Солнечный зайчик

Солнечный зайчик.

Глава первая.

Я потрогала лицо. Влажное. Дождь набирал обороты: крытая остановка была бы сейчас к месту, но, что поделать, приходилось мокнуть под дождем. Переминаясь с ноги на ногу, я мучительно всматривалась вдаль сквозь его водяную движущуюся завесу, потирая ладони и глаза. Заскрипели тормоза, и троллейбус принял меня в свое чуть теплое нутро. Я села. Через щель между дверьми безбожно дуло. Ничего, успокоила я себя мысленно. Скоро буду в тепле. Представились горячее кофе, какой-никакой ужин, и шероховатые после десятков стирок простыни. Глянула на часы: уже семь. Троллейбус тронулся, я уставилась в окно, и задумалась.

Вот она - Земля обетованная, Ноев ковчег, последнее пристанище… Сквозь запыленные стекла троллейбуса видны слегка размытые по краям от скорости здания старого города. Остановки. Пункты назначения. Бетонные норы квартир, железные коробки машин - маленькие, но прочные клетки быта, престижа, моды.

Слишком быстро ускользают воспоминания. Я постоянно спрашиваю себя, что я ела позавчера на завтрак, какого цвета глаза были у кондуктора в троллейбусе, сколько людей встретила за вчерашний вечер.

От размышлений меня оторвал высокий, похожий на скрип ржавых петель, голос кондуктора: - Что здесь за проезд, девушка? - я вскинула глаза и запустила руку в карман. Загремела мелочь, и на свет показались несколько рублей и двадцать копеек. Испуганно подняв глаза, я, было, открыла рот, объяснить, что зарплату задерживают. А эти медяки - все, что у меня есть, но женщина схватила меня за шиворот, буркнув: безбилетники - за дверь, и на следующей же остановке выпроводила меня из троллейбуса.

Спотыкнувшись на скользкой от темно-коричневой грязи ступеньке, и получив в лицо новый залп дождя, я вышла на улицу. Зубы принялись выстукивать хаотичный ритм. От холода свело пальцы, безуспешно пытающиеся проникнуть в карман за сигаретой. Затея показалась абсурдной, ибо дождь хлестал неустанно,   и прикурить все равно не вышло бы. Оглянувшись на уезжающий троллейбус, я шмыгнула носом, втянув холодную слизь обратно, и побрела под дождем в сторону дома. Идти примерно остановок восемь. Вновь пощупав мелочь в кармане мокрых уже брюк, в очередной раз, удостоверившись, что ее не прибавилось, я оглянулась.

Стоял ранний сентябрь, и свойственная ему погода: сыро, мокро, промозглый ветер в спину, но еще с душком лета. Каждый шаг по скользкому от грязи асфальту отдавался отчаянным чавканьем, пронзительно холодный ветер задувал за шиворот мерзкие холодные капли. На улице - ни души. Чувствуя  себя призраком, я продолжала брести по дороге. Сняла очки, уже совершенно мокрые от капель, скатывающихся со стекол на подбородок, сунула в промокшую холщовую сумку, и изображение расплылось еще хуже. Машины пролетали, разбрызгивая фейерверки грязи, мимо меня. Темнело. Миновав парк, и повернув налево, я не выдержала, обернулась, и вытянула руку, попытать счастье поймать попутку. Тронула мокрые светлые волосы, зябко поежилась. Дождь немного стих. Подъехала грязная, бывшая раньше красной, машина, водитель опустил стекло.

- Тебе куда? – поинтересовался он, моложавый кареглазый мужчина. Я ответила, что у меня совсем нет денег, а дождь гонит домой.

- Мне до Халитова. - сказала я, шмыгнув.

Мужчина ухмыльнулся, похлопал по сидению, как бы приглашая: садись. Всю дорогу он искоса пялился на меня, пока я не догадалась, что он разглядывает татушку на шее. Всем безумно нравится этот маленький скрипичный ключик с запрятанным в нем знаком Венеры. Доехали быстро. – Удачи, детка! И будь осторожна! – кивнул мужчина, я захлопнула дверь, и машина умчалась вдаль, под отрекошечевающими каплями дождя.

Вечер подкрался незаметно. Лил дождь, нет, стоял стеной, впечатывая в себя - влажно, липко, мерзко за шиворот затекали беспокойные капельки, и неприятно щекотали  лопатки – или царапали - осколки безжалостно разбитой вдребезги стеклянной стены дождя?

Дорогу до дома беспощадно размыло. Более того, размазало, как сливочное мягкое масло по бутерброду липкую грязь по асфальту. Стараясь не поскользнуться, в довершении и без того противного вечера, или тем паче плюхнуться в грязь - куда хуже? - я шла. Куда глаза глядят, куда? Сквозь плотную завесу дождя. Куда же мне идти? Только домой. Если его можно так назвать.

Место, которое служит мне домом, а точнее выражаясь, пристанищем, представляло собой пятиэтажный, конца пятидесятых годов, дом блочного типа, серый и облезлый.

В подъезде было тепло, и пахло мочой.

- Здравствуйте, баба Соня. – буркнула я спускающейся навстречу соседке. Та притормозила, подняла глаза, кивнула приветственно мне, и расплылась в добродушной улыбке.

- Воду отключили, дочка! – тучная румяная бабулька стояла с пустым ведром, и зажатым в сморщенных от старости пальцах цветастым зонтиком..

– Вот я на колонку пошла. А ты, дочка, поди ж промокла вся! Неужто дождь так сильно зарядил? Зонтик надо брать! Запомни впредь! – оглядела меня она, и принялась, покачиваясь от полноты, спускаться дальше. Я зябко поежилась.

– Да, уже полчаса льет, не переставая.

Но она меня уже не слушала, и медленно передвигая ногами – тумбами и виляя тем, что было раньше (возможно, только предполагать) бедрами, спускалась вниз.

В такую погоду собаку - то хозяин из дому не выпустит, а добровольно идти - просто героизм. Еще и с пустым ведром. Я, конечно, не суеверная, но на заметку…

Не очень-то мне везет в жизни. Даже больше скажу – фатально не везет. Хуже просто некуда.

Поднимаясь к себе на последний пятый этаж, недовольно заметила, что по посеревшей уже от пыли стене расползлось размытое желтоватое пятно.

Буквально на днях звонила мымра квартиросдатчица, угрожала выселением, если не оплачу квартплату. А толку то? Воду вот уже отключили. Во всем доме разом. Скоро придет черед электричества.

Ключ тихо и слегка пискляво лязгнул в замочной скважине, я толкнула дверь, и ноздри почуяли привычный запах этой квартиры – тухлая рыба, старые горелые резиновые велосипедные шины, перцовая настойка – еще не обжитая мной квартира пахла прежними жильцами. Легонько ударившись о висящую над головой лампочку, я юркнула внутрь квартиры, навстречу этим ароматам, повернула ключ, спиной прислонилась к двери, и облегченно вздохнула. Как бы то ни было, я наконец-то дома.

