2

(до )

После того, как я задался вопросом: с какой целью седой и хриплый попеременно рассказывают мне сагу, они больше не появлялись, словно утратив интерес к моей персоне.

Жизнь потекла теперь несколько иначе. Женщины делили меня, возможно, споря между собой и ссорясь, но как-то договариваясь, потому что ни разу обе не пришли в один день. Более того, в день (он же ночь) одной вторая никогда не звонила мне.

О том, что они всё же ревнуют и желают уколоть друг дружку, я догадывался хотя бы потому, что каждая оставляла свой знак на мне – для другой, и был период, когда опять весь ходил в засосах в самых разных местах.

Ещё они пытались выжать из меня всё, чтобы следующей меньше досталось. Здесь меня спасала только счастливая особенность моего организма и опробованная на них же метОда. В итоге я длил их блаженство, многократно приводя к удовлетворению, а сам финишировал лишь в конце, отделываясь одним разом. Мне хватало небольшого отдыха, чтобы вновь быть готовым, но им это уже не требовалось.

О голодании при столь интенсивном труде «на ниве любви», как выразился бы поэт, и речи идти не могло. Что несколько меня огорчало. Лера приносила, а Тильда готовила еду, ибо я устроился курьером, как хотел, но эти деньги уходили на оплату жилья, а на остаток можно было купить картошки, чай и так кое-что по мелочи. В общем, тот случай, о котором поведала Лера: «Я бы сначала доел вермишель…»

Соседи давно не делали больших глаз, привыкнув к визитам моих дам, а однажды я услышал, как Тристан смело заявил Ромео: «Когда в семье лишь одна жена, она вырастает эгоисткой», и оба рассмеялись. Правда, при этом их подруг поблизости не наблюдалось.  

Потом Лера где-то нашла мне работу тоже по доставке, но посылок. Они с Тильдой скинулись мне на велосипед, умоляя не рисковать и не лезть под машины.

Я ни звука не произнёс о велике Лере (формально деньги мне передала Матильда, сказав, щадя мою гордость: «Сможешь – отдашь»), но Лера после сказала о том же!

Велосипед я выбрал сам, как и два багажника, и вместительный рюкзак.  

Первые дни с непривычки у меня болело всё, положенных пяти часов мне не хватало на развозку, и вечером просил обеих не приходить. То, чего не смогли добиться две женщины напрямую – доконать меня, им удалось сделать опосредованно.

Но постепенно я втянулся, окреп, лучше узнал район развозки и стал на работе одним из лучших. Были пиковые моменты, когда к велосипеду хотелось прикрепить небольшую тележку – не хватало места для заказов.

Я настоял на возврате денег за велопринадлежности своим благодетельницам, приоделся, научился легко общаться и шутить с клиентками, не собираясь доводить ни до чего более серьёзного. Стал дарить по праздникам Лере и Тильде цветы.

- Знаешь, - предложила Лера, - можно прикрепить моторчик и не будешь так уставать.

Я поцеловал её, но моторчик ставить не стал.

Незаметно пришла зима, ездить на велике стало совсем не комфортно, и на работе я взял тайм-аут. Там думали, что я – студент и не удивились. Сказали, что будут мне рады, как только смогу.

Лера стала проявлять странную активность, похоже, желая окрутить меня, говоря: ей давно пора завести ребёнка… Я на это ничего не отвечал.

Но однажды она пришла грустная, и спросила, пряча глаза:

- Тебя признали не совсем нормальным?

- Да, - ответил я, не удивившись её осведомлённости, имея папу из органов, - Даже совсем ненормальным. А разве не заметно?

Она отрицательно покачала головой.

- А что случилось?

Рассказывать мне не хотелось. Что она поймёт?

И я сказал:

- Это – в армии. Если бы не признали – попал бы под трибунал.

«А ведь так бы и было», - подумал я.

- Подрался? – не отстала она.

- Нет, отказался повиноваться.

- Почему?

- Издевались. Давай не будем об этом, - попросил я.

- Хорошо, милый, - согласилась она.

И больше намёков на брак и бэби не делала. Думаю, папаша ей популярно объяснил про возможную наследственность у ребёнка, включая ту, что привнёс мой отец. У оборотней и перевёртышей должны быть здоровые дети. В больных после превратит сама жизнь.

Уйдя с работы, я получил достаточно времени для раздумий. Пытался понять, почему меня покинули те двое, чего хотели от меня… 

Для чего сообщили мне о Звезде?

