и, хотя мысли его в это время были заняты делами куда более важными,   на несколько мгновений задержал восхищенный взгляд на двух улепетывавших со всех ног обнаженных красотках. Трудно сказать, какая из них была соблазнительнее - белая или мулатка.   Та, что с белокурыми кудрями и роскошными грудями - Доминик, устраиваясь недавно на валуне, разумеется, не отказал себе в удовольствии полюбоваться  прелестями юной француженки - вполне могла при других обстоятельствах “потянуть” на даму сердца с перспективой последующего предложения руки и сердца.   Рабыню - ее соблазнительные формы он тоже успел оценить по достоинству -  джентльмен с удовольствием оставил бы при себе для “согревания по вечерам постели”.    

Доминик  вздохнул, сложил подзорную трубу, бросил последний  взгляд на застывший корабль, прикинул расстояние до приближавшейся к берегу шлюпки, и тоже поспешил в сторону джунглей.

ххх

Корабль, появление которого в  укромной бухте так напугало Изабель с Ташей, и привлекло столь пристальное внимание незнакомца в белом камзоле, принадлежал Окороку Джону - самому отчаянному и кровожадному главарю пиратов из всех, бороздивших в те веселые времена просторы Испанских морей. Его корвет “Ле дьяболо” был вооружен тремя дюжинами пушек. На борту находились две сотни храбрецов.  

Окорок выжидал три дня, пока испанцы опустошат на Корнуэле  богатства его серебряных рудников и свезут награбленное на свой галеон “Ля фиеста” - почти неприступную плавучую крепость. Неприступную для всех, кроме головорезов с “Дьяболо”. Но чтобы взять  “Ля фиесту” на абордаж, прежде было необходимо обезвредить возвышавшийся над городом форт. При штурме испанцы нанесли ему значительные разрушения, но уже на следующий день с помощью пленных разобрали завалы и свезли туда часть артиллерии. Десант должен был под покровом ночной темноты захватить форт, а пиратский корабль в это самое время напасть на галеон, большая часть команды которого была на берегу.

Чтобы их не обнаружили раньше времени, флибустьеры выбрали для высадки на берег самую уединенную бухту Корнуэля. Солнце било впередсмотрящему в лицо и он не заметил на берегу ни юных купальщиц, ни мужчину в белом камзоле.

Убедившись, что последний из высадившихся на берег пиратов  скрылся в джунглях, Окорок Джон спустился в свою каюту. Он отсек абордажной саблей горлышко бутылки с ямайским ромом - третьей за это утро, выплеснул ее содержимое в свою утробу, закусил двухфунтовым куском свежевяленой телятины и подтолкнул к постели своего “юнгу” - смазливую  пятнадцатилетнюю кватеронку Кончиту, захваченную  полгода назад при нападении на Эспаньолу.

Пиратские законы запрещали брать в плавание женщин, но Окорок, будучи капитаном не выборным, а захватившим власть на корабле силой, сам устанавливал правила: при дележе добычи забирал себе не три доли, а десять, на совет собирал не всю команду, а лишь своих  помощников и оставлял на борту для плотских утех самых симпатичных пленниц. Однако, чтобы  внешне соблюсти законы берегового братства, приказывал дочерям Евы переодеваться. Свои “юнги” были и у его ближайших подручных, были  и“юнги” трюмные - общие.       

Кватеронка, облизнувшись в предвкушении мужских ласк,   с готовностью стала раздеваться: сняла яловые сапожки, вышитую золотом бархатную жилетку, потом на пол полетели батистовая рубашка с брабантскими кружевами и короткие, до колен, штаны из тончайшей телячьей кожи.   Едва она осталась обнаженной, Окорок плотоядно заурчал: его сводили с ума и крутая попка,   и округлые, чуть тяжеловатые груди “юнги”, и ее темперамент, проснувшийся  еще там, у берегов Эспаньолы.

Джон был  первым и до сих пор единственным мужчиной темпераментной Кончиты. В первую же ночь, затащив испуганную пленницу в свою каюту,    он сорвал с нее платье, повалил на постель и силой лишил  невинности. Кватеронка рыдала от боли и страха. Но когда через несколько дней Кончита поняла, что сопротивляться  главарю пиратов бесполезно и начала свыкаться со своей участью, то  неожиданно для себя открыла: то ужасное, что делает с ней по нескольку раз за ночь, а нередко и днем  предводитель флибустьеров,   вовсе и не так уж ей омерзительно. И начала с нетерпением ждать новых повторений “этого”.

Кончита быстро вошла во вкус бесшабашной пиратской жизни, научилась фехтовать и палить из пистоля, как кошка лазила по вантам, купалась в роскоши и все больше привыкала к своему хозяину, постепенно осваивая женскую науку превращения грозного бандита в послушного телка.

Она переступила через одежды, игриво покачивая бедрами, подошла к столу. Набрала в рот вина и, усевшись на колени своего повелителя, приникла к его губам. Джон, поглаживая прохладную попку девы, принял вино из уст своей возлюбленной и ответил ей пламенным поцелуем… 

ххх

Благородная француженка и ее рабыня добрались до захваченного испанцами города, когда на залив уже спускались сумерки. Поскольку  Изабель во время бегства от пиратов лишилась нижнего белья, теперь

идти ей было несравненно легче. Усиливавшийся бриз то и дело приподнимал подол платья, и приятно охлаждал не только разгоряченные от ходьбы по песку ноги, но и все то, что было выше, и прежде потело под  панталонами.   Француженка с удивлением открыла для себя: это неизвестное прежде ощущение скрытой наготы  было щекочуще острым и волнующе приятным.

Смешанные чувства владели  благородной девицей. Она не переставала возмущаться  наглым незнакомцем, посмевшим буквально в упор любоваться ее обнаженными  прелестями, да еще использовавшим для этого подзорную трубу. Ее щеки вновь и вновь заливал краской стыд, впервые испытанный там, на берегу, когда она, девица благороднейшего происхождения, голышом стояла перед  мужланом в белом камзоле. Еще Изабель совершенно справедливо испытывала возмущение поведением этой дуры Таши, вовремя не заметившей ни появления незнакомца, ни  пиратского корабля.

“Завтра эту дрянь закуют в колодки. На сутки, не меньше,   - решила де Лефевр. - И все-таки, кто этот загадочный мужчина, который, как бы то ни было, там, на берегу,   спас ее? Очевидно, француз, но не из тех, кто постоянно живет на острове. Дворянин, возможно, даже шевалье. Лучше, конечно, если  шевалье. И все-таки, какой он нахал! ”

Изабель, справедливо опасаясь за свою девичью честь, хотела избежать встречи с испанцами, и поэтому решила закоулками пробираться к дому, в котором жили друзья ее отца - чета де Торнье. Их имение окружала живая изгородь. Прежде чем войти во двор, француженка, на всякий случай раздвинув ветки араукарии, осторожно заглянула туда. О боже!    Судя по творившемуся во дворе беспорядку, имение было разграблено. Ни мадам де Торнье, ни ее супруга нигде видно не было.

Зато у крыльца, уперев руки в боки, стояла их смазливая служанка Сиси. Она о чем-то спорила с тремя солдатами в кирасах и шлемах. Вскоре, судя по всему, они договорились.   Испанцы вложили ей в ладонь по  пиастру, которые Сиси мигом спрятала в потайной кармашек  на лифе и, о стыд  и позор, быстро сняла свое платье. Солдаты обступили обнаженную девицу и стали тискать ее выпуклости и поглаживать   вогнутости. А потом все трое как по команде приспустили до колен свои кожаные штаны. Невинная Изабель пораженно отпрянула назад, но под ее ступней предательски затрещала ветка, и она вынуждена была замереть.

А дальше началось такое!   Один из испанцев лег на спину, а Сиси, встав на четвереньки, залезла на него сверху, и насадилась низом своей попы на его торчащее как морковка мужское достоинство. И тот, придерживая ее за бедра, начал с ней делать то, на что благоверной девушке-католичке не то, что смотреть, о чем даже думать было недопустимо. Сиси застонала, но это явно не были стоны от боли. Юная де Лефевр сразу же прикрыла глаза ладонью. Но уже через несколько секунд раздвинула пальцы, разумеется, из соображений безопасности. У Изабель заколотилось,   то ли от возмущения поведением этой девки, то ли от страха, сердце, и она схватила  Ташу за руку, удивительно горячую для прохладного вечера.

Тем временем другой солдат опустился перед распущенной служанкой на колени, и она сделала то,   на что  истой католичке не то что смотреть, о чем даже думать было недопустимо вдвойне: Сиси вначале облизала мужское достоинство  испанца, а потом и вовсе взяла “это” в свой мерзкий рот.   Солдат, в свою очередь,   держа ее за уши,   стал делать с ней столь ужасным способом то же, что и его друг, с пыхтением обладавший служанкой снизу.   Невинная француженка была столь поражена и напугана увиденным, что инстинктивно прижалась к мулатке, и в смятении обняла ее за талию. Рабыня ответила своей госпоже тем же.

А дальше произошло то, что воспитанной девушке не то видеть, о чем даже  думать  было втройне постыдно: последний испанец опустился на колени перед попой Сиси, и всунул свое торчащее вверх мужское достоинство развращенной служанке  в единственное еще остававшееся свободным, но вовсе не предназначенное природой для “этого”  отверстие. Сиси, несмотря на то, что ее рот был занят другим богомерзким делом, взвыла,   причем  опять совсем уж не от боли.   Изабель едва удержалась, чтобы не  закрыть на это ужасающе развратное действо глаза. И только желание узнать, до каких еще глубин падения  может дойти это исчадие ада,   остановило француженку.

Изабель почувствовала, что ее сердце бешено заколотилось. Ей  показалось, что сердце Таши тоже громко бьется. Она подняла свою руку, обнимавшую рабыню за талию, выше и, разумеется, только чтобы проверить свое предположение,   взяла в ладонь упругую грудь мулатки. Та сразу же еще теснее прижалась к своей госпоже, и даже осмелилась повторить движение юной  де Лефевр.   У  Изабель вновь, как тогда, в воде, начала кружиться голова, и почему-то сладко засвербило в паху. . .

Неожиданно в  конце переулка раздался пьяный хор нестройных голосов, певших по испански,   и девушки, не сговариваясь, бросились прочь от  места разврата.

Изабель узнавала и не узнавала город, в котором до этого бывала множество раз. И улицы, и дома были те же. Но вместо изысканных дам и господ, моряков с цветными повязками на головах,   горластых торговок рыбой и креветками, девушек, продававших цветы,   по улицам по двое и по трое бродили пьяные солдаты в кирасах. Из прибрежных таверн вместо романтических звуков лютни раздавались хриплые песни праздновавших победу испанцев, и визги пьяных портовых девок.

Ветер донес запах жарившегося где-то поблизости молочного поросенка на вертеле. Благородную де Лефевр пошатнуло от голода, но в кармане платья  не завалялось и франка. Впрочем, даже если бы у нее и были деньги, она ни за что бы не решилась зайти ни в одну из этих таверн.

Неужели ей придется вновь выбираться за город и опять собирать недозрелые фрукты?   Еще раз подвергать свою нежную плоть такому мучению благородная француженка была уже не в силах. Неожиданно Изабель с ужасом поймала себя на мысли, что за кусок хлеба с паштетом и глоток вина  сама уже готова  оказаться на месте этой порочной Сиси.

- Вот что, Таша, - строго начала она, - ты за эти дни столько раз успела провиниться передо мной, что и сосчитать трудно. Но я милосердна. И вместо трех десятков пар розог ты, когда остров освободят, получишь лишь пять воспитательных ударов. И в колодках просидишь не сутки, а только до утра. Но при условии, что сейчас ты пойдешь в таверну и заработаешь  мне на ужин пару пиастров.

- Но как? - воскликнула мулатка. - За мытье посуды и полов столько

и за неделю не получить!

