4-5. Роман. Толтек. Водный Мир. Тематика: Слушать читать эротические секс рассказы романы измены бесплатно без регистрации Часть-4. Глава-5

4-5-ТОЛТЕК-В-М_4-ЗЫБЬ_5-СВЕТ-ВИДЕНИЯ.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. ЗЫБЬ.

ГЛАВА ПЯТАЯ. СВЕТ ВИДЕНИЯ.

4-5-1

Василий метался в тёмных толщах вод. Сознание его медленно возвращалось к действительности. Он изнемогал от наслаждения, свиваясь в тугие косы с невидимой ему русалкой. Её горячие округлости жгли кожу его то упругими, то облачно–мягкими прикосновениями. Сплетясь плавниками – змеями он хищно взрезал её середину, погружаясь в плоть, измеряя глубины её и каждый раз, достигая дна горячих майлих недр своей гудящей, упругой, набухшей от сверхвосторга вехой. Он с упоением ликовал, купаясь в вибрациях возгласов ея наслаждений, всем своим звенящим телом. О, благодать! Сколько продолжалось наваждение то: день или два, иль три? Не знал он и не помнил.

Самец удильщика, на его бедре притихший, пил соки майлы. И Василий чуял его тело и дрожь его, идущую из самого себя. Казалось, не он, а этот маленький ведун, владеет в глубине, в темнотах всем телом той упругой, жаркой майлы. И не его копьё глубинами её овладевает, но удильщик сам врывается сквозь мякоти её, лбом нажимая в дно и чресла распирает! Вот твёрдые и упругие соски на цеппелинах грудей её упругих, дрогнули от его толчков опять, опять, и снова! Ему к воображенью буйному – кромешная тема – подспорье. Её он не видит, но насладится спешит, с победностью злорадной, любой! кто ни была б она, О! Ибо плоть его, измученная иньской влаги недостатком, заскорузло! И превратилось в –панцирную скорлупу морской звезды или окаменелой губки хруст иссохший….

4-5-2

Василий очнулся под куполом большим. Пропоротые гарпунами бедро и плечо затянулись. Вокруг гудела хрупкая живая тишина, – но не та оглушительная, пустая, безраздельная тишь каменного колодца, – рядом – за колоколом купола нет-нет, да и прорывались звонкие прозвуки океана: всплески плавников, потрескивания крабов, стук раковинных створок, цоканья рыб, шорох и копос, и шевеления креветьих лапок. Раньше, в своей наземной, человечьей реальности, Василий причислял подводный мир к немым. Теперь он чувствовал всей оболочкой: подобное атмосферному пространству, – подводное – так же полно звуков. Телесно он ощущал прохладные и чистые потоки, что восходят по внутренней поверхности купольной…

Вокруг, обстановка его вновь обретённого жилища, как и во всех луанских куполах, мало отличалась от той гостиничной, в которой всё началось для него в мире лунов. Здесь сделано всё было из привычного ему белого бархатного камнепластика.

Силуэты белой мебели призрачно круглились на фоне бесконечности тёмного изумруда океанской толщи, поглотившего выпуклость хрупкой линзы луанского купола.

Среди привычной лаконичности, однако, его внимание привлекли не свойственные луаническому быту предметы, говорившие о странностях в пристрастиях неведомого хозяина… Вон, – полукруглый перламутровый столик, формой столешницы, похожий на изогнутую креветку. На нём – хрупкое зеркало, мастерски оправленное в прихотливый волнообразный перламутр.

Вокруг – на столике – предметы женского туалета – ножнички, щипчики и  пилки, изящной инкрустации шкатулки, цветные бутыльки и амфорки. Так странно их было видеть под водой! Майлы пользовались ультрасовременными приспособлениями, а тут…

– Такое ощущение, будто перед ним – обстановка каюты, затонувшей ретро-яхты. – недоумевал Василий, отвыкший от земного антуража.

Внимание его привлек силуэт лунообразной шиповатой рыбы, поднятой над полом на тонкой, высокой прозрачной шпильке с рюмочной ножкой. Все вещи, искусно выделанные, с использованием кораллов, перламутра и драгоценных самоцветов, разнились своей характерной, неприемлемой для лунов сложностью, и вовсе не вписывались в окружавший её традиционный луанский космически выхолощенный техно-интерьер. Все предметы, видимо, занесённые из неведомых Василию миров, казались здесь, излишней драгоценной роскошью. Но, к удивлению Василия, они не диссонировали, а лишь обогащали восприятие этого эклектического космопространства.

Вдруг, за его спиной в зеркальном глянце блеснул перламутр живых хвостовых колец. Василий обернулся. Над ним, под сводом ярко сияющего купола, медленно парила неправдоподобная, совсем нагая наяда. Два крупных змеевидных хвоста, продолжавших мускулистые, белые бёдра, фривольно и широко расставленные, шароголовые груди, дрожащие при каждом движении и, как два выпуклых глаза, уставившееся на Василия своими вершинами, да – солнцем разбросанные дреды–косицы вокруг нехарактерного для лунов округлого лица. Она висела над ним в самом центре купола против ярких лучей холодного солнечного мерцающего отражения того далёкого, родного Василию светила, пробивающегося сквозь толщи океанских глубин в это полуденное время.

Против света Василий не мог разглядеть лица незнакомки. Тело наяды сплошь покрывали выпуклые рельефы, сложные и затейливые, словно тиснение на китайском фарфоре. Свет, окружающий её силуэт пенно вылепливал по контуру её исчерченную узорами плоть. Она казалась Василию морским воплощением индийской богини Шакти*. С благоговейным трепетом он уставился на неуловимо знакомую нереиду. Торс, руки и бёдра её, очерченные выпуклыми линиями – нитями с нанизанными по ним коническими, редко поставленными точками. А на глади тела в межах среди рельефных линий, чередой строк тиснились рельефные же геометрические знаки. Меж тем, Василию мнилось неотвратимо, нечто неуловимо некогда виданное в распластёртой над ним красавице – майле!

Крупные купола её шароверхих грудей, сплошь испещренные белыми ожерельями выпуклых шрамов с нанизанными редкими точками бусин, и геометрическими узорами, выполненными с магическим искусством такой притягательной силы, что Василию по началу трудно было даже осознать что приковало его взгляд более всего: женственно – чувственная выпуклость форм или магическая притягательность татуирования! В рубцах этих что-то неизъяснимо пугало его, и от того ещё более невыносимо сладко тянуло прикоснуться и к шее, и к плечам, и к животу, и гладить по округлостям голеней и бёдер, и выпуклой раздвоенности межбедерья этого чудесного фарфорового создания …

Змеи белых хвостов её, покрытые вогнутыми кожистыми чашечками чешуек, где каждая была обведена выпуклым швом таинственной татуировки, медленно вились на фоне сияющего изумруда неба. Казалось, майла одета в тонкую узорную кольчугу. И Плечи, и предплечья, и бёдра, и икры нереиды охватывали гравированные по коже кольца браслетов, украшенных и точками, и формами геометрических узоров. Безупречно сдержанный стиль строк таинственных знаков, словно бы сам собой читался подсознаньем, рождая в мыслях Василия тайные распевы заклинаний или древних мантр.

– Познакомься, это мой домашний рыб Уарлик! – Высоким и затяжным накатом слетела ему в голову мысль. А Майла призывно протянула к нему чувственные руки с широкими перламутровыми ногтями, обхватив в ладонях и поднося к его лицу гранёную тушку, томно вплывшей к ним ниоткуда толстогубой лупоглазой рыбины, с сиренево–жёлтым, блистяще–перламутровым раскрасом. – Ты не узнал меня, о мой прекраснотелый и светлоликий творец?!

И тут Василий мгновенно осознал, во-первых, то что он гол, и что Приап его давно восстал, и словно змей, следуя гуду дудки факира, или заворожённый письменами на формах, слышных только в голове ему одному, уж тянется ввысь только к ней одной, и ещё, во-вторых, то что перед ним та странная майла Коралла – сестра служителя его врага – медиамагната Гальяна Рили! Да! Перед ним та дива – русалка, что ещё при первой встрече манила его своей выспренной патетикой общения!

