5

(перед тем )

Мы помолчали. Что тут можно было сказать?

Потом она (я уже боялся называть её Ией) произнесла:

- Ты любишь стихи… Тогда мне легче будет объяснить тебе словами Гумилёва., что произошло с тобой и…

Она всхлипнула, совсем как тогда, но справилась с собой и негромко, без пафоса, продекламировала:

«Только змеи сбрасывают кожу, чтоб душа старела и росла. Мы ж, увы, со змеями не схожи, мы меняем души, не тела».

- Потрясающе… - не выдержал я, - Не знал этого у него.

- Оно длинное и не столь сильно, как эти строки и концовка:

«Крикну я... но разве кто поможет,

Чтоб моя душа не умерла?

Только змеи сбрасывают кожу,

Мы меняем души, не тела».

- Ия любила Элюара, оставив мне в виде его слегка переделанного стихотворения, то ли пророчество, то ли признание… - решился сказать я, - Но оно очень печально.

- Не надо сейчас, - попросила она, - Я не выдержу. Слишком много для одного дня. Прости меня. Я судила тебя, не зная. Я была не права.

Извинялась явно нынешняя Ия, прежняя бы так не сказала.

- И ты меня прости. Хотя простить такое, вероятно, нельзя.

- Не знаю. Я теперь ни в чём не уверена.

- Ты придёшь? Или позвонишь?

- Позвоню. Можем договориться о времени, чтобы ты был у телефона. Или ты решился купить мобильник? Могу подарить. У меня их два. Всегда будем на связи. Взгрустнулось – позвонил. Другой ответил и поддержал.

- Пока я – дикий и не готов к этой технике.

- Я научу тебя.

- Тогда тебе придётся придти.

- Хитрец! Вот для чего ты отказывался!

- Нет, любимая. Да… любимая.

Мы оба заплакали, не сговариваясь.

Потом она сказала:

- Нам нужно будет заново знакомиться – двум изменившимся. Для этого лучше чаще разговаривать по телефону, пока не будем готовы к встрече.

- Как скажешь… Мне хотя бы слышать твой голос. Это – уже счастье.

Тут она не выдержала, всхлипнула и дала отбой, не договорившись о времени звонка назавтра.

Я, пытаясь переварить услышанное, не сразу обнаружил, что продолжаю держать в руке телефонную трубку, откуда раздаются гудки. «Она безумна… и не безумна, - думал я, отчаявшись разобраться в происходящем, - Но есть ведь и третий вариант. Что  безумен я…»

Я положил трубку на рычаг и прошёлся в волнении по коридору. Нет, сумасшедшие не допускают возможности, что могут быть того. Ничего себе загадка.  

Было уже поздно. Мы проговорили, не заметив, несколько часов. Позвоню родителям завтра.  

Зазвонил телефон. Я вздрогнул и пошёл к нему. Ия.

- Слушай, я совсем забыла спросить. Во-первых, как твоя спина? Надо хотя бы перекисью водорода обработать. Чёрт знает, что у меня было под ногтями. Нагноиться может.

- Ночью кровило. Пришлось наволочку застирать. Вроде, терпимо. Ты бы ногти подстригла.

- Подумаю над этим. Второе: я у тебя вчера нож выронила. Найдёшь под кроватью – не удивляйся.

- Подозреваю, что с тобой скоро вообще перестану удивляться. Нож верну, как найду.

- Оставь себе. На память. Третье: не договорились: во сколько позвоню завтра.

- А ты не можешь придти?

- Когда?

- Прямо сейчас. Скажи, куда подойти – я тебя встречу.

- Не надо. Я приеду. Через полчаса. Но свет гаси и всё, как вчера. Договорились?

- Слушаюсь!

Я не смог дождаться её в постели и голышом ждал в коридоре. Моя долгожданная радость вошла, захлопнув замок и сразу попала в мои объятья, на мгновение испугавшись. Потом мы принялись целоваться, как сумасшедшие. Что же тут удивительного, когда мы оба – того?

