For a breath I tarry - 19

Мила проспала долго и крепко. Не просыпалась от моих движений, когда я менял положение, чтобы отдохнули затекшие части. Похрапывала иногда. Произносила отдельные слова неразборчиво. Наконец, она зашевелилась и сонно спросила:

- Что, я заснула?

- А то! Долго и крепко. Даже мои ерзания не будили тебя.

- А мне казалось, что я чуть дремлю и разговариваю с тобой. О многом поговорили.

- Расскажи, о чем. Я не в курсе.

Она умостилась удобнее на моей руке, ножку закинула на мои ноги, я приобнял ее.

- Я не могла молчать и делилась с тобой, что ты мне сотворил. Невероятно здорово, когда ты целуешь мою звезду. Это очень приятно, но еще важнее, показывает твои чувства ко мне. Нежно, бережно, трепетно. Со страстью и вниманием. Чувствую, как тебе приятно целовать и ласкать мою звезду. И как ты открыт в своем восхищении мной: целуешь звёздочку и смотришь проникновенно в глаза. Тебе не стыдно делать такое мне, не пересиливаешь себя; ты радуешься со мной. Бери меня всю! Твоя, любимый! Я тоже хочу так же тебя ласкать! Наконец, развернулся, и я смогла струй взять. Давно его хотела целовать. Он был некрупый и нетвердый, не стоял. Такой приятно язычком, податливый. Он пахучий, милый, нежный. Удивилась, что кончать будешь, струй так и не встал. Разве можно? Мне-то хорошо, а тебе? Хлоп меня по попе, приготовься!

- Не страшно? Или уже приходилось оральностью заниматься?

- Нет, не приходилось. Да ты что! Гадость эту в рот брать! То гадкий член, а это струй моего любимого. Не боялась. Ожидала, что струей ударит и много. Поместится ли во рту. Так ведь?

- Это в фильмах. Не верь ерунде, Мила. Порция спермы невелика. Когда крепко стоит, возбужден, капля вылетает с силой, но струи никогда не бывает. Для этого сказал, чтобы накрыла язычком. Спермы наберется с ложку, откуда струи! В этот раз струй не стоял, так что все слабое, и выброс тоже.

- Ну да. Просто вкус появился. Не противный. Необычный и слегка приятный.

- Почему ты так легко приняла это?

- Я тебя люблю. Все в тебе приятное. Нравится струй. Лишь бы поместилась сперма, чтобы не испортить тебе сладострастие, думала. Не закашляться и не выпустить. А потом струй помягчел совсем, его одно удовольствие держать было. Тут ты начал мне... Покатилось, накатилось... Действительно, все обостряется. Вдруг ощутила вкус и запах струя. Приятные! Думала: это вкус твоего сладострастия. Мою попу мнешь сладко – я различала каждый твой впившийся пальчик, клиторок сосешь волшебно – чувствовала втягивания, прижимания; слияешь мою звезду пальчиком восхитительно, задеваешь там что-то – ну и взорвалось просто во мне. Еще и струй твой ласковый на язычке. Я представляла, так же точно тебе хорошо от моих нежно ласк. Невыносимо хорошо! Небывало! Это все ты мне даешь, мой любимый! Разлеталось, дрожало, вертело и уносило... а над всем этим ласковый мягкий твой струй со мной. Меня уносит сладострастие, ни края, ни берегов, блаженство бесконечное – но со мной твой нежный  надежный струй. С ним не страшно совсем. Такое удивительное приключение. А тебе как? Ты невнятный...

- Нет, Мила. Здорово было. Звёздочка для меня приятнее, чем оральные ласки, это так. А вот после сладострастия помягчевшему струю ласки язычком и губами лучше. Ясно, отчего. Движения животиком в звёздочку передаются слабо, и мягкий струй лишь слегка там пещеркой оглаживается. А язычком и губами ты по уздечке, венчику и стволу водила активно. И точно попала: сильнее или чаще – было бы уже неприятно. А ты точно в момент отлива волны толкнешь мягко язычком уздечку – снова прилив. Все у тебя получилось наилучшим.

- Струй не встал. Но ты кончил. Так может быть?

