Картина маслом от Перова

Две бабы сидя в темноте, смотрели, кто углил в Угле. Носы в угле …, они углили. Жевали то, что им впалили. А Яндекс будто в стороне.   Там нынче, прямо, как в сортире. Впрямь без бумажки, все блестит.   А запах, блеск… почти Париж. Живот бурчит, о чем он молит… чего под ветер говорит?   - Все зашибись, смотри в ту дырку, и чуду здешнему дивись. В России дырка под копирку. А глубина? – за щель держись. Посмаковав судьбу с   конфеткой. Они как две родные ветки…пошевелили грив листвой. И подтирая за собой.   На воздух вышли…- боже мой. -Какое чудо из чудес. Христос бы здесь сейчас воскрес. Уподобляясь, Ирод в маске, от зла на борова бы влез. Перекрестившись, препираясь… рукой едва перил касаясь, присели обе на крыльце,-заговорили о конце.

Пятровна:   -Жизнь  с  адом слита, им забыта. В раздумье мы здесь на крыльце. Село под натиском ковита. Когда ж вне времени «Гостье», явился к нам с иглой Давида? Из медвежонка сделал   гнида. Матрешку кукольного вида, подсунул нам…  не знал кому. Сакральный центр, иной Аида? - Могильный холмик без креста, напоминает, что Христа, судила римская Фемида. А здесь, Каиафы от перста. Они внутри, как аскариды… нас пожирают без конца. Яйцо и курица в лице, а словоблудие, для вида.        

Горемиха: - Народ по жизни   разобщён, немного в сторону смещен… и не прощен, принижен в виде.   Вскользь размышляя о ковиде, хочу вещать и о своем. О новом завтрашнем, былом. О власти, нечестивом блуде. Исчадье ада -  правосудье. Наветах более седьмых …  до сорок первых грозовых.   А ты Пятровна не подмылась. А это грех,- скажи на милость.   А в думе бабы, в той среде, трут –мнут мечтают о воде?

Пятровна: - Вода всегда нужна п… ,   а  в жар, тем  более - скотине.

Горемиха: - «Яйцо и курица в лице. Разор- позор, беда в стране. У властных дверь всегда за джипом. А в храме дверь давно   со скрипом.   Пришла пора плутать во мгле…младой и старый на игле. Мы не болеем больше гриппом.   Но по свистку Каинфа с грифом, мы загипсованы в уме, живем не на своей земле.                

Пятровна:   - А как живется в  «Вавилоне»?    Я не пойму, чем дышат   ноне?   куда течет моча и кал?

Горемиха: - Едино, видимо в карман?

Пятровна: -Карман у смертных тяжелей.

Горемиха: - Все в масках, люд рычит в капкане.   Гей их помер? - иль он в канкане? В миг отдалился от «друзей».   Ведь танец смерти он важней.

Пятровна: - Ох как мы любим мертвецов. Свод правил гоев и скопцов…

Горемиха: - А почему? - отвечу прямо. Средь дум памятной среды, мертвец не требует еды. А посему –он не насос.   И не сосет казну в засос.   Как стало душно в божьем храме…

Пятровна: -Да он ведь гей!

Горемиха -И я о том. В метро звериный   зоопарк.   Ковидный поезд едет в парк. Все мило, чисто, безобразно, богобоязненным опасно, без масок в город выходить… А Вавилон, вопит- гудит. Из мавзолея «Хаммурапи», за тенью нашего   следит. А черни столько…- вот напасть.   Все лезут   власти прямо в пасть.   Я насмотрелась на такое…   рот надо тряпкой прикрывать.   Иль зубы дома оставлять.                

Пятровна: -Всему виной… изгой и гей. У них порок в конец длинней. Изъян от сюда, и доселе.

Горемиха: - Партийным видимо видней. И потому, в годину срока. У них по чину банный день. Им, как тебе, нужно подмыться. Им членство в партии родней.   А в бане видимо видней.

Пятровна: -А что он может? Лишь будить, в народе низменные чувства               

Горемиха: - В глаза он прямо не глядит.   Лицо под маской прячет…- ушлый.    Таким в кремле сейчас почет. Моча по Яузе течет.   Корове срок пришел телиться. А нам конечно материться.