Зайдя на кухню, я обнаружила недоеденный бутерброд с маслом, весь засохший и почерствевший хлеб успел покрыться плесенью – в такой-то духоте, и не было меня тут уже давно. Усевшись на облезлый, выкрашенный синей краской табурет, я уставилась на холодильник. Гадать, девственно пуст он, или битком набит, я не стала, так как желудок внутри при одной мысли о еде болезненно екнул и перевернулся, словно скрученное жгутом на отжимание белье, и жалобно запел соловьем. Я потерла руки, привстала, слегка призажмурилась, словно в ожидании чуда, и дернула ручку дверцы холодильника на себя.

Разочарования не было, было удивление: на пожелтевших, словно зубы заядлого курильщика, холодильных полках возлежали малосольные огурцы в трехлитровой банке. Рядом кантовались неизменный пакет майонеза повышенной жирности, две скуксившиеся груши, упаковка крабовых палочек, и смородиновое варение.   Но венцом процессии и виновником моей спонтанной радости оказались три яйца и кусок плесневелого, но вкусного сыра, с палец толщиной. Вот сегодня я наемся!

В раковине пылилась и обрастала пылью немытая посуда. Отскоблив плесень от сыра (именно так, не иначе, ибо плесени на сыре было больше, чем самого сыра), распаковав палочки, и все, мелко покрошив на сковородку, я уж было собиралась разбить над этим всем яйцо, и стать вторым цезарем, как в мои мысли стальным буравчиком принялся вторгаться телефонный звонок.

Больно ударившись большим пальцем босой ноги о дверной косяк, я набычилась, стиснув зубы от боли, поэтому в поднятую трубку гаркнула злобно:  

- Кто это?

На том конце провода неодобрительно и чуть обиженно хмыкнули, и женский голос ответил:

- Это Даша неужели не узнала? Ты как, Рит?

На душе мгновенно потеплело, ладонь взъерошила мокрые, прилипшие к голове волосы. Давно не звонила, подумала я, а вслух сказала:

- Привет! Рада тебя слышать! Чем занимаешься? – вопрос был, конечно же, наиглупейший, но я, опешив от неожиданности, не могла придумать ничего оригинальнее.

- Дела в норме, разгреблась наконец с сессией, все закрыла! – голос улыбнулся.

– Хотела вот позвать тебя погулять! Ты как, занята на этой неделе?

- Нет, я свободна, как.. Птица! Из кухни чуть заметно потянуло горелым, но я не придала этому значения. Настроение горячим ключом било в голову, даже почудилось на мгновение, что опьянела.

- В кино сходим? Премьера нового фильма Тимура Бекмамбетова, это нереальный экшн! – возбужденно начала она.

– Конечно, без вопросов. Только у меня совершенно нет денег, Дашуль… - я осеклась, в ожидании, насупилась. Потрогала карман с мелочью. Настроение мгновенно улетучилось.

- Я заплачу за тебя! – улыбнулся голос на том конце. Из меня как будто выпустили пар – фуф!

- Да, да. Конечно. – чуть дрожащим голосом произнесла я. – В следующий раз я угощаю!

– Значит в среду? – уточнила девушка.

– Да, конечно. Только… – начала, было, я, но она оборвала:

- Ну все, пока! Мне пора бежать! До встречи! – и повесила трубку.

Медленно я опустила трубку к груди, и посмотрела в окно, испещренное водяным узором – дорожки воды стекали близко друг к другу, образуя пелену, сквозь которую едва проникал дрожащий свет уличного фонаря. Сердце бухнуло в пятки. Деньги… все упирается в деньги, черт побери… так надоело быть у кого-то в долгу…

Ноздри пошевелились, и в голове мелькнула ужасная догадка. Что… Вспомнив внезапно о сковороде, стоящей на плите, я кинула трубку на кресло, и, спотыкаясь в темноте, стремительно влетела в кухню. Но спохватилась я слишком поздно. Запах копоти ел глаза. Увиденное мной зрелище было хоть куда: висящее над сковородкой полотенце уже начало заниматься, вскипевшее до невообразимой температуры масло скворчало в разные стороны, забрызгивая жиром линолеумный, под дерево, пол, голубые, в противный желтый цветочек, облезлые, а теперь еще и закопченные над плитой обои, стул... Все накрошенные мною мелко вкусности, которые я собиралась съесть, намертво, до углей, припеклись к сковороде. Как обезумевшая, я рванула к раковине, крутанула кран, и с ужасом поняла, что воды – нет. Дым клубился вокруг полыхающего полотенца, вонь, исходящая от него, была невыносимой. Едва сдерживая тошноту, я на секунду замерла в раздумье.

Глаза округлились. Стараясь сдержать панику, я распахнула холодильник. Так, что у нас тут? Недолго думая, схватила банку с огурцами, отвинтила крышку, и с силой плеснула содержимое на полотенце. Тлеющая ткань противно зашипела, капая на плиту грязно-серыми ошметками гари. По линолеуму расплылось противное, воняющее уксусом пятно. Огурцы раскидало по всей кухне. Но положение я, вроде бы, спасла.

Прислонившись к стене, закатив глаза, я медленно сползла на пол. Пора уносить ноги с этой провонявшей кухни, но встать вовсе не было сил. Мысли спутались в клубок, и лишь одна, живым червем точившая мой мозг, отчаянно заявляла о себе: Достань деньги. Деньги. Деньги.

Здравый смысл канул в небытие. Мокрые волосы начали подсыхать, и торчали в разные стороны, пока я, как огалтелая, носилась по квартире, заглядывая во все шкафы, тумбы, выдвигая и задвигая ящики, копалась в бумагах. В голове была единственная, пугающая мысль: Я воровка. На мгновение мне стало стыдно, и я, как вкопанная, застыла посреди комнаты. Денег тут вряд-ли кто оставил, а вот выглядела я очень глупо. Чувствуя, что от усталости уже подкашиваются ноги, я опустилась на диван. Повертев так и брошенную плашмя трубку, я положила ее на рычаг. Лицо, раскрасневшееся от бега и волнения, отчаянно чесалось в районе щеки, под синяком. Поскребав ее ногтями, я встала, и двинулась в ванную комнату. Кинув взгляд на настенные часы, констатировала, что уже довольно-таки поздно, и наконец-то ощутила невыносимую усталость.

Вечер был испорчен окончательно. Краски заката на потрескавшейся с годами палитре неба были блеклыми, и ледяной мартовский, дующий из полураскрытых створок окна напротив кресла, на котором сидела я, ветер больно, ржавым скальпелем, скользил по сопревшей коже.