А майла, вдруг, отбросив бесцеремонность, решительно спланировала вниз и с плотоядностью деланной, по-свойски фамильярно оплела руками его шею, прижав лицо к выпуклоглазым грудьям. И бёдра горячие его бока сдавили, а рельефные кольца хвостов, не дав опомниться, как тогда в темнотах, сплелись с его хвостами в тугие косы. Да так, что голову ему тотчас ударила волна, и, раскатившись тысячей вспышек, как взрыв феерверка шарообразный, покалывая изнутри свод черепа, искрясь, шипя и пенясь, подобная игристому вину.

Вот тут Коралла и подхватила низом его горячий щуп и многократно притесняясь о его живот своим, она запрыгала по тверди его пресса, биясь по-рыбьи. Так и на воздухе плотва скачит, когда холодные глазища выпучив, теряет последние капли ясности на крепких досках лодочных. Он ощутил мгновенно, как в тёмных гротах его тела вспенились, взбурлили и устремились вверх лавиной, пузырчатые, пенно–прозрачные струи, и возрастая во мгновение ока, как тянутся от дна к поверхностностной глади океанской, стеклянные колбы Кауннских небоскрёбов. И так же, выпрыскиваются из аэратора пузырные струи, так и из флейты–повоночника взлетели, и вдарясь – разбежались ряской пенной по сводам груди и живота его восторга звёзды, и вознесли их души в чертоги неба, подобно самому их ярчайшему хозяину – Ярилу!...

И так Василий вновь ощутил в себе ту сладостную муку, истосковавшегося в одиночестве, голодного удильщика, что прирастает вожделенной самке. И тело его втянуло её в себя, и кровотоки их объединились. Она, вдруг, вскрикнула, захваченная им врасплох, и вся забилась в экстатическом танце!

Василию, отброшенному на спину, оставалось лишь наблюдать, как тонет она в него всё глубже и глубже, словно незадачливый пловец, попав в водоворот, сражается за жизнь свою, с безжалостной стихией. Вот, пойманная силой его майла, вся вздрагивая, то и дело, от бесконтрольного к вожделенью нетерпения, вся, грациозно изогнувшись, и с готовностью прильнув лицом к нему, плеснула в последний раз, и исчезла в пучинах его тела! Вот округлые ягодицы вздыбились над волнами схвативших ея глубин. Вот, перевернувшись, она уж чертит отвердевшими сосками, его изнутри по своду груди и – потерялась вся, нет её –слились они телами полно!…

Вот в нём она отпрянула назад, влекомая неизвестным ей ощущением и лицом своим мерилась к его лицу изнутри, как к маске, и снова отпрянула, и опять припала! И вот вся комната уж пришла в волнение! Потоки, гонимые их телами, заставили биться в унисон пространство! Вот поднялись с ними вверх и закружились в танце, все мелкие предметы. Вихри энергетических всплесков, перемешанные с волнами подкупольных вод, взвинтились вокруг них. И Василий достиг, вдруг, неожиданного отрешения. Он лишь наблюдал за заключённой в нём прекрасной майлой, не придавая этому значения.

И вот подброшенных их под самый купол кружит в непрекращающемся танце. Её пронзительных глаз взгляд, устремленный в самые его глубины, сиял, подобно толще изумрудных вод над ними! Их радужки, слиясь переливались. Перед взором Василия открылся мир Кораллы, и он лишь с трудом мог догадаться, что видела она его глазами! Тело его, наполненное ею, казалось ему прозрачным цеппелином, слилось с водой, и их лишь разделяли манящие контуры их дрожащих от восторга идентичных сред! И вот они, подобные тем прозрачным и многоруким танцовщикам, парят друг в друге!…

4-5-3

Василий, постепенно приходил в себя. Она, разгорячённая и расплавленная, таяла, превращаясь в один с ним прохладный и живительный поток. Он чувствовал, как удильщик успокаивается, напоённый живительными энергиями самки, а его галлюциногенные линейные видения постепенно исчезают и оставляют ему привычные очертания реального мира. Тогда Василий вновь осознавал вокруг предметные пространства просторных куполов Кораллы.

Он обратил внимание, что обстановка небольшой виллы удивительно подходит образу хозяйки. Лицо её фарфорово – светлое, с розовым оттенком, округлое, за короткое время стало ему привычным.

Казавшаяся ранее ему через чур экстравагантной красота Кораллы виделась ему теперь совсем свойственной и даже родной, и давно знакомой. Он свыкся с образом хозяйки виллы и ему даже казалось, что решения некоторых приёмов его подводного города-отеля частично были навеяны его по-новому им увиденной давно знакомой наяды. Он пристрастился и к её женственной составляющей, - удильщик настойчиво требовал соблюдения режима! Теперь его зеркальный коридор держал в своём поле видения новую самку, и Коралла через Василия сполна познала притягательную магию этой волшебной рыбы! Василий невольно сравнивал её с Аскелией. Коралла была без сомнения другой! В ней жила хаотическая неудержимо-эмоциональная энергичность! Но всего более Василия влёк, небывалый жар её тела. Лишь только она приближалась к нему всё его существо наполнялось горячим, словно бы инопланетным горением. Выпуклые формы молодой майлы, казалось, излучали радиоактивное свечение по всей поверхности. От её щекочущего излучения, по коже Василия пробегали волны горячей дрожи. Свет Кораллы бомбардировал и колол, словно пронизая поры тысячей тонких корпускул, тянущих за собой тонкие раздражающие своей длиннотой световые нити. Весь пронизанный яркими волокнами, Василий вблизи этой яркой майлы весь наполнялся феерической веселящей нервностью. Казалось, он теперь как снежный человек, покрыт миллионами длинных ворсин. И они колышутся вверх и вниз вдоль всего его тела!

В один из моментов восстановления, когда мерцания видений удильщика, казалось, совсем прекратилось и Василий почувствовал прилив веселящей бодрости и давно неведомый ему подъём настроения, он оглядевшись и по-новому осознав пространство снова осознал себя в спальне, лежащем на спине.

Коралла, оттолкнулась всем телом и, отделившись от него, взмыла высоко – под самый купол. Зачарованно глядя на неё снизу вверх, Василий видел, как она перевернулась и, паря горизонтально, словно в аэротрубе, расправила над ним в стороны все четыре свои конечности, так же, как и тогда, в темноте. В первый раз после своего заточения, он увидел её со строны, освещённую со всех сторон ярким светом купола. как художник, овладевающий натурой, он изучал каждую выпуклость, все изгибы, мысленно укладывая образ на лист рельефной бумаги. Коралла неподвижно всё летела, летела и летела над ним, наслаждаясь его созерцанием. Казалось, не она, а весь мир сдвигается относительно её фарфоровой и мягкой, фигуры материализовавшейся под сводом купола, словно облако!

Большие выпуклые груди с шаровидными навершиями и с крупными пиками-сосками, татуированные белыми рельефными узорами, походили на русских матрёшек с кокошниками, или золотые ступы Катманду. Они оставили на его груди, два горячих, как расплавленные кратеры следа.   Ладони её мускулистых округлых кистей и каждый пальчик, как и всё её горячее, выпуклое рельфное тело лучились жаром и издали, словно ладони целителя рейки. Придя в себя из оцепенения, он с наслаждался её теплом и силой, и своей рыбо–человечей властью и зависимостью одновременно от внезапного таинственного парашюта открывшегося в этот сложный период  его падения. Кто она? Что ей нужно!

Коралла лишь только воспарила над ним, отделившись, а он уже грезил, о её прикосновениях, жаждая возвращения. Белое, замшево–бархатное тело её, обрамлённое по внешнему контурам бахромою плавников, маня пряно-экзотическим запахом своим, томно–оранжево нежным, пьяным, как аромат Пина Колада, она стала его частью! Широко раскинутые бёдра не скрывали ту чашеобразную «долину наслаждений», из которой он только что испил нектар кондитерской ванили, который так тянул его при первой же их встрече, и который, словно настоявшись с тех пор, проявился в новом крепком качестве. В чаше, продолжая доли раздвоенного низа живота, выдавался широкий раздвоенный и маняще явный холм, покрытый письменами и линиями узоров, сбегающими ото всюду к низу живота.