Пятровна: Они щит- меч для новой власти. Народ уже не идиот… на их уловки не идет. И прячет головы от «счастья», как страус, в золотой песок.                

Горемиха: -А Гей безвременно больной?   Иль чирей, прыщ, в отхожем месте?             

Пятровна: -Он по реглану не святой. Среди святых, ему не место.

Горемиха: - А в «Вавилоне» что не так?

Пятровна:   -Как и везде,- кругом бардак. Штрафуют, шарят, бьют о стенку… и старика, и малолетку. Вкруг стен свирепствует чума.   Она в ранг благ возведена. Жрецы, как борова жируют. Утечки нет, они пируют. Страна осталась без мозгов. Средь масс снуют …- куют   врагов.

Горемиха: -Не обессудь, к колоне пятой причислен был и мой сосед.   Он помер рано.   В сорок пятом, он как из пепла вдруг воскрес.   Отсюда звали безымянным. Теперь в стране иной замес.

Пятровна: - Коваль, впрямь сделан из железа. Но вот какая срамота.   Он не от хвори и болезни…, а умер просто от  стыда.  

Горемиха: -Мы не достойны Маловиты! »  Народ разрознен- карта бита. Я в голограмме -  вне Христа. Осколок, часть иной «элиты».   Как жал, в стране одни бандиты. Снуют, шныряют…- ждут конца.

Пятровна: - Фермент Адамова ребра.   От Евы старость, ветер с Крита.   И я  как старое корыто в замес зеркальности стекла, от безнадеги   потекла.   Слетела кажется с орбиты. Но что нас тянет в маловиты? -Дурная жизнь, хоть слазь с рожна, рожденным с совестью – чужда.                

Горемиха: - Владык порочащая свита, от фараонов – «иезуита».   Яд льет на   юные сердца.

Пятровна: - Без веры, совести-  креста. В ничтожном блеске «Малавиты». Они лишь розжиг для костра. Душа пуста, -для нас закрыта.              

Горемиха: -Народ по праву не ханжа.   В тисках сообщества Воита, и сыромяжности жреца… в годах процеженный чрез сито… - оруженосец,- культа бита. Его опора и слеза.

Пятровна: - Душа мертва- ягненок блеет.   Нерв воспален, насилье зреет. В стык вымирают города.   Нас разделили навсегда.

Горемиха: - Вдоль разрубили многократно.   Превратность каждому понятна. Такая видимо судьба.

Пятровна: -  Чтобы столица необъятной, средь куполов своих церквей… в двуликость, с памятью обратной, скрывала лики палачей. И одержимых злом врачей, от гнева Гула…его паствы.                

Горемиха: - Объединяет нас беда. А властных,- свинское корыто. Враньем убитая среда вместила все, неси софиты… -труби, звони в колокола. Единый сбор вершить пора.                

Пятровна: - Судьбе конечно не в укор. Средь воронья, и прочей стаи… На первом месте, власть и вор.     А на втором, срез прочих,- Каин.                

Горемиха: -Народ живет, его гнетет… презренных ложная свобода. Спрут в пандемии кровь сосет, во «благо» родины- народа.                

Пятровна: -И это нам всем приговор.    Нас унижая, рвут на части. Мы все в когтях дворцовой власти.   Что ждет страну? Позор- террор? Или библейский приговор?                

Горемиха: -Нас истязая, просто мнут. Пред римским правом, мы ничтожны. С годами стали осторожны, вокруг филёры вновь снуют.                

Пятровна: -А ненасытные чиписты. Врачи от Блотса, Менгелисты … Создали центр- «Капут стране! » И весь народ уж на игле. Сам Беринг… в думе бы привстал, увидев то, чем он здесь стал.    Лишь в ужасающей стране, «лекарство» служит сатане.  

Горемиха: - Построить царство не берусь. Но коль за гуж с умом возьмусь…- прознаю все, где, что зарыто. Душа вся кровушкой залита. Прочту писанье между строк. Стыкуя запад и восток…  исток найду, - найду то место, где задом мял Пилсудский кресло.   Кто наш народ сместил с земли. Кто продал в рабство сатаны. Кто сам являясь сатаной, поссорил нас с родной страной»   

Пятровна: - Узнать тебе, и без подсказки? Где ворон в бурю ночевал. Кто «бога» в росте не признал. И кто, войдя во тронный зал… в бесстыдстве злобно хохотал. Как девица всем строил глазки. Мальвине в ор орла втыкал, на сэлфи «дитятко» - как в сказке… Нам по причине не дано, понять зачем и для чего? По залу рыскать, трон искать?             