Зашла в ванную, уставилась в зеркало, и в недоумении взяла бритву, сверкнувшую предательски  в глаза. Снова тронула кран. Воды не было. Опустила ладони на раковину и заглянула себе в глаза. От угла зеркала по всей его плоскости расползались паутинками маленькие трещины, и отражающиеся грязные куски кафельной плитки, которой были обклеены стены ванной, казались серыми от тусклого света лампочки, в затуманенных усталостью зрачках мелькали ее отблески. Проведя ладонью по сухим уже волосам, я горько усмехнулась, и опустилась на щербатый край ванны. Взглянула на бритву, мысленно рисуя себе такую вот картину: как я беру ее вспотевшей от волнения рукой, откатываю рукав рубашки, оголяя молочно-белую кожу запястья, со, словно начерченными маркером, фиолетовыми и синими взбухшими от напряжения венами, подношу к нему бритву, и резко вспарываю их. Из раны тотчас же хлынет горячая, только мгновение назад бегущая по моим сосудам, толкаемая биением сердца, а теперь уже мертвая и ненужная, алая кровь, и примется капать на пол, словно дождь за окном, с выразительным звуком, эдаким: кап-кап. Потом побелеют и мои губы, и впалые щеки, онемеет рука, и я, может быть, потеряю сознание.

Так реалистично мне все это представилось, что когда я открыла глаза, то не удивилась бы, обнаружив кровь на руке. Но нет, это только привиделось. Я так и сидела минут двадцать на краешке ванны, и буравила взглядом несчастную бритву, размышляя, больно это, на самом деле – умирать? Я не трусиха, мысленно уверила я себя. Улыбнулась, и снова глянула в отражение. Расширенные зрачки, синяки под глазами и легкая испарина на лбу делали меня похожей на психопатку. Боли я не боюсь. Я медленно подняла, было, рукав, и занесла бритву, прикусив губу в ожидании резкой боли, как вспомнила, что у меня есть Леша, а у него есть я. И если я умру, он, наверное, этого не вынесет. Прогнав противные мысли, я положила бритву на место, отерла со лба холодный пот, встала с ванны, и пошла к себе в комнату.

Она была не намного меньше зала, но, скорее, чуть больше ванной комнаты, без окна, оклеена розовыми обоями в мелкий коричневый горошек, приводящий меня при пробуждении по утрам в странный ужас: горошек плыл, и проступали различные образы, от которых потом весь день болела голова, поэтому на стены я старалась не смотреть. От стены до стены располагалась промятая посередине скрипучая железная кровать со сбившимся в комки матрасом; прикроватным столиком, и письменным вкупе, служил старый комод с потрескавшимся лаковым покрытием, которое до крови загонялось под ноготь, если его легонько ковырнуть. Шкафа не было, была лишь высокая вешалка, такая же, как те, что стоят в кафешках, напоминающая напольную лампу, или елку, только украшенную не игрушками, а вешалками с моей немногочисленной одеждой. Пол всегда усыпан разношерстными книгами, от учебников до брошюрок о вреде курения, и свернутыми в шарики чистыми носками; лампочка, опасно висящая на оголенном проводе, безвольно шаталась от шагов соседей сверху; штукатурка крошилась, отставая от потолка, и сыплется прямо на голову.

На комоде, буквально заваленный всяким хламом, как и вся комната, собственно, покоился ноутбук старой модели, и плеер – все мое богатство. Соседствовал с ними маленький, серебряного цвета, потертый будильник, поставленный на семь утра.

Вывернув карманы, и ссыпав на комод вдобавок к остальному хламу свои жалкие медяки, кинув на пол сумку, сняв брюки, рубашку и свитер, и кинув их на вешалку, отчего и она, и вся висящая на ней одежда всегда благополучно сваливается на пол, я разделась. Ударив костяшкой о выключатель, отчего та пронзительно заныла, погасила свет, и буквально упала на кровать. Повозившись немного на кровати, дабы устроится поудобнее, натянула одеяло, чуть ли не до ушей, и, смежив веки, сказала сама себе:

- Спокойной ночи, Маргарита Викторовна.

Погода была похожа на протухший вишневый кисель. В плеере надрывался веселенький поп-панк, и было три часа ночи. Надо бы поспать.

А вообще, что такое сны? Ученые опровергли, выдвинули и вновь опровергли уже более тысяч гипотез, мнений и предположений по этому поводу, но к единогласному выводу так и не пришли. И я решила не углубляться.

Ведь забавная штука! В детстве я была до безобразия образованным, начитанным ребенком! Послушная девочка в очках, с вечной книжкой в руке, полненькая, и совершенно некрасивая – гадкий утенок, что тут можно еще сказать!

А как у нас в красивых сказках – появляется принц на белом коне, и утенок, превратившийся в прекрасную принцессу-лебедь, улетает с ним далеко-далеко…

А у меня  все намного прозаичнее, тем более сказкой мою жизнь назвать вряд ли язык повернется.

Я не верю в карму, но, похоже, мне придется всю жизнь жить перебежками, передышками.

В квартире полный кавардак. В голове – мысли перепутали месторасположение, заняв полки чужих мыслей, которые, в свою очередь, потерялись во всеобщей неразберихе, в итоге – хаос. Сон не приходил уже третий час.

В квартире стояла мертвенная тишина.

Но сон никак не хотел приходить. Интересная штука. Когда совсем одна в пустой комнате, глядишь в потолок и просто боишься. Боишься чего-то не успеть, пропустить, боишься ошибиться, боишься постареть, стать ненужным, умереть. Исчезнуть, как капля дождя под горячим солнцем. И тогда понимаешь: так вот  зачем люди придумали бога, религию, параллельный мир! От страха, изнутри сжигающего страха исчезнуть.

Но, увы. Это закон природы. Все живое в нашем мире рано или поздно вернется в неорганическое состояние. А как же душа, спросите вы? А она есть? В чем вообще можно быть уверенным на все сто процентов в нашей  жизни? Только в том, что происходит на данный момент, Я это Я. Я дышу. И я жива. Пока я жива – смерти нет.

Несколько минут спустя поток моих мыслей перелился в сон.

Глава вторая.

Пробуждение было ужасным. Я с трудом разлепила веки под назойливый писк надрывающегося будильника, который вмешался в мою безмятежность. Черт.

Я устала каждый день делать одно и то же. Это похоже, так похоже на де-жа-вю, но, увы, это реальность. Реальность, которая уже опротивела. Поскользнувшись о старый драный тапок левой ногой, чертыхнувшись, я хотела уже идти чистить зубы, как раздался телефонный звонок. Некое выпадение из стандартной схемы.

- У аппарата.- промямлила я, и потерла глаза кулаками. Свой голос звучал незнакомо, или так казалось со сна – не важно, но на том конце лишь молча сопели в трубку, будто обдумывая, что сказать.