- Вот тебе убедительный факт. Струй не стоял, сегодня же утром кончил, да и раньше день за днем. Ты мне передавала свое сладострастие так полно, сильно, что вызвала его и у меня. Мила, заметь: не напрягался, не было возбуждения. Оно шло как бы в меня извне – от тебя. Это на самом деле так, я-то себя знаю, сладострастие от меня возникает только через возбуждение и напряжение. А тут полное расслабление, покой, а сладострастие само развивается и приходит. От тебя. Я ведь представлял, как волшебно ты себя чувствуешь, как тебе хорошо и сладко. Как от моих ласк, от пальчика в пещерке и поцелуев клиторка начинается в тебе сладострастие.

- Верно. Я тебе буквально слала свое наслаждение... вот как ты меня поил из клювика, так я тебя: обнимаю, приникаю и всё от себя тебе направляю. Очень хотела передать тебе от себя.

- Получилось у тебя, Мила. Можешь. Такое наведенное сладострастие приятно именно покоем. Но сила его и яркость небольшие, какое от слияния с тобой – то уносящее. Это хорошо тем, что твое наслаждение переходит ко мне. Но выслиять смогу тебя только раз, в последний день. Пару дней точно буду силы собирать.

- Не надо было?

- Надо! Просто тебе сообщаю, что и чего могу тебе ждать.

- Ничего не жду. Как получится, милый. Главное, мы вместе. Давай просто ласкаться, обниматься. Не думай о том, что меня нужно обязательно выслиять.

- Конечно, Мила. Разогреешь, встанет – выслияю, нет – ну так, поласкаемся. У меня особый режим. Эротическая сила сохраняется. Ночью тебя слиял, кончить не смог, коль не кончил, все сохранилось, струй отдохнул, силы прибавилось – и выслиял. Так что появится эрекция – подставляй звёздочку, подвигаю, послияю. Все это будет копиться для слияния. Не беспокойся случайно показать мне, что не могу кончить. И не бойся тронуть струй, когда я вроде бы не хочу. Струй не хочет, а я – хочу! Твои прикосновения к струю всегда мне приятны. Поласкаешь его, он встанет, встанет – послияемся. Так что тереби его, трогай, как тебе хочется!

- У тебя какие-то неправильные установки. Так мужчины не ведут себя в сексе, – уверенно заявила она.

- Наоборот, с возрастом понимаешь вредность понтов. Сколько будет сил – столько и смогу. Неважно, климакс у меня или еще что, – напомнил я ее вздорные упреки первого дня. – Будешь требовать секса каждый день, просто отвечу: не в моих силах, моя девочка. А на поласкать струй всегда доступен. Вне слияния струй – это самое нежное и чувствительное место. Хочешь меня приласкать – погладь струй.

- Правильно. Мне не секс нужен, а общение с тобой. Ласкал меня с настоящим желанием: желанием дать мне блаженство, это четко чувствовала. А я его тебе передавала. Вышло замечательно, еще и тебя смогла удовлетворить. Не принимай это серьезно, а мне понравилось ласкать ротиком именно маленький твой струй. Когда он стоял, я прикидывала, как беру его в ротик – он займет все, язычком не пошевелить будет. Остается только целовать его. Сегодня он был небольшой, податливый, удобно с ним. Понравилось посасывать его. Потому что это твой струй! Твой нежный ласковый струй. Все это давала тебе от счастья, которое дарил ты! Ты просто меня затопил мягким и долгим наслаждением. Как-то иначе, чем при слиянии. Будто и тепло по животику, и звон какой-то, и что-то сладкое копится там, колыхаясь и выплескивая в меня. Волшебно, милый.

- Мила, не раз говорил тебе, что в интимных отношениях выше-ниже глупо. Если ты ниже, я тебя унижаю – какое может быть наслаждение с тобой? какое тут блаженство?! Ты же ниже, ничего не способна дать мне важного, иначе это уравняет тебя!

- Все так. Все-таки целовать звезду, сосать струй – это унизительные стереотипы. Собственно, такие же гадкие вещи, как и сами матерные слова. Не терпела, это унижало меня. Выслиять – это унижение, использование меня как спермоприемника. И сейчас так же... но не с тобой. Быть выслиянной тобой – блаженство. Двойное: получаю и даю его. С тобой хочу эти слова говорить и слышать, они же напрямую связаны с нашим безумным блаженством. Пососать твой струй – наслаждение. Мне самой, но, главное, что даю его тебе. А ты говоришь, то же самое тебе целовать звезду, сосать клиторок.