Выпуклые бусины рельефных точек, нанизанные на линии тонких шрамов были расставлены с таким расчётом, чтобы закреплять собой узлы узорных геометрий тайных и рисунков. Сгущаясь здесь – на вожделенном холме, они собрались в загадочный иероглиф. На продолжении средней линии меж долей там, где и положено ему, длинный выдавался жгут. Он, словно креветка, пойманная меж створками хищной раковины, служил приманкой для вжделения жуана. И, уж коли тот захочет угоститься, будет схвачен хищной мякотью створок. Края креветочьего тела вилось вдоль створа губ ожившей выпуклой волной фривольно. Призывно, обозначая алый разрез, вдоль холма наяды в чашеобразной долине наслаждений, приманка танцевала сладострастно, маня движением и притягая его взгляды.

Вот она томным облаком спустилась с высот, – приблизилась вся к его лицу! Вот Василий, с восхищением проводит ладонями меж идеальных форм… Кораллы кожа – бархатно–замшевая – её нечеловеческого тела, вздрогнуло и покрылась вся изморосью гусиной! Похожая на карандашную бумагу, вся рельефно-белая она просилась быть разрисованной немедленно! Василию показалось, что если чёрным грифелем пройтись по ей, сплошную сделав растушёвку, то он увидит больше! Так проявляется рельеф монеты, сокрытой покрывалом тонкого листа, под карандашными штрихами. Что зашифровано в ней?

Поддавшись вожделения порыву, и ища разгадку сути, Василий вдруг схватил её пригоршней в межножьи, и сжал, желая получить ответы! Он словно бы мнил, что сможет уместить под дланью своей и холм её прекрасный, да и всю её – все выпуклости и изгибы стиснув.   И сочетание видя в ней и морского зверя и человека, он осознавал, себя точно таким же!

И глядя как округлые кувшинки кожистых чешуек, ниже колен начавшись, делились и множились, превращаясь в один диковинный покров сплошной хвостов змеиных, и лишь разделённые по внешним сторонам волною оперенья до самого низа, он вдруг увидел вместо плавников, как две ступни явились оконченные пальцами скреплёнными перепонкой, словно ласты!…

– Ты человек! – Воскликнул Василий. –

– А ты не прост! Мой братец прав! Я видела твой мир воочию, однако! Мне тоже захотелось измениться! Мы – майлы – очень сентенсивны. Наша мысль сильна! Мы можем по желанью превращаться в кого угодно!… Это трудно! Не каждому дано! Но я могу! Хочу твой мир увидеть! Возьми меня с собой! Хочу на миг, хотя бы формой стать похожей на человека!

– О! Замолчи – Измыслил Василий. – Не время про Мир мой говорить, когда тебя мне сейчас с избытком! – Василий сжал ей щёки и свой язык змеиный меж губ ей запустив в глубины горла! Но, стерпев, однако, она взамен ему вернула то же!

– Взаимно задушив себя не сможем мы насладиться снова плоти соком! – Она ему транслировала томно и схватила было в себя его жало…

А он, освободившись её не принял. В задумчивости замер, удерживая её недвижимой на ложе.

Она ж в изнеможении возлежала, покорная ему поддавшись, и в счастии одном лишь пребывая, что он позволил порхать и трогать себя везде подушечками её белых пальцев….

Полуприкрытые округлые веки Кораллы, выпуклые, как раковины ovula ovum, дрогнули вместе со всем её телом. Встревоженная своим к нему прикосновением, она друг, ожила и встрепенулась. И распалясь всё больше, Коралла схватила жадно кисть его руки, и опять вложила холм свой рельефный в середину его ладони. Василий сжал его, опять заставив её изогнуться до предела, и оттолкнувшись от ложа воспарить, чтобы сладостно замереть в полёте невесомом среди пространства купольного линзы. Хвосты её, свернувшись в знаки бесконечности, струились в ползущем непрерывно змееобразном танце. Почувствовав под дланью шевеленье, Василий заглянул туда украдкой, как в детстве, ухватив в кулак движением ловким, на рыбку пойманную, подглядывает отрок любопытный.

Вот прорезь рассекающая ее холм раскрылась и распустила крылья из креветки превратившись в лилию морскую. Василий с детским восхищением глядел на её перламутр лопастей упругих. О, удивленье! Дрожа от вожделенья, Коралла повелевала крылами лепестков своих, их заставляя то двигаться, то замирать, то принимать любую форму: вот, словно нежась под его взглядом, лепестки струятся волною непрерывной, постоянно, меняя направление своё и частоту движения, а иногда, вдруг вздрогнув, они замрут и сложатся в долгую улыбку, то снова побегут волной, а наяда наша, в шпагате чресла разбросав себя манит коснуться!

Василию невыносимо захотелось узнать какова она вкус, и, повинуясь влеченью, он манящих лепестков концом языка коснулся!

О, чудо! Смешавшись со вкусом морской воды солёной, к которому наш герой никак не мог привыкнуть настолько, чтобы не различать во всём солоноватой-горечи, женские соки Кораллы оказались такой же пьяной сладости и полны, и пряности, как с кориандром молоко кокоса! От вырученного поцелуя нереида, вздохнула томно полной грудью! Она, с протяжно долгим стоном косицеобразно обвила его бока. И сильными плавниками стиснув торс ему, змеиными кольцами двух белых анаконд своих, она прижала его губы рта к своим губам в межножьи. Казалось, дыхание Василия остановилось, пока неотступно, он длинным языком своим, проникнул в улыбку её цветка. И там то отступал, то погружался, настойчиво играя волнами лепестков её ещё сомкнутых, и требуя, чтобы молюск ему раскрылся.

От давления мощных её змеиных колец, казалось, Василию, что конец уж близок и тело его исчезло и перед глазами двоились и поплыли одно только кружево узоров её магических татуировок! Вот световые вспышки замелькали как проблески стробоскопа перед его глазами. Минута, две, три.. пять.. вся вечность потянулась перед взглядом…

Но, кольца, её хвостов вдруг дрогнули и заструились, одновременно вздрагивая и раскрываясь вместе с бутоном улыбки цветка в разинутом разрезе холма в её чаше сладострастья.   И, выпустив его она хвосты свои раздала. О, свершилось чудо! Их мир вдруг замер тишину и храня, затерянный среди коралловых скал под сном громады океана!…

Тогда же он услышал, вдруг, как в самой глубине её, дрожа и разливаясь долгой нотой, протяжная струна запела! А, вслед за ней, симфония звуков космических взорвалась, оставив лишь вакуум в голове его. Казалось, что вода вливается со всех сторон в отверстия тела, упругими, прозрачными, и тёплыми, и холодными струями. Потоки скручивались в водовороты в центрах чакр, струились, смешивались и пузырились, спадая и щекоча, и превращаясь в кипящий плотный клубок внизу его живота.

Тела двоих сплелись – стали одним, и меж ними шар вспыхнул ослепительный, и яркий, и горячий! Как будто, солнце раскалённое над горизонтом в мареве утра расплавило их тела и обратило в каплю, что стала средь молочной мглы, словно желток яичный, прикрЕплённый молниевидной пуповиной, протянутой вниз – к горизонту и дальше – к центру вселенной.

4-5-4

– Как она нашла его? Случайно попала в его зеркальный коридор. И сразу же узнала, и не могла вытерпеть эту тягу! Да, и не хотела! Она сама притягивала его в своих мечтах и снах! Но теперь уж, её никто не остановит! Он будет только ей принадлежать! Она украдёт его!…– Так лопотала мысленно Коралла, вливая каждодневно свои неостановимо бесконечные тирады в его голову, а в тело отдавая соки… любовные.

– Всему виной мой братец! А «этого» – Так она звала Торилана Инга, - я не выношу особенно! – Он – хам! – Себя мнит знатоком всего! Да если бы он и слил свой ген с твоими, – То всё равно не изменился бы – Остался всё равно таким же грубияном! Ну, просто зло берёт – куда он тянет лапы! А братец! – тож хорош – ему всё подавай сенсацию! Да, побольше денег! Он, право слово, –болван никчёмный, и недостоин иметь ни одной искры из твоей головы, ни одного образа! Да как они могли! Я из одного только чистого негодования выкрала тебя! А ты-ыы, ты, ведь, как есть точно – настоящий человек из мира людей – я теперь с тобой словно породнилась и узнаю то наверняка всем телом! Ты моя великая находка! Ты – не суррогат банального луана, скрещенного с богом! Вы – люди – для меня – сами есть божества! Вы – подлинник мира грёз и творений! Я видела ваши человеческие города, вашу живопись! Брат хвастал мне! Твоя архитектура, мастер Василий, – она прекрасна, божественна и лучезарна! О-о, это всё – со мной, со мною происходит! – Она дрожала, вертелась, припадала к нему и уносилась кружась под сводом. Сама не своя, Коралла даже разговаривала как-то ритмически и часто рифмованными предложениями, но этого не замечала, казалось.