– Алло? – спросила я, начиная приходить в себя. В одних трусах я стояла по центру комнаты, с телефоном в руке, как дура, в шесть утра, и разговаривала с сопящей трубкой! Самолюбию льстило, безусловно.

– Может, ответите? – не выдержала я, в трубке послышалась возня, и через секунду до боли знакомый голос – Наташа – прошептал:

- Доброе утро. Я не сразу услышала, что ты взяла трубку. – устало протянула девушка, зевнула, и продолжила:

- Нам с тобой нужно встретиться и поговорить. Сможешь на этой неделе? – вопросительно дернулся голос Наташи, на что я, не задумываясь, ответила:  

- Да.

– Вот и ладненько. До встречи. Я тебе позвоню. А, еще: мобильный телефон включи. Я до тебя  минут двадцать пыталась дозвониться! – бросила девушка, после чего послышался скрип рычага, и в ухо мне полетели гудки. Таак… не ответа, ни привета – приезжай, и все тут.

Иногда я вспоминаю то время, когда мы были вместе с Наташей, когда она меня будила по утрам горячими поцелуями в мои пропахшие табаком волосы, обнимала, и тихо шептала на ухо: Марго, просыпайся…

Я помню, как мы занимались любовью, и уже точно знаю, что ни с кем не смогу так.

Это походило на мелодию. Мелодию, поначалу тихо струящуюся, с трудом извлекаемую из недр граммпластинки, изначально - робкие подвывания, источаемые скрипкой, или насвистывание скромной флейты. Затем, темп нарастал, к скрипкам присоединялись басовые струнные, духовые, клавишные... И громкость звучания росла пропорционально темпу мелодии. И, в определенный момент, как у Моцарта бывало зачастую: помните? - взрыв, кульминация звука, скрипки вопят, трубы гудят, извергая всеобъемлющее звучание, накрывающее волной...

А затем - резкий спад, но звук уже другой, не как в начале, робкий и несмелый, нет - он насыщен, многолик, но после кульминации - сравним с послевкусием дорогого вина...

Вкус поцелуев. Музыканты говорят, чем нежнее начало поцелуя, тем потом отчетливее ощущается кульминация, и...

И хороший сомелье, в свою очередь, не осушит стакан залпом только потому, что вкус и послевкусие перебьют друг друга, не проявятся в нужном порядке и пропорции - попробуйте послушать классику в режиме быстрой перемотки. Это тоже самое.

Вкус поцелуев...

Она знала в этом толк, она играла на скрипке, и любила хороший алкоголь.

И благодаря ей я совсем потеряла грань между музыкой и сексом, между страстью и искусством. И недаром.

Она часто играла мне, когда мы сидели вдвоем вечером в ее полупустой квартире с выкрашенными в травяной зеленый цвет стенами, завешанными картинами. С кадкой и растущей из нее молоденькой березкой, с большой кроватью посередине комнаты.

За окном, помниться, стоял январь, и стекла, покрытые инеем, сказочно переливались, отражая огоньки свечей, которые она зажигала вместо лампы. Те дни, когда у нее не было вечерней работы, мы проводили у нее.

И она брала скрипку.

Когда ее смычок касался струн, о господи, по моему телу словно кто - то пускал разряд тока - миллиарды маленьких мурашечек разбегались по телу приятным покалыванием.

После того, как мы расстались, мы не стали меньше общаться, но мне все равно было тяжело. Окунувшись с головой в работу, я находила спасение в ней. Рутина засасывала меня медленно, но верно.

С минуту я стояла в раздумье – что же могло произойти. Накатил кусающий желудок зверек по имени голод, тявкающий и просящий удовлетворения, и снова начали слипаться глаза. Отмахнувшись ото сна, как от назойливой мухи, я подалась в сторону кухни.

Стены, голубые в цветочек, так и были заляпаны грязно-бурыми пятнами, плита закоптилась и аж сияла черным, полотенце, брошенное на пол, напоминало скорее тряпку для мытья пола, или того хуже, а на линолеуме сверкали капли рассола вперемешку с золой. Здорово я вчера набедокурила, мелькнуло у меня в голове. Надо бы прибраться. Но прежде, зубы почистить, и в порядок себя привести. Или нет. Прежде поесть!

И тут как ушатом холодной воды окатили. Взгляд упал на часы, висящие на стене кухни: уже девять! На работу пора!

Недолго думая, я развернулась на пятках, и понеслась в спальню. Машинально натянув брюки, ссыпав в карман всю мелочь и запихнув телефон в маленький кошелечек, висящий на поясе ремня, все остальное скинула махом в холщовую сумку. Вроде готово. Накинув первую попавшуюся футболку, какие в изобилии валялись, упавшие с вешалки на полу, и куртку, снова протерла глаза. После чего заскочила в ванную, и с зубной щеткой в зубах еще минут пять проторчала там: удостоверившись, что, вроде бы, все чисто, сплюнула в раковину, провела по волосам расческой с половиной сломанных зубчиков, споткнулась о какое-то ведро. В коридоре схватила сумку, сунула ноги в мокрые со вчерашнего дня кеды (забыла сушить поставить, дебилка!) и, щелкнув выключателем, выбежала из квартиры в подъезд. Побежала на остановку уже галопом, с мыслью о том, что, как говорят, утренние пробежки полезны для здоровья. Мокрые кеды пропитали влагой сухие носки, и чувствовала от этого я себя слегка дискомфортно.

Прибыв на остановку, я поняла, что в карманах у меня пусто, и ехать придется снова на моторе. Пошарив в карманах, я поняла еще и то, что мой любимый плеер остался дома. А черт с ним, переживу часок-другой без музыки! На улице стоял дубак, да и к тому же ночная темнота еще не развеялась солнечным светом, поэтому у машин ярко светили фары.

В кромешной темноте на автостраде машину выдавали только светящиеся неоном фары, а меня - горящий уголек сигареты. Сизый дымок летел в синее небо, и лучи солнца, еле пробивающиеся через махровые тучи, зайчиками играли в очках прохожего. Холодно.

По дороге к остановке я стрельнула сигарету, сберегла, заткнув ее за ухо, а сейчас достала из кармана синюю копеечную зажигалку – шикарную новенькую Zippa я променяла на бутылку пива в свое время – прикурила сигарету, и выпустила размашистыми колечками в небо сизый дымок. Вытянула правую руку и принялась считать до шестидесяти. Движение довольно оживленное, поэтому хоть одна из ста машин, проезжающих за минуту мимо меня, остановится, услужливо распахнув мне дверцу, а добрый мужик довезет до работы за-поболтать. Оголив запястье, и не найдя часов, я огорчилась, но лишь на секунду. Что ж, буду вне времени! Пропустив пару-тройку машин с мужиками корыстными, я наконец-то поймала нормального, веселого и небритого парня, который на мою просьбу лишь улыбнулся:

– Подвезу, садись. Почему бы не подвезти симпатичную девушку?