Кому я должен был передать это?

Я никогда не смог бы повелевать, к чему тогда знать об этих интригах, что неприятны даже столь важной и властной особы, как Солнце?

Слишком много вопросов и ни одного ответа.

Жил я всегда довольно скромно, поэтому накопилась для меня приличная сумма от работы. Её должно было хватить до весны, когда опять сяду на железного коня. Сейчас он был водружён на шкаф в прихожей.

Я водил своих дам в их выходные в ЦПКиО, в Павловский парк, где мы кормили белочек с руки и катались на финских санях.

В будни шлялся по книжным, читая там, или слушал музыку. Сны, на которые я надеялся, не снились.

Лера, приходя, рассказывала забавные эпизоды на работе, просила, чтобы читал стихи.

Тильда жаловалась на сына: лентяй, заниматься не хочет, как жить будет дальше, непонятно. Я выслушивал сочувственно, и ей как будто становилось легче.

Время от времени я навещал своих на кладбище, спрашивая, что мне делать.   Но они молчали.

Весной у меня появилось неодолимое желание наложить на себя руки. Я не понимал для чего остаюсь здесь.

Перестал подходить к телефону, прятался от обеих, и  одним вечером отправился на набережную Макарова с твёрдой решимостью прыгнуть в воду. Лучше с Тучкова моста – высоко, даже если попаду на льдину (а они шли по Неве), то проломлю, сломав ноги, и тогда точно не выберусь, да и намокшая одежда потянет на дно.

Как-то летом у меня на глазах парень бросился в реку с этого моста. Он быстро прошёл мимо меня, тяжело дыша и, видимо, готовя себя. Я не понимал что с ним, пока он не перемахнул через перила. Глянул вниз: он всплыл, а течение унесло его под мост. На мост выбежал служащий, кинул круг… Не желая знать, чем всё закончится, я тогда пошёл к Петроградской стороне.

Идти было не близко, и чтоб не потерять решимости, я шёл быстро, учась у того парня. На ходу бормотал стихи. Про меня.

«Ходил-бродил по свалке нищий

и штуки-дрюки собирал —

разрыл клюкою пепелище,

чужие крылья отыскал.

Теперь лети. Лети, бедняга.

Лети, не бойся ничего.

Там, негодяй, дурак, бродяга,

ты будешь ангелом Его.

Но оправданье было веским,

он прошептал в ответ: “Заметь,

мне на земле проститься не с кем,

чтоб в небо белое лететь».

Я и есть тот нищий… Вспомнился ответ на мой вопрос:

- Я – плохой человек?

- Да.

- Почему?

- Ты не сделал никого счастливым.

«И не сделаю, - подумал, - Ведь по-настоящему никого не люблю. Из живых».

«Впрочем, - подумал я, - люди умеют сделать несчастными и тех, кого любят. Однако меня это не оправдывает».

Дальше я шёл, временами, словно погружаясь в сон наяву, ничего и никого не видя, не обращая внимания на машины, светофоры, людей. Кажется, меня несколько раз обругали, стукнули в спину… Видимо, я шёл совсем не кратчайшим путём, не выбирая дороги. Ноги сами несли вперёд, и я, то забирал вправо, не отдавая себе отчёта, то вдруг сворачивал в другую сторону. Иногда я приходил в себя и пытался определить, где нахожусь, не понимая, как меня сюда занесло. После этого я старался двигаться в нужном направлении, но вскоре снова впадал в прострацию и брёл неведомо куда…

Удивительно, что при таком следовании в один из моментов просветления я обнаружил себя в Тучковом переулке, совсем недалеко от цели. Это меня обрадовало. Осталось совсем недолго.   «Ты пришёл, Виталий, - сказал я себе, - Сейчас…»

Я был уже у набережной, оставалось только перейти её, но движение не давало этого сделать. Я воспринял эту задержку, как досадную, поглядывая в сторону Биржевого моста, откуда тянулась колонна машин. Обычно в это время их здесь немного…

Можно было пойти в обход, усложнив путь, но зато не ждать. И я уже почти решился на это, как случайный взгляд на гранит, ограждавший Неву, заставил вздрогнуть.

На парапете стояла небольшая тёмная фигурка в брюках и куртке. Приглядевшись в сумерках, понял, что она слегка раскачивается. Собирается прыгнуть? Пьяный? Больше похоже на парнишку. Что же с ним могло случиться такого, что он пришёл к тому же, что и я?