- Точно так же, как у тебя, Мила. Поцеловать звёздочку – это не чью-то вагину вообще, а пахучую, сладкую девичью звёздочку Милы, дарующей мне блаженство.

- Верно. Ты говорил, что я пахну тебе приятно и возбуждающе. До того, как взяла струй в ротик, запаха не замечала. Оказалось, струй такой ароматный! Заманчивый и сладкий, какое-то домашнее чувство вызывает. Милый, ласковый, пахучий, такой нежный – его ласкать приятно. Тем более, это твой струй, которым волшебно слияешь меня. Был сильный и крепкий, он выслиял меня, теперь он слабенький и нуждается в ласке и защите. Беру в ротик и лелею. Еще я рассмотрела струй хорошо, подробно. Яички, волосики, головка, венчик, уздечка и все прочее. Было очень приятно. Наверное, и ты мою звезду в деталях рассмотрел, да?

- Конечно. Что гладил пальцами, что слиял и что давало мне наслаждение, мог с восторгом разглядеть. Предвходие глубокое, аленькое и нежное – ему точно подходит: трепетное! – узенький входик, который ласково оглаживает головку моего струя, когда слияю твою звёздочку. Я так на это и смотрел: доверчивая, сокровенная и трепетная часть моей любимой Милы. Влюбленной девушки Милы.

- Звезда влюбленной девочки, пылающей желанием.

- Отлично сказала! В смазке, пахучая, желанная, нежная и приготовившаяся, ждущая струя звёздочка. У меня глаза кончали, Мила, пока смотрел. Струем чувствую, но видеть-то лучше. Любовался, как кончает твоя звёздочка. Она выпуклая и пышная, губки налитые. Входик слегка сжимается, подрагивает, предвходие втягивается чуть. Звёздочка трепещет от наслаждения! Даже смотреть на это восхитительно, а участвовать! Ведь это от моих ласк она кончает. От моего втягивания клиторка в рот тебе хорошо. Входик для головки по ощущениям был чем-то более крепким, упругим по сравнению с губками. Увидел, что он с бугорками, неровностями...

- Что в них тебе?

- При слиянии и тебе, и мне нужна переменность. Хорошо по гладким губкам водить, а раз за разом повторил – заскучается. По бугоркам хорошо, но тоже привыкается. Нужно разнообразие. В твоей звёздочке все есть: и блестящие гладкости, и неровности, и мягкости, и упругости. Звёздочка как симфония – звучание множества наслаждений. Слияние с тобой, Мила, это симфония блаженства.

- А с другими?

- И с другими. С каждой женщиной слияние – это своя симфония.

- Правильно. Сказал бы, только со мной, – врешь! Не ври, у меня хватит ума понять. А вот то, что это тебе не банальное дело, как почесать яички, вижу по тому, как ты готовишься. Душ у тебя обязательный. Без него мы не начинаем. Много говорит это мне.

- Тот трахал, не заботясь о гигиене?

- Да. Еще и оральность просил! Вот как это можно!?

- Мила, мне было бы неприятно ласкать твою звёздочку несвежую. Соответственно, думаю о том, чтобы и струй был чистый. Элементарно! Ведь мы целуемся до и после.

- И пахучий!

- Пахучий он сам по себе. Чистый и значит пахучий.

- Я его еще поцелую. Нравится он мягкий и бархатный. Не, он нужен стоящий, чтобы слиять меня; такой струй самостоятельный. А сейчас он просит ласки, – сообщила Мила.

Она сдвинулась, мне на низ живота положила свою головку и взяла нежно вялый струй в ротик. Язычком оглаживала, посасывала, губками в кончик целовала, зубками задирала венчик. Все очень осторожно. Потом успокоилась и лишь лежала у меня на животе, держа головку в губах или втягивая ее. Я неспешно перебирал ее волосы, ушко, шейку, доставал до попки и бедра. Потянул ее за бедро к себе, Мила подвинулась ближе, и смог гладить нижнюю часть звёздочки. По губкам, между губок, по предвходию и по входику. Пальцем немного проник внутрь. Мила поправила меня:

- Не, внутрь не надо. Когда слияемся, нормально. А сейчас палец грубый. Понимаешь?