Горемиха: - Трон необъятный пьедестал. «Владыку» тянет» в бездну камень.   А «гриф» нутро его склевал.   Сосед, увидев, сразу замер.

Пятровна: - «Владыка», даже чуть привстал. Что повседневно одному.   Не пожелаю и врагу. По крайней мере самому.

Горемиха: - «Брильянт», дарованный ему, блестит, сверкает-  массой граней. Он запрягает «быдло» в сани. Приказ им дан.   Везти в страну, какую он создал в мозгу… и челядь думскую к нему. В свет- радость,- будущее завтра. Перед софитами театра, он речью царственной напряг.

Пятровна: - Останки трупа на пол харкнув... он уподобился зверью. И громко, без утайки каркнул: -Рабы принадлежат ему!

Горемиха: - Вонь благовоний из Парижа, везут ему… о том чуть ниже. Все здесь всегда для одного. Особа с виду… - сам того...

Пятровна: - Находит вескую причину, разрушить, лгать – зажечь лучину, создать дворцовый каземат.   В суде поставить «гильотину» ему позволил криминал.

Горемиха: - Идея с ним, безумство рядом, от боли, правда в наготу. он в арьергарде, рядом с адом устроил в мире чехарду.

Пятровна: - Значенье,-чин. Добро деянье, решил к кручине приобщить. И увести от наказанья, тех, с кем ему милей кутить.   И в этом видимо призванье, - будить не лихо, с нею жить.

Горемиха: -Народ, в основе пластилин. Лепи его, без внешних сил, он превратится в паразита. По мере сил  его транзита… его безбожника буди, заснуть пред «богом» - не моги. Щипай его как гусь за ляжки. Он сукин сил, живет ведь в маске. Кощей в рост сказочный родней… а здесь житуха, хоть убей.

Пятровна: - Кто в православии злодей… тот в этой жизни всех сильней.

Горемиха: - По жизни хитрый скарабей, о паперть вытирает ножки.

Пятровна: -Мы перед богом все грешны.   Но перед «богом» не равны. Пора сподобится костьми. Что будет с ней?   Душой моей? Коль дал бы бог унять «друзей», иль попросил, во благо всей. Я начала бы с «Малавиты».          

***

Горемиха: - Пора пришла сменить обнову. Она нужней сейчас другому.   Пошла служить и суд вершить.   Оставить муху? - иль убить.

Пятровна: - Сидела баба на крыльце. -Яйцо и курица в лице. Впрямь без морщин, вид Брейгель с воском. Картинно выписан портрет.   Рай там? Иль здесь? - Спрошу уБосха. Кошачьей славы не ищу…и смерти тоже не хочу.

Горемиха: -А «Страшный суд» душе поближе.   Средь наслаждений, крест я вижу. По мере сил его несу… на вид он выглядит не ниже, -такой У Жанны был в Париже, у изголовья, в жар костра.

Пятровна: -А кто же грешник?

Горемиха: - Не скажу! На вид он кролик, гладкий, мирный. Тем он и страшен,- хищник смирный. «Хорек» конечно посильней. Он здесь, в селе, с ним ночи злей.   Нас как котят в тупик он ставит. Как недоразвиты мы все. Какой разор сейчас в селе.

Пятровна: - Тридцатый день слеза течет. Ему почет, нам униженье. В земле – жемчужина гниёт. А всходов нет,- лузга в смешенье. Все шито – крыто… недород. Лопух, с крапивой вновь роднятся, и без сомнения хорьку, здесь есть что съесть, - куда податься.

Горемиха: - Его нору нельзя найти.   И даже лису не добраться. Живет звереныш здесь в глуши… его не может моль касаться. Живет он скрытно, в смысле сытно… и по причине зла -легко.

Пятровна: -Подставь свинье, хорьку корыто. Не та, ни этот не поймёт… из дуба, или из самшита, хозяин двинул к ним корыто. Свинью влечет сюда бульон… а зверь – хорька? - мозги и сердце.