– Когда мне принесли тебя без сознания я долго смотрела на тебя. Ты лежал на боку беспомощный и неподвижный. Вдруг, ты повернулся и через полуоткрытые невидящие глаза спящего, на меня выплеснулось небывалое желание. Я впала в забытьё и нечто притянуло меня к тебе, как магнитом. Ты тут же оплёл меня плавниками, как спрут и вонзился в мою открытую только лишь для тебя и тебя давно жаждущую раковину! Ты проник в самую глубину моего тела. Казалось, ты завладел нечто большим, чем просто этим моим женским органом! Я стала тобой! Я понимаю всего тебя и мне открылись все твои тайны. Мой братец и Торилан Инг были правы: ты – человек. Поняв это, сначала я страшно испугалась, и одновременно жадная волна восторга охватила меня. Я не могла и мечтать быть в объятиях одного из тех существ, что наделены даром творить и создавать невообразимое нечто – равное самому мирозданию! Вы – племя богов! Каждый луан в глубинах своего ума приклоняется перед миром людей. Я знаю, что для вас умение творить – обыденность, что в повседневных заботах вы позабыли о почтении к своему дару! Но мы луаны видим вас иначе!

Мне приходилось с детства слышать легенды о зове удильщика, тысячекратно умноженной силой божественных человеческих существ! Я знала, что они в сновидении принимают обличие луанов и живут среди нас! Еще совсем молодой майлой я мечтала о любви человека! Могла ли я подумать разве, что сказка оживёт, и вот так со мной твориться теперь, и это – явь не сон!? Да, да, мне кажется, я вижу всё во сне! – От нахлынувших эмоций, у Кораллы перехватило дыхание. Бесконтрольные энергетические всплески заставляли её тело кувыркаться и извиваться, но мысль её лилась непрерывно и непереставая.

– Казалось, в меня вливается через брандспойт тонны кипящей воды, полной светящегося планктона! Во мне кишели мириады светящихся молекул. Атомы во вне взрывались один за одним, порождая безудержную цепную реакцию. Все мои чувства смыло изнутри. Остался только бурлящий поток желания! Оно несло и несло меня в неведомую даль, не давая опомнится! Рассыпавшись на частицы, я растворилась, и чтобы не исчезнуть совсем, вцепилась в тебя и будто потеряла сознание! Видения невиданных миров проносились перед моим внутренним взором, пока... Пока я не перестала существовать и осознавать себя совершенно. Я видела ваши города, те, – что помнишь ты. Я видела толпы людей и твои великолепные здания! Я никогда не отпущу тебя! Ты мой! Я украла тебя у своего братца, и Торилана Инга и у всего Мира и могу наслаждаться тобою вечно! Они не найдут тебя здесь! Останься! – Она транслировала и транслировала свой бесконечный лепет пока силы не оставили её. Но она не унималась даже в изнеможении упав рядом с ним на дно купола, – на постель.

– Ты подвергаешь себя смертельной опасности, Коралла! Теперь я знаю, что Торилан Инг не просто опасен! Он одержим! Они спохватятся и прежде найдут тебя! А тут и меня вместе с тобой! Аскелия, – моя спутница исчезла из-за меня, и ты – исчезнешь!...

4-5-5

Под соседним со спальней куполе у Кораллы был устроен кабинет, или как его ещё называли в старину у людей – будуар. Здесь было всё так же вычурно и перламутрово, как и вспальне. Много мелких предметов лежало на рабочем столе: всяческие планшеты и планшетики, и ещё всевозможные стилусы.

– Да! Я рисую! Я очень люблю накладывать штрихи и линиями создавать формы! Ты удивлён? У нас семейное с братцем. Только он – собиратель! А я люблю что-нибудь запечатлеть для памяти. Много записываю или зарисовываю… Всяческие мысли, события, просто предметы. Тебе не покажу! Это – личное.

– А здесь у тебя кто? Тоже питомец? Василий нажал на рычаг и тем самым приподнял полог над крупным резервуаром на тумбе рядом с рабочим столом. Он нашёл довольно крупного осьминога, совсем синего, с рисунком из множества овально – округлых серых пятен на коже с чёрной расплывшейся по краю обводкой. Осьминог сидел на куполе сверху, а прозрачная цилиндрическая колба под ним была сплошь обвешана его щупальцами.

– О! Это октопас – хранитель мудрости!... Мурзан! Покажи! – Коралла мысленно приказала, и неподвижный страж зашевелился. Осьминог приподнял свои щупальца. Под ними он скрывал в колбе странную носатую рыбину с головой похожей на человеческую образину.

К колбе были подсоединены шланги и внутри установлено нечто, похожее на микрофон.

– Это мой мыслительный центр! Я с ним советуюсь иногда! И не смейся, пожалуйста! Он – смышлёный! Брат подарил мне эту рыбину на день моего совершеннолетия.

Она живёт на больших глубинах. Брат сказал, что у людей её вид называют психолютовые.

Видишь монометр? Он показывает давление равное глубине тысяча двести метров.

Голова живёт обычно на больших глубинах. Там темно. Но моя – уже привыкла к свету. Днём я сохраняю для неё в комнате полумрак.

Спроси её о чём–нибудь?

– В чём смысл жизни? – Подумал Василий и посмотрел на рыбу – голову.

– Вам – жителям другого мира его не понять, проявился странный скрипучий мысленный голос.

Рыбо–голова отрешённо смотрела в даль сквозь Василия с грустным выражением лица...

– Не очень–то вежливо с твоей стороны, – Заметил Василий рыбе мысленно. Да и странно как-то вообще разговаривать с рыбой!.... – Это он уже себе возмутился в добавок.

– Не сердись на неё. – Улыбнулась Коралла. Всё это время она плавала туда и обратно и с интересом прислушивалась к их диалогу, хотя и делая вид что даёт им посекретничать. – Она и хороша тем, что странна!

– Рыба почему же не может поговорить с рыбой? – Философски проскрипела в его голове ответная мысль психолютовой грустной морды.

– Что ж, ты права. Она даже с юмором! – Повернулся Василий к Коралле. Ему не хотелось полемизировать с этой непонятной носатой образиной.

Коралла обняла Василия за шею:

– Оставь её, я хочу владеть твоим вниманием безраздельно!

Она обернулась и щёлкнула пультом. Колба над рыбой – головой затуманилась.

Коралла подтолкнула Василия к круглому дивану, опрокинула на спину и обволокла своей телесной облачно–многовыпуклой мягкостью, вытеснив влагу меж их телами до последней капли.

– АаА-аа-х! – Тело её запело от накатившего на неё вдохновения. Она обычно очень быстро приходила в экстаз, сбивалась с «вы» на «ты» и, то и дело вскрикивала и припадала к нему вожделенно. Каждый раз для него вставал загадочный вопрос, и он не мог понять причины и сути её вожделения. Василий не понимал, что именно приводит её в экстаз, – его сила жуана–самца, умноженная притяжением удильщика, или невиданное творческое человеческое начало, его архитектура – или всё вместе скопом, слившееся в её воспалённом, восторженном, неконтролируемом воображении майлы. Он думал только о том, как выпутаться теперь из этой новой ситуации в череде странных судеб, нанизывающихся с такой неимоверной скоростью одна на одну вдоль нити его пути….

Но он не мог здесь оставаться вечно! Он, одновременно, – пленник этой майлы и угроза для её же жизни!

Когда Коралла уходила, он изучал дом купол за куполом. Входы были заперты. Осторожная, хитрая майла не оставляла ему шанс для побега.

Возвращаясь, ненасытная, она, казалось, хотела пропитаться им, оставить в себе его часть или, может быть самой стать его отражением, его мыслеформой, его архитектурой, его творением. Время шло, удильщик насыщался. Василий понимал, что его не перестают искать и найдут. Но пока некуда и невозможно было уйти. Ему нужен был план или знак. Он брал пульт и слушал инфо – трансляцию на световом луче экрана.