- Конечно, Мила! Струй твердый, но упругий и податливый, а кожа на нем нежная, как и в твоей звёздочке. Он не может сделать неприятно. А палец, хоть в смазке, а все же грубоват и касается не нежно. Мне точно так же: пальчиками оглаживаешь – хорошо, но с звёздочкой несравнимо!

- Даже в невозбужденной звезде он свой, струй свой для нее. А палец посторонний, чужой. Сейчас это ощущается сильнее. Когда на посошок слиял, меня распирало от нежности, которую давал твой струй. Таяла и млела от его ненапористого проникновения. Когда вялый, он не слияет, а входит застенчиво и осторожно.

- Мила, все это у нас потому, что мы слияемся: объединяемся, как одно. Твои ощущения приходят ко мне, мои – к тебе. Слиял тебя спящей, ты вроде ничего не делала, дремала, а мне одно глядение на твое счастливое сонное лицо возбуждало и давало мощный толчок к наслаждению. Сейчас твое наслаждение прорвалось ко мне и вызвало сладострастие. Неяркое, но сделало меня счастливым, потому что ты мне его буквально передала.

- Мой любимый, мой мужчина! Как с тобой хорошо. Счастливая безумно. Пойдем чай пить?

Мила чувствовала, что мне она вся приятна, и стояла, пока закипал чайник, напротив стола, опираясь попкой на тумбу. Ее всю можно было смотреть. Глядел и наслаждался ее фигуркой, животиком, небольшой стоячей грудью, ножками и бедрами, и звёздочкой, прикрытой пушком, однако, малые губки пробивались сквозь него, напоминая, что за ними скрывается. Она вся блаженство мое, я желал ее по-прежнему. Струй не мог, а разум хотел эту сладость, радость и безупречность обнять, прижать, вобрать и наслаждаться вдвоем: от своих ощущений и от ее чувств. Вспомнил о деле и объяснил:

- Фактически, у нас осталась пара полноценных, улётных слияний, Мила. Лучше я не буду стремиться сразу слияться, как струй сможет, а подожду, сил побольше наберется, чтобы получилось без чрезмерного напряжение, легко, играючи. А это пауза на два дня или даже больше. Но ты не жди готовенького, зажигай, Мила.

- Как?

- Трогай меня и струй особенно. Обнимай, ласкай, себя показывай. Ручки у тебя нежные, пальчики ласковые... Вот так! – и я показал, как, обнажив нестоящий струй до корня.

- А ротиком можно? – просто и прямо спросила Мила, стоя напротив и при ярком свете.

- Все можно, до чего придумаешь. Сочини игру. Все это ускоряет накопление сил. Будет стоять, послияю немного, но без финала. Ласкать тебя – это тоже возбуждение.

- Все у тебя не так. Мужчины не любят, когда их побуждают сексом заниматься, если не стоит.

- Так то сексом! А у нас блаженство! И всякая твоя ласка тоже наслаждение. Потому что принимаю твои чувства, отдачу мне. В общем, максимум игры, дразнения. Кстати, завтра мне с утра и на весь день, зато пятница полностью свободная. Народ хочет закончить в один день. Завтра могу прийти поздно, в темноте, так что днем сама погуляй. И продукты, какие нужно, купи. Никуда не пойдем, вечер проведем дома. А потом до самого отъезда свободные.

- Здорово! Я завтра, наверное, сама схожу по музеям. Без тебя я спокойная и вполне способна здраво осмотреть экспозицию. Все равно одной делать нечего...

- Хорошо сказала: слияния нет, значит, делать нечего... с тоски в музей пойти, что ли? Кстати, После утреннего посошка я не обмываюсь, на теле остается твой запах. Сижу в офисе, доклады, бумаги, формалистика, скукотища, замшелая и непробиваемая унылость – и вдруг легонько, но явственно, повеет ароматом твоей звёздочки! Как лучик света и надежды! Вокруг деловые лысины мужчин и намакияженные лица женщин; сплошная видимость: внешние слова, внешние эмоции... суета и видимость, но в этой затхлой бюрократической атмосфере вдруг возникает тонкая струйка намека на тебя, милая, на твое живое и ласковое очарование! Она напоминает мне: после наших заседаний других ждут скучные городские хлопоты, а у меня – страстная девушка с горячей звёздочкой и слияние на всю ночь! Чтобы снова окунуться в волшебные твои объятия и ласки я согласен высидеть хоть целый день этого уныния. Вот как ты помогаешь мне!

