2. Фрейдина

Владимир Борисович стукнул в дверь, и, нажав на ручку, опасливо заглянул внутрь. Большая пустая комната была плотно обтянута сумерками, лишь в центре виднелось светлое пятно. Там, как в коконе, курила, лежа на боку, нагая женщина. «Заходи, Блюмкин. Да не бойся, я не кусаюсь. Располагайся», - ткнула доброжелательно куда-то перед собой сигареткою, смахнув на пол пепел. Владимир Борисович с удивлением и опаской осмотрелся, но так ничего кроме сонной пустоты вокруг не увидев, прошелестел к бархатному сгустку света. Неуверенно и кряхтя опустился недалеко от женщины на пол, ёрзая и перекорячиваясь заполз в кокон. «Странно у вас тут как-то, госпожа…» - проговорил с некоторой неловкостью, во все глаза рассматривая странную бабу и пытаясь вспомнить выбитое на табличке имя: Фрой? Фруй? Фрай? «Фрейдина Зигмунтович», - улыбнувшись, подсказала незнакомка, игриво запустив в него скомканной сизой струйкой.

«Удивился, увидев здесь бабу в этаком виде, правда? - доброжелательно начала она, упреждая вопросы. Вздохнула. - Это потому, что так проще мыслить и работать. Ты будешь думать о том, что я вот тут голая и всё-такое-разное. А я буду о-чём-надо думать и буду с тобою работать. Если не возражаешь, я не стану одеваться, ладно? Эй, ты не против, если я тут слегка побуду голенькой? » - надувая губы и заглядывая ему в глаза, промурлыкала ласково. Блюмкин очнулся и одобрительно хмыкнул. Рука врачевательницы медленно, снизу вверх, заскользила по выбритой половой щели. Дряблая коричневатая кожа мясистых внутренних губ разглаживалась, тихо колышась и заблестев, потом рука остановилась на узкой щепотке курчавых волос, любовно взрощенной повыше влагалища, мечтательно погладила её, и вдруг резко дернулась. «Ай-ай! » - рассматривая волосок, игриво выдохнула хозяйка кабинета новую струйку.

«Сука, так и пуфкает своей пифкою, - думал Блюмкин неодобрительно, опасаясь возможных вынюхиваний со стороны Надежды в момент поцелуя щечки. - А слабо кольцом запифурить, дура? » Влажные губы Фрейдины сложились в абсолютно минетное «О», и, поинтриговав, чувственно дрогнули. От губ нехотя оторвалось колечко. Разрастаясь, лучась, пульсируя и трепеща от внутренних импульсов, оно магнетически плавно скользило к Владимборисычу. Величественно застыв на какие-то мгновения в зените – Блюмкин тогда подобрался и благостно расплылся в улыбке – оно теперь, к сожалению, ниспадало на лысину… «Бр-бр-бр» - хочется сказать Вовочке и энергично помотать головкой, отгоняя дурацкую штучку куда-нибудь назад в тётенькин ротик. Но «штучка» уже осела на плешь и скользит вниз, вниз. Слава богу, есть на свете уши! Колечко застряло там, колеблясь, деформируясь, преломляясь в нелепый уродливый эллипс. «Бр-бр-бр» - вскричал, наконец, рассерженно Владимир Борисович, сбрасывая с себя нечистую кренделёвину и внутренне негодуя на женщину, что низвергла на него такие испытания, заманив в своё раздолбленное пустотою логово, весьма, кстати, разрекламированное в качестве респектабельного святилища для людей достойных. «За такие-то деньги!.. » - заводился он, готовясь предоставить счет недобросовестно обманутого, да, потребителя.

Тут, надо отдать ей должное, голая хозяйка проявила сущий профессионализм. Озарив посетителя ласковым взглядом, сладчайшим голосом пропела: «Так какие промблеммы, Блююмкин. Та говори, не стесняйся. Или обстановочка не располагает? » Рука её скользила по половой щели.

— Располагает, располагает, - зашептал взволнованно Владимир Борисович. И, воровски оглядевшись, выпалил. – Проблема: во-во, во-волки!

— Шо? Не поняла! – удивилась Фрейдина и чуть не подпрыгнула, отчего её правая, верхняя, сиська взметнулась, и, описав дугу, едва не вонзилась наконечником в спину своей носительницы. Скривившись, набросилась на него, – Тю… Волки? Какие волки, шо - ты - ме - лешь? Я не могла даже до-до-до-думаться до-до такой дурости!

Но Блюмкин совершенно убедительнейше закивал, и, заискивающе заглядывая в поисках понимания в пустые глаза, изливался обидой, страхом: «Сплошные волки кругом! Ненавидят они меня и смерти желают. Сожрать, сожрать с потрохами хотят! »

«…Какой ты все-таки дурак», - смеялась Зигмунтович, выслушав уже нам известный бред про волков. Владимир Борисович, сдерживая гнев, неожиданно спросил:

— А это хорошо или плохо?