- Так же, как Сиси! - сурово ответила Изабель, вспомнив мерзкую сцену объятий своей рабыни, c царствие ему небесное, братом Жаном и вновь, как тогда, воспылав гневом.

Таша изумленно вскинула на хозяйку наивные маслины-глаза, наткнулась на ледяной взгляд француженки и, потупя взор, покорно побрела в сторону таверны.

Юная де Лефевр облегченно вздохнула, но буквально через несколько минут вздрогнула от страха, и попыталась спрятаться в тени пальмы: Таша возвращалась, а рядом с ней семенил маленький толстяк.     Впрочем, испуг графской дочери был недолгим.

- Бедная моя госпожа, несчастная девочка!

- Дядюшка Люк! - с облегчением воскликнула в ответ Изабель.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

благородная Изабель случайно оказывается посвященной в тайну пиратского клада, не выдерживает искушения  и совершает поступок отнюдь не благородный, который позднее ввергнет ее в пучину бедствий, словно в наказание за это  становится жертвой предательства, вследствие чего ее девичья стыдливость терпит невиданные для представительницы высшего сословия унижения, как моральные, так и телесные.

ххх

Старина Люк был хлебосольным хозяином таверны, в которой семейство де Лефевр частенько обедало, когда приезжало в город. Люк угощал  гостей изумительно вкусным паштетом из печени индейки и хрустящими круассанами. А специально для юной француженки у него всегда были припасены редкие восточные сладости. Вспомнив все это, Изабель едва не разрыдалась.

Люк, оглядевшись по сторонам, доверительно сообщил девицам, что в таверне им пока лучше не показываться, потому что там уже вторые сутки веселятся  солдаты. Но он сможет спрятать беглянок до утра в чулане, а с рассветом, когда испанцы будут беспробудно спать, отвезет их на свою маленькую ферму в горы. Там они смогут укрываться до возвращения на остров законных властей. Изабель с благодарностью согласилась.

Трактирщик провел девушек черным ходом на второй этаж в крошечный чулан. Принес, заранее извинившись и попеняв на прожорливых испанцев, краюху хлеба и кувшин вина, поставил на стол огарок свечи и предупредил, что на всякий случай запрет их до утра снаружи.  

Изабель огляделась. Едва не половину чулана занимал большой кованый сундук.   Окна не было.   Француженка присела, сделала два больших глотка оказавшегося ужасно кислым вина - прежде Люк потчевал семейство де Лефевр совсем не таким - и вцепилась зубами в краюху.   Когда насытилась, милостиво кивнула на оставшуюся корку и кувшин Таше.   Вообще-то вино рабам пить запрещалось, но благородная девица не могла себе позволить, чтобы эта развратная дрянь умерла от жажды прежде, чем остров вновь перейдет под знамя Бурбонов, и она сможет выбрать себе другую служанку. К тому же пить эту кислятину ей не хотелось.

Свеча догорала. Пора было спать. Изабель улеглась на сундуке.   Таша прикорнула у ее ног на полу.    В чулане, находившемся под раскаленной за день тропическим солнцем черепичной крышей было невыносимо жарко.   Француженка, обливаясь потом, ворочалась с боку на бок, но никак не могла заснуть.

- Таша, раздень меня, - приказала де Лефевр.

Разумеется, благородной девице спать голышом было не менее неприлично, чем  купаться обнаженной. Но в чулане было абсолютно темно, к тому же Изабель не собиралась умирать от жары. Она встала с сундука, и мулатка на ощупь сняла с нее платье, неосторожно задев при этом своими пальцами нежные прелести хозяйки. Изабель вновь легла. По шуршанию ткани она поняла, что рабыня тоже раздевается.

Но уснуть беглянкам так и не было суждено:   тишину утихомирившегося, наконец, городка разорвала пальба мушкетов. Десант, высаженный днем с корабля “Ле дьяболо”, и до темноты скрывавшийся в джунглях, за пять минут  овладел не оказавшим никакого сопротивления фортом. Завидев на скале сигнальный костер, пиратский корабль вошел в бухту и взял на абордаж  галеон.   Пьяные испанцы, захваченные в плен  в крепости и на корабле,   были перебиты.  

Окорок Джон в сопровождении  Кончиты  взошел на борт “Ля фиесты” и провел ревизию  серебра и винных запасов. Последними остался доволен, а вот слитков драгоценного металла было маловато.

“Значит, испанцы еще не все перевезли на корабль, и завтра надо будет перевернуть вверх дном весь город”, - решил он.

А пока позволил своим истосковавшимся по суше и ее прелестям головорезам «малость отдохнуть». И вскоре началось такое, по сравнению с чем бесчинства испанцев стали казаться горожанам невинными шалостями.

ххх

Поднятая на ноги грохотом начавшегося было боя  Изабель в панике подбежала к двери, вспомнила, что дядюшка Люк запер их с той стороны, и в отчаянии уселась на сундук. Что происходит там, снаружи? Вернулись французы? Но как объяснить появление минувшим днем в заливе корабля с черепом и перекрещенными костями на флагштоке, и жуткие вопли с набережной?   Неужели эти негодяи осмелились напасть на город?   Тогда дядюшка Люк вряд ли сможет  ее защитить! Что ждет теперь благородную девушку: позор и бесчестие? Рабство? Смерть?

- Таша, мне страшно, - прошептала  Изабель, которую, несмотря на жару, начала колотить дрожь.

Опустив руку вниз,   француженка потянула рабыню к себе. Мулатка была испугана не  меньше своей госпожи. Быстро встав с пола, она легла рядом с Изабель на сундук и несмело придвинулась к ней. Изабель сразу же обняла Ташу. Девушки, с тревогой вслушиваясь в звуки начавшейся в городе оргии,   все теснее прижимались друг к другу.

ххх

А старина Люк, довольно потирая руки, уже встречал у входа в свое заведение первых гостей. Ушедший на покой пират появился на острове десять лет назад. Он купил таверну и постоялый двор. Зажил добропорядочным горожанином. Доходы получал неплохие, но они ни в какое сравнение не шли с теми деньгами, которые проходили через его руки прежде.   И когда пару дней назад к нему под покровом ночной темноты пришел   посланец от старого друга Окорока, он за хорошее вознаграждение без колебаний согласился помочь флибустьерам - нарисовал и передал  лазутчику карту города и форта.    

Настроение у старины Люка было отличное. Захват галеона и острова прошел удачно,   и теперь он справедливо рассчитывал на пополнение своей мошны. К тому же в его руках были две нежданно-негаданно появившиеся юные  красотки, да еще и  девственницы -  это важное обстоятельство он первым делом выпытал у пришедшей в его таверну мулатки, и теперь старый пират рассчитывал с выгодой продать их.  

Хорошенькие девушки ценились в этих краях едва не на вес золота. Красавица Изабель вполне могла “потянуть” на целую пригоршню  пиастров. Да и  смазливая  мулатка стоила никак не меньше пары дублонов.

Пока служанки выставляли на стол самую лучшую снедь и выдержанный  ямайский ром,   Люк поднялся наверх, тихо подошел к двери чулана, убедился, что  пташки по-прежнему в клетке и, довольно потирая руки,   вернулся к старым друзьям.

ххх

Лежать  в объятиях Таши  было куда спокойнее, чем в одиночестве. Изабель вспомнила, как недавно  в библиотеке отца обнаружила книжку о нравах древних римлян. Картинки были столь непристойны, что она, в страхе оглянувшись по сторонам,   поставила фолиант на место. Но одна иллюстрация успела врезаться ей в память: две обнаженные девушки лежали на постели в обнимку и страстно целовали друг  друга. В светском обществе Корнуэля дамы тоже целовались, но только при встречах и расставаниях,   в щечку и без объятий.  

Тело четырнадцатилетней мулатки было удивительно нежно. Изабель почти  непроизвольно провела пальцами по спине, за которую обнимала рабыню. Потом, чуть отодвинувшись,   положила руку на грудь Таши и вновь, как тогда, в кустах у дома Торнье, поразилась, настолько она была упруга. Сосок рабыни  сразу набух. Француженка не поняла,   почему, и перевела пальцы на другую округлость. И вновь повторилось то же. Изабель почувствовала, что в груди Таши заколотилось, и ощутила удары собственного сердца.

Она вспомнила, как ей было хорошо минувшим днем в воде, когда Таша омывала ее, прикасаясь пальцами к промежности, и неудержимо захотела узнать, что ощущала в те сладкие минуты ее рабыня. Изабель перевела пальцы с груди мулатки на живот, потом - еще ниже, пока не уткнулась в жесткие кудряшки и нежную влажноватую плоть. Войти глубже ей мешали сжатые ноги. Изабель стала настойчивей и Таша, сообразив, чего именно хочет ее госпожа, развела колени в стороны.

Сердце француженки с каждым освоенным сантиметром колотилось все сильнее. Таша начала постанывать, причем явно не от боли. Изабель вовсе не хотела, чтобы она, госпожа, доставляла удовольствие своей рабыне. Француженка с силой сжала влажную плоть, а потом, стараясь сделать больней, вошла пальцем в самую середину и поразилась, как легко это получилось. Мулатка, против ожидания, не взвыла от боли, а застонала еще сильнее. А  рука Изабель как-то сама собой стала повторять это вновь и вновь.

Госпоже  неудержимо захотелось самой испытать  наслаждение, которое она доставляла своей рабыне. Юная де Лефевр перевернулась на спину, тоже раздвинула ноги и, не прекращая столь любопытных исследований, нашла руку Таши и прижала ее к низу своего живота. Мулатка, на удивление быстро для своей тупости сообразив,   что именно хочет Изабель, сначала неуверенно, а потом все энергичней стала повторять ее движения, и вскоре француженка тоже начала постанывать от незнакомого прежде сладостного чувства.    

Лишь темнота знает, к чему могли привести эти пока еще почти невинные девичьи шалости, если бы  со стороны лестницы не послышался шум голосов и топот сапог. Пленницы замерли. К счастью, те, что шли по коридору, остановились, не доходя до чулана. Через мгновение сквозь щели в стене замерцал свет. Встревоженная Изабель бесшумно слезла с сундука и посмотрела в один из этих просветов.

ххх

В соседней комнате за столом, уставленным тарелками с дымящейся  бараниной, зеленью и бутылками рома расположилась вполне приличная компания флибустьеров. Они были известны сотоварищам по кровавому ремеслу как Мастер-На-Все-Руки, Скороход и Семь-Раз-Красив. Зная любовь искателей легкой удачи к добрым шуткам, нетрудно догадаться, что первый был однорук, второй передвигался с помощью костыля, а лицо третьего было до безобразия исполосовано семью шрамами.

- Старина Люк уверял, что стены здесь достаточно толстые, а с той стороны вообще - пустая кладовка. Поэтому мы можем говорить не таясь, - прохрипел  Скороход, разливая ром по глиняным кружкам, - так что слушаем тебя, Красавчик.

Семь-Раз-Красив опрокинул в рот пол пинты огненной жидкости, закусил хорошим  куском мяса и начал рассказ:

- Я - единственный, оставшийся в живых из команды, с которой  Черная Борода захватил  севший на мель у берегов  Мейна галеон с грузом испанского золота. Часть наших ребят погибла при абордаже, а когда мы перевезли добычу на один из островов на юге - старые мореходы называют его островом Попугаев - и надежно все спрятали, Борода по одиночке перерезал остальных. Он думал, что убил и меня, но я, благодарение дьяволу, выжил. Как, прийдя в себя,   выбрался с острова, на другом берегу которого, оказывается, жили людоеды, лучше не вспоминать.

Красавчик плеснул себе еще рома, выпил, задумался.

- А Борода? Не перевез ли он клад в другое место? - спросил Скороход.

- Через неделю Борода набрал новую команду, в которой был лазутчик англичан - лейтенант королевского флота Майнард. Он при первом же удобном случае заколол этого злодея.    А я, как только меня поднял на борт своего корабля Окорок,   составил карту острова сокровищ и условным знаком пометил  место, где был спрятан клад.

