Психоделический камень в дустовый ров

Моей любимой Ребекке Кроу

Его степенно внесли на носилках в Президиум печальные сподвижники в гвардейских мундирах Императорской лейб - компании и блестящих, упорно натертых ленд - лизовским гуталином сапогах танковой армии генерала Батова, бережно уложили под стол, автоматически развернувшись на триста шестьдесят градусов, уходя в глинобитную стену, видимо, символизируя неразрывную связь героических поколений непобедимой родины. Усатый диверсант Гиркин, умело дрыгая костыльками и веревочками, заставил чуть приподняться безжизненный череп, а чревовещательные инстинкты Кошкильды исторгли из сгнившей трахеи знакомый всем собравшимся бодренький козлиный тенорок :

- Ну к что ж, товарищи, позвольте от лица писателя и патриота Лимонова приветствовать Триумфальный слет двадцатьпятого комитета имени Двадцати шести бакинских комиссаров, посвященный делу феминизы, вашу мать, закрытым.

Упрямо - лобастый сиамский мутант Прилепин - Бабченко вытолкнул в гнутую ободом спину младотуркующего поэта комитета Сереженьку Шаргуняна, армяшку из Баку,   несколько нелепого в ситуации предательства идеалов своими драгунскими ботиночками тридцатого размера, с легкой небрежностью овечьих копытец невесомо переступающих через усталые головы соратников, живописно разложившихся испитыми телами под Славянском, так как Триумфальный слет проходил именно в этом месте древней силы, академичностью Петрика установленного и разоблаченного на кроках Ген Чтобы. Свесив чубатую челку, Шаргунян произнес начальные простые, но святые строки мелодической декламации :

- Старый дед украл в колхозе

Молоток и борону.

Расскажи давай - ка в прозе,

Как разрушили страну.

О, коварные масоны !

О, посланцы злобных НАТ !

Боже ж мой, мои кальсоны

Над Варшавой. День тот свят,

Как чисты глаза подростков,

Вставших грудью на расстрел.

Жаль обгаженных подмостков,

Но таков Судьбы той Мел.

С диким криком на сцену Президиума выскочил бородатый режиссер, неся початок и холливудский вымпел О*Хары. Картинно разбросал чековые книжки презренного капитализма на трупе Лимонова и прикрепил подписку о неразглашении к пошедшему морщинами лбу портрета Государя Императора, вызвав частичное неудовольствие сутулого инженера - геополитика, на пару с кабанообразным Просвирниным высчитывающего логарифмом всю степень падения Диты фон Тиз, этой кошмарящей малый бизнес неоправданным энтузиазмом фашистского карантина вирусей разных блистательной и матерой деятельницы шоу - бизнеса. Расталкивая соратников оглоблей, он пробился к телу писателя землицы Русскай. Весомо оглядел павших и сказал :

- Ситуация, товарищи, сложная. Мы пытались засимбиотить идиотизм с маразмом, но выгадали лишь шиш да кумыш.

- Камыш еще, - еле слышно подсказал Сурков, распуская комитет народным волеизъявлением.

- Конура и кобура, - прогрохотали неистовые кальмары, ведомые отчаянной Машенькой Алехиной в последнюю битву этого мира.

- Да, - впервые объединили тембры республиканские коты Витухновской и компьютерные мыши поклонников творчества Ваенги.

И не хватало, Ребекка, милая моя британская хулиганка, пропавшего куда - то Кашина с парочкой Манифестов, чтобы тотальный ахуй плавно превратился в развратные шорты Андрея Миронова, точно так же без ума и смысла скакавшего по киношным подмосткам. Вот так, Бекка, и не случилось смычки разума с умом, а политика осталась уделом только лишь умных русских. Я же, дурак дураком, если честно, остаюсь навеки в тебя влюбленным любителем просто хорошего кино.