Симпатичную? Девушку? О да…

В офисе было, как всегда, полно народу – копошились, текли по коридорам людские потоки, по ступеням лестниц топали сотни ног, звучали сотни голосов, и на миг мне показалось, что даже стены, и те говорили, дышали и топали. И ни у кого никогда нет времени. Ассоциация с песком самая подходящая. Как составить план, что бы все успеть? Как пропланировать день и втиснуться в отведенное время? Зарисовки, заготовки - и опять опоздал троллейбус, задержалась очередь в магазине. И стоишь, оправдываешься, почему опоздала, не сделала, не пришла, не позвонила. Не смогла.

Зарплату зато дали. Хоть один плюс этого дня.

И еще один звонок Даши.

- Вероник, привет, ну как, идем сегодня в кино?

- Идем! - ответила я.

После кино мы заехали в клуб, и по старой холостяцкой традиции напились вусмерть.

- Я так никого себе и не нашла. Уже полгода, как эта сучка ушла, а я все одна. Рожей не вышла, что ли? - сетовала пьяная уже Дашка. Так, этому столику больше не наливать...

- А я никого и не собираюсь искать себе. Я все еще ее люблю. - констатировала я, и опрокинула в себя последнюю рюмку.

Пора идти блевать, реветь... Но я не буду. Завтра на работу.

- Поехали домой, Дашок! Хватит нюни распускать! Мы выше этого! - без всякой уверенности в голосе заявила я. Может, хоть она поверит.

- Поехали, Марго! К черту этих баб!

Глава третья.

Бессонная ночь наутро громко заявила о себе: тело ломило, голова раскалывалась, словно была арбузом, а не частью тела. Мысли в странном беспорядке кружили по черепной коробке, изображая, по-видимому, летчика - истребителя. Вообще, утро было не из лучших в моей жизни.

Будильник вопил изо всех сил, так что мне ничего не оставалось делать, кроме как вырубить его. Короче, доброе утро, Марго!

Ну и развезло дороги! Сентябрь подходил к концу, а если быть точным, наступил его последний день - 31 число. А на дворе как будто стоял январь. Поздняя осень, холодная. Зябко поежившись, я чуть было не пропустила возникшую ниоткуда призамерзшую, с черной водой, лужу перед подъездом, но удачно миновав ее, направилась в сторону остановки.

Заглянув в киоск, я с огорчением обнаружила, что любимого Marlboro в наличии нет, плюнула, и направилась в сторону остановки.

В первых неделях октября вроде бы становилось теплее, но это быстро прекратилось. Я сначала одела, потом сняла кеды, и уже ближе к середине октября принялась судорожно бегать по магазинам в поисках, допустим, валенок! Да, а почему бы и нет?

Дождь стал редким гостем у нас, но ветер услужливо гладил дорожки, словно усердный асфальтоукладчик, благодаря чему корка ледяного наста превращала асфальт в каток: с сентября не опавшие местами листья промерзли и побелели на деревьях.

Крепко выругавшись, в очередной раз приземлившись на пятую точку при падении, по пути в магазин, я призадумалась о гравитации, потом о работе, куда я, собственно, направлялась.

Утро этого дня выдалось солнечным и на редкость теплым для крепчающих нощно морозов. Вроде день как день, небо голубое, птички надрываются... Слово Счастье здесь, вроде, не особо подходящее. Скорее, одиночество, но одиночество не в тягость. Я уже почти смирилась с данным положением вещей. Пробки - уже привычное дело. Что ж поделать!

Интересно, как это - полностью выпасть из окружающей действительности? Позабыть и отбросить все, чем жила раньше, и начать с чистого листа?

На работу я опять опоздала. А винить некого. Это просто зыбучие пески времени, тисками вцепившийся в меня. В нас. Во всех людей. Это не зависимость - это неизбежность.

В коридоре по дороге в буфет меня поймала Катя, дернув за рукав, развернула меня к себе, потрепала по плечу, и звонко чмокнула.

-Дорогая, wake up! – хохотнула она, заметив мое сонное и недовольное миром выражение лица, и тут же стала наигранно серьезной. Имеет же она свойство появляться, как из-под земли, чертова колдунья!

– Я тебя уже час ищу, что бы сообщить, что сегодня планируется корпоратив! А ты ведь знаешь, время – деньги! А до тебя еще и не достучатся, где твой мобильник?– тарахтя без перебоя, как новый автомобильный двигатель, принялась она качать информацию в мой мозг. Брр. Я в ответ промычала нечто невразумительное, и поспешно отвернулась. После чего помялась, вяло шлепнула ее по плечу в ответ, натянула улыбку, и ответила, что с глазом все в порядке, и направилась в сторону своего кабинета. Девушка сразу просияла, догнала меня, стиснула мне плечо, и, пританцовывая, нараспев начала:

- Сегодня будет пива море, сегодня будет пива море!.. Эй, а ты что, не рада?!   – досадливо произнесла она, почувствовав, что я никак не отреагировала. И тут на меня накатило сразу все: я развернулась, и с горечью послала ее на три буквы.

- Что с тобой? – шокировано произнесла девушка, и подошла ближе. Мне стало внезапно очень стыдно: наши дружеские отношения итак далеко выходили за рамки корпоративной этики, а тут я еще и матерюсь. Нет уж, ничего я ей не расскажу.

- У меня кошка умерла. – соврала я, моментально поежившись и схватившись за виски, сама внутри удивляясь, за что это я убила несуществующую кошку.  

Катя понимающе кивнула, я тут же сообразила, что она в курсе, что кошек я терпеть не выношу, и растянула губы в тупой улыбке. Эх, повезло мне с ней – ничем человека не обидишь. Ее послали, пусть с горяча, но де факто, а она интересуется, что произошло.

- Ну да, кошка, конечно... Ритуля, нервные клетки не восстанавливаются. – улыбнулась она, решив, наверное, что у меня просто – напросто критические дни, и бешусь я поэтому, как собака. Или я снова перебрала с антидепрессантами, и они обернулись против меня.

«А может, и не было ничего». Первая любовь, первая ошибка, первое расставание. Найти в себе силы все это перебороть. Найти бы… уже третий месяц.

Самобичевание – не выход, говорил один мой хороший знакомый. А что же выход? Что? Не в окно же выходить теперь.

- Так что с тобой? Ты меня просто так бы никуда не послала, я тебя знаю. Это крик о помощи? – вдруг серьезно спросила она. Я повернулась, открыла, было, рот, что бы опять послать чью-нибудь мать куда подальше предисловия ради, но слова застряли в горле. Нет уж, хватит. Катя удивленно глянула на меня, коснулась плеча, и я опомнилась,   мысленно собралась, и выпалила первое, что пришло на ум:

- Пойдем в буфет сходим, Кать. Я жрать хочу. – сказала я, и поморщилась. Катя отреагировала как всегда странно: с секунду подумала, потом растянула губы в улыбке, и, не говоря ни слова, потащила меня к себе в кабинет, уничтожать припасенные пирожные.