Сначала в новостях говорили о его похищении, потом –  просто о пропаже, а, в конце концов, объявили о его в действиях, направленных против Правителя Торилана Инга! И вот – Сарлазар Роаж из жертвы превратился в преступника! Замысел его похитителей был ясен: он уже не мог так просто исчезнуть, теперь все искали Сарлазара не потому, что он был хорош, а потому что – плох! Проблема поиска негодяя занимает общественность больше, чем исчезновение положительного героя: положительный – икона, отрицательный – не устранённая угроза для общества!

Для Василия теперь возможны были только два пути: раствориться в небытии или публично быть растерзанным луанами. Раствориться, но как?

Задача, поставленная ему Ламбертом Грианом – выполнена, но единственный проводник из этого мира – Аскелия – потерян безвозвратно!

Его проект нового города курорта смоделирован, сохранён во всех деталях и запущен. Финансирование обеспечено. Творец более не нужен! Торилан Инг правильно рассчитал момент для действия.

Василию пора было исчезнуть. Но по чьему сценарию!? Он ещё не сдался!

4-5-5

А Коралла, вдруг, и точно – в один из дней исчезла. Как он и предрекал. Пропала из его поля зрения также загадочно, как и появилась. Василий ждал её три дня, четыре, пять,... а потом и вовсе оставил счёт.

Электронная система управления домом упорно отказывалась принимать его генеральное управление. Василий пробовал перейти на ручной режим, но разобраться в системе ему было не дано. «Узник роскошного аквариума» – окрестил он себя. Все системы в доме работали безукоризненно: свет, климат-контроль,… и закрытый замок.

Еды в доме тоже было предостаточно. Василий чувствовал себя домашним питомцем, обеспеченным всем необходимым на долгое время заточения. Он наблюдал как срабатывает в одно и то же время кормушка у брошенного вместе с ним Уарлика. Рыбина сновала под куполами как тень. Она иногда подплывала к Василию и тыкалась ему в руки. Василий трогал чешуйчато-кожистые бока и гладил её по плавникам. Рыбина уплывала. И снова её тень мелькала по сторонам. Диковинные предметы в обстановке виллы словно жили в тишине и одиночестве своей тайной жизнью. Светящиеся водоросли в горшках вдоль стенок куполов танцевали в восходящих потоках климатконтроля.

Взгляд Василия пал на затемнённый цилиндр с философской рыбо–головой.

– Нет! Пусть себе философствует без него!

Было нестерпимо тихо и пустынно в этом месте. Василий вошёл в какой-то необычный отрешённый транс. Он находил точку равновесия в теле и часами парил под потолком главного купола. Мысль его не уставала генерировать образы. Но диалог внутри не возникал. Василий отстранённо рассматривал возникающие в его голове картинки и без эмоций провожал их, когда они исчезали.

Вскоре он опять впал в линейное «тепловидение удильщика». Но теперь, опасаясь рассекретить себя, он не использовал подолгу луч своего зеркального коридора. Василий обозревал пространство исподволь: короткими осмотрами, в основном по ночам. Вокруг куполов виллы в это время суток обычно никого не было. Пустынная, совершенно не знакомая местность была очень красива. Повсюду он видел ритмы и сочетания скал. То возвышаясь и бравируя, то приседая и, словно, таясь от взглядов они создавали игру объёмов сравнимую с немым действом, пантомимой из множества форм. Василий часами мог разглядывать их застывшие во времени ужимки, стараясь разгадать это древнее послание природы именно ему. Василий был почему-то уверен, что танец каменных фигур должен непременно что-то обозначать. Множество коралловых рифов, громодьё которых не позволяло его специальному зрению проникнуть далеко, создавало в нём чувство космического уединения. И, несмотря на видимую обособленность виллы – вокруг не было ни единого сооружения, – он внутренним чутьём знал, что он находится неподалёку от Каунна.

Не понимая, как ему выбраться, Василий ждал знака. И однажды ночью он неожиданно проснулся, словно от толчка.... Оглядев сквозь затемнённые стены купола окружающий снаружи сад, он заметил светящиеся, линейно вычерченные силуэты двух жуанов. Они кружили совсем рядом с виллой, и пытались просветить специальными фонарями интерьеры куполов. Широкие световые лучи приборов искрились яркими узлами, пересекаясь с тонкими чертежами линий мира удильщика. Свет их пронзительных лучей слепил и возбуждал Василия, и рыбу на его ноге. Удильщик трепетал, словно бы незваные гости водили смычками по струнам его нервов. Василий чувствовал отчётливо как эти струны, идущие от его живота и глаз, натянуты внутри его тела и собираются в пучок, и пронизывают, вживляются в крохотное тело удильщика. Они составляли целое.

Василий направил на одного из пришельцев зеркальный коридор своего зрения, стараясь прочесть его намерения. Мускулистый и одетый в униформу без опознавательных знаков жуан, вздрогнул, и быстро озираясь по сторонам, попятился и замер, глядя точно в направлении изучающего его Василия. Они был так близко друг к другу, что видно было выражение лица незваного гостя. Весь вид его выражал непонимание происходящего в нём, – того схватывающего нервического чувства, которое присутствовало и в смотрящем. Глаза жуана забегали по сторонам. Он взглянул на спутника и предал ему ощущение тревоги.

Жуаны, оказываются тоже могут чувствовать коридор удильщика! Василий сместил луч, но до него дошли отрывки их мыслей: жуаны имели явные указания на счёт Сарлазара Роажа! Мешкать было нельзя. Второй раз попадаться было глупо. Совместных с удильщиком сил у него оставалось максимум на день. Необходимо было не только исчезнуть, но и найти себе майлу. Василий усмехнулся про себя этой новой необходимости в его жизни: женщина требовалась ему как важный фактор нормального функционирования, как лекарственный эликсир. Видимо, у рыб это особенно явно? – Подумал он. – Вероятно, и человек намного более остро нуждается в объединении мужского и женского в своём существовании, и в гораздо большей степени, чем отдаёт себе в этом отчёт.

Жуан, который почувствовал тревогу первым, засуетился. Он внимательно всматривался вслед за лучом своего фонаря. Видя его и предупреждая действия преследователя, благодаря интуитивному осознанию своего маленького союзника, Василий успевал перемещаться, уворачиваясь от специального света.

– Кто они? От кого? Василий старался не смотреть прямо на светящиеся контуры незнакомых силуэтов. Он ещё раз просканировал пространство. Ситуация сгущалась. Что нужно этим пришлым? Может быть его опять выследили люди Торилана или Гальяна Рили? Медиамагнат точно владеет информацией обо всём. Он необычайно вездесущ! Василий постоянно помнил слова Аскелии: «Если они заберут твою кровь ты никогда не увидишь свой мир прежним. » Неужели это правда?! И даже если, попав к ним обратно в руки, удастся избежать кровожадного беспредела Торилана, в чём Василий сомневался, ему всё равно навсегда придётся остаться здесь или зависнуть меж мирами, или переместиться неизвестно куда в своём мире… Об этом не хотелось даже думать, и Василий сосредоточился на настоящем моменте.

Силуэты жуанов то спускались, то поднимались, оглядывая купола виллы со всех сторон. Тонкие световые линии мира, различимые им с помощью зрения удильщика, прочерчивали тьму и уходили в перспективу вверх, вниз в стороны и по диагонали – в бесконечность. И пересекая эти лини бесшумно и вкрадчиво сновали два загадочных силуэта, словно подвешенные в паутине мироздания. Воровато оглядываясь, они приближались и заглядывали внутрь, снова и снова просвечивая купола.

– Эти – не отступятся. – Решил Василий и отчётливо почувствовал их намерение. Жуаны предусмотрительно не издавали ни мысли. Вот уже они совсем близко у двери. Пытаются вскрыть!

Василий как никогда почувствовал себя один на один с опасностью! ОН огляделся желая действовать решительно. Взгляд его снова пал на купол под синим спрутом. Не церемонясь он, стараясь не измысливать ничего, махнул рукой Мурзану, приказывая жестом убраться. Октопас раздвинул щупальца и Василий, нажатием кнопки просветлил колбу. Собственно, он и так видел рыбу внутри. Исчерченная линиями насквозь, Грустная Голова смотрела не на него – в даль. Но мысли его обращались именно к Василию.