В перерывах между тем. как нас снова кидало друг к другу, она говорила: «Я – с мороза, ты простудишься, дурачок… совсем голый… с ума сошёл…» А я затыкал ей рот очередным поцелуем.

Я помогал ей снять всё, прикасаясь, гладя, прижимаясь к ней. Я попросту не в силах был от неё оторваться. Старался не называть по имени, чтобы всё не испортить, а в остальном мне препятствий не строили. Она потребовала, чтобы я лёг спиной кверху и обработала раны, бормоча: «Да… это я погорячилась».

От ужина традиционно отказалась, про чай попозже пообещала подумать. Извинилась, что не успела отгрызть когти – спешила.  

Спросила удивлённо, почувствовав клеёнку под простынёй:

- Это-то зачем?

- Сейчас поймёшь, - отвечал я, прижимая её, нагую, к себе. Она ничего не помнила. «Совсем плохая, - с жалостью подумал я, - Как бы не пришлось снова ей рассказывать нашу историю с самого начала…»

На этот раз она набросила мне на спину подушку, в которую и впилась. Я поставил себе задачу привести её к тройному удовольствию, если она окажется способна его испытать. К удовольствию вагинальному, клиторальному и струйному. Я не спешил с прелюдией, даже томя её, хотя чувствовал: готова. Наконец, она простонала, не в состоянии больше ждать, и прижала меня к себе, ища внизу меня рукой. Вот тут я последовал совету, казалось бы, имеющему отношение к музыке, но на деле – универсальному. Совету играть быстрый рэгтайм… медленно.

Я доводил её до края, держа там, и возвращал назад. Она давно не понимала, что происходит. Горячая, как раскаленная печь, Ия с закрытыми глазами что-то мычала, живя только ощущениями: вот… вот оно… опять нет… но вот же… вот… нет?

И вот она принялась аж подпрыгивать подо мной, хрипя. А я остановился. Она била меня кулаками, требуя продолжать, угрожая убить, если не продолжу. И тогда я опять пошёл работать. Так было несколько раз, пока Ия ни заорала, как наверно никогда в жизни. Она совершенно ничего не соображала, кусалась, царапалась, вопила и плакала.

Я позволил и себе завершить в тот момент, хотя был недоволен результатом. Задуманное не удалось. Оргазм был силы прежде ей не испытанной, тут я готов был биться об заклад, но это был лишь один его вид. Может быть, история о тройном – легенда? Тильде так и не удалось его испытать. С Лерой, после её обморока, я экспериментировать боялся. Джульетта была миниатюрна и заканчивала очень быстро, а что я только не предпринимал с ней, чтобы затянуть удовольствие. Про Изольду так и не удалось понять, что её заводит по-настоящему. Анализировать она была не в состоянии. Моя практика была слишком мала.

Я выбрался из Ии и лёг на бок, любуясь ей. Спина немного саднила.

Она долго лежала, будто без чувств, не шевелясь и не проявляя никаких признаков жизни. Так долго, что я испугался и приложил ухо к её сердцу. Оно билось еле-еле.

- Ты как? – спросил я.

Она попробовала поднять руки, чтобы обнять, но не смогла.

Когда Ия оказалась в состоянии говорить, то спросила:

- Ты хочешь убить меня?

- Что ты, любимая… Я хочу, чтобы ты была довольна.

- Довольна? Я настолько довольна, что довольно!

- Подожди, если получится, я тебе покажу кое-что не столь убийственное, но даже более приятное. Ничему не удивляйся – для этого на всякий случай и лежит клеёнка.

- Тебя привлекает моя попка?

- Нет.

- Как это нет?! – возмутилась она.

- Ты меня неправильно поняла. Она – сверхсоблазнительна, но я имел в виду другой способ.

Закинув крючок и заинтриговав, я замолчал. Пусть сама захочет это испытать.