Как хорошо иметь такого друга, как она! Особенно в таком рафинированном месте, как этот офисный центр.

И было здорово, что она больше не заикалась о моем срыве. Понимающая девушка.

Во второй половине дня был запланирован корпоратив. Ненавидела я всей душой такие мероприятия – сначала все твои коллеги напьются, наедятся, потом разобьются по парочкам, разъедутся трахатся, а на следующий день весь офис будет гудеть сплетнями.

- Обувь! - орала Полина, и смотрела на Женины сапоги. А я смотрела на их ноги. В совершенно одинаковых сапогах. Ох.

Прелесть ширпотреба заключается в том, что в девяти случаях из десяти в любой группе людей непременно окажется хотя бы одна вещь на двоих. Ну совершенно ничем не выделишься, да и зачем – офис, дом, семья, у всех одно и то же в голове, на тарелке, на теле… разве что ориентация, но об этом никто не знает - имею ведь я право на личную жизнь!

Около кассы разразилась настоящая битва за места - каждый хотел сидеть ближе к центру экрана, к попкорну, ну и что там еще. Наконец-то приобретя билеты, и рассевшись по местам, все уставились в экран. Вова, пиарщик и несусветно любопытный человечище, сидел между мной и Катей, и шумно чавкал поп-корном.

- Ты чего такая унылая, Ритка? - чавкая, спросил Вова. Блин, даже в кино покоя нет! Сначала Катя, теперь он. Всем не терпится послушать подробности чужой личной жизни, и даже не из-за сочувствия, нет, просто из любопытства или ради распускания новых слухов, от скуки.

- Нет, мне просто скучно. Скучно!

- Ну, так мы вроде развлекаемся? – спросил он, и кивнул на ведро. – Хватай попкорн, пока есть! И не кисни, а не то расцелую! Позабуду вот, что у меня Полина есть, и все, держись, Марго! Согрею теплом своих…

Отхватив подзатыльник от Полины, парень примолк. Прыснув в ладошку, я все-таки взяла горсть поп-корна, в который раз пересилила свою тягу написать смс Наташе, и вперилась взглядом в экран. Кто-то нес несусветную чушь, кто-то целовался, кто-то дрался на пустом месте, истекая после томатным соком, в общем, киношная жизнь текла своим ходом, услужливо приглашая нас почувствовать себя богами, и последить за ней, что все с интересом и делали. И я, собственно, тоже.

Кино закончилось, но оказалось на редкость отвратное. Но, похоже, так считала только я. А мне было просто-напросто скучно, и какая-то внезапная грусть, что ли, обуяла?

Этот дурацкий корпоратив не входил в мои планы – но я досидела в кафе, которое наш офис забронировал для коллектива, до победного, пропустив за все время тусовки лишь пару бокалов мартини. Наблюдать за коллегами было довольно-таки потешно, что отвлекало от грустных мыслей. Уже близился рассвет, и количество людей сокращалось в геометрической прогрессии – словно следуя моим прогнозам, они почковались в парочки, и радостно сваливали.

Интересно, чем занята Наташа? Наверное, еще спит. Хотя, она просыпается в шесть, следовательно, сейчас с минуты на минуту проснется.   Тем более, она хотела поговорить, значит, если я загляну к ней, это ничего, нормально.

Посидев так, пять минут, подумав, я решила заглянуть к ней. Расцеловавшись с уже порядочно пьяными остатками коллег, я вышла из кафе навстречу прохладному мартовскому утру. Оценив свое территориальное местоположение, я пришла к выводу, что до дома, где жила Наташа, отсюда можно добраться пешком, благо погода позволяет – утро выдалось на редкость теплое. Миновав две остановки, я нырнула во дворы. Старая кирпичная восемнадцатиэтажка напоминала с виду детский пенал советских времен: практично, бюджетно, и на века. Красно – белые бетонные панели, из которых она была построена, были вдоль и поперек испещрены трещинами. В желанном окне на семнадцатом этаже чуть зиждился тоненький бледный лучик настольного торшера - она дома, и уже не спит. Значит, часов шесть утра есть. Проскользнув мимо домофона, я нырнула в подъезд. Лифт огорчил прожженным глазом кнопки вызова оного, поэтому я была вынуждена подниматься пешком.

Разношерстые двери мелькали с каждым этажом все медленнее, все интенсивнее я отплевывалась на каждой лестничной площадке, поднимая голову, и пытаясь прочитать номер этажа, параллельно охватывая взглядом стены, густо исписанные граффити и матными ругательствами. На семнадцатом этаже я оказалась уже без сил, с пересохшим горлом, зато в копилку моего лексикона прикатилось еще несколько свеженьких ругательства.

Дверь, темно-бежевая. псевдодеревяная (обшитый вагонкой металлический лист), с глумливым номерком 69 не была заперта изнутри на цепочку - значит, кого-то ждет. Меня, наверное! Но ничего, ключ она мне как оставила, запаску, на всякий случай, так и не забрала.

Извлекая ключи из кармана, я больше всего на свете боялась, что опять застану то, что застала три месяца назад.

Тогда я точно так же пришла к ней, с утра, без звонка и предупреждения. Я думала, вот сделаю ей сюрприз с утра. Открыв дверь, я  услышала шелест простыней за дверью, исходивший из квартиры. Похоже, еще спит, решила я. Сняла в коридоре обувь, не включая свет, и тихонечко, совсем бесшумно, на носочках, прошла в кухню. Налила себе стакан воды, села на мягкий табурет, опять-таки бесшумно осушила его и воззрилась на настенные часы. Дрыгающаяся стрелка отсчитывала секунды, и мешала сфокусироваться на минутной и часовой. Так-так-так… Эм, уже натикало полшестого утра. Неслабо!

Дизайн кухни Наташиной квартиры всегда казался мне слишком простым, но уютным: стены, мебель  и напольная плитка пастельных тонов, кремовые занавески с часами, и прозрачная однотонная посуда. Все выдержанно и стильно. Никаких противных цветочков, букашек и тому подобного маразма типа магнитиков на холодильнике отыскать здесь было невозможно. Талант, что ж, подвела итог я, и было встала уже с табурета, как вдруг услышала из-за двери спальни протяжный стон, но не боли или отчаяния, а стон наслаждения, стон оргазма. И каково было мое удивление, когда следом за ним раздался еще один стон, но уже в исполнении другого человека. Мелкими, семенящими шагами я подбиралась к двери, и уже коснулась ее кончиками пальцев, как сердце припустило и забухало в груди – по ребрам, с ужасной скоростью, в душе начал собираться по крупицам давящий ужас. Я толкнула дверь, и меня словно разом оглушило – ревность, ярость, обида и душераздирающий ужас, словно назревший, гадкий чирей, лопнули во мне, и за мгновение окутали все тело, побежали по венам, и ударили прямо в сердце остро наточенной стрелой. То, что я увидела, никак не хотело укладываться в мой мозг. И не уложилось бы, вероятно, не увидь я это сама своими глазами.