– Ты – порождение удильщика! Так чего же ждёшь? Тебе открыт любой путь! – Образина шевелила губами, словно желая усилить эффект сказанного.

– Но куда! Куда идти?

– Открой проход через сердце! Он приведёт тебя в правильном направлении. – Хрипло прожурчала голова.

– Эта голова…– Она и правда всё понимает! – Василий удивился. Канал удильщика всегда открыт в отсутствии майлы. И путь открыт! Осталось лишь выбрать направление взгляда! Через сердце, говоришь? Посмотрим что это?

Василий осел на полу и прислонился спиной к кровати… Он представил Земные пейзажи и дом, и мастерскую. Казалось воздух хлынул ему в грудь…и сноп пузырей вырвался из его глотки наружу. Василий сдержал кашель и замер, удлиняя ритм дыхания.

И тогда Василий сосредоточенно, с небывалой силой обратился к Пространству, Он измыслил своё желание так как обращаются к некоему универсальному помощнику, как обращаются к Богу, когда более не к кому обратиться.

Отсканировав водную толщу лучом зеркального коридора, Василий поймал себя на том, что созерцает некоторую неизвестную ему местность. Не ту, что видел он сквозь прозрачные купола виллы Кораллы – другую. Он никогда здесь не был! Однако не этот факт удивил его. Океан огромен, окрестности Каунна – обширны. Василий, занятый проектом, мало где успел побывать за прошедший тран. Но это пустынное плато, необычайным образом казалось ему привлекательным. Он осматривал его пристальным сканирующим взглядом сквозь коридор удильщика и раз за разом эта местность неумолимо притягивала его. Василию казалось, что он ощущает толчок всякий раз как луч зрения проходил по этому месту. Сердце его замирало в небывалом восхищении. Но он не видел в местности ничего необычного.

Василий вертел головой то влево, то вправо, но всякий раз останавливался именно здесь. Василий сосредоточился и наконец замер, в упор созерцая странно–притягательную местность. Живот его гудел непрестанно, а зеркальный коридор словно расширился. Он вспомнил момент прозрения, когда выскальзывал из заточения в стеклянной пузырчатой башне. Сейчас у него больше сил. Василий решил, что он смог бы, наверное, снова пройти сквозь зеркальный коридор.

«Переместиться туда прямо сейчас! » – Василий приказал себе, распрямился всем телом, и волнообразно изгибаясь представил, как он скользит сквозь стенку купола и нависающий коралловый парус, склонённый над гостиной. Зеркальные стенки задрожали волнообразно, втягивая его внутрь. Опять, как тогда – с Аскелией в озере у замка Гриана… Ему показалось, что он физически ощущает прикосновение к вибрирующим зеркалам. Изображение смазалось, блики замелькали перед его внутренним взором.

«Удильщики переходят из мира в мир по зеркальному коридору. Они также могут с помощью него перемещаться в пространстве. Свет лампы на их голове пронизает всё вокруг и показывает им путь. » – Почему–то только теперь вспомнил он мысль, транслированную ему когда-то Аскелией …

Огни Каунна, растворённые в прозрачной водной громаде, лучились и мерцали, далеко распространяя разноцветное зарево над плоскостью плато. Вот он и на свободе! Дом Кораллы остался далеко позади. А незадачливые преследователи? Видели ли они его перемещение? Скорее всего – нет. Случившиеся с ним волшебство – поразительная удача, – «Почему раньше ему не приходила в голову эта счастливая мысль – передвигаться с помощью зеркального коридора? Почему Аскелия не рассказала ему об этой возможности? » – Теперь, сделанное трижды казалось ему таким естественным.

Но ему не хотелось сейчас об этом думать. Предрассветная прохлада бодрила. Василий огляделся. Он парил над поверхностью бескрайнего плато как раз на границе тьмы и далёких отсветов городских огней. Справа пузырились верхушки небоскрёбов Каунна. Где-то там – на той стороне долины–ракушки, долины–звезды строился его чудесный новый город–отель. Василя охватила грусть по своему творческому детищу и, вместе с тем, пронзительное чувство одиночества. Вокруг, кажется, ни одной живой души...

И именно в этот момент он заметил, как быстрые тени промелькнули рядом. Василий среагировал мгновенно. Словно повинуясь неизъяснимому прозрению он сильными волнообразными точками направил себя вниз. Его втянуло холодным нисходящим потоком в одну из узких расщелин, глубоко прорезавших плато в разных направлениях. Здесь было темно. Преследователи, он чувствовал, были неподалёку. Василий слышал обрывки их мыслей. Но от частой перемены направления, до него долетали – только отдельные звуки. Прижимаясь как можно ближе к одной из стен ущелья, и укрывшись за чередой выступов на вертикальных слоистых стенах, Василий старался погрузится как можно глубже. Темнота, вычерченная цветными линиями удильщика, казалась компьютерной реальностью.

Чтобы сориентироваться он завис, неподвижно паря в пространстве, и огляделся, перевернувшись на спину. То, что он увидел над собой в сине–зелёной толще прозрачной воды, заставило его немедленно удвоить усилия. Четыре чёрных силуэта, на поясах которых оттопыривались полицейские дубинки тонфа, распластавшись шарили лучами фонарей в темноте расселины. По телу его прокатывались мощные волны одна за одной – Василий выталкивал себя движениями хвостовых плавников вперёд и вниз, вперёд и вниз. Пронзительная тишина окутывала его вместе с темнотой.

– Не одно, так другое! – Не удержал он свои мысли. И тут же один из лучей пересёк траекторию его движения чуть впереди. Отсветы луча многократно отразившись от стен расселины и показали преследователям его струящийся волнами силуэт. И сразу же несколько лучей стали шарить хаотично неподалёку вокруг него не попадая, но и не давая шанса уйти сразу. Василий, продолжал двигаться длинными и сильными толчками. Он старался как можно более слиться со стеной.

– Мы требуем, чтобы вы немедленно остановились! – Услышал он приказ в своей голове.

– Точно, заметили! – Опять промелькнуло у Василия.

За его спиной послышался характерный бурлящий свист. Василий, не оборачиваясь затаился под ближайшим выступом. Мимо проскользил гарпун с каплевидным тяжёлым наконечником. Окружённый плотной пеной мелких пузырей, в свете фонарных лучей, установленных на мушке подводного ружья, гарпун напоминал комету. Таких комет прошло несколько. И вдруг все они вспыхнули яркими сигнальными вспышками подводных фальшфейеров, освещая всё вокруг слепящим неоновым светом. Василий почувствовал спиной, казавшееся небольшим углубление, и с удивлением провалился всем телом в бездонную полость тёмного грота. Его втянуло сюда вслед за потоком одного из локальных течений.

Куда ведёт этот ход? Василий долго петлял по узким ходам. Только линейное зрение удильщика и интуиция рыбы вели его в полной темноте.

Безумный темп, который он развил происходил из внезапно охватившей его отрешённости. Размышлять Василию было совершенно некогда. Он несколько раз  оглядывался, казалось, никто более не преследует его, но неотступное чувство погони, охватившее его при вспышках ракет, гнало его вперёд и вперёд в непроглядной черноте. Василию представлялось, что он не своими силами проносится сквозь тьму и графику светящихся линий, а управляет собой усилием воли, наблюдая на мониторе ход опасной компьютерной игры.

Его вытолкнуло из тоннеля потоком сквозного течения так же неожиданно, как и втянуло. Узкое, крохотное отверстие, из которого он только что выпал, оказалось на бесконечном отвесном обрыве. Совершенно вертикальная стена уходила на десятки метров вверх к поверхности океана. Дна внизу тоже не было видно. Он на минуту завис в недоумении. Это было очень странное место. Перед ним, сзади и вокруг прямо вдоль вертикальных складок отвесной скалы раскачивались плотные заросли. Бесконечно длинные нитевидные водоросли, похожие на гигантские хвощи размеренно раскачивались, принимая ход потоков. Вырвавшись из тоннеля, Василий буквально застрял среди этих бесконечных нитей. Продираясь сквозь густые заросли всё дальше и дальше, он наконец выбрался в более редкорослую область и заскользил меж тонких струн, натянутых вверх и вниз в бесконечность. Извиваясь всем телом, Василий легко проходил меж гибкими и податливыми стеблями. Здесь его точно никто не найдёт!