- Ты думаешь обо мне и там?

- В свободные минуты. Мила, скажи, что тебе наша слияние? В чем оно на тебя подействовало?

- Давай это я там, на кровати в объятиях отвечу. Могу сейчас, но лежа около тебя, лучше скажу.

Мы ушли в комнату и улеглись на кровать. Мила прилегла мне на грудь, я перебирал ее волосы. Она внезапно задала вопрос:

- Скажи – только честно и точно! – ты бы женился на мне, если бы свободным был совсем?

- Нет, Мила.

- Почему? – она огорчилась заметно.

- Быть такими вот интимными друзьями, как сейчас, можно. А мужем и женой – нет. Ты самостоятельная. Командовать и вести не люблю, но и ведомым быть характер не позволяет. Я иду своим путем. Ты в чем-то похожа на первую жену. Отличный человек, надежный. Но в попутчики не годится. Через время, остыв от первых впечатлений, привыкнув, начнешь предлагать: а свернем туда вон? а пойдем вот так? А я не сверну. И как быть?

- Это эгоизм. Почему я должна следовать только твоим путем? А поискать компромисс нельзя?

- Компромисс возможен во второстепенных вопросах. В основополагающих компромисса не сыскать. Если происходит, это скорее неявная капитуляция одной стороны.

- Я так не считаю. Прикрываешь свой эгоизм, чего там.

- Не так, Мила. Вот тебе пример. В Россию ты не хочешь возвращаться ни при каких условиях; лучше трудно жить на вторых ролях, но в Европе, чем хорошо, да в России. Таков твой настрой и выбор. А я – зеркально: неважно, какие в России условия, вне России жизни нет. Путешествовать и смотреть мир люблю, но жить – это не пару недель или месяцев провести. Какой между этими взглядами может быть компромисс, Мила? Либо я с тобой живу в Европе, морщусь и вздыхаю тоскливо. Либо ты живешь со мной в России в депрессии и унынии.

- Ты настолько против? Я думала, просто не нашел место. Хотя... тебе да не найти!

- Потому что не нужно мне. И подобный принципиальный момент не один у нас. Мы действительно разные люди, Мила. Мы любим друг друга, особенно ты пылаешь, нам есть, что передать другому: бескорыстно и от всей души. Но долгая совместность у нас не получится. Пути разные. Понимаешь?

- Да. Мне кажется, это часто происходит. Главное, осознавать это и не начинать обиду. Действительно, зачем одному из нас тянуть другого в гиблое для него место. Я тебя люблю и не хочу, чтобы ты тосковал...

- И я не хочу тебя никуда тащить или запирать, даже могя это сделать. Лети, синичка, у тебя свой полет. Но подержать тебя на ладошке, полюбоваться тобой, позавидовать твоему легкому и свободному полету – это да. Кстати, Мила, о разводе. Женясь первый раз, я говорил восемнадцатилетней девушке: поживем лет пять, ты повзрослеешь, и мы, при необходимости, пересмотрим наши отношения. Обещаю, что не буду держать.

- Вот так сказал?! Это же запрограммировать развод.

- Ты говоришь точно, как она через пять лет. Обвинила меня, что все заранее предусмотрел. На деле это была подсознательная оценка. Она взрослеет, изменяется и приобретает определяющие ее судьбу черты характера. Они с моими могут принципиально расходиться. А подсознание – не предвидение. Для меня развод тоже был неожиданным, зря она не верила в мою неподготовленность. Это была оценка, а не предвидение.

- А у нее это отложилось... и к указанному сроку начала готовиться к разводу, ты это почувствовал и тоже начал, – авторитетно, как патентованный психолог, растолковала мне Мила вредность озвучивания оценок. Я не стал спорить: событие свершилось, у каждого свое мнение о его глубинных причинах. Мила сказала, меняя тему: – Тебе завтра рано вставать... давай спи.