— Конечно хорошо! – ответила, недоумевая, Фрейдина.

— Это почему же? – осторожно интересовался пациент.

— Легче лечится. Смотри. Ну вот, например, какая у нас, у нашего городка, - подмигнула она, - К чертям экономика, только между нами!

— Ну как… Работаем в том городишке, трудимся, - поотчитывался Блюмкин туманно и полез на всякий случай в карман, а вдруг же завалялась какая экономическая бумажка.

— Та брось ты таки те понты для приезжих, - махнула хозяйка свободной рукою. - Вывозишь с дружками лес в Забугорье, а бабки там на счет: кап! То ж секрет политшинели, - молвила многозначительно, почесав промежность.

— Все мы вышли из этой… Шанели… Какие секреты?! - вскричал Владимир Борисович запальчиво, хотя и сбивчиво. И почти сразу почувствовал, что вскричал без бумажки что-то не совсем то.

«Во-во, дурню, все вышли из лесу, где мороз и прочая херня. И всем теперь хорошо, всем - хорошо! » - убежденно выдохнула Фрейдина Блюмкину свой дым. Владимир Борисович сердито отмахнулся. «Нет, ну разве я не правду говорю, что людям похорошело?! » - опять выдохнула она. «Та заипала ты», - сердился Вовочка, отмахиваясь от тётенькиного дыма, потому что мама же, мама дома устроит такой нагоняй!

— Не веришь?!

(— За-и-па-ла. Иди лесом, сука).

— Людям хорошо, людям очень хорошо! – делилась Зигмунтович ощущениями. – А что леса не стало, так и хер с ним: когда рубят, щепки летят. А ты того леса нарубил…

— Ничего, нарастёт еще, - возмутился, было, Блюмкин таким негосударственным подходом, и чуть не привстал на локте.

— И я говорю, ничего страшного, - продолжала Фрейдина, - На нет и судей нет. Зато волки, за которых твой бред, они тоже: тю-тю, передохли!

— Передохли, ага, - повторил за ней радостно Борисович, ощутив жгучее прикосновение к истине и наполняясь её светом. Сам себе удивляясь, как спокойно и здраво он способен теперь рассуждать о волках.

«Эй, скажи, где здесь волки? » - спросила она, оглядывая пустую комнату. «Точно! Никаких волков. Выдохлись», - подтвердил Блюмкин, и, преданно уставившись на голую жирненькую Зигмунтович, с чувством облизался.

«…Я лечу пацциэнтов, - вещала самозабвенно Фрейдина, - накопившейся в моей голове прекрасной пустотою. Оттуда она перетекает в их полупустые мозги, производя абсолютное очищение организма от токсинов! » При этом Зигмунтович, несмотря на полноту ляжек, сделала вдруг невероятный мах ногою, словно какая заправская балерина или гимнастка, пальцами ноги расшевелив и без того пышную шевелюру, а пяткой успела почесать за ухом. И в мгновение ока вернула ногу в исходное положение. «Моя метода дает потрясающие, ну просто шикарные результаты! » - отметила тактично. «Нихруя себе», - пробормотал Владимир Борисович, которому при виде на Фрейдину (думаю, вы понимаете) открылась зияющая бездна. Он даже эмпирически засомневался в такой демократической открытости и уставился на диву обалдевшим сконфуженным взглядом, пытаясь понять, произошло ли то, что ему только что навиделось, или же всё это – следствие, какой-то побочный эффект процесса перетекания в голову совершеннейшей пустоты: процесса, который пошел, пошедшесть которого ничем не остановишь. «Тебе показалось», - разрешила его сомнения Фрейдина, скромно потупившись. И, подняв глаза, запустила в Блюмкина еще одним колечком.

…Выходя из кабинета и прощаясь, Владимир Борисович радостно смеялся: «Ха-ха-ха! Абырвалг! Барух-хабарух-бейбораб! Волки, что за чушь! » И учтиво поклонился, скрипнув коленом, и махал-опахал возвышенно кистью левою, благородно и благодарно разглядывая светлый хозяйкин кокон сквозь истончающиеся розовые пальчики руки своей правой. «Заглядывай еще, Блюмбо-плюмкин! » - напутствовала растроганная и истекающая целебной пустотою Фрейдина, сделав прощальный взмах ногой.

После чего Владимиру Борисовичу стали показывать новый, вначале тоже вполне увлекательный сон.

~~~~~

Продолжение -

~~~~~

В электронном формате - на "Ридеро" -