Бесконечный ряд головоломных вопросов, не оставлял его. Василий снова и снова вспоминал события прошедшего трана.* Вот и сейчас, петляя среди высоких зарослей, он отрешился от всего вокруг, и вспомнил день, когда после долгих безуспешных творческих поисков, случился, наконец, момент истины: к нему пришла ясность видения образа подводного отеля во всей его целостности.

Он вспомнил, как рисовал днём и ночью без остановки. Сначала на тонких прозрачных планшетах, стараясь разогнать голову и конкретизировать видения, затем, следуя за новыми и новыми образами, чередой возникающими в его голове. Он всё больше переходил к визуализации. Василий, проверял, обдумывал, поворачивал и разглядывал. Он наблюдал как возникают в его голове и обрастают деталями и подробностями перед его глазами всё новые и новые формы. Он видел, словно наяву, буд-то бы сам выполнял их руками на стройплощадке, как рисуются по гладкой простой поверхности луанических куполов крупные частые горизонтальные кольца и поперечные выпуклые рёбра, как трансформируются и гнуться и усложняются сами купола. Как вспыхивают и переливаются многоцветием различные части и рёбра внутри оболочек. Они напоминали ему не то антикварные стеклянные муранские сервизы, не то, покрытые технологическими бороздами и отверстиями цилиндры и поршни фантастических двигателей мощных, ультрасовременных, автомобильных моторов.

Казалось, что где-то в недрах его тела, в его животе, за рёбрами грудной клетки и в икрах, бёдрах, трицепсах, бицепсах и дельтах бушевали штормы и бурлили мощнейшие потоки густой лавы желаний, смешанных с эмоцией, заряженные безудержной силой и полные, одновременно, беспредельно томной слабости – все, все, все спектры и уровни громоздились в нём и вокруг него, наслаиваясь и прирастая к формам, – и он раскладывал и вылепливал их причудливыми узорными складками по вогнутым и выпуклым поверхностям куполов!

Сильными, возможными только под воздействием грёз и фантазий движениями, он выводил переплетения и дополнял их пунктирами, зигзагами и бороздами. Гладкие прозрачные цветные поверхности перемежались со смачными рельефами выпуклых линий, образующих неземную графику, напоминающую рябь, сталкивающихся в результате аберрации волн исходящих от многих источников. Поверхности куполов, на которых разворачивалась эта мистерия линий и красок напоминала нечто женственно–телесное, тайное, связанное с негой и наслаждением с бесконечным зовом и притяжением любви, которое исходило из невообразимо изогнутых скульптурных форм, заряженных его настроеним.

И каждый рисунок, выведенный на планшет или представленный Василием в его голове, словно встряхивал всё новые и новые глубины в его теле и рождал новые, ещё более невообразимые образы и заставлял измысливать к ним, всё более замысловатые детали!

Пространств и куполов в отеле было предостаточно, но и они нигде не повторялись. Инженерная мысль лунов, подстёгиваемая его безудержной фантазией и энергичностью, взрывалась и лопалась, выдавая ничем не объяснимые с точки зрения рационального, но сверхпотрясающие результаты! Инженеры из отделов строительных технологий только цокали языками при видя сложнейших сплетений кривых напоминающих изгибы нереальных математических алгоритмов и функций, но однако заложенных как-то в память строительных машин, которые выводили их на поверхностях куполов.

Это завораживающее сочетание живой мысли творца, рисующего в своём мозгу и руками на экране, с параметрической компьютерной алгоритмией приводила самого Василия в трансэкстатический восторг, не отпуская, ни давая ему ни сна не остановки. Встряхиваемый и подстёгиваемый, генерируемым им самим бесконечным экстази, он работал и днём и ночью, не прекращая измысливать новые формы даже проваливаясь в глубины сонного забытья – эдакого подобия вынужденного отдыха, в который Василий лишь иногда и ненадолго погружался.

Вся поверхность его головы пульсировала какими-то точечными волновыми всплесками, которые, казалось, топорщили на ней кожу, пробегая по черепу рядами волн, то пускаясь в хаотический пляс, то разбегаясь во все стороны множественными всплесками, то спадая дрожью по телу и опускаясь до самых ступней. Он напоминал себе спрута, покрытого мельчайшими пульсирующими присосками, выводящими музыку мысли на поверхность скульптуры его собственного тела…

Приёмник и передатчик одновременно, он смотрел на себя эфемерного со стороны, – подвешенного и дрожащего в бескрайней морской глади и порождающего вокруг себя волны материального…

4-5-6

Внезапно высокие заросли закончились, зато начались вертикально стоящие скалы. Только на мгновение Василий очутился на просторе свободной воды. Он чувствовал себя мелким планктоном, висящем рядом бесконечными нитями, уходящими вниз и вверх за его спиной и теряющимися в неизвестности.

А перед ним стоял корявый скелет высоких слоистых столбов. Высоченные каменные истуканы, сменившие заросли тонких водорослей,   то расширялись, то сужались по всей высоте многократно. Они представлялись наблюдателю неустойчиво обездвиженными вихрями в слоях живых потоков воды. Казалось, окаменелости вращаются и танцуют, как волчки гигантских водоворотов. Похожие на неровно сложенные, покосившиеся стопки тонких каменных дисков разного размера, некоторые из них распластавшись по низу широким основанием, истончались к середине и вновь раскрывались к верху, другие, напротив, стоя на тонкой ноге, выпуклялись к центру и снова, истончаясь в верху, напоминали гигантские веретена.

Будто стиснутые зубы черепа гигантской затонувшей рептилии, или кости бесконечного, уходящего в даль, каменного остова, они пугали своей множественностью и хаотизмом. Обойти эту конструкцию стороной не было никакой надежды. Подниматься к поверхности он не хотел, опасаясь открытых пространств, где можно было встретить стаи наглых акул или нарваться на охранные косяки жуанов. Василию ничего не оставалось, как углубиться в дебри бесконечной разнонаклонной коллонады, чтобы пройти это препятствие насквозь так же, как он прошёл заросли нитевых водорослей.

Временами, столбы стояли так близко, что Василию приходилось боком протискиваться меж ними. Казалось, каменный лес никогда не закончится. То тут, то там со дна вырывались гейзеры пузырей, словно остов каменного чудовища всё ещё дышал через поры дёсен и суставов, извергая между зубов, рёбер и позвонков ядовитые пары. Океан здесь был неглубоким, не более полукилометра. Пузыри поднимали ил со дна, и вода у самого основания веретенообразных скал была мутноватой. Василий поднялся выше к поверхности, где дымка ила рассеивалась и напоминала утренний туман в сказочном затонувшем и окаменевшем бору. При взгляде вверх, он увидел, как волчки стволов растворяются в толще вод теряясь среди косых солнечных лучей – холодных и ярких, бесстрастно и деловито прорезавших водную толщу тысячей линий, то сгущаясь в широкие снопы, то истончаясь и переливаясь, пронизая илистую взвесь, как одиночные лазерные световые струи.

– Сколько же я плыву? – Подумал Василий, впервые за долгое время нарушив внутреннее молчание.

Отвечать было некому. Он осознавал, что оказался совершенно один среди гигантского каменного леса или в недрах костяного остова неизвестного доисторического гиганта. Оставалось продолжать путь только вперёд. Скоро веретена скал стали шире раздаваться кверху, скрывая тёмными зонтами далёкую поверхность океана и вытесняя тенью свет неба. Похожие на множество застывших гигантских воронкообразных смерчей, они то тут, то там срастались вершинами, и наконец сомкнулись над ним окончательно, словно, вдруг разом переменилась погода, и тёмные дождевые тучи задёрнули искристые небеса! Меж грибообразными капителями оставались лишь редкие ромбообразные отверстия, пропускавшие острые диагонали ослепительных зелено-белых пучков света. Василий оказался под сводами огромного природного, многоколонного, бесконечного во все стороны храмового зала.

