3

Молодое вино было кислым и терпким. Не неприятным на вкус, но ему всё ещё недоставало аромата и насыщенности, которая приобретается со временем, чтобы дарить восхищенным гурманам пряное послевкусие…

- Ты как это молодое вино – играешь в бокале, искришься, но тебе не хватает выдержки… Всё придет с опытом. – он убрал от её губ чашу с напитком, и повернул её спиной к себе. В темном погребе было сыро и холодно, бочки с вином тянулись рядами вдоль стен, и только тупиковая стена была освещена факелами и оборудована каким-то хитрым приспособлением. Приспособление было похоже на деревянный уголок, только вверху оно было не острым, а затупленным и отполированным. Аббат пригласил её жестом присаживаться. В одной белой рубахе до пят, она взобралась на это странное приспособление, немного приподняв полы одеяния. Он молча наблюдал, как она присобирает руками складки одежды, оголяя свои тонкие икры, как раздвигает ноги и насаживается на деревянную лошадку. Самое интересное начнётся, когда этот брус начнет доставлять ей неудобства, больно врезаясь в её интимные места под тяжестью её собственного тела. Он подошел и аккуратно взял её многострадальное запястье, заковал в железные оковы сначала одну руку, потом другую. Такие же действия были проведены с ногами. Теперь девушка была скована в движениях, на носочках пыталась держаться, не касаясь орудия пыток, поскольку не знала ещё прикосновений к таким сокровенным местам, как её цветок… Понемногу мышцы, напряженные статической позицией, пришли в движение. Девушку трясло, и кандалы в темном погребе тихонько позвякивали цепными звеньями. Он наблюдал. Своим хищным взглядом он улавливал каждое движение в её теле – вот она, вся мокрая от пота в холодном помещении. Вот её волосы прядями прилипают к трясущемуся лицу, вот капельки пота стекают по лбу, по щеке. Вот она облизывает губы кончиком языка… вот её бёдра напряглись и играют мышцами, пальчики ног впились в пол и побелели от холода и напряжения… Его слух обострился тысячекратно. Он слышал её прерывистое дыхание, слышал, как она судорожно глотала воздух, когда ноги её ослабевали, и деревянная спина лошадки раздвигала её нежные губы внизу… Он видел, как под мокрой тканью тяжело вздымается её грудь, как острые соски трутся о мокрую ткань, набухая от контрастных ощущений. Она была как та виноградина, сочная, спелая, которую хочется раскусить с силой, чтобы сок брызнул и разлился сладостью во рту.

- Пути Господни неисповедимы. Вера твоя сегодня станет тверже, а ты сама покоришься и откроются тебе тайны, и войдет в тебя Господь наш через страдания… - Аббат размахнулся и кнут щелкнул оглушительно, рванув на себя мокрую ткань. Девушка изогнулась дугой, выгнув спину и не соображая, что происходит. Она от неожиданности не смогла даже вскрикнуть, зато присела на лошадку… «Вот и поскакали» - аббат вскинул голову и удовлетворенно заурчал. Следующий удар был ожидаем, поэтому вызвал вопль. Крик эхом отдавался в стенах подвала, отскакивая и пугая саму девушку. Зато аббат преобразился. Словно клыки из него полезли, и глаза засветились желтыми огоньками. Он испытывал подъем. Девушка извивалась в своем деревянном седле, и в свете факелов это напоминало соитие, словно она оседлала необузданного жеребца… Двенадцать ударов нанес аббат девушке, и когда закончил, она бессильно поникла, сидя с распятыми руками и раздвинутыми ногами на странной лошадке. Он подошёл и бережно отклеил прилипшие кровяные полоски ткани от горячей, подрагивающей спины.

- Заживёт, милая… Впереди ещё много всего.