Семь-Раз-Красив запустил руку за пазуху, вытащил свернутый в трубку кусок телячьей кожи и разложил его на столе.

Головы  пиратов жадно склонились над картой.

-  Карта как карта: горы, леса, ручьи, - недоуменно произнес Мастер-На-Все-Руки.

- Где же условный знак?   - в тон ему воскликнул Скороход.

-  Он там, - кивнул Красавчик  на  карту и хитро улыбнулся своими шрамами так, что и храбрец бы содрогнулся. - То ли ручей,    то ли скала, а может . . . . Тайну я открою, когда мы доберемся до острова.   Так,   друзья, надежней. Иначе мы перережем друг другу глотки еще до того,   как допьем этот добрый напиток.

Что и говорить, довод для добропорядочных джентльменов удачи был вполне убедителен.

- А зачем тогда мы тебе нужны? - недоверчиво спросил  Мастер-На-Все-Руки.  

- Хотя бы для того, чтобы там, на острове, прежде чем мы доберемся до клада, нас не сожрали  людоеды.

- Дьяволом морским клянусь,   мы этим ублюдкам покажем, где на небе Южный Крест! - рявкнул  Скороход.

- Завтра при дележе добычи получим свои доли, зафрахтуем подходящую посудину, наймем команду - и можно отправляться в плавание, - добавил Красавчик, - а пока - выпьем за удачу!

Пираты вновь сдвинули  кружки и опрокинули в глотки ром.

- А у кого будет храниться карта? - спросил   «умелец».

- Разумеется,   у каждого из нас по очереди, - ответил Красавчик. – На ночь же мы ее будем прятать в укромное место.

С этими словами он взял свиток и засунул его в щель между досками, совсем рядом с притаившейся за перегородкой Изабель.

ххх

Француженка все это время, затаив дыхание, вслушивалась  в рассказ старого флибустьера. При известии о спрятанном где-то на юге Карибского моря кладе ее сердце заколотилось едва ли не сильнее, чем  перед этим в сладких объятиях Таши. Только сейчас она со всей очевидностью осознала, что после разграбления виллы Голубая Орхидея и гибели отца и брата осталась совсем без средств к существованию. Правда, у семьи де Лефевр были родственники во Франции, но Изабель их не знала. Да и денег, чтобы отправиться туда,   у нее не имелось.         

Пираты задули свечу и почти сразу дружно захрапели так, что на крыше задребезжала черепица. Еще никогда  Изабель  не была столь взволнована. Она дотронулась до карты, и пальцы словно сами протащили сквозь щель  небольшой свиток. В ее руках был ключ к огромному богатству! Француженка еще не знала, как доплывет до острова и разгадает тайну пиратской карты,   да и не думала об  этом. Главное - надежно спрятать свиток  и, пока пираты не проснулись,    выбраться отсюда. Скорее бы пришел  добрый дядюшка Люк!

Изабель с нетерпением стала ждать прихода трактирщика. Вскоре ступеньки заскрипели вновь.   Раздался скрежет отодвигаемой щеколды, и на пороге со свечкой в руке появился долгожданный  спаситель. Изабель едва успела стыдливо прикрыться своим платьем.

Люк приложил палец к губам и шепотом объяснил француженке, что город захвачен пиратами, и теперь ее жизнь находится в опасности неизмеримо большей,   чем при власти испанцев. И он даже не знает, как ее вывести отсюда без риска быть захваченной флибустьерами.

Изабель заколотило от страха, едва она представила, как утром пираты, обнаружив пропажу, ворвутся в кладовку.

- Но один вариант, моя госпожа, все же есть, - постарался успокоить ее трактирщик. - Правда,   не совсем обычный.

Он выжидательно посмотрел на француженку.

- Чтобы не попасть в лапы этих разбойников, я готова на все! - заявила мужественная  де Лефевр.

- Сделаем так. Я прикинусь пиратом, а вы будете моими пленницами. Правда, мне придется связать вас. До тех пор, пока мы не выберемся из  города.

- Но кто поверит, что вы - морской разбойник?- засомневалась Изабель.

Люк с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. Он достал из кармана  цветастую бандану и повязал ей голову. Потом вынул из стоявшей в углу кладовки корзины кремниевый пистоль,   заткнул его за пояс, а в довершение всего повесил на перевязь кривую абордажную саблю.

“До чего отважен этот бескорыстный трактирщик”, - благодарно подумала Изабель.

- Итак, моя девочка, вы согласны?

- Да! Но прежде прошу  оставить нас одних, чтобы мы смогли одеться.

- Ах! Разумеется, моя  госпожа, - потупил взор  трактирщик  и, оставив свечку на ящике, удалился за дверь.

Де Лефевр первым делом нетерпеливо развернула карту и в недоумении застыла: на ней, как  и говорил Красавчик, не оказалось ничего особенного: горы, леса, ручьи.

“Ладно, - решила юная графиня, - с этим разберусь потом, а пока надо скорее выбираться отсюда.” 

Она разбудила служанку, и та помогла ей одеться. Затем  девушки распахнули дверь, вновь впуская в чулан дядюшку Люка.

Француженка с готовностью  первая протянула старому пирату свои руки. Трактирщик прочно скрутил ей и Таше запястья пеньковыми веревками, потом привязал их друг к другу, и за свободный конец  повел девушек к лестнице.

ххх

Когда они стали спускаться по ступенькам, дверь комнаты, с другой стороны примыкавшей к той, где храпели  флибустьеры, открылась. Оттуда вышел уже знакомый нам мужчина в белом камзоле. Он осторожно отворил дверь в логово пиратов, осмотрел его, заглянул в чулан, потом  распахнул окно и спрыгнул вниз.    

Шевалье Доминик де Труа - Изабель не ошиблась, незнакомец в белом камзоле действительно был дворянином - принадлежал к знатному, но обедневшему роду из окрестностей  Бордо. Юношей он поступил на королевскую службу, и быстро освоил все премудрости военного ремесла:   пил по трое суток не пьянея, походя обольщал дам и простолюдинок,   и  стрелял без промаха из пистоля в луидор на целых десять шагов. Доминик был вспыльчив, и очертя голову кидался в очередной дуэльный поединок. Как-то у входа в Лувр его  задел напыщенный щеголь. Де Труа, не долго думая, вытащил шпагу  и через пару минут  поразил обидчика в сердце.

Оказалось,   от его руки пал новый фаворит принца крови. Чтобы не провести все отпущенные ему судьбой годы в Бастилии,   Доминик решил бежать в Новый Свет. В Нанте  знание нескольких языков, умение красноречиво болтать на любые темы и холодная жестокость в спорах быстро привели его в компанию себе подобных. Ночью авантюристы захватили в порту  сторожевой бриг, вышли в море и подняли на мачте веселого Роджера.    

Удача сопутствовала новоявленным корсарам, но перевозившиеся  на купеческих судах мешки  сахара,   бочки масла и корзины маиса  были не той добычей, о которой мечтал Доминик. Однажды в таверне на Тортуге он  услышал из пьяных уст старого пирата рассказ о встрече с единственным оставшимся в живых  членом команды Черной Бороды – Красавчиком. Тот, по мнению подвыпившего флибустьера, должен был знать тайну самого знаменитого в те времена клада.

Доминик буквально ”заболел” испанским золотом. Вскоре де Труа выяснил, что Семь-Раз-Красив теперь в команде Окорока Джона, который, как знала вся  Тортуга, готовился к рейду на Корнуэль. Так молодой авантюрист оказался на принадлежавшем французской короне острове.

Доминик  тоже подслушал  рассказ Красавчика. Не найдя карты ни в комнате, где храпели флибустьеры, ни в кладовке, он понял, что  свитком завладели те самые красотки, с  которыми он познакомился днем при весьма пикантных обстоятельствах.   Недоумевая, зачем трактирщику понадобилось связывать девушек, Доминик решил проследить за ними, и при первом удобном случае завладеть картой. Но, к его удивлению, троица не вышла из таверны. Тогда Доминик выпрыгнул в окно, осторожно заглянул внутрь и быстро все понял.

ххх

Дядюшка Люк  привел  своих пленниц в зал таверны. Входная дверь была уже заперта. За столом сидели  подручные Окорока Джона - те, кого заинтересовало предложение трактирщика посмотреть живой товар, к тому же еще и нераспечатанный. Поскольку на всем острове после того, как здесь похозяйничали испанцы, а теперь бесчинствовали флибустьеры, девственниц старше  двенадцати лет не осталось,   да и девственников тоже  - морские бродяги знали толк и в мужской любви,   пираты с нетерпением ждали начала торга.

Люк вывел девушек на середину залы и, поймав изумленный взгляд Изабель, развел руками:

- Да, моя девочка, я сделал для тебя все, что мог.   Но мы принадлежим господу, и теперь о тебе будет заботиться один из этих достойных джентльменов.    Тот, который дороже других оценит твою красоту и...   невинность, - произнеся последнее слово, трактирщик гнусно усмехнулся.

Француженка от услышанного пошатнулась, и едва не потеряла сознание. Она с ужасом вгляделась в охваченные  сладострастием лица морских разбойников. Те мерзко улыбнулись в ответ.

- Люк, мы хотим видеть товар целиком,   - просипел один из пиратов, по прозвищу Гнилой Глаз.

-  Пусть разденутся. Кто знает, может, у них проказа, или под лифы что засунуто! - поддержал своего товарища сидевший рядом верзила - его так и звали Верзила  Гарри.

Гарри был правой рукой Окорока Джона и считался среди пиратов авторитетом.

Согласно кивнув, трактирщик  развязал пленниц.

- Снимайте платья, красотки, да поживее,   - скомандовал Гнилой Глаз.    

Изабель в отчаянии посмотрела на дядюшку Люка, надеясь, что у него все-таки осталась капля сострадания к той, чья семья еще недавно покровительствовала ему.

Трактирщик  лишь развел руками и лицемерно вздохнул.

- Иначе мы сделаем это сами! -  похотливо потирая ладони, с нетерпением добавил Гнилой Глаз.

Благородная де Лефевр вспомнила, что под лифом  она спрятала свиток.   Испугавшись, что пираты  найдут карту острова Попугаев,   она приказала Таше ослабить  шнуровку. Мулатка повиновалась. Француженка спустила платье до пояса и стыдливо прикрыла пышные груди ладонями.

- Твои  рабыни не очень-то послушны! - недовольно произнес Верзила.

Изабель вспыхнула от стыда, спустила платье со своих бедер на пол, постаралась как бы ненароком отодвинуть его ногой в сторону и, безуспешно прикрывая одной рукой груди, а другой, более успешно,    пах,   в отчаянии застыла.

- А ты, чумазая, что медлишь? - просипел Гнилой Глаз.

- Или предпочитаешь, чтобы мы тебя поджарили на вертеле? - поддержал его другой разбойник, лицо которого было изъедено язвами, по прозвищу  Муравьед.

Таша, потупив глаза, последовала примеру своей хозяйки и, едва обнажившись, тоже поспешила прикрыться.

- И руки, мои девочки,   опустите, -  добавил Люк.

Пленницы, сгорая от стыда, повиновались.    

Пираты, разглядывая обнаженных красоток, восхищенно переговаривались между собой, обсуждая их девичьи прелести.

- Твоя цена за пару? - спросил Верзила.

- Любому из вас, друзья, уступлю обеих девственниц почти даром, за двадцать дублонов, - ответил Люк.

Это действительно было не очень дорого, но старый пират понимал, что на острове ему после случившегося оставаться будет нельзя, а на Ямайке лишняя пригоршня золотых  пригодилась бы.

- А ты уверен, что они на самом деле еще невинны?   - недоверчиво спросил Муравьед.

Сердце несчастной Изабель при этих словах едва не вырвалось из груди.

- Как дети! - проникновенно ответил трактирщик и добавил, что если друзья сомневаются в этом, то могут удостовериться в правоте его слов сами. Но при условии, что внесут задаток  и не испортят товар.

