Патриот. Инет хроники геронтофила. Ч. 9

Костик мечтал быть популярным. Неприметный в жизни и не прославившись ничем, вечно безработный, он непременно мечтал как-то о себе заявить. Когда он ославился через свою любимую общалку как неполноценный мужчина и хам, он, как ему казалось, в ответ изящно  парировал умом. Его ум состоял из подробных описаний собеседнику сексуальных извращений и цитат из бездарей плеяды современной литературы.   Ещё, он был уверен, что патриот России и разбирается в мировых процессах. Ходил на всевозможные забастовки и национальные междоусобицы и призывал голосовать за тех, кто эти сборища, часто перерастающие в побоища, и провоцировал и разжигал. Костик всегда красиво съёбывался в тот момент, когда сборища становились неконтролируемыми. Он же разбирался в политике, был неоднократно пизжен и поэтому всегда жопой чувствовал, когда надо уносить ноги. Пока шла настоящая бойня, Костик мирно сидел уже дома в замызганном кресле, то ли в остатках жратвы и алкоголя,   то ли в сперме, прикупив пивка всем рассказывал как он ходил, участвовал, сражался! Малоумное быдло, от которого Костик отличался тем, что был выскочкой и каждой дырке затычка, он отличался лишь тем, что для своего гласа народного имел время в связи с тунеядством, много пафосно и с жаром пи**ел ни о чём и этим привлекал малодушных матрон, уставших пахать на своих таких же тунеядцев на продавленных диванах и детей с вечным ДАЙ-ДАЙ. Это столпотворение, также сидя по своим домам, были всегда все на всё готовы, всегда были за всё ЗА и ПРОТИВ, всегда ради чего-то собирались собраться ВМЕСТЕ. И интуитивно остро чувствовали где им грозит подорожание водки и табака. Среди таких дур у Костика была парочка знакомых, Синицына и Кнопкина. Трахать он их не хотел. Слишком жирные и глупые. Но зато они заглядывали ему в рот, кивали головой на весь его трёп, особенно когда вообще не понимали о чём это он, называли романтиком, великим оратором и Костик всем говорил, что считает их настоящими подругами.

Баба Шура не оставалась в сторонке сейчас. Она же женщина и гордилась своими героем, хотя им его и не считала. Но ей не хотелось, чтобы трахаль был никто и она сама себе поверила, что он кто-то. А он просто проявлял видимость бурной деятельности и выглядел воином в глазах старухи, обделённой мужчинами. Будучи когда-то рождённой в сталинских лагерях, она ненавидела всякие сборища, напоминающие революционные перевороты. Она, став учительницей истории, поклялась отомстить и за свою обиду она всю жизнь вымещала за это на советских детях и их родителях тем, что гнобила детей и делала всё для того, чтобы оставить их тупыми и необразованными. В то время, когда родители этих детей вкалывали в условия едва не в лучших, чем в лагерях. В колхозах за трудодни без права переселения в город, в городе на заводах в три смены. Без нормальных жилищных условий. У бабы Шуры в среде учителей были единомышленники. Такие взрастили поколение неучей и этим вырыли себе могилу. Эти, в этом поколении и пропили страну. Она была уверена, что хорошо поработала, и почему то обижалась, когда её окликали не учительница, а вредительница.   Баба Шура не ожидала, что старательно взращивая сорняки, были тянувшиеся к знаниям. Она не ожидала, что видимые середнячки и есть оппозиция покруче её. Этого она и боялась.

Поэтому она внимательно наблюдала за действиями своего любовника и подскакивала тут как тут всегда, когда видела, что может развиться чья-то здравая мысль и идея и на корню глушила всё. А Костик, чтобы и дальше оставаться в списке друзей старухи, у которой можно столоваться за её счёт и получать комплименты за те качества, которых у него и не было, всегда тоже был наготове с говнотроллингом, чтобы не дай бог обнаружилось, что он посредственное быдло, не понимающее причин и следствий происходящего что у себя в стране, и, тем более, в мире.

Настоящая надежда на популярность у него возникла, когда Синицына, начав писать "Руки прочь от Константина..." неожиданно для самой себя в защиту Костика посвятила  огромную публикацию, с пылу с жару, состряпанную тут же вперемешку с пирожками у себя на кухне. Это как был первый и единственный оргазм у дамы далеко за сорок и она, конечно же, теперь молилась на того, кто её довёл до этого. Синицына обожала женские романы с сюжетами о средневековых рыцарях и устав от пьянок мужа и соскучившись по крепкому члену, рисовала Костика рыцарем, а себя его дамой сердца. Костик, чтобы не терять хоть какую-то поддержку, прикусил язык и не пугал влюблённую своими фантазиями. Синицына клепала какие-то говностихи посвящённые Костику и давала ему читать. Костик плевался от бессвязности и нескладности и наивной патетики, но виду опять не подал. Его тошнило от приторной лести Синицыной, но он боялся ей об этом прямо сказать, потому что сердцещипательное возмущение этой матроны было трогательно омерзительное и такое же мерзкое и липкое как его дрожащие ладошки, запускаемые под юбку бабы Шуры.