Я раньше не пробовала вкуса измены, а тогда поняла, каков он: вкус и запах двух разгоряченных тел, запах пота и спермы. Хитросплетение рук, ног, и бешенные, испуганные раскрасневшиеся лица, и недоумевающие взгляды, и разрывающие по швам тишину слабые, но ежесекундно усиливающиеся стоны двух людей, которых словно отбросило от меня, накрыло волной оргазма, которые за несколько секунд стали мне чужими.   Они меня заметили, и их хватка друг в друга ослабела: сквозь пелену уже зародившейся паузы просочился характерные «чмок» - член Игоря выскользнул из Наташи, и две пары горящих в полутьме глаз повернулось ко мне.

Они смотрели на меня, а я – на них; так продолжалось секунды три, а потом она испуганно выдохнула:

- Марго… Я не виновата! Он меня совратил. Он. Он… - и вдруг изошла истерическим булькающим смехом, скорее даже рыданием, и посмотрела на меня. Сквозь плотно задернутые занавески уже просачивались первые несмелые лучи солнца, и зайчиками дрожали в ее расширенных зрачках. Она была жутко перепугана.

- Ты… С ним… Ты спишь с ним? Что ты наделала? – закричала я, и в бессильной злобе стиснула кулаки. Больше слов не было. Сползла на пол по стене, и, даже не пытаясь уже подняться, заплакала: беззвучно, только слезы тихо и влажно скатывались со щек на подбородок тонкими ручейками.

- Прости.   – проговорила она, натягивая одеяло, словно скрывая свою наготу. Не поднимая уже больше на меня взгляд, она обхватила руками талию, и заплакала еще сильнее. Я не шевельнулась, только вдруг нервно задергалась левая бровь. Я не могла понять, не могла объяснить сама себе суть всего произошедшего. Слова сами потекли из полураскрытых онемевших губ:

– Ты хоть знаешь, что она для меня значила? – прошептала я. И посмотрела на него, на того, с кем она спала.

Она не знала, что мы с ним знакомы, он не знал, что мы с ней встречаемся. И я не думала, что они могут оказаться в одной постели. Самое обидное, что он был моим лучшим другом.

- Рит, ты чего раскричалась? Я же тебе рассказывал о ней! Да и вообще, что ты здесь делаешь? Откуда ты вообще знаешь… – удивленно проговорил Леша. Наташа в недоумении посмотрела на меня, а я просто потеряла дар речи, не веря во все происходящее.

- Наташа – моя девушка, Леш. – решила я расставить все точки над и, дрожащим голосом, утирая ладонью вспухшие глаза. У Леши медленно начал открываться рот.

- Но это еще не все. Леша – мой лучший друг, Наташ. И самое обидное то, что в этом треугольнике я оказалась лишней.

- Постой! – обрел дар речи Леша, и, нашарив трусы, спрыгнул с кровати, и встал. – Как же так получается? Наташ, почему ты мне не сказала, что у тебя есть девушка?

И Наташа молча ответила, шокировав нас обоих:

- Потому что я хотела забеременеть, сделать тебе сюрприз, Рит. Ты же хотела ребенка. Поэтому познакомилась на одном сайте с ним. Он искал девушку для несерьезных отношений. Рита, я не знала, что все так выйдет! – вдруг разрыдалась она. Леша стоял, и в шоке наблюдал за происходящим. Уж кто-кто, а этот ловелас себя тогда точно чувствовал в полном дерьме.

Это уже напоминало бразильскую мелодраму, поэтому я решила промолчать.

- Прости, Марго. Я не знала, что вы знакомы. Я не думала, что все так…

- И я не знал. Ничего не знал! И мне кто-нибудь что-нибудь объяснит? – в отчаянии прокричал Леша.

А я просто сидела на том же месте, смотрела в пол, слушая, как ходит по комнате, боясь ко мне приблизиться, Леша, и плачет Наташа, и судорожно все это переваривала.

После чего медленно поднялась на ноги, понимая, что больше здесь делать мне нечего, последний раз окинула взглядом полутемную, с наглухо задернутыми шторами, пропахнувшую сексом комнату.

– Ты.. –  я споткнулась о порог, и проглотила чуть было не сорвавшиеся с языка слова, спохватившись. Нет. Она хотела, как лучше. Он не знал. Единственным виноватым углом этого треугольника в этой комнате была я. Спотыкнувшись о ботинки в коридоре, я нащупала выключатель. Замигала лампочка. Надела ботинки, чертыхнулась, и, не оглядываясь, пересекла коридор, с силой захлопнула дверь.

Потеряла дружбу и любовь… По ту сторону двери жарко спорили – было слышно, как пытается Леша доказать Наташе, что он правда не знал о наших отношениях, а она, в свою очередь, корила себя за безмозглость, и за то, что не посоветовалась со мной. А потом – все затихло.

Оказавшись в коридоре, я словно протрезвела, и даже накатила волна похмелья – затряслись руки, снизошло, наконец, понимание всей отвратительности этой ситуации – подступала к горлу колючим бурлящим комом истерика. Помигала и погасла лампочка, так незаметно говоря словно - ничто не вечно. Никто не вечен. Но жизнь никогда не перестанет крутить маленькие колки минут на гитаре времени, и пусть струны жизней обрываются, они всего лишь сменный расходный материал. Черт, за что только вот, не пойму.

И почему я никогда не рассказывала ему о ней? Наверное, потому что хотела сохранить все это в тайне, однако, друг детства должен был знать, хоть и виделись мы редко, но… а она знала, что у меня имеется друг Алексей, но опять же, я ни разу не удосужилась даже показать его фотографию. А ведь мир-то тесен…

Выйдя из подъезда, я даже не посмотрела вверх, на окно ее квартиры. Дорога плыла перед глазами, я полуослепла от слез, ветер бил в спину, и холодил влажные щеки, мысли просто исчезли из моей головы, заместившись нестерпимой, тупой, как старый ржавый нож, болью. Тишина. Пустота. Скребет только боль по черепной коробке столовой ложкой, и ничего. Не помню. Не хочу помнить. Только бежать, бежать, оставив позади ее и его, бежать от этой боли.. пусть это было и невозможно.

Очертания мира пришли в норму лишь тогда, когда я уперлась носом в столб, вытерла уже кончившиеся слезы, равнодушно огляделась по сторонам, словно пытаясь найти оправдание, спасение. Сколько времени прошло, я не знала, но было уже довольно-таки светло – рассвет уже  забрезжил по асфальту, мимо пролетали случайные прохожие, бежали, спешили, торопились куда-то: этот город, этот страшный, кишмя кишащий пороком, ужасом, злом и болью город проснулся.