- Эй вы, девки, повернитесь к нам попами, расставьте ножки и достаньте пальцами рук пола! - просипел  Гнилой Глаз.

Изабель и Таша, дрожа от страха и стыда, переглянулись. Француженка принялась мысленно читать «спаси и сохрани».

ххх

- И поживее! - поддержал своего товарища Муравьед.

- Послушание - это главное достоинство рабыни, - лицемерно добавил предатель Люк.

Несчастные девушки повиновались, и перед жадными взорами пиратов  предстали две очаровательные попки и два нежных надломанных персика.

Изабель посмотрела между своих ног назад и с ужасом увидела, что Муравьед поднялся с лавки и, сладострастно почесывая себя в паху, двинулся  к ней.

- Я верю тебе,   старина Люк, - заявил Верзила, останавливая своего товарища, - и даю за обеих  двадцать пять дублонов.

- Тридцать! - заявил Муравьед.

- Пятьдесят, - прекращая спор,   ответил Верзила.

Хотя на невольничьем рынке  Ямайки  такие девушки стоили еще дороже, здесь, на Корнуэле, за них кроме Верзилы, да самого Окорока столько заплатить не смог бы никто другой. Деньги в руках у пиратов не задерживались, а дележ захваченного серебра был назначен на завтра.

- По рукам, - довольно потирая ладони, ответил Люк.

Пересчитав золотые монеты, он положил их в карман и протянул Верзиле веревки. Только сейчас, полностью осознав, что она действительно становится рабыней,   француженка забыла заповедь о послушании и, по возможности прикрывая ладонями свои девичьи достоинства,   смело распрямилась.  

Изабель собралась было заявить этим мерзавцам, что она - дочь графа и пираты, если не отпустят ее немедленно,   ответят за то, что захватили ее в плен и издеваются над ней, но несчастную красотку остановили слова лицемерного трактирщика:  

- Поверь, моя девочка, это не худший вариант для тебя и твоей служанки. Гарри достаточно состоятелен, чтобы после первой же ночи не продать вас  другому почтенному джентльмену удачи, или по прибытии на Тортугу не выставить на невольничий рынок.

Изабель, сообразив, что именно имеет в виду под словом “ночь” предатель Люк,   и с кем именно ей придется провести эту “ночь”, рухнула в обморок.   Верзила поймал умоляющий взгляд Таши, которая смотрела на происходившее в таверне по прежнему вниз головой, и милостиво кивнул ей.   Верная мулатка склонилась над хозяйкой, удостоверилась, что та – дышит, и успокоенно положила ее голову на свои колени.

Изабель пришла в себя  через минуту и первое, что она увидела, был направленный на нее гневный взгляд Верзилы.  

- Старина Люк  разве не сказал только что,   как ты должна теперь вести себя? - прорычал пират.

У Изабель вновь душа ушла в пятки.

- Сегодня какой день недели? -  спросил он ее.

-  Пятница, - ответила несчастная пленница.

- Прекрасно, теперь каждая пятница будет  днем твоей порки, - заявил старый пират.

- Всыпь ей пять ударов розгой! - приказал он  Таше.

Верзила вынул из стоявшего в углу ведра хорошо замоченный прут - Люк всегда держал в таверне зеленые побеги бамбука для наказания нерадивых служанок - и протянул его  мулатке.

Пираты  одобрительно зашумели.

Видя, что Таша медлит, Верзила добавил, что если она не будет стараться,   сделает это сам, а его рука - куда тяжелее.

- Встань на четвереньки! - велел он Изабель.

Француженка, дрожа от страха и стыда, повиновалась. Верная мулатка, помня угрозу Верзилы, решила, что будет стараться для блага своей хозяйки изо всех сил. Она размахнулась и  ударила свою госпожу. Та, выгнувшись от боли, вскрикнула. Нежные округлости юной графини украсила багровая полоса, потом вторая, третья... Пышные груди француженки мерно колыхались в такт ударам розги, по ее щекам  ручьем лились слезы, а обступившие обнаженных девушек пираты с удовольствием наблюдали за этим возбуждающе пикантным зрелищем.

Когда наказание было окончено,   Верзила скрутил своим новым рабыням руки, потом привязал их друг к другу и, держа за свободный конец веревки, повел к  двери. Изабель в отчаянии посмотрела на оставшееся на полу платье. Она поняла, что лишилась клада, еще не найдя его, и зарыдала еще громче. За что тут же получила звонкий и болезненный  шлепок  по попе от своего хозяина.

-Тебе, красотка моя, эта одежда больше не понадобится, - пробурчал Верзила, по своему истолковав ее взгляд, - а на будущее запомни, что я всяких там соплей и прочих бабских штучек и на дух  не переношу.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Вороватый шевалье, завладев картой острова Попугаев, втирается в доверие к головорезам Окорока Джона, несчастные пленницы тем временем испытывают новые, еще более позорные унижения и, осознав весь ужас положения, в которое волею злосчастной судьбы они попали,   пытаются приспособиться к обстоятельствам, знакомятся с нравами и бытом пиратского корабля, но неожиданно попадают в переделку куда более серьезную, чем предшествовавшее этому покушение на их девичью честь.

ххх

Изабель сообразила, что Гарри поведет их по городу совершенно обнаженными, и впала в еще большее отчаяние. Впрочем, как вскоре оказалось,   другие встреченные ими на набережной горожанки тоже были все как одна в чем мать родила.

Захватив город, джентльмены удачи первым делом перевешали оставшихся в живых солдат. Поскольку те, когда ловили пиратов, без суда вздергивали их на рее, флибустьеры платили  испанцам тем же.   Потом молодцы Окорока Джона  выгнали из домов еще остававшихся в городе французов обоего пола. У  них отобрали одежду - рабам она была не нужна, к тому же ее можно было с выгодой сбыть следовавшим за корветом на шхунах перекупщикам.   Мужчин связали и заперли до утра в соборе. В ближайшее воскресенье их ждал невольничий рынок, а потом - либо работа на материковых плантациях, либо рубка леса среди малярийных болот Эспаньолы.

Рабский труд на плантациях табака, портовые пиратские таверны либо гаремы Старого Света ждали жен, сестер и дочерей корнуэльцев. Но их в собор не запирали. Несчастных заставили пить ром, а когда те порядком захмелели, вовлекли в начавшуюся на берегу оргию.  

Изабель и Таша с ужасом смотрели на творившийся вокруг кошмар. По всей набережной горели костры. Пираты на вертелах жарили свиней и баранов.   Рекой лились найденные в портовых кабаках и подвалах состоятельных горожан ром и мадера. С окраин то и дело раздавалась беспорядочная пальба, заглушавшая жуткие пиратские песни. А быстро потерявшие стыд пьяные француженки уже начинали обниматься с разбойниками.

Самые смелые из островитянок, как были нагишом, там и сям  пускались в пляс со своими новыми дружками. В одной из этих безумных Изабель пораженно узнала прежде всегда  чопорную мадам де Торнье. Развлекавшийся с ней молодой пират как раз в это время вывел ее из круга танцующих и увлек за собой на прибрежный песок. И та, о стыд и позор,   охотно легла с ним...  

Верзила подвел рабынь к дежурившей на пристани шлюпке, растолкал двух пьяных гребцов и распорядился отвезти пленниц к кораблю и передать боцману, чтобы тот отвел их  в его каюту. День выдался не из легких, и Гарри не прочь был хорошо отдохнуть в компании двух юных красоток. Но прежде следовало закончить  дела на берегу.

Старый пират уже неделю обходился без  женщины. Предыдущего своего “юнгу” - непроходимо тупую, к тому же холодную  негритянку - когда Кончита в соседней каюте кричала по ночам в постели на весь корабль, его дура лишь лениво раздвигала ноги и тупо пускала слюни - он проиграл в кости  и не жалел об этом. Единственное, чего он для себя еще не решил - с какой из своих новых рабынь начать этой ночью обучение “ремеслу”  юнги. И та, и другая девственница были необыкновенно хороши, причем каждая - по своему.  

Продрав заплывшие от пьянства глаза и разглядев обнаженных красоток, гребцы мигом оживились и не преминули отпустить в их адрес пару фривольных шуток типа “ты с какой из них предпочел бы поразвлечься на песочке, с той,   которая справа от тебя, или с той, которая слева от меня?” -  “Ха ха, сразу с обеими!”.

Измученные страхом  и стыдом пленницы испуганно прижались   друг к  другу, что вызвало гомерический смех флибустьеров.

- Видишь, Бревно, они и сами не против, чтобы сразу с обеими! - сквозь смех сказал один  другому, отталкиваясь веслом от берега.

Когда шлюпка причалила к кораблю, пираты передали стоявшим наверху вахтенным распоряжение Верзилы и приказали девушкам подниматься на палубу  по веревочной лестнице. Когда последняя из них, Изабель, вставая ногами на поперечный канат, едва не свалилась вниз, взвизгнув при этом от страха, Бревно не отказал себе в удовольствии поддержать ее в этот критический момент за попку, а затем - и  поощрительно звонко шлепнуть.

ххх

Исполосованный шрамами Семь-Раз-Красив по сравнению с боцманом  был едва ли не Аполлоном. Встретивший на палубе девушек старый морской волк  Ржавый Крюк, редкой души мерзавец, отвечал на корабле за порядок. Он представлял собой затянутый в кожу кусок местами поджаренного, местами паленого, а кое-где уже гниющего мяса. На его обезображенном страшными язвами - следами неведомых тропических болезней лице с трудом угадывались лишь круглые кабаньи глазки.       

Равнодушно осмотрев стыдливо прикрывших свое прелести обнаженных пленниц Верзилы,   Ржавый Крюк подумал про себя, что  Гарри на старости лет совсем тронулся умом.   Боцман взял плошку с жиром, в котором плавал фитиль, подцепил железным крюком,   заменявшим ему кисть левой руки, факел, поджег фитиль и шагнул по лестнице в трюм,   приказав девушкам следовать за ним.

По дороге он, расшвыривая носком сапога то и дело попадавшихся под ноги жирных крыс,   показывал новеньким, где на корабле что находится: где бочки с пресной водой, где кладовка с сухарями, сыром и вяленым мясом, где винный погреб, а где - гальюн - свешивавшаяся над водой на веревках доска в носовой части судна, с которой,   он на секунду задумался, подбирая понятное новеньким слово, “делают по нужде  пи-пи”. Впрочем, до гальюна ни Таше, ни Изабель дойти в эту ночь было не суждено. Едва наступив босыми ступнями на первую крысу,   несчастные пленницы  громко застучали зубами от страха и прямо на ходу, прости их господи, дружно сделали это самое “пи-пи”, неизбежно обдув при этом свои ножки.

Введя девушек в каюту Гарри, Ржавый Крюк поставил на стол плошку с горящим фитилем, предложил им располагаться и, предупредив, чтобы без особой нужды из каюты ночью не выходили, оставил одних.

Несчастные пленницы огляделись. В каюте были заставленный различной снедью и бутылками стол, широкий деревянный топчан с кучей подушек и одеял, да большой кованый сундук под замком. Через небольшой иллюминатор на ночном небосклоне виднелись звезды.

Первой мыслью Изабель было немедленно бежать отсюда, вернуться в таверну и вновь завладеть так неожиданно утраченной картой.   Она выглянула в коридор и тотчас же в ужасе отшатнулась назад, увидев через распахнутую дверь каюты напротив  двух  разговаривавших о чем-то   пьяных флибустьеров.   Мысль о бегстве с корабля пришлось оставить до утра. Да и куда она собиралась бежать?   В захваченный  кровожадными бандитами город? Да еще, к  тому же, будучи  совершенно нагой?

Вспомнив про неприятность, случившуюся в коридоре, француженка приказала Таше  поискать кувшин с водой и таз. К счастью, и то, и другое в каюте нашлось.   Юная графиня с помощью служанки ополоснулась в медной  лохани и милостиво разрешила мулатке тоже  посидеть  в тазу.  