Дальше я сам не понял, что совершил, кинувшись наперерез потоку машин к набережной. Успеть! Я нёсся с одной этой мыслью. Рядом визжали тормоза, но это ничего не значило. В последнем прыжке я подлетел к парапету и обхватил своими длинными руками его за пояс, дёрнув назад. Мы упали с ним вместе. Он – на меня.

Я лежал, не отпуская парнишку, который от неожиданности затих. Испугавшись, что он вырвется, я перехватил его в районе груди, прижав к себе. И понял, что это… не парнишка.

Я сразу отпустил юное создание, у которого наверху всё вполне соответствовало её полу. Девчонка зашевелилась, поднимаясь. Встал и я. Было темновато, но черты лица показались мне правильными, ямочка на подбородке, стрижка под мальчика… Лет 14-16, пожалуй. Её трясло. Я взял её за плечи. Видимо, мысленно она уже летела в реку, а тут облом. Девчонка принялась колотить меня кулаками в грудь, крича:

- Зачем?!

На наркоманку она не походила.

Вокруг стали собираться люди.   Их голоса доносились до меня, словно из другого мира.

- Я ж его чуть не сбил, и мне едва в зад не въехали! Он рванул наперерез… как я успел тормознуть…

- Этот девчонку спасал. Она прыгнуть в Неву хотела. Малохольная!

- Ненормальная?

- Несчастная любовь, наверно…

- Его девка-то, вон уже обнимаются, дураки.

- Сами разберутся, если головы есть. Если нет, свою не поставишь.

- Да, ума нет – почитай калека!

После приступа ярости, девчонка ослабела, поникла головой и зарыдала.

Я притянул её к себе, прижал к куртке. Девушка не сопротивлялась, вероятно, плохо соображая, где она и что с ней. Её била крупная дрожь. Явная истерика. В таком состоянии что хочешь вытворит. Отпускать нельзя.

Опустил молнию на куртке и прижал её лицо к моей груди. Очень скоро почувствовал, что рубашка промокла насквозь. Ничего себе слёзопад!

Гладил по голове, успокаивая.

Речь вокруг давно истаяла, мы остались одни в городе. Каждый наедине со своей бедой. Я не ведал о её, она – о моей, а река… река, которая чуть было не сочетала нас в своих водах, продолжала равнодушно течь дальше, повидав и не такое, похоронив за свою жизнь многое и многих.

Плакала девушка долго, пока у неё ни осталось сил только на всхлипы. Тогда она отстранилась, достала платок и попыталась привести себя в порядок.  

У меня в голове зазвучали элиотовские строки:

«Вот как кончится мир,

Вот как кончится мир

Вот как кончится мир

Не взрыв, но всхлип».

Я молчал, думая: успокоится, надо будет проводить до дома. Вряд ли, конечно, сегодня опять решится чудить, но кто знает… Может и под машину попасть.

- Слушай, - спросил я, - тебе куда?

- На тот свет, - с вызовом сипло ответила девчонка, шмыгнув носом. Скорее, ей было шестнадцать.

- Извиняй, сегодня туда не принимают, - сказал я, - Давай попробуем завтра?

Она посмотрела на меня, пытаясь сообразить: что, я издеваюсь?

Я покачал головой.

- Сам собирался прыгнуть сегодня, да ты не дала.

- Издеваешься? – спросила она, сердито засопев.

- Нет. Я шёл топиться. Только прыгать собирался с моста, здесь ещё выловят чего недоброго. Всё-таки рядом с берегом. А там течением унесёт, да и повыше прыгать.  

Она вскинула на меня глаза, красивые глаза… и недоверчиво спросила:

- Ты серьёзно?

Я кивнул.

- Я высоты боюсь, - призналась девчонка, - побоялась с моста. Я тут-то глаза закрыла, чтобы себя обмануть.

Я не выдержал и рассмеялся:

- Умереть не боишься, а высоты боишься? Вот чудо!

И покрутил головой, удивляясь.

Она насупилась. А потом сказала:

- Не верю, что ты хотел умереть.

- Почему?

- Смеёшься…

Я поневоле усмехнулся.

- А ты знаешь, когда можно смеяться? Когда уже нечего терять.

Она промолчала.

- Смотри, я предлагаю тебе верный способ проверить, что не вру. Завтра, если за сутки не передумаешь, встречаемся здесь же и прыгаем вместе. Но – с моста. Отсюда нет смысла. Я могу прыгнуть первым, если не веришь. Устраивает тебя это предложение?