Долго вытерпеть она оказалась не в состоянии.

- Почему ты молчишь?

- Боюсь за тебя, любимая.

- Не называй меня так. Ты ничего не знаешь.

- А мне что-то нужно знать? Ты уверена? – осторожно спросил я, - Подумай, прежде чем говорить. Станем ли мы счастливее после этого?

- Ты ничего не хочешь знать? – поразилась она.

- Я не всё хочу знать, - уточнил я, - А скажешь про себя плохое – не поверю.

Со вздохом она повернулась на бок и ткнулась мне лицом в плечо. Я обнял её и прижал к себе. Накрыл одеялом – в комнате было не жарко. Кажется, мы уснули. Насколько – не знаю, но полуочнулся я от ощущения, что меня целуют. Целовали всерьёз, взасос – в разные части тела – с ног до головы. Это могла делать лишь новая Ия, никак не прежняя. Я подумал: «Какой чудесный сон…» Главное, было не проснуться, чтоб он не кончился. Но когда во сне она взялась целовать Мистера Задаваку, то я не вытерпел и открыл глаза. Всё происходило наяву!

- Ты пришла в себя…

- Кто-то обещал не столь убийственное, но даже более приятное?

Я улыбнулся в темноте. Мой план сработал. Пусть она считает себя новой Ией (а может, и не Ией), но тело-то у неё прежнее. А это значит, зона Джи расположена там же и так же реагирует. Только сегодня я побью предыдущий рекорд – вместо десяти доведу число её удовольствий до пятнадцати. Придётся считать. Держись, Виталь, нужно это вытерпеть.

Я мягко притянул её к себе и языком забрался к ней в ушную раковину…

У меня получилось задуманное. Однако, на пятнадцатом разе я решил совместить со своим окончанием, подарив ей дополнительный, иной всплеск эмоций и, видимо, перестарался. Нет, с ней всё вышло отлично, а у меня в последний, самый острый момент остановилось сердце.

Я ещё исторгал в неё своё семя, она сходила с ума от наслаждения, а в глазах у меня потемнело и меня не стало.

Как я потом узнал, поняла она это не сразу, подумав, что просто лежу без сил. Затем отчего-то забеспокоилась, выползла из-под меня и жутко испугалась, прислушавшись: я не дышал. К счастью, в своём клубе она прошла курсы реанимации. Но стащить тяжёлое тело, не подающее признаков жизни, на пол и отволочь ближе к двери, где пространство позволило в моей каморке пристроиться сбоку для непрямого массажа – оказалось нелегко.

В какой-то момент я увидел себя с небольшой высоты, словно глядел с потолка, где горел свет, как совершенно голая Ия нажимает и нажимает мне на грудину, затем наклоняется к моему рту, выдыхая и вдыхая за меня, и снова давит двумя руками в область сердца.

При этом она плачет и причитает, уговаривая:

- Ну, миленький… ну, родной… любимый… ну, не уходи от меня! Я этого не переживу! Вторую смерть я точно не переживу…

Я подумал: «Первая смерть была её? Поэтому она стала иной? Вот она – настоящая… какой бы не чувствовала себя – новой или прежней. Нельзя её огорчать. Надо вернуться».

И открыл глаза.

Надо мной склонялось искажённое, мокрое и красное лицо со спутанными волосами, которое я сначала даже не узнал.

- И…я..? – выдохнул не без труда я.

Она остановилась, взглянула мне в глаза и отвела свои.

- Ты услышал меня… ты вернулся, милый… Розовеешь на глазах. Слава богу… Как ты меня напугал… Лежи, не двигайся! Подожди немного. Я помогу подняться. Любимый… ты опять со мной, со своей злюкой-крюкой шестнадцатой.

- Единственной… - прошептал я.

Она отвернулась.