Вскоре дверь отворилась, и в каюту вошел Верзила. Рабыни при виде его испуганно отбежали к стене и прикрылись ладошками. Но пират столь красноречиво глянул на них, что девы сразу опустили руки.

Первым делом Верзила пояснил пленницам, что женщинам на корабле - не место, поэтому отныне они будут одеваться как юнги. Но соответствующую одежду он подберет им завтра, а пока лучше выпить-закусить, да поскорее залезть в постель.

Гарри налил себе полную кружку рома, затем понемногу плеснул  в две другие и приказал своим рабыням «принять для храбрости”. Благородная француженка догадалась, какая именно “храбрость” понадобится ей в постели,   и содрогнулась от ужаса. Понимая, что настает час ее полного  и окончательного бесчестия, она в отчаянии стала  осматривать стол в поиска ножа.

“Лучше лишить себя жизни, чем  быть опозоренной этим огромным кровожадным мужланом”, - твердо решила юная графиня.

Чтобы набраться необходимого для столь героического поступка мужества, Изабель одним глотком выпила ром, и с непривычки едва не задохнулась. Верзила поощрительно хмыкнул и пододвинул ей кувшин, чтобы она смогла запить. Француженка жадно сделала несколько глотков,   и лишь после этого поняла, что в кувшине была вовсе не вода, а  вино. От такой адской смеси у нее едва глаза не вылезли на лоб. Но чтобы  и эта дура Таша испытала  подобное, Изабель мстительно сдержалась в проявлении своих чувств, и с удовольствием наблюдала за тем, как та, последовав примеру госпожи, пьет огненную жидкость,   хватает ртом воздух и потом безуспешно пытается погасить пламя внутри себя  содержимым кувшина.

Гарри милостиво кивнул девушкам на снедь  и жадно вонзил зубы в здоровенный кусок  вяленой телятины. Таша последовала его примеру. Изабель, возмущенная тем, что  рабыня осмелилась начать еду не дождавшись, пока насытится ее госпожа, гневно глянула на свою служанку, но та, будучи уже  порядком захмелевшей, как ни в чем ни бывало продолжала уплетать мясо.

“Умереть и позволить тем самым этой дряни  радоваться жизни в сем вертепе порока, пока мое тело будут терзать в морской пучине акулы? Не бывать этому!” - твердо решила мужественная графская дочь.

К тому же Изабель вовремя вспомнила про  остров Попугаев, добраться до которого она все еще не теряла надежды: благодаря хорошей зрительной памяти она неплохо запомнила карту. А еще   ей после выпитого вдруг очень захотелось есть. И француженка тоже с аппетитом   накинулась на телятину.       

Гарри то и дело подливал себе. Не забывал и своих рабынь. Те, боясь ослушаться своего грозного хозяина, вслед за ним вновь и вновь осушали свои кружки. Вскоре все трое уже порядком набрались.

“С какой же из них все-таки начать,   - продолжал размышлять старый флибустьер, - с пышногрудой француженки или стройной как стебель бамбука  мулатки? Первая, пожалуй, по своим формам все же предпочтительнее, но вторая наверняка будет покладистей”.

Так и не сделав выбор, он, будучи заядлым игроком, решил отдаться на волю провидения, и подбросил вверх золотой дублон. Загадал, что если выпадет курица, то он начнет с француженки, а если круглое лицо короля Филиппа, то  девственности первой лишится мулатка.    

Монета упала ребром и застряла между досками пола.

“Ладно, в постели разберемся,” -  философски решил Верзила и приказал девушкам раздеть его, ободряюще добавив, что  больно бывает только в первый раз,   а после третьего сладострастные дочери Евы обычно сами начинают ходить за стариной Гарри и просить «добавки».

Опытная Таша, присев перед флибустьером на корточки, начала стаскивать с него  правый сапог. Видя, что Изабель медлит, она подняла голову и участливо кивнула ей на сапог левый, как бы говоря, что лучше быть послушной, и не гневать хозяина.   Француженка, хорошо помня недавнее наказание розгами, последовала  ее примеру. Но, будучи уже порядком захмелевшей, дернула за сапог слишком сильно, и в итоге   уселась с ним на пол.

Верзила ободряюще засмеялся и сам скинул жилетку, обнажив непомерно волосатую грудь.

Затем  Таша принялась расстегивать ремень на штанах Гарри. Изабель, уже плохо ориентируясь в происходящем и помня лишь о том, что пока остается шанс выжить, этого огромного и ужасного морского разбойника гневать не стоит, стала неумело помогать мулатке.   Вдвоем они начали было спускать с него кожаные штаны, но почти сразу испуганно  отшатнулись, увидев пружинисто вырвавшееся наружу мужское достоинство своего господина. Раза в два большее, чем у тех худосочных испанцев, которые минувшим вечером предавались разврату с Сиси.

Поняв, что вот “это” огромное совсем скоро, может, уже через несколько мгновений, разорвет нежный  бутон ее невинности, и не представляя, как  “это” огромное сможет войти в столь маленькое по сравнению с ним отверстие, Изабель вновь едва не обдулась от страха.    

Довольный реакцией своих рабынь Верзила жутко захохотал и велел девам встать с колен, добавив, что  человек  он – добрый, и поэтому бояться его не надо. И что вообще лучше с ним дружить, пока он эту дружбу предлагает.

Гарри и на самом деле слыл в своем кругу добряком. За время странствий под Черным Роджером он отправил на тот свет всего каких-нибудь две сотни душ, и то в основном подданных короля всех Испаний, которых достойные джентльмены удачи и за людей-то  не считали.  

- Красотки, - предложил  он, -  поцелуйте меня в знак  нашей дружбы.

Девушки послушно встали с колен и несмело чмокнули его в щетинистые щеки.

Гарри ободряюще ущипнул их за попки. Изабель с ужасом отметила, что эта грубая ласка была ей не так уж и омерзительна. Больше того, она неожиданно для себя начала успокаиваться. Будучи истой католичкой,   юная графиня отнесла это на счет козней дьявола, и на всякий случай мысленно прочитала молитву.

- А теперь возьмите меня за него, - при этих словах Верзила кивнул на свое достоинство, -  на буксир и отведите в постель.

Одно дело - поцеловать морского разбойника, и совсем другое -дотронуться до ужасного “этого”. Пленницы пораженно переглянулись.

“Ни за что и никогда! - твердо решила мужественная графская дочь, - пусть лучше меня распнут на кресте!” 

- Старина Гарри не любит повторять, - зловеще усмехнулся флибустьер, переступая через упавшие на пол штаны.

Таша, потупив глаза, осторожно  положила пальцы на “это”. Изабель, душа которой, несмотря на сильное опьянение, сразу ушла в пятки, мгновенно забыла всю славную трехсотлетнюю историю рода де Лефевр и, покраснев от стыда до ушей, последовала примеру мулатки.

“Это” было упругое и горячее.

ххх

В то самое время Доминик, дождавшись, пока находившиеся в таверне Люка пираты угомонятся, осторожно вышел из своего номера - туда он вернулся  после того, как Верзила увел несчастных дев на берег, и спустился в залу. Наблюдая часом раньше за гнусным торгом, он испытывал противоречивые чувства. Как дворянина,   шевалье терзали угрызения совести из-за того, что он был не в силах освободить двух несчастных пленниц. Будучи  пиратом, француз сожалел, что не может сам принять участие в торге и выкупить этих юных красоток, к тому же, как выяснилось,   еще и девственниц.   Но и то, и другое желание в те минуты не были главными. Больше всего он хотел завладеть ключом к сокровищам Черной Бороды.

Доминик, разумеется, догадался, что карта, вероятнее всего, была спрятана у одной из девиц под платьем. Когда торг был закончен и пираты, насытившись и подхватив смазливых служанок Люка, разбрелись по номерам, трактирщик, прежде чем уйти, бросил оставленную  пленницами одежду  в угол. Платья были столь истрепаны, что годились лишь на половые тряпки.

Теперь шевалье оставалось дождаться подходящего момента, чтобы проверить свое предположение. Найдя свиток, искатель приключений поднялся к себе, запер дверь на щеколду и нетерпеливо развернул карту. С минуту он недоуменно рассматривал рисунок.   Потом перевернул карту, на всякий случай попробовал кожу на зуб, понюхал, задумался.       

Неужели Красавчик блейфовал, и никакого сокровища нет и в помине? Зачем тогда он водит за нос  своих друзей? Нет. Раз этот урод хочет вернуться на остров, значит, сокровища все еще там. И только он знает место, где спрятано испанское золото. А карта нужна ему для того, чтобы не заблудиться в джунглях. Следовательно, слежку за старым флибустьером надо продолжать. А  еще лучше - постараться войти к нему в доверие. Но как?    

Через некоторое время Доминик вновь покинул свой номер. Теперь его было не узнать. Изысканный джентльмен превратился в отпетого головореза: на нем были  цветастый платок-бандана, штаны из некрашеной свиной кожи, холщевая куртка, способная выдержать после вымачивания в соляном растворе удар сабли, и короткие ботфорты. За поясом были заткнуты  пистоль и кривая сабля, из  голенища сапога торчала рукоятка  широкого ножа, равно приспособленного и для разделки туш, и для абордажной схватки либо кабацкой  разборки. С плеча свешивалась кожаная сумка, в которой хранились порох, пули, а под ними – была схоронена завернутая в тряпицу карта.

ххх

Доминик сошел по лестнице вниз, убедился, что зала таверны по- прежнему была пуста, и открыл дверь во внутренний двор. Он знал, что к пиратам с пустыми руками лучше было не заявляться, и решил прихватить в качестве вступительного взноса в общую казну принадлежащего трактирщику бычка - тот своим мычанием мешал авантюристу спать уже две ночи кряду, и теперь шевалье с удовольствием готов был свести с этим неразумным четвероногим счеты.  

Оказалось, в хлеву мерцал свет. Шевалье осторожно приблизился, заглянул в приоткрытые ворота и увидел Люка. Тот, стоя в углу на коленях,   перекладывал из карманов  в  маленький ларец вырученное от продажи двух девственниц золото и  заблаговременно собранное  со своих старых друзей в качестве оплаты за утехи со служанками серебро. Затем воровато оглянулся - Доминик едва успел отступить в темноту - спрятал ларец в  яму, присыпал его землей и забросал это место соломой.  

Шевалье дождался, пока трактирщик, весело напевая, ушел в дом, убедился, что тот погасил в своей комнате свет и осторожно открыл ворота в хлев. На ощупь он раскопал ларец и переложил его содержимое в свою кожаную сумку. Потом привязал на веревку бычка,   вывел его со двора и двинулся в сторону моря. Укоров совести вороватый дворянин не испытывал. Напротив,   его весьма забавляла ситуация, в которой благодаря ему утром неизбежно должен был оказаться не в меру корыстолюбивый трактирщик.

Ноги сами несли искателя приключений  на набережную: туда Гарри увел  двух юных красоток. Доминик поймал себя на мысли, что  вновь хочет  встретиться с ними. К Верзиле он уже начинал испытывать самую настоящую ревность. Ее подогревало сознание того, что свежеиспеченный рабовладелец этой ночью получит то, чего вовсе в силу своего низкого происхождения не заслуживает. И попасть на пиратский корабль теперь ему хотелось вдвойне.   А там, как знать, фортуна  - дама переменчивая, а пути господни  - неисповедимы...

Флибустьеры, которым нередко приходилось во время скитаний по морям существовать впроголодь, при любой возможности старались запасти на берегу как можно больше съестного. Утолив голод, наиболее предусмотрительные из них занялись пополнением запасов провизии. Однако после хозяйничанья испанцев на Корнуэле почти не осталось ни коров,   ни свиней. А то, что пиратам удалось найти, было сожрано во время оргии.