Девушка подумала и кивнула.

- А во сколько здесь завтра? – серьёзно спросила она.

- Так же, - пожал я плечами, - Я не то, что времени, я какой день сегодня не знаю.

- Здорово ты живёшь, - удивилась она.

- Я не живу.

Девчонка достала телефон и взглянула.

- Давай завтра в 20 часов.

- Сколько ждём? – уточнил я. Знаю я этих девиц!

Она замялась.

- Ну… хотя бы минут пятнадцать…

Я засмеялся.

Тогда она извиняющимся тоном произнесла:

- Говорят, туда все успевают. И те, кто опаздывает. Если суждено. Папа рассказывал, как один артист опоздал на самолёт на сорок минут, а вылет задержали по техническим причинам на час, и он успел на свою голову. Самолёт упал.

- Хорошо, - согласился я, - Но если в полдевятого тебя не будет…

- Буду раньше, - быстро сказала она.

- …если ты придёшь, опоздав, а меня не будет, значит, я, не дождавшись, отбыл туда один.

- Нет! – воскликнула девушка, - Ты меня дуришь. Сам не придёшь, чтобы я думала, что ты уже на дне.

- А тебе непременно нужна компания? Сегодня ты собиралась туда одна.

- Но мы ведь договорились… И ты помешал мне.

- А ты мне. Хотя… чуть не помогла.

- Как это?

- Очень просто. Заметив твои приготовления, я кинулся через улицу и чудом не попал под машину. Вот ты сказала: «Если суждено». Выходит, нам с тобою суждено не было.

- Ты, правда, так думаешь? – вскинула она свои красивые глаза.    

«Что могло подтолкнуть к смерти столь привлекательную девчонку? – подумал я, - Несчастная любовь? »

А вслух произнёс:

- Я даже подозреваю,   нам было суждено свидеться. Некоторое время назад я встречал двух странных типов, которые мне кое-что поведали. Возможно, тебе будет интересно это узнать. Так один из них мне заявил, что рассказывает с той целью, чтобы я передал тому, кого ещё только встречу. Не тебя ли он имел в виду?

- Двух странных типов? – повторила она.

- Да, - подтвердил я, - Оба – мужчины за тридцать, один с длинными седыми волосами, второй – в голубой бейсболке, надвинутой на нос. Не попадались?

- Нет.

- Ладно, - сказал я, - не бери в голову. Куда тебя проводить?

Подумав: «Родители, небось, уже с ума сходят».

В подтверждение моих мыслей у неё запел мобильник.

Я узнал тикающую, как часы, мелодию. Это была песня Крематория про маленькую девочку со взглядом волчицы.

«Маленькая девочка со взглядом волчицы,

Я тоже когда-то был самоубийцей.

Я тоже лежал в окровавленной ванне,

И молча вкушал дым марихуаны…

Спи сладким сном, не помни о прошлом.

Дом, где жила ты, пуст и заброшен.

И мхом обрастут плиты гробницы,

О, маленькая девочка со взглядом волчицы».

Она вынула телефон, прервав мелодию:

- Да, мама. Уже иду. … Извини, вышла прогуляться и забыла о времени. До скорого!

«Господи! Что же знают о нас родные? - подумал я, - Не беременна ли она? »

Эта мысль меня испугала. Взять на себя ответственность ещё и за смерть её не рождённого ребёнка… Нет, надо отговорить.

- Ты что-то сказал? – вскинула она вновь свои прекрасные глаза.

- Тебе через мост? – спросил я.

Она кивнула.

- Провожу тебя.

Она не возразила.

Я застегнул молнию, и мы пошли в сторону Большого проспекта.

У дома на Зверинской я спросил, разглядев её при свете:

- Послушай, ты – красивая, у тебя от парней отбоя не должно быть. Почему ты несчастна?

Она опять заплакала.

- Прости, - забормотал я, - я что-то не то сказал?

Она зло взглянула и усмехнулась:

- У меня толпы поклонников. Любого могу свести с ума. Только мне этого не надо!

Последнее она почти выкрикнула.

Мы ещё постояли. Потом она попросила:

- Не спрашивай меня больше об этом. Иначе плакать буду.

- Не стану, обещаю. До встречи, островитянка!

- Почему островитянка? – удивилась она.

- Ты живёшь на Петроградском острове. Это так же верно, как то, что я обитаю на Васином острове.

Она хмыкнула.

- Тогда до встречи, собрат островитянин!

И приложила ключ к домофону.    

(далее:)