Иностранцы

ИНОСТРАНЦЫ

Португальский подданный сеньор Шаромыжников поскрёб ногтем в оббитую клеенкой дверь гостиничного номера 666, а когда тонкий, как серебряная паутинка голосок прозвучал: «Кто там»?   — ответил, не чинясь: «Иностранец»!

Разделившая их тишина показалась Шаромыжникову вечной музыкой. Объяснение чему следует искать в некоторой преувеличенности страстей обитателей Пиренейского жилого массива, не свойственных населяющим районный центр Воркуту.

Между тем, голосок ожил и с той же серебряной непосредственностью поинтересовался:

– Из какой такой страны будете, гражданин иностранец?

– Из Португалии, сеньорита.

– Ах, вот как! – в жесточайшем равнодушии, обидном для гордости представителя Португалии в ЮНЕСКО, голосок опустился от лёгкой, как ветер под платьем, колоратуры до светлого, как плохо заваренный чай, сопрано. – Где это, наверное, в Китае?

– Сеньорита, – осклабился Шаромыжников, – задевая невидимой шпагой дверь, отчего в образовавшейся трещине вздыбился серый войлок, –  ваши познания в географии меркнут перед вашей красотой, но человечеству, рано или поздно, придётся примириться с мыслью, что некоторые научные предметы никогда не попадут в число исконно женских добродетелей.

– Если вы такой умник, объясните, как туда попасть?

– Смотря с кем. Вы меня понимаете?

– Если вы хотите, чтобы я поняла, говорите понятно.

– С вами по любому маршруту, любым удобным для вас способом, в любое время дня, хотя желательно ночью.

– Согласна на ночь, но днём — непременно —    ресторан «Максим».

– Считайте, что вы уже там.

– В «Максиме»?

– Во Франции других, достойных вас ресторанов, я не знаю. Метрдотель торжественно вводит нас в зал. Столик на двоих в правом от оркестра углу. Официант отправился исполнять заказ.

– А какое вино вы заказали?

– Божоле.

– Вы уверены, что мне  понравится?

– Во Франции ни в чём нельзя быть уверенным. Случается, уходят не с тем, с кем пришли, а с тем, кто обещал больше.

– С вами такое случалось?

– Со мной случалось и не такое. Но я не жалуюсь. То, что доказано не мной, не можете мне повредить.

– Мне казалось...

– Как ни странно, мне тоже. Но крылья воображения не самое надёжное средство передвижения.

– Тогда купим билет на самолёт.

– Блестящая идея. Пристегнуть привязные ремни. Аэропорт имени де Голля. Время в полёте 3 часа 10 минут.

– Виват Франция! – донеслось из-за двери, распахнувшуюся, как щедро оплаченные объятия. Перед Шаромыжниковым предстало ангелоподобное создание, для которого искупление грехов давно превратилось в профессию.

– Сеньорита принимает?

– Приму, но не прежде, чем докажите, что вы француз.

– Португалец, сеньорита.

– Но хоть что-то по-французски понимаете?

– По ночам все жители Португалии становятся немного французами, а утром долго не могут сообразить, в какой они стране. Но если не секрет,   что потеряли вы там, куда стремитесь?

–  Свою закадычную подружку Лилиан Флибустье в девичестве / если предположить, что такое у неё было / Лильку Сапожникову. По слухам, которые сама распространяет, офранцузилась до неприличия. Мне бы убедиться, что врёт, и тогда не будет казаться такой постылой родина. Но сколько ни умоляла вытащить меня отсюда, притворяется, будто у Франции хватает своих проблем. Опасается, стерва, за своего трухлявого флибустьешку. А он мне, как зайцу пейджер. От своих вечных движков не отбиться. А вы так себе... – девица стремительно утрачивающая в глазах очередного «гостя» ангелоподРобный облик, не скрыла разочарования. – Но лучше умереть от французской болезни в Португалии, чем здесь от тоски по Франции.

– Конституция Португалии, сеньорита, гарантирует вам свободу даже неудачного выбора.

– Я тоже занимаюсь конституцией, поэтому  договорюсь с любой, чьи советы пригодиться мне на чужбине. Делить нам нечего, ведь мы не гонимся за тем, что не нужно другим.  

– Не сомневаюсь, сеньорита.

– О, Франция! О Елисейские поля! О, канкан!

– Ближе к телу, сеньорита.

– Нетерпеливый платит дважды.

Шаромыжников переступил порог. Дверь захлопнулась. Автор потолкался перед нею в надежде быть допущенным к сладострастию, если не в качестве действующего лица, то, по крайней мере, свидетеля. Но поскольку этого не случилось, вынужденно ограничился точкой  там, где воображению читателей недостаточно и многоточия.

Борис Иоселевич