В этот раз я лег спиной к Миле, лицом к краю. Она прижалась к моей спине, взяла струй в ладошку, нежно сжала... Вскоре она задышала ровнее, почувствовал, как постепенно стало расслабляться ее прислонившееся ко мне тело... рука свободно повисла, ладошка, державшая струй, раскрылась и просто прикрывала его. Мила спала, посапывая мне в волосы. А мне не спалось, кружились грустные мысли несмотря на захлестывающий поток счастья, которым одаривала меня влюбленная и счастливая Мила. А может, как раз от этого счастья и проистекала грусть. Ведь через несколько дней это счастье однозначно кончится – и навсегда. Останутся только воспоминания.

Тихая, но безысходная грусть заполнила меня. Я не только хорошо понимал чувства Милы, но и отлично помнил свои в ее возрасте. Восхитительное ощущение свободы. Я не загадывал и не планировал точно, просто жил с ощущением, что все дороги мне открыты. Впереди была еще целая жизнь! Что меня заинтересует, туда и двинусь. Сейчас вот тут, через пару лет поведет интерес на другое – начну его. Не то, чтобы был непоседливый или переменчивый, скорее, напротив не легок на подъем и смену образа жизни. Так ведь не важно, пользуешься каким-то свойством или нет, главное, чтобы оно всегда было доступно. А еще... волнующее ожидание. Ведь впереди целая жизнь! Как заманчиво впереди сияли "двадцать первый век" и "новое тысячелетие"! А как мир вокруг меняется, раскрывается, сколько всего в нем нового появляется! Новые люди и новые увлечения, новые места и новые отношения, новый опыт и новые знания. Как будет интересно и удивительно жить! Как манит мир и намекает на возможности, показывая перспективы в дымке будущего! Казалось тогда, нашему поколению выпал такой редкий шанс: попасть на пору хороших перспектив. Теперь-то понимаю, каждое новое поколение входи в мир с такими же чувствами. Потому что есть силы, задор, вера в свои возможности изменять и изменяться. Чудесное чувство! Сейчас Мила живет с таким. Она полна планов и уверенности в своих силах. Не сомневаюсь, осуществит их. Но удовлетворения не получит, вот в чем уловка. Она, как и я, задумывается о смысле и о том, зачем живет. Умеет критически смотреть. Достигнет, оглянется и поймет, что весь тот волшебный порыв молодости и сама юность разменяны на заурядные вещи. Не оттого, что у нее было плохие или приземленные планы, а потому, что другого ничего нет.

Можно, как она, упорно пробиваться в чужой стране, делать свою жизнь – и сделать ее! Можно безоглядно тусить, трахаться, ловить драйв. Можно серьезно чем-то увлечься зрелищно-адреналиновым, покорять вершины и разные недоступности, нырять за сокровищами, путешествовать, развлекаться и  наслаждаться всем миром и собой в нем, свободным и беззаботным. Что делание жизни, что развлечение всего через двадцать-тридцать лет само потихоньку отойдет. Дело не в бесполезности или напрасности многих вещей, содеянных по молодому задору и беспечности. И сил, и задора к тому времени останется маловато, а впереди, как раз с приобретением опыта и понимания, откроются новые пути и горизонты... и ясно, что за ними – опять новые и неведомые дали... но жизнь уже кончается. Только начинаешь понимать, как многообразен мир, сколь он прекрасен и открыт, как жизнь начинает катиться под уклон. Вот в чем главная причина грусти: несоизмеримость доступного взору простора мира и малости отпущенного времени. Да и возможностей.

Я этот безотрадный вывод знаю, а Мила еще не постигла его. Она полна уверенности, что весь мир успеет узнать, попробовать, испытать. Сейчас она в счастливом предвкушении открытых безграничных возможностей. И пока она вся в планах и уверенности, что всего добьется, полна оптимизма и ожидания, дарю ей немножко счастья. Личного, интимного; чего в ее жизни пока нет, но к чему она как раз сейчас способна. Пока она открытая, пылкая, нежная, непосредственная, очень живая, готовая. Пройдя путь к своим целям, она огрубеет, устанет, огонь погаснет. Слияние для нее будет просто приятным отдыхом, а не удивительным приключением, полным восторга и блаженства. Всему свое время... Ей я даю это вовремя! Любить и слиять девушку, когда она влюблена и пылает от страсти. А не когда у нее появится время на обустройство личной жизни, но пыл угаснет.

Конец первой части.