Горемиха: - Я только в разум не возьму. Ведь у курей мозги в пуху. А у хорька лишь слух и нюх.

Пятровна: -А у «хорьков» иных и ксива.

Горемиха: - Владыке, видимо видней.

Пятровна: - Коль жизнь измазана в дерме. И день, заполненный в половник. Сизарь – «индюк» вошел в «коровник».   С любовью роется в дерме.

Горемиха: - Что ищет он в иной среде? Ведь он по чину грозен, важен.   Перед гусынями отважен. Обид не стерпит наперед.  

Пятровна: - Не любит тех, кто больше врет.   И даст во спор такой отпор.   Любую птицу в сердце ранит.   Хорька от птицы отпугнет.   А если надо линзы вставит,- такой в стране круговорот, не скоро солнышко взойдет, чернь на покой за лес отправит.

Горемиха: - Он ищет что? Остатки пищи?   Пшено, заморскую вещицу?                

Пятровна: - Зерно каратов и овес?                

Горемиха: - Ищи, ищи, хрен что найдешь.   Кощей бессмертный все похерил.

Пятровна: -  Народ ему когда-то верил…и осерчал, ему в укор

Горемиха: -А боров твой, уж смял корыто и приступил уже к еде.  

Пятровна: -Иголка спрятана в яйце, все остальное в мыслях Босха.   «Семь смертных проклятых в грехе». «Се человек» остаток воска… к нему он точно охладел, и по причине зла, ничтожно, пред образами всех имел.                

Горемиха: - Во искушение войдя, ему народ уж не семья.

Пятровна: - Хоть правды нет. Но Босх ведь рядом.

Горемиха: - Он безразличен к их наградам. Он видит вдоль и поперек… какой в России лжи -пророк.

Пятровна: -  А, мне сейчас похорошело, от мысли чувственной к «Отелло». И я готова смерть принять, чтобы вернуть его в кровать. Флюиды не дают покоя.

Горемиха: - Июнь в кольце, а баба на конце… в ритм «танца» разминает свои ноги.   Небось в секунду ночь   прошла, -скорее промелькнула.   Бабёнка в роль, безумие вошла, -сейчас очнулась.

Пятровна: - Какая ночь!   Такою Гоголь возвратил в сюжет.   Живописал красивей всех Куинджи. «Ночь на Днепре! ».

Горемиха: - А здесь! В пристанище Донца, по ныне так: - природа в неглиже, и ночь глядит в подойник на меже.  

Пятровна: -А под крестом хорек? или покойник?

Горемиха: - Вновь   месяц народился,- светит в гать. Корова отелилась, - благо в мать. На выгоне телок  её сосет. Детей не видно, лишь молва идет.

Пятровна:- Гусиный  гомон  будто в  «римских» термах.   Народа нет.   Коровы только в гетрах. В сезонных «тюрьмах», - север их злодей. А доллар, нас «гнетущий», стал брони сильней.                

Горемиха: - Мужик, косясь, косы касаясь, его винит, с ним попусту бодаясь… былое вспоминает, в память зрит.

Пятровна: - Зануда все ворчит. Завидует гусю,- его гусыне.

Горемиха: - Гусь радует гусыню, - топчет её который  день. Бог, как увидел,- боже прослезился. Легонько окропил дождем…  и мужика задел, и он чуток взбодрился.

Пятровна: -Так это был наш Квит. - Квит вкривь перекрестился. Опохмелился,- быть теперь беде.   Свинину он не ест. Он, на свинье «женился».

Горемиха: - У свинки много поросят. У Хроси дойная корова. В округе тишь и благодать… картина маслом от Перова.

От автора: - Блаженство разрывает мат. Мужик орет: - Вернись быстрее б…ть! Я говорю: - вернись быстрей на место!

Пятровна: - Бывает страшно, кровь аж стынет.   Чалдон, о нем сказать никак. Он нулевой, в стране бардак… а он, мне кажется батрак.

Горемиха: - Все от Адама и по ныне.

Пятровна: -И он оттуда, кое как. Не ангел светлый, а дурак. В чем провинилась божья тварь, по имени   корова? Её бы надо накормить!   Потом уж, Думой и доить.

