Побродяга. Стрёмная любовь 4 байопик. Серия: Истории про любовь

(Окончание. Начало)

1.

2.

3.

Странность судьбы заключается в том, что не хочешь, сопротивляешься, а получается так, как получается-складывается. Это я о моей семейной жизни с сиповкой.

Видимо, по-божески...

Типа по божьему велению, не по моему хотению.

Это раздумье заставило меня остановиться-оглянуться и вернуться к моментам, предшествовавшим моему решению на разрыв.

Короче, писал я легко и быстро, не напрягаясь и нафигачивая во всех жанрах. Но лучше всего давались мне зарисовки и очерки. Тут можно было и пейзажной лирики, и дорожной вдумчивости  и героического напряжения чувств человеческих подпустить... Вернее, сдобрить. Вернее, не умею объяснить.

Ежемесячно я выдавал страницу под рубрикой «Никто не забыт, ничто не забыто», ежемесячно  медицинскую «Наше здоровье», «Люби и знай родной край» и другую занимательную хренотень-мутотень.

На основе всего этого  выбился и я в лидеры. И вот пришло время выборов в Верховный Совет СССР. Там, где-то в области – доярку двинули. От ещё 12 районов – нашу сонковскую бригадира полеводческого бригадира колхоза. На селекторном совещании редакторов этих районов решено было креативнуть очерк мне.

Как туз, на редакционном козле, погостил я в доме кандидатки, выпил много водки под крутые деревенские яйца за столом с её мужем и соседями. Легко писал на целый газетный разворот.

А через некоторое время наша молодая курносая курьерша и говорит:

-Ты Володя, теперь не только знаменитый на всю область человек, но и самый богатый журналист!

-Как это?

-Не знаешь, что ли?

-Так вторую неделю переводы на твоё имя ношу на адрес редакции. Тыщи получается!..

А на весенне-летнюю сессию на автобусе, потому что нет в Тверской губернии прямого транспортного сообщения между её столицей и районным посёлком Сонково, прорвался-пробрался я к своей Альма-матер пединституту. На учителя русского языка и литературы в этот раз я поступил по совету удивительного человека с семилетним обязательным образованием, бывшего командира партизанского отряда Александра Васильевича Суворова, возглавлявшего сельскохозяйственный отдел.

В отличие от всех сотрудников с наливными чернильными ручками Суворов катал свои материалы карандашом.   В искорёженных ранением пальцах. И шурует, покуривая «Север»!

Наши столы с ним стояли напротив друг друга.

Оторвавшись однажды от бумаги, этот признанный лидер по строчкогонству и гонорарам, заботливо вперился в меня и спрашивает:

-А ты кем собираешься стать?

-Готовлюсь на факультет журналистики!

Партизан подслеповато прищурился гноящимися от старости глазами, как целятся из нагана, и говорит возбужденно:

-Нахрен оно тебе надо? Тебе ещё в партию вступать!

-А так нельзя? Я же умею писать!

-Нельзя. Ещё и рекомендацию потребуют... А выйдешь -  будешь кататьать доклады для коммунистических секретарей. И водку жрать. Безымянный такой, униженный.

-??????????...

-Пишешь ты, действительно хорошо. Со временем будешь писать ещё лучше. Тут главное, не бояться черновой подготовительной работы на сбор материала то да сё... Но для этого пишущий человек помимо самообразования  и грамотности должен иметь систематическое литературное знание Факультет журналистики этого не даёт.

-И...

-Иди-ка ты в педагогический. Да хоть в наш, в областной. Диплом, кроме учительского включает в себя и журналистский статус!

Вобщем, вправил мне мозги бывалый коллега-партизан.   В до интернетовскую эпоху он иногда корректировал мои военные опусы.

Ну, и конечно,   знаете ли мои читатели-заочники, что такое сессия?!

Цимус: студенческие застолья заматерелых людей, хмелеющих от встречи с друзьями! Как то раз на факультативные занятия по русскому народному творчеству я даже привёл с собой пьяненького гармониста от винного бара «Белый аист». То-то он наковырял студентам народной брани! Больше, чем для Володи Даля!

К тому же сессия совпала с семинаром верхне-волжских молодых поэтов. Великий предводитель семинара от обкома партии и отделения Союза писателей, как бы тверской преемник самого автора «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого, подогнал под себя наиболее талантливых волосатых-бородатых и выступали мы в общежития практически всех учебных заведений города!

Был там и один, уже газетно-печатающийся с птичьей фамилией, но не Соловьёв, а Скворцов. Запомнился тем, что напившись до чёртиков, не смог начирикать по памяти ни одного из своих рукоделий. И обмочился. А мои воинские «Махорка», «Служу Родине», «Брекватор» никому не пришлись.

Да  и шиш с нёмя!

Дело в другом. Вечерами вся эта экзальтированная толпушка тусовалась в центральном сквере. С одной стороны — обком, с другой гостиница, где и обретались семинаристы. Они там счастливо сношались... И старики, и молодёжь!

И вот появился и стал шириться поэтический базар, что наш Предводитель – талант сугубо спекулятивный, что при общем великолепном даре версификатора, поэтичность, свежесть оставляет желать много лучшего и что популярность его кроется в спекулятивном выборе темы. Воспевание труда знаменитой ткачихи или верности партии и народу.

Ну, была львиная правда в таких высказывания. Партийный шеф пытался защищаться, читая на публику стихи «из стола». Например: «Пьёт Россия! Ах, как пьёт!. » Но и это не спасло. Стали поговаривать, что, мол жид-полукровка и космополит не жалеет Россию, а издевается над ней. (Что, замечу, при обще-национальном ироническом складе характера порой вполне оправдано). Тогда поэтический босс-коммуняка поступил кардинально.

По его заказу и настоянию пачкун Скворец накатал фельетон с кричащим заголовком «Дайте гению трояк» на всех модернистов-формалистов и на весь «подвал» в Калининской кривде».

На дворе стояла сухая весна 1967 года... Оттепель давно закончилась и вдруг такое!..

Когда я вернулся в родное-гнилое Сонково, оказалось, что мою семью принудительно выселили из райкомовского жилья в платную гостиницу, а вещи вынесли в сарайчик во дворе.

Я к редактору:

-Где моя семья и где мои деньги? Хотя бы моя часть?

-Будешь о деньгах вспоминать – вылетишь по 47-ой статье «за профессиональную непригодность». А пока тебе предложено уволиться по собственному желанию».

Задыхаясь от внутреннего гнева, я вылетел в общую редакционную комнату и набил морду ответственному секретарю редакции — зятю редактора. За прежние оскорбления и обиды.

Была кровь, была милиция и я тут же позвонил бывшему заведующему партийным отделом «Сонковской правды» Букину в Молоково, где он в то время организовывал газету «Молоковская Правда».

Правда, все это звучит чудовищно сегодня?

*****