Поэтому вышедшего под утро к одному из костров с бычком на поводу незнакомца, судя по одежде и снаряжению - собрата по ремеслу,   флибустьеры приняли с распростертыми объятьями. Когда же Доминик в качестве своего вступительного взноса в пиратскую  казну выложил из карманов золото Люка - его и вовсе зауважали.

ххх

Таша, в отличие от Изабель, была поражена не столь увиденным, сколь его размерами. Молодой господин, царствие ему небесное Жан, уже не раз, будучи во хмелю, удостаивал служанку своей сестры подобным вниманием. Сам в это время норовил то запустить свои руки ей под юбку, то развязать шнуровку на груди и потискать  упругие девичьи достоинства.

Отведя глаза в сторону,   она стыдливо делала ему то, что он приказывал: сначала руками, а потом, когда тот заставлял ее опускаться на колени, - губами и языком. Жан почти сразу начинал стонать, запускал пальцы в ее курчавые волосы, и вскоре извергался ей в рот солоноватой густой жидкостью, которую ни в коем случае не разрешал выплевывать. Мулатка знала от своих подруг, что подобного внимания удостаивается далеко не каждая из рабынь. Но почему-то вороватые приставания Жана - тот вовсе не хотел, чтобы отец или сестра застали его за столь низменными  утехами - были ей неприятны, и она каждый раз старалась найти повод, чтобы, не доведя “дело” до конца, вырваться из его объятий.   Впрочем, молодой господин на большем пока и не настаивал, предпочитая для серьезных плотских утех  рабынь более опытных.

Лишь однажды,   две недели  назад, ее сердце в присутствии Жана учащенно забилось. Это было в тот злополучный день, когда Изабель застала их в библиотеке за прелюбодеянием.   Жан вошел вскоре после того, когда рабыня встала на скамейку и принялась стирать пыль с книг на верхних полках. Один фолиант упал на пол и раскрылся.   Таша подняла его и случайно обратила внимание на неприличный рисунок. Там были изображены обнаженные Адам и Ева. Она перевернула страницу, потом другую, третью... Рисунки в книге оказались один греховнее другого. Изображенные там почему-то козлоногие мужчины и женщины каких только святотатств не вытворяли! Разглядывая  картинки, мулатка все больше краснела от смущения, но любопытство не позволяло ей закрыть фолиант и вернуть его на место.

Заслышав приближающиеся шаги,   Таша едва успела поставить книгу на полку. Жан приблизился, положил пальцы на ее щиколотки и медленно начал гладить ноги, постепенно поднимая свои ладони вверх, и тем самым одновременно задирая  на ней юбку и обнажая попку – как и положено рабыням, Таша не имела права носить панталоны.   А потом вдруг, взяв одной рукой ее за грудь, а другой - запустив пальцы в курчавый кустик на девичьем холмике,   стал покрывать поцелуями ее нежную округлость. Мулатка знала, что господа не целуют своих рабынь, тем более в такие места, и совершенно растерялась.

Юную деву бросило в жар, ее губы пересохли, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Она то и дело сглатывала слюну, желая ощутить во рту вкус той еще недавно столь противной  солоноватой жидкости, и уже было сама собралась сбросить мешавшее господину Жану платье, как в библиотеку  неожиданно вошла разгневанная Изабель...

Неделю после этого рабыня не присаживалась даже во время еды.

Мулатка понимала, что рано или поздно кто-либо из хозяев сделает с ней “это”, и страха перед неизбежным почти не испытывала. Но, будучи более опытной,   чем ее госпожа, знала по рассказам подруг, что в первый раз “это”  бывает весьма больно, особенно если “он” у него размером больше спелого банана. Упругое достоинство Гарри тянуло не на банан даже, а на спелый кабачок. Таша представила, как сей “овощ” разрывает ее изнутри,   и затрепетала от страха.

ххх

Так счастливо старина Люк не спал с тех самых пор, как обосновался на Корнуэле. Ему снился собственный отель не где-нибудь, а в самом Париже. С большой светлой залой, роскошными номерами, лакеем в ливрее у входа и самим королем в качестве почетного гостя, который дарует ему за изумительно вкусный обед дворянское звание. Но в тот самый момент, когда шпага самодержца должна была прикоснуться к  плечу старого пирата, она вдруг превратилась в окованную железом палку, которая неожиданно ударила трактирщика по голове.

В действительности это был костыль Скорохода. Едва ничего не понимающий Люк открыл глаза, как Мастер-На-Все-Руки расколотил об его голову табуретку, а Красавчик сноровисто затянул на  шее старого пирата веревочную петлю.

- Где карта? - произнес Скороход.

- Какая карта? - не понял Люк.

- Та самая.

- Острова Попугаев, - поддакнул Красавчику Мастер-На-Все-Руки.

Старый пират, в глазах которого итак уже троилось, решил, что он сходит с ума.  

Проснувшись под утро по нужде, Семь-Раз-Красив первым делом глянул, на месте ли кожаный свиток. Каково же было его изумление, когда оказалось, что карта исчезла. Он мигом растолкал товарищей. Втроем они тщательно обыскали комнату и решили, что карта провалилась сквозь щель в  соседнюю кладовку. Действительно, по ту сторону стены  они обнаружили застрявший в досках маленький кусочек кожи, без сомнения, той самой, на которой был нарисован план острова Попугаев. Но самой карты в кладовке уже  не было.

Понадобилось немало времени, прежде чем подвешенный к потолочной перекладине  Люк понял, чего от него добиваются старые друзья. Еще больше -  чтобы убедить их, что карта вовсе не у него, а, вероятно,   у одной из двух проданных Верзиле Гарри девственниц - то ли у француженки, то ли у мулатки, и что поджаривать его за пятки -  лишь понапрасну изводить дрова, которые в последнее время стали весьма дороги.       

Полуживого трактирщика вынули из петли и влили в него пинту рома. Когда тот ожил, все четверо спустились  в таверну, и за бутылкой  обсудили план дальнейших действий. А именно - как  побыстрее выпотрошить не в меру ушлых девственниц. Но прежде надо было избавиться от Верзилы, который мог стать серьезным препятствием в выполнении зловещего плана.

Умелец предлагал оглушить его и выбросить за борт, Скороход склонялся к отравлению толчеными иглами морских ежей, Красавчик  -  к удачной игре в кости.

- В твои, что ли? - саркастически усмехнулся Люк, знавший Гарри не с самой порядочной стороны еще до того, как Семь-Раз-Красив успел появиться в этих краях.

Трактирщик убедил друзей, что лучше всего затаиться и выждать подходящий момент. А пока главное - не привлекать к себе излишнего внимания.   “Ле дьяболо” предстоял  переход к Ямайке, и за это время, по мнению Люка, могло случиться всякое… 

ххх

Благородная Изабель проснулась в объятиях своей рабыни. Осторожно высвободилась, села. Вчера вечером Гарри, с помощью дев едва добравшись до постели, сразу заснул, и честь юной графини осталась нетронутой. Теперь  обнаженный пират храпел рядом с ней, раскинув руки и ноги. А его  огромное мужское естество, о ужас, вздымалось вверх.

Француженка стыдливо потупила взор. Она словно заново пережила все, случившееся с ней вчера, в отчаянии зажмурила глаза и прочитала молитву, втайне надеясь, что страшный сон, наконец, закончится. Не помогло. Изабель по-прежнему находилась в каюте пиратского корабля, совершенно нагая и, прости господи,   в одной постели с ужасным разбойником. Пока он не пробудился, ей предстояло решить: либо выброситься за борт и неминуемо быть съеденной акулами, либо ждать пробуждения Верзилы, и затем  подвергнуться посредством сего ужасающе большого органа - она не сдержалась и на мгновение подняла на “это” глаза - гнусному поруганию, если не мучительной смерти.  

Юная де Лефевр осторожно, чтобы не разбудить своего грозного хозяина, слезла с постели, подошла к столу и выпила для храбрости  вина. Гарри завозился во сне, и его мужское достоинство в такт  движениям тела пружинисто покачнулось. Изабель едва не потеряла от страха сознание. Француженка поняла, что до неотвратимого позора осталось совсем немного времени. Вот-вот пират пробудится и тогда...

Ах! Если бы на его месте оказался тот незнакомец в белом! В этом случае поругание было бы наверняка не столь мучительным. Почему судьба столь жестока к ней, красивой и благородной дворянке в двенадцатом поколении? Чем она прогневала господа? Может тем, что не всегда с должной строгостью наказывала эту дуру Ташу? Например, тогда, когда застала ее за прелюбодеянием с братом, царствие ему небесное, Жаном? Все-таки надо было не ограничиваться тремя дюжинами розог, а заковать ее на неделю в колодки, а потом отдать для плотских утех на плантацию грубым надсмотрщикам!

Изабель допила остававшееся в кружке вино и пришла к выводу, что акулы еще более, чем этот огромный пират, недостойны получить на растерзание ее прекрасное тело. К тому же  острых зубов морских чудищ она боялась куда больше, чем этого торчащего к потолку мужского органа. Вчера она уже прикасалась к нему. Ничего ужасного не произошло. И все-таки, неужели ее девственная плоть способна будет выдержать столь  жуткое насилие: принять в себя “это”?

После второй кружки юная графиня набралась храбрости и вернулась в постель. И Таша, и Гарри по-прежнему  спали.

“Если уж мне суждено вынести сие испытание, -  подумала мужественная де Лефевр, - то лучше, пока этот разбойник не проснулся, самой принять неизбежную плотскую муку”.

И, как когда-то в тринадцатом веке ее славный предок Кретьен де Лефевр, по прозвищу Кретин, будучи окружен неверными, бросился на копья сарацин, так Изабель перекинула ногу через бедро Верзилы  и, шепча молитву, встала над ним на колени, примериваясь к его торчащему мужскому естеству. Решившись, наконец, она взяла “это” в руку,   другой постаралась раскрыть свой бутон невинности, направила одно в другое и  медленно начала опускаться на огромное сатанинское орудие.

“Это” вошло в нее уже на дюйм,   другой… Как ни удивительно, боли пока не было. Зато сам процесс оказался весьма увлекательным. Вдруг француженка в ужасе вскрикнула: руки Гарри остановили  ее и крепко сжали за бедра. Она попыталась вырваться, но безуспешно.

- А ты, белая попка, оказывается, шалунья, - усмехнулся проснувшийся  пират. - Но впредь не забывай, что здесь хозяин решает, когда, кому и что делать.  

Гарри сегодня никуда не спешил, и намеревался как можно на больший срок растянуть удовольствие от лишения невинности двух вовсе недешево обошедшихся ему очаровательных девственниц.    К тому же он вновь терялся в сомнениях, какую из них первой удостоить его мужского внимания.    Поэтому прежде решил немного позабавиться, а заодно выбить из этой дворянки благородную спесь.

- Кажется, вчерашняя порка тебя ничему не научила. Так что, пока не исправишься, будешь получать по пять розог каждое утро,   - заявил он, высвобождая свою плоть.

Верзила велел Изабель слезть с постели, встать на четвереньки  и приказал проснувшейся Таше немедленно выпороть ее. Верная мулатка, помнившая вчерашнюю угрозу, и желая оградить свою хозяйку от излишних мучений, с усердием выполнила приказ пирата. Нежные округлости француженки, еще сохранившие следы предыдущего наказания,     украсились новыми красными полосками.

Мужественная де Лефевр на этот раз вынесла болезненную порку без рыданий и, что было удивительно ей  самой, не так уж и расстроилась.

Вдруг  пиратский корабль вздрогнул, и сразу же раздался оглушительный выстрел. Это пушка на носу  “Ле дьяболо” подала сигнал тревоги.

ххх

Верзила быстро оделся, кинул  своим пленницам ключ от сундука, приказал подобрать из одежды что-нибудь подходящее для юнг,   и вышел из каюты.

Как выяснилось, впередсмотрящий заметил со смотровой площадки грот-мачты на горизонте три больших корабля. Окорок Джон,   узнав об этом, потребовал ускорить сборы на берегу, и решил созвать своих подручных на совет. Главари пиратов   уединились в портовой таверне.  