Вот так я ее потеряла.

И сейчас, стоя около ее двери, уже три месяца спустя, я боялась – а вдруг еще раз? Еще раз я не переживу.

Черт с ним, подумала я, и положила ключи на отведенное им место в сумочке. Лучше позвоню в дверь. Без сюрпризов на сегодняшний день можно, пожалуй, обойтись.

За дверью в ответ на мой звонок послышались неторопливые шаги, и сонный Наташин голос поинтересовался сквозь толщу двери:

- Кто пожаловал?

Я помялась, и ответила чуть скромно:

- Я.

- Бог мой, ты ли, Марго?

Заскрипели замки, зазвенели ключи, и в дверном проеме моему обозрению предстала слегка помятая и сонная Наташа, с застывшей полуулыбкой на чуть розовых губах.

Назвать ее красивой было сложно, но какой-то шарм в ее косой улыбке, быстрых движениях и голосе завораживал. А глаза... Хамелеоны, два озера разноцветной воды, от светлых оттенков серого до темных, глубоких и пронзительных, цвета бутылочного стекла.

Сейчас на меня смотрели две васильковые полянки с вкраплениями зеленой травы.

- Эй, заходи, что замерла-то? - бросила она, развеяв сератониновое облако грез вокруг меня. Я покорно кивнула.

- Ты как всегда в репертуаре: ни весточки, ни строчки. Просто пришла.

Непонятно, с осуждением она сказала, или искренне радуясь моему появлению, но я лишь промычала нечто невнятное в ответ, и прошла внутрь квартиры.

- Ты звонила ведь недавно, говорила, что нам надо встретится и поговорить.

Зайдя в квартиру, я слегка осмелела. Наташа согласно кивнула.

- Так излагай. - скрестив в ожидании руки на груди, смотрела я на бывшую. Она еще раз кивнула, в начала.

- Ну, во-первых, как ты знаешь, "Сатико" подписали со мной контракт, и в следующем месяце я переезжаю в Москву, в студию. Поэтому я решила, что ты должна узнать первой, все таки мы не чужие друг другу.

Ее голос слегка дрогнул, и я начала догадываться о том, что она...

- Я беременна, Рит.

Блин, выругалась я про себя, как ушатом холодной воды окатили.

Постаравшись придать голосу как можно больше сухости, я кивнула, и криво ухмыльнулась:

- Я рада за тебя! Отец ребенка уже оповещен?

Наташа насупилась, но в ответ лишь покачала головой, всем видом показывая, что мой пас к началу конфликта она проигнорировала, и Так и будет.

- Чаю хочешь? Я еще не завтракала.

В одной длинной ночной рубашке, с распущенными волосами и едва намечающимся животиком она была так хороша, что мне жутко захотелось ее обнять, но через силу я только ответила:

- Конечно, угощай!

Всматриваясь в ее лицо, уплетая яичницу с беконом и помидорами, я думала о том, что удачно заглянула, о ребенке, которого носила Наташа, и о себе. Что мне теперь делать?

- Вкусно?

Наташа сидела, скрестив руки на коленях, и смотрела на меня. Я растеряно подняла глаза, и кивнула. Еще бы, буквально месяц назад я была уверена, что никогда в жизни моя нога не перешагнет порог ее квартиры, а сейчас я сидела тут, завтракала, все еще ошарашенная новостью об интересном положении Наташи, а она как ни в чем ни бывало интересовалась, вкусно ли мне. Как будто это происходит не со мной...

- Ты знаешь, Рит, я ведь не смогу одна воспитывать ребенка...

У меня екнуло сердце, я сглотнула и обратила взор в Наташину сторону. Она замерла в ожидании. Я сидела молча, и переваривала в голове все услышанное. Вывода не было.

Я все еще любила ее, и даже простила, но такого я не ожидала.

- Я хочу, что бы ты вернулась ко мне. Я не могу без тебя ни есть, ни спать, ничего ровным счетом не творю, Марго, я без тебя просто умираю. Если ты не вернешся, мне придется делать аборт, и это будет настолько глупо, насколько только может быть. Я понимаю, что ты никогда мне не простишь того случая, но клянусь... На ошибках я учусь, и больше никогда...

Она осеклась, в голосе послышались слезы, и на мгновение она сама стала похожа на маленького ребенка. Я подняла глаза, и наши взгляды встретились. Я не знала что сказать, но губы сами собой заговорили.

- Я вернусь. Прямо сейчас. Только не плачь, прошу...

И вмиг ее глаза засияли.

- Рита, я люблю тебя!

И мне ничего не оставалось делать, как кивнуть в ответ, и растаять в ее объятиях.

Эпилог. (спустя 6 месяцев)

Шлепая резиновыми сапогами по склизкой грязи, слушая возбужденные трели птичек и спотыкаясь об прохожих, я шла по дороге, и насвистывала веселенький мотивчик. Сегодня чудесный день, определенно!

Март выгнал на улицу на поиски счастья оравы котов и кошек, казалось даже, что сам воздух, влажный и прозрачный, как слеза, пахнет любовью.

Скоро, с минуты на минуту, я увижу свою новорожденную дочь, и от этой мысли теплее на душе.

В роддоме всегда так странно пахнет, знаете ли. Новой жизнью. Чистой и искренней радостью.

- Привет, любимая! - заглянула я в палату. Букет ромашек за спиной легонько шелестел о свитер. Наташа подняла голову от розового фланелевого свертка, и поманила меня к себе. Я юркнула в дверь, притворив ее за собой. Наташа поднесла палец к губам, и слова замерзли у меня на губах.

- Привет. Хочешь посмотреть на нашу дочь? Она спит.

Полуулыбнувшись, я кивнула, и подошла ближе. Села на краешек кровати, и взглянула на сверток. Наташа улыбнулась в ответ, и откинула треугольник простынки с крохотного личика... И я замерла в изумлении.

- Она твоя копия, Рит. Правда, здорово? - улыбнувшись, она нежно покачала ребенка. Та во сне призажмурилась, и повела губами, будто посылая воздушный поцелуй.

- Правда. Даже странно.

- Она и твоя дочь тоже, Рит, ты даже при зачатии присутствовала. – Наташа хмыкнула, и повела плечами. Я улыбнулась, и нежно поцеловала ее в лоб.

- Да, знаю. Ты уже придумала имя?

- А ты? – в свою очередь спросила Наташа. Малышка зевнула во сне, обнажив розовые десны, и улыбнулась. Такая чудесная…

- Она - просто  солнышко! Давай назовем ее Елена. В переводе с греческого означает Свет. – предложила я. На что Наташа кивнула, и тихо прошептала:

- Маленький солнечный зайчик. Давай назовем, любимая.