А вскоре, даже световые проёмы стали редки и, наконец, Василий погрузился почти в полную темноту. Лишь кое-где, сквозь оставшиеся прорехи сюда прорывались иногда косые лучи мутноватых бутылочных отсветов. Но и они иссякли…

Продираясь и протискиваясь сквозь плотный лес слоистых коралловых колонн, Василию снова пришлось ориентироваться только с помощью линейного видения удильщика. Сказочное, вычерченное, похожее на экранное поле монитора видение разворачивалось и происходило вокруг движущегося в недрах камня странника. Василий как будто оказался в вымышленном пространстве чьей-то три-дэ архитектуры! Никогда ещё наяву не приходилось ему оказываться в имитации пространства. Представляя архитектуру в своей голове, он обозревал её силой воображения. Но здесь, казалось, измысленная кем-то архитектура взирает на него, грозя поглотить в своё чрево и превратить в такой же бесплотный пока вымысел.

– А реален ли я? – Должен был бы задать себе вопрос каждый на месте Василия. Не являюсь ли я частью чьей-то фантазии такой же, как и моя? Что есть бытие и восприятие действительности?…

Некоторое время спустя, шляпки колонн-грибов снова расступились. Местами, там, где тела стволов расступились далеко друг ото друга, они осыпались на дно мегалитическими обломками. Теперь лес гигантских каменных изваяний, стоял перед ним, как вече древних истуканов. Василию показалось, что он слышит гул их голосов. Вычерченные тонкими, наложенными поверх их силуэтов светящимися контурами и погружённые снизу в туманную илистую взвесь, поднимаемую то здесь, то там неожиданными изверженными выбросами пузырей, пронизанные косыми лучами далёкого солнца и полосами отблесков волн с влекущей Василия родной поверхности, они навевали в сердце его сказочный, первобытный трепет. Он ощущал себя мельчайшей монадой, летящей сквозь покинутый древний город из заброшенных окаменелых небоскрёбов.

Огромные, и собранные из пластов старых наслоений столбы замерших смерчей, то истончались, то набирая оборотов силу, извиваясь штопором, набухали и снова истончались, чтобы, раскрутившись и набравшись сил, раскрыться наконец кверху и сростись широкими волчкообразными кронами в редкие здесь, единые острова сводов.

Промытые некогда горизонтальными потоками неведомо куда стремившихся течений, эти каменные смерчи – останки монолитного плато издавали беззвучный мысленный гул. Словно сверху вниз падали и тёрлись друг о друга огромные, невидимые каменные крупицы – глыба за глыбой отмеряющие время внутри колоссальных песочных часов.

Невидимые тени духов течений океана, веками пролетавшие меж этих гигантских каменных смерчей, образовали меж искривлениями стволов расширенные проходы. Наложенные друг за другом бесконечные коридоры из верениц гигантских замочных скважин, влекли Василия за собой, показывая, как ему казалось, лишь единожды верный путь. Он видел его в расширениях просветов образованных изгибами рядом стоящих столбов. Путь, обозначенный увеличенными продолговатыми дырами, словно кольца трахеи гигантского кита, выстраивались друг за другом явным извилистым ходом.

То опускаясь ко дну, то поднимаясь под самые своды, они уводили Василия всё дальше и дальше в свои мистические дебри. Маленький одинокий планктон, он, оказался втянутым в Мир, где им играючи повелевали неведомые древние силы. Куда зазывали они его?...

Лес столбов внезапно окончился. Увядающее вечернее солнце сорвавшись косыми снопами лучей с края плато набрало силу и осветило всё вокруг. Здесь яркие стаи юрких деловых рыбёшек тыкались и мелькали среди ажурных разноцветных коралловых лап, облепивших причудливые лабиринты холмов и торчащие среди них башни-скалы.

Вокруг Василия теперь цвёл, переливался, раскачивался заповедный оазис. Он, счастливо вырвавшись на свободу, сильными толчками преодолел пространство. Вдруг, сад, неожиданно представший глазам Василия в открытом пространстве океана, после каменных катакомб казавшийся бесконечно радостным и солнечным, освежил его внимание. Окружённый рукотворным бруствером, с прихотливой волнообразной линией по гребню, искусно сложенный из обломов коралловых глыб, словно охваченный извилистым телом бесконечного змее–дракона, этот дивный сад пребывал в гармонии с окружающим его глубоким и просторным во всех направлениях миром. Ландшафт внутри изогнутых стен поражал своим мастерским великолепием, но устройство направлений и формы парка были так естественны, что вполне могли быть приняты за природные образования. Однако, просвещённый взгляд Василия сразу же распознал в нём творческую мысль.

Чувствовалось в устройстве места что-то родное, земное, необъяснимое, узнаваемое. Сад не похож был на парковые партеры, характерные для благоустроенных ландшафтов города Каунна, выверенных инженерами лунов. Здесь чувствовалась одухотворение творца, и ещё что-то неуловимо знакомое…

Василий, увлекаемый и побуждаемый каким–то почти родственным чувством, бесстрашно углубился в среду ухоженных куп ярко–разноцветных коралловых зарослей. Он скользил над сходившимися к центру световыми дорожками, выложенными привычными стекловидными плитами – туда, где под склонившимися парусами коралловых скал, как в лепестках каменного цветка скрывались, блестящие стекловидные купола манящей Василия одинокой виллы.

Под одним из куполов всё ещё горел свет.

– Вот оно! – то видение в конце зеркального коридора! Но как же он попал сюда? И почему переместился в это место не сразу? – Мысли пробегали сквозь его голову и, удаляясь, исчезали в бесконечных глубинах подсознания. Словно за бегущей строкой ленты телеграфа следил он в себе отрешённо…

(Василий очень удивился бы узнав, что тоннель в скале, который он преодолел, прежде чем оказаться в нитевых водорослях, существует только в воображении удильщика! Если б можно было увидеть горизонтальный разрез скал на этом участке, он нигде не нашёл бы сквозного прохода, но лишь череду неглубоких трещин и выбоин на наружных обломах.)

Совершенно неожиданно для себя, Василий вдруг ощутил слабость, его мутило. Силы удильщика в нём разом иссякли и, как раненый рыцарь, преклонив колено, он опустился на светящуюся дорожку сада, чувствуя приятное тепло, исходящее из ярко–белых полупрозрачных блоков. Он прислонился спиной к низкому, покрытому мягкой зеленью округлому камню, которых в саду было разбросанно во множестве. Здесь и именно сейчас, почему-то, он чувствовал обволакивающий покой и защищённость. Зрение его помутилось, и яркий свет растёкся по всему экрану его обзора, слившись из белых световых звёзд декоративной подсветки, которые превратились с начала в малые, чуть искрящиеся озёрца, и всё расширялись,… и расширялись,… и расширялись, летая по кругу...

Он попытался собраться и продолжить движение, но вместо этого повернул голову и направил свой зеркальный коридор в сторону освещённого купола. Там – за прозрачной оболочкой – хлопотала молодая пригожая майла. Она тотчас же обернулась, учуяв притягательный зов, и посмотрела обратно, сквозь зеркальный канал прямо в глаза Василию. Он не различал черт лица, но чувствовал исходящие от неё уют и тепло …

…Словно в забытьи Василий наблюдал, как снуют вокруг него беспокойные стайки разноцветных и блестящих, любопытно–беспечных рыб, видел склонённые лепестки коралловых скал и белый силуэт прекрасной, полу–обнажённой майлы, выпархивающей где–то там – вдали сквозь шлюз купола....

Вот она приближается, увеличиваясь в размерах, пока не закрывает всё поле его обзора. Василий смотрел на неё сквозь сетку лучистых грёз сна, очарованный её наготой, как вглядывался, наверное, Амур в лицо склонённой над ним Психеи. Он чувствовал тепло её тела, прильнувшего к нему: её плотные упругие груди, волны её живота где-то там – очень далеко внизу....

И растворяясь в полудремоте, Василий победно улыбнулся тёплому силуэту и прильнул к незнакомке так, как прирастает, вгрызаясь в долгожданное тело самки самец–скиталец удильщик, самец–ороситель икринок, мгновение назад потерявший было всякую надежду на продолжение своей бренно–однозначной жизни.

Соки живительной влаги пропитали его иссохшее, хрустящее суставами и искрящее внутренним электричеством тело, и окутали его фимиамами женственной неги. Он погрузился в источаемый её телом белый, чуть розоватый свет, и приник губами к её плотным, ароматным, горячим соскам.....