Горемиха: - А во главу, ума кизяк.   Народ усох, умом иссяк, пропала удаль - много грима. Течет изгибисто река, как и везде… в ней много ила.   Водиц чистейшей серебра, не сыщешь, хоть катись с бугра.

Пятровна: - Июль уж на пороге, боль в крестце.

Горемиха:   - И что с того? А что в итоге?

Пятровна: - Верчусь, как спица в колесе. Как говорят теперь в народе: - Здоровье и давленье по судьбе. И реже по погоде.

Горемиха:   - А ночка хороша.

Пятровна:   - И «мерин» слава богу. Унял во мне пожар. Жаль рано он сбежал. Как жаль…  не выдержал он натиска природы. Вскорости и охладела я.   Вогнулась и сомкнулась колея, в конце туннеля тьма.   Во тьме сперматозоиды, спешат внутри меня.

Горемиха:   - По цимусу, он борзый, но не стойкий. А ты от счастья без ума.

От автора: - «Вширь красная кайма опутывает род. Народ живет, поет и хает очень грубо. Того, кто в гости не идет. и пальцы гнет. Опилки счастья сыплет в душу. Из года в год вогнута ступа, и по причине зла пуста. Толчет народ грязь, жижу в ступе. Жует его полу -слова. А обещание -  вода.  

Она уж не течет наружу, в трясине замерла пока.   С болота псиной вновь несет. Небось хорек погиб и пухнет.   А ночью месяц ясный в рост, заходит за погост…, к утру аукнет. День хуже тьмы, несчастье без запала.   Крест в церкви скоро рухнет…-хворь напала.    Печально, коль кого убьет. Он под распятием помрет. Лучше, чем от пыток, иль ковида.   Беседую, как Кант, с самим собой.

Не злобно, лишь для вида. »

Пятровна:   /смотрит в небо/ -Хотя душа вошла в вираж… и промеж нас... Отец небесный, я уподобилась тебе. Прости, что в будний, не воскресный предстала в качестве кого? -Еще ребенком из пеленок… я вышла в сад узреть тебя.   Вчера склонившись пред короной…вдруг поняла, что видно зря. Ведь я твое творенье- тесто. Не осуди, найди мне место, и, если надо долепи…не тело,- нет, мне вправь мозги. Чтоб я воочию прозрела, - душой признала и грехи.  

Голос свыше: -А склон в годах в уклон пологий. Кураж большой, мужик «убогий». Не торопись, остерегись, под гору медленно катись.

Пятровна: - Я вышла в сад... а вижу ад. Чтоб необъятное объять, увидеть, царственных понять. Мой путь по Гринвичу не долог. Пока глазенки с блеском в полог, не тороплюсь я помирать. Душа и чувства- жизни солод. На гуще надо погадать.

Горемиха: - А что там треплют, газетенки?

Пятровна: - В экране голые юнцы. Стыдоба, старые бабенки, в экран пускают пузыри.             

Горемиха: - Я Кама Сутру не смотрю. И баб, как баба не виню. А мужиков я осужу. Они, как бешенные волки, во своре принесут нужду. Они средь баб, ох как не стойки, и порождают в нас вражду.                

Пятровна: - Они ведь кровушки хотят, и беспричинно, что п…-твердят? -  Хотим, и требуем войны.   Ведут себя, как дети тьмы. Слепцы от Брейгеля в паденье.   Им уподобились «хорьки»? Я выражаю сожаленье, что в скотстве схожи все они.  

Горемиха: - Оскалив зубы и клыки, страну нанизав   на долги. Бегут, спасаются по норам, и там плетут узлы для тьмы. Закрою тему. Все порочны. Не передать. Не вечен – точно. В реку обратно не войдет. Река обратно не течет.

Пятровна: - Вернусь к началу. -Злой народ. А Хведор мил, отсюда ясно.   Он с бородой, почти как Кастро. И как мужик, бывает строг.   Желанье мигом отобьет… - флюиды сразу отзовет. Я приготовлю ему ужин… - такой борзой в хозяйстве нужен.

Горемиха: Судьба вращает веретень. Шар катит нас, а нам все лень, на время выйти из «берлоги» …Поймать луч солнца, и в итоге…вмиг многократно протрезветь.

Пятровна: - Бельмо пора бы и стереть. Признать, устали мы от «счастья». Кино не можем досмотреть.

продолжение