Позже, когда я лежал на кровати, а она рядом, мы поговорили. Горел свет и мне отвыкшему её видеть не в темноте, не видевшему её давненько, было странно смотреть, узнавая и не узнавая любимые черты. Глаза у неё изменились. В них застыло столько тоски и боли, что я не мог в них смотреть. Она тоже не видела меня давно и вслух отмечала произошедшие изменения.

- Ты совсем седой… и борода, которой не было, и седые волосы. Тебя не узнать. Ты выглядишь сейчас намного старше своих лет. Боже, через что надо было пройти, чтобы… так преобразиться. Бедный… И твои глаза…

Нет худа без добра. Эту пословицу я вспомнил, когда она сказала, что не уйдёт, пока не будет спокойна за моё состояние. Желая её переключить, я пошутил, что состояние своё готов полностью отдать в её руки. И продолжил:

- Открой верхний ящик тумбочки. Моё состояние там.

Она непонимающе взглянула, встретив мою улыбку, но встала и открыла ящик.

- Ээ… да тут полно денег! Ты ограбил банк?

- Наколдовал.

- Богатый Буратинка? Я с тобой дружу!

- Возьми себе оттуда сколько хочешь.

- Погоди, это что тумбочка из того анекдота?

- Нет, она реальная. Как и деньги. Хочешь устроим пир горой, а хочешь в ресторан пойдём?

- Лучше здесь. Схожу-ка я на разведку в твой холодильник. У тебя нет какого-нибудь халата набросить? Тут холодновато.

В итоге она оделась в мои домашние штаны, закатав их низ, и свитер. Мне очень понравилось. Выглядело забавно.

- Смеёшься надо мной? – ткнула она меня кулачком в плечо.

- Нравишься, - расплылся я весь в улыбке, - Чертовски нравишься. И в какой же капусте тебя, такую красивую нашли?

- В брюссельской, а тебя – в цветной! – ответила она и, состроив мне нос, упорхнула на кухню.

Я вышел на подмогу и тут же встретил отпор:

- Ты мне тут не нужен! Я позову.

- Я пришёл любоваться. Сильно соскучился.

- Уже? – состроила она уморительную мордочку, приплющив пальцем нос, - По этому?

Не отдавая себе отчёта, что делаю, опустился на колени и обнял её ноги. Она стояла, не шевелясь. Потом погладила меня по волосам. Тогда я поднялся, подхватил её на руки и понёс в постель.

Она отбивалась, кричала:

- Нет, нет! Тебе нельзя!

Но я донёс, положил на кровать, придавив собой. Мне хотелось сказать, как я её люблю, но она приставила палец мне ко рту, и мы принялись целоваться…

На этот раз я не пижонил, помогал пальцами и языком, и не мучил Ию, но удовольствие ей доставил.

- Пойдём в душ? – предложила она, и я с радостью согласился. Прежде, с «той» Ией это было невозможно.

Мы дурачились под душем, намывая друг дружку, а затем я снова не выдержал. Она сопротивлялась, но сдалась, когда я сказал, что буду медленно и печально.

Простонав последний раз, она повернулась ко мне и вздохнула:

- Придётся уйти…

- Почему? – испугался я, - Я тебя обидел?

- Нет, пока я здесь, ты не успокоишься, не доконав себя. Не будь твоей клинической смерти недавно, у меня на глазах, я только приветствовала бы это, но сейчас, полагаю, тебе надо отдохнуть. Не возражай! У меня прямой номер – звони с городского, когда захочешь, где бы я ни была. И сама позвоню. Будем болтать часами. Если пригласишь меня на свидание – а меня так давно не приглашали – явлюсь вприпрыжку. Я заглянула в холодильник – кое-что есть, но можем съездить вместе в магазин и выбрать. Я теперь на машине.

- Ты серьёзно? Разбогатела?

- Увидишь.

«Фантазирует, - подумал я, - Да и кто даст права психбольной, заявляющей, что она – это не она».

Но я ошибался.

(дальше )