На судне между тем продолжалась обычная жизнь. “Юнги” изнывали  от скуки, поскольку всю грязную работу за них выполняли полтора десятка чернокожих рабов обоего пола. Африканцы драили палубы, убирали каюты и трюм, готовили на камбузе - обложенной камнями площадке на юте, где над костром всегда дымился котел с вареным мясом, а рядом стояли корзины с овощами и фруктами.

Одевались рабы лишь в короткие передники, что находили весьма удобным те пираты, которым надоедали капризы быстро зазнававшихся от мужского внимания “юнг”. Смазливые негритянки по приказу любого из флибустьеров покорно вставали в укромных местах на четвереньки.     Столь же послушны были и стройные негры, услугами которых по нескольку раз на день пользовался  ненасытный боцман Ржавый Крюк.

По ночам, пресытившись взаимными ласками, флибустьеры и “юнги” любили наблюдать за тем, как в своей деревянной клетке развлекались сами чернокожие. Перед этим детей природы специально напаивали самым поганым, настоенным на ослином навозе ромом, и те при свете факелов устраивали такое, от чего сгорели бы со стыда и Содом, и Гоморра.    

В портах «юнги”, едва вступая на берег,   нередко исчезали в  кабаках, поэтому на сушу пираты их  старались не выпускать. Чтобы  боевые спутницы не слишком скучали, во время стоянок им ежедневно устраивали купание. Для этого на канатах в море спускали запасной парус - защиту от акул, змеев и прочих чудищ, которыми буквально кишели здешние тропические воды. В эту импровизированную лохань девы попадали по веревочной лестнице и часами с наслаждением плескались там.

Купались “юнги” голышом, и поэтому наблюдать за ними разрешалось только впередсмотрящему, и то лишь для того, чтобы вовремя обнаружить появление страшной рыбы-меча, которая не раз уже вспарывала своим страшным оружием  прочную парусину.   Созерцание двух десятков обнаженных дев было весьма занимательным. Поэтому на время стоянок, чтобы не пропустить приближение вражеского корабля,    впередсмотрящими ставили либо стариков, которые к плотским утехам в силу своего почтенного возраста склонности уже не питали, либо тех собратьев по абордажной сабле, которые по известной причине сами были равнодушны к девичьим прелестям. “Юнги” давно уже привыкли к этой неизбежной необходимости, и не обращали на посторонние взоры внимания.

Так было и этим солнечным июльским утром. Пока Окорок Джон и его подручные, безуспешно попытавшись рассмотреть с крыши таверны в подзорные трубы, чьи флаги развеваются на мачтах фрегатов – испанские, британские или французские, держали военный совет, вахтенные флибустьеры спустили с кормы в воду запасной грот, закрепили его концы на бушприте, скинули вниз веревочную лестницу и, скрепя сердца, удалились на камбуз подкрепляться свежей козлятиной.                

Нетерпеливо ожидавшие купания девы,   оглянувшись на стоявшего на мостике старика Москита - тот даже и не думал смотреть в их сторону -  с наслаждением поснимали щегольские мужские наряды: все эти тесные штаны и куртки ни в какое сравнение не шли с привычными всем им широкими платьями из тонкого холста, под которыми большинство нынешних “юнг”, будучи простолюдинками, отродясь ничего не носили.

Первой, как и положено по неписанному уставу, погрузила в море свое роскошное смуглое тело Кончита. Подруга главаря пиратов нырнула ласточкой прямо с бушприта.   За ней с визгом посыпались в прозрачную воду остальные красотки. И в голубой прохладе началось такое! Девы  окатывали друг дружку мириадами брызг, шутя топили одна другую, заныривая, старались под водой ухватить подруг за самые уязвимые места. Если это удавалось,   вслед за отчаянным криком следовала такая же неотвратимая месть.

Эти  шутки были не столь невинны, как могло показаться на первый взгляд. Пресыщенные и утомленные грубыми мужскими ласками девы все чаще обращали внимание на своих подруг, тем более что едва ли не каждая из пленниц  была само совершенство. Прямо здесь, в воде, во время купаний завязывались романы. Едва впередсмотрящий отвлекался, либо ненадолго покидал свой пост, влюбленные девы сливались в объятьях, и невинные прикосновения переходили в ласки куда более откровенные.

Была своя подруга –  смазливая англичанка из Бристоля  Элен - и у Кончиты. Девы плавали наперегонки, весело ныряли, гонялись одна за другой. Настигнув,   старались как можно дольше удержать пойманную в своих объятьях. Та, разумеется, стремилась вырваться на свободу. В этой шутливой борьбе тела их разогревались и нагих купальщиц начинало непреодолимо тянуть друг к другу. Так было и в этот раз.

Скрывшись от взгляда Москита под высоким бортом, девы начали с почесывания одна другой спинок, потом перешли к ласковым поглаживаниям попок, а затем и вовсе дали волю своим шаловливым пальчикам. Впрочем,   энергичная подруга главаря пиратов была куда активнее своей партнерши, и вскоре та, уцепившись за борт, легла животом на воду, широко раздвинула ноги, закрыла от наслаждения глаза и предоставила кватеронке полную свободу действий.

Кончита целовала свою возлюбленную в шоколадного цвета  – вода усиливала солнечные лучи, и во время ежедневных купаний девы успевали неплохо загореть – попку, массировала англичанке напоминавшие лимоны упругие груди, запускала пальцы в курчавую растительность в паху и оттягивала жестковатые волосы так, что Элен вскрикивала от боли. Но боль эта была неотделима от наслаждения, и едва Кончита отводила пальцы, как ее подруга начинала нетерпеливо стонать, и кватеронка повторяла свои жестокие ласки вновь и вновь.

Девы стали близки друг другу совсем недавно. Набожная англичанка была по своему стеснительна, и еще ни разу не разрешила  Кончите большего. Но сегодня – кватеронка  это чувствовала – Элен была, кажется, согласна расширить границы допустимого. Решившись, Кончита  в очередной раз запустила пальцы в жесткие кудряшки в паху своей подруги,   но на сей раз продвинула их дальше – до самых краев нежного бутона. И, о чудо, он начал гостеприимно раскрываться! Кончита осторожно ввела в него сначала один шаловливый пальчик, потом второй, третий…

Элен протяжно застонала. У кватеронки закружилась голова, она вскрикнула от неведомого ей прежде наслаждения даже громче, чем подруга. Не в силах больше сдерживаться, Кончита начала делать англичанке своей рукой то же, что делал с ней по нескольку раз каждую ночь, а нередко – и днем, другим, разумеется, членом тела Окорок Джон. А рядом, у борта, сливались в страстных объятьях  другие девичьи пары.

ххх 

Получасом раньше Изабель и Таша, оставшись, наконец, одни,   с минуту смотрели друг дружке в глаза. Мулатка, не выдержав взгляда француженки, вспыхнула, потупила взор и сама покорно опустилась на четвереньки. Во-первых, пришло время традиционной субботней порки. Во вторых, она должна была принять наказание еще  и за то, что осмелилась дважды высечь свою госпожу. Изабель вспомнила все те невиданные унижения, которые вынесла вчера и сегодня от своей рабыни, взяла самую толстую розгу, с наслаждением размахнулась и... растерянно опустила уже было занесенную для удара руку.

Юная де Лефевр вдруг сообразила, что грозный пират непременно заметит на попке мулатки следы наказания, вовсе им не назначенного, и еще неизвестно, как к этому открытию отнесется. А еще с ужасом поймала себя на мысли, что ей вовсе и не хочется причинять Таше боль. Ее охватило греховное желание опуститься рядом со своей рабыней на колени и поцеловать мулатку в каждую из этих соблазнительных смуглых половинок.

Изабель вспыхнула от стыда, но быстро взяла себя в руки.

- Чего задницу выставила, бесстыжая дура! Лучше бы приготовила мне поесть, - строго сказала она, подходя к столу.

Таша бросилась выполнять приказание: налила своей госпоже вина, положила на тарелку кусок мяса, отрезала кусок лепешки и покорно протянула все это Изабель.

- Так и быть, - сменила гнев на милость  графская дочь, - поешь и сама.

Пленницы мало помалу свыкались со своей новой жизнью, чему способствовало хорошее вино, по мнению Изабель, с виноградников солнечной Эспаньолы. Подкрепившись и утолив жажду, девы ощутили потребность посетить гальюн. Но прежде надо было одеться - со вчерашней ночи они все еще оставались в чем мать родила. Следуя указанию Верзилы, открыли сундук и на мгновение в восхищении застыли.

Чего здесь только не было! Шитые золотом и серебром камзолы и куртки,   украшенные изысканными кружевами белоснежные батистовые и шелковые рубашки, кожаные и бархатные, с золотыми позументами штаны, щегольские сапожки – яловые, крокодиловой кожи, со шпорами и с загнутыми носами, изумительной красоты пояса и даже шляпы с  перьями райских птиц!

Изабель стала подбирать себе подходящую одежду и быстро увлеклась этим любимым всеми дочерьми Евы легкомысленным занятием. Стоя перед венецианского стекла зеркалом, француженка перемеряла с полдюжины рубашек, пять пар штанов, ворох курток. После долгих терзаний и словно бы ненароком бросаемых взглядов на Ташу – как мулатка оценивает тот или иной выбор своей госпожи, Изабель остановилась на изумительно красивой белой рубашке с кружевами по всему вороту и рукавам, но чуть узковатой, что поделаешь, в груди, черного бархата штанах с позументами и красных яловых полусапожках. На голову одела малинового цвета бархатный берет с красивым павлиньим пером. Мулатка восхищенно всплеснула ладонями.

Своей служанке графская дочь милостиво позволила одеть короткие, чуть ниже колен штанишки из толстой свиной кожи и серую холщовую рубашку. Пуговиц на рубашке не было, и мулатка затянула ее полы чуть выше пупка на узел. Волосы подвязала на пиратский манер цветастой банданой. Таша попыталась было примерить и  сапожки, но хозяйка мгновенно ее  одернула – рабыням не пристало ходить обутыми.

Затем девы посетили гальюн. Сидя на раскачивающейся над морем доске и ежесекундно рискуя свалиться в воду прямо в пасть кровожадной акуле, которая нарезала круги внизу, юная де Лефевр поклялась, что пока находится на борту этого корабля, есть вообще больше не будет.

Новоиспеченные юнги поднялись на палубу.   На корме негры под присмотром боцмана драили палубу. Обнаженные по пояс канониры – солнце в этот день жарило немилосердно – обливаясь потом, чистили стволы пушек. Но большая часть пиратов была еще на берегу. Они занимались погрузкой в шлюпки найденного в городе серебра и съестных припасов.

Изабель посмотрела в сторону открытого моря и заметила на горизонте три белых паруса. Ее сердце учащенно забилось.  

«Чьи это корабли? Его величества короля Франции? Неужели освобождение уже близко? Но почему тогда пираты так спокойны? – лихорадочно думала она.   – Может, и те корабли  принадлежат морским разбойникам? »

В действительности подручные Окорока Джона были хладнокровны потому, что вход в бухту надежно прикрывала артиллерия возвышавшегося над городом форта. Одного залпа ядрами было достаточно для того, чтобы пустить на дно любое попытавшееся прорваться к городу судно.

ххх               

Прогуливаясь по палубе, девы дошли до кормы и увидели, как                плещутся в воде их подруги по заточению. Купальщицы  радостно замахали новеньким «юнгам» руками, приглашая их присоединиться.    Изнывавшая от жары француженка, не решаясь среди бела дня обнажиться  на глазах у двух десятков незнакомок,   с черной завистью смотрела, как те резвятся в морской прохладе. Хотя жара  донимала мулатку меньше, чем француженку - ее обнаженные талию и ноги ниже колен охлаждал легкий бриз, и она не отказалась бы от купания. Но рабыня и думать не смела о том, чтобы оставить хозяйку и присоединиться к остальным.

Солнце между тем припекало все сильнее. Рубашка Изабель быстро намокла от пота. Кожа на спине начала зудеть. Вскоре зачесалась и вспотевшая под кожаными штанами нежная  девичья промежность. А спасительная голубая прохлада была совсем рядом!

«Будь что будет», - решила юная графиня и огляделась вокруг.       Пиратов поблизости не было.

- Что стоишь, бесстыжая дура. Раздень меня! – приказала благородная де Лефевр своей служанке.

Таша помогла госпоже снять одежду, сложила ее на палубу и выжидательно посмотрела на Изабель. Та милостиво кивнула, рабыня тоже разоблачилась. Девы спустились по веревочной лестнице за борт – мулатка первая, за ней - француженка,   с наслаждением погрузили свои тела в прохладную воду, огляделись и пораженно замерли. Вокруг  творилось такое!  

Кончита в это самое время ощутила в паху прилив медовой волны, которая расходилась кругами  по всему телу до самых пяток,   и мучительно-сладко содрогнулась. Затрепетала в ее объятьях и Элен. Подобного всепоглощающего наслаждения кватеронка в постели с  Окороком Джоном не испытывала еще ни разу.

Когда подруга главаря пиратов пришла в себя и, смутившись – все-таки подобное случилось с ней впервые -  выпустила  Элен, первое, что она увидела всего на расстоянии протянутой руки, были изумленные глаза невиданной красоты белокурой незнакомки. А второе – сколь роскошны у этой незнакомки груди. И сердце Кончиты мгновенно пронзила слепая стрела Амура.

Изабель, разумеется, сообразила, чем именно занимались в воде их подруги по неволе. Она и сама, о стыд, недавно едва не опустилась до этого, принимая пьянящие ласки своей рабыни.   Но вытворять подобное на виду у двух десятков девиц юная графиня посчитала верхом разврата. Стыдливо потупила глаза и Таша. Впрочем, распущенные «юнги» все же застеснялись незнакомок, разомкнули преступные содомские объятья и продолжили купание.

Возобновились обычные девчоночьи игры – ныряния, догонялки, шутливые единоборства. Мало помалу втянулись в это веселье  и новенькие. И вскоре «юнги» все вместе уже играли в салочки. По установившимся здесь фривольным правилам надо было не просто догнать одну из купальщиц, но и непременно дотронуться до ее попки или груди. Едва «водить» выпало Кончите, как она  сразу устремилась за белокурой незнакомкой. Будучи умелой пловчихой, кватеронка быстро настигла  француженку,   загнала ее под борт, вынудила прижаться спиной к корпусу корабля и пленила, уперевшись  руками в доски справа и слева  от плеч  незнакомки.  

От близости этого очаровательного создания с голубыми глазками, пухлыми губками и приподнявшимися в соленой морской воде напоминавшими спелые груши удивительно белыми грудями у подруги главаря пиратов закружилась голова. Кончита и сама еще не понимала, что происходит с ней. Ее непреодолимо тянуло к незнакомке, хотелось обнять эту очаровашку, впиться своими губами в ее губы, а ладонями ощутить упругость этих роскошных  - таких не было ни у одной из дев, плававших на  «Ле дьяболо» - сисек.    

Изабель, возбужденная неприличной игрой –  увидь ее в этой лохани кто-нибудь из светских дам Корнуэля – юная графиня сразу же утопилась бы от стыда – не сразу поняла, что происходит. Прижавшая ее к борту корабля черноволосая стройная девушка, наверняка полукровка,   была та самая, которую француженка незадолго перед этим застала за неприличным содомским соитием с другой купальщицей. Незнакомка,   не мигая, смотрела ей в глаза  и, тяжело дыша, облизывала почему-то пересохшие, несмотря на то, что  с ее лица еще не стекли капельки воды, вишневые губы. У Изабель  учащенно забилось сердце. Инстинктивно она попыталась вырваться, но черноволосая не выпустила ее.

Кончита дотронулась до кудрей Изабель, провела пальцами по щеке с удивительно нежной кожей, пухлым губкам  и опустила ладонь ниже, на роскошную грудь. Француженка инстинктивно попыталась вырваться, но подруга главаря пиратов удержала ее и, улыбнувшись, повела себя  уже смелее. Одной рукой она обняла Изабель за попку, другую запустила в нежную растительность внизу живота, провела пальцами вниз, на манер расчески, и уверенно взяла юную графиню за девичью честь. Изабель, не будучи приученной к подобному обращению, болезненно вскрикнула.   Кончита сообразила, в чем дело, и стала нежнее, но было уже поздно – неожиданно она взвизгнула от страха и скрылась под водой.

Это верная Таша  заметила, что ее госпожа – в беде, и бросилась ей на выручку. Она нырнула и утянула кватеронку за щиколотки вниз. Кончита едва не захлебнулась. Выплыв на поверхность, Кончита пришла в себя, поняла, что произошло,   и в ярости накинулась на мулатку. Сцепившись в схватке, купальщицы вновь ушли под воду. Кватеронка безуспешно  старалась расцарапать  Таше лицо. Мулатка, отбиваясь,   выкручивала ей руки. И обе, чтобы выплыть на поверхность,   отчаянно болтали в воде ногами.   Кончита первая осталась без запаса воздуха и попыталась высвободиться. Таша заметила, что сопротивление обидчицы ее госпожи ослабло, перехватила инициативу и потянула Кончиту еще глубже вниз. Та захлебнулась и потеряла сознание.

Увидев, что изо рта девы идут пузыри, мулатка поняла, что утопила незнакомку, и перепугалась. Она обняла безжизненное тело и выплыла на поверхность.    Остальные купальщицы бросились ей на помощь. Вскоре Кончита уже лежала на палубе, а столпившиеся вокруг «юнги»  пытались привести ее в чувство. Поскольку  встревоженные девы были по-прежнему обнажены,   здесь собрались и привлеченные пикантным зрелищем все находившиеся в это время на палубе пираты.    

Одна из дев обмахивала кватеронку веером, другая – читала молитву,   третья щекотала  за пятки. Но все было напрасно. Члены утопленницы начинали холодеть.

ххх

Неожиданно в круг устремился мускулистый молодой пират. Не теряя времени он, бесцеремонно раздавая направо и налево шлепки, растолкал купальщиц, уселся на безжизненное тело верхом и припал к губам Кончиты. Пират раздвинул языком зубы девы, набрал в легкие воздуха и с силой вдохнул его в рот утопленницы.   Потом раз, другой, третий. И, о чудо, изо рта Кончиты ударил фонтанчик воды! Она закашлялась и открыла глаза.

Кватеронка пришла в себя. Первое, что она увидела, были внимательные глаза незнакомца – обнаженного по пояс мускулистого молодого человека с точеным лицом. Она поняла, что это – ее спаситель. И сердце любвеобильной подруги главаря пиратов пронзила уже не стрела, а увесистое копье Амура. Ее руки еще помнили пьянящие прикосновения к нежному телу белокурой незнакомки, а разум уже был охвачен мыслями о мужественном красавце - предмете своего нового обожания. Поймав ее восхищенный взгляд, молодой пират покровительственно улыбнулся. Кончита с опозданием сообразила, что ее спаситель сидит на ней, совершенно обнаженной, верхом, вспыхнула от стыда, высвободилась и, подхватив свою одежду, убежала в трюм.

Остальные девы тоже вспомнили, что остаются в присутствии мужчин в чем мать родила, с визгом кинулись к своим нарядам, и под гогот пиратов в панике разбежались по кораблю.

Стеснительная Изабель в сопровождении верной Таши попыталась скрыться от плотоядных взглядов искателей приключений на баке. Но едва она остановилась у бортика, как чуть не упала от пронзившего ее страха в обморок, и с ней случилась та же маленькая, но позорная неприятность, что и минувшей ночью.

ххх 

Едва почтенная троица и примкнувший к ним экстрактирщик поднялись на борт «Ле дьяболо», как лицом к лицу встретились с коварной пленницей.

Изабель, неожиданно столкнувшись с флибустьерами – предатель Люк не преминул зловеще подмигнуть ей, а Умелец зверски заскрежетал зубами – сразу узнала в них тех самых разбойников, у которых она похитила карту, и так перепугалась, что вновь  обдулась от страха.

«Эти злодеи, - поняла графская дочь, - наверняка догадались, кто лишил их карты острова сокровищ. Даже если я скажу им правду, они вряд ли поверят мне, и наверняка будут пытать до тех пор, пока я не отдам богу душу. Все. Я погибла! »

Изабель ощутила, что стоит в теплой лужице, и вспыхнула от стыда. Но почти сразу вновь побелела от ужаса, услышав вкрадчивые слова вероломного Люка:

- Я думаю, моя госпожа, нам есть о чем поговорить?

Его спутники пронзили француженку ненавидящими взглядами. Скороход при этом взялся за висевшую на поясе абордажную саблю, а Умелец вынул из кармана удавку. Графская дочь  сделала шаг назад и оказалась у борта корабля. Она в панике оглянулась. Внизу, прямо под ней, волны разрезали два острых акульих плавника…

ххх

Шевалье, когда это было необходимо, умел становиться своим в доску в любой компании. Так было и на этот раз. Вовремя подставленное плечо под ящик с серебром,   к месту произнесенная грубоватая шутка, выпитая за знакомство с каждым, кто пожелает, кружка рома – и Доминика безоговорочно приняли в береговое братство. Выведав у своих новых приятелей все, что ему нужно было знать об участи двух пленниц и их грозном хозяине Верзиле Джоне, шевалье хотел было уединиться на баке. От размышений о том,   как войти в доверие к четверке кладоискателей его почти сразу отвлекли крики перепуганных купальщиц. Не без основания решив, что в беду попала одна из «его» девиц, Доминик бросился на помощь утопленнице. Но лежащая на палубе без чувств обнаженная красотка была ему не знакома. Он слегка разочаровался и собрался было ретироваться,    но заметил в толпе купальщиц Изабель с Ташей, и счел долгом джентльмена  попытаться привести утопленницу в чувство.  

Когда Кончита пришла в себя и убежала в трюм, Доминик осторожно последовал за «своими» на бак. И сразу стал свидетелем встречи юных дев со старыми морскими разбойниками. Поначалу он собрался немедленно прийти на помощь попавшей в переплет Изабель. Но быстро сообразил, что прежде неплохо бы послушать их разговор.    

ххх

Несмотря на остроту ситуации Доминик усмехнулся. Он уже в третий раз встречался – если считать второй встречей увиденную им сквозь стекло минувшей ночью сцену торга в таверне Люка – с прекрасной  незнакомкой. И все три раза по стечению обстоятельств она представала перед ним в костюме Евы.   Дворянин невольно вновь залюбовался ее нагими прелестями: стройными, покрытыми мурашками от страха ножками, крутой, как корма фрегата, попкой, и особенно – роскошными грушами пышных грудей, которые дева, как и тогда, в песчаной бухте, безуспешно пыталась прикрыть ладошками. И, как тогда, дева была насмерть перепугана. Впрочем, как и тогда на берегу,   и позднее в таверне, наметанный  мужской взгляд шевалье и теперь не мог не отметить  и спутницу белокурой дворянки – очаровательную молоденькую мулаточку.

К разочарованию Доминика, разговора между девой и пиратами не получилось. События развивались стремительно. Мастер-На-Все-Руки приблизился к Изабель и схватил ее за горло. Шевалье опустил руку на эфес шпаги и шагнул вперед.   Боялся ли он в тот момент смерти? Вряд ли. И воспитание, и склад характера диктовали ему спасительное в те жестокие времена правило: сначала действуй, думать будешь потом, если останешься, разумеется, в живых. В уже настроившемся на схватку сознании мелькнула лишь мысль о том, что если все пройдет удачно, эта красотка непременно побывает в его объятьях, как и ее младшая спутница. Что ж. Француз, он и в Испанском море француз.